Текст книги "Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"
Автор книги: Михаил Черненок
Соавторы: Георгий Северский,Николай Коротеев,Анатолий Ромов,Федор Шахмагонов,Эдуард Ростовцев,Гунар Цирулис,Владимир Туболев,Гасан Сеидбейли,Рашит Халилуллин,Николай Пахомов
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 166 (всего у книги 195 страниц)
Со времени последней встречи с Бирюковым Туманов изменился еще больше. Добродушное, чуть продолговатое лицо Олега стало теперь вытянутым, скуластым, а под воспаленными до красноты глазами чернели такие плотные круги, словно Олег не спал несколько суток подряд. Он неуверенно уселся на стул прямо перед столом Антона и вдруг заявил:
– В общем, пришел с повинной… Я отравил Головчанского.
– Ты что городишь, Олег?! – сорвалось у Антона.
– Уже неделю не сплю. Если сейчас не арестуете, повешусь или сойду с ума. Не могу больше…
– Посмотри мне в глаза…
Туманов нехотя поднял взгляд и уставился на Бирюкова замутненными расширенными зрачками.
– Ты пьян, Олег?
– Всего полстакана водки для храбрости…
Бирюков нахмурился:
– С пьяными разговоров не веду.
На лице Туманова появилась виноватая улыбка:
– Разве с полстакана опьянеешь? У меня трезвая голова. Прошу, арестуйте. Честное слово, не могу больше…
– Рассказывай, что надумал.
Туманов опустил голову и глуховатым голосом заговорил. Бирюков сосредоточился. Довольно быстро он понял, что Олег слово в слово, будто зазубренный урок, пересказывает показания своей жены. Только все это излагалось как бы в другом ракурсе, с точки зрения его, Олега. Больше того, Туманов даже не утаил, как ездил с Огнянниковой в Новосибирск к врачу и как тот объявил ему «приговор». Все в показаниях Олега было логично до самого последнего момента, когда он якобы заподозрил, что Головчанский намеренно до отправления электрички выпроваживает его с вокзала на охоту. Дойдя до этого места, Туманов мельком взглянул на Антона и опять потупился:
– В общем, на охоту я не ездил. Дальше все – как Надя вам рассказывала.
– Выходит, ты с Надиных слов говоришь? – быстро спросил Антон.
– Почему с Надиных?.. – Туманов тревожно насторожился. – Я откровенно говорю.
– Откуда, Олег, тебе известно, о чем мне Надя рассказывала?
На щеках Туманова заходили желваки:
– Она во всем мне призналась.
– Как после этого ты к ней относишься?
– Как прежде. Надя не виновата, что у нас не было детей.
– Почему же хотел ее отравить?
– Я не ее… – Туманов растерялся. – Я только Александра Васильевича хотел, по ревности…
– Но ведь Надя тоже могла выпить с Головчанским отравленного коньяка…
– Она, как стала беременной, совершенно не пьет. Мы очень долго ждали ребенка, – обреченно проговорил Туманов.
– А дождавшись, ты решил все угробить?
– Ревность…
– Ну и чем же ты отравил Головчанского?
Нервно сжимая ладони, Туманов долго молчал. Заговорил он лишь после того, когда Бирюков повторил вопрос.
– Порошок такой есть для протравки семян. Нынче весной Александр Васильевич у агронома в совхозе «Победитель» пол-литровую стеклянную банку насыпал, чтобы на дачном участке овощи лучше росли. Мне немного дал этого порошка, рассказал, как его применять, и предупредил, что это сильный яд. В пятницу я вспомнил об этом яде…
Внимательно слушая Туманова, Бирюков невольно отметил, что в показаниях Олега есть несомненная доля истины. Тут же возникла досада. Антон пока не мог понять отчего: то ли оттого, что ошибся в первоначальных выводах об Олеге, то ли из-за того, что Олег своей «явкой с повинной» перечеркивал вроде бы наметившуюся другую версию. Появилось желание немедленно запротоколировать показания, однако внутренний голос сразу возразил: «Не пори горячку! Предъявить обвинение никогда не поздно. Иди от обратного – постарайся уличить Туманова в неискренности». И Антон спросил:
– Какого цвета был ядовитый порошок?
– Розового, – быстро ответил Туманов.
– Давно стал ревновать Надю?
– В пятницу такая мысль появилась.
