Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 175 (всего у книги 195 страниц)

Глава ХI

Вернувшись в отдел, Бирюков с Шахматовым принялись обсуждать внезапно сложившуюся ситуацию. Неожиданно из дежурной части сообщили, что туда обратилась гражданка, утверждавшая, будто на расклеенной по городу листовке опознала своего бывшего ученика Жору Коробченко.

– Направьте ее ко мне, – сказал дежурному Шахматов.

Вскоре в кабинет вошла высокая пожилая женщина с седыми коротко стриженными волосами. Она медленно села на предложенный Шахматовым стул и тяжело вздохнула:

– Моя фамилия Юдина, зовут Марией Федоровной. Сорок лет в школе учительствовала, теперь пенсионерка… – женщина опять тяжело перевела дыхание. – Час назад из гастронома вышла. Вижу, милицейский товарищ листовку приклеивает, где… разыскивает милиция. Подошла – батюшки! – Жору Коробченко ищут. А я в начале этого месяца встречала его на барахолке, то есть на вещевом рынке. Понимаете, в воскресенье пошла на рынок, чтобы купить приличный воротник к зимнему пальто. В мастерской по пошиву мне лишь искусственный мех предложили… И вот на рынке столкнулась с Жорой, только что купившим у какого-то мужчины прекрасную шкурку голубого песца…

– Внешность того мужчины запомнили? – воспользовавшись паузой, спросил Шахматов.

– Пожалуй, в пенсионном возрасте, щупленький, лысый… Одет, как раньше говаривали, по-крестьянски, но в собственной машине ездит.

– Какой марки машина?

– «Жигули» или что-то в этом роде. Новешенькая, вишневого цвета.

Шахматов переглянулся с Бирюковым:

– Кажется, Тюленькин. – И опять спросил Марию Федоровну: – Коробченко при вас покупал шкурку?

– Нет, я встретила Жору уже с песцом.

– Почему решили, что он у того – щупленького, лысого – мужчины купил песца?

– В тот день на рынке больше ни у кого песцов не было. Попробовала поторговаться – не по карману. Пятьсот рублей шкурочка!.. Видимо, Жора дешевле сторговался.

– Зачем ему понадобился песец?

– Ох уж этот Жора… – Юдина грустно покачала головой. – Как всегда, вдохновенно стал лгать, дескать, невесте в подарок. Да какая у него может быть невеста, если он только-только из колонии вышел. Еще прихвастнул, что работает в геологоразведке, хорошо зарабатывает, не пьет теперь. У него все несчастья из-за пьянки…

– Давно его знаете?

– В начальных классах учила. Очень способный был мальчик, но к алкоголю рано привык. Видимо, это от отца – неизлечимого алкоголика. А мама Жорина была прекрасная женщина. Как и я, учительницей работала. Мы с ней параллельные классы вели. Ой, сколько Фаина Андреевна помаялась со своим муженьком! И травами лечила, и чего только не делала – все впустую. Так и погиб человек. Два с лишним года находился на принудительном лечении. Едва вышел оттуда – встретил шофера-дружка. На радостях так отметили встречу, что перевернулись с груженым самосвалом и оба погибли.

Бирюкову тотчас вспомнилась последняя встреча с Лелей Кудряшкиной и рассказ Лели о том, как ее отец «кувыркнулся на самосвале».

– Мария Федоровна, в каком районе это было? – спросил Антон.

– В Мошковском.

– Вы там жили?

– Я и теперь там живу. Приехала в Новосибирск погостить у сына, а вот загостилась второй месяц.

– Как фамилия шофера, который погиб с отцом Коробченко?

– Кудряшкин.

– Вы его дочь знаете?

– Как же не знать. Леля с Жорой у меня в одном классе учились… Славная была девочка, но рано осталась без родителей. После десятилетки уехала в Новосибирск поступать в институт, а здесь затерялась.

– Вам хотелось бы ее повидать?

– Разумеется!

Бирюков вырвал из записной книжки листок, написал на нем адрес и номер телефона и протянул Юдиной:

– Вот Лелины координаты.

– Спасибо, – поблагодарила Мария Федоровна.

– Как Жора относился к Леле? – спросил старую учительницу Шахматов.

