Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 195 страниц)

– Сеймур!

Братья обнялись. Соседи сбивчиво поздравляли их, кое-кто растроганно утирал слезы. Теймур левой рукой легонько отстранил брата.

– Дай-ка посмотреть на тебя! Все такой же худющий!

Ухватив брата за руку, Сеймур втащил его во двор и захлопнул калитку.

– Осторожней... – поморщился Теймур. Сеймур испуганно опустил руки.

– Что с тобой?

– Ничего Пустяковая царапина.

– Маме скажешь?

– Говори, не говори – все равно увидит. А где же она?

Сеймур смущенно пригладил волосы.

– Пошла в очередь за хлебом, надо затемно становиться...

– А почему не ты?

– Почему не я? – виновато улыбнулся Сеймур. – А кто мне позволит! Туда не ходи, этого не смей, оденься потеплее, скушай вот этот кусочек...

Теймур помрачнел:

– А что еще ей осталось? Отец погиб, я на фронте... Ну, как она, сердце как?

– Ничего, хорошо, – поспешил успокоить брата Сеймур. – Только за тебя очень переживала. Встает – "Теймур", ложится – "Теймур". Только и разговоров, – что о тебе.

Теймур оглядел двор. Небольшая площадка перед домом только что полита и чисто выметена. Старая лоза, многочисленные ветви которой сплетались в сплошной кров, разрослась еще гуще. Листва уже опала, но в двух-трех местах свисали крупные гроздья – Ягоды давно сморщились, потеряв цвет и сок.

– А почему эти не срезали? – спросил Теймур.

– Мама не разрешила. Сказала: может, Теймур вернется, его доля, улыбнулся Сеймур, ослепительно блеснули зубы. – Пойдем в дом.

Младший брат помог Теймуру раздеться, поставил воду на кухне и, не дожидаясь прихода матери, пригото-ил все для купания. Помогая брату намылить голову, Сеймур вдруг задел шишку на затылке.

– Что это? – тревожно спросил он.

– А вот этого матери знать не надо, – тоном, не допускающим возражений, произнес Теймур. – От последнего ранения я потерял много крови. Теперь мне иногда бывает плохо. Утром сошел с поезда, голова закружилась – и я трахнулся об асфальт.

– Каким поездом ты приехал?

– Да сейчас и расписания толкового нет! – попробовал отговориться Теймур. – Я и номер поезда не помню.

– Постой, постой, а где твои вещи?

– Да так, понимаешь, получилось несуразно. Меня прямо с позиций отправили в Грозный, а в тамошнем госпитале я пролежал всего один день. Ночью привезли много тяжелораненых. Немцы где-то прорвались, что ли... Ну, привезли тяжелораненых, а нас, кто мог сам ходить, отправили по домам. Вещмешок мой, когда меня ранило, остался у дружка из Ростова. Жив будет пришлет.

Сеймур весело шлепнул брата по мокрому плечу:

– Сам пришел – и ладно. Остальное – ерунда.

Он помог брату обтереться, провел его в комнату и предложил свое белье, но оно оказалось тесным Теймуру. Тогда Сеймур отпер сундук. Теймур прежде терпеть не мог запаха нафталина, но теперь из сундука на него повеяло детством, чем-то незабываемым, родным. Сеймур вынул вещи отца и заставил его одеться.

– Так почему же мать не пускает тебя в очередь за хлебом? – спросил Теймур, любовно вглядываясь в тонкие черты младшего брата.

– Она говорит, что в очереди одни женщины и мне там не место.

Теймур расхохотался, смех отдался болью в затылке, но он уже не мог сдержаться.

– Давно ли тебя дразнили девчонкой, а теперь в женскую очередь не пускают!

Сеймур тоже засмеялся, на щеках его появились девичьи ямочки. В это время снаружи донесся слабый вскрик, похожий на стон:

– Сынок, Теймур!

Теймур выбежал во двор.

– Мама!

– Вернулся! Пришел! А я и не верила, дождусь ли!... – всхлипывала старая Джаваир. Это было непохоже на нее – обычно и печаль, и радость она таила глубоко в сердце, выражая их сдержанно и немногословно... Теймур слегка отстранил мать.

– Ты нисколько не изменилась, мама!

– А ты ростом выше стал, в плечах раздался.