– Что ж ты берег тот порошок с весны до осени?
Туманов долго думал. Наконец сказал:
– В машине он у меня, в бумагу завернутый, лежал.
– А как же семена? Не обрабатывал этим порошком весной?
– Нет… Побоялся отраву в почву внести…
– И как ты подсыпал порошок в коньяк? Расскажи подробно.
Туманов вялым движением руки поправил спутанные волосы:
– Тихо открыл ключом дверь, вошел в кухню. Отвернул пробку с бутылки, но и… понятно, как.
– Обратно пробку завернул?
– Ну. Все, как было, сделал и тихо вышел.
«А Надя сказала, что пробка была не завинчена», – мгновенно отметил про себя Бирюков и, словно между прочим, уточнил:
– Хорошо помнишь, что завернул?
– Конечно.
– Дождь сильный был?
– Ночью?
– Да, когда ты в кухню входил.
– Проливной, как из ведра.
– Разувался на крыльце?
Туманов скривил в усмешке губы:
– Не хватало еще разуваться – не в чужую ведь дачу входил, да и не до этого мне было…
«Лжет, откровенно лжет», – даже как-то обрадовался Бирюков и сказал:
– Олег, ты присутствовал при осмотре места происшествия. Следов-то в кухне не было. Ты что, Христос, чтобы, не касаясь ногами пола, ходить?
– Как это не было?! – На лице Туманова появилось удивление. – По всему крыльцу и…
– Правильно, – согласился Антон. – Те следы мы видели – это ты заходил на дачу перед тем, как приехать в милицию. Но у кухонного стола было чистенько. Почему, спрашивается, если на улице дождь лил как из ведра?..
– Наверно, высохли, – неуверенно сказал Туманов.
– Вода может высохнуть – грязь останется.
– Думаете, обманываю?.. – растерянно спросил Туманов. – Тогда ни за что не найдете преступника. Я преступник. Правда я!..
Внезапная догадка осенила Бирюкова. Антон вышел из-за стола, сел рядом с Тумановым и спросил:
– Хочешь, Олег, скажу, почему ты надумал взять вину на себя?.. – Туманов промолчал, и Антон вынужден был сразу ответить: – Ты испугался, что в убийстве Головчанского следователь обвинит Надю. Не так?..
Лицо Туманова побагровело.
– А чем Надя докажет свою невиновность? – резко выпалил он и тотчас вроде бы растерялся. – Я не могу! Честно, не могу! Устал от звонков Софьи Георгиевны. Она все-все знает. И о моей беде, и о Наде, и обо всем, обо всем!..
– Откуда Софье Георгиевне это «все-все» известно?
– У нее спросите!
– Спрошу. Но скажи откровенно: кто, кроме тебя и Огнянниковой, знал о твоей, как ты говоришь, «беде»?
Туманов внезапно сник:
– Не знаю… Может, Анна разболтала. Лично я даже Наде не говорил, оттого Надя и… пошла на поводу у Головчанского.
– Что за человек Огнянникова, Олег?
– Поговорите с ней – узнаете.
– Уже говорил. Производит хорошее впечатление.
– Это Анна умеет – произвести впечатление.
– Почему она замуж не выходит? – спросил Антон. – Такие женщины обычно не засиживаются.
– Для Анны замужество – нож острый.
– Почему?
– Скучно ей с мужем. Анна и в работе такая: долго на одном месте не может. Начинала ресторанной официанткой, потом курсы продавцов закончила, проработала в магазине с полгода – бросила, в ПМК машинисткой устроилась, теперь вот, правда, в райпо на товароведской должности подзадержалась.
– Олег, не с Огнянниковой ли встречался Головчанский на твоей даче?
– Да не знаю я, – упрямо ответил Туманов. – Может, и с ней. Но только, по-моему, у Анны без Головчанского поклонников хватает. Каждый год к разным морям в отпуск ездит. Прямо нюхом находит богатых мужиков.
– Головчанский тоже был не из бедных…
Туманов пожал плечами:
– Не знаю… Возможно, что-то и было между ними, когда Анна секретарем-машинисткой в ПМК работала, но с той поры много воды утекло.
– А, допустим… отомстить вам с Надей Огнянникова не могла?
– За что?
– Ты ведь ее первым мужем был. Вдруг заговорило оскорбленное самолюбие…
– Нет, – Туманов вяло махнул рукой. – Анна здорово за меня не держалась. Да и не злопамятная она. Вспыхнет, а через минуту уже ластится.
