Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 195 страниц)

32

Городские куранты пробили половину четвертого, когда Мирослава уснула, не размыкая объятий. Олег не решался потревожить ее, безуспешно пытаясь задремать в непривычной для себя позе – он никогда не засыпал на спине, только на боку. Но он не сетовал на это, готовый лежать так, пока она не проснется, не заглянет ему в глаза, не улыбнется только ему предназначенной улыбкой...

Звонок телефона был подобен ушату холодной воды, которой кто-то окатил его то ли из глупого озорства, то ли из зависти к его счастью. Олег мысленно чертыхнулся, не представляя, кому взбрело в голову беспокоить его среди ночи. Телефон не умолкал, и ругнувшись уже вслух шепотком, он осторожно разомкнул руки Мирославы, приподнял ее голову, положил на подушку и только после этого встал и подошел к телефону.

– Слушаю.

Ответа не последовало, но он уловил, как на другом конце провода кто-то напряженно дышит в трубку.

– Слушаю вас, говорите, – прикрыв рот ладонью, повысил голос Олег.

Послышался характерный щелчок, а затем частые гудки – тот, кто звонил, повесил трубку. Это могла быть ошибка – неправильный набор номера, неверное соединение, но Олега охватило чувство тревоги. Он был уверен, что звонок неслучаен, кому-то понадобилось убедиться, что он на месте.

Он не был трусом, что доказывал неоднократно и другим, и самому себе, но именно потому, что не раз бывал в переделках, у него выработалось чувство опасности, ни разу не подводившее его. Мысленно выругал себя за то, что поверил Роману, заверениям Мельника, парням Василя Брыкайло и позволил себе расслабиться. Хуже того – он взмыл под облака в самое неподходящее для этого время, напрочь утратив чувство реальности. А реальность была такова, что в завершающей схватке, которая только по форме подходила на беседу в непринужденной обстановке, а по существу была самой что ни на есть настоящей схваткой, он переоценил свои возможности, стал импровизировать и где-то в чем-то переборщил, позволил себе лишнее.

Но сейчас было не время анализировать ошибки, надо что-то срочно предпринять. Думал не столько о себе, сколько о Мирославе, которую должен во что бы то ни стало оградить от неприятностей, скандала. Но как это сделать в четыре часа ночи, в гостинице, где ей не положено находиться, Олег еще не знал. Он не был уверен, что она всерьез поссорилась с Леонидом и бесповоротно ушла от Закалюков. При всей ее искренности, прямодушии она могла выдумать это, чтобы оправдать свое появление в гостинице, хотя потом уже не скрывала, почему пришла. Но как бы то ни было, звонить сейчас Леониду, посвящать его во все обстоятельства и просить приехать, забрать свою воспитанницу, было бы неразумно и конечно не по-мужски.

Олег быстро оделся, открыл "кейс", достал и рассовал по карманам наиболее важные документы, принес из ванной одежду Мирославы и уже собирался будить ее, когда снова зазвонил телефон.

– Олег Николаевич, извините, что разбудил, – раздался в трубке голос Винницкого. – Надо срочно повидаться? Можно зайти?

– Заходите. Я уже встал.

Разговаривали в прихожей. Винницкий был встревожен, всклокочен, то и дело подтягивал сползающие с бедер пижамные брюки. Заметив дорожную сумку Мирославы, глазами показал в сторону комнаты.

– Мирослава Игоревна там?

Олег молча кивнул.

– Происходит что-то нехорошее, – понизил голос Винницкий. – Только что из автомата мне позвонил Валера, это один из тех парней, которых вы видели в холле. Василий Трофимович заверил меня, что они надежные ребята и имеют поддержку у местных эсбистов. Но минут пятнадцать назад явились милиционеры в офицерских погонах и выпроводили их из гостиницы, хотя у ребят имеется документ, подтверждающий право на приватную охрану. А их места заняли два мордоворота. Уже двое. Чувствуете разницу? Но больше того, мне не нравится вмешательство милиции. Может есть смысл позвонить Закалюку? Впрочем, как догадываюсь, именно ему не надо звонить.

– Я знаю, кому позвонить, – попытался успокоить его Олег. – Но было бы неплохо, если бы Мирослава Игоревна перешла в ваш номер.

