Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 85 страниц)
Я со своей стороны подберу много хороших материалов и здесь и в Москве, по разработанному совместно плану буду помогать тебе.
Начни писать хотя бы по часу в день (только после того, как пришлю очки). Это здорово смобилизует тебя, здорово подхлестнет нервы, – вернее не подхлестнет, но завяжет в узел. Устал сегодня за день, как собака, сейчас завалюсь дрыхнуть эдак до 9 часов. А завтра снова день, полный труда и забот.
Ну, дорогой, крепко-крепко, нежно-нежно, мужественно-мужественно тебя целую.
Всегда твой Юлька.
P.S. Да, ко дню рождения бабушка и Броня дали мне 150 рублей —50 я потратил на книги, 30 – на починку порток, а остальные использовал на посылочку тебе. Мне это доставляет огромное наслаж– дение. Ребята притащили вина, явств. В общем, друзья у меня золотые.
Крепко целую. Юлька.
30 октября 1952 года
Мой славный сынок!
Получил бандероль. Характеристика здесь приобщена к делу...
Я вспоминаю Памир: едет киргиз или таджик на верблюде и поет обо всем, что видит перед глазами. Прошу тебя – пиши мне, уподобляясь этому чудесному методу, – более подробно, обо всем, что видишь, и обо всем, что тебя радует и тревожит.
Вчера получил твою записку к посылке и жду обещанного письма. Как здоровье? Как собираешься праздновать Великий праздник?
Я стараюсь начать ходить – это мое соц. обязательство к празднику. Как там Гулаг? Быть может нам повезет на свидание?! Назло и наперекор стихиям!!
Ну, кровинка моя, прекращаю писать и начинаю грустить. Обнимаю тебя, мой хороший, целую и крепко жму руку. Всем сердцем и всеми мыслями с тобой.
18 ноября 1952 года
Гр. Ляндресу Ю. С.
Сообщаю, что Ляндресу С.А. была оказана необходимая медицинская помощь.
Зам. начальника отдела
(Подпись)
3 ноября 1952 года (из тюремной больницы).
Мой дорогой, славный сынуля!
Вместо приветственной телеграммы посылаю открытку с бесталанными стихами собственного корпания:
Поздравляю с светлым днем —
35-м Октябрем!
Будьте бодры все и свежи,
Не пишите письма реже.
С помощью всех Вас, друзей,
Буду я здоров, ей-ей.
Как видишь, дорогой мой сынок, поэт из меня не получился, но победу сегодня одержал – стал на ноги, держась за санитара, и выстоял несколько минут, но шагнуть еще не сумел... Ничего, наладится!
По утрам наслаждаюсь маслом с луком и хлебом. Ничего прекрасней такого блюда я в жизни не едал. Расцелуй того, кто жарил.
По вечерам ужинаю чаем и мажу сгущенное молоко на хлеб... Пища для богов, и аппетит отменный. Запиши меня в боксеры – не подведу.
Бодростью подминаю грусть – наношу ей удары под дых, а сам живу стремлением ходить и увидеть тебя страшно умным, мощным и известным, а все остальное приложится.
Тянусь к тебе из моей богадельни (хм-хм) руками и губами, чтобы с остервенением тебя прижать к себе и расцеловать с нежностью необычайной.
Твой папа Сеня.
29 ноября 1952 года
Дорогие мои славные любимые!
Кто сказал, что (вычеркнуто тюремной цензурой) человек не знает радости?! Это ложь! У меня вот сразу 3 радостных события!
1. Вчера после 5-месячной лежки с могучей палкой в левой руке и поддерживаемый под локоть товарищем из камеры я бодро гулял по дворику и отдыхал на лавочке.
У меня нет слов, чтобы выразить свой восторг. От воздуха у меня кружилась голова, а от счастья градом катились слезы.
Как видите, дорогие мои, поддерживаемый Вами духовно, я не растерял своего мужества и нашел в себе силы положить на обе лопатки свой проклятый недуг!
Погодите! Я еще, чего доброго, сыграю в футбол за какую-нибудь внекатегорийную футбольную команду. Боюсь, что Юлаша на радостях выставит маму и бабушку на хорошую бутылку вина! Ну что ж, я не прочь!
