Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"
Автор книги: Михаил Черненок
Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 169 (всего у книги 195 страниц)
Следователь Лимакин допрашивал Демину в присутствии прокурора. Евдокия Федоровна, вторично предупрежденная об ответственности за ложные показания, на этот раз, видимо, решила не искушать судьбу. Без дополнительных вопросов она рассказала, как в пятницу вечером ее сын купил за семьсот рублей у Огнянниковой дачный сруб, как после этого они втроем недолго поговорили о жизненных пустяках, а потом Евдокия Федоровна и сын пошли из кооператива домой, в райцентр, а Огнянникова Аня зачем-то осталась на своей дачке.
Где-то перед полночью к Деминой постучалась Софья Георгиевна Головчанская, одетая совсем легко, в темной юбке и белой кофточке с короткими рукавчиками. Она передала Евдокии Федоровне ключ от своего дома и попросила Демину пойти туда, покараулить, чтобы спящий Руслан – если проснется – не испугался. Была при этом Софья Георгиевна будто бы не в себе: очень взволнованная. На вопрос Деминой – что, Сонечка, случилось? – только рукой махнула. Евдокия Федоровна пришла в особняк к Головчанским, заглянула в детскую – мальчик спокойно спал. Не включая электричества, она прикорнула на диване.
Софья Георгиевна заявилась уже под утро, мокрешенькая насквозь, и попросила Евдокию Федоровну никому не говорить о ее ночной «прогулке». Выпытывать Демина ничего не стала, хотела тут же отправиться домой, но на улице лил такой сильный ливень, что пришлось остаться у Головчанских до рассвета. Утречком Евдокия Федоровна слегка позавтракала с Софьей Георгиевной, которая молчала словно онемевшая, заглянула на часик домой и отправилась в кооператив. Вскоре после того, как она туда пришла, подкатила милиция с прокуратурой. Когда же Демина увидала, как из дачи Тумановых вынесли мертвого Александра Васильевича, она сразу подумала, что беду эту сотворила ночью Софья Георгиевна, но никому о своей страшной думке не сказала ни словечка.
– Видишь, насколько круто повернулись обстоятельства, – закончив пересказ показаний Деминой, сказал Бирюкову следователь.
Антон побарабанил пальцами по столу:
– Похоже, подбираемся к конечному результату.
– Что «Лапушка» говорит?
Бирюков пересказал содержание разговора с Огнянниковой. Лимакин недоверчиво усмехнулся:
– Не сочиняет?
– Возможно, по инерции где-то и приукрашивает свое поведение, но главное, Петя, мне, кажется, удалось доказать Анне Леонидовне бесперспективность лжи.
– Вообще-то теперь понятен импульс, толкнувший Софью Георгиевну на преступление. Не позвони ей Огнянникова и не подбрось ключ на крыльцо… Слава Голубев сейчас в больнице, с минуты на минуту доставит Головчанскую сюда.
– Психиатрическую экспертизу провел?
Следователь утвердительно кивнул:
– Врачи дали заключение, что Софья Георгиевна здорова и никогда не страдала психическими заболеваниями.
– Демина где?
– В соседнем кабинете. Думаю, очная ставка потребуется.
– В этом можно не сомневаться.
За дверью послышались шаги. Легок на помине, Голубев заглянул в кабинет и доложил:
– Прибыли…
Тотчас в дверях показалась Софья Георгиевна. В ярком, огненного цвета платье, она, казалось, полыхала гневом. Не поздоровавшись и словно не заметив сидящего за столом следователя, Головчанская резко обратилась к Бирюкову:
– Когда прекратятся издевательства надо мной?
– Здесь, Софья Георгиевна, вопросы задает следователь, – ответил Антон и показал на стул около следовательского стола. – Садитесь, пожалуйста.
Головчанская послушно села. Руки ее затряслись мелкой дрожью, а лицо покрылось нервными пятнами, как будто она с великим трудом сдерживала негодование. Сорвавшимся голосом сказала:
– Позовите прокурора.
Бирюков взглядом показал на Лимакина:
– Это следователь, здесь он командует.
– Мне необходимо видеть прокурора, сейчас же, – по-прежнему глядя Бирюкову в глаза, почти по слогам проговорила Головчанская.
