Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 167 (всего у книги 195 страниц)

– Вы, тетя Дуся, ничего не скрывайте, я лишнего не напишу.

Демина мельком глянула в окно, за которым у грядки ковырял землю розовощекий Славик, скрестила на груди руки и, набравшись смелости, сказала:

– Ну, коли так, то могу сообщить, что в ту самую ночь, когда умер Александр Васильевич Головчанский, у меня из дачи пропал старый черный халат. – Евдокия Федоровна показала на вешалку у двери. – Постоянно здесь висел, для огородной работы держала. А в субботу утром разбилась, не могла найти. Пришлось новый покупать…

– Замок взломали? – спросил Слава.

– Нет, милок. И замочек в двери целый, и ключ в условленном месте, под карнизом, лежал.

– Кто из соседей знает, где вы ключ храните?

– Мы от соседей не прячемся. И Софья Георгиевна, и Аня Огнянникова, и даже Александр Васильевич в наше отсутствие, когда надо, в дачку заглядывали. То инструмент какой возьмут, то стакан, то ножик. И всегда возвращали. Один лишь негодный халат кому-то понадобился…

– Это любопытный фактик. Непременно отразим его в протоколе.

– Отрази, милок, коли любопытно…

Дальнейшие события развернулись так, что Голубеву пришлось не только записывать показания, но и привлекать понятых. Обдумывая очередной вопрос, Слава посмотрел через окно на своего малолетнего тезку и вдруг заметил, что малыш ковыряет землю длинным двухбородчатым ключом. Голубев кивнул в сторону мальчика:

– У внука не от вашей дачи ключ?

– Нет, – ответила Демина. – Тот ключик, с каким внук играет, я в субботу утром, перед приездом милиции, на дороге нашла. Поспрашивала соседей – никто не терял.

– Где нашли? – уточнил Слава.

– Как к даче Тумановых подходить, в грязи валялся.

– Не Тумановых ли это ключик?

– У них, милок, не спрашивала. Последнее время ни Надя, ни Олег в кооперативе не появляются.

Голубев, не откладывая дело в долгий ящик, торопливо записал показания Евдокии Федоровны и закрыл папку.

Розовощекий Славик упорно не хотел отдавать «игрушку». Вручил он Голубеву ключ только после того, как Слава из чистого листа бумаги соорудил малышу кораблик.

В присутствии понятых Голубев вставил ключ в замочную скважину дачи Тумановых, легко повернул его на один оборот, и дверь бесшумно открылась.

– Вот это, товарищи, нам и нужно было проверить, – оборачиваясь к растерянной Евдокии Федоровне и к женщинам-понятым, сказал Голубев. – Теперь оформим наш эксперимент документально.

Понятые разом заговорили. Маленькая, похожая на колобок старушка всплеснула пухлыми ручонками:

– Ох, подумать страшно, что стало твориться в нашем кооперативе! Вчера, бабоньки, стала я помидоры обирать – халат черный нашла. Поношенный, однакось надевать еще можно. А в кармане халата, не поверите… – старушка понизила голос, – пакет прозрачный и кусок мокрой газеты. А на той-газете написано «ЯД»…

Голубев повернулся к Деминой:

– Пойдемте, тетя Дуся, посмотрим, не ваш ли халатик?..

Демина сразу узнала свой халат. Подтвердила она и то, что именно в этом целлофановом пакете, внутри которого сохранились остатки розового порошка, и в этом клочке газеты была завернута протрава для семян.

Голубев принялся набрасывать схему места, где старушка обнаружила загадочную находку. Размышляя, он про себя отметил, что «женщина в черном» от дачи Тумановых держала путь к райцентру и, отойдя на приличное расстояние, прямо от дороги перебросила через невысокий заборчик, видимо, ставший ей ненужным халат.

Перед тем как расстаться с Деминой, Голубев один на один с тетей Дусей долго пытался выяснить: кто из соседей мог это сделать? Евдокия Федоровна тяжело вздыхала, разводила руками, пожимала плечами и ничего определенного сказать не смогла.

