Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 85 страниц)
Во многом это им удалось. И все-таки Гдляну в процессе встречи и после нее было передано в письменном виде около 200 вопросов, определенная часть конечно же нежелательных для местных властей.
Народ требует ответа на них через печать, и прежде всего через «Славу Севастополя». Внешне, разумеется, и прямо ник то не отказывает, наш ответственный за идеологию в горкоме Миненко Николай Филиппович обещает такие ответы.
Но если именно он немало сделал для того, чтобы на встречу с Гдляном мало кто из заинтересованных попал, можно представить себе, какие это будут ответы и на какие вопросы.
Тем более, что в разговоре перед встречей со мной он выразил совершенно нескрываемое презрение к Гдляну и ничем не помог, а наоборот сделал все, чтобы я, как руководитель севастопольских литераторов, и никто другой из них на эту встречу не попал.
Словом, Юлиан Семенович, что Вы можете сделать, чтобы все задавшие Гдляну вопросы севастопольцы могли получить от него публичный ответ на них? Для начала, конечно, через «Славу Севастополя».
Севастопольцы просят Вас использовать для этого и Ваш вестник «Совершенно секретно» – ближайший же его выпуск.
Что касается наших усилий по изданию его в типографии газеты, то со стороны газетчиков по этому поводу только энтузиазм.
Но газетчики ведь не власть, а она неизвестно еще, как себя тут поведет. Вот такие дела.
Можете использовать это мое письмо, если в этом будет необходимость. Можете использовать и следующую мою мысль, уже по другому, более общему вопросу, которую я передаю Вам на отдельной страничке.
* Круглов – ветеран Великой Отечественной, писатель, долгое время бывший в опале.
** В конце 80-х годов у Юлиана Семенова установились теплые и доверительные отношения с Гдляном. Он приглашал его на вечера «Совершенно секретно», проходившие при стечении тысяч читателей, давая ему тем самым редкую возможность высказаться. О степени противодействия следователю со стороны властей можно судить по этому письму.
30 октября 1988 года
Грэм Грин
Антиб
Телеграмма
Московская штаб-квартира,
Международная ассоциация детективного и политического романа (МАДПР)
Юлиану Семенову
Дорогие советские друзья!
Сердечно поздравляю Вас с началом выпуска вашего «ДиП» – «Детектив и политика».
Убежден, что «ДиП» станет одним из самых популярных изданий в Советском Союзе.
Сейчас, когда в стране происходит грандиозная Перестройка, потрясающая мир своими задачами, «ДиП» может и должен внести свой вклад в поддержку тех освежающих общество процессов, внушающих человечеству надежду на выживание.
В добрый час.
Ваш Грэм Грин.
1 ноября 1988 года
Эдуард фон Фальц-Фейн
Юлиану Семенову
Московская штаб-квартира Международной ассоциации детективного и политического романа
Дорогой друг!
Хочу поздравить читающую публику в Советском Союзе в связи с выходом первого номера «Детектива и политики».
Думаю, что такое издание было невозможно еще три года назад, до того дня, когда президент Горбачев провозгласил программу обновления страны – демократизацию, гласность и перестройку. Слово «перестройка» сейчас стало международным, не нуждающимся в переводе; я горжусь тем, что происходит в России, я восхищен тем, как всего за несколько лет отношение к Вашей стране в мире изменилось кардинально.
По роду моей деятельности – поиск и возвращение в Москву произведений искусства, похищенных гитлеровцами во время трагичной войны, – сотрудничество с твоим журналом «Детектив и политика» представляется мне крайне перспективным.
Готов дать интервью о тех новых направлениях моего поиска, которыми я ныне занят.
С искренним уважением.
3 октября 1989 года
Д-р Альфред Керндль
Замок Шарлоттенбург
Постройка Лангханса
Берлин
Глубокоуважаемый г-н Семенов!
К сожалению, я только сейчас выбрал время, чтобы от себя лично, а также от имени моих коллег, д-ра Клауса Гольдмана и Дитриха Франца выразить благодарность Вам и Вашим сотрудникам за прием, оказанный нам во время нашего пребывания в Москве.