Выпей за здоровье (вычеркнуто тюремной цензурой) и врачей, которые помогли мне. Это радость № 1.
Радость № 2. Начальник тюрьмы разрешил написать внеочередное в этом году письмо.
Радость № 3. 27.11 вечером мне вручили Ваше письмо. Оно было очень кстати, т.к. начал шибко нервничать. Спасибо Вам, Галя, Юлианка, Бабуля, за большое и хорошее письмо...
Я все надеюсь, что меня переведут (вычеркнуто тюремной цензурой), где я буду много и хорошо работать и сумею не только освободить Вас от денежной помощи мне, но и помогать Вам, т.к. в лагерях прекрасно поставлено дело и за труд не только кормят, одевают, но и платят.
Я уже подготовил заявление члену Президиума К.Б. Советского Союза, в котором написал, как я строил паровозы, цеха в Луганске, Брянске, типографию в Сталинграде и других городах, жилые дома в Москве, а также указал, что напечатал в газете и журналах около 50-и статей...
Работа мне нужна для того, чтобы не акцентировать своего внимания на остатках болезни и, главным образом, делом показать, что я был и есть верный сын своей Родины...
Юлианка! Счастье, радость и надежда моя! Не забудь сообщить мне о твоих академических успехах, т.е. как они выглядят в зачетной книжке. Фрагмент работы «Две судьбы» может представить интерес также для журнала «Работница» и «Советский Союз».
Целую. Твой папа.
31 декабря 1952 года
Г-ну Ляндресу Ю. С.
Сообщаю, что Ваша жалоба от 22.12.52 по делу Вашего отца Лян-дреса С.А. была рассмотрена Генеральным прокурором Союза ССР т. Сафоновым, который не нашел оснований к отмене или изменению решения по делу.
Помощник Военного Прокурора Войск МГБ СССР
Полковник юстиции Новиков.
Май 1953 года
Дорогие мои родные, ненаглядные Юлианушка, мамуля!
За несколько дней до дня своего рождения я получил твое письмо... и узнал о Сталине, что нет Сталина. Нет, видимо, словами нельзя выразить чувство.
Язык беден для этого. Слова – инструмент разума, сознания, а чувства должны иметь свои формы проявления: жесты, звуки... Рыдаешь, вздохнешь – и все понятно.
Какими же словами можно рыдание и вздох передать? Нет, ничего другого не скажешь: и я пишу – рыдаю. Осязаю, как реальное, когда он облокотился своей рукой на мое левое плечо на 1-м съезде колхозников, слышу, отчетливо слышу его голос, вижу, вижу милые оспинки на смуглом, улыбчивом лице и руку, набивавшую трубку табаком из коробки из-под «Герцеговины Флор». Может быть такая поэтическая попытка выразит мое состояние...
Спасибо, дорогой мой, за вещи. Они крепко меня выручают – поддеваю их под казенную одежду. А платочек перецеловываю рано утром и поздно вечером, произнося свою молитву – ваши имена. Это я делаю пунктуальней, чем принимаю пищу.
Тебе, сынок мой, поручаю воздать почести, бесконечно облучать нежностью маму от дня ее рождения 25 мая и бесконечно много лет... Вино, цветы к ее ногам.
Роковой месяц май. Всем, родившимся в этот месяц цветения, дано, согласно мудрости народной, маяться.
Отныне, когда маме исполнилось 46 лет, где сумма цифр этого числа составляет 10, – маета всяческая канет в Лету и она будет счастлива, как может быть счастлива мать такого хорошего, тактичного, рассудительного сына, каким являешься ты.
Находясь в грязи (не в смысле санитарном, конечно), я стал чище, крепче... Пожалуй, даже требовательная и несгибаемая мама меня поощрила бы. Теперь буду ждать ответа на свое большое письмо Л.П. Берии, которому я все поведал. Когда трудно бывает, не нужно искать источника движения в другом человеке.
Его нужно искать только в себе, как в части большой жизни общества. Для того, чтобы человеку быть мудрым и принимать дары жизни, как редкое чудо, ему необходимо терять. Тогда в нем, вместе со щемящей болью печали, просыпается то, что спало и не видело жизни.
Меня радует стиль твоей жизни: учеба, работа. Посетить выставку, иногда послушать хорошую музыку надо. Не торопись публиковать своей работы. Будь требовательным к мыслям, слогу.