Лимакин посмотрел на молчаливо застывшего у двери Голубева и коротко бросил:
– Пригласи Семена Трофимовича.
Минуты через две в кабинет грузно вошел районный прокурор Белоносов, и Антон заметил, как лицо Софьи Георгиевны мгновенно изменилось. Чуть не со слезами она торопливо заговорила:
– Семен Трофимович, вы меня знаете. Неужели я преступница? Что происходит? Почему творится беззаконие? Почему…
– Здравствуйте, Софья Георгиевна, – ровным, несколько даже флегматичным голосом перебил прокурор. – В чем, по-вашему, это «беззаконие» выражается?
– Здравствуйте… – осеклась Головчанская. – То есть как в чем?.. На каком основании меня из больницы как преступницу под конвоем сотрудника уголовного розыска привели сюда?..
Прокурор передвинул у стола стул и сел рядом со следователем.
– Сотрудник уголовного розыска не конвоир, – сказал он. – А пригласили вас сюда потому, что сейчас вам будет предъявлено очень серьезное обвинение…
Бледные губы Головчанской желчно скривились:
– Вы отдаете отчет своим словам?
– Да, я полностью в курсе дела. Скажите, Софья Георгиевна, куда и с какой целью вы отлучались из дома в ночь, когда скончался ваш муж?
– Никуда не отлучалась.
– Кто это может подтвердить?
– Домработница Евдокия Федоровна Демина. Она в ту ночь ночевала у меня.
Прокурор глянул на Голубева:
– Пригласи Демину.
Евдокия Федоровна явилась в кабинет с таким видом, словно шла на смертную казнь. Проведя необходимые при очной ставке формальности, прокурор спросил ее:
– Вы можете в присутствии Софьи Георгиевны повторить то, что рассказывали нам со следователем на допросе?
– Отчего же правду не повторить, – потупясь, ответила Демина. Едва только она начала сбивчивый рассказ, Головчанская побледнела как мел и громко крикнула:
– Ложь! Ложь!!!
Прокурор строго повернулся к ней:
– Спокойно. Вы свое скажете после.
– Это она отравила Сашу! Это у нее гранозан хранился! – опять закричала Головчанская.
Демина растерянно прижала к груди скрещенные руки:
– Голубушка, опомнись. Какой резон мне на старости лет грех на душу брать?
– Софья Георгиевна, вы сами себе противоречите, – укоризненно проговорил прокурор. – Каким образом Евдокия Федоровна могла отравить Александра Васильевича, если ночевала у вас?
– Утром она ко мне пришла! Промокшая…
Демина всплеснула руками:
– Голубушка, зачем с больной головы на здоровую валишь! Русланчик ведь может следователям сказать, что на мне ни единой ниточки мокрой не было, когда мы утром втроем завтракали. Да и ночью дитенок просыпался, на горшочек вставал. Спрашивал: «Где мама?» Я успокоила: «Спи, милок, спокойно. Мама ушла провожать папу, скоро придет». Выходит, пророческими мои слова оказались. Проводила ты, Сонечка, Александра Васильевича навсегда…
Прокурор болезненно провел ладонью по лицу. Посмотрев в растерянные глаза Софьи Георгиевны, тихо спросил:
– Неужели ребенка придется впутывать?..
Головчанская будто лишилась рассудка. Сгорбившись, она вдруг прижала ко лбу сжатые до побеления кулачки, зажмурилась и шепотом выдохнула:
– Ради бога… не надо…
– Будете говорить правду?
– Буду… Я никого не хотела отравлять…
Прокурор поднялся. Сказал Голубеву и Деминой:
– Идемте, товарищи. Здесь теперь и без нас разберутся с Софьей Георгиевной.
Допрос Головчанской продолжался больше трех часов. Тихим, бесцветным голосом, часто путаясь и повторяясь она подтвердила показания Огнянниковой о телефонном звонке и подброшенном на крыльцо ключе. Потом призналась, как подслушала под дверью дачи Тумановых смутный разговор мужа с какой-то женщиной. По голосу эту женщину так и не узнала, потому что та почти не говорила. После голос мужа удалился из кухни в комнату. Софья Георгиевна сунулась к окну, но, сообразив, что ее белую кофточку видно в темноте, мгновенно вспомнила: на даче у Деминой постоянно висит черный рабочий халат. Тотчас на память пришла совсем недавняя благодарность Евдокии Федоровны за гранозан, «чуток» которого Демина оставила на полке для будущей весны.
