Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."

Автор книги: Ольга Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 85 страниц)

4 октября 1941 года они виделись в последний раз именно в тот день, когда, за шесть лет до этого, впервые встретились. Она тогда работала в ресторане «Золотой Рейн», «Рейн-гордо» – так произносят это японцы. Он там праздновал свой день рождения. Один.

Сидел и пил шампанское, и смотрел на нее, и улыбался. А назавтра они увиделись возле музыкального магазина на Гинзе. «Какую пластинку тебе подарить?» – спросил он. «Итальянца Джильи», – ответила Исии. Зорге покачал головой: «Я лучше тебе подарю Моцарта».

Они долго слушали пластинки в этом большом магазине, и постепенно мир смолк, и стало вдруг тихо, и был для этих двух – сорокалетнего Зорге и юной Исии – только веселый, озорной, мудрый Моцарт, полный свободы, любви, весны...

4 октября 1941 года они сидели в ресторанчике «Ломайер» и молчали. Потом Исии подняла за него бокал с шампанским – ему исполнилось сорок шесть лет.

Она пожелала ему счастья, здоровья, долгих лет жизни. Он усмехнулся и спросил:

– Полицейский у тебя уже был?

Она молчала кивнула головой. Мацунага приехал к ней с протоколом ее допроса. Он сжег эти бумаги в маленькой японской печке «хибати».

«Если об этом узнает хоть одна живая душа, – сказал он, – погибнем мы оба, причем вы-смертью более мучительной, чем я".

Усталая улыбка тронула лицо Зорге. Он погладил ее руку. Потом, закрыв глаза, притронулся пальцами к ее щеке. И так замер на мгновение. – Все будет хорошо, – шепнул он. – Теперь Мацунага будет все гда защищать тебя, помни это.

Больше они не виделись: вскоре Зорге был арестован. Исии-сан арестовали только в сорок третьем году под хитрым предлогом: у нее в доме жил мальчик-студент, читавший книги запрещенного философа. Мальчика вызвали на допрос.

– Что ты знаешь об этой Исии-сан, женщине – государственном преступнике?!

Мальчик ничего про нее не знал. Его выгнали из института, а ее арестовали. В тюрьме шесть женщин сидели в десятиметровой грязной камере, полной клопов, вшей, блох. Женщин вешали за ноги к потолку и так допрашивали. Мужчин пытали в коридорах на глазах женщин, страдание было двойным – и физическим и моральным.

– Я чувствовала, что не выдержу этого ада, – рассказывает Исии-сан. – Два следователя допрашивали меня попеременно. «Спросите обо мне начальника спецотдела Мацунага», – рискнула я.

«Теперь Мацунага будет всегда защищать тебя», – помнила я слова Зорге, сказанные им в наш последний день. Зорге всегда говорил правду.Он спас меня и тогда: Мацунага подтвердил, что я ни в чем не виновата. И меня выпустили из тюрьмы. Это Зорге спас меня. Он дал мне силу, он дал мне защиту, даже когда сам был беззащитен

– А что было потом? – спрашиваю я.

– Потом была победа, – продолжает Исии-сан. – Ваша победа.

Победа Зорге. Победа, принесшая Японии освобождение от ми-литаризма...В маленьком журнале я прочитала, что Зорге был казнен.

Там же я нашла фамилию адвоката, который его защищал,– Асунама Сумидзи. Я искала могилу Зорге – никто не мог мне помочь. Я хотела узнать хотя бы, когда он погиб, этого тоже никто не желал мне сказать. Я ездила по кладбищам. Дзосигая – кладбище для тех, у кого нет семьи.

Смотритель долго рылся в документах. Потом онт кнул пальцем в иероглифы: «Рихард Зорге».

Я спросила: – Где его могила?

– Не знаю. Походите по кладбищу, – может, отыщете.

Женщина долго ходила среди могил. Во время войны в Японии был древесный голод. Маленькие деревянные дощечки с именами умерших пошли на дрова. Исии-сан ходила среди холмиков по мокрой траве и опавшим большим листьям.