Не гонись за количеством. Не гонись за славой, думай о пользе Родине. Имей умных товарищей. Умей выслушивать и смиряться. Обрети мужество разорвать твою рукопись и начать снова в 3-й и 6-й раз. Делай 79много, а считай себя малым и недостойным похвалы.
Кто чтит достоинства, достопочтен и сам, но не забывай Пушкина: «Что дружба?! Легкий пыл похмелья, обиды вольный разговор, обмен тщеславия, безделья, иль покровительства позор».
Будь, мой дорогой, достойным сыном времени и пусть будет тебе примером скромности твоя мама...
Целую тебя, сынуля мой, с целомудренной нежностью затворника, у которого в твоем образе сконцентрирована моя воля к жизни. За меня, пожалуйста, не беспокойся. Совершенствуй себя. Береги маму, пригрей бабулю, мамочку мою.
Твой, всегда твой.
Октябрь 1953 года
Генеральному прокурору Союза ССР
Тов. Руденко
ЗАЯВЛЕНИЕ
Многоуважаемый товарищ Руденко!
Дело, по которому я обращаюсь к Вам, заключается в следующем: 29 апреля 1952 года органами быв. МГБ был арестован мой отец Семен Александрович Ляндрес, 1907 года рождения, комсомолец с 1923 года, член партии с 1932 года, в прошлом работник печати, полковник Советской армии.
Отец был осужден решением ОСО от 4 июля 1952 года на 8 лет тюремного заключения по статье 58-10-11. Причем во время следствия ни одной очной ставки, ни одного документа, изобличающего отца во враждебной деятельности. И после этого следствия – суд, на котором отец не присутствовал.
В Ярославской пересыльной тюрьме я встретился с отцом, – седым стариком, разбитым параличом... там отец рассказал мне всю «суть» его «дела». По приезде в Москву я сразу же написал письмо в Главную прокуратуру Советской армии. Это мое заявление было передано на «рассмотрение» подполковнику Старичкову, т.е. тому человеку, который вместе со следователем Макаренко «вел» дело отца.
Естественно, моему письму было придано соответствующее «толкование». В ответе мне было сказано, что изложенные в письме факты не подтвердились.
Затем, в период с 19 августа по 31 декабря 1952 года, я написал целый ряд заявлений, – в различные адреса. Все мои заявления автоматически пересылались в прокуратуру войск МГБ, откуда я получал бюрократические отписки.
Со времени моего первого заявления и заявления отца меня лишили свиданий с отцом, до недавнего 80времени мы были ограничены в переписке. По-видимому – это результат заявлений моих и отца.
4 и 6 апреля этого года я направил Берии, как бывшему министру, два заявления, два закрытых письма из Владимирской тюрьмы в МВД направил отец, и до сегодняшнего дня я не имею оттуда никакого ответа. Я не прошу помилования отцу, – я прошу пересмотреть дело отца, ибо то, о чем отец пишет в двух своих заявлениях, то, о чем он рассказал мне при свидании, – все это заслуживает тщательного рассмотрения.
Я знаю, в чем отца «обвиняют», и я уверен в полной невиновности отца. Если бы отец был в чем-нибудь виновен, то его судили бы, ему были бы предъявлены документы, ему были бы даны очные ставки. Мне известно также, как велось следствие, – просто так людей паралич не разбивает...
Все это – заявление отца, его рассказ мне на пересыльном пункте и, наконец, моя вера в абсолютную честность отца – дает мне право обратиться к Вам, уважаемый товарищ Руденко, разобрать дело моего отца.
7 октября 1953 года
Дорогие мои родные! Юлианушка и мамуля!
Прошлое письмо было очень коротким, поэтому отведу душу теперь... К сожалению, сбылось мое предчувствие. Не поспеет мое письмо к 8-му октября – дню Рождения Юлика. Мысли мои, как и всегда, в этот день с тобой, с вами.
Убежден, что мое дитя усатое прославит себя скромностью, знаниями, здоровьем и делами для народа и во имя его! Да будет так!... Поздравляю тебя, Юлик, и всех близких с днем твоего рождения.