20. Каждому – свое…

Дело Хачика Алексаняна было выделено в отдельное производство, и хотя первоначальным сбором материалов по нему занимался не уголовный розыск, а сотрудники отдела БХСС, Антон Бирюков постоянно интересовался ходом расследования. Интерес этот был вовсе не праздный. Чем глубже исследовал Бирюков личность потерпевшего, тем больше выявлялось откровенных противоречий. В пику показаниям Ивана Тимофеевича Стрункина все опрашиваемые сотрудники ПМК, словно сговорившись, хвалили Головчанского. По их мнению выходило, что, став начальником, Александр Васильевич ни разу никого ни словом не обидел, ни в заработке не ущемил. Даже напористый, прямолинейный Стрункин при повторном разговоре с Бирюковым вынужден был признать: «Не обижая себя, гражданин Головчанский и других в материальном плане не обижал». Признав это, Иван Тимофеевич многозначительно хмыкнул: «Если б не «враг народа», то Головчанский весь Сельстрой в трубу выпустил бы». Антон заинтересовался. Оказалось, «врагом народа» строители прозвали главного бухгалтера ПМК, который, как Змей Горыныч, трясся над каждой копеечкой и даже законную зарплату выдавал со скрипом.

Бирюков в этот же день встретился с главбухом. «Враг народа» оказался примерно сорокалетним мужчиной с добродушным грустным лицом и глубокими залысинами в заметно поредевшей шевелюре. Поначалу он, как и другие сотрудники ПМК, принялся расхваливать бывшего начальника, но, когда Антон намекнул на неуважительное отношение строителей лично к нему, главбуху, осекся. Поправив сатиновые нарукавники, обидчиво проговорил:

– Каждому – свое… Щедрому – овации, скаредному – презрение.

– Чем объяснить скаредность? – спросил Антон.

– Должностной инструкцией… – Главбух невесело усмехнулся и посмотрел на Антона добродушными синими глазами. – Но если говорить правду, то – вынужденными обстоятельствами. В наших делах с Головчанским имелся нюанс, известный только ему да мне. Теперь, когда Александр Васильевич умер, могу выдать секрет, раньше ни за что бы не сказал. Почему? Объясню позднее… – Главбух достал из книжного шкафа переплетенную в картонные корочки толстую подшивку бухгалтерских документов. Раскрыл ее перед Бирюковым, перелистнул с десяток расходных ордеров и, указывая на них пальцем, попросил: – Обратите, пожалуйста, внимание на подписи распорядителя кредитов…

Бирюков внимательно стал рассматривать документы. Размашистый росчерк Головчанского на всех ордерах был одинаковым. Разница заключалась в том, что на одних подпись была сделана синей пастой, на других – черной.

Видимо, заметив, что Антон пытается сличить подписи, главбух заговорил:

– Подделку не ищите. Это подлинные автографы Александра Васильевича. Но, обратите внимание, сделаны они разным цветом. По синей росписи я обязан был выплатить деньги немедленно, а по черной – задержать выплату до той поры, когда Головчанский или позвонит мне, или сам зайдет в бухгалтерию с получателем и прикажет устно или наложит вторую визу. Обговорив наедине со мною это условие, Александр Васильевич чуть не с первого дня своего начальствования в ПМК сделал меня своеобразным козлом отпущения в финансовых вопросах.

– Зачем такое Головчанскому понадобилось?

– Чтобы подчеркнуть в глазах подчиненных свою значимость и доброту. Этакий, понимаете ли, великодушный фарс. Дескать, в любое время готов вас озолотить, да вот бухгалтер козни строит.

– Вероятно, для задержки выплат были какие-то основания? – спросил Бирюков.

– Никаких. Просто Александр Васильевич моими руками мелочно мстил неугодным ему людям, а те, простофили, восторгались его щедростью. И до сей поры заблуждаются. Пожалуй, единственный человек быстро раскусил Александра Васильевича – это Иван Тимофеевич Стрункин, бывший его личный шофер.

– Ну а выдачу зарплаты задерживали?