И вдруг спохватилась:

– Почему ты обнимаешь меня одной рукой, сынок?

Теймур, улыбаясь, глянул в поблекшее лицо матери, поправил седую прядку, выбившуюся у нее из-под косынки.

– Давай договоримся, мать, как мужчина с мужчиной. На моей голове не убавилось ни одного волоска. Правую руку я слегка вывихнул. Если ты из-за этой пустяковины станешь расстраиваться – я не рад буду, что приехал...

Джаваир сквозь слезы смотрела на сына. Дрожашей рукой она поглаживала шершавые от гипса бинты.

– Не бойся, мама, вот видишь, действует. – Теймур пошевелил пальцами.

– А разве на вывихнутые руки кладут гипс?

– Да у врачей ведь ничего не разберешь! Одни говорят так, другие наоборот. Сказали, локоть сместился, я говорю: осторожность – украшение храбреца. Наложите гипс, если нужно...

Джаваир спрятала голову на груди у сына.

– Ну, мать, так не пойдет, мы же договорилась...

Вдруг Джаваир отпрянула от него.

– Пусть сам бог покарает их! Проклятые... изверги!

"Да, хорошо, что мать, идя за хлебом, не прошла по тупику, где я лежал пластом!" – подумал Теймур,

Они вошли в дом. Джаваир после первой вспышка радости почему-то больше не подходила к сыну. Она будто боялась, что стоит ей приблизиться к нему и окажется, все только что происшедшее – сон. Наконец, она решилась поцеловать его в лоб, в щеки, и ушла хлопотать во двор. То и дело оттуда доносилось: "сыночек мой, мальчик мой, кровинка моя".

К вечеру состояние Теймура неожиданно ухудшилось, у него началась рвота, он потерял сознание. Сеймур сбегал к телефону-автомату, вызвал "скорую помощь". Врач, осмотрев Теймура, вышел в переднюю, где его ждал растерянный Сеймур.

– У больного сотрясение мозга, – не дожидаясь расспросов, хмуро сказал врач. – Должен предупредить: состояние тяжелое. Надо вылежать минимум пять-шесть месяцев.

Джаваир не согласилась отдать сына в госпиталь. Бедная мать, забыв о собственном недуге, испуганной птицей кружилась над больным сыном.

II

Теймур метался, бредил.

Вот отец взял его за руку. – Пойдем, сынок, в баню, сегодня "мужской день".

Квартальную баню прибрал к рукам неудачливый "потомок пророка" Гаджи Сеид Кязим. Баня была ветхая, стены в трещинах, крыша, покрытая неровными слоями кира, поросла мхом и травой. Когда над низкими грязно-желтыми дверями вывешивался зеленый флаг, вся округа знала: сегодня – "женский день". А белый флаг над дверями означал, что баня на сегодня принадлежит мужчинам. Гаджи Сеид Кязим гордился своей выдумкой и повел дело так, что было непонятно, кому принадлежит банька – ему или государству. Но через несколько лет на углу Советской и Первомайской построили большую, красивую баню. Померкло заведение Гаджи Сеид Кязима, изменило ему счастье.

А потом вдруг Теймуру во всех подробностях привиделась их давняя встреча с Шамси.

Теймур, возвращался домой с тренировки. Внезапно над одним из заборов появился Шамси, держа в зубах набитую чем-то кепку. Он схватился за верхнюю ветку тута, свисавшую на улицу, и хотел уже спрыгнуть, но зацепился рубашкой за сук. Сорванец потерял равновесие, и Теймур оказался невольным свидетелем неприятного зрелища. Жучок колючей проволоки, впившись в левую щёку Шамси, разодрал ее до кости. Из рассеченной щеки хлынула кровь, кепка упала, и по асфальту раскатились зеленые шарики неспелой алычи. Шамси сгоряча не почувствовал боли, зажав рукой щеку, он прислонился к стене. Теймур поднял его кепку и хотел стряхнуть пыль, но Шамси выхватил кепку и, погрозив Теймуру окровавленным пальцем – Прикуси язык! – убежал.

А Теймур долго не мог опомниться, – ему еще никогда в жизни не приходилось видеть так много крови. Он никому не рассказал о том, что видел. Мужчине не подобает болтать.

