Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"
Автор книги: Михаил Черненок
Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 155 (всего у книги 195 страниц)
После утреннего оперативного совещания Антон Бирюков хотел сразу допросить Валерия Воронкина, но позвонил следователь Лимакин. Он готовился допрашивать Васю Цветкова и стал уточнять некоторые вопросы. Закончив разговор со следователем, Бирюков начал было набирать номер дежурного по изолятору временного содержания, чтобы тот привел на допрос Воронкина, но в этот момент вдруг включился внутренний селектор. Подполковник Гладышев срочно пригласил к себе. Когда Антон вошел в кабинет начальника райотдела, там, кроме подполковника, находился представительный, хорошо одетый мужчина с пышными седыми волосами.
– Анатолий Захарович Цветков, – представил мужчину Гладышев, указал взглядом на Антона и добавил: – А это наш начальник уголовного розыска товарищ Бирюков. Можете прямо сейчас пройти к нему, обстоятельно все обговорить…
Цветков поднялся, пожал на прощание подполковнику руку и взял с пола желтый кожаный портфель. В кабинете Бирюкова он первым делом попросил разрешения закурить. Затем спросил:
– Что случилось с моим сыном?
– Вася подозревается в серьезном преступлении, – ответил Бирюков. – Подполковник, видимо, уже рассказывал…
– В общих чертах. Мне хочется знать подробности.
– Подробностей, Анатолий Захарович, пока мы сами не знаем.
– Тогда на каком основании Васю арестовали?
– Ну, если быть юридически точным, – Антон чуть помедлил, – то сын ваш не арестован. Его временно задержали, чтобы выяснить, почему он пытался бежать от сотрудника милиции.
– Странно звучит – пытался бежать…
– К сожалению, это так. При попытке к бегству Вася ушибся, попал в больницу.
– Ушиб серьезный?
– Нет. Врачи говорят, уже все прошло.
Цветков глубоко вдохнул дым:
– Вас интересует характеристика моего сына?
– Безусловно.
Анатолий Захарович притушил в пепельнице недокуренную сигарету, открыл портфель, порылся в нем и протянул Бирюкову с десяток почетных грамот:
– Вот Васины заслуги…
Грамоты были разные: «За отличную учебу и примерное поведение», «За активную работу с пионерами». «За победу в летней Спартакиаде народов СССР», «За первое место в туристском ориентировании», «За добросовестное участие в озеленении города Новокузнецка» и так далее и тому подобное.
Когда Бирюков отложил последнюю грамоту, Анатолий Захарович достал из портфеля роскошную красную обложку с золотым тиснением:
– А вот диплом чемпиона по мотогонкам.
– Значит, ваш сын прекрасно водит мотоцикл? – рассматривая красиво написанный в дипломе текст, спросил Антон.
– Недавно Вася получил звание мастера спорта.
– Ему уже исполнилось восемнадцать лет?
– Немного не хватает. За высокую результативность спорткомитет сделал для него исключение.
Бирюков кратко рассказал о магазинной краже в Заречном. Анатолий Захарович подряд сломал две спички, нервно прикурил новую сигарету. Глубоко затягиваясь, спросил:
– Вы уверены, что именно Вася управлял мотоциклом?
– Утверждать рано, но не исключено.
– Не могу представить, чтобы мой сын связался с уголовниками. Мать контролировала каждый его шаг.
– К сожалению, Анатолий Захарович, вырвавшись из-под родительского контроля, подростки нередко сбиваются с заученного.
– Какой он подросток! Парню семнадцать лет.
– В таком возрасте год-полтора еще ничего не решают.
– Вы правы. Но Вася… Нет, не представляю!
– В деле замешана молодая красивая женщина, мягко говоря, не совсем строгого поведения. Для Васиного возраста это большой соблазн…
– Она из Новосибирска?
– Да.
– У Васи были с ней близкие отношения?
– Анатолий Захарович, что можно, я вам рассказал. Остальное – следственная тайна.