– Я того же мнения, – подхватил Винницкий. – Она уже в порядке?

– Вы о чем? Ах, да – в полном порядке. Но еще спит. Сейчас разбужу ее, она оденется и перейдет к вам. И еще такая просьба, – Олег замялся, подыскивая удобные слова и лишь затем сказал: – Если в ближайшее время я не смогу встретиться с Брыкайло, непременно повидайтесь с ним и передайте, что Мельник пользуется услугами того банка, который интересует Василия Трофимовича. Заодно расскажите о наших совместных изысканиях в области металловедения. Полагаю, что это связано.

Винницкий нахмурился, задвигал губами, видимо собираясь что-то возразить, но затем сунул руку в карман пижамной блузы, достал и передал Олегу пистолет "вальтер".

– Это на крайний случай. Надеюсь, понимаете, что стрелять в человека – последнее дело.

Олег не сразу поверил глазам. Оружие! Это было то, о чем он не смел даже подумать, чтобы не терзаться раскаянием в самонадеянности, с которой в Киеве отказался от предложенной "беретты" с двумя обоймами золотистых патронов.

– Валера еще вчера передал для вас, – пояснил Винницкий. – Он при мне разговаривал с Василием Трофимовичем и тот велел вооружить вас. Я взял на себя посредничество, но воздержался от передачи, поскольку вчера вы были "под шафе" и к тому же, как я понял, собирались заняться более приятным делом, чем стрельба.

Олег заверил Винницкого, что без крайней необходимости не пустит в ход пистолет и что в любом случае не подведет ни его, ни Валеру-охранника, а затем порывисто обнял старого инженера.

– Спасибо, Марк Абрамович. Этого я никогда не забуду!

Проводив Винницкого, он вернулся в комнату. В изголовье кровати был зажжен ночник. Мирослава сидела на постели, пождав под себя ноги и прикрывшись одеялом.

– Кто приходил? Почему ты одет?

– Вставай и тоже одевайся. Перейдешь в номер Винницкого.

– Зачем?

– Так будет спокойнее тебе и мне.

– Что произошло? Можешь объяснить?

– Сам еще не знаю. Но похоже, что за меня принялись всерьез.

– Кто?

– Кошарный. Эта фамилия о чем-то говорит тебе?

Мирослава нахмурилась, и ни о чем не спрашивая встала, стала одеваться.

Она уже натягивала кофту, когда из коридора донесся шум: чья-то ругань, выкрики, грохот падающих предметов, то ли кресел, то ли тел. Олег вышел в прихожую, прислушался. Где-то в районе холла зазвенело разбитое стекло, а затем послышался удаляющийся топот ног, хлопанье дверью.

Он уже хотел вернуться в комнату, когда в дверь номера постучали. Олег выхватил пистолет, передвинул затвор, досылая патрон в патронник. Стук повторился. Негромкий, дробный, словно кто-то отбивал морзянку. Олег узнал этот стук: когда-то так стучал в дверь комнаты свояка вернувшийся за полночь навеселе Роман.

– Убери пушку, – входя в прихожую, сердито буркнул Роман. – Пока не требуется. Тут двое ошивались. Я им врезал и они скатились вниз. Больше не сунутся, они меня хорошо знают. Но Гриша сейчас всю свору с поводков спустит. Так что времени у нас в обрез.

Он осекся и удивленно-неодобрительно посмотрел через плечо Олега. В дверях, ведущих в комнату, стояла Мирослава.

– Здравствуйте, Роман Семенович. Что происходит? Олег ничего не говорит мне.

– Явление в коробочке, – проворчал Роман. – Только тебя здесь не хватало.

– Слава – моя жена, – поспешил объяснить Олег.

– Час от часу не легче! Нашли время, – Роман потупился, а затем сказал глухо: – Леонид застрелился.

Мирослава ахнула, обеими руками схватилась за лицо, а затем, пошатнувшись, прислонилась к дверной притолоке.

– Когда это случилось? – только и нашел что спросить Олег.