Благодаря Вашей личной инициативе и неутомимой заботе эта поездка увенчалась для нас полным успехом. При Вашей поддержке мы смогли установить контакты с важными советскими организациями, такими как Центральный государственный архив, Советский культурный фонд и Комитет советских ветеранов.
Во время посещения Центрального государственного архива СССР мы договорились со своими советскими коллегами изложить свои просьбы относительно отобранных архивных материалов в письменном виде и на этот раз официально передать в управление.
Что мы уже и сделали, насколько Вы можете судить по прилагаемой копии.
За прошедшее время я успел также прочесть вызвавшую у меня большой интерес Вашу книгу «Лицом к лицу».
Читая ее, я вновь ощутил общность наших с Вами задач. Вы правы: Ваша книга не закончена. Ее продолжают все люди доброй воли, ненавидящие войну и желающие сохранить величайшие культурные достижения человечества.
Полагаю, что мы можем Вам помочь в разрешении отдельных вопросов, поднятых Вами в Вашем произведении. По этому поводу я напишу Вам отдельное письмо.
С сердечным приветом.
P.S. В качестве приложения к письму Вы найдете набор интересных диапозитивов по научной истории исчезнувшего культурного наследия. Можете поступать с ними по своему усмотрению. Диапозитивы предоставил мой коллега д-р Гольдман.
ПЕРЕПИСКА С ОТЦОМ в 1952-1954 гг.
Ты – гибрид из Спартака, Кюхли и, конечно, Дон-Кихота. В моем представлении такое сочетание – это идеал человека.
Из письма С.А. Ляндреса к сыну. 1963 г.
В 1952 году арестовали по политическим мотивам отца писателя Семена Александровича Ляндреса – редактора, бывшего помощника Н.И. Бухарина в газете «Известия» и доброго знакомого Серго Орджоникидзе.
Юлиан Семенов немедленно начал бороться за его освобождение. Писал письма и жалобы, добивался встреч, стучался во все двери, а когда понял, что надежды на благополучный исход нет, ни словом не обмолвился об этом отцу.
Вот как он описывал тот период в неопубликованном рассказе «Полковник Новиков»: «На улице Кирова, возле странного здания Наркомлегпрома, находится приемная прокуратуры войск МГБ.
Я хожу туда раз в месяц – это, как в церковь: знаешь, что ничего не произойдет, а все равно молишься и просишь у Бога своего, затаенного, а он смотрит на тебя со стены и молчит, только разве музыка слышится.
Бах или, иногда, Бетховен, девятая симфония. Так и в прокуратуре войск МГБ. Я приходил туда просто для того, чтобы быть честным перед самим собой. Я знал, что на мое очередное письмо ответят очередным отказом.
Я даже знал, что там будет сказано, в этом отказе: “Ваш отец осужден правильно и оснований к пересмотру дела не найдено”. Поначалу мне казалось, что может быть чудо. Точно, как молящемуся: разверзнутся небеса, и сойдет Сын Человеческий, и станет на земле счастье.
Но постепенно я понял, что чуда не будет, и стал ходить туда для самого себя, чтобы не стыдно было ночью ложиться в кровать, а перед сном пить чай на кухне, а в дни получения стипендий пить с ребятами в Сокольниках, в пивной у старика Гриши – армянина с синим склеротическим носом, который любил студентов и давал полтораста грамм с пивом в долг или, чаще, под залог. В залог мы оставляли ему портфель с учебниками.
Так вот, чтобы можно было смотреть в глаза людям, когда другие, лучше меня, безвинно брошены в тюрьмы, – я и ходил туда».
В этой главе приведены все сохранившиеся письма и жалобы отца и письма Семена Александровича. Последние настолько точно передают атмосферу того времени, что являются настоящим памятником эпохе.
Первые весточки написаны на каких-то бумажных обрывках, в пересыльных пунктах, часто чужой рукой, поскольку после допросов деда разбил паралич, позднее – на листочках из школьных тетрадок. От письма к письму, по мере того как дед разрабатывал руку, почерк менялся, становясь красивее и убористее.