В те времена среди ребят царил неписаный закон: молодчики со шрамами и рубцами на теле, отбывшие тюремное заключение, почему-то зачислялись в герои. Они покрикивали не только на подростков и своих ровесников, но даже и на людей постарше себя. И Шамси, желая прослыть таким героем, по-своему объяснил происхождение шрама.

– Чемберекентские ребята хотели поживиться на нашей улице... Жаль, что при мне ничего не было, а то я бы всех троих уложил...

Мальчишки почтительно разглядывали глубокий рубец на его щеке, а он невозмутимо продолжал:

– В висок метили, да я увернулся... Ничего, Шамси в долгу не останется.

Ребята постарше, видавшие виды, тщетно добивались у него, чтобы он назвал своих мнимых противников. Но Шамси упрямо твердил:

– Нет, я сам рассчитаюсь с ними.

Новоиспеченный герой за свой шрам получил прозвище Меченый. Эта приставка, которая так льстила его самолюбию, через некоторое время стала неотделимой от имени. "Меченый Шамси сказал...", "Пойду позову Меченого..."

Но тайну рубца, так украсившего лицо и репутацию Шамси, знал только один человек, и Меченый возненавидел Теймура. Он стал задирать его при встречах, угрожать. И всегда старался делать это на виду у ребят, с тем, чтобы в случае, если Теймур не выдержит и выдаст его тайну, всегда можно было сказать, что он наговаривает на Шамси по злобе.

Разнесся слух, что Меченый Шамси готовится покончить с Теймуром. Каждый по-своему объяснил причину их взаимной неприязни. Одни говорили, что Теймур проиграл Меченому в кости большие деньги, другие считали – вражда пошла из-за девчонки, третьи были недалеки от истины, утверждая, что Теймур не хочет покориться Меченому. Разумеется, эти разговоры не доходили не только до милиции, но и до родителей. Согласно неписаному закону разговоры со старшими о таких вещах считались страшным предательством.

Меченый с некоторых пор повадился к теймуровой калитке. Однажды он уселся на камне возле самого порога и, смачно поплевывая на брусок, принялся водить по нему лезвием ножа. Худенький Сеймур стоял в дверях, не в силах отвести взгляда от поблескивающего лезвия. Шамси неожиданно прервал свое занятие и презрительно осмотрел Сеймура с головы до ног.

– Эй, ты, девчонка!

Сеймур, белолицый и чернобровый, действительно был по-девичьи красив и хрупок. Не успел он раскрыть рта, как Шамси, ухмыляясь, спросил:

– Что, у тебя глисты завелись?

Сеймур удивился.

– А что?

– А то, что ты весь – кости да кожа. Я дуну, из тебя дух вылетит.

Сеймур, глядя на его лицо, изуродованное шрамом, попятился к дверям.

– Что плохого я тебе сделал?

Шамси опять ухмыльнулся:

– На это у тебя нос не дорос. Пойди, позови Теймура.

Сеймур молча вошел во двор и так, чтобы не заметила мать, кивнул Теймуру на дверь, а сам метнулся в кухню.

Теймур вышел и остановился у ворот. Шамси оглянулся. Свита стояла неподалеку – и это придало ему храбрости.

– Почему твоя сестра такая худющая?

– У меня нет сестры.

– А кто же тебе эта девчонка – Сеймур?

У Теймура сжались кулаки, но он сдержался.

– Не называй так мальчишку, Шамси. Нехорошо!

Шамси оскалился.

– Вся улица называет меня Меченым, я ведь не обижаюсь.

– Это твое дело, а Сеймура не трогай. Он – тебе не пара.

– Вот я и велел тебя позвать.

Шамси осторожно провел ножом по ногтю большого пальца и, словно прицеливаясь, одним глазом глянул на противника, подбираясь, как кот перед прыжком. У Теймура со страху одеревенел подбородок и ноги приросли к земле.

– У меня с тобой никаких счетов нет... – через силу выдавил он.

В это мгновение кто-то бросился на спину Шамси. От неожиданности Меченый упал, тяжело стукнувшись затылком о тротуар. Нож отлетел на середину улицы. Сеймур, – это был он, – сжимая в одной руке кухонный топорик, другой вцепился в космы Шамси и колотил его головой об асфальт.