– Полчаса назад нам позвонила Полина. Рыдала, сказала, что он пришел домой в два часа ночи, не ложился, сидел в кабинете, что-то писал. А в три сорок раздался выстрел. Когда она прибежала, он был уже мертв. Сейчас Наташка помчалась к ней, а я рванул сюда. Исчезать тебе, Олег, из города надо. И не медля.

– Я-то при чем?

– Не валяй дурака! Ты вычислил их кодло и подключил Киев. Леонид это понял и сломался. И без того он вибрировал с этим филиалом, акционированием, валютными счетами, а тут еще ты. Полина сказала, что перед тем как застрелиться он звонил в Киев какому-то высокопоставленному приятелю, но тот не пожелал разговаривать с ним. Но Сосновск – не Киев: и сейчас уже не только Кошарный, но и Мельник пойдет в разнос, им уже нечего терять. Так что ноги в руки и ходу! А ты, – Роман повернулся к Мирославе, – отправляйся домой. Тебя они не тронут.

Мирослава ответила не сразу, казалось, даже не поняла что он говорит, но потом оторвалась от притолоки, выпрямилась, мотнула головой.

– Нет! Я с Олегом. Что будет с ним, то и со мной.

– Не соображаешь, что говоришь, – повысил голос Роман. – Нам с боем прорываться придется.

– Я соображаю не хуже вас, Роман Семенович. И не надо меня пугать. Олег, если уйдешь без меня, выброшусь в окно. Мне назад дороги нет.

– Пошли! – подхватил ее сумку Олег.

Было без четверти пять, когда они покинули номер. Олег хотел предупредить Винницкого, что Мирослава уходит с ними, но Роман сердито шикнул на него, дескать, обойдется твой Винницкий, каждая секунда дорога. Он велел Олегу и Мирославе затаиться за поворотом коридора, а сам направился в сторону холла на разведку.

Мирослава зябко куталась в плащ, хотя надела под него теплую кофту. Олег понимал ее состояние, но не был уверен, что она поступает правильно. Какие бы причины не заставили ее уйти из дому, сейчас, когда случилось непоправимое, она должна отбросить все обиды и бежать туда, хотя бы для того, чтобы быть рядом с Полиной. Но сказать об этом он не мог – это было ее и только ее право решать, как поступить.

Свое отношение к происшедшему он определил сразу: Леонид хотел подставить его, а заодно компанию "Скиф-Холдинг", и сожалеть о том, что он не позволил ему этого сделать, было бы лицемерием. Конечно, он не ожидал такого исхода, не думал, что Леонид сломается, тот всегда оставлял пути для маневра, отступления. Но очевидно на этот раз он сыграл не в свою игру, судьба отвернулась от него и последний ход он сделал пистолетом. Что ни говори, а это был поступок мужчины. Олег не сожалел о своем последнем разговоре с Леонидом, он щадил его достаточно долго и щадил нередко за свой счет. Но всему есть предел. По-настоящему, до боли в сердце, было жалко Полину – в свои тридцать лет она все еще оставалась избалованной, неприспособленной к жизни девочкой. И другого такого мужа, Петя прав, она уже не найдет. А тут еще Слава ушла из дома...

И вдруг обожгла мысль, от которой стало не по себе: Леонид все-таки отомстил ему – между ним и Мирославой легла еще одна смерть. И это, как ни объясняй, как ни оправдывай потом, останется навсегда, через это им уже не переступить. А еще подумал, что маленькая кудесница ошиблась только в одном: он приносит беду не себе, но тем, кого любит...

Вернулся Роман, увлек их в сторону, противоположную холлу. За очередным поворотом коридора они уперлись в тупик. Однако Роман не смутился: ловко орудуя отмычкой, открыл неприметную дверь, за которой зияла темнота. Когда они вошли, он включил карманный фонарик, осветил вонзившуюся штопором в потолок винтовую лестницу, сказал тоном экскурсовода:

– Поднимемся на шестой этаж. Там есть переход в старое здание. Оттуда спустимся вниз, через кафе попадем в хоздвор, дальше будет проще. Волкодавы уже в гостинице. При мне звонили дежурной четвертого этажа, велели проверить на месте ли вы. С дежурной я поладил – запер ее в бытовке. Пока они сообразят что к чему, нам надо успеть выбраться.