– Насчет сплетен Огнянникова как?..
– Поболтать любит.
– Кто ее сфотографировал?
– Дурак какой-то… Сам я, честно признаться, той фотографии не видел. Стрункин Иван Тимофеевич мне сказал.
– И ты поверил на слово?
– Ну, как сказать… Я Анну спросил – она в лице изменилась. Выходит, знала, что есть такая карточка. Когда Анна не виновата, на нее хоть трактором наезжай – не отступит ни на шаг.
– Ну а в какой компании это случилось?
– Не знаю, не разбирался. – Туманов вдруг отодвинулся от Бирюкова и с недоумением спросил: – Чего на Огнянникову разговор повернули? Я с повинной пришел, про мою вину и допрашивайте.
Бирюков поднялся, сел на свое место за столом:
– Знаешь, Олег, в чем ты виноват?.. В том, что отдал ключ от дачи Головчанскому. Неужели не понимал, что не для хорошего дела понадобилась Александру Васильевичу чужая дача?
– Так… начальник же попросил, не какой-нибудь шаромыга, – тихо проговорил Туманов.
– Вот этот начальник и втянул вас с Надей в такую грязь, от которой вам долго надо отмываться. – Антон поглядел в усталые глаза Туманова. – Иди, Олег, домой и ложись спать. У тебя скулы подвело.
– Не могу я спать, – сказал Туманов.
– Прими снотворное, успокойся. Твоя «явка с повинной» на языке юристов самооговором именуется.
– На суде наша тайна с Надей станет известна всему району. Такой позор…
– Постараемся, чтобы судебный процесс был закрытым.
– В райцентре тайну не закроешь. Здесь все как на ладошке.
– Придется вам с Надей уехать отсюда, если судьи не установят вашей вины.
– Да мне легче в колонию! Ведь не расстреляют же меня за убийство на почве ревности?..
– Иди, Олег, домой, иди…
Туманов упрямо не хотел уходить из кабинета, и Бирюкову самым серьезным образом пришлось доказывать упрямцу его невиновность. Когда в конце концов за Олегом все-таки закрылась дверь, Антон устало откинулся на спинку стула. В напряженном мозгу назойливо билось одно и то же: «Софья Георгиевна?.. Огнянникова?.. А если Надя Туманова?..» Ответа пока не было.
Бирюков взялся за телефон и набрал квартирный номер Головчанских. После нескольких продолжительных гудков в трубке послышался слабый, похоже, заплаканный женский голос.
– Софья Георгиевна?.. – спросил Антон.
– Нет, это сестра Сони.
– Мне бы Софью Георгиевну на минутку.
– Ее только что «Скорая» увезла в больницу.
18. Из крайности в крайность
Районная больница находилась на окраине райцентра, в сосновом бору. Собственно, это был целый больничный городок с двухэтажными лечебными корпусами и подсобными помещениями. В приемном покое Антон Бирюков узнал, что Головчанская госпитализирована в терапевтическое отделение, и прошел на территорию городка. По дорожкам между цветниками прогуливались выздоравливающие больные. У хирургического корпуса, в небольшой беседке, свежевыбритый старичок в полосатой больничной пижаме тайком покуривал сигарету. Антон узнал Пятенкова, остановился и спросил:
– Как жизнь, Максим Маркович?
Пятенков, словно испугавшись, подошвой тапочка мигом придавил окурок:
– Жизнь – на все сто! Выкарабкался, елки-моталки, с того света! Доктора пока не позволяют курить и принимать густую пищу. Куриным отваром потчуют. Но в том отваре все необходимые организму витамины имеются, кроме спирта. Так что, как говаривал мой покойный папаша, живы будем – не помрем.
– Больше не пейте всякую гадость.
– Что ты! Теперь стану вдвое наблюдательней. Обжегшись на коньяке, буду дуть и на водку… Тьфу, оказия! Хотел сказать «на воду»…
Бирюков шутливо погрозил старику пальцем и пошел дальше. Прежде чем встретиться с Головчанской, он переговорил с лечащим врачом. Состояние Софьи Георгиевны, по мнению врача, было вполне удовлетворительным, и никаких препятствий для беседы с нею не имелось.
