Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 85 страниц)
Целую 1 млн раз.
3 мая 1965 года
Чехословакия.
Карловы Вары.
Дорогая Тегулепочка и Дуняша – золотые мои!
Только сейчас разогнул спину после романа, который я уже в третий раз перелопачиваю на кино – под Борю и Клебанова. Они – молодцы, предложения были клевые, но я от него уже устал.
Тут очень красиво. Утром, когда я спускаюсь по горной дороге пить воду, там внизу, на галерее, где киряли водичку Гете, Шиллер, а равно и Карл Маркс, – включают музыку и играют Штрауса – все как сто лет назад.
Обслуга великолепная и очень заботливая, места для прогулок восхитительны. Я упиваюсь, бродяжничая один с шести утра, после – перед обедом и после ужина.
Сегодня первый день, как установилась хорошая, солнечная погоденка, а вчера проснулся – весь в молоке. Я живу высоко над городом, на вершине горы, поэтому туман здесь плотный и осязаемый.
Рано утром, в реке, которая несется с гор, ловят форель. Город сам по себе – невозможно красив, хотя очень много готики, но она – настоящая, старинная, а потому – очень искренне вписывается в тутошний пейзаж.
И тихо, очень тихо, только внизу в открытые окна доносятся дитя-чьи голоса. Очень волнуюсь за вас – как всегда вижу сумасшедшие сны и т.д.
Пожалуйста, будьте молодцами, золотые мои. И больше живите на даче, право слово. Обживайте ее как следует. Я завтра съезжу в Прагу и после напишу тебе, Тегусь, – срочно к моему приезду покрасить стены либо оклеить их обоями.
Очень хочется приехать уже, чтоб все было – шла – играла босиком. Если у тебя возникнут какие-либо сомнения – произведи переоценку ценностей и зайди к моим и твоим друзьям на Арбат * – они нам помогут с ремонтом до моего возвращения.
Словом, завтра вечером или послезавтра утром – т.е. 4-го я напишу тебе, как быть с дачей – то ли ждать моего возвращения и потом вместе будем ворошить, то ли начать уже сейчас, до моего приезда.
Подыскивай постепенно кого-нибудь нам на дачу, ты сама поняла, что тот альянс, который мы имеем, – не всегда прочен и очень подвержен настроениям. Так что – думай сама. Боюсь, что я тут опять оказался прав, Катечка.
Ну, что еще? Скажи Дунечке, чтоб хорошо себя вела, – тогда я привезу ей интересные подарки. Пусть это у тебя будет пряник в воспитательной работе.
И – снова прошу – живи больше на даче, не оставляй там их одних надолго, будь с Дунечкой – ты ж знаешь, как это интересно, быть с ней. Сейчас, после того как закончу кропать для Бори Голубовского пьесу, сяду за «Дунечку и Никиту». Многое уже вижу, что получится – не знаю, боюсь, что ничего не получится, но писать это очень хочу.
Как там наши Боварчики? ** Целуй и приветствуй их от меня. Ну вот, пока я отписался. Послезавтра снова напишу тебе, золото мое. Целуй Дунечку сто раз и саму себя – столько же.
Обнимаю вас нежно и желаю вам счастья и всего, чего «хочите», дорогие мои.
* «Друзьями на Арбате» Юлиан и Екатерина Семеновы называли ломбард на Арбате, в который они в молодости постоянно наведывались, залатывая дыры в семейном бюджете.
** Так Юлиан Семенов называл супругов Боровиков.
11 мая 1965 года
Чехословакия
Карловы Вары
Е.С. Семеновой
Каток, родной!
Шлю тебе цидульку с Плахеточкой. Я заскочил к нему в Прагу, он летит в Москву, и я шлю тебе с ним поцелуй. Завтра вернусь в «Империал» и напишу тебе длинное письмо.
Все очень хорошо, малыш, очень по тебе скучаю и очень вас люблю. Тегочка, Иржи будет в Москве в командировке – официально 7 дней, но он хочет остаться в Москве еще дня на три по своим литературным делам, а срок в гостинице уже кончится. Так что ты дай ему пожить у нас – или в городе, или на даче, где тебе будет в то время удобней его оставить.
Малыш, забыл: уезжая с дачи, выключай газ, заворачивая баллон, а не только кухню.
Ну вот, все накоротке.
Я обнимаю тебя, Тегулепа, и очень люблю. Целуй нашу Дунечку.