– По долгу работы мне доверяют государственную тайну. Если позволите, с вашего телефона закажу Москву и соединю вас с министром металлургии…
– Зачем? Больше того, что сказал вам, я не скажу и министру, в ведении которого не работаю.
Лицо Цветкова густо покраснело:
– Поймите правильно. Я не хотел щегольнуть служебным положением и, поверьте, никогда не злоупотреблю им. Но судьба сына… Можно мне с Васей встретиться?
– Не рекомендую. Сейчас нам важно быстрее выявить истину. А встреча ваша может помешать, и это осложнит Васину судьбу…
– Но истина может оказаться для Васи печальной…
– Возможно.
– Ценю вашу откровенность и надеюсь получить искренний ответ на более щекотливый вопрос… Какова вероятность возникновения следственной ошибки?
Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос:
– За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности, как вам известно, принимает народный суд.
– Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее… – Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. – Вот это действительно учитывается при вынесении приговора?
– Безусловно.
– Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?
– Думаю, скоро.
– И последний вопрос… – Цветков посмотрел Антону в глаза. – Точнее, просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.
– Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника следствия. – Антон ободряюще улыбнулся. – Давайте, Анатолий Захарович, не будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так, что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно случайно.
– Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволите мне интересоваться дальнейшим ходом расследования?
– Пожалуйста, заходите, звоните…
– Спасибо.
Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.
Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь Лимакин.
– Знаешь, Игнатьевич, – озабоченно сказал он. – Вася Цветков на допросе наговорил такое, что голова кругом…
– Что именно? – хмуро спросил Бирюков.
– Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить.
– Подожди делать выводы. Иду к тебе…
Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.
– Алла Константиновна… По моей телеграмме из Ялты вернулась, – тихо проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не мог догадаться, добавил: – Мама Ирины…
С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен от неприятной необходимости сообщать трагическую весть – о смерти дочери Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были наведены искусственно, а у матери – от безысходного горя. Заметив на себе взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:
– Как это произошло?
– К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти Ирины еще выясняются, – ответил Бирюков.
– Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила преступление?
– Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему помогаем.
– Ирина замешана в чем-то серьезном?
– Много непонятно. – Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. – Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог. Может быть, вы внесете какую-то ясность…
Алла Константиновна медленно раскрыла черную дамскую сумочку, вынула из нее распечатанный почтовый конверт и подала Бирюкову:
– За день до страшной телеграммы Вадима Алексеевича мне в Ялту пришло письмо от Ирины… Прочтите, после кое-что постараюсь объяснить.
Антон развернул тетрадный лист, исписанный с обеих сторон красивым разборчивым почерком:
«Дорогая мамуля! Приближается мое девятнадцатилетие, а рядом – ни тебя, ни бородатого Фарфорова, ни подруг. Все меня бросили. Даже с Лелькой К. на днях окончательно разругались. Она, дура, по-черному завидует мне и не подозревает своим куриным умом, что мое «счастье» страшно жестокое. Ты, конечно, усмехнешься и не поверишь в искренность этого письма – слишком много я тебе врала. Но, клянусь всеми святыми, на сей раз ни капельки не вру. За последнюю неделю часто вспоминала слезы, которые причинила тебе своим дурным поведением, обдумала каждое твое словечко, когда ты уговаривала меня остепениться и прекратить глупости. Бог мой, как ты была тысячу раз права! Какой дурочкой выглядела я, мечтая о беспечном счастье! И лишь теперь, накануне девятнадцатилетия, поняла, насколько жестоким и наглым выглядит такое счастье. Мамуль, ты отдыхай спокойно, лечись. Я тебя люблю и глупостей больше делать не буду. Когда вернешься из Ялты, все-все объясню. И если последний раз меня простишь, клянусь, мы заживем с тобой по-настоящему, как жили тогда, когда ты звала меня кисой. Бог мой, как хорошо и как ужасно давно это было! Обнимаю и целую тебя в щечку. Твоя непутевая доча Иришка».
Антон внимательно разглядел почтовый штемпель на конверте – письмо было отправлено из Новосибирска в день отъезда Ирины в райцентр.