– Задерживал. И опять же по указанию Головчанского. Надо, например, Александру Васильевичу переговорить с кем-то из начальников участков, прорабов, мастеров или из рабочих – он передаст мне списочек. И упаси бог выдать им деньги до того, пока Головчанский с ними не переговорит! А наемной бригаде Алексаняна, опять же к примеру сказать, вообще категорически запрещалось выдавать хоть копеечку в отсутствие Головчанского… – Главбух несколько замялся. – Теперь в ПМК пошли открытые разговорчики, будто Алексанян делился деньгами с Головчанским. Если это правда, ручаюсь, инициатива «дележа» исходила от Головчанского. Уж очень роскошно он зажил в последние три года, когда в нашем районе Хачик появился.

– Не помните, как последний раз Алексанян получал деньги?

– Прекрасно помню. Это был необычный случай. Александр Васильевич позвонил и сказал со злостью: «Рассчитай Хачика быстренько, без волокиты. У меня к нему претензий нет». И, знаете, почему?.. Начальник отдела труда и зарплаты Облсельстроя товарищ Русаков в тот день так пропесочил Головчанского за его безмерную любовь к наемным бригадам, что Александру Васильевичу стало не до Хачика.

– Какие претензии были раньше у Головчанского к Алексаняну?

– Надуманные. Например, в прошлом году после сдачи в эксплуатацию клуба в Березовке Александр Васильевич больше недели мариновал выдачу зарплаты Хачику, мотивируя тем, что на объекте, хотя он и принят комиссией, остались недоделки и наемная бригада обязана их устранить. После я спросил главного инженера об этих недоделках. Главный усмехнулся: «Два электровыключателя надо было заменить – пять минут работы». Вот вам наглядный нюанс…

– И вы с таким «нюансом» мирились?

– А куда деваться?.. Поначалу пробовал доказать Александру Васильевичу, что так у нас дело не пойдет. Он спокойненько предложил написать заявление на увольнение по собственному желанию. Дескать, не нравится такой порядок, ищите место по своему вкусу… – Синие глаза главбуха сделались печальными. – Сунулся я в одну организацию, в другую, в третью – и везде получил от ворот поворот. Видать, руководители созвонились с Головчанским – тот не поскупился меня охарактеризовать так, что не только в главные бухгалтера, но и сторожем-то вроде брать сомнительно… А у меня семья, детишек трое дочь студентка.

– Вы могли обратиться в Обсельстрой, – возразил Бирюков.

Главбух безнадежно махнул рукой:

– В высших инстанциях Головчанский был почетным человеком, руководителем, способным выполнить любое задание. А кто я?.. Цифиркин, бумажная душа. Конечно, в областном управлении ко мне тоже относятся уважительно. Дело свое знаю, финансовую дисциплину блюду. Но, если бы возник вопрос: Головчанский или главный бухгалтер? – предпочли бы оставить на своем месте Головчанского. Бухгалтера подобрать проще, чем начальника.

– По вашим рассуждениям выходит, что у нас здесь, в райцентре, даже на самодура и то управы не найти?..

– Александр Васильевич самодуром не был. Он никому не хамил и никого не унижал. Он вежливенько ставил в такие условия, когда вроде бы и не привязан, как в народе говорят, а визжишь. И не одного меня таким способом подмял. Возьмите, например, начальника отдела труда и зарплаты ПМК Окунева. Ивану Ивановичу самый малый пустяк до пенсии осталось. А кому не хочется уйти на отдых по-хорошему? Головчанский воспользовался этим и в последние годы стал из Окунева веревочки вить: сколько скажет наемной бригаде насчитать по договору, столько Иван Иванович и насчитает… Характеры у нас с Окуневым такие – не можем за себя постоять, смелости не хватает взбунтоваться…

Откровенность главного бухгалтера еще больше укрепила у Антона мысль, что Головчанский был неплохим психологом. Александр Васильевич тонко подмечал слабые стороны подчиненных и использовал их в своих целях на полную катушку.