– Дружили они. Ох уж этот Жора… Очень способный, эмоциональный был мальчик, но, знаете, с какой-то болезненной тягой к отрицательным поступкам. Первоклассником я застала его у школьного туалета с папиросой. Прикуривать еще не умел. Просто поджигает спичиной табак – тот, естественно, не загорается. Спрашиваю: «Зачем ты это делаешь?» Смутился: «Видел, Марь-Федоровна, как старшеклассники курили. Интересно попробовать. Не говорите маме, честное слово, курить не буду никогда». Однако во втором классе уже покуривал основательно. В пятом – выпил вина. Все всполошились, стали контролировать. Жора выправился, стал хорошо учиться. Схватывал новый материал прямо на лету. Участвовал в художественной самодеятельности, замечательно рисовал. Восьмой класс закончил в числе лучших. А после восьмого опять что-то сломило его. Десятилетку осилил с грехом пополам, но прекрасно сдал вступительные экзамены в Омское художественное училище. Фаина Андреевна заботливо проводила сына на учебу, одела его с иголочки, а через полгода прилетела страшная весть – Жора арестован за кражу. У Фаины Андреевны не выдержало сердце – инфаркт… Хоронили ее без меня. По решению педсовета я срочно уехала в Омск, где Жора привлекался к суду, чтобы выступить, так сказать, в качестве законного представителя несовершеннолетнего подсудимого, поскольку Жоре в ту пору еще не исполнилось восемнадцати. На суде виновность Жоры была доказана. Да и сам он ничего не отрицал.

– Мария Федоровна, – обратился к Юдиной Бирюков, – при встрече с вами на рынке Коробченко не говорил о Кудряшкиной?

– Ни слова. Знаете, какой-то он встревоженный был, и разговор толком не получился. Мне показалось, будто Жора испугался меня… Откуда у него деньги на песца?

– А сплутовать он не мог?

– Каким образом?

– Есть такой «кукольный» прием, когда мошенник вместо пачки настоящих денег подсовывает пачку бумажек. Торговец спокойно прячет бумажную «куклу» в карман и обнаруживает, что его надули, как правило, уже дома…

Старая учительница задумалась:

– Это, знаете, похоже на Жору. Он еще в школе любил разные фокусы показывать. Только ведь вместе с этой… как вы сказали, с «куклой» у него должны быть и настоящие деньги. А откуда они у Коробченко, если он недавно из колонии?

– Видимо, раздобыл, – сказал Шахматов.

– Ох уж эти добытчики…

Ответив еще на несколько вопросов, Мария Федоровна собралась уходить. У порога она внезапно остановилась и досадливо махнула рукой:

– Вот склероз… Самого главного, ради чего пришла, не сказала. В листовке написано, будто Коробченко вооружен. По-моему, это ошибка. При всех своих отрицательных качествах Жора никогда не отличался агрессивностью. Он от природы труслив, как ягненок.

– В критических ситуациях, бывает, и ягнята показывают зубы, – невесело вздохнул Шахматов.

– Ситуации, конечно, возникают разные, но, зная Жору Коробченко, трудно представить его с оружием. Вы уж постарайтесь лишней беды на его голову не валить.

– Постараемся…

Юдина, попрощавшись, вышла из кабинета. Бирюков с Шахматовым молча посмотрели друг на друга.

– Вот, Виктор Федорович, и появилась первая точка пересечения пути Коробченко с Тюленькиным – барахолка, – сказал Антон. – Выходит, уже до угона «Лады» они встречались. И голубого песца Леле на шапку подарил Коробченко. Любопытно, на какие деньги Жора купил эту шкурку?

– Надо тебе вечером еще раз побывать у Кудряшкиной, – вместо ответа посоветовал Шахматов. – Только теперь пойдешь не один. Возьми кого-нибудь из наших ребят для подстраховки.

Однако в этот вечер встретиться с Лелей Бирюков не смог. По словам разговорчивой бабы Зины Петелькиной, Кудряшкина после работы с полчасика побыла дома и куда-то исчезла. Антон терпеливо просидел со старушкой у телевизора до конца программы и вынужден был уйти ни с чем. Ничего подозрительного не заметил вблизи дома и сопровождавший Антона оперуполномоченный ОУР.