– Вы находились в ссоре с дочерью? – спросил Антон Аллу Константиновну.
– Да… Как только Ирина вышла замуж, мы с ней совершенно не встречались. Ира звонила мне изредка, расхваливала свою жизнь, но… Материнское сердце не обманешь – в восторженном голосе я чувствовала фальшь…
– Вам известно, что Ирина проходила свидетельницей в суде по делу картежников?
– Боже… Когда?..
– В прошлом году, перед самым замужеством.
– Моя вина – не знала… Ира тогда уже не жила со мной, – сказала Крыловецкая и умолкла.
Бирюков отчетливо видел, насколько трудно ей говорить. Он налил из графина воды, протянул стакан Алле Константиновне. Молчаливо сидевший рядом с ней Фарфоров совсем ссутулился, схватил бороду в кулак и нервно дернул плечом. Странно было смотреть на эту пару – даже убитая горем теща выглядела моложе зятя. Отпив всего один глоток, Крыловецкая поставила стакан на стол и продолжила:
– Наш конфликт с Ириной начался, когда она училась в десятом классе… За погибшего в испытательном полете мужа мне установили приличную пенсию и выплачивали до совершеннолетия дочери. Ирина, можно сказать, ни в чем не нуждалась. Когда Ира перешла в десятый класс, она стала слишком много уделять внимания своей внешности. Краситься стала до неузнаваемости. Часами просиживала перед зеркалом… Из вещей не признавала ничего отечественного – только импортное. Надолго исчезала из дома к подругам. Однажды пришла нетрезвой… В другой раз в кармане ее шубы я обнаружила пачку дорогих американских сигарет… Не на шутку испугалась и перестала давать Ирине деньги. В ответ она закатила такую истерику, что меня с инфарктом уложили в больницу. На какое-то время Ира стала прежней послушной девочкой, но… – Алла Константиновна дрогнувшей рукой взяла со стола стакан, сделала еще глоток, чуть помолчала. – Но стоило только мне немного отойти, все началось сызнова. Школу Ира закончила еле-еле и заявила, что надо с годик отдохнуть. Я кое-как уговорила ее хотя бы попытаться поступить в вуз. Она выбрала водный и на приемных экзаменах познакомилась с Лелей Кудряшкиной…
Крыловецкая опять замолчала. Бирюков воспользовался паузой:
– Какие интересы объединяли Ирину с Лелей?
– Точнее сказать: отсутствие интересов. – Алла Константиновна, видимо, стараясь сдержать слезы, потерла переносицу. – Обе девочки хотели жить, не затрачивая ни умственного, ни физического труда.
– Почему Ирина ушла от вас?
– Как-то я пришла с работы в накуренную квартиру и застала дочь у зеркала за раскрашиванием ресниц. Не сдержавшись, назвала Иру тунеядкой и нахлестала по щекам… В этот же день Ира ушла… Поселилась она вместе с Лелей Кудряшкиной на улице Тургенева… Как они там жили и на какие средства, не знаю… Несколько раз я приходила туда, пыталась установить с дочерью контакт – бесполезно. Ира стала высокомерной, дерзкой… Больно говорить такое о своем единственном ребенке, стыдно сознаваться в своей беспомощности, но… так было. Все мои слова и мольбы отскакивали от Ирины, как горох от стенки. Это были самые черные дни в моей жизни… Где, как я упустила из-под контроля дочь – до сих пор не могу понять… Вот уж на самом деле… Малые дети – малое горе, большие дети – большое горе…
Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова.
– Вадим Алексеевич, говорят, вы сильно ревновали Ирину…
Фарфоров вздрогнул:
– Кто такую чушь мог сказать?
– Знающий вас человек.
– Наглая ложь! Единственный раз я выставил за дверь полупьяного молодца, который с комфортом разлегся спать в моей квартире.
– Простите, – извинился Антон и снова повернулся к Крыловецкой: – Вы приехали, чтобы забрать… Ирину?
Алла Константиновна утвердительно склонила голову.