У входа в райотдел под густым черемуховым кустом, ссутулясь на скамейке, сосредоточенно курил Хачик Алексанян. Он увидел Бирюкова, поднялся и возмущенно заговорил:

– БХСС, понимаешь, товарищ Бирюков, затаскал бригаду допросами! Работать некогда…

– Не надо было нарушать закон, – строго сказал Бирюков.

– Я не нарушал! Вымогательством Головчанский занимался!

– Не сваливайте все на Головчанского. Вас никто не принуждал подписывать завышенный договор и тем более делиться с Головчанским деньгами.

– Он сам предложил тридцать тысяч по зарплате! И условие поставил: пять – ему. Сказал: «Не хочешь, не согласен – ищи в другом месте работу».

– Значит, вы добровольно согласились на групповое хищение.

– Почему добровольно?!

– Потому, что у нас в районе, кроме Сельстроя, есть другие организации, где всегда можно найти строительную работу на законных основаниях.

– Некогда было искать! Если бы я не согласился, Головчанский в тот же день нанял бы другого.

– Вот другой, а не вы, и отвечал бы теперь. Пойдемте ко мне в кабинет – надо кое-что выяснить…

Алексанян мгновенно изменился, словно его огорошили неожиданным вопросом. В кабинете, едва усевшись на стул, он снова попытался завести разговор о вымогательстве Головчанского, но Антон сразу перебил:

– Хачик Геворкович, не оправдывайтесь. Ситуация настолько простая, что вам придется нести ответственность за хищение по всей строгости закона. Расскажите лучше о своих отношениях с Огнянниковой. Знаете Анну Леонидовну?

Алексанян уставился на Бирюкова крупными черными глазами, как будто хотел убедиться: не разыгрывают ли его? Антон повторил вопрос. Хачик пожал плечами:

– Знаю, конечно, Анюту. Какие отношения?.. Хорошие отношения. Она согласилась выйти за меня замуж. Только, понимаешь, не хочет жить у моих родителей в Николаевке. В большой город хочет, в Ереван.

– Чем Николаевка не нравится Огнянниковой? Анна Леонидовна была там?

– Нет, не была. Я рассказал. Анюта говорит, надоело в деревне жить, поехали в город. Теперь мне забота – покупать квартиру в Ереване.

«Это что еще за трюк? Почему Огнянникова напрочь отрекалась от Алексаняна, а он как ни в чем не бывало говорит о женитьбе?» – мелькнула у Бирюкова мысль, однако раздумывать было некогда, и Антон быстро спросил:

– Давно начали обговаривать с Огнянниковой совместные планы на жизнь?

– Второй месяц говорим.

– Жениться собрались на одной, а ночевать ходите к другой?

– К кому я хожу?!

– К Тосе Стрункиной…

Несколько секунд Алексанян растерянно смотрел Бирюкову в глаза, но, по всей вероятности, так и не сообразив, каким образом лучше выкрутиться из щепетильного положения, заторопился:

– Слушай, товарищ Бирюков, слушай, это шутка была!..

– Вы слишком много «шутите»…

– Не хотел я у Тоси ночевать! Выпить коньяк хотел, поговорить… Немножко пошутил с Тосей, – она, дурная, дверь с обратной стороны закрыла. Мне через трубу уходить оставалось, через трубу?!

Антон попросил рассказать все по порядку. Хачик стукнул себя кулаком в грудь и, сверкая черными глазами, повторил то, что уже рассказывал Голубеву.

– Вы потому и пошли к Стрункиной, что Огнянниковой в пятницу вечером дома не было? – уточнил Бирюков.

– Потому и пошел!

– Где же Огнянникова находилась в тот вечер?

– Говорит, в Новосибирске. Хотела в отпуск улететь, а ее, понимаешь, обворовали в аэропорту… – Заметив на лице Бирюкова недоверчивую улыбку, Алексанян вспыхнул: – Правду говорю!

Бирюков посерьезнел:

– Не верю, Хачик Геворкович.

– Почему не веришь?

– Вот почему… Вы собираетесь жениться на Огнянниковой, а она, ни слова вам не сказав, решила улететь в отпуск…

– Капризная женщина!

– И вы хотите такую взять в жены?