– Правда, ведет Головчанская себя несколько странно, – сказал врач. – То вдруг чуть не до истерики доходит, то впадает в прострацию.
– Чем это объяснить? – спросил Бирюков.
– Основная причина, конечно, заключается в смерти мужа. Психическая травма очень серьезная. Вдобавок неуравновешенный, вспыльчивый характер. Временами Софья Георгиевна похожа на капризного ребенка, привыкшего, чтобы любое желание выполнялось как по мановению волшебной палочки. Сегодня, едва доставили в палату, потребовала успокаивающий укол. Медсестра, обрабатывая шприц, чуть замешкалась. Софья Георгиевна разбушевалась до истерики.
– Посоветуйте, как с ней лучше говорить?
– Как сочтете нужным. Психически Головчанская совершенно здорова, а крайности в настроении носят чисто показную видимость. Это, мягко говоря, от невоспитанности.
– Зачем же ее положили в больницу?
– Родственники устали. Попросили устроить в стационар – подлечить нервную систему. Я сейчас приглашу Софью Георгиевну сюда. Здесь и поговорите.
Врач вышел из кабинета, а через несколько минут вошла Софья Георгиевна. В больничном халате, перетянутом пояском, она походила на исхудавшую девочку-подростка, но осунувшееся, с глубокими морщинами у глаз лицо безжалостно выдавало возраст. В первое мгновение Головчанская не то замешкалась, не то растерялась, однако быстро совладала с собой и грубовато спросила:
– Даже в больнице не даете покоя?
– Софья Георгиевна, нам нужно поговорить спокойно, – будто не заметив грубости, сказал Бирюков. – Садитесь, пожалуйста.
– Я не стану с вами разговаривать.
– Почему?
– Потому что жаловалась на вас областному начальству, и вы теперь будете мстить.
Антон улыбнулся:
– Это совсем детский аргумент. Не капризничайте. Садитесь, поговорим как взрослые люди.
Головчанская, хотя и с неохотой, но все-таки села. Сейчас она совершенно не походила на сдержанную рассудительную женщину, какой была при первой встрече с Бирюковым.
– Чем вызваны ваши жалобы? – спросил Антон.
– Почему до сих пор не арестованы убийцы моего мужа? – вопросом на вопрос ответила Головчанская.
– Кто они?
Софья Георгиевна театрально всплеснула руками:
– Вы слепые, глухие?.. Весь райцентр говорит о Тумановых, а у вас уши ватой заткнуты!
– Мы не собираем сплетни.
– Потому что вы бездельники! Привыкли ни за что не отвечать.
– О нашей деятельности, Софья Георгиевна, судить не вам. Если на то пошло, то ваша ревность дает основание…
– Подозревать в смерти Саши меня?
– Да, вас.
Лицо Головчанской стало мертвенно-бледным.
– Вы обалдели?.. – сквозь зубы процедила она и выкрикнула: – Это месть за мою жалобу! Месть!!!
– Это предположение, – спокойно возразил Бирюков. – Вы ведь ревновали мужа. Скажите, не так?..
– Бред! Идиотский бред!
– Допустим. Но кто дал вам право шантажировать по телефону Тумановых?
– Они сами мне признались. Олег даже сказал, что пойдет сегодня в уголовный розыск или в прокуратуру с повинной.
– Он приходил, но я не принял его «повинную».
Головчанская сжала худенькие кулачки:
– Хотите спасти Тумановых? Они, наверное, вам взятку дали? Ваш номер не пройдет! Я напишу Генеральному прокурору!
Бирюков нахмурился:
– Не кричите так громко. И не надо, Софья Георгиевна, пугать прокурором. Олег не виноват в смерти вашего мужа. Александра Васильевича отравила женщина.
– Надя Туманова! – опять выкрикнула Головчанская.
– От кого получили такую информацию?
– Я не стану перед вами отчитываться.
– Скажите мне правду, и тогда мы быстрее найдем действительного убийцу.
– Не скажу!
– Напрасно. От того, что вы будете строчить жалобы, раскрытие преступления не ускорится.
– Приедет из Новосибирска или из Москвы опытный следователь и ускорит.
– Он задаст вам те же вопросы, которые пытаюсь выяснить я.
