Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Михаил Черненок

Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 195 страниц)

XI

Домой Антон возвратился часа за три до начала смены. Ботинки снял в прихожей и, тихо ступая, чтобы не разбудить отца, хотел незамеченным прошмыгнуть в свою комнату. Отец, однако, услышал и проворчал:

– Опять до рассвета. Что тебе, больше всех нужно?

– Да, батя, очень нужно,-добродушно ответил Антон, не задерживаясь, прошел к себе, быстро разобрал постель и юркнул под одеяло.

Возбуждение от пережитого все еще не улеглось. Поначалу укорял себя за промах. Уж очень обидно было, что упустили девчонку. Хоть старший лейтенант не больно-то и ругался, но Антон понимал, что задержи они ее, и дело повернулось бы по-другому.

Теперь, думал Антон, ребятам в глаза смотреть будет стыдно. Тоже, скажут, гвардии сержант, заместитель командира дружины. И будут правы, если назовут его растяпой…

Хотелось немедленно бежать на слободку, разыскать Клаву и такое ей сказать, чтобы на всю жизнь запомнила! Не верилось, что Клава имеет какое-то отношение к контрабандистам. Просто в голове не укладывалось, что эта девчушка, такая застенчивая и молчаливая, не случайная гостья Голодко.

Лежа в постели, Антон вспомнил первое, после демобилизации, комсомольское собрание «на гражданке». Он тогда только поступил в депо, не успел и форму военную снять. Так и пришел на собрание в гимнастерке, туго подпоясанный солдатским ремнем, в сапогах. Даже как-то неловко чувствовал себя среди гражданских ребят.

Собрание вел Дима Колчин. Парень лет девятнадцати, может быть двадцати, ста пытался выглядеть солиднее, старше, то и дело хмурил белесые брови, часто без надобности постукивал карандашом по пустому графину, неизвестно зачем принесенному в цех.

Дима торопливо перечислил вопросы повестки дни. Их было четыре.

– Много! Давай покороче! – сказал кто-то.

– Одного хватит! – выкрикнул другой.

– Первых два, остальные на другой раз!

Только что окончилась смена, и ребята торопились домой. Секретарь был неумолим, и повестку дня приняли. Дима очень важно, с судейской строгостью сообщил, что первым будет слушаться вопрос об исключении из комсомола «злостной сектантки Клавдии Глухаревой». С особым ударением он произнес слово «злостной» и, выдержав паузу, зачастил, забыв о солидности:

– Бюро рассматривало персональное дело Глухаревой. Ты здесь, Клава? А, пришла наконец… Впервые за четыре месяца. Ну, товарищи, бюро решило, раз она от комсомола отказалась, от школы – тоже, в квартире у нее собираются сектанты и всякое прочее… В общем, решили исключить. Кто за такое предложение?

Дима первый поднял руку, строгими глазами обвел собрание. Одни перешептывались, другие сочувственно поглядывали на «злостную», что забилась в дальний угол. Чья-то рука несмело поднялась за рукой Колчина, за ней другая… Дима поправил очки, еще выше поднял руку.

– Кто за исключение? – повторил он вопрос.

И тут собрание зашумело, заволновалось. Ребята забыли, что минутой раньше они торопились домой. Послышались выкрики:

– Пожара нет. Куда спешить?

– И скажи толком, что это за «всякое прочее»…

Звонкий девичий голос перекрыл поднявшийся шум:

– Так нельзя, товарищи! Пусть Клава скажет. Выступи, Клава, не стесняйся.

Выкрики только ненадолго смутили Колчина. Он заморгал глазами, смешно наморщил нос, но тут же опомнился, зазвенел по графину:

– Тихо, товарищи! Вы что, о бдительности забыли? А еще комсомольцы!

Пока секретарь торопливо докладывал «персональное дело», у Антона росло раздражение. Он выждал, когда Дима кончит, поправил прическу рукой и, поднявшись во весь свой огромный рост, пробасил:

– Разрешите, я скажу.