– Для этого вам надо зайти в прокуратуру и переговорить со следователем Лимакиным, – сказал Антон.
– Нам разрешат увезти Иру?
– Да, конечно.
– Можно идти?
– Пожалуйста.
Наступило молчание. Крыловецкая, прижимая ладонь к сердцу, с трудом поднялась, тихо попрощалась и медленно пошла к двери. Направившийся следом за ней Фарфоров у самого порога вроде бы остановился. Антон быстро спросил:
– Вадим Алексеевич, хотите что-то сказать?
– Да… собственно, нет, – растерянно буркнул Фарфоров и, словно опасаясь, что его сейчас задержат, торопливо вышел из кабинета.
Бирюков уперся руками в стол, немного подождал. Затем снял телефонную трубку и набрал номер следователя Лимакина. Едва тот ответил, заговорил:
– Петя, только что от меня ушли в прокуратуру мать и муж Ирины Крыловецкой. Допроси-ка обстоятельно мужа. Чувствую, приезжал все-таки Вадим Алексеевич в райцентр и виделся с Ириной накануне смерти.
– Сделаю все, как надо, – ответил следователь. – А с Васей Цветковым ты не передумал встретиться? Знаешь, с ним произошла метаморфоза. Вначале признал себя виновным и в магазинной краже, и в смерти Крыловецкой. Когда же дело коснулось подписания протокола допроса, категорически отказался. Улыбается, мол, понарошке наговорил…
– Направь его ко мне.
– Жди, вызываю конвойного.
17. Сплошные парадоксы
В сопровождении сержанта-конвоира Вася Цветков вошел в кабинет Бирюкова с таким видом, с каким провинившийся ученик обычно входит к директору школы, ожидая крепкой взбучки. Антон отпустил козырнувшего у порога сержанта, глянул на потупившегося Васю и миролюбиво сказал:
– Садись, Василий, беседовать будем.
Цветков покосился на стул и присел на самый краешек. Бирюков посоветовал:
– Усаживайся надежней, беседа предстоит долгая.
Вася послушно придвинулся к спинке стула. Насупившись, буркнул:
– Если хотите, признаюсь сразу.
– Мне не признание твое надо, а правда.
– Правды я не знаю.
– В чем же тогда хочешь признаться?
Цветков капризно отвернулся. Бирюков строго заговорил:
– Не буду с тобой заигрывать и обещать помилования. За то, что натворил, ответишь по закону. Однако предупреждаю: чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора. Так вот…
– В чем хотите меня обвинить?
– Обвинение будет после, а сейчас давай кое-что выясним. Я стану приводить факты. Ты будешь или подтверждать их, или опровергать. Да или нет. Третьего не дано.
Бирюков раскрыл папку и подал Васе протокол с показаниями Борьки Муранкина о проигранном в карты золотом кольце. Вася, словно заучивая наизусть, долго читал написанное. Возвращая протокол, буркнул.
– Это не факт… На днях я отобрал у ребят сигареты, вот Борька по злости и плетет на меня.
– Ты знаешь Борину маму?
– Нет. Кроме тети Маруси, я никого в райцентре не знаю.
– Это тебя и подвело. Выигранное у Бориса колечко ты продал его же маме – она на вокзале мороженым торгует.
Цветков вроде бы растерялся, но упрямо повторил:
– Ничего я не выигрывал и не продавал.
– Откуда, в таком случае, Муранкина узнала, сколько у тебя было денег? – спросил Бирюков и, заметив, как Вася насторожился, пояснил: – Мороженщица говорит, что заплатила тебе за свое же кольцо пятьдесят рублей. Если к тем деньгам, которые обнаружены у тебя при задержании, приплюсовать стоимость купленного тобою билета до Новокузнецка, то как раз пятьдесят рубликов и получается. Чем объяснишь такое совпадение?
– Не знаю. Наверное, случайность…
– Случайных совпадений, Вася, бывает немного. Позавчера на твоем стуле сидела Галина Тюменцева и пыталась доказать, что случайно пошла за огород и обнаружила там угнанный у нее мотоцикл… В действительности, как выяснилось, пошла она туда совсем не случайно, а по записочке, которую ей подсунули. Не ты написал записку?