– Я покажу тебе, как задевать моего брата! Ты не будешь больше торчать у наших ворот! Я тебе морду разукрашу, башку расколю! – Он распалялся все больше.

Теймур кинулся к ним, ухватил Сеймура за тонкое запястье.

– Иди домой!

Сеймур чуть не плакал от злости, упирался, махал топором, выкрикивая что-то бессвязное. Теймур с трудом оторвал его от Шамси.

– Иди домой, тебе говорят!

Он подтолкнул брата к двери. Притворив за ним калитку, Теймур поднял нож и швырнул его Меченому. В другое время Шамси поймал бы нож на лету, но сейчас ему было не до того. Он с трудом поднялся, обтер нож, сунул его в карман. И только отойдя на несколько шагов, огрызнулся:

– Ничего, я тебе припомню, мы еще посчитаемся...

С того дня никто больше не называл Сеймура девчонкой, и разговоры о вражде Шамси и Теймура почти прекратились. Но Меченый упорно искал случая отомстить братьям. Так что новая стычка была неизбежна. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Меченого и нескольких его дружков не арестовали.

С правой руки уже давно сняли гипс, но головные боли все не прекращались. Иногда вдруг среди ночи Теймур выкрикивал слова команды, просил подбросить патронов, пытался встать. Сеймур вместе с матерью еле удерживали его в постели.

Так продолжалось полгода.

Теймуру назначили пенсию. Благодаря вниманию окружающих, теперь и фронт, и госпиталь казались ему сном – кошмарным и полузабытым. Молодой организм медленно, но верно побеждал болезнь, постепенно рассасывался и горький осадок, оставшийся на душе после первой ночи возвращения.

К лету Теймур окончательно окреп. Он подал заявление на юрфак и стал подыскивать подходящую работу.

Правая рука пока еще плохо сгибалась в локте. Так что о работе слесаря или шофера думать было рановато. Ему предлагали должности – завклубом, председателя артели инвалидов, ревизора. Будучи человеком обстоятельным, Теймур не сразу отклонял эти предложения, он сначала посещал учреждение, где оказывалось вакантное место, тщательно знакомился с характером работы. За эти дни он исходил весь город.

Война шла к концу. На улицах все чаще можно было услышать смех, веселые возгласы, увидеть улыбку. Настроение земляков было понятно Теймуру. Иной раз хотелось обнять всех этих усталых, возвращающихся с работы людей.

И вместе с тем он не мог забыть темный тупик, холодные хищные пальцы и голос: "Т'гахните его еще 'газок".

Нет, разобраться в людях не так-то легко. И Теймур приглядывался к прохожим, словно выискивая кого-то среди них.

Домой Теймур возвращался, досадуя на себя и на предлагаемое место. Работать спустя рукава он не хотел, да и не умел. Мать и брат уговаривали его не изводиться, кусок хлеба есть, а работать ему пока не обязательно, можно и повременить. Джаваир получает пенсию за мужа, Теймур тоже пенсионер, Сеймур уже закончил зубопротезный техникум, работает, считается хорошим специалистом. Но по доброй традиции, определяющей взаимоотношения между младшими и старшими в семье, Сеймур не курил в присутствии брата, не пил спиртного и не позволял себе никаких вольностей. Впрочем, несмотря на это, держался Сеймур солидно и уверенно. Он вырос, возмужал. Взгляд его утратил детскую мягкость и тонкие черты лица обрели зрелую законченность. Теймур рядом с ним выглядел грубоватым.

Как говорится, и рот, и нос были у него на месте, но во всем облике было нечто по-медвежьи угрюмое и сильное. Смуглый, широкоплечий, жестковолосый – он похож был на покойного отца, каменщика Аббаса. Сеймур же удался в мать, – стройный, руки изящные. Его можно было принять за художника или музыканта. Среди молодежи в своем квартале он пользовался гораздо большим уважением, чем Теймур. И мать души в нем не чаяла, между ними всегда было какое-то особое взаимопонимание. Теймур же, несмотря на всю заботу и внимание, чувствовал себя больше почетным гостем, нежели членом семьи.

Сеймур неоднократно намеревался предложить брату денег на покупку приличного костюма, но, зная его характер, не решался. Наконец, ему пришло в голову передать деньги через мать. Однажды Джаваир достала из сундука солидную пачку денег.