– В этот момент и возник у вас замысел преступления? – спросил Головчанскую следователь Лимакин.
– Не знаю, – тихо ответила Софья Георгиевна. – Я не отдавала отчета своим поступкам. Что-то ужасное, как… черное пламя помутило рассудок… Помню, хотела войти к Тумановым и швырнуть гранозан в глаза Сашиной любовнице, чтобы она ослепла…
– Но прежде, чем открыть дверь дачи, вы долго стояли на крыльце под карнизом, – сказал следователь.
– Вначале хотела уловить смысл разговора. Потом ждала, чтобы Саша заснул, иначе он скрутил бы мне руки.
– А разувались зачем?
– Чтобы неслышно войти.
– Вошли. Дальше что?
Головчанская вытерла смятым в комочек носовым платком красные от слез глаза:
– На кухонном столе приметила бутылку… По ее форме поняла – коньячная… Я знала, что гранозан хорошо растворяется в спирте, но не предполагала, что доза окажется смертельной…
– Пробку на бутылке завернули, когда высыпали туда порошок? – уточняя достоверность показаний Головчанской, снова спросил Лимакин.
– Кажется, нет… В тот момент мне не до пробки стало… Я уверена была, что Сашина любовница, опохмелившись утром, или ослепнет, или до конца жизни станет инвалидкой…
– Почему любовница, а не ваш муж?
– Потому, что Саша никогда не опохмелялся, тем более утром. У него был железный закон – не опохмеляться. На этот раз, кажется, случилось что-то невероятное.
– Да, невероятное… – многозначительно сказал Лимакин и задал очередной вопрос: – От кого вы узнали о Наде Тумановой?
– Это уже на третий день после смерти Саши мне рассказала по телефону Огнянникова, и тут, по-моему, я стала сходить с ума…
Записав в протоколе еще около десятка уточняющих вопросов и ответов, Лимакин передал протокольные листы Головчанской. Софья Георгиевна подписала их, почти не читая. Следователь внимательно посмотрел каждую страницу, словно хотел убедиться, не вкралась ли какая ошибка, свернул листы трубочкой и хмуро пошел к прокурору, как понял Бирюков, за санкцией на арест.
В кабинете наступила гнетущая тишина, нарушаемая частыми всхлипами Софьи Георгиевны. Лимакин не возвращался долго. Видимо, прокурор, прежде чем дать санкцию, тщательно изучал протокол допроса.
– Меня арестуют? – не вытерпев длительного молчания, спросила Софья Георгиевна.
– Вероятно, – ответил Антон.
Головчанская умоляюще посмотрела на него покрасневшими от слез глазами:
– Помогите спасти Руслана. Можно что-либо сделать, чтобы мальчик не узнал этой грязи?
– Кто за ним сейчас присматривает?
– Моя сестра.
Бирюков задумался:
– Где она живет?
– В Томске. У нее прекрасный муж, порядочная семья…
– Постараюсь сегодня же уговорить ее как можно скорее забрать Руслана в Томск.
– Буду очень благодарна… – Софья Георгиевна скомканным платком вытерла глаза. – Скажите откровенно, что мне грозит?
– Лишение свободы от трех до десяти лет.
– Ужас… А точнее?..
– Точнее решит суд.
– Господи!.. Что ж я, дура, наделала…
Как и предполагал Бирюков, Лимакин вернулся от прокурора с санкционированным постановлением на арест. Чтобы не вести Головчанскую по райцентру до изолятора, ее отправили на прокурорской машине.
За приоткрытым окном кабинета догорал полыхающий разноцветьем осенних красок светлый сентябрьский день. В безоблачном синем небе, готовясь к отлету на юг, с неумолкаемым гомоном стремительно кружились черные стаи скворцов.
Лимакин невесело посмотрел на Бирюкова, подошел к столу и устало сел. Хмуро перебирая протокольные листы, тяжело вздохнул:
– Страшно подумать, сколько неустранимых последствий накрутилось вокруг одного непорядочного человека…
Бирюков промолчал.
ТОЧКИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ
Глава IСтоль дерзкое преступление в райцентре случилось впервые.