Сколько же в этих письмах знания, юмора, любви и, вопреки всему творившемуся, преданности России! Кого-то могут шокировать теплые строки Семена Александровича о Сталине в письме за май 1953 года, но из письма (как и из песни) слова не выкинешь, да и Сталина в те времена любили миллионы.
Семенов, хоть и прислушивался всегда к мнению отца, его хорошее отношение к диктатору не разделял и иначе как «гадом» последнего не называл.
Сам Семен Александрович в определенный момент «прозрел» и в одном из писем к сыну в начале шестидесятых охарактеризовал время Кобы «большим и продолжительным несчастьем»...
Поразителен отрывок, где Семен Александрович говорит о том, что начал молиться. Это робкое обращение к Богу «ортодоксального» коммуниста стало (для меня лично) дополнительным свидетельством его человечности...
Все, кто знал деда, рассказывали мне о нем восторженно. Голоса уже очень немолодых людей, вспоминавших его по работе в редакциях, начинали звенеть: «Это был прекрасный человек!», «Это был настоящий интеллигент!»
Какие только лестные эпитеты ни сыпались. Дело было, видимо, в очень бережном и уважительном отношении Семена Александровича к друзьям и коллегам – независимо от возраста и занимаемой ими должности. Он умел объяснить, не унизив, пожурить, не оскорбив.
В каждом старался увидеть Божью искру таланта, посоветовать, поддержать. Самым любимым его «учеником» был единственный сын. Характер отца во многом выкристаллизовался благодаря Семену Александровичу, с малых ногтей привившему ему любовь к русской литературе, истории, природе. Маленьким он вывозил его в лес – слушать пение птиц, смотреть на закаты.
Позднее воспитал художественный вкус – советовал лучшие произведения классиков и современных авторов, читал вслух Пушкина, редактировал первые сыновьи рассказы и репортажи.
Они оставались очень близки до самой смерти Семена Александровича в 1968 году. За год до этого, будто предчувствуя близкий конец, он пригласит сына на свой 60-летний юбилей в такой форме: «Обращаюсь к тебе с просьбой: 15 и 16 июня быть в Москве. 15.06. в 17 ч. (вопреки моим протестам) по мне устраивают панихиду в Конференц-зале СП, а 16-го в 18 часов я собираю своих друзей в Мраморном зале ресторана “Москва”. Прошу тебя на эти часы в эти дни отменить съемки, заседания, ген. репетиции и забыть на худой конец Северный полюс. Все же первое и последнее шестидесятилетие отмечаю. Без тебя мне панихида не в панихиду и праздник не в праздник».
Через год после смерти Семена Александровича вышел роман Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны», который он посвятил памяти отца.
Ольга Семенова
ПЕРЕПИСКА С ОТЦОМ в 1952-1954 гг.
ПРОТОКОЛ от 30 апреля 1952 года
Подполковник Кобцов И.М. *, майоры Моисеев П.М. и Коптелев А.Д. на основании ордера Министерства Государственной безопасности СССР за номером Ч-85 от 29 апреля 1952 года руководствуясь статьей 175—185 УПК РСФСР произвели арест Ляндреса Семена Александровича.
Изъято для доставления в МГБ СССР следующее:
1. Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» и к ней удостоверение № 0116012 на имя Лян-дреса С.А.
2. Медаль «За оборону Москвы» и к ней удостоверение № 037144 на имя Ляндреса С.А.
3. Медаль «За взятие Берлина» и к ней удостоверение № 071331 на имя Ляндреса С.А.
4. Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» и к ней удостоверение № 414966 на имя Ляндреса С.А.
5. Патроны к пистолету разные – 10 штук.
6. Патроны к охотничьему ружью 16 калибра – 7 штук.
7. Копия письма Ляндреса С.А. на имя секретаря ЦК ВКП(б) т. Суслова по вопросу устранения имеющихся в работе Издательства недочетов.
8. Список телефонов Московского Кремля.
9. Материал для книги Уэверли Рута «Секретная история войны», отпечатанный на пишущей машинке.
10. Материал Ляндреса С.А. по вопросу воздействия на человеческое сознание, отпечатанный на пишущей машинке, на 11 листах.