– Красивые женщины все капризные.

Ответ был явно неубедительным, и Антон Бирюков сделал вывод, что Алексанян, несмотря на темпераментный, вспыльчивый характер, тугодум. Чтобы узнать у него правду, надо было вести беседу в темпе, не давая Хачику больших пауз для размышлений. И Антон заговорил:

– Всякому капризу, Хачик Геворкович, предшествует какая-то причина. Согласны?

– Понятно, согласен!

– Что явилось поводом для «каприза» Огнянниковой?

Алексанян мучительно наморщил лоб. Бирюков сразу поторопил:

– Не придумывайте, говорите искренне.

– Зачем придумывать? Я виноват. Грубо разговаривал с Анютой: почему не хочешь жить в Николаевке?! Там настоящий Крым! Там море под окном! Старики хорошие. Тебе чего еще надо?! Зачем Ереван – шумный город?..

Задавая вопрос за вопросом, Бирюков выяснил, что «грубый» разговор между Алексаняном и Огнянниковой произошел почти три недели назад и что в пятницу Алексанян шел с бутылкой коньяка к Анне Леонидовне мириться, но мир, как известно, не состоялся.

– Теперь помирились? – спросил Антон.

– Даже заявление в загс подали! – Хачик жалобно посмотрел на Антона. – Помоги, товарищ Бирюков, из грязи выбраться…

– В таких делах я не помощник. Все будет по закону, сотрудники ОБХСС разберутся. Меня же интересует смерть Головчанского. Огнянникова о нем рассказывала?

– Говорила, что плохой человек. Советовала больше с ним не связываться. Я сказал, последний договор отработаю и больше в Сибирь не приеду.

– Когда такой разговор состоялся?

– Еще до того, как поругались с Анютой.

– Головчанский знал о вашем намерении жениться на Огнянниковой?

– Говорил ему, что увезу из Сибири на юг красивую женщину. Он захохотал, сказал, жалеть после стану, Анюта – капризная красавица и… как это… легкомысленная. Я тоже посмеялся: не получится жизнь – разойдемся, как в Черном море корабли.

– Огнянникова о вашем разговоре с Головчанским знала?

– Зачем ей знать мужской разговор?

– Когда она из Новосибирска вернулась?

– Не спрашивал. Утром в субботу дома не было. Когда бежал от Стрункиной, промок до нитки. Хотел у Анюты просушиться, чтобы в гостиницу мокрым не приходить. Звонил, звонил – дверь не открылась. До меня тоже кто-то не мог в квартиру Анюты попасть.

– Кто? – живо заинтересовался Антон.

– Не спрашивал. На лестничной площадке перед дверью мокрые следы остались.

– Мужские или женские?

– Я, понимаешь, не следователь, чтобы разбираться, кто там, по лестнице, ходил.

21. Затишье перед бурей

Дни летели настолько стремительно, что Антон Бирюков порою забывал перелистывать настольный календарь. Сбор информации и допросы, анализ свидетельских показаний и другие неотложные дела безжалостно глотали время, но преступление, будто заколдованное, продолжало оставаться нераскрытым.

Постепенно улеглись в райцентре страсти, поутихли обывательские суды-пересуды. После разговора с Бирюковым в больнице успокоилась Софья Георгиевна Головчанская. Она, казалось, поняла несостоятельность своих жалоб: стала покладистой с обслуживающим медперсоналом, подолгу ласкала Руслана, который приходил к ней каждый вечер.

Надя и Олег Тумановы оформили на работе отпуска и почти не показывались из дому. Когда же Бирюков или следователь Лимакин вызывали их для необходимых уточнений по ходу расследования, приходили обязательно вместе и дожидались друг дружку возле милиции или прокуратуры. Они, похоже, смирились со своей горькой долей и ждали одного: скорей бы все это кончилось.