– Вот, сынок, купи себе новый костюм. Сейчас самая пора тебе одеваться.

Теймур нахмурился.

– Что ты, мать, я же не девушка на выданье, зачем мне наряжаться?

– Нет, сынок, ты уж обо мне тоже подумай. Я хочу невестку в дом, на внуков полюбоваться хочу, понимаешь?

– Ладно, – не желая обидеть мать, сдался Теймур. – Пусть полежат пока. Будет нужно, скажу.

Сеймур в последнее время много работал, часто задерживался в мастерской и по вечерам. Теймуру же ходить особенно было некуда, да и мать не хотелось оставлять одну. О многом переговорили они такими вечерами. Теймур избегал воспоминаний о фронте. Он все чаще задумывался о том, как жили в тылу. Перед глазами почему-то всегда стоял старик с ящичком, – обмусоленные конфеты, ржавые иглы.

– А как вы обходились? Неужели вам хватало пенсии?

– Конечно, нет. Время было трудное. Не только нам – всем туго приходилось, – качала головой Джаваир. – Слава богу, твой брат уже тогда вел себя, как настоящий мужчина.

– А что он делал? – поинтересовался Теймур.

У старой Джаваир потеплели глаза.

– Ты сам знаешь, в начале этой проклятой войны всего недоставало. Несчастные спички стоили пятнадцать рублей коробка. Вдруг, вижу – Сеймур домой деньги приносит. Достает из всех карманов, выкладывает на стол и говорит: "На, мама, трать на здоровье". – Я испугалась: откуда столько денег у него? А он смеется: "Не бойся, мама, это деньги честные, своими руками заработал".

– Что же он, все-таки, делал?

– А вот что, ты послушай только. Как это там у вас называется, патроны или гильзы? Сеймур собирал их около Волчьих ворот, на стрельбище, отрезал головки, приделывал фитили, кремни, колесики – получалась зажигалка. Потом продавал по тридцать-сорок рублей за штуку. Смотрю, и по ночам домой не приходит. Жду, бывало, до утра, уснуть не могу. Он видит – иссохлась я. Собрал свои железки и дома на кухне приспособился мастерить. Работал, тьфу-тьфу, не сглазить, на загляденье. Руки у него золотые.

Джаваир помолчала и будто подытожила все сказанное:

– Да, хороший сын вышел из Сеймура!

Теймура взволновал рассказ матери, – брат, оказывается, чуть ли не с детства принял на себя все тяготы, стал мужчиной в доме, о матери заботился. А теперь хочет и старшего брата поддержать. Теймур, конечно, сразу догадался, чьи деньги мать предлагала ему на костюм. Если б не гибель отца, их семья могла бы быть такой счастливой!"

Теймур встал, зашагал по комнате. А Джаваир опять поникла, в глазах затаилось какое-то тревожное предчувствие. Если бы ее спросили о причине беспокойства, от кого и откуда ожидает она опасности, не только другим, но и сама себе она не смогла бы ответить. Джаваир всегда к чему-то прислушивалась, как птица, предчувствующая бурю или землетрясение. Возможно, тревога ее шла от обостренной чувствительности, общего недомогания. А может, причиной была неустроенность Теймура?...

Вскоре Теймур поступил на работу завгаром одного из крупных заводов. Хозяйство было довольно большое. Восемнадцать грузовиков, три автокрана, две легковые машины. А все стоит под открытым небом, вдоль полуразрушенных стен, запчастей нет, и на все вопросы о причинах беспорядка один ответ: "война".

Теймур с первого же дня взялся за гаечный ключ и молоток. Конечно, это не входило в его обязанности, и шло больше от растерянности, от незнания с чего начать, как взяться за перестройку. Он будто наказывал себя – "Голова не работает, так пусть работают руки".