Только сейчас Олег по достоинству оценил поступок Романа: тот не просто поспешил на выручку другу, но пошел против тех, от кого зависел, кому без веры и правды служил все эти годы и кто сурово карал за измену. За свои сорок два года Роман Корзун немало грешил по чужой и по своей воле, умел договариваться с совестью. Но, очевидно, была какая-то грань, за которую он не мог ступить, не теряя уважения к себе. А такую цену он не хотел платить...

Им повезло – в холле шестого этажа не было дежурной, и они, миновав погруженный в предутренний сон лабиринт гостиничных коридоров, перешли в старое, еще довоенной постройки здание, спустились на второй этаж, где помещалось кафе. Роман открыл дверь кафе, через зал, кухню, подсобку вывел беглецов в хозяйственный двор. Их встретили моросящий холодный дождь, непроглядная тьма, настороженная тишина. Когда переходили в старое здание, где-то в районе четвертого этажа главного корпуса разнесся по коридорам возбужденный гул голосов, хлопанье дверей – очевидно, молодчики Кошарного обнаружили номер вице-президента компании пустым и бросились искать беглецов. Но в отстоящий на почтительном расстоянии хозяйственный двор этот шум не доносился.

– Значит так, – полушепотом сказал Роман. – В двух кварталах отсюда стоит мой "Москвич". Когда доберемся до него, будем считать, что оторвались. Надо только определить, куда ехать. Если Мельник объявит тревогу по городу, положение осложнится – мою тачку вся милиция знает. Но что-нибудь придумаем. Остается решить, куда ехать. Ко мне нельзя Кошарный своих волкодавов в первую очередь на Листопада пошлет. К моим старикам не следует по той же причине. Друзей-приятелей, к которым можно было бы завалиться среди ночи всей компанией, не осталось...

Олег назвал адрес, сообщенный Брыкайло.

– Годится, – обрадовался Роман. – Это неподалеку. Если пешком через двор Политеха, минут за двадцать можно дотопать. Но лучше на машине. Только сначала я выгляну на улицу.

Как только он отошел, Мирослава, до того не проронившая ни слова, разрыдалась.

Олег обнял ее за плечи.

– Возьми себя в руки. Мы непременно выберемся и все утрясется. Все станет по своим местам. Вот увидишь.

Хотел утешить, но она отмахнулась.

– Не трогай меня! Я дрянь, сволочь, проститутка. Он из-за меня застрелился. Я нахамила ему. Перед тем, как уйти, нахамила.

– Не говори глупостей. Ты ни при чем. Он запутался в своих махинациях, аферах, к которым ты не имела никакого отношения.

– Нет, – замотала головой Мирослава. – Если бы я не нахамила, не ушла, он не сделал бы этого. Он любил меня. У меня с ним ничего не было, но я знаю – он любил только меня. Полина, сын, родители были для него ничто, пустое место. Если бы не ушла... Он на коленях стоял, умолял...

– Чтобы ты голышом танцевала перед Мельником? – невольно вырвалось у Олега.

– Не смей так говорить! Он хотел бросить все и уехать. Но только со мной.

– Надо было согласиться.

Мирослава ахнула, попятилась, стала растворяться в темноте.

Опомнившись, Олег рванул следом, догнал, обнял, стал целовать ее мокрое от дождя и слез лицо.

– Я сказал глупость. Прости. Ну, пожалуйста. Очень прошу.

– Ты ничего не понял, – снова заплакала Мирослава. – Я не о себе – о нем. Он всегда и во всем добивался своего. Только не любви. А человек не может прожить жизнь, никого не любя. И я виновата, что не ушла из дома, как только поняла какое чувство он питает ко мне. Обманывала себя, убеждала, что ошибаюсь...

– Я уже все понял, – утешал ее Олег. – Ты была ему многим обязана, но он требовал непомерной платы. И ты все правильно сделала.