11. Краткий курс истории ВКП(б) с пометками и надписями на полях.
Опись имущества, на которое наложен арест
1. Кровать никелированная. б/у
2. Матрац волосяной. б/у
3. Машинка пишущая «Rheinmetrau».
4. Часы настольные 2-го часового завода в деревянном футляре.
5. Чемодан фибровый черного цвета.
6. Стеллаж для книг сосн. 41,5 м.
7. Книги разные 310 штук.
*Юлиан Семенов не забыл жестокого, грубого полковника Кобцова. Он вывел его в романе «Майор Вихрь» под этой же фамилией в роли негативного персонажа из разведки.
11.8. 1952.
Генеральному прокурору Союза ССР
Тов. Софронову.
ЖАЛОБА
29 апреля 1952 года органами МГБ СССР был арестован мой отец Ляндрес Семен Александрович.
4 июля 1952 года решением Особого совещания он был по 58 ст.п.п. 10 и 11 осужден на 8 лет тюремного заключения в Александровской тюрьме. 6 августа я получил письмо из пересыльной тюрьмы из Ярославля, написанное чужой рукой.
Письмо было от отца. Я выехал в Ярославль и там получил свидание. Моего отца вынесли на руках двое заключенных в сопровождении медсестры...
Его разбил паралич, сидеть он не может, ходить – тем более. На спине у него сплошные волдыри, так как, чтобы перенести его с места не место, его тащат под руки.
И вот этого больного человека после вынесения ему приговора направляют в Александровскую тюрьму. Его в теплушке везут в Александровск, оттуда в Ярославль, Кострому, Киров и, наконец, снова в Ярославль...
В Вологде и Костроме отец лежал 4 суток на каменном полу и не имел, кроме куска черного хлеба, никакой еды...
Это безобразное нарушение основного закона нашей Родины – Закона об уважении человека...
Прошу Вас дать указание прокурору г. Ярославля немедленно перевести моего отца в Ярославскую больницу, где бы ему смогли обеспечить соответствующий уход...
После ареста отцу предъявили обвинение в том, что он, якобы, является запасным руководителем правотроцкистского, бухаринского блока, основываясь на том, что мой отец в период 1934—1942 гг. работал в газете «Известия», причем до 1937 года отец был помощником ответственного редактора газеты Бухарина.
Но люди, ведшие следствие по делу моего отца, по-видимому, не учли, что есть документы, подтверждающие участие моего отца в разгроме троцкистской оппозиции в 1927 году.
Это обвинение отец отверг и опроверг. Следующее обвинение – отец – участник какой-то подпольной националистической организации. Во все время следствия отец ни разу, ни с кем не имел очной ставки, ему ни разу не предъявили ни одного документа, изобличающего его связь с какой-либо организацией. Отец отверг и это обвинение.
Однако в приговоре пункт фигурирует. Далее, отца обвинили в том, что он якобы говорил о том, что «плохо дело обстоит с укрупнением колхозов». Это, конечно, неправда.
По возвращении из Галиниково-Собакино – опытной станции МГУ им. Ломоносова отец на заседании партбюро сказал: «Жалуются колхозники окрестных деревень, что председатель колхоза – пьяница, и срывает укрупнение колхоза». Вот все обвинения, которые были предъявлены отцу.
Никаких документов, уличающих моего отца в преступлении, нет. Нет ни одного человека, который бы мог подтвердить преступление моего отца по 10 пункту 58 статьи. Работники МГБ СССР во время следствия по делу моего отца безобразно нарушали установленные нормы поведения в СССР. Они нарушили Конституцию.
Во-первых: мой отец подписал 206 статью в полубессознательном состоянии, когда у него были разбиты очки. Во-вторых: во время следствия, несмотря на неоднократные требования отца, он не смог ни разу поговорить с глазу на глаз с прокурором.
В-третьих: на 12-й день после ареста отца разбил паралич и на допросы его возили в кресле. В-четвертых: работники МГБ СССР угрожали ему тем, что они засадят его навсегда в сумасшедший дом...