Глава XII

Утром в отдел розыска майору Шахматову позвонил из райцентра Слава Голубев и попросил пригласить к телефону Бирюкова. Как всегда, на одном дыхании, он выложил информацию: Коробченко прислал Шурику Ахмерову почтовую открытку, в которой срочно требует сто рублей.

– Требует или просит? – уточнил Бирюков.

Голубев перевел дыхание:

– Требует. Вот она, эта открытка, у меня в руках. Читаю дословно: «Немедленно шли телеграфом до востребования стознаков». Ни подписи, ни адреса нет. На открытке – штемпель Новосибирского Главпочтамта с позавчерашним числом. Почерк – загляденье! Шурик говорит, кроме Коробченко, так никто не пишет. И еще, Игнатьич… в колонии Шурика «учили», что адресом в таких посланиях является штемпель отправления, то есть на Новосибирский Главпочтамт надо денежки посылать.

– Ну, это и без «учителей» ясно. Еще какие новости?

– Все! Шурик сказал, фигу пошлет.

– Как он отзывается о Коробченко?

– Говорит, в колонии мировой парень был. Не задирался и гена себя не корчил, как некоторые другие.

– Тюленькин как?..

– Замкнул свою «Ладу» в гараж. Пешком на работу ходит.

Бирюков пересказал Голубеву показания старой учительницы насчет покупки Жорой голубого песца и попросил Славу по возможности выяснить у Тюленькина, когда тот был на барахолке последний раз.

– Да разве барыга скажет правду! – прочастил Слава.

– Через соседей узнай, свидетелей поищи. Пойми, Славочка, это очень для нас важно.

– Я то понимаю, гражданин Тюленькин – без понятия. Ладно, Игнатьич, постараюсь!

Когда Бирюков положил телефонную трубку, слышавший весь разговор Шахматов озабоченно проговорил:

– Коробченко лихорадочно ищет деньги. Как бы он еще не натворил беды.

– Надо Главпочтамт взять под наблюдение, – сказал Антон.

– Немедленно возьмем. А ты не откладывай встречу с Лелей Кудряшкиной. Попробуй отыскать ее на работе.

– Попробую.

Бирюков поднялся. До завода, где работала Леля, он доехал на троллейбусе. Моложавый, с черными усиками заместитель директора, заглянув в предъявленное Антоном удостоверение, насторожился:

– Кудряшкина трудится добросовестно, прогулов не имеет и… мастер, у которого она в подчинении, никаких претензий не высказывает.

– У розыска тоже к ней претензий нет, – успокоил Бирюков. – Свидетелей ищем. Позвоните, чтобы Кудряшкиной разрешили на полчасика с работы отлучиться.

– Пожалуйста, – протягивая руку к телефону, согласился замдиректора. Через несколько минут Леля вышла из заводской проходной. Увидев поджидающего ее Бирюкова, она ничуть не удивилась. Сунув замасленные руки в карманы черного рабочего халата, небрежно бросила:

– Привет. Явились, не запылились.

– Стараюсь работать без шума и пыли, – улыбнулся Бирюков. – Прошлым вечером домой к тебе приходил, но, увы…

– Вечерами я на дело ухожу.

– Жаргончик…

– С кем поведешься, от того и наберешься.

– От Жоры Коробченко?

– Ой, мама родная, опять про Жору.

– Почему «опять»?

– Потому, что кончается на «у». Вечером после работы только заявилась домой – Мария Федоровна звонит. Учительница первая моя… В гости пригласила. И вот до глубокой ночью о житье-бытье, да о Жорике с ней говорили. То, что алкашом Жорка стал, дураку понятно, но в убийстве зря его подозреваете. Коробченко, как воробей в сухих вениках: шороху много, а нестрашно.

Лицо Кудряшкиной было усталым, без косметики. Видимо, не выспалась и утром торопилась на работу. С безоблачного неба пекло яркое солнце. Бирюков кивком показал на пустующую скамейку в затененном сквере рядом с проходной и предложил:

– Сядем?..