– Давай,– неохотно согласился Дима и для чего-то сдернул с носа очки.

Без них секретарь показался Антону простым, немного наивным пареньком, стремящимся казаться строже и старше, чем он есть. В близоруких глазах Колчина даже мелькнула растерянность. И, видимо, от этого у Антона отпало желание наговорить ему резких слов, отчитать за горячность.

– Ребята,– сказал Антон,– давайте разберемся в этом деле без шума и спешки. К тебе, секретарь, у меня вопрос такой: за что ты предлагаешь исключить Клаву?

– Как «за что»? – Дима выпятил тощую грудь, опять блеснул очками.– Я уже докладывал,– произнес он, чеканя каждое слово,– за то, что от комсомола сама отказалась. Это – раз. За то, что школу бросила. Это – два. И потом, мать у нее сектантка. Всякие сборища у них собираются. Настоящая комсомолка не позволила бы… Э, да что говорить! Тут и церемониться нечего. Исключить и точка! – закончил Дима. И вдруг, как бы вспомнив, добавил: – Ты, товарищ Бирюля, у нас новый член организации, только на учет принят и многого не знаешь.

Антон заупрямился:

– Пусть Глухарева выступит, сама расскажет.

Дима снисходительно улыбнулся:

– Пожалуйста! – И строго Клаве: – Доложи,

Глухарева. Отсюда доложи. С трибуны. Нечего по углам прятаться.

Нетвердыми шагами Клава подошла к столу. Лицо ее зарделось, тонкие пальцы теребили концы цветастой косынки. Потупив взор, она не знала, с чего начинать.

Дима не вытерпел:

– Долго будешь волынить? Говори!

Клава совсем стушевалась, еще ниже опустила голову. Скажи Дима как-нибудь иначе, мягче, и не раздались бы сразу недовольные голоса:

– Брось ты из себя прокурора строить!

– Тоже судья нашелся…

И кто-то подбадривающе, по-дружески сказал Клаве:

– Не обращай внимания, Клаша, расскажи.

Дима так и взвился:

– То есть как это «не обращай внимания»?!

– А вот так,– снова вмешался Антон. Дима начинал его раздражать.– Разве не видишь, в каком она состоянии… Тебя бы на ее место.

Клава расплакалась, заговорила сбивчиво:

– В чем я виновата? Или учиться не хотела?.. Мама не разрешает. Больная она… А я… я…– и умолкла.

Да и что объяснять, если все, о чем говорил Дима, сущая правда. И школу оставила, и работу в депо бросила, пошла продавщицей в киоск. На собрания ходила тайком от матери, да и то от случая к случаю. Но только ли она виновата во всем? Просила же Колчина помочь устроиться в общежитие, а он рассмеялся и слушать не стал. Какое, мол, общежитие, если квартира имеется! Жаловалась девчонкам, а те не поддержали, сочли за блажь странное желание уйти из дому.

Крупные, как горошины, слезы текли по лицу девушки. Она их не вытирала.

– Не исключайте,– перехваченным рыданиями голосом попросила она и сошла с трибуны, опустив голову.

Все же ее исключили. Настоял Дима: как смела поменять депо на водичку с сиропом!

…Вот такою сейчас и вспомнилась Клава Антону после случайной встречи с нею во дворе контрабандиста. «Неужели смешной этот Димка, «заводящийся с пол-оборота», был прав? Или чего-то недосмотрели, недодумали до конца? А что, если сами же толкнули девчонку в болото?»

Уснуть не удалось. Раннее утро заглянуло в окно, заиграло на стене веселыми солнечными бликами, дохнуло угасающим запахом маттиол, что одуряюще пахли лишь ночью. Антон вскочил с постели, умылся под краном, оделся в рабочую робу.