В одиннадцатом часу вечера, когда теплый июньский день не успел еще угаснуть, шестидесятилетний кладовщик угольного склада Семен Иванович Тюленькин подъехал в собственной «Ладе» к пологому берегу неширокой речки, лениво петляющей в зарослях тальника через городок. Неподалеку от берега, среди густых тополей, находился районный Дом культуры, где под бодрую музыку беззаботно веселилась молодежь. Справа, над тальниковыми кустами, высился деревянный пешеходный мост к железнодорожному вокзалу. На мосту несколько подростков бренчали гитарами.
Тюленькин разделся до трусов, неторопливо вымыл автомашину и, надумав искупаться, зашел за тальниковые кусты на песчаный откос берега. Там сидел незнакомый парень в темных очках, при шляпе. Он попросил у некурящего Тюленькина закурить. Тот, понятно, отказал. Тогда парень выхватил из кармана револьвер и толкнул онемевшего от страха кладовщика в кусты. Повалив Тюленькина на землю, кляпом из носового платка заткнул ему рот, связал по рукам и ногам бельевым шнуром и укатил в тюленькинской «Ладе» неизвестно куда.
Развязали кладовщика подростки-гитаристы, когда старик вытолкнул языком кляп и закричал диким голосом. Кое-как натянув одежду, Семен Иванович прибежал в районную милицию. Худые угловатые плечи Тюленькина вздрагивали в нервном ознобе. Он болезненно морщился, часто прикладывал ладонь к большущей ссадине на лысой макушке и посиневшим распухшим языком слизывал кровь, сочившуюся из надорванного уголка губ.
В кабинете начальника отделения уголовного розыска Антона Бирюкова, несмотря на распахнутое настежь окно, было душно. Могучие сосны за окном источали густой хвойный запах, Бирюков терпеливо выждал, пока потерпевший мало-мальски пришел в себя, и попросил его рассказать о случившемся подробно. Тюленькин всхлипнул:
– Вышиб, стервец, из памяти все подробности.
– Не торопитесь, внешность парня вспомните…
– Ну я ж вроде говорил… Высокий, не ниже вас… В плечах тоже – богатырь.
– Одет как?
Кладовщика будто передернуло.
– Рубаха, кажись, синяя, а штаны… джинсы, что ли… – Тюленькин глубоко вздохнул. – Нет, не помню. Когда я подошел к берегу искупаться, он, как вроде спрятавшись за кустами, рукав у коричневой куртки отмывал.
– Что на рукаве было?
– Вроде бы кровь… – кладовщик встретился с внимательным взглядом Бирюкова и втянул голову в плечи. – А может, и не кровь. Может, это мне со страху показалось.
– Лицо у парня какое?
– Неприметное.
– А поточнее?..
– Бледное, вроде как с севера он приехал или из колонии только что вышел. На груди это… наколка картины товарища… простите, художника Шишкина «Три богатыря».
– Васнецова.
– Что?
– «Трех богатырей» художник Васнецов написал.
– Разве?.. А мне помнится, Шишкин…
– Сколько лет парню?
– Затрудняюсь сказать.
– Примерно, Семен Иванович.
Тюленькин мучительно наморщил лоб:
– Лицо совсем молодое, вроде еще к бритве не приучено, так что… Но физически ужасно здоровый. Как принялся обкручивать меня шнуром, думал, все косточки, зверюга, поломает.
– Откуда у него взялся шнур?
– Из моей машины. Я сдуру сам предложил парню… Он, значит, это… говорит: «Дедок, не угостишь веревкой?» – кладовщик, зажмурясь, покрутил головой. – То есть это… насчет угостить он про курево спрашивал. Я в ответ, дескать, некурящий… Тогда парень, значит, и говорит: «Может, негодной веревки метра три-четыре найдется?» Я ему толкую, мол, пошарь в машине. Он сходил до «Лады», вернулся со шнуром и сразу – револьвер мне под нос.
– Какой револьвер?
– Самый настоящий – системы наган. Я, к вашему сведению, в молодости десять годов на районном элеваторе охранником трудился и подобную систему револьверов наглядно изучил. Затрудняюсь утверждать, заряженным ли оружие было, но то, что натуральный наган, голову даю на отсечение.
– Зачем парень просил веревку?