7 и 15 сентября получил письма, а 20 сентября две посылки и денежные переводы. Вашей доброте нет предела. Спасибо вам, но я не заслуживаю такой заботы... Прошу учесть, что одной посылки в месяц мне вполне достаточно для поддержания себя, и Вам не так хлопотно...
За стеной, кажется, дождь, а мне до слез как бы солнечно, каждая буковка твоя, закорючка мамина – лучи света. Хрестоматийно, банально, но верно. Особенно меня взбодрила лестная оценка мамы. Она, как известно, никогда не была щедрой на похвалу. Спасибо, Галя, за письмо и хорошие слова о Юлике. Он был хорошим, а будет еще совершенней. Аминь!
Мое здоровье? Я жив настолько, чтобы, полечившись, стать относительно здоровым и трудоспособным. У Ильича (в философских тетрадях, как будто) есть запись о сущности «этики» Спинозы: «не плакать, не смеяться, а понимать». Так я и стараюсь существовать, хотя и не могу понять (вычеркнуто тюремной цензурой).
Чем я живу? Философией духа, воспитанием чувств. Что это зна– чит? Где, в чем заимствовать жизнеустойчивость? Созданием для себя «творческих» обязанностей и пунктуальным их выполнением (вычеркнуто тюремной цензурой).
Тверди «Мцыри», «Пророка» и верь, главное верь! Кто теряет веру – тот гибнет! (вычеркнуто тюремной цензурой)... надо зажмуриться и представить себе вечное и пре– красное – небо, березку, Юлика, спящего в фанерной коробке * или делающего первый шаг с полотенцем под мышками... Тогда улыбка разжимает губы, дыханье глубже (вычеркнуто тюремной цензурой).
Л.Н. Толстой в своих дневниках сетует, скорбит (вычеркнуто тю– ремной цензурой). Величие Толстого рождало великие намерения. Психику, логику (вычеркнуто тюремной цензурой).
Главное, мои дорогие, счастье в том, что вы есть и будете, что войны не будет, что советские люди уже осуществляют новые, замечательные решения Партии, что наше Правительство не остановится в своей решимости до конца очистить аппарат от рюминцев, бериев-цев и им подобных и ликвидировать последствия их враждебной, антинародной работы. Это задача трудная...
Продолжаю отвечать на вопросы. Как узнать меня при встрече? В списке действующих лиц одной из пьес Островского есть персонаж: «Человек с большими усами и малыми способностями». Так это я!
Если тебя такая примета шокирует, то возьмем из «Гяур» Байрона: «I know him now! I know him by his pilid brow! (Это он! Я узнаю его по бледному лбу!). Мало ли примет! Скорей бы встреча. Мадам Фемида велие флегматична...
Теперь позволю высказать мнение по поводу дипломной работы. Избранная тобой тема мне представляется устаревшей. Ведь ты не собираешься быть экономистом, а скорее историком, знатоком международных отношений стран Ближнего Востока и места в них Афганистана.
Мне кажется, нельзя быть эрудированным в базисах и надстройках этих стран, не разобравшись в их субстанции – сатанинском, реакционнейшем исламизме. Исторический экскурс в эту интереснейшую, ключевую область очень расширит твой кругозор, принесет пользу кафедре и сделает твою работу оригинальной.
Впрочем (вычеркнуто тю– ремной цензурой), поэтому умолкаю. Все же советую прочесть: Вавилов – «История Востока», Стенли Луи Пуль «Мусульманские династии», Мюллер – «История Ислама от основания до наших дней», Huart – «Historie des arabes», Ernest Renan «L islamism et la Sciense». Кроме того, советую тебе и маме прочесть Ипполит Тэн (Hippolite Tain) – «Философия искусства», Джон Локк – «Педагогические сочинения», Сборник под редакцией акад. Волгина «Изложение учения Сен-Симона», Жан-Жак Руссо «Исповедь». Очень познавательные и блестящие по форме книги.
Начало скучно, а потом не оторвешься. Больше, больше житейской и книжной мудрости на базе этики и скромности. «Если разум твой советчик, бедняком прослыть не можешь». Это один из 230 афоризмов Руставели в тигровой шкуре.
Прошу (в смысле требую) не посылать мне денег в октябре и ноябре. На «октябрьско-ноябрьские» деньги выпишите мне «Правду» или «Литературку».