Но, утешая ее, он думал, что Мирослава напрасно терзается угрызениями совести: по-настоящему, безраздельно, всю жизнь Леонид любил только себя, для других этого чувства не оставалось. И вряд ли ссора с воспитанницей могла серьезно повлиять на его последнее решение. Скорее всего, его коленопреклонное объяснение было попыткой удержать ее в сфере своего влияния, в надежде, что она, успокоившись, смирится со своим положением наложницы всемогущего губернатора, а это даст ее воспитателю шанс на его снисхождение. Уже после того, как Мирослава ушла из дома, он – Олег, виделся с ним в клубе объединения и сейчас готов заявить под присягой, что вовсе не размолвка со своей воспитанницей занимала в тот час мысли и чувства Леонида Закалюка...

Мирослава перестала всхлипывать, обняла Олега, приникла к нему.

– И ты прости меня. Мне не надо было рассказывать об этом. Но я хотела, чтобы ты знал все.

Из темноты вынырнул Роман.

– Кончайте миловаться, молодожены. Пошли!

Они вышли на плохо освещенную Садовую улицу, параллельную той, на которую выходил фасад центрального гостиничного корпуса, и соблюдая меры осторожности, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к стенам домов, добрались до угла, перебежали дорогу, свернули в переулок, где Роман оставил свой "Москвич".

В переулке было тихо и так же темно, как в хозяйственном дворе. Только гонимый встречным ветром дождь шел сильнее. Холодными колкими дробинками он бил в лица, заставляя щуриться. В глубине переулка горел единственный уличный фонарь. Тусклый расширяющийся книзу конус его лучей выхватывал из темноты радиатор и часть кабины канареечного "Москвича". Других машин в переулке не было, что обнадежило беглецов.

Идущий впереди Роман неожиданно остановился, досадливо крякнул, схватился за ногу.

– Судорогой свело, – громко сказал он бросившемуся к нему Олегу, а когда тот приблизился, ухватил его за плечо, быстро зашептал: Волкодавы... Засекли мою тачку... Сзади первая подворотня – проходняк. Хватай Мирославу и туда. Я задержу их.

Олег распрямился, стараясь не смотреть в ту сторону, где стоял "Москвич", спросил у Мирославы булавку и тут же шагнул к ней, взял за руку, крепко сжал, сказал едва размыкая губы:

– Спокойно. Брось сумку. И быстро назад.

Пятясь, Мирослава, как завороженная, смотрела туда, где их ждала засада. До спасительной подворотни оставалось уже несколько шагов, когда слепя глаза, вспыхнули фары "Москвича". Мирослава вздрогнула, испуганно простонала:

– Кошарный! Это конец...

Олег оглянулся. Из глубины переулка, растянувшись цепью во всю ширь, на них надвигалась группа людей. Впереди, просунув руки в карманы модного долгополого плаща, шел рослый плечистый мужчина с непокрытой головой.

– Вот и повстречались, голуби мои, – еще издали басил он.

– Ходу! – крикнул Роман товарищу.

Волкодавы Кошарного не оправдали своего устрашающего имени. Во всяком случае тем двум амбалам, которые выскочили из-за трансформаторной будки, рванулись наперерез беглецам, этого не следовало делать. Ловко уклонившись от увесистого кулака, Олег молниеносно нанес нападавшему ответные удары: ногой по голени, ребром ладони по горлу, напрочь вырубив самонадеянного боевика. Второго, который успел схватить Мирославу за волосы, ударил замком сплетенных рук по шее. Не издав ни звука, тот свалился рядом со своим напарником.

Олег увлек Мирославу в тоннель подворотни.

Они были уже в проходном дворе, когда с улицы донесся хриплый голос Романа:

– На том свете разберутся, кто кого предал.

Тишину ночи разорвал гулкий пистолетный выстрел, продолженный стонущим вскриком: "Падла милицейская!", но тут же оборванный вторым выстрелом. А в ответ торопливо, взахлеб, словно оправдываясь за непозволительную задержку, ударили разом несколько автоматных очередей.

– Роман Семенович! – сдержав бег, ахнула Мирослава. – Как же так?

– Он рассчитался за твоего отца, а я сейчас за него, – выхватывая пистолет, сквозь зубы процедил Олег. – Уходи!

Он рванулся назад, но Мирослава камнем повисла на нем.

– Не смей! Ты знаешь, чем платят потом за такие расчеты. Бежим. Без тебя и шага не сделаю...