Цветков натянуто усмехнулся:
– Ничего я не писал.
– Следователь прокуратуры брал у тебя образец почерка?
– Ну… брал.
– Как у тебя в школе с русским языком было?
– Нормально, без ошибок писал.
– А записка, подсунутая Тюменцевой, написана с ошибками. Только вот почерк… – Бирюков умышленно сделал паузу, и Вася не сдержался:
– Какой там почерк…
– Тебе разве известно, что записка написана печатными буквами? – спокойно спросил Антон.
Цветкова словно укололи:
– Я так не говорил!
– Как?
– Что записка печатными буквами написана.
– Но знать-то об этом знаешь.
– Ничего я не знаю! – Вася опустил глаза. – В прокуратуре следователь допытывался, кто Ирку Крыловецкую утопил. Вы начинаете загадывать ребус про мотоцикл Тюменцевой и какую-то записку. Я не отгадчик…
Бирюков взял из подставки карандаш. Рисуя на листке перекидного календаря большой вопросительный знак, заговорил:
– К сожалению, отгадывать приходится нам со следователем, а вот загадали этот «ребус», судя по имеющимся фактам, вы с Воронкиным. Знаешь брата Галины Тюменцевой?
Цветков молчал.
– Повторяю: брата Галины Тюменцевой Валерия Воронкина знаешь? – снова спросил Антон.
Цветков долго хмурился, нервно ерзал на стуле. Наконец сказал:
– Один раз видел у Галки.
– В Заречное за сигаретами «Мальборо» с ним ездил?
– Нет, не с ним. – Вася сказал и осекся. Это был явный промах: он признался, что пользовался мотоциклом Тюменцевой, этого не следовало допускать. Васино лицо сделалось пунцовым. – Кстати, мотоцикл Галка сама разрешила мне взять – сигареты для ее подруги нужны были, для Ирки Крыловецкой. Да и, приехав из Заречного, я сразу поставил мотоцикл на место.
– С кем ты ездил в Заречное?
– Парень какой-то попросил попутно подвезти. – Вася смутился еще больше. – Он мне дорогу показывал.
– Докуда же ты довез того парня?
– До Заречного, там он остался.
– Как его зовут?
– Не спрашивал…
– Жаль!.. А тот парень обворовал в Заречном магазин. В момент кражи было покушение на сторожа. Следы от мотоцикла, на котором умчались преступники, абсолютно схожи с протекторами мотоцикла Тюменцевой. И еще: тот парень говорит, что под крыльцо дома Галины спрятал ворованные запонки… Кто бы, ты думал?.. Вася Цветков! Выходит, он тебя знает, а ты его нет?..
Цветков с искренним удивлением уставился Бирюкову в глаза и вдруг выпалил:
– Вранье! Подлое вранье!.. Никаких запонок я не прятал!
– И к магазинной краже в Заречном, конечно, никакого отношения не имеешь, – с легкой иронией сказал Антон.
Вася опустил глаза:
– Конечно, нет.
– Мотоцикл у Тюменцевой тоже не угонял?
– Зачем угонять, если Галка сама разрешала ездить…
– Логично, но… Где ты провел ночь после того дня, когда ездил за сигаретами в Заречное?
Цветков, сосредоточенно наморщив лоб, молчал чуть не минуту. Наконец через силу выдавил:
– Не помню где.
– Как же так, дружок?.. Всего-то ничего с той поры прошло, а ты уже начисто забыл… – Бирюков сунул карандаш в подставку. – Ладно, прекратим разговор о краже. Скажи, из-за чего поссорился с Ириной Крыловецкой?
– Не ссорился я с ней, – еле слышно проговорил Цветков.
– Вот тебе раз! А что ты говорил нашему сотруднику – Голубеву, когда он задержал тебя на вокзале? Помнишь, заглянул в паспорт Ирины и узнал, что она замужем…
– Ну это было. Я думал о другом…
– Значит, еще одна ссора была?