1965 год (без даты)
Мой друг!
1. Ближе нас с тобой – нет никого в мире больше.
2. Среди тех, кто окружал тебя в течение нашего десятилетия, я жил эти десять лет, и от них, от этих твоих соседей, зависело и зависит в громадной мере судьба всего того, что я пишу.
Они вольны разрешить это или запретить. Уплатить деньги или отказать нам и обречь нас на голод. Восславить роман или оплевать его.
3. Ты спасалась, плача в подушку и перечитывая мои письма – мне спасаться негде, а плакать я разучился с юности.
4. Если не мы с тобой станем охранять друг друга и друг друга щадить – то пощады нам ждать неоткуда, право слово.
5. Дунечка не должна никогда слышать ничего из наших вполне возможных размолвок – иначе нас с тобой ждет судьба Ноздриной *.
6. Если мы с тобой не будем верить друг другу, то тогда нельзя быть вместе. Недоверие по пустякам (пьянка с друзьями, заход в ВТО, загул вместе с Туренком в бане) подрывает основы основ и расшатывает веру друг в друга.
7. Если ты думаешь, что я во всем верю тебе в аспекте верности – кровать, подъезд, курорт и т.д., то ты глубоко ошибаешься: я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но унижать тебя скандалом неверия – я считаю сугубо обидным для меня самого и для тебя, любимая моя.
8. Сейчас, чтобы выкупить дачу, я должен быть как лошадь: мое спокойствие в работе зависит только от тебя одной – ты должна спасать меня и от всех и от меня самого.
9. Давай верить только друг другу, малыш, – и мы с тобой будем самыми счастливыми людьми. Я без тебя не могу жить, просто никак не могу. Но не вынуждай меня лгать тебе по пустякам, если я, без предварительного звонка к тебе, зашел куда-то пожрать или попить.
Нет никого счастливее мужчины, которому верят и который знает это: он незыблем и непоколебим.
Подо всем этим могу расписаться кровью. Обожаю тебя и страшно люблю и никого не хочу, кроме тебя, тегулепочка моя бесценная и нежная.
10. Теперь о даче. Да, да, да, ты во всем права! Но ты, только ты и никто другой обязана отвечать за мое спокойствие на даче.
11. Поверь, легче улыбнуться, посмеяться, пригласить к чашке чая и элегантно отшить, но обязательно элегантно. Важно прослыть не грубиянкой, но женщиной, которая ТРЕБОВАТЕЛЬНА в выборе знакомых. И чтоб не было выпендривания и грубости. Это все – за тобой, и только так.
* Отношения родителей Юлиана Семенова в конце их совместной жизни сильно испортились, и они расстались.
Монголия
ноябрь 1965 года
Сей бай ну! Здравствуйте, дочечки Катя и Даша!
Как вы там дышете-можете? Каток, мне про тебя и про актера Виктора Коршунова показывали плохие фильмы. Нехорошо! Причем показывали неотвязно, как лекцию: только усну – и снова про то же.
Потом я во сне же пошел покупать тебе подарок к Новому году и купил – точно помню – за 5 рублей венгерской валюты игрушку – космонавт в состоянии невесомости.
Эта игрушка тебе не понравилась, и я ее подарил Дунечке, которой игрушка эта понравилась. Вот так-то. Как твой радикулит? Как дунечкина школа? Как инвалидность Юрки?
Я не успел обговорить с тобой и тысячной доли тех вопросов, которые меня волнуют и терзают тут. Как «Дунечка и Никита» в журнале? Как в кино? Как роман в «Москве»? Как лит на пьесы?
Б 045.67(или 66) – Галина Борисовна, секретарь Евсеева, позвони к ней и узнай, дали ей на распечатку Блюхера или нет. Позвони в «Мол. Гвардию» – Д 11500 доб. 2-40 – товарищ Сякин и узнай, как лит на повесть.
Позвони в Москву – узнай, как роман у Дианы Тевекелян. И хорошо бы, чтобы ты мне позвонила числа 18—19-го – я, верно, уже вернусь из пустыни Гоби, куда еду бить волков и джейранов. Можешь сказать об этом Санечке * – пусть позавидует. Правда, там нет дорог и рядом Китай и на сотни верст – одна пустыня, но мы едем в двух машинах, так что все будет здорово, по-хемовски.