За завтраком отец понимающе усмехнулся в усы:

– Не иначе, закружила тебя какая-то красавица. Что ж, оно и пора.

Антон не стал разубеждать старика – ни к чему, все равно не поверит…

Мысли о Клаве не оставляли и днем, во время работы. Нет-нет да и вспоминал о ней Антон, и сомнения опять начинали одолевать. Он попытался думать о другом и даже сердился на себя: «Да что, мне больше всех нужно?»

Станок работал на больших скоростях, зевать нельзя было, того и гляди запорешь деталь. Резец вгрызался в болванку, аккуратная стружка падала к ногам.

«Поменьше думай, – мысленно уговаривал себя Антон. Но как ни старался, девушка не выходила из головы.– Тебе не нужно, другому… А кому же нужно? Диме Колчину? Или хлюпику Виктору, что неизвестно с каких доходов гуляет напропалую?»

К концу смены Антон твердо решил разыскать Клаву, поговорить и с нею, и с матерью. От такого решения стало легче, и внимание целиком сосредоточилось на станке. Антон настолько увлекся работой, что и гудка не услышал.

– Сверхурочные зарабатываешь? – шутливо раздалось за спиной.

Антон обернулся на возглас, увидел Диму.

То ли Колчин немного стеснялся бывшего сержанта, то ли в привычку вошло говорить о делах организации официальным тоном, но он строго сказал:

– Ты мне сегодня нужен, товарищ Бирюля.

– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, вечером я занят,– ответил Антон и подал руку.

Дима протянул узкую ладошку, взвизгнул от боли и вырвал побелевшие пальцы:

– Медведь!

Антон смутился:

– Прости, дружок. Забыл.

– Ладно,– примирительно сказал Колчин.– Чепуха. Ты мне вечером позарез нужен. Есть дело.

– Какое?

– Узнаешь вечером.

– Поручи другому. Я вечером занят.

Дима нахмурил брови:

– Что значит «занят», если есть важное поручение? И потом кому-кому, а тебе стыдно нарушать дисциплину, товарищ Бирюля.

Они вышли на привокзальную площадь. Только что подошел поезд. Толпа пассажиров устремилась к такси, у автобусных остановок образовались длинные очереди.

Парни пристроились к одной из них, поджидавшей машину на Южный городок. Дима упрямо повторил :

– Жду. Не придешь, поставлю вопрос на бюро!

«До чего настырный паренек»,– подумалось Антону. Забавляла притворная строгость молодого секретаря, который, по всему видно, был хорошим малым.

– Димочка, дружище, не могу, понимаешь?

– Товарищ Бирюля…

Колчин принялся было читать нотацию, но подошел автобус, и люди, тесня друг друга, засуетились, пробираясь к машине. Кто-то Диму толкнул, и у него слетели очки. Автобус отправился. Дима стоял беспомощный, огорченный. Смотрел близорукими, немного навыкате, серыми глазами. На асфальте блестели осколки стекла и растоптанная оправа.

Антон искренне посочувствовал приунывшему парню, в душе пожалел, что и сам огорчил его отказом.

– Фу ты, беда какая,– произнес он и нагнулся за оправой. Поднял искореженные дужки и бросил в сторону.

– Да ладно уж. Другие куплю.– Дима еще раз посмотрел на осколки стекла и повернул к Антону лицо: – А ты приходи вечером. Очки – сами по себе, а дело – тоже.

Антон ничего не ответил.

А в это время в кабинете у Дудина продолжалась напряженная работа.

Два толстых тома следственного дела с еще не успевшими пожелтеть листами были прочитаны внимательным образом. Дудин пробежал глазами последний лист, захлопнул папку. В деле на Каленника не было и намека на то, что хоть в какой-то мере подтверждало бы версию. Ровным счетом – ничего! Одно и то же, дав-но известное, подтвержденное свидетельскими показаниями, уликами и признаниями самого Иннокентия.