Однажды приехал американский «джип», и несколько офицеров с переводчиком Судзуки пошли по кладбищу, громко переговариваясь и похохатывая. Они долго искали чью-то могилу, и Исии-сан подумала: «Они тоже ищут его». Она поехала в тюрьму. Она добилась того, чтобы ей показали «тетрадь прошлого».

Там она нашла запись: «Рихард Зорге, место рождения – Берлин, скончался 7 ноября 1944 года в 10 часов 37 минут и 10 секунд вечера».

– Где он похоронен? – спросила Исии-сан тюремного офицера.

– Это должно знать кладбище. Она пошла к адвокату Асунама. Он взял ее дело и начал работу, но прошел год, и никто не хотел помочь ни ему, ни ей.

– Нами управляют американцы, – сказали ей в тюрьме, – мы за них не отвечаем, но они отвечают за нас...

Женщину в очках, в черном платье знали на кладбище. Однажды к ней позвонили оттуда:

– Недавно у нас было общее перезахоронение. Мы хоронили тех, за кем так и не пришел никто из родных. Мы оставили одного иностранца. Можете его взять, если убедитесь, что это ваш Зорге.

– Почему вы думаете, что он был иностранцем?

– Судя по гробу, он был очень высоким...

– Я возьму, – сказала Исии-сан. – Я сейчас приеду...

– Погодите. У вас есть могила для него?

– Нет.

– Мы не можем в таком случае отдать его вам. Нужна могила.

Она купила могилу. Она отдала все свои сбережения: это очень дорого в Японии – купить могилу. Когда все документы были оформлены, Исии-сан поехала на кладбище. Пока она сидела в кабинете управляющего, раздался звонок из тюрьмы: ей запрещали взять останки Зорге.

Кладбищенский управляющий окаменел лицом. Он был честным человеком, и во время войны по ночам к нему привозили многих из тюрем...

– Он мертв, этот Зорге, – сказал он тюремщикам. – Что изме нится в этом мире, если я отдам женщине останки человека, казнен ного вами?

Он не послушался тюремного запрета, и женщина, адвокат и трое рабочих пошли на кладбище. Могилу раскопали быстро. Она сразу узнала его малиновые ботинки.

Рядом с его вставными зубами лежали очки в красной целлулоидной оправе. В одном из журналов Исии прочитала, что на суде он был в очках из красного целлулоида. Сошелся и перелом кости ноги. Это были останки Рихарда Зорге.

– В крематории я ждала час. Мне вынесли урну. Я написала на урне: «Рихард Зорге, пятьдесят лет». Ему тогда было сорок девять лет, один месяц и три дня, но по нашим обычаям считается, что если хоть 15один день перевалил за твой год, ты уже принадлежишь к следующему году.

Я хранила урну с его прахом у себя дома целый год. Он был со мной, а теперь он принадлежит всем честным людям Японии...

Исии-сан осторожно притронулась к бюсту Зорге и поправилась: – Не он... память о нем... О человеке, который воевал не против Японии, а против фашизма, и который победил.

В ее лице улыбается все – и ломкая линия рта, и точеный нос, и лоб, и брови, – все, кроме глаз. Иногда она выходит из маленькой комнаты, и, когда возвращается, заметно, что глаза ее чуть припухли и покраснели. Я смотрю на эту женщину с нежностью: она отплатила Зорге верностью и памятью – высшим проявлением человеческой любви.

Она нашла останки человека, который принадлежит всем тем, кому ненавистен фашизм и война.

Спасибо за это Исии-сан – верной и скромной, посвятившей жизнь свою служению памяти одного из самых человечных людей нашего грозного и прекрасного времени.

«Весенний снег валил пятый час подряд ... (Токио, 1969 г.)»

«Правда»

Токио, 1969 год

Весенний снег валил пятый час подряд. Токио снова сделался неузнаваемым.

Я сидел в такси, и тоскливое отчаяние владело мною: пробка, в которую мы попали, не двигалась по горлышку-улице, несмотря на то что над нами завис вертолет полиции, организующей в критических местах движение автомобилей. «Воздушные полицейские» сообщают ситуацию на улицах «полиции движения».

Те вооружены мощными радиоустановками и через громкоговорители советуют армии токийских шоферов, какой безопасный от «пробок» маршрут следует выбрать.

