Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 85 страниц)
Одна из женщин прямо-таки выбежала из подъезда; она лихорадочно посмотрела на часы, бросилась к такси, но Грэйв, вышедший из машины, чуть приподнял шляпу:
– Миссис Шейз, я из секретной службы... Позвольте, я отвезу вас... По дороге поговорим, вашей девочке лучше, кризис миновал, садитесь пожалуйста...
– Лучше?! – лицо женщины расцвело. – Правда?!
– Только потом она удивилась:
– Но почему секретная служба?
– Я обо всем скажу в дороге.
В машине Грэйв уточнил:
– Вы ассистент по таможенным тарифам фирмы «Роу»?
– Да, сэр... Откуда вы знаете, что кризис моей маленькой миновал? Я только что звонила, мне ответили, что положение еще опасное...
– Я справлялся у главного врача, миссис Шейз... Оснований для тревоги нет... У нас к вам просьба, миссис Шейз... Мы дадим вам денег, чтобы вы могли увезти девочку на Канарские острова... Ей нужно тепло... Мы оплатим ваше пребывание там, чек уже выписан...
– Но я потеряю работу! Простите, но вы даже не представились...
– Люди секретной службы не называют своих имен, миссис Шейз. Или заведомо лгут... Называйте меня «джентльмен», этого достаточно... Если вы потеряете работу в фирме «Роу», мы устроим вас на такой же оклад в другое место. Это оговорено в контракте. Но если вы скажете хоть кому-нибудь о моем предложении, – даже любимой дочери, я уж не говорю о фирме «Роу», – пенять вам придется на себя. Вот контракт, ознакомьтесь, – он протянул ей лист бумаги.
– Когда я должна уйти?
– Завтра, миссис Шейз, завтра. Это непременное условие.
В приемной офиса было солнечно; клерк, сидевший у компьютера, лениво нажимал на клавиши и, насвистывая Вагнера, с любопытством смотрел на громадный, неестественно яркоцветный монитор.
– Еще долго ждать? – просяще-ласково спросила Ольга.
Молоденький клерк с копной рыжих волос пожал плечами:
– Когда я нанимался в «Роу», пришлось ждать два часа... Мы в них заинтересованы больше, чем они в нас... Где вы сегодня ужинаете?
– Дома.
– Компаньон не нужен?
– Нужен.
– Давайте адрес, внесу в компьютерную память.
– Я не сказала, что мне нужны именно вы...
Из соседней комнаты вышел Ричард, оценивающе обсмотрел Ольгу и спросил:
– Это вы Элизабет Кент?
– Да, сэр.
– Пойдемте, – он распахнул дверь перед Ольгой, ставшей «Элизабет Кент», пропустил ее перед собою и, словно бы наваливаясь на нее всем своим громадным телом, увалисто двинулся следом; рубашка была, как всегда, мокрой от пота, воротничок мятый, галстук сдвинут набок, – старый, жеванный.
Они прошли через три кабинета, в которых за компьютерами сидели сосредоточенные женщины, почти все пожилые; каждая прямо-таки окружена оргтехникой, – диктофоны с педальным управлением, телефаксы, разноцветные ящички с картотеками, телефоны разных моделей с запоминающими устройствами и автоответчиками.
Ричард распахнул еще одну дверь, – тяжелую, на пневматике, – и они оказались в его кабинете; он был роскошен и строг, много живописи, шкафы с книгами, старинный стол красного дерева, людовиковские кресла, маленький столик в углу, словно бы окруженный стилизованным под краснодеревую старину полукруглым диваном, оббитым серебряной сафьяновой тканью.
Ричард кивнул именно на этот диковинный, прямо-таки музейный диван:
– Садитесь. Хотите кофе? Чай?
– Благодарю вас, сэр. Если можно – сандвич.
– Это в «пабе» напротив. – Ричард усмехнулся. – Мы не имеем отношения к Армии спасения... Как звали вашего деда?
– По чьей линии?
– По маминой.
– Джордж Блинофф.
– Русского происхождения?
– Да.
– Знаете русский?
– Немного.
– Как перевести на русский фразу «я хочу сандвич»?
Ольга перевела, чуть играя акцент. Ричард выслушал ее, кивнул и поправил, – на чистом русском:
– Одна ошибка. У них нет слова «сандвич». Они пользуются немецким словом «бутерброд».
– Что такое «бутерброд»?