– Ему расскажу. – Головчанская скептически усмехнулась. – А то, видите ли, заявляется ко мне домой следователь прокуратуры… Мальчишка с проницательными глазами. Но вопросики подкидывает заковыристые: где я была в ту ночь, когда отравили Сашу? Знала ли, что Саша не уехал в Новосибирск?.. Да будет вам известно, ничего я не знала! И знать не хочу! Вот так вот…
– Что в этих вопросах обидного?
– Ничего!
– Вот и я так думаю… – Бирюков чуть помолчал. – Понимаю, Софья Георгиевна, вашу трагедию. Но нельзя терять над собою контроль, нельзя забывать о собственном ребенке. Руслан наверняка слышал ваши телефонные звонки к Тумановым, догадывается, что вокруг смерти отца накручивается какой-то клубок. Зачем вы это нагнетаете?
– Что, по-вашему, я должна сказать Руслану? Как объяснить, отчего умер его отец?
– В таком возрасте еще рано объяснять детям столь серьезные вещи. «У папы отказало сердце» – и все.
– Но это же ложь!
– Ребенку иногда полезно солгать, только надо умело это делать… – Не дождавшись от Головчанской ни слова, Антон продолжил: – Руслан нынче начал ходить в школу. По райцентру, как известно, распространились самые нелепые слухи. Где гарантия, что они не донесутся до школы и соклассники не спросят у Руслана, что с его отцом?.. Вы подготовили сына к достойному ответу? Задумались над тем, кто вырастет из вашего ребенка: порядочный, добрый человек или с детства озлобившийся на всех и вся неудачник?..
– Со временем Руслан сам во всем разберется, – тускло проговорила Головчанская.
– Ошибаетесь.
– Не надо морализировать и поучать. Я не глупее вас. – Софья Георгиевна зябко поежилась, сунула худенькие руки в рукава халата. – Неужели серьезно хотите обвинить в отравлении мужа?..
– Обвинен будет действительный убийца, – уклончиво ответил Бирюков.
– Почему же намекнули о подозрении?
– От подозрения до обвинения – дистанция огромного размера. Я хотел сказать, что нельзя всю беду сваливать на Тумановых. Дело значительно сложнее, чем вам кажется. Тумановы виновны, скромно скажем, в «мелочах», которые привели к тому, что Александр Васильевич оказался на их даче, – и только.
Софья Георгиевна натянуто покривила губы:
– Неужели уголовному розыску до сих пор неизвестно, от кого Надя ожидает ребенка?
– Нам очень многое известно, – опять уклонился от прямого ответа Антон. – Это Огнянникова вас так настроила?
– О том, что у Олега никогда не будет своих детей, я знала давно, но не могла себе представить, что Надя способна спутаться с моим мужем.
– Почему непременно с вашим?
– А с чьим же?! – возмутилась Головчанская. – Кто на даче у Тумановых умер, если не мой муж?..
– Вы видели его там с Надей?
– Представьте, видела!
– Когда?
Лицо Софьи Георгиевны нервно вспыхнуло:
– Не ловите на слове… В запальчивости сорвалось…
Бирюков хотел было строго предостеречь собеседницу от повторения подобной «запальчивости», но, увидев, как Головчанская разом сникла, не стал этого делать. От повышенной возбужденности Софьи Георгиевны в считанные секунды не осталось и следа. Она буквально на глазах впала в сильнейшую прострацию. Казалось, окружающее совершенно ее не интересует. Отчего это произошло – угадать было невозможно.
…В пустующем коридоре райотдела Бирюков увидел только что вышедшего из кабинета начальника паспортного стола Славу Голубева. Не дав Антону открыть рта, Слава заговорил:
– Блестящая новость! Из Николаевки пришли любопытные документы. В августе прошлого года Головчанский отдыхал у отца Хачика Алексаняна с белокурой «Лапушкой». Собирался с нею и нынче приехать, но… Короче, подполковник дал срочное задание: отправить в Крым для опознания фотографии Тоси Стрункиной и Нади Тумановой. Они цветом волос вроде бы похожи на прошлогоднюю «Лапушку» и обе в августе прошлого года были в отпусках, уезжали из райцентра.
– Цвет волос теперь – не проблема для женщин, – сказал Бирюков.
– Так точно, Игнатьич! Я для интереса отыскал паспортную фотографию Софьи Георгиевны Головчанской, думал, увижу жгучую брюнетку, а она там – распрекрасненькая блондиночка. – Слава подал Антону одну из фотографий. – Вот, полюбуйся…
Антон внимательно посмотрел на фотоснимок – Головчанская была сфотографирована в парике.