!Избави меня, Боже, от сентиментальных ку-ку, но я молюсь ... Меня посещает рано утром лучик. Я становлюсь ликом к нему и твер– жу этому представителю Солнца Ваши имена, свои напутствия Вам на каждый день, счастья, т.е. здоровья и благоразумия. Вы скажете: сдурел старик! Нееет! Такие внушения на расстоянии, даже по Павлову, исторгнутые из мозга и сердца вместе с кровью и слезами, не проходят бесследно!
Итак, прошу Вас: не подводите меня! Докажите, что мои внушения действенны, что между нами непрерывная, цепкая душевная реакция и связь. Каждое утро встречайте бодро, с улыбкой. Ведь все это так нетрудно. Кушайте, спите, работайте, учитесь, радуйтесь друг другу, и все будет в порядке.
Все это так просто, а в остальном Бог поможет! Ведь верно, мамочка моя прекрасная! Вот сейчас тебя Юлик поцелует нежно, а ты его обнимешь и поцелуешь в шейку и в ушко, а мне стало тепло, и я реву, настолько живо я представил себе это видение. Вояка, одно слово!
Обнимите и расцелуйте всех, кого надо... Не пиши мне, Юлианка, газетных новостей. Теперь я сам читаю свою газету в ажуре, с большим любопытством и всевозрастающим интересом. Жду от тебя обещанного очерка о себе и обо всех наших...
Всегда Ваш Семен.
* Молодые родители Юлиана Семенова – Семен Александрович и Галина Николаевна в течение первых недель жизни сына – пока не набрали достаточно денег на хорошую колыбель, – укладывали его спать в фанерную коробку.
2 ноября 1953 года
Дорогие мои родные! Юлианка и мамуля распрехорошие!
Поздравляю вас всех с праздником Октября! Пусть в этот день вам особенно ярко светит солнце. Мне же очень хочется хоть какой-нибудь музыки. О 4-й симфонии Чайковского и Реквиеме Моцарта могу только мечтать. И еще: положи у портрета Ильича, что у тебя на книжной полке, цветок или веточку зелени.
Я недавно прочел книгу Гиппократа. Она начинается словами... «Унять боль – божественное дело». Твои письма унимают мою боль. Следовательно, по законам логики, образуется силлогизм: ты – мое божество. Перейдем к животу (таков уж человек, начнет как Бог, кончит как свинья. Не всегда, конечно, но преимущественно). Получил посылки и пирую, как предпоследний Лукулл.
Только соловьиных язычков не хватает, а сгущенности даже излишек. Жир с луком – вне конкурса. Лимон мне разрезал дежурный, и я засыпал его сахаром. Лечусь им – сосу по кружку в день. Вареньем наслаждаюсь, шоколадку нюхаю.
Ей-богу, мне, объективно говоря, лучше теперь, чем моему бывшему следователю и его бывшим руководителям (им бы еще мои болячки). Я, как видите, даже шучу. Присланная куртка – мудрейшая вещь, тепло, не промокает. Почему я против присылки штанов от куртки? Я бы не прочь, да грехи...
Как тебе известно, мне довелось поставить рекорд и побывать в тюрьмах и пересыльных пунктах. И вдруг (мало ли что бывает) мне, для ровного счета, доведется побывать еще?! Каково тащить мой груз сопровождающим? А возможные встречи с «урками», прекрасно разбирающимися «Что такое хорошо, а что такое плохо»?!
Вот из таких предпосылок исходит мой отказ от брюк. Сейчас пытаюсь исправить ватные брюки. В результате прожарок вата в этих брюках съежилась и сбежалась в место, которое у овец называется «курдюк».
Распоров штаны, я пытаюсь растащить бывшую вату в район колен, ягодиц и по прочим местам нижней части своего скелета. Надеюсь, скворцы еше не успеют прилететь, я закончу свою «творческую» работу...
Ищи отдыха, утешения посредством созерцания природы, в свободное от труда время.
Ins grune – на природу – как говорил Гете. Бутерброд в карман, палку в руки и трамваем в Фили, в дубовую рощу. Есть больше времени, – автобусом в «Узкое».