А шоферам это пришлось по душе. Один из них плотный, круглый, как шар, – Алладин, который, несмотря на молодость, был отцом восьмерых детей, как-то в разговоре предложил убрать со двора хлам. И так, мол, "резины" днем с огнем не найдешь, а тут того и гляди на какую-нибудь железку напорешься. Теймур загорелся, ближайший выходной день объявил воскресником. Правда, пришли далеко не все, и от руководства завода влетело за самоуправство, но двор прибрали, бреши в ограде заделали и, самое главное, на гараж обратили внимание. Теймуру удалось достать компрессор, выхлопотать лес для навеса. Шоферы по своему почину смастерили у ворот большую голубятню, принесли каждый по паре голубей, и двор сразу ожил. Теперь даже после работы не хотелось уходить отсюда. Однако не всем по душе пришлись новшества. Кое-кто отлынивал от работы, держался особняком. Но Теймур никогда не жаловался начальству, да и вообще пока не придавал этому серьезного значения. Больше всех ему пришелся по душе – весельчак Алладин.

Работал Алладин на директорском ЗИСе. Автомобиль старый, изношенный; целые дни приходилось возиться с ним, чтобы содержать в рабочем состоянии. Но даже это не портило настроения Алладину. Он всегда вел себя так, будто не был обременен заботами о большой семье, смеялся, шутил, повсюду находя повод для веселья. И жена попалась ему под стать, румяная, улыбчивая. Глядя на эту пару, невольно думалось: им никогда не состариться. Представляя детей гостям, Алладин пересчитывал их как на перекличке, шутливо приговаривая;

– Вот эта родилась в Астаре, а тот в Масаллах, а вот эта – нухинка. А двойняшки родились в Евлахе. Словом, сплошная неразбериха и безобразие. Одно ясно, отец нигде не ладил с начальством, мотался по свету, как перекати-поле...

Иногда Алладин отпрашивался по семейным делам и, возвращаясь, лихо подруливал к воротам гаража. Сначала Теймур не обращал на это внимания, но потом, когда просьбы участились, понял в чем дело и напрямик сказал Алладину:

– "Налево" гонять машину не позволю.

– А кто гоняет налево? Ты что? – притворно возмутился Алладин.

Теймур сначала даже растерялся, до того правдоподобно получилось у Алладина. Но сейчас же взял себя в руки.

– Ты что меня дураком считаешь?... Я же знаю.

Алладин нахмурился.

– А если ты не дурак, то для тебя не секрет, что на семьсот рублей с такой семьей, как моя, и святой не проживет. А голодать детям не позволю.

– Послушай, Алладин, мы с тобой, как говорится, два бока одного яблока. Понадобись мне твоя помощь, разве ты пожалел бы для меня что-нибудь? Вот и я должен сделать для тебя все, что в моих силах.

Алладин, не поняв куда клонит Теймур, с явным беспокойством посмотрел на него.

– Слушай, что ты тянешь? Чем сто раз повторять "мус-мус", лучше один раз скажи "Мустафа". Ты же не сватаешься, чего же стесняться?

Теймур помолчал, и, не глядя на Алладина, повторил: – Налево гонять ты больше не будешь. Не допущу. На вот, лучше возьми мою продовольственную карточку.

Алладин вспыхнул.

– Теймур, у меня на голове папаха, а не платок. Я – мужчина, сдохну, а свою семью прокормлю сам. Не даешь машину, пойду на пристань, грузчикам помогать.

Он натянул кепку на глаза и ушел. Теймур не окликнул его, не извинился – этого он не умел.

Теперь они стали видеться реже. Алладин заметно осунулся, больше не приглашал друзей к себе, не устраивал пирушек. Кто-то сказал Теймуру, что видел Алладина в порту. Теймур промолчал.

В апреле ему предоставили отпуск для подготовки к экзаменам за первый курс. Заниматься приходилось днем и ночью, и все же чего-то будто не хватало. Иногда, почувствовав переутомление, Теймур садился в трамвай и ехал на другой конец города – в гараж. Но днем здесь, кроме молоденькой диспетчерши да голубей, которых становилось все больше, редко кого удавалось встретить. Теймур слонялся по двору, навещал голубятню, заходил в диспетчерскую, и снова торопился домой, к столу, заваленному книгами.

Однажды он засиделся за полночь. Сеймур не мог спать при свете, молчаливо ерзал в постели. Теймур, тоже без слов, встал, завесил лампу газетой. Вскоре, почувствовав резь в глазах, он откинулся на спинку стула, зажмурился. Слышно было, как шуршит по виноградным листьям весенний ночной дождь. В соседней комнате тихо вздыхала во сне мать. Вдруг мерный шум дождя нарушился тревожным стуком в калитку. Теймур торопливо накинул пиджак, вышел во двор. У калитки стояли двое его шоферов.