Полиция советовала нам использовать четырнадцатую дорогу, но мы были затиснуты на нашей узенькой улице и не могли двинуться с места, а меня в Клубе иностранных журналистов, что на Маруноти, неподалеку от Гинзы, ждал ближайший сотрудник бывшего директора ЦРУ Аллена Даллеса мистер Пол. С. Блюм. Мне нужно было обязательно увидеться с мистером Блюмом.

Я начал искать его два года назад, когда сел за продолжение романов «Пароль не нужен» и «Майор Вихрь» – за «Семнадцать мгновений весны».

Я искал его в ФРГ, но бесполезно, все концы обрывались, и никто не мог помочь мне. Я искал его в Нью-Йорке и в Вашингтоне. Я нашел его в Токио.И вот сейчас из-за проклятого снега я могу опоздать на встречу с ним...

И все-таки мне повезло, я успел вовремя. Седой, небольшого роста, в элегантнейшем костюме, голубоглазый мистер Блюм поднялся мне навстречу.

– Что будете пить?.. Саке? Я предпочитаю скотч. Мистер Семе нов, а почему вы Юлиан? Странная несовместимость имени и фами– 16лии... Ах, мама была историком – Древний Рим и так далее...

Понятно. Знаете, я не люблю нашу американскую манеру обращаться друг к другу по имени. Я знаю шестьдесят семь Робертов, и мне это неинтересно.

Мне интересно, если я знаю, что этот Роберт Лопес, а тот, например, Маккензи. Мне тогда ясно, что первый может быть латиноамериканцем или его родители оттуда родом, а Маккензи – это наверняка шотландец: юмор, упрямство и желание все делать по-своему...

Итак, что вас привело ко мне? Он слушает меня очень внимательно, неторопливо отхлебывая свой скотч маленькими глотками. Я прошу его рассказать, был ли он тем самым доверенным Аллена Даллеса, разведчиком, который первым от имени американцев начал сепаратные переговоры с представителями Гиммлера в Швейцарии весной 1945 года.

Он задумчиво смотрит в большое окно-по-прежнему валит снег. Журналисты со всего мира начинают заполнять столики бара, – продрогшие и вымокшие, сразу же заказывают себе виски, чтобы согреться, Поэтому шум и гомон нарастают с каждой минутой, и нам с мистером Блюмом приходится говорить очень громко, чтобы слышать друг друга, и к нашему разговору прислушиваются два молодых джентльмена: один – с Газетой на коленях, другой-с газетой на столике. Вероятно, оба эти джентльмена-журналиста были когда-то связаны с армией, ибо выправка у них военная, хотя, впрочем, быть может, они связаны с какой-либо другой организацией, исповедующей дисциплину наравне с армией...

– Это была интересная операция Даллеса, – говорит мистер Блюм, – он вообще довольно часто начинал рискованные операции, не согласовывая их с Белым домом... Он посылал им отчет, если опе рация проходила успешно... Он тогда вызвал меня и сказал, что я должен встретить двух немцев и прощупать, стоит ли продолжать с ними контакты. «Пол, – сказал он тогда, – важно выяснить уровень этих немцев, что они значат. Может быть, это несерьезно. Тогда не зачем продолжать наши игры...»

Я прошу рассказать историю первой встречи с нацистами. Мистер Блюм смотрит на мои сигареты.

– Это советские, – говорю я, – хотите попробовать?

– Нет, спасибо. Я бросил курить как раз перед началом перего воров с теми немцами. Я помню, тогда очень завидовал им, когда они курили наши сигареты. Но я сказал себе: «В моём возрасте уже пора бросить курить», – и бросил... Ну что же... Попробуем вспомнить подробности. Даллес написал мне на двух листочках бумаги фами лии – Парри и Усмияни.

Это итальянские партизаны – не комму нисты, друзья Даллеса. Они были в тюрьме СС. И, кроме того, Дал лес передал мне тогда досье на обоих «моих» немцев, и я начал гото– виться к операции.

Мне надо было изучить личные дела этих наци – Дольмана и Циммера, чтобы построить с ними беседу. Даллес сказал мне, что Циммер интеллигентный человек, связанный с итальянскими художниками и музыкантами...