Прошу Вас дать указание, во-первых, в порядке прокурорского надзора затребовать и пересмотреть дело моего отца и, во-вторых, до пересмотра дела, если возможно, дать указание освободить моего отца из-под стражи с тем, чтобы я имел возможность ухаживать за ним и подправить его здоровье.
Товарищ Генеральный прокурор!
Мой отец – честный коммунист, – даже из тюрьмы он мне пишет записку: «Сынок, верь нашей партии, верь товарищу Сталину». Я верю – мой отец будет реабилитирован и в дальнейшем своей работой докажет свою абсолютную честность.
Очень прошу Вас, товарищ Генеральный прокурор, как можно скорее разобрать дело моего отца и, до разбора его дела, дать указание о переводе его в Ярославскую больницу.
12 августа 1952.
Дорогой мой мальчик!
Я все еще в Ярославле. Видимо, ожидают на меня наряд из Гулага МВД. Сейчас главное для меня – научиться ходить и предотвратить дальнейшее катастрофическое высыхание руки... Физическая полноценность укрепит меня в противостоянии всем преследователям, и я сумею наконец собраться с силами и мыслями, чтобы написать по существу моего пустячного и тенденциозного дела.
Целуй всех очень крепко.
Папа Сеня.
Август 1952 года
Дорогой папулька!
Помнишь, твоей первой книгой, изданной в Госкомиздате, была книга тов. Фучика...
Папулька, будь стоек! Самую большую боль мне доставляет то, что мне товарищи из охраны говорят, что ты плачешь. Папулька, милый, возьми себя в руки. Я надеюсь, что тов. старший лейтенант передаст мне от тебя бодрое письмо.
Еще раз – самое главное – обуздай свои нервы. Не расстраивайся, будь настоящим коммунистом, каким ты был всегда. Свидание, конечно, нам с тобой здесь товарищи дать не могут.
Даже первое свидание нам дали только из-за любезности начальства. 13 сентября нам дадут свидание обязательно.
Я был на приеме у зам. Главного Военного прокурора Сов. Армии Т. Китаева. Я передал ему свою государственную жалобу. Исход возможен такой: либо тебя восстанавливают во всех правах, ты снова становишься полковником, членом партии, либо тебя освободят по состоянию здоровья.
Должен тебе сказать, что первое гораздо более вероятно. Ты сам обязательно напиши тов. Косыгину, Берия, Ворошилову. В своей жалобе я писал о состоянии твоего здоровья, о твоем деле, и о нелепости его и о ведении следствия. В отношении вещей, – не беспокойся, – я был у т. Ермакова – нач. ОИТК, и он сказал, что все твои вещи будет нести конвой, сколько бы вещей ни было.
Еще раз прошу тебя, если ты хочешь, чтобы я спокойно и твердо боролся за тебя, а если за тебя, то значит и за себя, то не плачь, не нервируй себя. В этом залог моего спокойствия и твердости. Нужно очень желать, и тогда все желания сбудутся...
Я уверен, товарищ старший лейтенант скажет мне, что ты был спокоен и не нервничал, иначе я буду очень нервничать. Мое спокойствие зиждется на уверенности в том, что ты будешь молодцом.
Сейчас я шлю тебе 4 пачки «Москва—Волга», – других, к сожалению, нигде не смог найти и 100 рублей.
Папуля, свидание нам сейчас дать не могут, и обижаться на это нельзя. Я скоро с тобой увижусь, и мы водку пить будем, а как же! Пиши, что тебя надо, все пришлю или привезу. Напиши, куда, что и в каком аспекте писать еще.
Крепко целую. Будь молодцом. Твое здоровье – мое здоровье. Твое спокойствие – мое спокойствие.
Юлька.
Август 1952 года
МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР тов. КРУГЛОВУ
ЖАЛОБА
Мой отец Ляндрес Семен Александрович, 1907 года рождения, 4 июля по приговору Особого совещания был осужден на 8 лет тюремного заключения в Александровской тюрьме Иркутской области.
Как мне стало известно, на 12-й день следствия отца разбил паралич, однако это не помешало начальнику Бутырской тюрьмы обмануть моего отца, сказав ему, что его отправляют в г. Александров под Москву «на излечение».