Кудряшкина, не вынимая рук из карманов халата, молча прошла впереди Антона к скамейке. Усевшись на краешек, грубовато сказала:

– Долго трепаться некогда – дырки надо сверлить. За это деньгу мне платят. Спрашивай без дипломатии, покороче. Что знаю – скажу, чего не знаю – извини. Мне терять нечего, давно все растеряла.

– Когда последний раз виделась с Коробченко? – спросил Бирюков.

– Когда Жорка песца на шапку принес. Дай сигарету.

– Я некурящий.

– Слава богу… Чуть не сорвалась, дура… Короче, песец обошелся мне в двадцать рублей, а занимала я Жорке пятьсот. Четыреста восемьдесят он вернул вместе с песцом. Деньги эти перехватила на пару дней у бабы Зины Петелькиной. Не веришь, у нее спроси. Баба Зина не соврет.

– Когда это было?

– Перед тем, как Зоркальцев потерялся. Когда Мария Федоровна, встретилась с Жоркой на барахолке.

– Какими купюрами ты давала Коробченко деньги?

– Разными, – Кудряшкина с усмешкой глянула на Антона. – Еще и номера купюр спросишь?

Бирюков пропустил иронию мимо ушей:

– Вернул он тебе какими?

– Новенькими, как из Госбанка, десятками.

– Не говорил, где такие десятки взял?

– Я удивилась новизне денег, для хохмы спросила: «Ты, фрайер, однако. Госбанк ломанул?» Жорка засмеялся: «Не, Лелька».

– Скажи откровенно: после исчезновения Зоркальцева виделась с Коробченко?

Леля вновь принялась рассматривать носки туфель:

– Если честно, забегал недавно Жорик ко мне домой. Попросил рубашку состирнуть, засиделся и заночевал. Утром я его выпроводила и на работу ушла. Больше не видала.

– Что Зоркальцев с Милосердовым не поделили?

– Дураку понятно, не Анжелику.

– Что же?..

– Деньги. Жорка своими глазами видел, как Зоркальцев получил в Центральной сберкассе семь тысяч…

– Каким же образом его перстень с бирюзой к тебе попал?

– Чего?..

– Не тяни, Леля, время. Милосердов признался, что у тебя купил перстенек за пятьсот рублей. Выходит, ты – соучастница преступления…

– Офонарел?! – Кудряшкина широко открытыми глазами уставилась на Бирюкова. – Перстень Жорка нашел вместе с Генкиным шоферским удостоверением. Попросил кому-нибудь толкнуть, мне Милосердов подвернулся. Какое тут соучастие?

– Зачем же к Фарфорову пошла?

– Затем, чтобы узнать, не фальшивый ли камешек. Жорка понятия не имел, за сколько можно продать эту штуковину, а Вадим разбирается в драгоценных камнях, как поп в Библии. Вот и поперлась к нему, дура.

– Что спросила?

– Ой, мама родная! Это Вадька меня спросил; «Зоркальцева перстень?» Я говорю: «Чо, правда, Генкин?» Фарфоров, как всегда, плечами вздернул, мол, кто его знает. Да если б он мне сразу сказал…

– Леля, где Коробченко обитает?

– Не знаю.

– По телефону не звонит?

Кудряшкина отвернулась.

– Леля, – укоризненно заговорил Антон, – поверь, мы задержим Коробченко и без твоей помощи, но тогда могут выясниться факты не в твою пользу. Зачем тебе это надо? Ты и без того наделала много глупостей. Теперь вроде одумалась, стала жить по-человечески, и опять все насмарку. Почему молчишь? Звонит или нет Коробченко?

– Утром сегодня звонил, – наконец тихо ответила Кудряшкина. – Хочет, когда вернусь с работы, в гости зайти.

– Я приду раньше. Можно?

Леля вскочила со скамейки:

– Не вздумай! Задерживай Жорку где хочешь, только не в моей квартире. Он же сразу поймет, кто его заложил! А если вышку схлопочет? С какой совестью буду жить после этого?

Бирюков тоже поднялся, посмотрел на часы:

– Ладно, Леля, ты права. Спасибо за откровенность.