Вениамин Семенович Рудов
Тусклое золото

I

До прибытия поезда из Берлина оставались считанные минуты, а на пограничной станции все еще царила сонная тишина, лишь нарушаемая гудками маневровых паровозов. Разморенные зноем, в киосках томились продавщицы книг и газет, сувениров, всяческой снеди. Одни устало позевывали, другие перебрасывались ничего не значащими фразами, а некоторые, помоложе, нет-нет да и поглядывали на статного парня с повязкой дружинника, стоявшего возле газетной витрины.

Парень был крепко сбитый, с короткой прической, придававшей его смуглому лицу излишнюю серьезность.Широкие, вразлет, черные брови еще больше подчеркивали ее.

Из киоска с газированной водой за дружинником наблюдала и молоденькая девушка в кружевной наколке на высокой прическе. К ней то и дело подходили станционные рабочие и служащие, с торопливой жадностью проглатывали студеную воду, и девушка снова поглядывала на парня. Так подошел к киоску и стрелочник в тесной, замасленной робе. Подошел, бросил на стойку копеечную монету и хрипло буркнул:

– Налей… Чистой…

Продавщица насмешливо повела бровью:

– Хоть бы разок купили с сиропом. Или трех копеек жалко? Ну и скупой же вы, дядя Макар!

Стрелочник скривил губы:

– С сиропом… Как же! Денег не напасешься на твои сиропы.

– Ой, до чего же вы обеднели, дядя Макар! Жалко мне вас…

– Будет зубы-то скалить, Клавка,– чуть примирительнее проворчал стрелочник.– Тебе смешки-пересмешки, а у меня семья.

Проводив недобрым взглядом скуповатого покупателя, Клава посмотрела в сторону газетной витрины. Дружинник там был теперь не один, рядом с ним стоял низенький, щуплый парнишка в очках.

– Хорошо, Антон, сделаю,– послышались Клаве его слова.– Будь спокоен.

И паренек ушел.

Антон взглянул на часы, и довольная улыбка тронула его губы: берлинский прибывал точно по расписанию. Густо припудренный серой пылью экспресс вынырнул из-за поворота и, чуть слышно постукивая на стыках рельс, медленно подкатил к перрону. Паровоз пыхнул облачком сизого пара, будто вздохнул после утомительного бега, и замер, тихо посапывая. На горячий асфальт, как но команде, сошли проводники в форменных белых кителях.

Многие пассажиры прильнули к окнам вагонов, с любопытством вглядываясь в серую громаду вокзала. Разные люди были среди них: и те, кто возвращался домой из отпусков и заграничных командировок, и зарубежные гости, впервые пересекавшие границу. Последним все здесь казалось новым и интересным: подтянутые пограничники, утопающая в зелени, ярко освещенная солнцем панорама первого советского города, пирамидальные тополя, что выстроились, как часовые, вдоль нешироких, мощенных брусчаткой улиц. Всем одинаково не терпелось как можно скорее покинуть душные вагоны, размяться, пройтись по свежему воздуху.

Пограничные формальности закончились быстро, и разноязыкая толпа хлынула из дверей вагонов. В русскую речь вплелся звонкий и певучий говор итальянцев, грассирующий, с прононсом французский, сухие немецкие фразы. Два негра с ослепительно-белыми зубами пытались прочесть надписи:«Касса», «Ресторан», «Почта». Смешно выговаривая незнакомые слона, они громко хохотали вместе с обступившей их группой польских туристов. Несколько юношей и девушек в синих рубашках Союза Свободной молодежи старательно объяснялись с переводчицами по-русски, а те им так же старательно отвечали на немецком.

Лишь возле предпоследнего вагона с равнодушным видом, заметно припадая на правую ногу, одиноко проклинался пожилой пассажир в цветастой пижаме и синих шортах с бесчисленными «молниями» на карманах. Казалось, его не интересуют ни вывески, ни тележки с прохладительными напитками, вокруг которых топится люди. Во всей его плечистой фигуре, в самом выражении глаз на чисто выбритом лице читалась беспредельная скука. Он продолжал не спеша прохаживаться вдоль вагона, тяжело опираясь на толстую трость, и время от времени посматривал на шумный людской водоворот, как бы подчеркивая скептическое свое отношение ко всей этой бессмысленной суете.