Отца, который не может двигаться, без сопровождающего отправляют в Александров, затем в Ярославль, в Вологду, в Кострому, в Киров и, наконец, снова в Ярославль.
В Ярославле отец объявил голодовку, и после этого по решению врачебного консилиума ему было запрещено дальнейшее движение к месту «излечения».
Я очень прошу Вас, тов. Министр, дать указание в ГУЛАГ МВД немедленно перевести отца в Ярославскую больницу и там создать врачебную комиссию, которая решит, возможно ли дальнейшее пребывание моего отца в тюрьме?
Сейчас у меня создается впечатление, что кто-то хотел отделаться от отца. А о порядке ведения следствия и об «обвинениях», предъявленных отцу, я подал жалобу Главному Военному прокурору.
Сейчас отец находится, по существу, при смерти, и я очень прошу Вас отцу помочь.
15 августа 1952 года
Дорогой мой сынок!
После свидания с тобой я все пытаюсь собраться с мыслями и написать Ген. прокурору и тов. Поскребышеву, но физически я этого сделать не могу, а продиктовать здесь на пересыльном пункте некому.
Главное (5 строк вычеркнуто тюремной цензурой) бы я был в состоянии, мне не составило бы труда изложить, как ловко воспользовался следователь моим состоянием и абсолютной честностью и изобразил меня групповщиком.
Когда я это понял, то попросил свидания с прокурором 5 управления подполковником Старичковым, но ему, видимо, не сообщили нарочно и опять являлся следователь с вопросом: «А зачем вам прокурор?»
Так я с прокурором наедине и не поговорил, а при подписании 206-й я дело только просмотрел, т.к. очков у меня не было и, кроме того, был приступ.
Если Ген. прокурор посмотрит оригинал дела, то увидит, что подпись «ознакомился и прочитал» написана рукой следователя.
23 августа 1952 года
гр-ну Ляндресу Ю. С.
Подтверждая получение Вашего заявления, сообщаю, что нами дано указание об обеспечении Ляндреса С.А. необходимым лечением.
Начальник отдела МВД СССР.
Сентябрь 1952 года
Дорогой мой старичок!
Ничего страшного, если на пересылке воруют вещи, – новые вышлю. Что г. Владимир – замечательно! Значит, прокуратура СССР очень помогла. Несколько зароков:
1. Держись молодцом, как никогда.
2. В клинике требуй помещения в отделение для легких больных.
3. Главный упор: встать на ноги, выйти из-под опеки врачей и начать работать.
4. Ничего, что на пересылке было трудно, – все наверстается в больнице. Главное, старайся в больнице стать на ноги и начать понемногу ходить. Значит необходимо вложить все свое старание, всю свою волю, всю любовь ко мне в одно великое желание – встать.
Тут же по приезде подай заявление о свидании и немедленно сообщи. Передал тебе варежки, шарфик и гимнастическое трико.
Очки вышлю дня через два. Все у нас живы-здоровы. Как только приедешь во Владимир, вышлем деньги и посылку тут же. В общем, дальше Владимира ты уже никогда не поедешь. Владимир – пункт твоего назначения.
Как только себя почувствуешь лучше – требуй отправления на работу по специальности (таково постановление Совета мин. – заключенных использовать по специальности).
Дома все в полном порядке. Если, повторяю, было трудно на пересылке, во Владимире будет легче. Главное тебя поставить на ноги. Ведь у тебя только явления послепараличного характера и только. Ведь так я понимаю?!
Судя по истории болезни, у тебя явления после паралича, головных болей нет, галлюцинаций тоже. Значит, твоя болезнь заканчивается. Тебе надо встать, начать ходить, начать работать.
Итак, еще и еще раз: на что ты должен акцентировать внимание врачей – пусть тебя поднимут на ноги. Из больницы пиши сразу же – что надо, каково положение, когда можно получить свидание. Крепко целую.
Твой Юлька.
3 сентября 1952 года
Дорогой мой мальчик!
Вот и начался твой новый, 4-й учебный год! Пройдет всего лишь 96 недель, а если исключить каникулы, то через 72 недели ты получишь диплом.