Тюленькин уставился на Бирюкова слезящимися глазами:
– Как зачем?.. Чтобы меня в бараний рог скрутить.
– Так и сказал?
– Понятно, не так. Вообще, он не объяснял, для чего веревка надобна. Попросил – и все. А я, старый дурень, нараспашку расщедрился…
– Волосы у парня какие? – снова задал вопрос Антон. – Может, хоть что-то из характерных примет запомнили?
– Волос у него почти нету. Вроде солдата-новобранца, видать, недавно под машинку был оболванен. На два пальца, не больше, отросли. А из примет, считай, одних «Богатырей» Шишкина, простите, художника Васнецова только и запомнил.
– Вы сказали, что парень был в рубахе…
– Ага, кажись, в синей.
– Как же на его груди татуировку увидели?
Тюленькин, словно задыхающаяся рыба, широко раскрыл рот и молча уставился на Антона.
– Убей – не знаю, как… – наконец выдохнул он. – Помутил, стервец, мою память. Голова как ватой набита…
– Я полагаю, парень давно на меня зуб имел, только удобного случая ему не подворачивалось, чтобы завладеть моей «Ладой». Видите ли… раньше, когда разрешалось законом, песцов я держал. Вот, значит, некоторые завистники и считают, вроде автомашина мною куплена на нетрудовые доходы, И этот – с наганом – песцами меня попрекнул.
– Откуда же ему о песцах известно?
– Сам не пойму. Спекуляцией я не занимался, с рук шкурками не торговал. Все до последней шкурочки – в райповскую заготконтору, как по закону было положено. Поверьте, ей-богу, не вру. И вот… Страшно подумать, средь бела дня ограбили… – губы Тюленькина мелко задрожали, и он вдруг слезно запричитал:
– Ой, пропала моя «Ладушка», ой, пропала…
– Найдем вашу «Ладу», – остановил причитания Бирюков.
– Это когда еще найдете! А теперь-то чего делать? Как думаете, если сейчас забегу домой к прокурору, поможет?..
– Лучше сходите в больницу и возьмите там справку о телесных повреждениях. Она понадобится в суде.
– Какой суд! Парень ведь с револьвером. Его за милую душу не поймаешь.
– Поймаем, – сказал Бирюков. – Постарайтесь, Семен Иванович, все-таки вспомнить подробности нападения на вас.
– Нет, нет! Чем больше прихожу в себя, тем сильнее из головы все вылетает, – Тюленькин нетерпелива заерзал на стуле. – Пожалуй, пойду я в больницу, а?..
Глава II
Утреннее оперативное совещание при начальнике РОВД шло вяло. По докладу дежурного, кроме нападения на Тюленькина и угона его «Лады», ничего существенного за прошедшие сутки в районе не случилось. Начальник райотдела подполковник Гладышев подробно расспросил Бирюкова о намеченных оперативных мерах по розыску угнанной машины, сделал несколько пометок и своем блокноте и хотел уже закрыть совещание. В это время из Новосибирска позвонил начальник отдела управления уголовного розыска УВД области майор Шахматов и попросил подполковника детально рассказать об обстоятельствах нападения на Тюленькина.
Хмуро поглядывая из-под седых кустистых бровей на Бирюкова, словно тот был виновен в случившемся, подполковник доложил о происшествии. Наступила пауза. Шахматов, видимо, с кем-то советовался.
– Уточните цвет угнанной машины и ее номер, – вдруг сказал он подполковнику.
Гладышев заглянул в раскрытый блокнот:
– Автомашина вишневого цвета, номерной знак: Е пятьдесят семь шестьдесят два НБ – Елена, Николай, Борис.
– Пусть Бирюков срочно позвонит мне.
– Есть, позвонить вам, – Гладышев встретился с Бирюковым взглядом и прикрыл телефонную трубку ладонью. – Срочно позвони Шахматову.
Антон вышел из кабинета начальника райотдела. В коридоре, понуро прислонившись плечом к стене, стоял Тюленькин. Выглядел кладовщик на этот раз по-сиротски: под пиджаком – старая, неопределенного цвета рубаха, мятые сатиновые брюки с заплатами на коленях, на босых ногах – разбитые сандалеты. На лысой макушке белела широкая наклейка лейкопластыря, а кровоточивший вчера уголок губ был прижжен йодом. Едва завидев Бирюкова, Семен Иванович принялся суетливо шарить по карманам пиджака. Будто опасаясь, что ему не дадут вымолвить слова, заторопился:
– Я вот принес медицинскую справочку, как велели, и хочу сообщить, что вчерашним вечером шофер с угольного склада возвращался в райцентр из Мошкова и в пути встретился с моей «Ладой»….