Беседовал Антон Бирюков и с Огнянниковой. Анна Леонидовна кокетничала и старалась всячески продемонстрировать свои женские достоинства, упорно доказывала, что в последние годы совершенно не поддерживала, отношения с Головчанским. Но вот о Хачике Алексаняне она вдруг резко изменила мнение и, когда Антон намекнул на поданное в загс заявление, ничуть не смутившись, подтвердила, что да, намерена выйти за Хачика замуж, если он раздобудет квартиру в Ереване или в другом приличном городе, пусть даже в Новосибирске.

– Чем Николаевка вам не нравится? – спросил Бирюков. – Все-таки Крым не Сибирь.

– А мне все равно, что Крым, что Нарым, – весело сказала Огнянникова и быстро посерьезнела. – Не ужиться мне со стариками Хачика. Могут вообще на порог не пустить.

– Вы разве знаете их?

– С какой стати? Просто я – сибирячка, могу не найти общего языка с людьми, прожившими всю жизнь на юге. Чего доброго, еще фруктами заставят на базаре торговать.

– Ну а как же с Хачиком? Прошлый раз, помнится, вы о нем и слушать не хотели. Почему отрицали какую бы то ни было связь с Алексаняном?

Огнянникова капризно выгнула тонкие брови:

– Поругалась я с ним тогда. Хотела даже в отпуск тайком уехать, чтобы он тут попереживал. Несчастье назад вернуло. Хачик после этого и принялся обхаживать пуще прежнего. Подумала, подумала и решила, что ловить уже нечего. Поклонников уйма, но как только о серьезных намерениях заговоришь, все в сторону… Лучше уж хоть что-то, чем совсем ничего.

– Когда вы, Аня, из Новосибирска вернулись в райцентр?

– В субботу днем, когда дождик полностью перестал.

– На электричке приехали?

– Да. И в Новосибирск на электричке уезжала.

– Билеты не сохранились?

– С какой стати их хранить? Не в командировку ездила, чтобы перед бухгалтерией отчитываться. – Огнянникова чуть улыбнулась. – Сознаться, обратно «зайцем» прикатила. Денег-то ни копейки не осталось, все отпускные пропали.

– Как же теперь живете?

– Со сберкнижки сняла. – Лицо Огнянниковой внезапно посерьезнело. – Догадываюсь, хотите меня в чем-то обвинить. Если в смерти Головчанского, то прямо скажу: пустой номер…

«Или она талантливая артистка, или в той информации, что собрана о ней, много предвзятого», – подумал Бирюков и тоже с самым серьезным видом сказал:

– Наоборот, Аня, хочу доказать ваше алиби.

– Ох, как страшно! Я ведь русским языком сказала: в ночь с пятницы на субботу, когда отравили Головчанского, была в Толмачевском аэропорту.

– Вот как раз это я и пытаюсь доказать, но… кроме ваших слов, доказательств нет. Кто может подтвердить, что вы всю ночь с пятницы на субботу пробыли в аэропорту?

– Не знаю, кто. – Огнянникова впервые за время разговора вроде бы смутилась. – Там ни одного знакомого лица не было.

– В электричке – тоже?

– Может, меня кто и видел из знакомых, а я – никого. Если бы знакомые попались, я на билет бы у них заняла.

– Видите, какая ситуация получается…

– У вас есть доказательства, что я там не была?

– Нет.

– Вот вам и «видите»…

– Один – один, как говорят спортивные комментаторы. – Бирюков улыбнулся и вдруг спросил: – Аня, признайтесь, версию о Тумановых вы подсказали Софье Георгиевне?

– Разве это версия?.. Это сплетня… Не говорила я Головчанской.

– Откуда же Софья Георгиевна знает об Олеге дословно все, что вы рассказывали мне?

– Об этом лучше у нее самой спросить…

Неожиданно щелкнул динамик селектора, и раздался громкий голос подполковника Гладышева:

– Антон Игнатьевич, прошу ко мне на оперативное совещание.

– Иду, Николай Сергеевич, – ответил Бирюков и краем глаза заметил, как лицо Огнянниковой нервно передернулось, словно Анна Леонидовна испугалась внезапного селекторного голоса.