– Что случилось?

– Да вот, товарищ Джангиров, прости, конечно, дело такое, понимаешь...

Высокий, худощавый шофер осекся и обернулся к товарищу, словно прося поддержки.

– Что же, все-таки, случилось, – повторил Теймур, чувствуя недоброе.

– Алладин... – худощавый осекся и беспомощно всхлипнул.

Теймур кинулся в дом и уже через минуту выбежал одетый. Не успел он вместе с шоферами дойти до калитки, как дверь на веранду распахнулась и показалась Джаваир в платке, накинутом на плечи.

– Теймур, куда ты?

– Надо срочно направить три-четыре машины в район. Если задержусь – не волнуйся, – прикрывая калитку, крикнул Теймур.

На углу Советской их ждал грузовик. Шофер, нарушая правила, погнал машину против движения. На одном из перекрестков фары выхватили из темноты человека с огромным тюком на спине. Теймур узнал Меченого Шамси. "Куда он так поздно, да еще тюк тащит?..." – мелькнула мысль и тут же пропала. Грузовик все набирал скорость. Второй шофер, который до этого молчал, нервно затягиваясь папиросой, рассказывал, что произошло с Алладином.

На заводе готовились к пуску нового цеха. Некоторые детали отливались в Кишлах. Надо было торопиться. Директор не покидал завода, он оставил и Алладина с машиной на ночное дежурство. Отливки некрупные, их можно было перевозить и на легковой. Директорский "ЗИС" курсировал между городом и Кишлами, перевозя детали по мере их готовности. В десять вечера Алладин отправился в последний рейс. А в первом часу из Кишлов позвонили, что отливки готовы, можно забирать. Директор удивился – машина давно послана. Знающие Алладина сначала подумали, что он встретил по дороге кого-то из своих многочисленных приятелей и застрял. Но потом вспомнили, что в семье Алладина ожидается девятый ребенок. Тут же послали человека к нему домой, но оказалось, что и дома Алладина не было с двенадцати часов дня. Это еще больше встревожило всех. Сообщили в милицию, вызвали трех шоферов – дружков Алладина, но и те не могли сказать, куда он девался. Один из них съездил в Кишлы и привез готовую деталь, а полчаса назад из милиции позвонили, машина и тело Алладина обнаружены в безлюдном месте, на окраине поселка Нардаран.

Теймуру не раз случалось своими руками хоронить боевых друзей. Но ни одну из фронтовых потерь не переживал он так тяжело, как эту утрату в глубоком тылу.

Алладин оставил восемь детей, скоро появится девятый. Что станет с ними? Почему-то вспомнились слова Алладина: "У меня на голове папаха, а не платок. Умру, а свою семью прокормлю сам". Он старался при каждом удобном случае подработать на стороне. И вот "подработал"... последний раз в жизни.

Через сорок минут Теймур и его спутники были уже на месте происшествия. Фары грузовика осветили директорский "ЗИС", который стоял на скалистой площадке, вдалеке от шоссе. Возле него чернели милицейские мотоциклы. Оперативники и эксперты ходили вокруг машины, что-то отмеряли, фотографировали. Теймур подошел к капитану, – он был старшим по званию в группе милицейских работников, – представился.

– Очень хорошо, – кивнул капитан, – сейчас опознаете труп.

Теймур позвал было своих шоферов, но они сделали вид, что не расслышали. Теймур с капитаном подошли к чему-то продолговатому, что лежало возле машины, прикрытое мотоциклетным чехлом. Капитан включил карманный фонарик, отодвинул чехол. Алладин лежал на груди, неудобно повернув голову. На затылке отчетливо выделялся огромный оттек. В памяти Теймура невольно всплыл темный тупик, "Т'гахните его"... Алладина, видимо, ударили тем же предметом, что и его тогда. Неужели те же самые?... Если так, то они убийцы закоренелые, матерые, – капитан тронул Теймура за плечо. Тот медленно выпрямился:

– Товарищ капитан, в армии я был разведчиком Может, я пригожусь? Конечно, одно дело – на фронте, а другое – здесь. Но...

Капитан внимательно посмотрел на Теймура.