– Считаю, тоже надо послать, – сказал Голубев.
– Обязательно надо, – подтвердил Бирюков. – И вот еще что… Пошли-ка, Славочка, фото Анны Леонидовны Огнянниковой. Так, на всякий случай. Она, по словам Олега Туманова, каждое лето к разным морям ездит. В кооперативе не был?
– Подполковник приказал фотографиями заняться. Протоколы на опознание подготовлю и побегу проверять урожайность овощных культур в дачном секторе.
19. Женщина в черном
Над дачным кооперативом «Иня» синело безоблачное небо. Сентябрь уже начал золотить листья березок, но солнце еще грело так, что Слава Голубев в одной рубашке с засученными рукавами не чувствовал осени. Зажав под мышкой палку с бланками протоколов, он бродил по тропинкам между дачными теремками. Возле некоторых участков останавливался. Будто от нечего делать, рассматривал пожелтевшие шапки подсолнухов или дозревающие на грядках огромные тыквы и шел дальше.
Дачники, пользуясь установившейся погодой, как муравьи, копошились на своих участках. В основном это были пенсионеры и дети. Начав обход с противоположного от дачи Головчанского края кооператива, Голубев постепенно пробрался по дачному лабиринту к недостроенному двухэтажному терему, вроде как осиротевшему без хозяина. На участке Головчанских зеленели несколько маленьких грядок. Одна из них выделялась лопушистой свекольной ботвой. Слава отметил, что на других участках свекла росла не так буйно, и перешел к даче Тумановых. Здесь свекольник тоже тянулся из земли во всю мощь. У недостроенной дачки, наискосок от Тумановых, где в роковую для Головчанского ночь укрывались от дождя мальчишки, свекольная ботва была наполовину реже, а вот у домика, что находился напротив Головчанских, широкая грядка дыбилась свекольником прямо как в джунглях. Рядом с грядкой на опрокинутом набок табурете сидела дородная пожилая женщина в новеньком черном халате и перебирала крупные луковицы. У ее ног на корточках ковырялся в земле розовощекий малыш.
Голубев подошел к ним и облокотился на штакетник. Вроде из чистого любопытства спросил:
– Хороший лучок, а?..
– Ничего, зимой с голоду не умрем, если соль будет, – не отрываясь от дела, иронично откликнулась женщина.
– Это точно! – подхватил Слава. – Вот еще, говорят, на Руси было время, когда семь лет кряду мак не рождался, а с голоду тоже не умирали.
Женщина с интересом посмотрела на бойкого собеседника. Тыльной стороной ладони поправила выбившуюся из-под платка седую прядь волос и усмехнулась:
– Чо, на закуску хочешь луковицу выпросить?
Слава расплылся в улыбке:
– Нет, я не закусываю. Я отдыхаю.
– Ну-ну…
– И свекла у вас со сказочную репку, которую дед с бабкой вытянуть не могли. – Голубев кивнул на соседнюю дачку. – А вон у тех хозяев, как говорится, на корню зачахла…
– Корнеед у нас тут свеклу губит. В прошлом году почти совсем не выросла, а ноне перед посадкой подержала семена месяц в ядохимикате, так они хорошо силу взяли и поперла свеколка в рост как на дрожжах, – охотно разговорилась женщина.
– Гранозанчик применяли?
– Не знаю, милок, как та отрава называется. Розовый такой порошочек, вроде бы маслянистый чуток. Для человеческой жизни опасный, а овощу, видишь, на пользу идет.
– В магазине купили?
– Такой яд в магазинах не продают. – Женщина показала рукой на дачу Головчанских. – Софья Георгиевна, спасибо ей, выручила.
– Вы знаете Софью Георгиевну?
– Еще бы мне не знать! Русланчик их, считай, на моих руках вырос.
Голубев показал кончик языка заинтересованно поднявшему голову малышу.
– А это чей такой славный карапуз?
– Это собственный внучек Славик.
– О-о! Тезка мой. Хорошим человеком вырастет!