Лес, пруды, поляны! Снег – еще лучше! Все чисто, ново, и за каждой ложбинкой новые горизонты, правильные хорошие мысли и новые извилины в мозгу. Когда видишь горизонты, то и ухабы нипочем. Они неизбежны и преодолимы.
Пожалуйста, мой милый. Держать хвост трубой! Есть держать! Да? Две трети оптимизма, плюс одна треть скепсиса, плюс труд, плюс гимнастика и холодный душ, плюс природа, плюс хорошие люди, и все будет хорошо!
Чтобы не быть назойливым и скучным, окончу эту часть вспомнившейся мне записью Пушкина в альбом к Вяземскому: «Душа моя, Павел! Держись таких правил: люби то-то, то-то, не делай того-то. Кажись, это ясно, прощай, мой прекрасный!» Ехидно и здорово!
Только Пушкину по плечу такая умная чертовщина. Он был трезвый, гениальный парень без завиральных идей. Эх! Кабы не Николай Палкин и Наташка Гончарова, этот человечище затмил бы Шекспира.
-Мое здоровье? Вернее мои болезни. Открой 1-й том медицинской энциклопедии и читай подряд, пока не заснешь. Точней: больше всего меня донимает и с чем я не могу справиться – с головными болями, когда идет на «ясно», и болью в сердце и меж лопаток, когда идет на «пасмурно».
Больно, как больно рожать, но с той разницей, что я даже от боли кричать не могу. Одновременно с головной болью, как мне говорят (сам я не вижу – трюмо нет), лицо раздувается, распухает.
Нет ли там в Москве какого-нибудь патентованного элексира от этих напастей. Может быть мне, действительно, скоро удастся попасть домой и в лечебницу... Я так давно потерял представление о Справедливости, которое пропагандировалось мною в миллионных тиражах, не чувствовал счастья, что сделался недоверчивым к ним, и мне кажется, что ко мне они могут прийти только как предвестники еще большего страдания.
Но как бы то ни было и что бы ни ожидало впереди, в настоящую минуту мне хорошо, потому что за письмом к Вам, мои милые и бесценные родные, ничего не замечаю вокруг и забываю все плохое.
В таком же состоянии я пребываю, читая письма от Вас. Пиши, Юлианка. Лечи меня! Береги себя и руководствуйся указанием Толстого: «Береги себя для себя, больше людям останется».
Теперь позволено держать при себе фото родных. Пришли мне свою фотографию, но без выкрутасов, а чтобы был мой Юлик – чистый, нежный, сильный, который у меня в груди, мозгу, в глазах. Это тоже меня будет лечить. Помогай маме. Не забывай, чаще навещай и целуй мамулю, Броню и др.
P.S. Если плешь тебе действительно угрожает, рекомендую след. Spiriti vini – 100 гр. Tintura China – 1—1,5 гр (нет Spiriti – замени тройным одеколоном), смешать, взболтать – втирать в корни дланью на ночь.
Так делать до 2065 года. Гарантирую долголетие и марксову шевелюру. При этом не курить, пить не больше 1 литра вина в месяц (до 35 лет виноградное, а потом только водку), воздух, сон (8 часов), питание трехразовое (до 40 лет – все что хочешь, после – растительная и молочная пища), прелюбодействовать минимально, в редких случаях, и то для того, чтобы убедиться, как это плохо.
А лучше не падать и при искушении окрестить себя крестным знамением и шептать: Сгинь, сгинь, пропади!
К методике отца Сергия не прибегать. Вообще лучше носить короткие волосы и укорачивать свои желания и страсти. Таков тернистый путь к долголетию и длинноволосию...
Будь здоров, мой дорогой. Жду письма, большого-большого и разборчиво написанного.
2 декабря 1953 года
Мои милые, несравненные родные! Дорогие Юлианка, мамуля и вся династия!
Поздравляю Вас с почти наступившим Новым годом и от всего сердца желаю Вам не нового счастья, потому что вы не имели старого, а просто счастья, хотя бы и не безмятежного, но вознаграждающего за неотразимые невзгоды жизни.
«Бог приходит без колокольного звона», – так говорили в старину, когда образно хотели выразить мысль, что радость и счастье приходят внезапно, когда их не ждешь или совсем перестаешь ждать...