Скользнув взглядом по скучающему пассажиру, Антон направился к киоску выпить воды. Солнце стояло высоко, и от жары даже во рту пересохло. Возле киоска его окликнул сосед по квартире, Виктор Рябченко:

– Ант, приветик!

– Здорово,– буркнул Антон.

– На вахте?

– Сам видишь,– ответ прозвучал холодно, и Виктор, не задерживаясь, прошел дальше.

Антон недовольно посмотрел ему вслед: здоровый парень, хоть воду на нем вози, а околачивается без дела…

С тех пор как, отслужив в армии, Антон Бирюля возвратился домой, его не покидало чувство особой приподнятости. На сухощавом лице парня постоянно светилась улыбка, когда, направляясь на работу в вагонное депо, он проходил мимо новых жилых кварталов, выросших там, где горбатились некогда деревянные, почти вросшие в землю хибарки, или любовался молодыми, еще не окрепшими деревцами, тоже высаженными в его отсутствие. А вот такие Викторы, будь они неладны, омрачают и отравляют всю эту радость.

Но думать о Викторе не хотелось, тем более, когда тебе из-за прилавка застенчиво улыбается Клава. Он подошел к ней, тоже чуточку смущенный:

– С сиропом, душечка. Как живем?

– Лучше, чем в вашем депо,– девушка капризно дернула плечом, взглянула на парня с вызовом: – Напоила и иди себе на все четыре, никакого начальства.

– Ну, ну, тебе виднее.

Напившись, Антон отошел от киоска и опять увидел того же тучного пассажира в смешных мальчишеских штанишках.

«Вот это типчик! – хмыкнул парень.– Чистое пугало!»

И только хотел было отправиться дальше, как вдруг пассажир, заметно оживившись, подался в сторону мальчугана в полосатой матросской тельняшке. Мальчик вьюном вынырнул из толпы пассажиров, юркнул мимо нагруженного поклажей носильщика и, легко перепрыгнув через горку чемоданов, побежал вдоль состава.

А пассажир, явно обеспокоенный чем-то, все еще не спускал с мальчишки глаз.

«Что это с ним?» – подумал Антон и отошел за угол склада, откуда принялся наблюдать за странным поведением пассажира. Тот вдруг заторопился навстречу пареньку, оглянулся по сторонам и быстро сунул ему п руки крохотный сверток, почти такой же получив взамен.

«Э-э, здесь в самом деле что-то нечисто»,– понял Антон и заспешил вслед за мальчиком. В конце перрона настиг его, схватил за локоть.

Погоди-ка, дружок…

От испуга и неожиданности мальчишка присел, рванулся раз, другой и громко закричал:

– Дяденька, пустите меня! – Синими, полными страха глазенками он умоляюще смотрел на дружин-11 и ка и вот-вот готов был расплакаться.

Очень неловко чувствовал себя Антон, конвоируя десятилетнего «злоумышленника» Но отпустить его не решался: пусть пограничники с ним разберутся.

– Не волнуйся,– строго промолвил он. Нот поговорим с тобою и отпустим. А сейчас не проси.– И добавил несколько мягче:– Ну, пойдем, милый, пойдем. Тебя не обидят.

Майор Дудин долго не мог успокоить парнишку. Размазывая слезы по темному от грязи и загара лицу, тот плакал навзрыд:

– Я больше не бу-уду…

– Что не будешь?

– Не бу-ду-у,– тянул мальчуган, с испугом поглядывая на высокого пограничника.

– Эх ты, рева, весь пол слезами залил,– насмешливо проговорил майор.– А еще тельняшку надел. Какой же ты моряк? Плакса, вот ты кто!

Мальчик с удивлением уставился на офицера:

– Моряк? Вовсе я не моряк. Пограничником буду! – выпалил он.

Дудин иронически усмехнулся:

– Ну, это ты брось. Пограничники слез не льют. Да и тельняшка… Кстати, давай-ка знакомиться. Разговоры с тобой ведем, а друг друга не знаем. Меня зовут Александром Михайловичем. Тебя как?

– Генка.