Бирюков пригласил Тюленькина в кабинет. Стал выяснять подробности. К сожалению, Семен Иванович мало что смог добавить. Шофер, встретивший в пути вишневую «Ладу», узнал ее по номерному знаку, а кто сидел за рулем и сколько в машине было пассажиров, не разглядел. Не запомнил он и точного места, где встретилась «Лада». Пришлось Антону попросить Семена Ивановича подождать несколько минут в коридоре, чтобы без посторонних переговорить по телефону с майором Шахматовым.
Шахматов ответил сразу и обрадовал. Автомобиль «Лада» с номером Е 57-62 НБ – полностью исправный, но с пустым топливным баком – обнаружен сотрудниками ГАИ на обочине Мошковского шоссе, у окраины Новосибирска.
– Странно, Виктор Федорович, – заговорил Бирюков. – Почему угонщик выбрал путь от нас в Новосибирск через Мошковское шоссе? Эта окольная дорога в два раза длиннее, чем магистральная трасса.
– Вероятно, опасался, что на трассе могут задержать, и поехал проселками, где постов ГАИ, как известно, нет. У меня серьезную тревогу вызывает то, что угонщик «Лады» вооружен.
– По-моему, он в Новосибирске сейчас.
– Ориентировку уже распространили… – Шахматов, словно раздумывая, помолчал. – Не преувеличил ли Тюленькин физические достоинства своего обидчика?
– У страха глаза велики. Однако не думаю, чтоб слишком преувеличил. Старик усиленно нажимает на татуировку «Трех богатырей»… У тебя никого нет на примете с такой картинкой?
– Нет. Меня заинтересовало другое. На прошлой неделе у нас в городе совершено нападение на шофера такси. Как и в вашей ориентировке, преступник был вроде бы в синей рубахе и в джинсах, вооружен наганом. Пулю нашли. Но комплекция его и повадки иные: рост не выше среднего, худощавый, пуглив…
– А шляпа, темные очки, коричневая куртка?..
– Этого не было. На голове – летняя кепочка. Угрожая оружием, потребовал у таксиста выручку. Тот оказал сопротивление, тогда преступник выстрелил в упор и скрылся. Таксист находится в тяжелом состоянии. Возможно, не выживет. Уточни у Тюленькина внешность угонщика «Лады» и перезвони мне.
– Могу уточнить прямо сейчас. Тюленькин – в коридоре. Позвать?..
– Зови, уточняй.
Бирюков пригласил Семена Ивановича в кабинет. Стараясь держать телефонную трубку так, чтобы Шахматову был слышен разговор, попросил Тюленькина еще раз вспомнить внешность нападавшего на него парня. Кладовщик уставился взглядом в пол и, как зазубренный урок, повторил прежние показания. Бирюков стал задавать уточняющие вопросы, однако Шахматов сказал:
– Не трать, Антон Игнатьевич, телефонное время. Направь потерпевшего к нам. Ему так или иначе ехать в Новосибирск, чтобы автомашину забрать. Появится что-то новое – немедленно звони.
Тюленькин, узнав, что надо ехать в управление уголовного розыска области, не на шутку перепугался. У него оказалось столько работы на угольном складе – дыхнуть некогда! Когда же Антон сказал, что «Лада» нашлась и находится в Новосибирске, Семен Иванович мгновенно позабыл о работе.
Бирюков задумался. Поведение старого кладовщика казалось подозрительным. Это настораживало. Антон нажал клавишу селектора и попросил Голубева:
– Слава, организуй мне встречу с Шуриком Ахмеровым.
– Игнатьич, телепатия существует! – воскликнул Голубев. – Минуту назад я позвонил директору промкомбината, чтобы срочно направил Шурика к нам в райотдел.
– Как появится – сразу ко мне.
– Есть, сразу к тебе!