– Нет, не было.
– Зачем же подаренную тебе фотографию разорвал?
– Какую?
Антон положил на стол репродукцию с разорванной фотографии. Заметив, как насторожился Вася, сказал:
– Чтобы не играть в кошки-мышки, сразу поясню: на снимке сохранились отчетливые отпечатки твоих пальцев…
– Это правда совпадение, – с большим трудом выговорил Цветков.
– Нет, Вася… Вот таких совпадений никогда не бывает. История криминалистики не знает случая, чтобы пальцевые отпечатки разных людей оказались идентичными.
Стараясь не запугать Цветкова и не подсказывать ответы наводящими вопросами, Бирюков в конце концов вызвал его на разговор. Однако рассказанное Васей ничего нового к тому, что уже было известно Антону, не добавило. Собственно, Цветков добросовестно пересказал то, что говорил Славе Голубеву в момент задержания. Антон слушал не перебивая, следил за интонацией Васиного голоса и присматривался к выражению его волевого красивого лица.
На какое-то время внимание Антона привлекла «рэнглеровская» этикетка на кармашке Васиной рубахи. Под этикеткой темнела вертикальная полоса, похожая на замытое кровяное пятно. Тотчас вспомнилась засохшая кровь на пожарном настиле у озера.
– Кто тебе разбил нос? – внезапно спросил Антон.
Цветков потянулся было к носу рукой, но вовремя спохватился:
– С чего вы взяли?
– На рубахе кровь заметна. Плохо замыл.
Вася круто скосил взгляд, несколько секунд рассматривал кармашек рубахи и вроде как вспомнил:
– Это давно… от жары кровь из носа пошла.
– А почему замывал недавно? – с укором спросил Бирюков и, не давая Цветкову раздумывать, добавил: – Кровь такой же группы, как у тебя, обнаружена на пожарном настиле у озера, где, кстати сказать, нашли и разорванную фотографию. Ты встречался там с Ириной?
– Я уже говорил Голубеву, что видел Крыловецкую, когда она ругалась на насыпи у моста со своим отцом, – угрюмо ответил Цветков.
– С кем? – будто не понял Бирюков.
– Ну это… С бородатым мужиком… У Ирки отец с такой бородой.
– Отец Ирины погиб несколько лет назад. Он летчиком-испытателем был.
На лице Цветкова появилось недоверие, и у Антона мелькнула мысль, что Вася искренне заблуждается в родственных отношениях Крыловецкой с Фарфоровым.
– Ирка рассказывала, что отец у нее бородатый, как Хемингуэй, а работает геологом, – проговорил Вася.
– Бородатый геолог – муж Ирины.
Цветков натянуто улыбнулся:
– Не обманывайте. Он же старик по сравнению с Иркой.
– Мне нет смысла обманом заниматься… – Бирюков помолчал. – Это ты, Вася, со мной неискренен. На это вот что хочу сказать… Если ты каким-то образом причастен к смерти Ирины, не скрывай. Допустим, тебе удастся скрыть свою причастность к трагедии, что, конечно, маловероятно, но допустим такое… Тебе сколько сейчас лет?
– Почти восемнадцать.
– Вот, видишь, всего-то «почти восемнадцать»… Жизнь твоя, можно сказать, только-только начинается. И представь, что до глубокой старости придется носить на душе камень…
Цветков насупленно молчал.
– Кстати, Валера Воронкин, которого ты выгораживаешь, уже задержан, – снова заговорил Бирюков. – Хочешь, сейчас его приведут сюда?..
Вася недоверчиво глянул на Антона, но опять же не проронил ни словечка. Тогда Антон позвонил дежурному по изолятору. Узнав, что Воронкина только что увел на допрос Слава Голубев, попросил:
– Скажите Голубеву, чтобы он с Воронкиным зашел на минутку ко мне.