Майор был явно разочарован. Всю ночь напролет посвятил он не только изучению следственных дел, но и оперативному обеспечению своего вывода. Предпринял ряд неотложных мер, чтобы действовать наверняка, если этот вывод окажется правильным. И все зря.

Иной раз можно прибегнуть к так называемому «следственному эксперименту», если возникают сомнения в правильности построенной версии. Сейчас же и речи не могло быть об экспериментировании. На чем? На какой основе и как?

За ночь на столе выросла горка окурков. От табака першило в горле, ощущалась противная горечь во рту. Да и усталость давала себя знать. Но он большим усилием воли заставлял себя вновь и вновь возвращаться к анализу. Он имел право оперировать только фактами. «Но где доказательства, что Лорд принялся за старые дела? "

– Опять интуиция…– промолвил майор вслух и скептически усмехнулся: -Сколько раз она подводила, эта самая интуиция! Может случиться, что и сейчас ошибка, а тогда расхлебывай собственный смехотворный домысел. Да, именно домысел, построенный на песке.

Дудин облегченно вздохнул, когда в кабинет вошел Шариков. Как всегда, старший лейтенант был аккуратно одет, чисто выбрит. Но не это удивило майора. Удивило другое: на лице старшего лейтенанта, обычно серьезном и хмуром, сейчас сияла улыбка.

– Здравия желаю, товарищ майор! – Шариков энергично и сильно пожал руку начальнику, снял фуражку. , .

«Он и впрямь будто помолодел. С чего бы это?» Дудин широким жестом руки пригласил помощника сесть и заметил:

– Всю ночь провел в бесплодных бдениях, будь они неладны. Почудилось мне, будто Иннокентий в какой-то степени причастен к делу «артиста». Вот и проковырялся всю ночь впустую в старом хламье. Думал, найду там что-либо.

– Вполне возможно,– улыбаясь, кивнул старший лейтенант.– И такое может быть.

Только сейчас Дудин обратил внимание на тонкую папку с надписью «На доклад», которую Шариков держал в руке, и вспомнил, как неохотно разрешил ему допрос Голодко.

– Работали? – спросил он помощника.

– Да, часа три с лишним.

– И как? Наверное, по-прежнему развлекал сказочками.– Дудин потянулся за новой сигаретой, помял ее в пальцах, зажег, но с первой же затяжки закашлялся и притушил.

Шариков выждал, пока начальник отдышится, затем раскрыл папку, достал листы протокола допроса, всего три странички, исписанных размашистым почерком.

– Разрешите доложить?

– Докладывайте.

Как ни скептически был настроен Дудин, он приготовился внимательно выслушать старшего лейтенанта. К этому его обязывало положение начальника.

Шариков, вместо того чтобы читать свои записи, захлопнул папку, отодвинул ее на угол стола и сказал без видимой поначалу связи с допросом:

– Я тоже думаю, товарищ майор, что ваше заключение не лишено оснований. Больше того, убежден, что

Каленник и «артист» – одно лицо! – иг протянул папку : – Прочтите сами.

Дудин бегло пробежал первую страничку, несколько дольше задержался на второй. Уже на третьей лицо его оживилось, рука привычно потянулась за сигаретой, но он отложил ее и взял карандаш. Короткую запись в каких-нибудь пятнадцать-двадцать строчек он прочел дважды, затем опять вернулся к началу. «…Два раза я покупал золото у незнакомых мне иностранцев,– читал Дудин вслух,– и в обоих случаях продавал его Иннокентию Каленнику, который недавно возвратился из заключения. Валюту, отобранную у меня при обыске, я должен был отдать ему, так как получил от него в качестве задатка семьсот рублей. Совершить сделку помешал мой арест…»

Усталости на лице Дудина как не бывало.

– То, что нужно! – воскликнул он.– Слушайте, Валентин Иванович, вы же молодец! Честное слово, молодец! – В порыве благодарности он крепко пожал руку старшему лейтенанту.– Как это вам удалось так быстро?