Даллес знал это, вероятно, потому, что у него были тесные сязи с интеллектуалами Италии.

Ведь именно он смог устроить первый концерт Артуро Тосканини в Ла Скала, он был дружен с Тосканини и его дочерью... Очень дружен...

Даллес сказал мне тогда: «Если эти немцы смогут освободить двух партизан, моих друзей, то, значит, это серьезные люди».

Я встретился с теми немцами, с Дольманом и Циммером в Лугано. Маленький кабачок внизу, а наверху две комнаты – конспиративная квартира швейцарской разведки. Когда я вошел туда, немцы ели и пили пиво.

Я заметил, что ели они очень жадно, а один из наших интеллектуалов, Гусман, читал им лекцию о фашизме и о будущем Германии. Они не перебивали его, но старались на него не смотреть и все время продолжали есть, – видно было, что с едой у нацистов плохо. Я тогда, по мнению некоторых моих коллег, допустил ошибку. Когда я вошел, я обменялся с немцами рукопожатием. Но ведь если мы начинаем с ними переговоры, это же серьезнее формального рукопожатия, которое необходимо при встрече воспитанных людей, не так ли?

Мистер Блюм взглянул на меня, я ничего ему не ответил, я просто закурил сигарету: ответь я ему – боюсь, продолжение беседы оказалось бы скомканным.

– Я подождал, пока Гусман кончит агитировать их против фашизма, и, воспользовавшись паузой в словоизлияниях Гусмана, начал беседу с немцами. Дольман мне не понравился сразу – он был скользким и «закрытым», хотя говорил больше Циммера. Он мне показался тогда дрянным человеком. По-моему, он сейчас жив и опубликовал свои мемуары. Я беседовал с ними больше четырех часов.

Мы затрагивали вопросы их отношения к итальянской музыке, французской философии, к генералу Карлу Вольфу, к немецкой кухне, к заговору генералов против Гитлера. Гусман все время старался вступить в разговор, но его тактично сдерживал офицер из швейцарской разведки: он за всю беседу не произнес ни одного слова, но и не пропустил ни одного нашего слова. Швейцарская разведка, видимо, была очень заинтересована в этих беседах. Я разговаривал с ними так долго потому, что досье немцев было не очень полным и мне надо было свести все детали в одну картину.

Не лгут ли они, говоря о начальниках? Верно ли отвечают на вопросы о самих себе? Я убедился, что они не врали: все их ответы сходились с данными нашего досье. Тогда я протянул им два листочка бумаги с именами Усмияни и Парри. Я сказал, что дальнейшие переговоры будут зависеть от того, смогут ли они освободить этих двух людей.

Я запомнил, с каким страхом взглянул Циммер на Дольмана, когда они вместе прочитали две эти итальянские фамилии. Именно тогда Дольман предложил мне непос– редственный контакт с Гиммлером. Я, естественно, отказался.

– Значит, вы понимали, что перед вами люди Гиммлера?

– Они были из СС, а Гиммлер был их шефом. Я не считал, что они непосредственные представители Гиммлера. Я считал их людьми генерала Карла Вольфа.

– Значит, тогда вы не знали, что являетесь первым американцем, вступившим в прямой контакт с людьми Гиммлера, именно Гиммлера, искавшего пути для начала сепаратных переговоров с Западом против СССР?

– Нет. Я не знал этого. Я вообще многое узнал об этом деле только после окончания войны, когда была напечатана переписка между Белым домом и Кремлем.

– А Даллес? Он знал, кто эти люди? Он знал, что они от Гиммлера?

– Нет. Я думаю, нет. Пожалуй, что нет...

Я не стал спорить с мистером Блюмом. Документы говорят об обратном. Для меня было важно другое: Даллес начал переговоры, не поставив об этом в известность Белый дом.

Мы помним то время, когда мы были союзниками с американцами против общего врага-против фашистов в Германии.

Мне очень не хотелось обманываться в той искренности, которой были отмечены отношения между нашими народами в дни войны, пока старший Даллес не провозгласил свою антикоммунистическую доктрину, а младший Даллес не начал плести цепь заговоров против нас и наших союзников. Но история вроде песни, из которой песни не выкинешь.