Вскоре дверь открылась, и Голубев ввел в кабинет, держа под руку, словно задушевного друга, растрепанного Валерия Воронкина. Слава тут же положил на стол перед Антоном пистолет-зажигалку и золоченые часы с браслетом. Коротко сказал:
– Изъято при задержании…
Антон прочитал на тыльной стороне часов гравировку «Васе в день 17-летия от мамы», показал надпись Цветкову и спросил:
– Мамин подарок отдал другу?
Пока вконец растерянный Цветков собирался с мыслями, поднаторевший в следственных делах Воронкин быстро заговорил:
– Погорели, Васек, мы с магазином. Раскалывайся чистосердечно – от этого облегчение на суде выйдет. А мокруху насчет Ирки, извини-подвинься, я ни за какие гроши на себя не возьму!..
– Уведи его, – сказал Голубеву Бирюков.
– Гражданин начальник! Все откровенно расскажу!..
Воронкин отшатнулся от Голубева, но Слава опять взял его под руку:
– После расскажешь, после…
– Это Васек оглушил сторожа в Заречном! – успел все-таки крикнуть Валера.
Антон посмотрел на подавленного Цветкова:
– Такие вот пироги получаются… Такая-то, с позволения сказать, «солидарность» уголовников. Каждый за свою шкуру дрожит.
– Не убивал я Ирину, – еле слышно проговорил Вася.
Бирюков почувствовал усталость и не стал скрывать этого. Вздохнув, он облокотился на стол:
– Вот что, Цветков. Только что ты голословно отрицал почти все факты. Прикажешь верить теперь? Нет. Соберись, дружок, с мыслями и, когда решишься на откровенность, позови меня.
Антон набрал номер изолятора временного содержания. Через минуту после звонка в кабинет вошел конвоир. Оставшись один, Бирюков глубоко задумался. Мысли прервал звонок телефона.
– Ну, что с Васей?.. – спросил следователь Лимакин.
– Битый час толкли воду.
– Можешь быстренько ко мне прийти? Посоветоваться надо. Фарфоров, оказывается, действительно приезжал сюда в тот вечер, когда погибла Крыловецкая. И бриллиантовый перстень у нее с золотым кольцом забрал. Вот они, эти украшения, передо мной на столе лежат, а Фарфоров с тещей – в коридоре. Я приостановил допрос.
– Иду, – сказал Бирюков.
Солнечная с утра погода начинала портиться. Небо густо закурчавело темными облаками, пухнущими у горизонта в предгрозовые сгустки. Ветер закручивал на асфальте дорожную пыль, порывисто трепал верхушки деревьев. Отворачиваясь от пыльных зарядов, Бирюков вошел в тихий коридорчик районной прокуратуры. У кабинета Лимакина молча сидели со скорбными лицами Алла Константиновна и Фарфоров. Когда Антон поравнялся с ними, Фарфоров, нервно дернув плечом, растерянно заговорил:
– Поверьте, я не виноват в такой мере…
– Сейчас попробуем разобраться, Вадим Алексеевич, – остановил его Бирюков и вошел в кабинет следователя. Присаживаясь у стола перед оторвавшимся от бумаг Лимакиным, спросил: – Что у тебя, Петя?..
Лимакин развел руками:
– Сплошные парадоксы… Фарфоров при допросе на удивление быстро сознался, что приезжал в райцентр, чтобы уговорить жену вернуться домой. Ирина категорически отказалась. Тогда в Фарфорове заговорило самолюбие, и он потребовал у Ирины драгоценности… – Следователь показал на бриллиантовый перстень и золотое кольцо. – Вот первый парадокс: Вадим Алексеевич прямо как специально, чтобы поставить себя под подозрение, выложил мне эти дамские радости. Скажи, нормальный человек так поступит?
Бирюков задумался.
– Так, Петя, может поступить или кристально честный человек, или дилетант-преступник: вот, мол, если бы я был виноват, разве показал бы вам отнятые у потерпевшей драгоценности?..
– Кто, по-твоему, Фарфоров? Дилетант?
– Понимаешь… Вадим Алексеевич несколько раз вроде бы порывался что-то сказать мне, но у него не хватило смелости.