Дорогой мой сын и друг Юлианушка! Прошу тебя, не придавай значения моим стенаниям. Все мои недомогания сущие бобо, и я переношу их с твоей помощью и помощью мамули, с мужеством, достойным мифического Сцеволы.
Твои призывы, расположенные на полях письма, бодрые, остроумные строки ваших писем, твой свирепый взгляд с фотографии действуют на меня, как успокаивающее и «устрашающее». Все это помогает мне истязать внутренние ресурсы моей мудрости и не подвергаться коррозии от влияния окружающей среды.
Будь уверен, что сберегу свою честь, как и любовь свою к тебе, несмотря на то, что оставаться коммунистом в моем нелепом положении куда сложней, чем быть партийцем на воле.
Но этот этап для меня – проверка моих моральных устоев. В 1927 году я стаскивал с балкона бывшего Коминтерна троцкистов, но за мной была вся моя Красная Пресня, на войне – рядом были боевые друзья, а теперь я один со своей тоской и незаслуженным позором.
Но тюрьма для меня зря не прошла. Я много поработал над собой и вычистил из себя много житейского хлама с добросовестностью ассенизатора. Нет! Я не стал хуже, и это чванливое заявление, надеюсь, подкреплю делами во славу моей Родины!
Посылки отличны по содержанию и качеству... Если еще не поздно: ватные штаны не шли. Я исправил кое-как старые и холода не ощущаю. Ботинки при мне, но без пряжек, а с шнурочками. Куртку, после долгих перипетий, я получил и ношу с успехом. Шапку уберег и ношу ее фертом. Франт: банты на ногах, банты на голове, усы а` la Чингизхан, на носу – две пары очков и капюшон! Прямо бедуин в пешем строю!
«Капитал» перечел. Самое сильное место по драматизму – «Первоначальное накопление». «Рентой» не занимался – мелок шрифт. Читай сам – я тебе верю. Освежил в голове некоторые работы Ленина.
Покончил с книжками идеалистов всех времен и школ. Вник в историю и философию буддизма, браминизма и проч. – это стереотипные, порой красивые, а порой мрачные сказки. Все эти идеалисты и теософы не внесли хаоса в мою черепушку.
Сейчас перечитываю Щедрина и читаю пьесу Оскара Уайльда на анг. языке, страдая из-за отсутствия англо-русского словаря с фонетикой и идеоматикой.
Библиотека здесь богатая, но я был книгами избалован, и большинство книг, из имеющихся здесь, прошли через мои руки в гранках и верстках. Вот беда, все словари в библиотеке разобраны. Свою книгу «выхаживаю».
Ее страницы шелестят в извилинах моей «высокоорганизованной» материи. ОГИЗ когда-нибудь родит ее, и для этого стоит жить. Очень жаль, что здесь нельзя поработать над рукописью и получить из дому некоторые книги.
Ну да ладно, потерплю. Тем временем я радуюсь твоим успехам учебным. Твои планы, связанные с библиотекой И.Л. и аспирантурой, мне приятны. Если добьешься успеха – будет очень хорошо.
Помнится мне, что ты в своих конспектах допускал небрежность – писал на клочках, не заводил тематических записных книжек и т.д. Се грех!
Помни: даже в посредственной книге можно обнаружить интересную мысль, фразу. Надеясь на память, не записываем, забываем, а потом сожалеем. Жизнь коротка, – книг много. Читая книгу, надо ее сразу выжать, как лимон. Забыть хорошую мысль, факт – расточительность и безхозяйственность.
Уж такой я неисправимый назидатель! Ты, хотя и «сам с усами», но для меня по-прежнему малое дитя, нежно любимое. Ты у меня единственный, – значит должен быть на голову выше меня по всем статьям, но при всем этом уважать пусть невеликие, но здравые мысли.
У нас здесь было холодно, морозно, зимно. 2.ХI необычайно поздно улетели грачи, гнездившиеся за стеной на дереве. Я удивлялся, как, живя на воле, можно издавать такие богопротивные звуки, царапающие сердце. Но после их отлета стало еще грустней! Теперь наступила ростепель и вдруг на решетке зачирикали воробушки, повадились голубки сизые и все воркуют. Как это хорошо!