Вечером я улетал в Сингапур. Самолет был полупустым. Рядом со мной расположились трое рослых американцев: один сзади, другой впереди, а третий напротив.

Я был посредине, в поле зрения каждого, сиди я на месте, пойди вперед, за газетами, или назад, в хвост. В тех аэропортах, где садился наш самолет, мои спутники испытывали странную совпадаемость в желаниях. Стоило мне зайти в туалет, как рядом со мной оказывался один из трех парней.

Решил я зайти в бар-рядом за стойкой немедленно оказывался второй. Это было все очень занятно, как в плохом детективном романе.

«Душная жара в Мадриде спадала лишь часам к десяти ...» (Париж. 1970 г.)

«Литературная газета»

Париж. 1970 год

Душная жара в Мадриде спадала лишь часам к десяти вечера, когда гуляки начинали занимать столики в открытых кафе на красно-сине-желтой авениде Хосе Антонио. Именно в это же время в Университетском городке и в рабочей Карабанчели-там, где с наступлением вечера все погружается во тьму и лишь горят маленькие подслеповатые фонарики, кажущиеся декорациями, взятыми напрокат из прошлого века, собирались люди-по двое или по трое.

Они быстро перебрасывались несколькими словами и расходились в разные стороны, исчезая в чернильной темноте узеньких переулков.

Рабочие и студенты, писатели и режиссеры, люди разных убеждений – коммунисты, католики, социалисты – все они готовились к проведению демонстрации с требованием амнистии политзаключенным.

Положение в те дни было напряженным: только что стало известно о том, что председатель военного трибунала в Бургосе полковник Гонсалес потребует смерти для шестерых и семьсот пятьдесят лет тюрьмы для остальных десятерых патриотов Испании.

В первый же день процесса защитник обвиняемого Иско де ла Хиелесиаса доказал всю шаткость и несостоятельность улик. Обвиняемый Хосе Абрискета сказал: «В течение восьми дней меня пытали так, что я мог подписать любое заявление».

Католический священник из Страны басков Хуан Мария Арре-гуй выступил в Риме и рассказал на пресс-конференции о пытках, которым подвергались арестованные в Бургосе. Избивая обвиняемого Эдуардо Уриарте, полицейские сломали три дубинки и две палки.

Шестерым патриотам Испании, людям, которые страстно любят свою родину, грозит смерть. Весь мир требует остановить руку тех, кто попирает свободу. Процесс над Анджелой Дэвис, кровавые издевательства в греческих застенках, судилище в Бургосе – все это звенья одной цепи в заговоре против гуманности и человеческого достоинства.

Той ночью в Карабанчели я видел лица испанцев – суровые лица честных людей, которые думают о будущем своей родины и поэтому Самоотверженно борются за свободу. Они знают, чем рискуют. Они сознательны и тверды в своих решениях. Они выходят сейчас на улицы Мадрида, Севильи, Бургоса и Барселоны.

По всей Испании нарастает широкая волна протестов. Прекратили работу трудящиеся крупнейших предприятий, закрылись магазины, учебные заведения; участники демонстрации в Мадриде несли по улицам города плакаты: «Требуем амнистии!» «“Нет” военному трибуналу Бургоса!»

И кто-то из них каждую ночь приносит на могилу Гримау красные гвоздики, – каждую ночь все эти годы.

Можно казнить человека – нельзя казнить правду.

«О КАВАЛЕРЕ ФРАНЦУЗСКОГО ПОЧЕТНОГО ЛЕГИОНА СЕСАРО УГАРТЕ (Перу, Лима. 1971 г.)»

«Комсомольская правда»

Перу, Лима. 1971 год

Пароход «Кампана Хачаль» медленно отвалил от пирса: океан был пенным, зеленым изнутри, и над ним гомонливо метались серые чайки. Сесар Угарте стоял на корсе и старался увидеть лица отца и матери, но они затерялись где-то в молчаливой толпе провожающих: в мире тогда шла война, и проводы были тихими и скорбными, – в океане шныряли подводные лодки нацистов, которые торпедировали и гражданские суда.