Шариков не скрывал радости:

– Больше часа Голодко продолжал меня убеждать, что ни с кем он не связан, покупал у случайных людей и продавал – тоже случайным, совсем незнакомым людям. Я подробно записывал все. А он увлекся настолько, что запутался в собственных противоречиях.

Мне осталось лишь убедительно доказать ему, что к фактам следует относиться с уважением. И, прямо скажем, Голодко нашел в себе достаточно здравого смысла, чтобы больше не отпираться.– Шариков на минуту умолк и после паузы заключил: – Но он еще не все сказал. Ну что ж, пусть поразмыслит, я его не торопил.

– И правильно поступили,– согласился Дудин.– Главное было узнать у него фамилию «хозяина». Однако самое тяжелое впереди. Кстати, еще один вопрос: какова во всем этом роль дочери Глухаревой? Интересовались?

Старший лейтенант почувствовал неловкость.

– Честно признаться, не успел выяснить все как следует. Но Голодко утверждает, что ни разу ее не видел. Там мать основную скрипку играет. Знаю, она сектантка, когда-то была неплохой работницей на узле. Надо думать, а по всей вероятности так и окажется при детальном расследовании, что Каленник пользуется фанатичностью Глухаревой и только. Вряд ли он делится с нею доходами.

Дудин устало потянулся, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза:

– Жаль девчонку,– сказал он.– Сбилась с пути… Однако попытаемся ее вытащить из омута. Не забудьте мне напомнить о ней завтра.

– Слушаюсь,– ответил Шариков и сделал пометку в блокноте.

До полудня офицеры работали над планом дальнейших мероприятий. Предстояла нелегкая работа, которая могла потребовать дополнительных и, возможно, еще более напряженных усилий. Они понимали, что чекист сродни саперу,– ошибаться он не имеет права.

XII

Едва Иннокентий осмыслил случайно оброненную фразу о том, что отошел от «мирских» дел, как понял, что допустил непростительный промах: в руки майору дана очень серьезная улика, которою тот не преминет воспользоваться.

«Дурак! Болтун! – мысленно бичевал себя Лорд.– Чем ты думал? Язык бы тебе из глотки вырвать!»

Он так растерялся, что первым желанием было немедленно бежать из города. Бежать куда угодно, хоть на край света! Благо, на всякий случай припасен лишний паспорт.

На каждом шагу мерещились преследователи, в любом случайном прохожем подозревал чекиста. Казалось, квартиры «братьев» и «сестер», прежде настежь и гостеприимно раскрытые перед ним, сейчас наглухо заперты. Ситуация – аккурат как в известной басне о волке на псарне… Теперь и пастве своей не верил: любой из них ни за что продаст. «Даже к Глухаревой боязно идти. Там Клава,– думал со страхом Иннокентий, перебирая в памяти всех близких знакомых.– Может, к Виктору податься? Живет вдвоем с матерью. Нет, и этого волчонка нужно остерегаться сейчас: пронюхает что-нибудь, несдобровать…» Пресвитер заскрежетал зубами.

Давно стемнело, а Иннокентий все еще ходил по окраинам города. Вышел к реке, устало присел на валун. Берег давно опустел, ушли рыболовы. Тихо журчала вода, изредка всплескивалась рыбешка. Над городом полыхало зарево электрических огней, из репродукторов лилась легкая музыка.

Он отчетливо представил себе ярко освещенный зал ресторана, танцующие пары, официантов в строгих черных костюмах, дразнящий запах вкусной еды…

И до горечи стало обидно, что всего этого он лишился по собственной глупости, из-за какой-то фразы, сорвавшейся с языка при встрече с майором!

«Лишился! Значит, ставить точку? Нет, гражданин майор, не выйдет! Хотите меня заставить работать, набить мозоли? Тоже не выйдет! Посмотрим, чья возьмет!» – Подстегнув себя яростью, Иннокентий решительно направился к городу.