В небольшой приемной начальника райотдела пожилой участковый инспектор Дубков сосредоточенно изучал приколотый канцелярскими кнопками к стене лист с расписанием авиарейсов из Новосибирска. Пожав ему руку, Антон спросил:

– Куда, милейший Владимир Евгеньевич, лететь собрался?

– Сестра из Москвы погостить прилетела. Смотрю, каким рейсом удобнее ее назад отправить, – ответил Дубков. – Встречая, осечку дал. Получил телеграмму: «Прилечу в субботу рейсом 175». Глянул в расписание – прибытие этого рейса в Новосибирск в два часа пятьдесят минут. Сел накануне вечером в электричку и покатил встречать гостью. И только когда заявился в аэропорт Толмачево, сообразил, что время-то не местное, а московское. «Вот, – думаю, – шляпа! Это ж на полных четыре часа разница». Пришлось всю ноченьку по аэропортовскому вокзалу слоняться…

– Давно это было?

– С пятницы на субботу, когда у нас тут неприятность с Головчанским произошла.

Бирюкова словно укололи:

– Владимир Евгеньевич, товароведа продторга Анну Огнянникову знаешь?

– Ну, как не знать. На Садовой живет, а это мой участок.

– В ту ночь видел ее в аэропорту?

Дубков призадумался:

– Нет. Разве она была там?

– Утверждает, что вечерним рейсом хотела улететь в Ригу, но то ли обронила, то ли вытащили у нее кошелек с деньгами, и она до утра «прозагорала» в вокзале.

– Сочиняет. На Ригу объявляли продажу билетов под утро. Я от скуки поглазел у кассы. Пассажиров набралось совсем мало, и уж такую приметную красавицу, как Огнянникова, я не мог просмотреть.

Бирюков, нахмурясь, подошел к расписанию. На Ригу значилось три рейса. Все три самолета, имея промежуточные посадки в разных городах, отправлялись из Новосибирска одновременно: в три часа тридцать минут по московскому времени, что соответствовало семи часам тридцати минутам местного.

«О каком же вечернем рейсе Анечка мне заливала? Что привело ее в аэропорт в пятницу вечером, если рижские самолеты улетают утром?» – быстро подумал Антон и взял участкового инспектора за руку:

– Идем-ка, Владимир Евгеньевич, на оперативку. Твоя осечка, кажется, полноценным выстрелом оборачивается.

Следственно-оперативная группа была уже в сборе. Все сидели с невеселыми лицами, и даже всегда жизнерадостный Слава Голубев на этот раз рассеянно смотрел в окно. Взглянув на Бирюкова, он нетерпеливо спросил:

– Что-то новенькое есть?..

– Говоря языком гадалок, нечаянный интерес получил, пока шел от своего кабинета сюда. – Антон подмигнул Дубкову. – Расскажи, Владимир Евгеньевич, этим скучным людям, как осечку дал с самолетом.

Дубков по-уставному лаконично пересказал только что рассказанное в приемной Антону. Сразу за ним Бирюков доложил оперативникам о состоявшемся разговоре с Огнянниковой. Подполковник Гладышев заметно повеселел и обратился к Дубкову:

– Уверен, что в ту ночь Огнянниковой не было в аэропорту?

– Так точно, уверен.

– Хорошо в лицо ее знаешь?

– Ну, как не знать. Пять лет живет на моем участке. К тому же очень приметная блондинка.

– Стоп, Владимир Евгеньевич, – нахмурясь, проговорил Бирюков. – У Огнянниковой теперь волосы каштанового цвета.

– Значит, перекрасилась, – спокойно сказал участковый.

– Может быть, потому и не узнал в аэропорту?

– Никак нет. Огнянникову узнаю в любом случае, даже если она перекрасится в серо-буро-малиновый цвет с крапинками.

– Что о ней можешь сказать? – спросил Гладышев.

Дубков чуть подумал:

– Веселая молодая женщина. Живет скромно, аморальных поступков не допускает, шумных компаний не водит.

– С Головчанским ее не видел?

– Нет. По моему мнению, Аня в Новосибирске развлекается. Часто туда ездит по выходным дням.