Впрочем, отец Сесара отправил его на этом теплоходе не без умысла: нацисты за все время войны не напали ни на одно аргентинское судно.

И на этот теплоход нацисты не напали. Правда, путешествие в США было странным: «Кампана Хачаль» несколько раз меняла курс. Когда метрах в ста от борта показался перископ подводной лодки, закричали женщины, побледнели лица мужчин. Но это были не нацисты: от подлодки отделилась шлюпка, и на борт поднялся молоденький офицер ВМС США.

– Вы арестованы, – сказал он капитану.

Под эскортом двух «Каталин» аргентинское судно было доставлено в американский порт...

– Словом, – говорит Сесар Угарте, – это была моя первая встреча с тайными агентами нацистов.

Оказалось, что капитан «Кампана Хачаль» снабжал горючим немецкие подводные лодки. За рейс он успел передать горючее пяти подводным лодкам: трем – в Карибс ком море, одной – возле Панамы, а одной – у берегов Эквадора. А он был таким респектабельным, этот капитан, он так мило возился с де тишками, которые играли на палубе. И был при этом гитлеровцем.

Второй раз Сесар Угарте встретился с нацистами летом 1944 года, когда он, добровольно вступив в американскую армию, вел свой танк на немецкие окопы в Нормандии. Ему было тогда двадцать лет.

– Но самая страшная встреча с гитлеризмом была, когда мы вор вались в лагерь смерти Дахау, – вспоминает Сесар. Он жадно затя гивается, замолкает на мгновение, – высокий, сильный, молодой еще, но весь седой человек. – Наверно, именно тогда я забыл навсегда об осторожности. Я вел свой танк на орудия нацистов и давил их гусе ницами. Но когда я повел танк на вторую батарею, меня ранило.

Сильно ранило. Маме прислали письмо. «Ваш сын героически погиб на поле боя». А я только через три месяца смог написать ей,что жив и лежу в госпитале, в Штатах...

Отлежав полгода в госпитале, лейтенант Угарте отправляется в... Панаму преподавать в военной академии, созданной для обучения офицеров из стран Латинской Америки. Потом Сесар Угарте учился в университете в Нью-Йорке, на отделении криминалистики, был юристом, а после вернулся в Лиму и стал начальником департамента уголовной полиции.

Все эти годы, начиная с весны сорок пятого, он собирал досье на нацистов, сражался с ними в трудные дни мира, когда нет танка, и нельзя стрелять, и надо продираться сквозь крючкотворство юриспруденции, чтобы доказать истину, казалось бы очевидную: палач и есть палач.

Сейчас, выйдя в отставку, Сесар Угарте ведет дела своей фирмы и все свободное время отдает расследованию, помогая разоблачать тех нацистов, которые после войны окопались в Латинской Америке. Его богатствоупаковано в двадцать ящиков. Это вырезки из всех газет мира, из множества журналов и книг, посвященных нацизму, его послевоенной фазе.

Это рукописные материалы, фотокопии показаний нацистов и их жертв.

– Вот, смотри, это фотографии лета сорок пятого года. Подводная лодка «U-313». Ее построили на верфях Швеции незадолго до разгрома гитлеровцев. Эта лодка ушла от берегов Германии 9 мая 1945 года.

А через сорок дней она пришла в Аргентину. В пункт Рио-Негро, возле Буэнос-Айреса. Там незадолго до краха гитлеровцы купили более десяти тысяч квадратных метров земли на побережье.

На этой подводной лодке в Аргентину прибыли видные гитлеровцы. Они привезли более девятисот миллионов долларов. И встречал их там, на берегу, штаб «ОДЕССы», «Организации бывших членов СС» во главе с бригаденфюрером СС фон Алленом. Тайное рано или поздно становится явным. Стало известно, что бывшие нацисты не только спокойно живут и работают в Аргентине, но стали служить в армии.

Депутат парламента Сантандер обратился в правительство с запросом: «Действительно ли бывший полковник Ганс Рудель, эсэсовец Скорцени и генерал Адольф Галланд занимают высокие посты в аргентинских вооруженных силах?» Скорцени поспешно скрылся из Аргентины, но остальные остались на своих местах.

