Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."

В своей «Науке поэтики» Гораций говорит, что характерной чертой стариков является неумеренное расхваливание прошлого... Верно. Я постоянно ощущаю свою старость, хотя мне нет и сорока, я боюсь будущего, я мечтаю, чтобы все было, как было или как есть. За это я вынесу обвинительный вердикт кому угодно. Жизнь – это борьба с окружающими за выживание. Идеи, лозунги, призывы – мура собачья. Надо честно служить тому, кто платит. И запретить человечеству проклятое право на вопрос.

Нет ничего страшнее вопроса! Бойтесь вопросов, товарищи! Под знаменем партии Ленина—Сталина – вперед к победе коммунизма! Чего аплодируете, олухи?! Серьезно верите в эту сказочку для бедных? Эх, вы... Служить надо! Как фельдфебели! Учитесь служить!

Знаете, как плакал Ульрих накануне этого процесса?! Не знаете. А я знаю. Он же не каменный, его Бухарин в двадцать пятом спас от исключения из партии... Так вот, Сталин узнал, – наверное, радиотехнику провел во все наши квартиры, – про эти слезы сатрапа, пригласил его к себе, обласкал и посоветовал: «Боритесь за Бухарина, товарищ Ульрих... Помогите выявить правду... Мы очень на вас надеемся... Вы же знаете одержимость Вышинского, знаете, сколь фанатичен Ежов. Помогите правде, товарищ Ульрих...» Почему я так открыто говорю с вами?

Да потому, что ненавижу Идею! Я ею брезгую! И – поэтому – я ей нужен! Ее вывернули наизнанку, ей теперь потребны служаки – без ума и сердца. И я хочу взять бога за бороду. И – возьму! Вот тогда и разберемся с растреклятым Октябрем семнадцатого, большевистско-жидовским заговором немецких масонов! Всех одену в ватники! Все у меня шеренгой ходить будете! Сталин вот здесь, – показал на скамью подсудимых, – признается, что получал деньги от Гитлера, Чемберлена и Деладье!

Скажет, что был шпионом и диверсантом! И вы, все вы, тоже признаетесь, не верите? Пари! Засмеявшись, чуть пританцовывая, Иевлев возвращается на место. УЛЬРИХ. Подсудимые, вами получены обвинительные заключения? Бухарин, Рыков, Крестинский, Раковский, Ягода, Гринько отказались от защитников... Может быть, вы изменили свое решение? (Оглядывает скамью подсудимых.) Нет? Хочу разъяснить, что каждый из вас имеет право на защитительные речи – вне зависимости от последнего слова... Суд разъясняет, что вы имеете право задавать друг другу вопросы по ходу разбирательства и давать свои разъяснения... Понятно? (Снова оглядывает подсудимых, кивает, захлопывает папку.)

На авансцену выходит прокурор ВЫШИНСКИЙ.

ВЫШИНСКИЙ. Я, Вышинский Андрей Януарьевич, начал борьбу с ленинизмом еще в девятьсот седьмом, когда сидел в одной камере бакинской тюрьмы со Сталиным. Мы тогда подружились – он помог спасти моего брата, анархиста, от петли, хотя я был меньшевиком, а он причислял себя к фракции большинства. Он и тогда был особым человеком, истинным паханом, лишенным интеллигентских штучек Красина, Каменева, Таратуты и прочих ленинских вайнштейнов... Он спас меня и в двадцать третьем, во время партийной чистки: какая-то сволочь докопалась до моего приказа на арест немецкого шпиона Ленина...

Я действительно отдал такой приказ, когда был одним из московских прокуроров, – в июле семнадцатого. Мы тогда смогли арестовать и бросить в тюрьму Троцкого, Каменева и Луна– чарского... К сожалению, Бухарин был неуловим... Однажды я приехал в Питер и встретил на Невском Сталина, это был август семнадцатого... К нему у нас, у Временного правительства, претензий не было, его не только не арестовали, за ним даже не следили, он жил по своему паспорту... Мы выпили кофе у «Дюшеса», он еще посмеялся: «Андрюша, хорошо, что помнишь старую дружбу, в случае чего – обращусь за помощью...» Кстати, ему это не требовалось – осторожен: за восстание не голосовал, в ночь переворота в Смольном не был, отсиживался в безопасном месте...

Умница, в случае нашей победы ему бы виселица – как Ленину, Троцкому и Бухарину с Крестинским – не грозила... Я считал, считаю и буду считать, что ленинизм – худшее из зол, какое только может быть. Это обман нации, сладостная, расслабляющая иллюзия. Для России, для этого народа, тысячелетиями оторванного от Европы, народа горизонтального, раб– ски-покорного, всяческая демократия, любая активность, – вне приказа Абсолюта, – противопоказана, ибо ведет к слепому бунту. Гениальность Сталина заключается в том, что он взял этот народ в ежовы рукавицы, стал их богом и цезарем!