– Чего уж… – Кудряшкина носком туфли прочертила на песчаной дорожке полосу и, не поднимая на Антона глаза, натянуто усмехнулась. Вместо спасибо… прошу, не рассказывай Марии Федоровне про мое общение с разной сволочью. Знаешь, вчера она всю душу мне разбередила. Говорила как с родной дочкой. Советует вернуться в деревню, к себе в дом жить зовет. – В колхозе доярок не хватает, а я – здоровяк лошадь. Могу там рекорды ставить. Короче, не расскажешь, а?..

– Не расскажу, – твердо пообещал Антон.

Глава XIII

В просторном зале Главпочтамта посетителей было мало, Антон сразу приметил обрюзгшего лысого мужчину c отеками под глазами. Облокотившись на край овального стола в центре зала, мужчина поминутно вытирал грязным носовым платком потную лысину и нетерпеливо поглядывал, на светящиеся цифры настенных электрических часов.

Бирюков умышленно подошел к одному из пустующих окошек с табличкой «Выдача телеграмм до востребования», недолго постоял возле него, вроде бы в ожидании, сел рядом с мужчиной. Тот ничуть не встревожился. Промокнув платком мокрый лоб, он как ни в чем не бывало повернулся к Бирюкову, с тяжелой астматической одышкой спросил:

– Папиросочки или сигаретки не найдется?

– Не курю, – равнодушно ответил Антон.

– Жаль… Тоже деньги ждете?

– Телеграмму.

– В деньгах, значица, не нуждаетесь?

– Нет.

– Хорошо вам… А я вот поиздержался так, что и на курево не осталось… – Мужчина несколько раз кряду глубоко вздохнул. – Не можете на полчасика… одолжить пару рублевок?

– Почему не могу, – Антон сунул руку в карман, но вдруг словно спохватился: – Только хотелось бы знать, кому даю в долг.

Тоскливые глаза мужчины азартно оживились, и он, будто опасаясь, как бы собеседник не изменил благое намерение, торопливо протянул пухлую руку:

– Будем знакомы!.. Тюрин Макар Григорьевич – мастер по ремонту кассовых аппаратов из «Рембыттехники». – Видимо, заметив на лице Бирюкова недоверие, быстро достал паспорт с вложенным в него листком. – Вот, документ… Через полчаса получу по доверенности целую сотенку, рассчитаюсь.

Бирюков вроде из любопытства заглянул в паспорт, прочитал написанную каллиграфическим почерком доверенность Коробченко и сделал вид, что усомнился:

– Почему этот товарищ сам не получает деньги?

– Говорит, паспорт потерял… А без паспорта какая раззява ему сотнягу выдаст?..

Завладев двумя рублями, Тюрин прытко устремился к выходу. Через окно Бирюкову было видно, как он, не обращая внимания на красный огонь светофора, перебежал улицу, угрожающе показал кулак чуть не сбившему его таксисту и безоглядно двинулся к летнему кафе с вывеской «Ветерок». Следом за Тюриным к «Ветерку» направились два рослых дружинника.

Почти тотчас из служебной двери в операционный зал вошел Шахматов и сел рядом с Бирюковым. С едва приметной улыбкой спросил:

– Финансируешь винную монополию?

– Побоялся, что задохнется без похмелки и отрубит концы к Коробченко, – ответил Антон. – К слову, сотрудникам БХСС надо заняться буфетчицей из «Ветерка» – содержит тайный похмел-бар.

– Это как сорняки: вроде бы и вырвешь, а корни остаются. Со временем, конечно, жизнь наладится… – Шахматов вздохнул:

– Я только что из второго гастронома, где Тюрин заверил доверенности. Директор говорит, прекрасный мастер по кассовым аппаратам, но без спиртного жить не может.

– На каком основании ему печать поставили?

– Без всяких оснований, по знакомству шлепнули. Ротозеи… Есть новости. Анжелика Харочкина слышала, как утром Кудряшкина заказала с квартирного телефона междугородный переговор с Минском; а потом быстренько сняла заказ. Мы проверили. Леля хотела разговаривать с квартирой Вожеговых…

– Это Коробченко хотел говорить со своим бывшим дружком, но Кудряшкина, видимо, его предупредила, чтобы к ней больше не показывался.

– Тоже так считаю. Что узнал от Тюрина о Коробченко?