Я не берусь утверждать, что именно нацисты создали в Латинской Америке множество организаций, напоминающих, как две капли воды, их разгромленную партию, – для того чтобы утверждать это, необходимы документы, номера банковских счетов, но в Аргентине и сейчас действует тайная фашистская организация «Такуара» и возглавляет ее сын Эйхмана Хорст.

В Боливии, после освобождения из тюрьмы «исчез» эсэсовец Бар-бье, расстрелявший в Лионе сотни патриотов, казнивший младенцев 22(теперь он выдан Франции новым правительством страны). Несколько лет назад в Бразилии, на вилле, был выслежен доктор Менгеле, проводивший опыты на людях в гитлеровских лагерях.

К нему подослали свидетеля его зверств – Нору Эльдот, чтобы она опознала врача-изувера. Девушку – последнюю, кто знал Менгеле в лицо,-нашли в бассейне виллы с перерезанным горлом.

– Вот, посмотри этот документ, – говорит мне Сесар Угарте, – он выдан Стресснеру гитлеровцами; он удостоверяет истинно «арийский дух» президента Парагвая.

– ...Гитлер давно вынашивал идею об экспансии в Латинскую Америку. У него были здесь свои агенты еще до войны. В 1936 году по заданию Гитлера была начата операция «5 ключей». Пять особо доверенных агентов получили по двадцать миллионов долларов и были отправлены в США, Мексику, Аргентину, Турцию и Великобританию – они должны были «забыть» Германию, забыть язык, культуру, родных; они должны были начать большой бизнес и ждать своего часа – когда понадобятся рейху... Эти люди до сих пор не обнаружены...

(А мои друзья видели в банках Коста-Рики слитки золота с печаткой рейхсбанка: орел и свастика... Это золото было переведено туда нацистами. У них были надежные связи с банками Латинской Америки вплоть до последних дней Гитлера.)

Золото нацистов переправлялось в банки Америки в основном через Банк международных расчетов, работавший в Базеле в самые страшные дни войны, американские, английские и немецкие банкиры обменивались Рукопожатиями как ни в чем не бывало. Это нацистское золото сейчас служит черной реакции; им подкармливают правых и в Чили и в Перу. Способы хранения этого золота разнообразны – оно спрятано не только в банках.

Несколько лет назад в Перу разразился скандал: дочь подполковника СС Федерико Свенда (Фридриха Швенда), ответственного за гимлеровскую «операцию Бернхард» по производству фальшивых фунтов стерлингов, застрелила испанского князя Саториуса, родственника наследника испанского престола. Свенд, служащий фирмы «Фольсваген», получавший там всего шесть тысяч солей в месяц, ежедневно в течение года платил в газеты более пяти тысяч солей, чтобы организовать кампанию в защиту дочери.

Особняк Федерико Свенда находится на восемнадцатом километре северного шоссе, ведущего из Лимы. Рядом с его громадным особняком – бар «Гамбургские сосиски». Это место вам покажет каждый. Группа итальянских и испанских журналистов во главе с Марчелло Оганья отправилась к Свенду, чтобы взять у него интервью. Принять их онотказался. Возле подъеда его дома стоял огромный черный, странной формы автомобиль. Один из журналистов взял острый камень и провел по крылу, краска отколупнулась – под ней было золото.

Это похоже на сюжет из детективного романа, если бы не факты. Вскоре после войны в Тироле рухнул дом. Прибывшие пожарники установили, что дом рухнул из-за тяжести. Посмотрели черепицу, – а она оказалась отлитой из золота, а затем была тщательно покрашена в грязно-коричневый цвет.

Следствие установило, что это золото принадлежало Имперскому банку. Федерико, когда он был Фридрихом Швендом, подполковником СС...

или, по подоложным гестаповским документам, «доктором Вендигом», отвечал в СС за сбыт фальшивых денег.

В дни войны он опирался на помощь германских концернов, имевших разветвленные связи со всем миром. А сейчас более восьмисот промышленных предприятий во всем мире, основанных на золото Гитлера и на фальшивые банкноты, сбытые в свое время Свендом, платят бывшим нацистам процент от своих прибылей, а прибыли эти исчисляются миллионами, никак не меньше...