Пройдя несколько кварталов, пресвитер немного поостыл. Злоба улеглась, и на смену ей пришли трезвые размышления. Стоит ли рисковать? Он и раньше не очень охотно рисковал собою,– всегда находились желающие урвать и себе кусок. Так было проще и безопаснее. За известную мзду брался выполнять его поручения и Виктор. Вот, кажется, приручен и Николай. И нужно ли сейчас поднимать панику, на самого себя нагонять страх?

Взвешивая все «за» и «против», Иннокентий уверенно шагал к дому Глухаревой. Пока что ей одной он полностью доверял. Дальше видно будет. Сейчас она ему приготовит ужин, угостит водкой. А завтра? Будет день, будет пища.

То ли показалось, то ли в самом деле увидел Иннокентий мужчину, вошедшего в дом Глухаревой. Даже в пот бросило. Чтобы проверить свои подозрения и заглянуть в окно – смелости не хватило. Иннокентий круто повернул в сторону, зашагал прочь. И тут он вспомнил об одном знакомом, который вместе с ним отбывал наказание в лагере за самогоноварение. Кажется, Алексеем звали.

Было около двенадцати ночи, когда Иннокентий с трудом разыскал нужный дом. Алексей вышел заспанный, поначалу не узнал позднего гостя, а узнав, обрадовался:

– Здорово, Кеша, заходи, дружище.

– Здравствуйте в вашем доме,– степенно поклонился Иннокентий, зайдя в кухню.

– Сколько лет, сколько зим! Да тебя и не узнать,– радушно приговаривал хозяин, усаживая гостя.– Где ты сейчас? Как живешь?

– Живу помаленьку. Как видишь, живу. А ты как?

– Не тужим,– весело откликнулся Алексей. В одной майке и в трусах, он возился у плиты, собирая еду.– Подкрепишься?

– Не мешает,– согласился пресвитер, разглядывая маленькую кухню и слушая безобидную болтовню хозяина.

Из коротких, ни к чему не обязывающих вопросов Алексея Иннокентий заключил, что тот о его делах не осведомлен. Просто обрадовался лагерному дружку.

«Ну и пусть так,– решил про себя пресвитер.– Переночую, а там будь здоров».

Алексей угощал гостя и любовался завидным его аппетитом. Сам он не ел.

– Ох, забыл на радостях,– вдруг спохватился он.– За встречу по махонькой ведь полагается? Ты как?

– Не откажусь.

Алексей поставил на стол графинчик, налил две рюмки.

– Ну, будем,– сказал он и выпил.

Иннокентий поднес рюмку к свету, спросил:

– Собственная?

– Что ты? – Алексей правильно понял гостя и рассмеялся.– Нет, брат, теперь ни за какие коврижки! Сплю спокойно, ем спокойно. Дурак я тогда был, позарился на дешевые деньги. Ты пей, друг, не сомневайся. Теперь – ни в жисть.

Иннокентий выпил, закусил. От второй отказался:

– Не балуюсь. Оно по нашему по крестьянскому положению не больно-то по карману.– И как бы вскользь осведомился: – Работаешь?

– Как же! И я, и женка. Она у меня баба строгая,– добавил он шепотом.– Упаси бог, заметит чего, перепадет от нее на орехи. Ну, а ты как поживаешь?

– Живу помаленьку. В колхозе. Паспорт пришел менять, да поздновато. Велели завтра прийти. Переночевать позволишь?

Алексей без запинки ответил:

– Что за вопрос! Ночуй, дружище, хоть две, хоть три ночи.– И поторопился постлать.– Ложись, Кеша, спи, как у себя дома… Хорошо, когда спится спокойно. Какие мы с тобой дураки были, на легкий фарт зарились. Ну, спи.– Гася свет, он не заметил уничтожающего, полного презрения взгляда.