– Почему же он мне сразу все выложил?
– Психология, Петя… Я вел с Фарфоровым окольный разговор, вокруг да около, а ты сразу взял быка за рога: «Я – следователь прокуратуры… Ваша фамилия, имя, отчество? Предъявите паспорт…» И так далее и тому подобное – вплоть до предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний. Это, знаешь, действует… К тому же, из разговора со мною Вадим Алексеевич, по всей вероятности, сообразил, что его приезд в райцентр не остался незамеченным.
– Но зачем сейчас Фарфоров привез с собой отнятые у жены драгоценности? – не сдавался Лимакин.
– Вероятно, догадывался, что окольными разговорчиками здесь не отделаться. Алиби его выяснил?
Лимакин подал Бирюкову железнодорожный билет пригородного сообщения, пробитый в двух местах ревизорским компостером:
– Вот единственное «алиби» Вадима Алексеевича. Утверждает, что приехал в райцентр на семичасовой электричке, а обратно укатил в десять вечера, то есть когда Крыловецкая была еще жива. Но билетик-то этот действителен для проезда в пригородных поездах двое суток…
– Да, неубедительно… – согласился Антон. – Знаешь, давай-ка еще с ним поговорим…
Лимакин пригласил Фарфорова в кабинет. Когда тот сел на предложенный стул, Бирюков спросил:
– Вадим Алексеевич, почему скрыли от меня, что приезжали в райцентр к Ирине?
Фарфоров виновато пожал сутулыми плечами:
– Смалодушничал. Можете судить, привлекать к ответственности, я готов на все. Прошу лишь об одном снисхождении: разрешите похоронить жену.
– Этого вам не запрещают, – сказал Антон. – Но давайте еще раз проанализируем последние поступки Ирины. Почему она буквально перед самым вашим возвращением из командировки внезапно уехала в райцентр?
Фарфоров дернул плечом:
– Сожалею, но помочь вам не в силах. Ирина не оставила ни письма, ни записки.
– И в квартире, когда вы вернулись, все было как обычно?
– Да, как обычно… – Фарфоров помолчал. – Единственное, на что я обратил внимание: в гардеробе Ирины появилось новое платье «сафари».
– Почему это платье привлекло ваше внимание?
– Потому что на рынке такие платья стоят очень дорого, а больших денег я жене не оставлял, так как она не умела ими распоряжаться.
– Может, Ирина купила «сафари» в магазине?..
– Сегодня утром этот вопрос мы обсуждали с Аллой Константиновной. Она позвонила знакомому директору торга, и тот авторитетно заявил, что в последние два месяца подобных платьев в новосибирских магазинах не продавалось.
– Возможно, Ирина у кого-то одолжила деньги…
– У кого?
– Скажем, у своей подруги Кудряшкиной…
– Леля Кудряшкина сама кое-как перебивается.
Бирюков попробовал выяснить отношения Крыловецкой с Тюменцевой, но Фарфоров на все вопросы только пожимал плечами да теребил бороду. Не мог он ничем, кроме билета, и подтвердить своего алиби. Антон, разглядывая пробитый ревизором билет, спросил:
– Вадим Алексеевич, внешность ревизора, который проверял у вас билет, не запомнили?
– По-моему, невысокий старичок в очках, – неуверенно ответил Фарфоров.
Бирюков повернулся к Лимакину:
– Давай проведем опознание… Позвони начальнику станции насчет ревизора. Кажется, есть такой…
Лимакин раскрыл телефонный справочник, перелистнул несколько страниц и снял трубку.
Невысокого старичка ревизора в очках отыскать оказалось совсем нетрудно. Через полчаса он уже прибыл в прокуратуру. Проблема возникла в другом. Для опознания вместе с Фарфоровым следовало предъявить еще не менее двух бородатых мужчин примерно такого же возраста, как и Фарфоров, а в райцентре бороды были не в моде. Кое-как отыскали одного бородача, работающего инспектором в Госстрахе, а другого – художником в комбинате бытового обслуживания.