– Понятно. Значит, Геннадий бесфамильный…

От обиды малец приподнялся со стула:

– У меня есть фамилия: Геннадий Концевич… Все люди имеют фамилии… А пограничником все равно буду, вот увидите! – Видно, первый испуг прошел, и мальчик осмелел. Крепенький, как орешек, он пригнулся к майору, свел над переносицей белесые бровки и тоже насмешливо обронил:-Бесфамильный… Выдумали… Моя мамка проводницей работает.

– Ты присядь, Геннадий,– вернул его на место майор, притронувшись рукою к тельняшке. И как бы между прочим обронил: – Говоришь, что хочешь стать пограничником, а носишь матросскую форму. Эх ты…

И до чего непонятливыми бывают взрослые! Даже смешно становится. Генкины глазенки гордо блеснули:

– Тельняшка – что? И не моя она вовсе, если хотите знать. Очень она мне нужна!

– Тогда зачем ты ее надел?

По лицу мальчишки пробежала легкая тень. Он молчал, опустив глаза. Видать, нелегко ему было ответить на, казалось бы, безобидный вопрос.

– Вот что, Геннадий,– пришел ему на помощь Дудин.– Коль ты в самом деле намереваешься идти в пограничники, то давай начистоту разговаривать. Как мужчина с мужчиной. Раз уж пришел к нам и познакомились мы с тобой, то с самого начала договоримся быть откровенными друг перед другом. Идет?

Спокойный, дружеский тон майора вернул Генке мальчишечью непосредственность. Он поднял глаза, чуть-чуть улыбнулся уголками обветренных губ.

– Понимаете, дядя, я роль играл,– сказал он серьезно.

– Роль? Ты что же, в театре работаешь?

На лице Гены мелькнула досада:

– Я еще не играю. Меня один артист проверял, сумею ли.

Еще раньше, как только Гену ввели в кабинет и развернули сверток, в котором оказалось пятьсот золотых рублей, Дудин понял, что мальчик втянут в грязную историю. И вот эти темные дельцы остались пока в стороне.

Ты бы хоть рассказал, какой он, этот твой артист,– попросил майор, пригладим рукой " путанные вихры своего юного собеседника.

Гена сверкнул глазенками:

– Ух, и дядька мировой! Одет как! Костюмчик, туфельки, шляпа. Он из Москвы сам. И кино снимается.

– И тельняшку он тебе дал?

– Он. Я же роль играл, а он проверял, получится ли из меня артист. Ведь пограничник все должен уметь, правда?

– Да, конечно,– согласился майор.– Пограничник все должен уметь.– А про себя подумал: время упущено. Из долголетнего опыта знал, что «артист» ускользнул. Однако на всякий случай поручил своему помощнику, старшему лейтенанту Шарикову, поискать «артиста» в районе вокзала.

Теперь во что бы то ни стало нужно было уточнить приметы этого дельца, узнать, где он договорился встретиться с мальчиком, и уж тогда только приступать к обширному розыску.

– Где ты должен был встретиться с москвичом? – спросил майор.– Ты помнишь его?

Из путаного рассказа мальчика Дудин узнал, что встреча назначалась в летнем саду после отправления берлинского на Москву.

Майор взглянул на часы и понял: там, в саду, тоже не окажется «артиста». Не станет он дожидаться, когда за ним прибегут пограничники. И надо думать, он видел, как задержали мальчика.

– Где же мы найдем твоего друга? Пакет-то ему нужно отдать.

Гена беспомощно пожал плечами, нахмурил выгоревшие брови:

– Не знаю,– растерянно ответил он,– ведь дядя может подумать, что я не хочу вернуть ему монетки.

Почувствовав, что мальчик готов снова расплакаться, майор успокаивающе сказал:

– Ладно, Гена, не горюй. Так или иначе мы найдем твоего друга. Только,– доверительно добавил он,– при одном условии: ты никому ни слова о нашем с тобой разговоре.

– Честное пионерское! – Гена привычно взметнул кверху загорелую руку.

Дудин с трудом сдержал добрую улыбку. Он с большим удовольствием обнял бы сейчас этого мальчугана, повел к буфету и угостил мороженым. Но служба есть служба.

– Это боевое задание пограничников! – подчеркнул он.– Проверим, умеешь ли тайну хранить. А сейчас бегом домой, к маме.