– Если вы будете нужны, мы вызовем вас.

Впрочем, он не возражал, когда Теймур вместе с ним подошел к машине. На полу, под задним сиденьем видны были следы грязных мужских ботинок, на переднем сиденьи валялось несколько растрепанных гвоздик. К капитану подошел немолодой мужчина в штатском, и они о чем-то заговорили вполголоса. Теймур ловил обрывки фраз.

– Волос прямой, – сказал капитан, – причем, мне кажется, женский. – Он провел по переднему сиденью лучом электрического фонаря. – Вот здесь я нашел приколку.

– Но почему женские туфли не замараны в грязи? – засомневался мужчина в штатском.

Капитан после некоторого раздумья ответил:

– Есть единственное объяснение: женщина села в одном месте, мужчины – в другом.

Пожилой молчал, видимо, соглашаясь. И капитан, ободренный его молчанием, продолжил:

– Во-первых, если бы с женщиной случилось что-нибудь, ее муж, родственники начали бы поиски и обязательно заявили бы нам. Во-вторых, если бы женщина не была сообщницей мужчин и ей удалось ускользнуть, она немедленно сообщила бы нам о происшедшем.

– Ты прав, – кивнул собеседник капитана. – Приколка – не примета борьбы. Такие приколки можно найти в театрах, в кино после сеанса, дома после ухода гостей. Они легко выпадают из женских волос. Борьбы не было.

Капитан подошел к раскрытому багажнику ЗИСа.

– Вот здесь валялось шоферское удостоверение. Наверное, выпало из кармана, и на руках погибшего обнаружены синие борозды, оставленные туго стянутой веревкой.

"Турач, Турач, – стучало в висках у Теймура, – это ее шайка". Он невольно сделал шаг к капитану, но мужчина в штатском окинул его ледяным взглядом, потом строго посмотрел на капитана.

– Кто это?

Капитан тихо ответил ему что-то и они отошли.

Труп Алладина, покрытый чехлом, подняли и положили в кузов грузовика. Шоферы, с которыми приехал Теймур, еще плотнее захлопнули дверцы и отвернулись от окон, чтобы не видеть покойника. Теймур укоризненно посмотрел на кабину. Он поднялся в кузов и, присев рядом с трупом, оперся о борт. Машина двинулась к дороге, подпрыгивая на выбоинах. Мертвый Алладин бился затылком о настил, полные щеки его тряслись. Теймур отвернулся.

Алладина похоронили. Шоферы, как полагается, устроили в складчину поминки на третий, седьмой и сороковой день. Вскоре после похорон жена Алладина родила девочку. Единственная дочь Алладина, которая родилась в Баку, так и не увидела своего отца.

Теймура несколько раз вызывали в милицию, расспрашивали о поведении Алладина, его привычках. Постепенно сложилась такая версия: Алладин постоянно левачил. В тот вечер, полагая, что изготовление деталей задержится, решил воспользоваться свободным временем. Заметив у обочины шоссе женщину с букетом, которая подавала знак остановиться, он притормозил. Женщина просит подвезти, объясняет, что спешит на свадьбу или именины. Женщина стояла на обочине шоссе, туфли ее, естественно, не были грязными. Очевидно, она просила подвезти ее в Пиршаги, так как именно это ответвление магистрали при дождливой погоде утопает в грязи. У поворота им встречаются двое, а может, и трое мужчин. Женщина узнает в них своих знакомых, которые приглашены туда же, что и она. Пассажирка не внушает Алладину подозрений, поэтому он подбирает и мужчин. Те угрожают Алладину оружием, выводят его из-за руля, связывают и втискивают в багажник. Затем, развернув машину, мчатся в сторону Нардарана. Там совершают ограбление дома председателя колхоза Хаким-заде, забирают драгоценности, ковры. На обратном пути одна из камер спускает. Бандиты вытаскивают Алладина из багажника, приказывают сменить скат. Алладин, понимая в какую историю он влип, пытается бежать, но убийцы настигают его. Машину им приходится бросить. В двух-трех километрах от места происшествия они останавливают грузовик, убивают водителя Аршавира Мурадяна, затем едут кратчайшим путем к Локбатану, видимо, прячут там награбленное, спускают грузовик в овраг и, по всей вероятности, поездом возвращаются в Баку.