Придумал большой рассказ про эту будущую охоту – длинный, грустный, исповедальный. На мой здешний сценарий ставится большая карта: даже на торжественном докладе в театре в присутствии секретарей ЦК министр культуры говорил о том, что ваш покорный слуга прибыл в Улан-Батор для работы над будущим совместным фильмом.
Страна очень своеобычна, народ прелестный, относятся ко мне очень нежно – сие приятно. Был на Селенге, на севере, – там сказочно красиво, махал на конях за оленями, убил лису и множество всяческих куропаток – они там не пуганые, как куры.
Что еще, малыши мои золотенькие? Сегодня осматривал поразительные дворцы богдо гогена, это буддизм, очень сдержанно, в то же время роскошно. Первый богдо – хан Монголии был великим мастером по бронзе – он делал поразительных богов и эротических богинь.
Деревянные макеты громадных храмов – рай в представлении буддистов – сделал известнейший здешний мастер, жестокий алкоголик. Очень интересны шелкографии одного дня Монголии – с охотой, любовью, ненавистью – эдакая этнографическая зарисовка жизни народа.
Интересен ад на шелку – кишки отдельно, кое-что висит отрезанное, а над входом в храм – ужасные рисунки безглазых, расчлененных людей: это ожидает не верящих в желтую религию Будды.
Очень мне понравился один из богов: у него на голове пять черепов: он сохраняет людей от пяти самых страшных – по буддизму – зол: неразумных любовных увлечений, глупости, нервозности, зависти и жадности.
У здешних богов по двадцать четыре руки и по шестнадцать ног – чтобы драться за религию с неверующими, и три глаза, чтобы обозревать три времени: будущее, настоящее и прошедшее.
Я гадал на своих трех косточках – фильм должны запустить в августе. Каток, пойди, если можешь передвигаться, в абонемент б-ки Исторической к женщине, которая ко мне хорошо относится, посмотри у нее номер моего абонемента и вместе с ней покопайся в каталоге – поищи мне книги про Унгерна, Монголию, про процесс Унгерна в Иркутске в 21 году и все это закажи к моему приезду – я засяду покопаться в архивах и библиотеках.
Позвони к Юре Егорову – узнай, как с кино.
К тебе позвонит товарищ Назаров, председатель кинокомитета Таджикистана по поводу «Дип. агента» – дай ему книгу без злобинского автографа. Он думает по ней делать совместный таджикско-афганский фильм. Он к тебе позвонит, ты ему книгу отпульни.
Как там Костюковский? Прописали Марию или нет? Накатал он на меня телегу за это? Не знаешь? Что с Боровиками? Хотя я все это тебя спрашиваю, а ответ, видимо, получу в Москве, если, Бог даст, все будет хорошо.
Мечтаю о том, как мы втроем встретим Новый год. Это, верно, будет божественно. Я обязательно напьюсь и суну голову в снег. Я почему-то все время мечтаю сунуть голову в снег. В свой пахринский снег.
Сейчас иду на прием по случаю тридцатилетия Монголкино, так что закругляюсь. Завтра буду смотреть богослужение, пить чай у верховного ламы, потом пойду на народную борьбу, это очень красиво, а послезавтра, видимо, отправлюсь туда, на юг, в Гоби, или куда-то поблизости: там одна юрта на сотни верст, громадные отары джейранов, табуны лошадей и волки, а рядом китаезы.
Здесь я все время очень вспоминаю Экзюпери и Хема – особенно когда был в горах на Селенге и в Дзельтыре. Охотник, с которым я подружился, очень красиво зовется – Дэмбредь.
Ну вот, пока все, дорогие мои девочки. Дай вам Господь всего наилучшего. Целую вас нежно, обымаю и желаю счастья и чтоб все было хорошо. Смотрите в три глаза за Дунечкой. Плохого мне, правда, про нее не показывали, но все равно.
Да, чуть не забыл: пусть Владимир Самойлович Марон, директор «Пароля», пришлет мне сюда на посольство числа двадцатого телеграмму с вызовом на обсуждение. Телефон у него такой: АИ12583 – служба и И70607 – дом.
Скажи ему, что из двух проб Блюхера интереснее тот актер, что старше, по-моему, это Евстигнеев из «Современника».
Что касается Епифанцева – Постышева, то тут я пока ничего сказать не могу, пока не определится вопрос с Ефремовым.
Целую и обнимаю. Ваш Борода.
* Писатель-фронтовик, страстный охотник и друг Юлиана Семенова Александр Беляев.
Монголия
декабрь 1965 года
Дорогие девочки!
Что-то мне без вас немыслимо затосковалось. Завтра я уезжаю – на день Гоби отложилось в связи с юбилеем студии, когда все крупно закладывали кое-что за кое-чего.
Уже начал считать дни до отлета к вам: сего дни 13-го, понедельник, а самолет уходит 24-го, то есть через одиннадцать суток. Шесть или семь из этих суток я буду в отъез– де.
А когда в дороге – время, кажущееся чудовищно медленным, тем не менее пролетает куда как скорей. Да и потом тамочки грандиозная, говорят, охота. А вообще я бы мог уже завтра вылететь в Мофку и сесть на полмесяца в архивы и в б-ки и начать работать – канва готова.
Сегодня ты, Тегочка, приснилась мне в голубом платье, ужасно красивая – входишь в старую квартиру и спрашиваешь меня, можно ли тебе навещать меня почаще. Какая-то дичь и мура. А растолковать сон некому. Сие – прискорбно.
Тут из меня выходит масса электроэнергии: к чему ни прикоснусь, бьет током. Говорят, из-за сухости климата. Наши водяные грозы таким образом выходят.
Много думаю над тягучим рассказом, но писать ничего не пишется. Такой покой в номере – не по моей натуре. Да и потом, хочется эту вещь писать на Пехорке *, что-то очень меня тянет написать ее там – быстро, на одном дыхании, как «Дунечку».
Что там у вас? Как вы, мои хорошие дурачки? (слово написано в твоей транскрипции, «а» надо произносить длинно, широко раскрыв рот). Вообще, для меня, как оказывается, свободный график и отсутствие забот на день – хуже каторги.
Видимо, я за последние 8—10 лет здорово «обоселился». Это уж со мной и помрет. Так что, видимо, когда я гневлюсь на свою забитую занятость – зря гневлюсь.
А может быть, это только здесь, когда громадный номер, тишина, никого рядом и даже не сходишь позвонить в поселковую контору – как дела у этих бюрократов в министерстве культуры.
Очень, очень жду публикации «Дунечки». Интересно, как ее встретят? Видимо, замолчат или здорово обругают. Есть у меня такое ощущение. Но это – хрен с ними, плохо, если все замолкнут. Хотя тоже – хрен с ними. Это я говорю процентов на 97 правду. Так мне во всяком случае кажется.
Интересно – чем дальше, тем больше характеры двух людей, живущих вместе, не то чтобы притираются, а взаимосвязываются. Ты раскрываешься в обстановке наибольшего благоприятствия со стороны близких тебе людей, которых ты перестала пугаться, как дикая коза.
Я раньше завоевывал себе площадку. А теперь, чем дальше, тем больше ловлю себя на том, что я вроде тебя становлюсь – особенно когда тверезый **.
Пьяный, конечно, не такой, но это уже, видимо, от какого-то комплекса. Когда я, не дожив 1 года до моего пятидесятилетнего юбилея, помру, ты обяза– тельно должна будешь издать мое избранное, проломив все двери наших бюрократов, – очень не хочется помереть забытым.
Это я к тому, что перед моим отъездом Римка Кармен, которому исполняется в следую– щем году 60, не знает, как ему пробить себе издание книги, объемом в «Вихря», чтобы расплатиться с долгами. Дикость какая-то. Ужасно хо– чется пойти на Пасху в Брюсов ***, а еще лучше – съездить в Лавру, в Загорск, хотя там много показухи, это неинтересно: слишком много золотого шитья, дипломатов и потаскух.
Малыш, обрываю тягучее свое письмо, ибо еду в Посольство, к культурному советнику.
Очень я вас люблю, дурачки мои милые. Матрешки. Жаль мне что-то Митьку Федоровского. Ему что ни говори – он не поймет, а жаль, был мне хорошим другом. Я ему тоже. И оператор он довольно посредственный в художественном кино – я ведь смотрел его кино.
Там только один замечательный кадр, да и тот хроникерский, а не художественный, в ремесленном смысле этого слова.
«Вихря», наверное, в «Москве» будут ругать. Тоже – по ощущению. Тогда отдам Толе Никонову, а аванс верну в «Москву». Я с ними договорюсь, если что. А может, мне пессимистская шлея под хвост попала, не знаю.
Ну целую. Покеда.
Резидент Вихрь, который по шоссе на большую медведицу, с девизом иди и не бойся, завернул на Петровку, 38, находясь при исполнении служебных обязанностей, когда дипломатическому агенту, на время 49 часов 25 минут, пока он борется с особо опасной инфекцией во время шифровки для Блюхера – пароль абсолютно не нужен, а нужна только Дунечка и Никита, посвященная Е.С. ****
* Пехорка – шутливое название Поселка писателей на Пахре.
*+ Так Юлиан Семенов часто переделывал слово «трезвый».
*** Любимая церковь Юлиана и Екатерины Семеновых в Москве, в Брюсовом переулке – церковь Воскресения.
**** В этом предложении Ю. Семенов перечисляет названия своих произведений.
21 декабря 1965 года
Телеграмма
Ночую в Иркутске. Целую. Борода.
12 мая 1966 года
письмо Е.С. Семеновой в Коктебель
Дорогие мои девоньки!
Мне без вас скучно, и скучаю я с 10 вечера до 6 утра – остальное время я мечусь как белка в колесе. Я опоздал на час – на заседание худсовета Мосфильма по «Вихрю».
За моей спиной режиссерский сценарий архихвалили, а меня поносили как могли. Все как следует быть. А когда я на следующий день пришел туда – все жали ручку и говорили, как все хорошо прошло.
Ларчик открывается просто – с моей точки зрения: Колосов, худрук телеобъединения, поставивший «Вызываю огонь на себя», – испугался первого серьезного конкурента в своем объединении – Женю Ташкова.
Поэтому его хвалили, меня ругали. Тем не менее, фильм запущен в подготовительный период.
Сидел работал с Борей Григорьевым, они 12-го начинают съемки. Миша Козаков, утвержденный на Чена, отказался сниматься, так как ему не смогли сразу поднять ставку с 25 до 40. Студия вся возмущена.
Говорят, что его больше на студии Горького снимать никто не будет – объявят бойкот. Надо будет про это Никитке сказать. Твердость в этих делах не всегда разумна – она оборачивается шкурничеством с одной стороны и презрением – с другой.
Ему так же, как и Никите, обещали практически платить по 40 рублей, увеличив число съемочных дней, обещали ходатайствовать перед комитетом об увели– чении ставки, но сразу-то не добьешься, это только Егоров смог Никите пробить за день перетарификацию. Ну, это дрязги.
У вахтанговцев интересно, жмут, обещают сдать худсовету 27– 28-го, то есть, даст Бог, вы сможете это все поглядеть. Очень я волнуюсь в связи с этим спектаклем.
В Хабаровске уже вышла «Шифровка», и я получил гонорар первый – 80 рублей за два спектакля! Сие – меня на моем безденежье порадовало.
На даче божественно, Дюк растет и виляет хвостом и спит со мной в обнимку, дрыгает лапами и лает ночами на жуликов или на пригрезившихся ему лис. Багаля, естественно, с 3 мая на даче не появлялась – изучает решения съезда в городе, в кружке и, видимо, ездит по общественникам с жалобами на мохнатые сердца.
По-моему, она поссорилась с Маней *, которая, правда, молчит. Видимо, Багаля решила посадить плантацию кофейных деревьев – дядя Коля посоветовал, а Маша, видимо, сочла это нерентабельным.
Девочки, будьте умницами. Все время за ручку! Обязательно на пляж каждое утро. Обязательно каждый день уроки! На площадке Дунечке не вертеться под дагами, не ровен час зашибут.
По вечерам не шалан-дать двум девицам-сестрицам по городу – пьяные пристанут. Пожалуйста, Каточек, если будут какие-то стычки с бабами, спрячь гордыню в загашник, и от Дуньки ни на шаг, Тегочка! Дунечка – не я, солнышко мое. Она маленькаля **.
Мне показывают про тебя не совсем хорошие сексуальные сны. Маня каждый день ходит на почту – ждет письма от своей под– ружки, ужас как по ней соскучилась.
10-го ночью уматываю в Карелию. Туда едет на зиму Кирсанов и, видимо, подъедет папа Шульц. Я еду с операторами.
Монгольские деньги пока не уплатили. Может быть, сегодня или завтра вытащу к себе на дачу режиссера Ибрагимова. Но вообще отношение к сценарию – тьфу-тьфу – хорошее.
Целую вас, девоньки, да хранит вас Господь. Книжку Джексона не потеряй, Каток, она мне очень нужна.
Ваш, любящий вас Август Абрамович Цезарсон – Гоглидзе ***.
* Домработница.
* Маленькая
* Юлиан Семенов любил давать себе шутливые имена.
Январь 1967 года
Письмо Е.С. Семеновой в роддом
Каток, дорогая!
Я за твоим ответом заеду попозже – сейчас несусь в «Мол. Гвардию» – они собираются в альманах «Приключения, 1967» давать мой «Исход».
Потом в «Знание», после в Охрану прав, после в ЦТСА – Тонечка Хейфец молчит, надо думать о пиесе, пока есть время свободное от работы над «Козлом» *.
Сегодня Кармены обещали за осетром – ему прислали нефтяники Каспия – свести меня с Любимовым более близко, у меня с ним шапочное знакомство по Шейнину. И вот еще позвонили американцы – сегодня у них какой-то фильм и ужин – не знаю, как быть.
Вчера очень хорошо поработал с Женей Ташковым – парень он очаровательный.
Я теперь по отношению к Дуньке занял позицию времен холодной войны – по поводу еды. И за три дня появился румянец, хотя еда сопровождается слезьми велие обильными и ссылкой – «А вот ты можешь съесть сразу 30 баранов?!», «Тебя папа так не заставлял!» «От перееды, думаешь, нельзя умереть?!»
Но ничего, я сдерживаюсь, чтобы не смеяться, грозно хриплю, ухожу в другую комнату, но результаты, как говорится, на лице. Девочка – солнце, Господи, дай ей Бог!
Что-то я еще хотел тебе сказать... – твоя телефонная фраза.
Жду сообщения ТАСС про тебя, чтобы начать квартирную эпопею. Почти уже все готово про «Козла» – только скрыться и написать. 1 апреля не за горами. Думаю – успею.
Но работать придется по 24 часа в сутки: там же еще «Дунечку» надо подправить и «Господина Большевика». Но это я начну делать исподволь, сейчас: как заведу машину, съезжу на дачу, так привезу рукопись домой.
Старайся, душенька, тужься активнее.
Целую табе, за нас не переживай.
Твой Юлиан Семенов.
* Повесть «На “козле” за волком».
Январь 1967 года
Е.С. Семеновой в роддом
Золотая моя и любимая!
Письмо твое гоголевско-щедринское по духу сразу же навело меня на мысль, что я – остолоп полный. Надо было брать тебя в соавторство. Выродишь – возьму. Вместе писать будем, одному – надоело.
Любимая, не надо нервов!
Нервы в кулак!
И вообще никаких!
Последнее – из-за сульгина. Родишь – и такого громилу, что ой-ой!
Мне сказали, что перед родами всегда меньше двигаются, т.к. тесно. Так что сие – хорошо. А ты – запутался... На то он и Ляндрес – чтобы вывернуться.
Девуля моя бесценная. Мне без тебя скучно. А если ты еще грустить будешь – родится Солоницкий. Мрачный, с самокопанием. А это – ни к чему. Завтра днем еду на дачу – помогать маме писать выступление для ЦК. С лестницы не грохайся – балерина родится. А балерин – к черту. Правда, Андрон со своей по кино шляется, дубина.
10000000000000000 поцелуев.
Позвоню вечером.
Твой Юлиан.
Январь 1967 года
Е.С. Семеновой в роддом
Дорогой Каточек!
Извини, я не дождусь твоей весточки, так как хочу уехать на дачу засветло – у меня испортился замок в машине, а оставлять ее на ночь открытой на улице – безумие. Завтра ее отгонит в гараж Сергей Васильевич, а я буду ездить на такси, а все больше дома сидеть, так как поднакопилось работы и Стржельчик очень просит почитать и сделать что-то для него: материал у Ташкова поразительный, я в восторге от него.
Завтра я буду в Москве с утра и подъеду к тебе и дождусь твоего ответа, а сегодня постараюсь позвонить тебе с дачи, если смогу пробиться сквозь наш коммутатор.
Обнимаю тебя, ласточка, любимая моя. Будь молодцом, бычок, держись спокойно. У нас все в ажуре, Дунька сопит и делает уроки. Дуся нас хорошо кормит – словом, все идет своим диалектическим чередом.
Завтра буду у тебя. Позвони с утра ко мне. Буду ждать.
Вечно твой
До доски гробовой
Юджин Сименон.
27 марта 1967 года
Чехословакия
Татры
Каток!
Видимо, это письмо придет к тебе уже после нашего возвращения. Стучу костяшками пальцев о дерево – на всякий случай.
Только что проснулись в горах, в Н. Татрах. Поутру было солнце, вчера плутали по пустынной дороге до полуночи и сидели в кабаке с джазом до 12.45 (первый раз за все время – так Дунька со мной укладывалась в 9—9.30).
Характер у нее пополам: моя открытость и твоя сибирская застенчивость. Но когда приручится к человеку – тогда колокольчиком звенит, хохочет, загадывает загадки и вообще очаровашка. А поначалу – бука замкнутая.
И человечек она поразительно интересный, нежный и умный. Впечатлений у нее – мне кажется – масса.
Интересно, во что это все трансформируется. Пока она выдает очень точные, порой даже не взрослые, а гетевские откровения. Видимо, тебе она выложит еще больше, помножив все на свою неуемную фантазию.
Целую тебя и Ольгу. Дай вам Бог всего. Завтра здесь начинается Пасха. Христос Воскресе!
Твой Юлиан Семенов.
Апрель 1967 года
Чехословакия
Карловы Вары
Здравствуй Тегочкин и Ольгушка!
Сейчас Дуня, посасывая волосы и стекленея от волнения, учит английский, а я пишу тебе перед тем, как пойдем слушать цыган – если, конечно, пустят. Поелику на Пасху понаехало до черта проклятых империалистов с долларами – из-за них мы недозагорали своего в Татрах.
По ночам вижу страшные, криминалистические сны, надумал новые рассказы. Психую о «Провокации» – и в фильмовом варианте, и о пьесе, и о тех двух книгах, которые должен написать к лету, а я еще и не садился.
Абы не забыть: напомни мне сказать Жене Ташкову в день приезда о досъемке Стржельчика на фоне
Арденнс-кой хроники и дать ему фразу: «Ну что, Берг? Поторопился? Или все еще можно обернуть в свою пользу?» Это очень нам надо! Очень. М.б., если мы приедем позже, ты позвонишь Ташкову – телефон в серой большой книге.
Сплю плохо, весь в Москве, в волнениях и об вас и об фильмах. Не обещай Дуньке «Гуда пешта» – вылетел бы к вам. Да и самому Будапешт надо посмотреть – на будущие романы (если таковые будут) пригодится.
Целую вас, мои золотые. Дай вам, моим курносым, всего наилучшего. Христос Воскресе! Тут по этому поводу идет гулянка, все закрыто и по радио передают литургии.
Юлиан Семенов.
1 апреля 1967 года
Будапешт
Здравствуй, Каточек и Оленька.
Дунечка еще спит в кровати, в 8.30 нам должны принести завтрак, а я пишу вам письмецо из роскошного отеля восхитительного, поразительной красоты и сложности города – Будапешта (в дуниной транскрипции – Гудашиста).
Вчера плавали с ней на пароходике по Дунаю в парк Маргит, бродили по здешнему Невскому – ул. Ракоци, обедали в восхитительном подвале – Мадьяр Пинче, словом – тьма воспоминаний, не считая братиславско-татрских, это было упоительно. Поеду обязательно в Татры писать роман – высоко в горах, никого вокруг, тишина и наедине с Богом.
Я не задаю тебе нелепых вопросов – типа: как ты, как Ольгуня, т.к. ответ ты мне дать не сможешь в письменной форме, а в устной – дождусь до 30—31-го. Хотя волнуюсь, но уже меньше, т.к. мне уже как три дня перестали показывать про вас плохие сны.
Собираюсь – если достану машину через АПН – съездить в Белград, посмотреть хотя бы одним глазом Югославию. Но это будет решаться сегодня – после разговора с апээновцами – звонил ли к ним Карл.
Дуня вчера, потрясенная Будапештом, села писать письмо Марине Боровик, берет реванш, значит. Но сделала ошибку в слове Тема – написала его с маленькой буквы и решила переписать сегодня.
Боюсь, что это – благие намерения. По-английски я ее натаскиваю, как могу. Она выдает много уморительнейших вещей.
Часть я уже записал. Последний ее совет касался того, как мне попасть в Китай: «Шлепнись 10 раз носом об асфальт, покрась лицо в желтый свет, замотайся в полотенце и поезжай». Или: «Папа, а Христа за дело распяли или просто так? Ага... А он при Ленине жил?» (во время органной литургии в Братиславе во время Пасхи).