– Если в родителей удастся…
Через несколько минут Голубев узнал, что зовут женщину Евдокией Федоровной, фамилия Демина, что ей уже шестьдесят и живет она вдвоем со стариком, который пятый год как на пенсии. Головчанских знает давно. До нынешнего года была у них нянькой и домработницей, за что Головчанские платили каждый месяц по пятьдесят рублей. И Александр Васильевич, и Софья Георгиевна полностью доверяли Евдокии Федоровне. Когда Русланчику исполнилось четыре годика, родители два раза оставляли его с Евдокией Федоровной на целый месяц. Сами уезжали к морю отдыхать. Вернее, к морю ездил Александр Васильевич, а Софья Георгиевна – в санаторий. Последний год Евдокия Федоровна стала нянчиться со своим внуком Славиком, и Головчанские очень жалели, что потеряли добросовестную помощницу.
Голубев поинтересовался, как Головчанские жили между собой. Не ссорились? Евдокия Федоровна вздохнула:
– А чо им, милок, было ссориться. Александр Васильевич зарабатывал хорошо, а когда в доме достаток, считай, ссориться не из-за чего. Иной раз, бывало, и подуются друг на дружку, зато после ласковей между собой становились. Знаешь, как в пословице: милые бранятся – только тешатся. Софья Георгиевна здоровьем слаба. Больше все с книжечкой в руках на диване полеживала, но Александр Васильевич ее не обижал.
– А она его? – спросил Слава.
– Иной раз недовольство высказывала: почему, мол, с работы поздно являешься? Так это понятно – больные жены всегда здоровых мужей ревнуют. – Евдокия Федоровна покосилась на дачу Тумановых. – Надо ж такому сокрушительному несчастью случиться… Ой, не приведи господь самому лютому врагу такое горюшко. Я, признаться, в свидетелях чуть не очутилась, когда прокуроры да следователи в кооператив понаехали. Старик Пятенков принялся было мне новость сообщать, а милицейский товарищ – тут как тут!.. Ладно, отбоярилась, мол, хата моя с краю – ничего не знаю, а то по судам бы, наверное, затаскали. Ой, ой, ой, что ж это получилось…
– И правда, как могло такое случиться?.. – сожалеючи спросил Голубев.
– Ума не приложу, милок. В пятницу вечером видала Александра Васильевича на его даче. Здоровый, бодрый был. Строителям своим за какую-то, видать, оплошку хвоста накрутил. Те даже обиделись, работу бросили… Потом со стариком Пятенковым на крылечке долго сидел, о чем-то беседовал… Между нами, думаю, не выпивоха ли Максим Маркович подсуропил Александру Васильевичу чего ядовитого?.. Сам-то, слыхала, на днях хлебнул какой-то отравы и теперь в больнице на лечении отлеживается.
– Вы, тетя Дуся, с пятницы на субботу здесь, на даче, ночевали? – совсем по-домашнему обратился к Деминой Слава.
– Нет, милок. Погода к вечеру стала портиться, и я домой, в райцентр, ушла. В субботу, когда дождик поутих, только-только сюда заявилась – милиция нагрянула…
– А вообще, тетя Дуся, в пятницу вечером много дачников было в кооперативе?
– Приближающаяся непогода в тот вечер отпугнула людей. Из моих соседей, считай, одна Надя Туманова на грядках ковырялась, помидоры да лук убирала.
Слава глянул на черный халат Евдокии Федоровны и скороговоркой опять спросил:
– Тетя Дуся, а в чем Надя одета была?
– Кажись, в медицинском старом халатике. Она завсегда его тут надевает.
– А в черной одежде не видели в тот вечер женщину?
Демина трубочкой свела поблекшие губы:
– Я сама в черном хожу. Чего милок, одежда-то заинтересовала?..
Голубев, будто не услышав вопроса, кивнул в сторону недостроенной соседней дачки:
– А это чей терем-теремок?
– Огнянниковой Ани. В прошлом году еще начала строить, да нелегко одинокой женщине такое дело поднять. У меня старик и с топором, и с молотком управляется, однако ж здорово намаялись, пока под крышу дачку подвели. – Демина принялась очищать с рук засохшую землю. – Помешались умом люди нынче на дачках. Пенсионерам, понятно, одно удовольствие здесь ковыряться, а кто работает на производстве, тем туго приходится. Вечерами, второпях сюда прибегают. Вот та же Огнянникова охотку сорвала, теперь покупателя ищет.
– Поэтому и за овощами не ухаживает?
– Говорю, милок, корнеед тут овощи уничтожает. Весной-то предлагала Ане подержать свекольные семена в порошке. Отказалась, мол, как бы не отравиться такими овощами. Видать, побоялась, что порошок мне Софья Георгиевна дала, с которой у Ани дружбы нет.