Ахмеров оказался белобрысым, заикающимся от волнения пареньком, которому с виду можно было дать не больше шестнадцати лет. На самом деле, как узнал Антон, в прошлом году Шурику исполнилось восемнадцать, в связи с чем ему пришлось после совершеннолетия около года отбывать наказание не в воспитательной колонии, где содержатся несовершеннолетние правонарушители, а в исправительно-трудовой, вместе со взрослыми преступниками.
– Понравилось там? – стараясь издали подойти к интересующей теме, спросил Антон.
Шурик смущенно улыбнулся:
– В в-воспитательной, у малолеток, лучше.
– Тебе, дружок, теперь уже в воспитательную не попасть. Только в исправительно-трудовой будешь отбывать наказание, если пойдешь по прежней дорожке.
– Я вообще за-закаялся туда попадать.
– А за что сел?
– За школьный ма-магнитофон.
– Украл?
– Ну. В Новосибирске на барахолке толкнул за сто рублей. Хотел за-заграничные джинсы купить.
– Житья не было без заморских штанов?
– Д-да н-ну их! Сам себе за-заморочил голову. Дружки в импорте рисуются. Хотел всех пе-переплюнуть.
– С теми, с кем отбывал наказание, не встречаешься?
На лице Ахмерова появилось удивление:
– Зачем встречаться? В колониях больше – одни ханыги.
Антон помолчал.
– Скажи, Шурик, ты не знаешь молодого здорового парня, у которого на груди татуировка – «Три богатыря»?
– Ка-ка-кажется, не знаю, – заикаясь сильнее обычного, ответил Ахмеров.
– А если честно, Шурик?..
Ахмеров мялся, опустил глаза, словно решал: говорить – не говорить. Наконец сказал:
– «Трех богатырей» Савка Вожегов в колонии вы-вы-колол.
Бирюков мгновенно сосредоточился:
– Кто он? Где теперь?
Шурик покосился на молчаливо сидящего Голубева, вздохнул и, с трудом преодолевая заикание, медленно стал рассказывать. Наказание Ахмеров отбывал в Красноярском крае, где и познакомился с Вожеговым. Когда Шурика перевели в исправительно-трудовую колонию, Савелий уже больше месяца находился там. До этого, будучи, как и Шурик, несовершеннолетним, он год и десять месяцев пробыл в воспитательно-трудовой колонии. Судимость у Вожегова, по его словам, была за хулиганство. Говорил, что «на спор с огольцами пырнул ножом одного пузана». Освободился Савелий на неделю раньше Шурика и сказал Ахмерову, что сразу поедет в Минск, к родителям. А еще он хвастался, будто знает в лесу под Минском потайной немецкий склад оружия, оставшийся от войны. В этом складе всяких разных пистолетов и патронов – тьма-тьмущая!
– В наш район Вожегов не собирался заглянуть? – спросил Бирюков.
Шурик крутнул головой:
– Нет, не собирался. Чего Савке тут делать?..
– Допустим, у тебя погостить.
– Нужны мне такие гости!
– Адресами-то, наверное, обменялись перед расставанием?
– Нет.
– Честно, Шурик, говори.
– Че-честное слово, я Савкин адрес не знаю, – Ахмеров смущенно потупился. – Он, правда, мой адресок на всякий случай за-записал.
– Значит, мог Вожегов у нас появиться?
– Зачем?.. Я всем париям в колонии сказал, что с прошлым за-завязываю намертво.
Бирюков обстоятельно стал выяснять внешность Вожегова. По словам Ахмерова, тот выглядел примерно так, как описал угонщика «Лады» кладовщик Тюленькин. Когда Шурик вышел из кабинета, Голубев со свойственной ему горячностью заговорил:
– Игнатьич, по-моему, потерпевший старикан наделал много шума из ничего. Выдумал вооруженного бандита! Ну, действительно, зачем тому же Вожегову ехать из Минска в Сибирь? И, тем более, в наш район! Золотых россыпей у нас нет…
– Ты вот что, Слава, – остановил Антон, – проверь все последние связи Ахмерова. О Тюленькине хорошенько разузнай.
…Прошло несколько дней. Занятый текущими делами, Антон Бирюков внимательно следил за поступающими из управления внутренних дел ориентировками. Надеялся, что если не в Новосибирске, то в каком-либо районе области вот-вот объявится след преступника. Однако тот как в воду канул.