Я спрашивал: почему Свенд не выдан правосудию?

– Потому, – отвечали мне, – что Великобритания, против которой он в основном работал, не требовала и не требует его выдачи. А документы у него надежные. И денет много, очень много. И связан он с немцами по всей Латинской Америке. Он, вероятно, является главным доверенным лицом Отто Скорцени по Латинской Америке.

Он умеет внезапно исчезать и так же внезапно появляться. Он исчез из Перу двадцать восьмого июля 1960 года с немцем, похожим на Бормана.

Это было в горах Уарачири. Четвертого августа Свенд и человек, похожий на Бормана, появились в Буэнос-Айресе. Оттуда они направились в Сан-Пауло (Бразилия), а оттуда Свенд вернулся в Лиму. Эта стремительная поездка напоминала инспекцию. (Вообще Свенд, как кажется Сесару, выполняет роль адьютанта для особых поручений при Бормане. Мы пытались с Сесаром увидеться со Швен-дом – нарвались на категорический отказ.)

– Ты думаешь, Борман жив? – спрашиваю я Сесара.

– Убежден.

Я вспомнил последнюю телеграмму, отправленную Борманом из рейхсканцелярии: «С предложенной передислокацией в заокеанский юг согласен».

Я соотношу ее с той сетью нацистов, которая и по сей день разбросана по «заокеанскому югу». Я встречаюсь с бразильцами, парагвайцами, колумбийцами, которые рассказывают о разгуле реакции в этих странах; о яростном, зверином антикоммунизме, отличающем нацизм; И я думаю, что, возможно, Борман действительно жив и скрывается в Латинской Америке.

Однако великолепная заповедь «Подвергай все сомнению!» – заставляет меня сказать:

– Доказательства. Мало доказательств, Сесар.

– Хорошо. Ты сомневаешься. Тогда давай проанализируем интервью с Клаусом Эйхманом, сыном палача. – Сесар лезет в один из своих многочисленных ящиков, смотрит опись, достает журнал «Квик».

– Вот оно, – говорит он, – давай почитаем вместе.

«“Квик”: Клаус, в Нюрнберге было десять военных преступников; Геринг покончил жизнь самоубийством. Ваш отец был одиннадцатым? Эйхман: Нет, одиннадцатым был Борман.

“Квик”: Бежав в Аргентину, ваш отец ускользнул из рук юстиции. Кто помогал ему в этом?

Эйхман: Я никого не выдам. Скажу только: среди прочих был тот самый известный отец Франциск из Ватикана, который помогал другим национал-социалистам, снабжая их международными паспортами Красного Креста.

“Квик”: Ваш отец знал, что его ищут?

Эйхман: Да, но он часто говорил, что настоящие, действительные, главные виновники, например Генрих Мюллер, все еще живы. По мере того как приближался момент похищения, отец все больше и больше оказывался в изоляции. Доктор Менгеле бросил клич: “Держитесь подальше от Эйхмана, близость с ним может стать опасной”.

“Квик”: Вы знали Менгеле?

Эйхман: Да, я познакомился с ним, не зная в действительности, кто этот человек. Однажды отец сказал мне: «На прошлой неделе ты пожал руку Менгеле". Но он не уточнил, кто из гостей был этим человеком. Отец вообще редко называл имена посетителей и что-либо сообщал о них. Так же редко говорил он о своих профсоюзных собраниях, на которых всегда подолгу засиживался. Он очень серьезно относился к сохранению тайны. Когда кто-нибудь приходил в гости, он давал нам с братом по оплеухе, Чтобы мы зарубили себе на носу: молчать и небольт а ть ни о чем на следующее утро в школе.

“Квик”: Что это были за посетители?

Эйхман: Я помню только пощечины.

“Квик”: Оказывал ли вам материальную помощь Союз старых нацистов?

Эйхман: Нет. В союзе мы были как бы на периферии. Внутри союза имеется своего рода иерархия. Там есть начальники, отдающие приказ, и есть подчиненные. Материальное положение человека играет большую роль. У каждого свой круг обязанностей, от курьера до начальника. Существует связь между нацистами, живущими в Южной Америке, на Ближнем Востоке, в США и Европе.