– Почему они не дружат?
– Трудно их понять… Софья Георгиевна как-то жаловалась, будто Огнянникова про них нехорошие слухи распускает, мол, не по карману живут. Я спросила Аню: «Чо ты, голубушка, обижаешь Головчанских?» Вот, мол, такие и такие слухи ходят… Аня засмеялась: «Не в слухах, теть Дусь, дело. Ревнует Софья Георгиевна своего Сашеньку ко мне, а, между нами говоря, он мне нисколечко не нужен. Что уж я, богом обиженная, что ли, чтобы с женатиком связываться? Мне, если надо, холостые женихи найдутся». Оно и правда. Аня красивая женщина, простецкая. Мы и знакомы-то всего ничего, дачки вот рядом, а она как родня. Детишек любит. То конфет дорогих Славику принесет, то фруктов лакомых достанет. И хотя бы копеечку с нас взяла! Станешь расплачиваться – ни в какую не берет.
– Может, Софья Георгиевна не зря ревновала?..
– В таком деле трудно разобраться. Лично я не замечала, чтобы Александр Васильевич ухаживал за Огнянниковой. Аня, понятно, внешностью сильно привлекательная, молодая, не чета Софье Георгиевне. Да и веселая, с улыбочкой всегда. А чо ей?.. Одним словом, незамужняя. Головушка ни о ком не болит…
– Тетя Дуся, у вас того порошка, розового, не осталось? – сменил тему Голубев.
– Чуток для будущей весны оставила.
– Можно посмотреть? Надо тоже к весне раздобыть, чтобы свеклу вырастить такую, как у вас.
Демина поднялась с табурета. Устало потерла поясницу и пошла в дачный домик. Голубев без приглашения направился следом. В крохотной дачке одна из стен была сплошь занята деревянными полками. На полках рядами стояли трехлитровые стеклянные банки, видимо, приготовленные для разных солений на зиму. Евдокия Федоровна протянула руку к самой верхней полке и на ощупь стала шарить в уголке. Через несколько секунд она с недоумением повернулась к Голубеву:
– Не могу нащупать… Посмотри сам, милок. С весны там лежит завернутый в газету целлофановый пакетик. На газетке крупно написано «ЯД», чтобы никто не трогал.
Голубев мигом подставил табурет и заглянул на полку – там сиротливо валялась на боку бутылка из-под «пепси-колы».
– Пусто здесь, тетя Дуся, – сказал Слава.
– Не иначе, Пятенков Максим Маркович забрал, – расстроенно проговорила Евдокия Федоровна. – Пустые бутылки я туда складываю. Сын с женой, как приезжают из Новосибирска, то лимонад, то еще какие напитки привозят, а бутылки-то назад не забирают. Всю полку ими заложили. На прошлой неделе попросила Пятенкова, чтоб унес в ларек. Максиму Марковичу словно господь-бог послал выручку. Полный рюкзак нагрузил. Помню, еще предупредила: «Смотри, Маркович, семенную протраву там не трожь…» Неужто позарился пьянчужка старый?..
– Может, из домашних кто взял? – высказал предположение Голубев.
– Всем наказывала, чтоб не трогали. Да и ни к чему домашним отраву трогать…
– Кроме вашей семьи, кто знал, что порошок там лежит?
– И Софья Георгиевна знала, и Аня Огнянникова… Так ведь Аня отказалась, а Софья Георгиевна совсем недавно говорила, что, если надо, еще мне может дать этой протравы…
Голубев подставил табурет к небольшому столику.
– Я вообще-то, тетя Дуся, в милиции работаю. Сейчас мы с вами кое-что запишем, – открывая папку, сказал он.
– Ой, милок, а чо писать?! – испугалась Евдокия Федоровна. – На словах всю правду обсказала.
– Слово, говорят, к делу не пришьешь.
Оформление протокола заняло в общей сложности не более получаса. Голубев уже хотел по привычке отметить галочкой места, где Евдокии Федоровне следует расписаться, как вдруг почти интуитивно почувствовал, что Демина чего-то мнется. Словно и сказать ей что-то хочется, и в то же время вроде боится, как бы не наговорить на свою голову лишнего. Заметив это, Слава ободряюще улыбнулся:
