Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 85 страниц)
И тогда я предложил Бельфону ход – создать Семенову несколько противоречивый имидж – писатель из коммунистического мира, живо интересующийся капитализмом.
Надо сказать, что у нас во Франции людей любят «раскладывать по полочкам». Семенов же, действительно, ни в какие «полочки» не влезал. Он любил женщин, машины и не пренебрегал деньгами, мастерски ведя деловые переговоры, и ... был настоящим патриотом свой страны.
Охотно признавал, что в Советской России проблемы со всем (кроме литературы), и ... невероятно гордился тем, что он – русский.
Причем, на мой взгляд, он сперва ощущал себя русским, а уж потом советским. Он имел связи в высших эшелонах коммунистической власти, но по убеждению был скорее не коммунистом, а философом, желавшим изменений и считавшим, что менять нужно не все и не сразу.
Мой ход удался, журналисты напечатали с Юлианом Семеновым несколько интервью, читатели им заинтересовались, и его книга «ТАСС уполномочен заявить», вышедшая в нашем издательстве, разошлась очень хорошо.
Обычно издатели не читают выпускаемых ими книг, но я оба романа Семенова, выпущенных у Бельфона, прочел с интересом.
Я знаю, что и в России «ТАСС...» пользуется огромным успехом, но мне лично больше понравился второй роман Семенова – «Репортер», вышедший у нас под названием «Инженер Горенков», к которому я написал комментарий.
Это история рядового инженера, оказавшегося в тюрьме из-за отказа слепо подчиниться власти и открытого выступления против номенклатуры.
В этом романе Семенов показал, что перестройка – вовсе не историческая неизбежность, как у нас любят представлять, и Горбачев, если бы не захотел, мог бы ее и не начать.
Семенов нашел своего читателя во Франции, не навязывая персонаж, а говоря о политике и власти, – это было ново и не могло не заинтересовать.
У нас каждый год публикуется 60 миллионов книг, и при такой конкуренции не просто привлечь к себе внимание, но ему это удалось.
Издательское дело во Франции отличается от американского тем, что издатели и после выхода книги сохраняют с авторами приятельские отношения.
Каждый раз, когда Юлиан приезжал во Францию, я с ним с удовольствием встречался. Вскоре мы начали обговаривать условия публикации новой книги Юлиана, но нашим планам не суждено было сбыться из-за его болезни. Вскоре его не стало.
Юлиан Семенов был несравним, и единственный, с кем я провожу параллель, вспоминая его, это Хемингуэй.
ВОСПОМИНАНИЯ ПИСАТЕЛЯ-ЮМОРИСТА ВЛАДИМИРА ХОЧИНСКОГО
Юлиану Семенову
Сгорел... Ушел от нас так рано,
Погасла яркая звезда,
Но Юлиан и «Юлиана»
Остались с нами навсегда!
Юлиан, Юля, Юличка...
Я закрываю глаза...
Воспоминания, воспоминания. Сколько лет пролетело... В памяти волнами наплывают мгновения встреч: его глаза, лицо, жесты, слова, улыбка, смех!
Он был ни на кого не похож, неповторим, непредсказуем. Это был действующий вулкан. Его творческая душа, темперамент требовали новых впечатлений, ощущений, постоянного возбуждения, контрастов.
К чему бы он ни прикасался, он все делал с размахом, стараясь объять необъятное, торопясь сделать это.
Он считал, что сделать невозможное – возможно, и ему с его поразительной энергией, талантом, исключительной работоспособностью все удавалось.
Наше знакомство, как и он сам, было удивительным. Много лет тому назад я получил письмо от моего друга Сергея Высоцкого с просьбой оказать помощь Юлиану Семенову, который снимал на «Ленфильме» картину о Вьетнаме «Ночь на 14-й параллели».
Юлиан был членом редколлегии журнала «Человек и Закон», а Сергей Высоцкий его главным редактором. В письме Сергей просил меня срочно соединиться с Юлианом, ибо вопрос не терпел отлагательства.
Вначале я слегка обалдел. Затем рассмеялся. Это я-то должен срочно помочь знаменитому Юлиану Семенову, которого знает вся страна, у которого есть большие связи? Что может быть почетнее!
Жаль только, что связи у меня лишь с издательством, которое не– сколько лет назад выпустило мою книжку «Короче...». (Будучи юристом я работал на фабрике юрисконсультом и изредка печатался в центральных газетах и журналах.)
Но просьбу друга надо выполнять.
Я позвонил. В трубке раздался уверенный голос Юлиана. Я представился, и он попросил меня приехать на «Ленфильм», сообщив, что помощница режиссера его картины попала в беду и ее надо спасать. «Спасать, так спасать!» – подумал я и поехал.
На студии Юлиан рассказал мне о случившемся. Под Новый год пьяный сосед помощницы режиссера по коммунальной квартире, не найдя припрятанной в коридоре водки, решил почему-то, что виновница пропажи – помрежа, подошел к ней на общей кухне и дважды попытался ударить ее кочергой по голове.
Когда он вторично занес кочергу над головой женщины, та ударила его ножом в живот. Ее арестовали, и дело было передано в суд. Слушая Юлиана, я с умным видом кивал, но ничего путного мне в голову не приходило...
Вдруг я вспомнил, что однажды помог, а потом и подружился на юрфаке в университете с большим добрым парнем Колей Ермаковым, которого я, правда, уже давно не видел.
А ведь теперь Николай Александрович Ермаков председатель городского суда! Вот тебе и связь, если Коля не зазнался!
Я поделился моими соображениями с Юлианом, и он решительно сказал: «Не теряя времени, едем к твоему Коле!»
В машине, как бы изучая, Юлиан меня внимательно разглядывал, а потом сказал:
– Мне очень нравятся твои острые афоризмы – я их читал...
– Но я ведь давно не был в городском суде и не видел Ермакова! – выпалил я невпопад.
– Ерунда! Если он друг, то поможет!
Мы подъехали к зданию суда и зашли в приемную. Я попросил Юлиана подождать, а сам отправился к Ермакову.
Николай тепло встретил меня, и я ему объяснил причину моего приезда. Пригласив в кабинет Юлиана, заявил, что затребует дело, подробно с ним ознакомится и постарается помочь: «Тут есть зацепки – необходимая оборона, освобождающая от ответственности».
Через месяц помреж была освобождена. Ее действия были признаны самообороной. Узнав результат, Юлиан улыбаясь изрек: «Судьи – слуги закона... и друзья тоже».
С этого момента и завязалась наша дружба, которая продолжалась и крепла до последней нашей встречи. А мне кажется, что она продолжается и сегодня, потому что Юлиана я вспоминаю очень часто, будто наяву слышу его голос, советы, шуточки, выражение его лица, когда он негодует или радуется и смееется.
Бережно храню его послания в «Литгазету» (Рога и Копыта) Суслову с просьбой почаще меня печатать, Л. Ленчу и Б. Ласкину – с просьбой написать предисловие к моей книжке.
В них он называл меня «внучатым праправнуком герцога Ларошфуко», чем я очень гордился. Юлиан любил делать добро и был верным другом.
Дружить так дружить, любить так любить, ненавидеть так ненавидеть!
Он часто повторял: «Да здравствует бюрократия нашей дружбы!» В Москве он познакомил меня с женой и дочками, которых бесконечно любил. «Какой же Юлик счастливый! Красавица жена, чудные дочки, талант, полон энергии, гремучая смесь – плодовит, богат, знаменит» – радовался я за него, но когда мы бывали вдвоем, что-то меня в Юлике настораживало и волновало.
То ли воспоминания прошлого, спрятанные на дне его души, а может вечная неудовлетворенность его характера, а может быть то, что действительность только слегка напоминает жизнь, которую он так любил.
Иногда, несмотря на показную грубоватость его высказываний, он как бы стесняясь, тянулся к нежности. Казалось, что ему, с его противоречивым характером и вулканической работой души, нежности-то в жизни и недоставало.
Как-то приехав в Ленинград и остановившись в гостинице «Ленинградская», он позвонил ко мне.
Я мигом приехал. Юлиан сидел в номере уже слегка подвыпивший. Мы обнялись и продолжали празднество вдвоем. В тот вечер я рассказывал Юлику о Вольфе Мессинге, с которым познакомился мальчишкой в Челябинске в 1944 году и в течение нескольких лет помогал в проведении психологических опытов.
В то время Мессинг жил в гостинице «Южный Урал» вместе со знаменитым Араго, который в уме множил пятизначные числа и извлекал из них корни.
Юлик с увлечением слушал. «Такие вещи ты обязан записывать» – корил он меня. Сам он Мессинга знал – встретился с ним только один раз, но настолько экстрасенсу понравился, что тот ему на память подарил свою фотографию с надписью: «Юлиан Семенович, я всегда с Вами».
В тот вечер Юлиана никто не дергал телефонными звонками, чему я был очень рад, и мы замечательно посидели.
– Скоро мой поезд на Москву, проводишь? – спросил Юлиан и, не дожидаясь ответа, позвонил в Управление МВД.
– Капитан Сидоренко слушает!
– Здравствуйте, это Юлиан Семенов. Мне нужна машина к поезду «Стрела».
Трубка молчала.
– Капитан?
– Машин сейчас нет.
– А вы поняли, кто к вам обращается с просьбой?
– Понял. Но машин пока нет.
Юлиан выругался и долго не мог успокоиться. Я опасался, что если машина не придет, то капитан станет рядовым.
– Выдай-ка мне пару афоризмов на закуску, – вздохнул Юлиан.
– Жизнь – это кросс, в котором каждый стремится вырваться вперед, чтобы прийти к финишу последним...
Сколько промахов! И все – в цель!
Юлиан грустно улыбнулся. Я посмотрел в окно. К гостинице подъезжала машина, по виду напоминающая «черный ворон». «Неужели за нами?» – подумал я, вздрогнув, и неожиданно рассмеялся. Раздался телефонный звонок, и трубка мрачно сказала: «Машина вышла».
– Похоже, этот воронок за мной, – сердито заключил Юлиан.
– За нами, – уточнил я, сдерживая смех.
– Ты здорово чувствуешь юмор, – слабо улыбнулся Юлиан, и мы, покачиваясь, вышли из гостиницы и поехали в воронке на вокзал.
Жизнь бежит... Вот и наша последняя встреча. Юлиан в Ленинграде, в гостинице «Октябрьская», и, как всегда, я слышу в трубке знакомый голос:
– Это ты?
– Это я!
– Жду.
Захожу в номер. Там Юлиан, женщина и двое молодых людей. Здороваюсь.
– Это мой друг, внучатый праправнук Ларошфуко, писатель, мастер афористики, человек с большими связями в юридическом мире, – весело представляет меня Юлиан и знакомит с присутству ющими: – Мой секретарь, а это Сергей Шолохов и Сергей Курехин – два молодых талантливых друга.
На столе лежал большой кусок ветчины и стояло вино. Юлиан принялся меня угощать.
– Ну как, старина? Все бегун-одиночка на длинные дистанции? Как рождаются афоризмы? Выдай что-нибудь новенькое для нашей газеты «Совершенно секретно». Хорошо оплатим. Почем для друга продашь?
Подумав, я назвал цену 400 рублей за афоризм.
– Для друга по 300, лады?
– Лады! – согласился я.
Секретарь записывала афоризмы, молодые парни с интересом их слушали. Юлиан о чем-то задумался, а затем неожиданно обратился ко мне с вопросом:
– Богач, а деньги у тебя есть?
– Есть, а что, бедняк?
– Прошу тебя сходить вот с этой милой женщиной вниз и посмотреть в ларьке янтарные украшения для подарков. Она тебе по кажет, что надо купить. Сегодня воскресенье, ларек закрыт, а я вечером еду в Прибалтику, где как главный редактор «Совершенно секретно» встречаюсь с журналистами, а затем в Германию, – эти подарки пригодятся...
Внизу я записал все, что надо купить, и вернулся в номер. За разговорами я не заметил, как пролетело время. Юлиан одел черное потертое кожаное пальто, держащееся на одной пуговице. «Модник», —подумал я. Мы вышли на улицу. Машина уже ждала.
Юлик посмотрел на меня с грустью. Что-то во мне екнуло. «Еду в Прибал– тику, а потом дальше, в Германию…» Мы обнялись. Машина тронулась.
На следующий день я купил янтарные бусы, брошку, запонки и другие украшения, но шло время, а ко мне никто не звонил. Янтарь спокойно лежал у меня в шкафу, дожидаясь Юлиана. Через некоторое время я решил его рассмешить.
Пошел на почту и написал ему телеграмму такого содержания:
«Срочно прекрати поиски Янтарной комнаты. Она находится у меня, на Апраксином переулке, в полной сохранности! Обнимаю. С Богом».
Но когда я протянул этот текст приемщице, она посмотрела на меня такими глазами, что я вдруг понял опасность моего поступка. А что если это послание попадет в грязные руки людей, лишенных юмора? Хороши шуточки.
Телеграмму я не отправил, а текст сохранил, чтобы повеселить при встрече Юлиана. Прошло еще немало времени. За «Янтарной комнатой» никто ко мне не обращался. Звоню Юлиану домой – молчание.
В редакцию «Совершенно секретно» – отвечают, что он в командировке. Неудержимый, неугомонный, непредсказуемый человек, наверное, где-то за рубежом с сильными мира сего задерживается, – успокаивал я себя, но на сердце было тревожно. Вскоре узнал, что с Юликом случилась беда.
Я не мог в это поверить, а когда поверил, то звонил к его родным, подолгу с ними разговаривал и все надеялся, что он поправится, встанет, будет бороться до конца и победит!
Люди с таким бойцовским характером не должны умирать: «Большое сердце должно дольше биться…» Биться и сражаться...
Он иногда и сейчас приходит ко мне, смотрит на меня глазами, в которых так много оттенков: от любви до ненависти, от мудрости до мальчишества, от юмора до сатиры, и тогда я бываю счастлив.
Счастлив оттого, что это было! И вспоминая его я думаю, «что можно жить и прошлым, если оно НАСТОЯЩЕЕ!»
ВОСПОМИНАНИЯ ПИСАТЕЛЯ ДМИТРИЯ ЛИХАНОВА
«Юлианские календари»
Ломая ботинками жесткий панцирь мартовского наста, я брел к его могиле мимо иных, неведомых и ненужных мне могил, скользил взглядом по гранитным, незнакомым мне лицам, глазам с черно-белых и цветных фотокарточек, выполненных на железных овалах с потрескавшейся эмалью, и все не находил того единственного, дорогого мне многие годы лица.
Лица вечно улыбчивого, с вдумчивыми глазами, с седой щетиной по щекам и подбородку, с коротким па-цанским ежиком седеющих уж волос, с губами его – полными иронии и ядовитых шуток. Такое лицо – на тысячи одно. Его уже ни с кем не спутать. А встретив хотя бы раз, не забыть.
Смерть и Юлик, тем не менее, понятия несовместимые. Даже когда я дотрагивался в последнем прощании до его высохшего, восковой пеленой подернутого лица, даже тогда, стоя возле гроба его, все еще не верил, что его уже нет. Что он уже Там.
Даже сейчас, по прошествии многих лет, когда наконец в ликующей весенней пыли вижу занесенную снегом могилу и буквы его имени, по которым струится и плачет первая в этом году капель, я все равно не верю, что Юлика столько лет нет вместе с нами.
И никогда не поверю, потому что по отношению к этому человеку нельзя применять привычные нам системы координат и отсчета времени. Ведь он тем и отличался, что жил по какому-то своему, Юлианскому, календарю.
Апрель. Новый Арбат. Москва
Той редакции больше нет и никогда не будет. В ту чудесную, беззаботную пору она располагалась на конспиративной квартире КГБ, в высотном доме на Новом Арбате, известном своим популярным по тем временам магазином виниловых грампластинок «Мелодия».
Обычная тесная «двушка», где некогда бывалые «опера» назначали тайные встречи своей многочисленной агентуре, теперь вполне открыто и даже можно сказать вызывающе ютился первый состав «Совсека» – независимой частной газеты, придуманной и запущенной Юлианом Семеновым в 1989 году.
Деньги на газету каким-то немыслимым путем через решение политбюро, через постановление Совмина СССР, как потом выяснилось, добыл сам Юлиан Семенович.
Деньги в те годы совершенно астрономические. Бешеные деньги. Один миллион рублей.
Как ему удалось убедить политбюро и Совмин профинансировать первую независимую газету журналистских расследований, доподлинно я не знаю.
Но, так или иначе, в то время пока первые российские олигархи еще с трудом упражнялись в решении задачек по арифметике и цедили дешевые сигареты на школьном дворе, Семенов, благодаря свой харизме, настойчивости, связям и личному обаянию, уже сделался первым советским медиа-магнатом.
Справедливости ради, впрочем, стоит сказать, что «магнатство» это было и в самом деле советским, «перестроечным» в самом прямом смысле этого слова.
Как и многое в игрушечном капитализме горбачевской поры. При всей своей внешней свободе, хозяйство «Совсека» еще много лет было под госконтролем, служило эдакой вывеской свободы печати в СССР.
Но Семенова нисколько не смущало подобное положение вещей. При всем своем показном, даже лучше сказать артистическом космополитизме, Юлиан был, по сути своей, глубоко советским человеком, настоящим патриотом своей страны.
В отличие от большинства чиновников со Старой площади, он мыслил открыто и широко, водил знакомства с европейскими интеллектуалами всевозможных мастей, свободно говорил на разных языках, да и вообще мало чем напоминал советский истэблишмент той поры.
Вместе с тем водил теплую и нескрываемую дружбу с топ-менеджерами КГБ, влиятельными партийными бонзами и даже литературным начальством из СП.
Очевидно, все эти явные и тайные обстоятельства и повлияли, в конечном счете, на то, чтобы во главе «Совсека» встал Юлиан Семенов.
Наша редакция на Новом Арбате, к слову сказать, была своеобразным отражением тех его знакомств. Секретаршей шеф-редактора служила эффектная политкаторжанка Зоя, которая, по словам Юлика, прошла сталинские лагеря, а оттого считалась особо стойким товарищем.
Тут же возле Зои ютился, по старорежимному интеллигентный кадровик Богдан Андреевич – в прошлом отставной офицер ПГУ и бывший советский резидент в Норвегии, которому все никак не удавалось обуздать нашу журналистскую расхлябанность «приказами по личному составу».
В чугунной ванной хранила свои бесценные видеозаписи никому не известная журналистка Лена Масюк.
А на кухне беспрестанно курили и фантазировали над очередным но– мером собственные и залетные авторы, среди которых можно было заметить двух Эдиков – Хруцкого и Лимонова, Женю Додолева, Артема Боровика.
В большой комнате за казенным столом, помеченным инвентарным номером, восседал тот, кто объединял всех этих персонажей, достойных фильмов Феллини.
В этой комнате всегда было дымно от его настоящего британского «данхила». Весело от его едкого юморка. Жарко от непрекращающихся споров.
Интересно. Парадоксально. Живо. Он, собственно, и сам был как будто из тех самых черно-белых фильмов итальянского ренессанса.
Из «Дольче виты» или «Ночей Кабирии». Сделавшийся вдруг настоящим. Став– ший, зачем то, цветным.
Август. Католика.
До сих пор я не знаю, зачем Юлиан назначил мне эту встречу на берегу сонного моря, в этом, изнывающем от жара оловянного солнца, городке, где медленно движутся трехколесные велосипеды, спят у обочин автомобили со швейцарскими номерами, а на деревянных верандах ресторанов, увитых фиолетовыми глициниями, подают очень сухое «ламбруско».
Я ехал сюда на электричке из Болоньи, а он на своем знаменитом форде «скорпио» кофейного цвета – из Парижа.
Формальный повод для встречи – в стиле Семенова: посещение фестиваля фильмов ужаса. Если учесть, что ни одного советского фильма на фестивале, естественно, не было, а из всех показов мы удостоили своим вниманием только «Сияющего» с Джеком Николсоном в главной роли, то можно предположить, фестиваль этот захолустный был только прикрытием некоей важной конспирологической операции.
Вслед за Семеновым неотступно следовал его «совершенно секретный» заместитель Саша и женщина Алла, чья роль в иерархии газеты долгие годы оставалась темой еще более тайной и неразгаданной.
Всем своим видом она подчеркивала свою особую миссию, свой специальный статус во всей нашей беспокойной компании. Именно в компании, а не в жизни Юлиана, потому как в то время в его жизни были другие женщины, и пышная блондинка в розовых блузках не вписывалась в его контекст.
Если уж следовать логике «совершенно секретной» жизни, то Алла могла быть командирована к нам ну, скажем, из контрразведки. Или из ГРУ. Как и Саша, который до того, как стать заместителем Семенова, защищал рубежи нашей советской Родины под крышей корпункта АПН, где-то на бескрайних просторах Хиндустана.
Я не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что тем теплым августовским вечером Юлиан Семенов привез в курортный итальянский городок Католика целый багажник золота партии.
Или спасал какого-нибудь важного советского резидента. Или даже добывал ком– промат на политическую верхушку Италии. Все это я восприму, как в порядке вещей. Удивить меня сможет только одно. То, что он приехал сюда из Парижа посмотреть фильмы ужасов.
А когда я сказал ему об этом как-то на веранде с фиолетовыми глициниями, он только засмеялся раскатисто, зашелся вдруг кашлем застарелого курильщика. Но тут же загасил его доброй порцией неразбавленного виски со льдом.
А глаза его вдруг стали печальны, как последняя листва в Красной Пахре.
Февраль. Гавана
Еще до того, как образовалась газета «Совершенно секретно», Семенов создал МАДПР – Международную ассоциацию детективного и политического романа.
Ассоциация эта, с виду сугубо писательская, по рассказам самого Юлика, родилась в гаванской гостинице «Havana Libre» в присутствии нескольких местных интеллектуалов, двух-трех троцкистов из Мексики и писателей левого толка из Западной и Восточной Европы.
А поскольку дело происходило во время крупного подпития, инициатором которого, без всякого сомнения, был сам Семенов, то его и избрали первым и пожизненным фундадором, президентом и председателем этой молодой, но, как выяснилось впоследствии, достаточно агрессивной организации.
Сразу же после учреждения МАДПР в столице СССР была обустроена ее Московская штаб-квартира. В прямом смысле – штаб.
В прямом – квартира. Та самая, где располагалась и редакция газеты, ею учрежденной.
Конечно, МАДПР, хоть и была писательской организацией, по сути, разительно отличалась от привычного с детства Союза писателей СССР. Во-первых, потому что была международной, со своими штаб-квартирами в Праге, Нью-Йорке, Милане и Мехико.
Во-вторых, потому что туда принимали далеко не всех писателей. И даже не всех представителей детективного жанра. А в-третьих, потому что это был такой очень закрытый клуб. Тайное общество.
Масонская ложа, если хотите. Принимали в нее, правда, без всей этой напыщенной секретности, без специальных ритуалов и клятв на крови, однако вступивший в МАДПР однажды уже оставался в ней до конца.
Имена отцов-основателей МАДПР мы знали, что называется, наизусть.
Помимо Семенова, туда входил основатель пражского театра «Фата Моргана» интеллигентный и худой Иржи Прохаска; усатый мексиканский писатель Пако Игнасио Тайбо Второй; бывший летчик уругвайских ВВС Даниэль Эчеваррия, известный тем, что угнал на Кубу американский истребитель с военно-воздушной базы под Монтевидео; милейший рыжий немец Фрэд Брайенсдорфер; итальянская писательница и по совместительству родственница монархов Монако – Лаура Гримальди, чьего сына некогда замели за участие в «красных бригадах», и вечный ее спутник Марко Тропеа из миланского издательства Mondadori; болгарский другарь Атанас Мандажиев, которого сперва Юлиан, а потом и все остальные называли то Сатанасом, то Ананасом.
Многие отцы-основатели во главе со своим фундадором уже давно перебрались в иной мир и, хочется верить, продолжили там бессмертное дело МАДПР, а те, что остались, вспоминают, надеюсь, ежегодные съезды этой странной организации как самые веселые и беззаботные дни во всей своей писательской жизни.
Ведь Семенов не только оплачивал для многих из них поездки и пребывание в дальних странах, но и издавал их, мягко говоря, не слишком одаренные произведения многотысячными тиражами в СССР.
Октябрь. Мехико
Были ли у Семенова враги? И немало! А главным из них считался тот самый усатый мексиканец с длинным именем Пако Игнассио Тайбо Второй.
По виду он вроде бы тоже был левым, издавался неплохими тиражами в своей Мексике и даже несколько раз был переведен на русский язык. Не Курт Воннегут, конечно, но мужчина в своей латиноамериканщине – известный.
Впрочем, как и все местные левые, а особенно левые мексиканские, отличался некоторым троцкистским загибом, своего рода манией преследования.
Всюду мерещились Пако тайные агенты КГБ с альпенштоками, заговоры спецслужб и тому подобная ерунда. Вполне естественно, что главным у всех этих призраков был Юлиан Семенов.
«Ну что, – говаривал Пако обычно, встречая Юлика на очередном заседании МАДПР, – тебе уже присвоили звание полковника?».
«Недооцениваешь ты меня, до– рогой, – отвечал ему Семенов, – я ведь давно уже генерал».
Сколько раз намекали Пако о том, что участие в ассоциации – дело сугубо добровольное. И уж коли тебе так не нравится его президент, напиши заявление о выходе.
Препятствий чинить не будут. Однако мексиканец, помимо того что был с придурью, обладал еще и болезненным тщеславием. Что называется, изо всех сил тянул на себя одеяло. Ему самому хотелось быть президентом. Вернее так: самым главным детективным писателем.
Борьба Семенова и Тайбо Второго за президентское кресло – это отдельный, во многом даже юмористический рассказ, хотя сам Юлик ко всем этим схваткам относился чрезвычайно серьезно, жутко переживал, а как-то раз во время нашей поездки в Мексику втайне от посольства возложил венок на могилу Лео Троцкого – поступок по тем временам даже более героический, чем те, что совершал его собственный Штирлиц.
Дело в том, что формально «Совершенно секретно», как я уже говорил прежде, подчинялась Ассоциации, а стало быть, кто стоял у ее руля, тот мог рулить и газетой, и издательством, и недвижимостью, одним словом, всем тем, что успел создать Юлиан Семенов.
Вот было бы весело, если бы досталось оно мексиканскому троцкисту Пако! Но не досталось.
К тому моменту, когда Пако наконец-то возглавил МАДПР, подоспела приватизация, и хозяйство Семенова оказалось, хоть и не в мексиканских, но оттого не менее ухватистых руках.
А МАДПР с его уходом и сама почила в бозе. И теперь уже никто не вспоминает этот один из самых веселых писательских союзов.
Июнь. Ялта
Был у Семенова, впрочем, талант возможно даже более развитый, чем писательский. Талант друга. Уверен, мало кто из его друзей-товарищей назовет сегодня сюжеты и перипетии большинства его романов, однако все без исключения помнят и по сей день хранят в своих сердцах те, поистине яркие, словно вспышки, дни, месяцы, годы дружбы с Юлианом Семеновичем.
У Семенова было много друзей. Гораздо больше, чем врагов. В Мюнхене. В Нью-Йорке. В Гаване. В Праге. В Ленинграде. В Крыму. И конечно в Москве.
Он мог позвонить любому. В любое время суток. Или отозваться сам из какой-нибудь затерянной гостиницы в самом чреве Берлина в половину третьего ночи. Готовый помочь, мчаться на другой край света, если того просит друг.
Он не искал в дружбе выгоду. А должности, звания, общественное положение человека были для него не слишком важны. Не по такому, прагматичному принципу выбирал Семенов друзей. Они либо нравились ему, либо нет. Только-то и всего.
Помню, как-то раз он собрал друзей в Ялте. Человек сорок. Оп– латил дорогу. Номера в «Ореанде».
Спускался к ним каждый день за сорок верст со своей дачи в Мухалатке, пил с друзьями холодное «Инкерманское», строил планы по приобретению Ялтинской киностудии и строительству автобана из Крыма до самого Парижа, потом пил таблетки из набитой медикаментами сумки и вновь возвращался в Мухалатку на заднем сиденье автомобиля, которым управляла его младшая дочь Ольга.
А назавтра все повторялось вновь. Семенов не уставал дружить. Не уставал встречаться, разговаривать, радоваться общению. Дружил взахлеб. Точно так же, как и писал. Он вообще жил страстно.
Впрочем, была в его жизни и еще одна, недосказанная, незавершенная дружба. Еще с юности, с работы в «Огоньке». С Генрихом Боровиком их связывали самые искренние отношения. Потом разрыв.
И долгие годы забвения. Прозрение, впрочем, пришло уже слишком поздно. На похоронах Юлиана Генрих признался, что потерял своего самого лучшего друга. Какого уже не будет никогда. Мне показалось: он говорил честно.
Ноябрь. Париж
Смерть Саши отрекошетила и в Юлиана. Еще не убила. Но уже ранила в самое сердце.
Они уехали в Париж вместе, а вернулся Семенов оттуда вместе с цинковым гробом, в котором лежал его заместитель.
Эта странная история и до сих пор остается одним из секретов газеты «Совершенно секретно».
Накануне Саша был абсолютно здоров. Сорок с хвостиком. Каждое утро – пробежка пять километров. Атлетическая фигура. Накаченные мышцы. Еще утром вместе с Эдом Лимоновым гуляли по Парижу. Потом прием в модном журнале V.S.D.
Здесь и почувствовал себя дурно. Вызвали такси. И доктора – прямо в отель. Но, оказалось, слишком поздно.
Врач констатировал смерть, которая показалась бы странной даже непрофессионалу: русский журналист просто изошел кровью, которая сочилась буквально отовсюду.
Парижская полиция назначила вскрытие, но даже несмотря на то, что внутренние органы Саши оказались разрушены, не усмотрела в этом ничего необычного.
И, поспешно закрыв дело, отправила тело в Москву. Здесь, по просьбе Семенова, провели новое исследование. И установили, что Сашу отравили.
Кто отравил? Зачем? Как? – Все эти вопросы так и остаются до сих пор без ответа. Что-то попыталась расследовать «Совершенно секретно», какие-то, на мой взгляд, слишком уж странные домыслы привел в своей «Книге мертвых» Эдуард Лимонов, который по воле случая или по собственной воле оказался втянутым в эту детективную историю.
Однако увлекшись расследованиями, никто отчего-то не обращал внимания на Юлиана. А ведь он переживал случившееся, быть может, острее остальных.
И именно его сердце оплакивало Сашу, наверное, горше многих. А еще он думал о том, что Сашу убили по ошибке. Что на самом-то деле целились в него.
Декабрь. Бухарест
Господи, как же он орал на меня, когда в тот день я вернулся из Шереметьево ни с чем. Семенову было бесполезно доказывать, что Бухарест не принимает, а местный аэропорт «Отопень» с утра занят мятежными войсками.
«Насрать, – кипятился Семенов, – езжай поездом, лети в Будапешт, переходи границу. Как хочешь, так и добирайся. Там революция! И мы должны быть на ней первыми. Как ты только этого не понимаешь?!»
Мне нечего было ему возразить. Становилось стыдно. В мои годы он уже прошел войну во Вьетнаме, пробирался вместе с вьетконгов-цами через пропахшие напалмом джунгли тропой Хо Ши Мина, сидел в окопе, хоронясь от американских «ковровых бомбардировок» и потому имел полное моральное право упрекать меня в журналистской нерасторопности.
И тем не менее, в Бухаресте «Совсек» все равно оказалась первой. Преодолевая протесты многочисленных родственников, перепуганных военными действиями в Румынии, преодолевая непогоду и дипломатические санкции, я вылетел в Бухарест той же ночью вместе со съемочной группой CNN.
А уже на следующий день под треск АКС диктовал свои первые репортажи из корпункта «Правды», где приютил меня старый приятель Володя Ведрашку.