…Накануне мне снилось, что потерял тебя в толпе, долго искал и, наконец потеряв надежду, нашел около Манежа. Радуясь и плача, я смеялся во сне, да так громко, что мой сосед пнул меня в бок.
Узнав причину моего смеха, он очень горевал, что прервал мой счастливый сон. Крепко тебя прижимаю к груди, в преддверии всамделишного поцелуя и начинаю считать минуты до следующего письма.
6 января 1954 года
Дорогие мои родные, матуля, Юлианушка.
В твоем письме от 27.ХI, где были чудесные послания и от мамы и Илюши, ты писал мне, что к Новому году пришлешь мне письмо, а его нет и теперь. В чем причина? Экзаменационная сессия?! Болен?
Ждешь меня домой? (Зачем писать, если скоро увижу?) Или, быть может, досрочно начал встречать Новый год и пьешь за мое здоровье вторую декаду?! Был такой исторический, весьма смешной случай: граф Драгомилов – отважный воин, кутила, любимец императора – послал телеграмму Александру III: «Поздравляю Новым годом. 3-й день пью Ваше здоровье». Не лишенный остроумия и такта император ответил: «Благодарю, но не пора ли перестать».
Благодарю тебя, Юлианушка, за роскошные штаны (ватные) и нежнейшие, тончайшие шаровары цвета бедра новорожденной нимфы. В такой одежде мне не страшны ни сырость, ни мороз.
Живу под впечатлением, что правосудие полностью восторжествует – расстрел Берии и его опричников, мощное начало... Мне почему-то кажется, что Р.А. Руденко познакомился с моим письмом к К.Е. Ворошилову.
У меня предчувствие, что на этот раз мое письмо попало в руки, которые дали делу ход, толчок. Верно, мне надоело целовать вас и прижимать к сердцу письменно. Очень, очень мне хочется все это произвести на самом деле. Нет сладости в проштемпелеванных поцелуях.
…Теперь я жду большого, подробного письма обо всех и обо всем. Здоровье? Сессия? Об одном прошу: не гонись за должностями, окладами и проч. фейерверком.
Остепеняйся! Меньше званий – больше знаний и патриотизма! Признание и материальное благополучие придет само по себе, но зато прочно и не на зыбкой основе.
Кончаю письмо уведомлением, что начинаю свой трутневый день обозрением твоего портрета и перечитыванием твоих боевых призывов и повелений.
Я тебя очень люблю и писать об этом может только очень талантливый литератор. Да, да! Просто верь мне и ты не ошибешься.
Мамульку мою и всех, иже с ней, целуй. Надеюсь, что она не лишена столь нужного ей внимания и заботы со стороны моих любимых братьев и сестричек. Кланяйся маме.
Всегда твой.
5 февраля 1954 года
Родной мой папулька!
Пишу тебе эту весточку и не чаю застать тебя во Владимире. Во вторник я был в Прокуратуре, – там мне пообещали, что тебя вот-вот перевезут в Москву, а здесь можно устроить фрукты, новые очки, может быть даже и свидание.
Т. Старичков мне сказал, что как только тебя привезут все закончится очень, очень быстро. Кстати, мы с ним очень хорошо говорили. И, повторяю, он обещает очень быстрое, очень благоприятное для меня с тобой разрешение вопроса.
Если тебя не отправят во вторник, то я пойду и в Военную Прoкуратуру и в Президиум – там твое дело на спец. контроле – и нажму крепенько, дабы ускорить твой приезд.
Когда тебя привезут, если выйдут какие-нибудь неувязки с новым следователем – апеллируй сразу и только в Прокуратуру. Они опротестовали решение ОСО, по их предложению Верховный суд дело отменил как неправильное и они заинтересованы в твоем скорейшем освобождении.
Как твое здоровье, родной? У нас все очень хорошо. Я, мама, баба Маша, баба Клава живы, здоровы. Шлет тебе большой привет дядя Алеша – он уехал в Ленинград на работу.
Я сейчас целыми днями в читалке в Ленинской, по вторникам – в Прокуратуре. Папулек, не пишу много, думаю все переговорим уже с тобой без помощи канцелярских принадлежностей, но языком, жестами, улыбкой и всем-всем материальным.
Крепко, крепко целую
Твой Юлька.
Я * не собираюсь быть адвокатом сына,