Сколько нужно выдержки для того, чтобы полностью исключить легкомыслие при сложившейся ситуации, с успехом преодолеть все трудности и, несмотря на то, что я явился источником твоих небывалых огорчений, я надеюсь, что ты меня не подведешь и так хорошо организуешь свое время, учебу, общественную деятельность, включая лекции, что будешь примерным на курсе.
Если этого не будет, то ты меня обрекаешь на такое угрызение, которое можно сравнить только с пережитым. Ты этого, конечно, мой дорогой сын, не допустишь.
Очень важно знать цену людям, памятуя, что во многих живы проклятые шопенгауэровские черты и повадки небезызвестного статского советника, показанного в произведении А.К. Толстого.
Забыв это (особенно теперь), ты можешь в своем лице лишить меня единственной опоры, надежды и причинить огромные дополнительные неприятности маме. Одним словом, памятуй: «В много-глаголении несть спасения».
Поцелуи и нежные объятья это не те слова, которые могут выразить мои чувства к тебе. Будь здоров, мой хороший, будь умным, не зарывайся, береги себя. Каждая моя кровинка и слеза с тобой теперь, как и прежде. Кланяйся, желай здоровья и дружбы всем родным.
Твой папа.
Главная Военная Прокуратура Советской Армии
Гр-ну Ляндресу Ю.С.
22 сентября 1952 года
Ваши жалобы по делу Ляндреса С.А., поданные на имя председателя Центральной ревизионной Комиссии ВКП(б) тов. Москатова и переданные на разрешение в Главную Военную Прокуратуру Советской Армии, рассмотрены.
Проверкой установлено, что Ляндрес С.А. за совершенное им преступление осужден правильно и оснований к пересмотру решения не имеется.
Ваши жалобы, как неосновательные, оставлены без удовлетворения.
Зам. Главного военного прокурора Советской Армии
Генерал-майор юстиции Д. Китаев.
8 октября 1952 года
Спасибо, родной мой, за поздравления с Днем твоего рождения...
В эти часы 8 октября 1931 года я рыскал у окон родильного дома, в котором шла борьба за жизнь мамы, а тебя, безнадежного, вытащили щипцами, вывернув тебе руку и с рваной раной на лбу и около уха...
При этом голову тебе вытянули, как гамбургскую колбасу и сделали ее круглой, как кочан.
Боже, сколько тревоги, страдания и счастья. Затем, к ужасу моему, я обнаружил, что ты совершенно плешив и украдкой от мамы стал тебе, годовалому пузырю, брить голову...
А потом я обдал тебя холодной водой, как-то повис с тобой на одной руке над глубокой речкой, а в Малаховке напоил пивом, а в Клепиках посадил в самолет У-2 и заложил над озером глубокий вираж и тебе было три годика и разное другое.
Все это встает перед моими глазами и заполняет все мое существо мыслями о тебе и счастьем, что ты есть и будешь многие десятилетия и целеустремленным трудом увековечишь в делах своих на пользу народа память о своем взбалмошном романтике отце.
Учись, сынуля, будь крепок, уплотняй мозг знаниями и дисциплиной. Знай, институт сам по себе знаний не дает. Знания надо брать с бою, трудом, наблюдательностью, невозмутимым спокойствием и жаждой преодолеть трудности без внешней аффектации, памятуя белорусскую мудрую поговорку: «Не радуйся в счастье – не бедуй в беде».
Обнимаю тебя, мой славный мальчик, дорогой мой друг.
Папа твой.
10 октября 1952 года
гр-ну Ляндресу Ю. С.
На Ваше заявление от 3 октября 1952 года в адрес Начальника Управления МВД Ярославской области сообщаю, что свидание Вам с Вашим отцом может быть разрешено только по прибытии последнего к месту наказания.
Начальник части Малков.
12 октября 1952 года
Здравствуй, дорогой Юлианка!
Вчера вечером получил твое заказное письмо от 7.10. Большое спасибо, сынок. Твои письма помогают мне жить и выкарабкиваться из болезни.