Ну, несут завтрак, пора будить Дуньку. Целую тебя, Ольгушу. Привет друзьям. Целую вас обеих матрешек.
Ваш Юлиан Семенов.
18 апреля 1967 года
Северный полюс СП-13
Радиограмма
Дорогие мои три тегочки!
Целую вас всех нежно с самого Северного полюса-13, который чертовски быстро плывет к Гренландии, чтобы там растаять. Ждем последнего рейса. Нас тут осталось семеро.
Беседуем о медицине и об акклиматизации животного по кличке человек в условиях полюсов, и меряем друг другу кровяное давление. Скучаю по вас и дай вам всем Господь счастья.
Если все будет хорошо – прилечу после полета на СП-15 числа 27-го к вечеру.
Ну пока, время нет, надо идти с радиорубки в блок к начальнику. Если «Правда» не напечатает репортажей – позвони к Бонгу Д33499 (или узнай) и устрой ему бенц – пусть напечатают, и позвони тогда Марку Михайловичу – он позвонит к редактору «Правды» Зимянину.
Целую вас.
24 февраля 1967 года
Телеграмма.
Целую с Северного полюса-15. Улетаю на материк. Юлиан Семенов.
3 мая 1967 года
Телеграмма из Гагр.
Живу в Доме творчества. Холодно. Уже скучаю без вас. Запирайте окна на ночь. Семенов.
5 мая 1967 года
Телеграмма из Гагр.
Волнуюсь молчание.
12 июня 1968 года
США
Открытка
Е.С. Семеновой и дочерям
Девоньки,
Целую вас из Голливуда. Люблю вас, раскосые мои малыши и очень – не скрою – люблю. Ну до встречи дома, родные.
Ваш Ю. Семенов.
15 июня 1968 года
США
Дорогие мои,
Не скрою – у нас в Вашингтоне уже утро, чирикают по-русски воробьи, ездят по улицам красно-сине-белые кары и, главное, идет нудный, батумский (по ощущению) дождь.
Сейчас 6 утра – сколько в Москве – рассчитать не могу – пусть Дуня рассчитает. Белый плоский телевизор передает сообщения о победителях на Праймарес.
Через час улетаем в Бафало – на Ниагарский водопад. О том, насколько интересно и занятно это путешествие, не пишу: это, как говорится, само собой. Уже начал о вас скучать, хотя только третий мой американский день. Целую вас, мои девоньки, дай вам Бог.
Целую вас.
Конец 1960-х
ГДР
Е.С. Семеновой и дочерям
Здорово, Каточек!
Как ты там, душенька? Замучил тебя до конца Андрон или все же смилостивился? Режиссеры все подонки – в конечном итоге. Им надо бы не мучить актеров, а заранее все приготовить, а после пулей снимать. Они, гады, несколько шаманствуют.
Причем Феллини это делает по поводу себя: это пожалуйста, это гениально, а когда по поводу нас – но через папиросную бумагу в кармане – это хуже. Я сержусь.
Живу я тут хорошо, на берегу штормящего моря, ругаюсь с режиссером, пытаюсь писать вещь: насколько она получится – не знаю.
Но это будет не железобетон, а новелла про любовь капитана и кра– сивой немецкой женщины. И Романов и наш посол П.А. Абрасимов, и немецкие друзья к этой моей задумке отнеслись в высшей мере положительно.
Погода дрянь: в смысле нельзя купаться – шторм, дождик, чайки орут. А в смысле работы – хорошо. Буду я здесь, вероятно, до середины сентября. Найди возможность найти в «Правде» Юру Воронова, отошли с ним письмецо.
И сама пиши мне по адресу: Варнемюнде, Штрандвег, 17, гестенхауз Штолтера, Семенову, только все наоборот: начинай с имени, потом Штолтера, 17, Варнемюнде. ГДР. Поняла, дурочка глупенькая даже совсем?
Слегка побаливает сердце, а так все ничего. В Москве сразу займись делами: позвони по тел.2506868 тов. Никольскому в Политиздат, узнай, как книга, и позвони ко мне по этому же адресу, позвони или заедь в «Октябрь» и узнай, как с рукописью и зайди в ВУОАП. Купи 10—11 экз. «Провокации» и вышли мне одну сюда.