– Случайное знакомство на почве выпивки. Сейчас «подлечится», попробую узнать, где у них назначена встреча. Дружинники не испортят нам дело с «Ветерком»?

– Ребята надежные, проинструктированы. Кстати, до выяснения личности Коробченко прокурор санкционировал арест на поступающие ему переводы, если, разумеется, они поступят. Чтобы Тюрин не торчал здесь без толку, девушка-оператор ему скажет, что до следующего утра поступления денег не будет. По нашим предположениям, Коробченко, не дождавшись ничего от Шурика Ахмерова, попытается все-таки дозвониться до Савелия Вожегова. Не от скуки же он заказывал через Кудряшкину разговор с Минском. Поэтому берем под наблюдение все пункты междугородных переговоров. На твоей совести – центральный пункт… – Шахматов, кинув взгляд в окно, поднялся. – Мастер по кассовым аппаратам, кажется, закончил лечебную процедуру. В случае чего – звони в дежурную часть. Я там буду.

– Понятно.

Бирюков тоже посмотрел в окно. Тюрин неторопливо шел по противоположной стороне улицы к Главпочтамту. На углу он остановился у светофора, дождался зеленого огня и вместе с другими пешеходами степенно миновал перекресток.

– Как здоровье? – с улыбкой спросил Бирюков, когда Тюрин подошел к нему.

– Терпимо! А ты все сидишь, ждешь?

– Жду.

– Переводы не приносили, не видел?

– Не приносили.

– Будем ждать вместе, – Тюрин грузно опустился на стул и с облегчением вздохнул: – Спасибо, друг, выручил… Ты, к слову спросить, новосибирец или приезжий?

– Приезжий.

– В гостинице, поди, обосновался?

– В гостинице.

– На черта тебе деньги впустую платить? Перебирайся ко мне, бесплатно на раскладушке спать будешь. Баба с сыном недавно от меня ушли, королем живу. Сам себе хозяин. Квартира хоть и однокомнатная, но с культурными удобствами. Ванна, туалет и все такое…

– У вас уже есть один постоялец, – намекнул Антон.

– Жорка?.. Не велика шишка – на кухне переспит. К тому же он сегодня ночью уезжает.

– Куда?

– Болтуна без поллитры не поймешь. Выпьет – кругом друзья: в Красноярске, в Минске, в нашей области и даже в Москве. А когда протрезвеет, молчит. Озирается, вроде мешком из-за угла пришибленный. У него от хронического выпивона… эта… как ее… мания преследования. Чуть постарше моего сына, а уже законченный алкаш… – Тюрин почти не задыхался. Умолкал он лишь тогда, когда терял нить мысли или подыскивал нужное слово. – Вот, слушай, наградил меня бог сынком. Ростом под потолок вымахал, а ума – как у дебила. Представляешь, значица, раскопал мою заначку – на черный день я две бутылочки «Агдама» припрятал. И что?.. Обе бутылки, зараза, в унитаз выплеснул! Меня кондрашка с расстройства хватила. «Скорую» пришлось вызывать, чтоб сердце не лопнуло, а ему хоть бы черт… – Тюрин, закрыв глаза, огорченно покачал головой.

– Почему Коробченко собрался уезжать? – вклинился в паузу Антон.

– Говорю, от хронического выпивона – мания преследования. А может, тунеядец – мотается из города в город. Ну, переселишься ко мне?.. Давай – не пожалеешь! Мужик я компанейский, много интересного могу рассказать. Было время, работал начальником цеха в «Рембыттехнике». Вот когда в моем распоряжении спирту имелось, хоть ноги мой…

Краем уха слушая пьяную болтовню Тюрина, Бирюков старался мысленно представить Коробченко. Из всех свидетельских показаний выходило, что Жора – трусливый хвастунишка, рано пристрастившийся к спиртному. Такие люди обычно бывают слабовольными… А если трус завладеет оружием?..

– Макар Григорьевич, – внезапно обратился к Тюрину Антон, – Коробченко не хвастался наганом?

– Нет! От сырости у него наган заведется?.. – Тюрин уставился на Антона. – Ты, слушай, не из милиции?..

– С чего вы взяли?

– Очень занозисто про Жорку расспрашиваешь.

– Это из любопытства.

– Ну, да…

Бирюков улыбнулся!