Спешу просить тебя о следующем: не высылай мне лыжного костюма и валенок. Это пока лишняя обуза. Если же в будущем понадобится, то я напишу. Надеюсь, эта открытка дойдет своевременно и тебе не придется зря трудиться.
Юка, здесь какой-то тип ко мне привязался (Гаврилов) – фальшивомонетчик, и, чтобы отвязаться, я дал ему твой телефон. Выслушай его (но не дома) вежливо и отшей. Это опасный грязный тип и видимо лягавый.
Вообще должен тебе сказать, что я пользуюсь уважением у урок, пацанов и фашистов (58 ст.). Беру спокойствием и молчанием.
Был случай, когда один урка меня обобрал, появились два других, разоблачили его как урку без закона (есть законные и незаконные), объявили пацаном и заставили его все вернуть.
О некоторых типах я тебе напишу, если цензор пропустит. Больше курева не посылай. Появились папиросы в ларьке.
Целуй и обнимай Броничку, Иду, Зяму и Илюшу, Гальку, Ирочку, Кларочку, Юрку и других.
Всегда твой папа.
26 октября 1952 года
Мой милый, дорогой папулек!
Сейчас иду на почту посылать тебе посылку и бандероль.
В посылке: 4 банки сгущенного молока
2 пачки сахару
1 банка с русским маслом, перемешанным с луком
400 гр конфет мятных
3 лимона
9 витаминов С
9 пачек папирос «Спорт»
1 пачка печенья
1 банка шпротов
1 банка лещ в томате – когда начнешь кушать – переложи в блюдечко.
В бандероли посылаю тебе —
1) 1 папку для бумаг – черную, новую
2) 2 блокнота
3) 1 набор почтовый и в нем
4) 1 ручка
5) характеристики – 9 штук
Папуля, очки по твоему рецепту уже отдали, военные характеристики пришлю в следующий раз.
Характеристики от 1) правления ДК Коммунар, 2) Бордадина, 3) Локомотива, 4) Орджоникидзе, 5) от Известий, 6) от ЦК, 7) от ЦКПб, 8) из Института Здравоохранения от Виноградова, 9) из Университета.
Штанишки для гимнастики тебе вышлю в следующий раз, – т.е. дней через десять.
О делах сообщу тебе подробно в письме, которое отправлю во вторник, а сейчас бегу на почту. Крепко целую тебя, дорогой, желаю всего хорошего.
Твой Юлька.
27 октября 1952 года
Мой милый и дорогой папулек!
Как ты поживаешь, как недуги свои лечишь, как скоро пришлешь мне письмо, в котором известишь, что такого-то числа стал на ноги и, с помощью или без помощи санитара или костыля или, что лучше всего, просто с палочкой, прошелся по двору. Сделал 15 шагов.
Это было бы, несомненно, нашей с тобой первой радостью со времени 29.4.52 г. А как известно, первые радости – это звенья одной цепи радостей.
Папулька, очки я тебе, к сожалению, послать не смог, ибо окуляры твои еще в стадии приготовления. Как только они будут приготовлены, в самый что ни на есть в тот миг, они буде водворены в вату, а затем в коробочки – ибо я делаю две пары – и посланы тебе.
У меня все по-старому. Сейчас много и интересно занимаюсь – очень интересные материалы есть, вернее появились, по Афганистану. Думаем вместе с Лешей написать что-нибудь интересное в сопоставлении: жизнь несчастной женщины афганской и полная творчеством жизнь женщин Таджикистана.
Очень интересно и наглядно должно получиться. Трудно, правда, со статьями по философии, – мы их тоже думаем опубликовать, авторов мало – бегаем за ними, а застать их очень трудно. Но так или иначе мы этих авторов – очень уважаемые между прочим и хорошие люди, – застанем, и они нашей редакции помогут...
Сейчас уже час ночи, тихо кругом, – очень люблю заниматься и писать тебе письма по ночам. Чего тебе еще о новостях сообщить? Вроде ничего.
Да, ближе к делу – давай-ка, папулька, испросив разрешения у начальства больницы, – начинать писать, хотя бы по одной страничке в день. Напиши мне, о чем ты хочешь писать, – в каком стиле – очерк, повесть, рассказ?