Гладышев повернулся к Бирюкову:

– Возможно, Огнянникова придумала аэропорт, чтобы скрыть любовную интрижку?

– Почему, в таком случае, она возвратилась домой в субботу? – возразил Антон.

– Допустим, встреча с любимым не состоялась…

– Все, конечно, может быть, но в том, что насчет аэропорта Огнянникова солгала, теперь я не сомневаюсь.

Голубев, будто нетерпеливый ученик, высоко поднял руку:

– Товарищ подполковник, предлагаю версию…

– Подожди, оперативник по версиям, – остановил его Бирюков. – После совещания пройдись по парикмахерским и постарайся выяснить, когда Огнянникова перекрасила волосы. – Антон повернулся к молчаливо слушающему прокурору. – Семен Трофимович, давайте проверим, снимала ли Огнянникова со своей сберкнижки деньги.

– Что это даст?

– Узнаем, действительно ли у Анны Леонидовны пропал кошелек с отпускными.

Прокурор глянул на Лимакина:

– Пиши официальный запрос в сберкассу.

– Разрешите быть свободным? – спросил участковый Дубков.

– Посиди пока с нами, Владимир Евгеньевич, послушай. Вдруг придется проводить очную ставку с Огнянниковой, – ответил ему Бирюков.

С официальным запросом в сберкассу отправили Славу Голубева. Когда тот вышел из кабинета, подполковник Гладышев сказал:

– Кажется, товарищи, дело начинает шевелиться, а то последние дни такое затишье наступило, как перед бурей. – И посмотрел на Бирюкова. – Допустим, уличишь ты Огнянникову, что она не была в аэропорту, дальше что?..

– Дальше – по ходу дела. Важно Анне Леонидовне доказать, что ложь у нас не проходит. Если это удастся, она вынуждена будет говорить правду, хотя, быть может, правда для нее и неприятной окажется.

– Не напутаешь с ней? Откровенно говоря, я не вижу мотивов подозревать Огнянникову в отравлении Головчанского. Если между ними что-то и было, то давно быльем поросло.

Бирюков вздохнул:

– Я вовсе не утверждаю, что именно Огнянникова отравила Головчанского, но, знаете, Николай Сергеевич, она, по-моему, закрутила клубок сплетен, распутав который можно выйти на преступника.

Следователь Лимакин посмотрел на часы:

– Сегодня вторично вызвал на допрос Евдокию Федоровну Демину, скоро должна подойти в прокуратуру. Чувствую, недоговаривает бабуся, что-то скрывает, но никакими путями не могу вызвать на откровенность.

– Попробуй, Петя, усилить акцент на Огнянникову, – подсказал Антон. – Мне думается, что именно через Демину, которая была нянькой Руслана и домработницей Головчанских, Огнянникова ухитрилась проинформировать Софью Георгиевну о Тумановых. И очень бы важно узнать, когда эту информацию Софья Георгиевна получила, до смерти мужа или после.

– Уже пытался это выяснить. Евдокия Федоровна упорно твердит, что ничегошеньки о Тумановых не знает. Хочу теперь сделать упор на порошок гранозана и унесенный с дачи халат. Это же понятно, что «сработал» кто-то из хорошо знакомых, если… не она сама.

– У самой Евдокии Федоровны вроде бы нет мотивов…

– Но почему она так упорно молчит? Ни о Софье Георгиевне, ни об Огнянниковой – ни слова. Создается впечатление, будто ее или уговорили молчать или скорее всего запугали…

В кабинет вошла секретарь-машинистка. Подавая подполковнику большой конверт, тихо сказала:

– Срочное. – И вышла.

– Из Николаевки. Похоже, протоколы опознания… – вскрывая конверт, сдержанно проговорил Гладышев. Он вытащил из конверта сложенные пополам стандартные бланки, быстро прочитал сопроводительное письмо, выбрал один из протоколов и показал его присутствующим. – Вот она, «Лапушка», с которой Головчанский в прошлом году отдыхал у родителей Алексаняна…

На фотографии, приклеенной к протоколу и заверенной круглой печатью, улыбалась белокурая Анна Леонидовна Огнянникова.