– Если бы я сотрудником милиции был, разве опохмелил бы вас?..

Тюрнн задумчиво погладил лысину:

– Пожалуй, нет… Милицейские сотрудники сразу – под ручку и: «Гражданин, пройдемте в спецмашину!» Ты, наверно, боишься, что Жорка ночью ограбит? Плюнь! С твоей комплекцией можно щелчком его на лопатки уложить. Ну, если сомневаешься, чего еще об этом сверчке тебе рассказать?

– Как он одет?

– Говоря по-японски, кимоно-то плоховато. Старые джинсы с заплатанными коленками, рубаха синяя – так себе. Правда, куртка болоньевая и шляпа фетровая – ничего. И черные очки – тоже, видать, дорогие, в желтой оправе.

– Всегда в очках ходит?

– Очки у него вроде маскировки: то снимет, то наденет. Вот шляпу на улице не снимает – позорной прически стыдится. С другом, говорит, поспорил на коньяк и обкорнался наголо, как уголовник. Алкаш! На трезвую голову такую глупость не отмочишь.

– Почему он вместе с вами за переводом не пришел?

– Поехал к знакомой. Мы с ним договорились сойтись в семь вечера за рестораном «Садко», – Тюрин глянул на часы. – О-ей! Время-то седьмой час кажет. Надо пощекотать выдавальщицу переводов… – И, поднявшись с места, торопливо ушел к окошечку, где выдавались денежные переводы.

Несколько минут он что-то доказывал «выдавальщице», совал в окошечко паспорт с доверенностью, но в конце концов сердито махнул рукой и мрачнее тучи вернулся к Бирюкову. Возмущенно заговорил:

– Вот расплодилось бюрократов! До утра, мурлычит, ждать бесполезно. Извини, друг, не смогу долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная… – Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал. Видно действие «Агдама» внезапно иссякло. – Или заходи вечерком. Просто так. Бутылочку приноси, покалякаем…

Когда Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Бирюков подошел к телефону-автомату и набрал 02. Попросив дежурного передать трубку Шахматову, сказал:

– В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном «Садко».

– Ух, вовремя позвонил! – облегченно сказал Шахматов. – Наконец-то появился Жора Коробченко. У макулатурного склада встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколько-то денег. После этого намеревался зайти в пункт междугородной связи, что на Восходе, но, вероятно, заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабине телефона-автомата рядом с автовокзалом.

– Там задержать нельзя? – спросил Антон.

– В кабинку никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин.

– Понятно. Одет Коробченко как?

– Желтые старые туфли, джинсы с крупными заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков.

– Рост какой?

– От силы метр шестьдесят… – Шахматов помолчал. Вот подсказывают, на полголовы ниже Анжелики Харочкиной.

– Понятно. Опергруппа меня подстрахует?

– Обязательно. Будь осторожен, Антон Игнатьевич.

– Постараюсь…

Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя.

Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы «поторопить разговор». Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. – Не выпуская из вида входную дверь, Антон механически поддакивал женщине…

Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко – настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты Жора напряженно – изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал. Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил.

– В течение часа, – равнодушно ответили ему через микрофон.

Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послышалось:

– Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины.

При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине №8. Боком протиснувшись в кабину, он плотно закрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал.

«Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?» – с внезапной жалостью подумал Антон о Коробченко и заметил, как в вестибюль вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным сейчас было – не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. «Только бы не упустить этот момент… Только бы Жора повернулся к телефону… Только бы не сунулись прежде времени в зал оперативники…» – озабоченно билось в мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со своей разговорчивой соседкой.

Наконец Коробченко левой рукой опустил в автомат монету, снял телефонную трубку, поднес ее к уху и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовал пристальный Жорин взгляд – видимо, из всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре.

– Тында по приглашению, двадцатая кабина, – без малейшей интонации, скрипуче разнеслось по залу из динамика.

Собеседница Антона резво вскочила на ноги, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал, каким – образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было хоть чем-то притупить настороженность Коробченко.

– Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? – внезапно спросил женщину Антон. Та – обрадованно схватила его за рукав:

– Ради Бога…

Однако «воспитывать» Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи и указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной.

После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.