Со временем он накормит их, даст им комнаты и оденет в драповые пальто. Со временем. Сейчас, однако, мы должны быть военным лагерем, который сметет надменную Европу и заставит ее работать на нас. Из прокурора темной России я сделаюсь прокурором Европы. Я понимаю, зачем Сталин спас меня тогда, в двадцать третьем, когда он только начинал свое восхождение на русский трон. Я был нужен ему для того, чтобы уничтожить ленинизм, как идейное течение революционной мысли!

Я, именно я, Андрей Вышинский, доказал человечеству, что все члены ленинского Политбюро на самом деле были немецкими агентами. Все, кроме Сталина! Начиная процесс против Каменева и Зиновьева, я понимал, что на кон поставлена моя голова: если бы хоть один из них отказался признать себя виновным, Сталин был бы вынужден посадить на скамью подсудимых меня: «Меньшевистский заговор против ленинской гвардии». Но Ягода сработал сценарий показаний чисто, поэтому сегодня я должен расстрелять моего друга Ягоду – свидетель должен быть убран... Ежов с ним поработал в камере – признается во всем...

Пусть попробует не признаться: его тринадцатилетнего выблядка станут пытать у него на глазах... Да и потом – ленинисты: «наша гибель угодна партии – возьмите наши жизни»... Впрочем, не столько ленинисты, сколько русские, – примат массы, верность общему, полнейшее пренебрежение к Личности... Мне уже немало лет... Я жил в стране, где нельзя оставить по себе память, – царствует их вздорная идея коммуны, всеобщее равенство... Но я оставлю по себе память! Я войду в бессмертие – пусть Нероном, и то лучше, чем гамлетовский череп... «Проксимус сум эгомет михи!» – «Я себе самый близкий!»

БАТНЕР. Обвинительное заключение по делу Бухарина, Рыкова, Ягоды, Крестинского, Ваковского, Розенгольца, Иванова, Чернова, Гринько, Зеленского, Бессонова, Икрамова, Ходжаева, Шарангови-ча, Зубарева, Буланова, Левина, Плетнева, Казакова, Максимова-Диковского и Крючкова, обвиняемых в том, что они по заданию разведок враждебных к Советскому Союзу государств составили право-троцкистский блок, поставивший своей целью шпионаж, вредительство, диверсии, террор, свержение соцобщества и восстановление власти буржуазии... Это прежде всего относится к врагу народа Троцкому. Его связь с Гестапо была исчерпывающе доказана...

ВЫШИНСКИЙ. Я протестую! Почему в тексте обвинительного заключения слово «гестапо» – это кошмарное учреждение гитлеровцев, где пытают нас, ленинцев, – написано с большой буквы?!

УЛЬРИХ. Протест не принимается! Правка внесена лично товарищем Сталиным! Иосиф Виссарионович написал «гестапо» с большой буквы. Прошу прокурора не мешать чтению обвинительного заключения! Это мешает подсудимым товарищам сосредоточиться!

ВЫШИНСКИЙ (выходит из-за стола). Я постоянно окружен провокацией... Кожей, спиною, каждой своей клеточкой я ощущаю злобную ненависть всех тех, кто подобострастно кланяется мне в коридорах... Ягода выделил мне пять охранников, когда я готовил расстрел Каменева, Зиновьева, Пятакова, Серебрякова...

Потом этих охранников расстрелял Ежов и выделил мне шесть новых костоломов, которые следят за каждым моим шагом, пишут доносы, просматривают записи, роются в портфеле... Когда я пришел к Ежову, – туда вызвали Бухарина подписывать двести шестую статью, – и спросил Николая Ивановича, признается ли он в своей шпионской деятельности, тот удивленно посмотрел на Ежова: «Коля, как вам не стыдно?! Уберите этого мерзавца!

Мы написали сценарий показательного суда не затем, чтобы разыгрывать в кабинете Феликса Дзержинского дешевую комедию»... И Ежов вытолкал меня из кабинета! Как шлюху, после того как ей попользовались сладострастные маньяки... Ах, Коля, Коля, поглядим, чья возьмет, ты ж большевик, Коля Ежов, ты ж идейный, ты водку пьешь с утра от страха, а я веду борьбу со всеми вами и не имею права на проигрыш! Я хочу жить на Николиной Горе, в уютной дачке Серебрякова, которую я взял себе, когда этого лениниста бросили в подвал и начали ломать ему кости... Я хочу гулять вечерами по тихой дороге, слушать стон сосен, внимать страстному крику безумных вальдшнепов, читать Цицерона на веранде, наслаждаясь тишиною, одиночеством и сопричастностью с вечностью...

БАТНЕР. Связь Троцкого с гестапо была исчерпывающе доказана...

На авансцену выходит Адольф ГИТЛЕР.