– «Масло» и «хлеб», – он снова перешел на английский. – А по отцовской линии что у вас? Я имею в виду деда...
– Джордж Спенсер Кент, механик высшей квалификации.
– Родители не имели страхового полиса, когда погибли на том «Боинге»?
Ольга изумилась:
– Откуда вы об этом знаете?!
– Не я... Компьютеры... Что вы умеете?
– Честно говоря, – все.
Ричард заколыхался:
– Хороший ответ... На компьютерах работали?
– Нет.
– Стенографируете?
– Нет.
– Трахаетесь?
– А вы?
Ричард снова заколыхался; лицо его было безжизненным, только колыхался живот, да смешинки высверкивали в глазах.
– С вами – трахнулся бы.
Ольга поднялась, оправив обтягивающую юбку: волнуясь, пощупала пуговички на кофточке:
– Спасибо. До свиданья.
– Американки не понимают юмора... Сядьте. Я еще не кончал беседу... Или вас не очень интересует работа у «Роу»?
Ольга молча опустилась на диван, чуть отодвинувшись от потной глыбы с умными глазами, в которых постоянно искрился смех.
– Печатаете хорошо?
– Плохо, сэр.
– Какой курс прослушали в Лемонте?
– Вы и про это знаете? Я слушала лекции по праву... Сначала изучала гражданское, потом коммерческое, но все эти тарифы, таможенные правила, поправки к законам, брррр... Хотела уйти в уголовное, но все же это мужская работа...
– Где живете?
– В Челси.
– Своя квартира?
– Тогда бы я не ходила по фирмам в поисках работы...
– У вас заметный американский акцент... Можете быстро перейти на английский?
– Если дадите хороший заработок – смогу очень быстро.
Ричард поднялся, нажал кнопку селектора:
– Ганс, ты не очень занят? Нет? Тогда выгоняй колымагу, надо кое-куда съездить.
«Колымагой» оказался стотысячный «роллс-ройс», отделанный внутри красным деревом, кожа сидений – лайка, в перегородку вмонтирован ТВ и телефон.
– Я никогда в такой не ездила, – сказала Ольга. – Стоит дикие деньги, правда? Ваш?
Ричард кивнул на затылок Ганса:
– Его. Подчиненные любят шиковать, я предпочитаю такси. Ганс, остановись!
Тот притормозил; Ричард – не по весу – легко выскочил из машины, купил сандвич и, вернувшись, протянул Ольге:
– Жуйте. – Открыл крышку бара: маленькие бутылки виски, разные вина. – Воды нет, придется жевать всухомятку. Или хотите вина?
– Спасибо, нет.
Ричард тронул затылок Ганса:
– Почему ты не возишь воду или пиво?
– Потому что я пью виски или вино, – ответил тот, не оборачиваясь.
– Они калорийней.
– Показывайте ему, как к вам лучше подъехать, – сказал Ричард Ольге.
– Ко мнe?
– Конечно! Вы что, не узнаете Челси?
– Я путаюсь в этом чертовом городе! В Нью-Йорке все по номерам и нет таких кривых переулков...
– Сколько времени здесь живете?
– Неделю. По-моему, сейчас направо, но у меня же не прибрано...
В маленькой комнатке Ольги глыба занял все пространство, внимательно оглядел вещи, разбросанные на диване, остановился взглядом на купальнике, покачал головой:
– Сейчас в моде замшевые... Кстати, если я возьму вас ассистен том по тарифно-таможенному праву, платить буду – поначалу, ко нечно, – двести фунтов в неделю... Впрочем, у меня есть друзья в рекламе... Можете переодеться в ванной, покажитесь в купальнике, глядишь, продам вас в фотомодели, хороший заработок.
– Мои хозяева живут через стенку... Если вы станете ломиться в ванную, я закричу, и они вызовут полицию...
– Мисс Кент, я вышел из того возраста, когда насилуют... Я не справлюсь с вами... И потом, я могу спать только с теми женщинами, в которых чувствую симпатию к себе... На свете таких много: Квазимод ценят...
Ольга секунду колебалась, потом вышла в ванную, взяв с собой купальник.
Ричард достал из кармана крохотную плоскую коробочку и словно бы втер ее в ножку кровати; вторую такую же коробочку, но еще более крошечную, укрепил на днище старомодного телефона.
Когда Ольга вышла в купальнике, Ричард оглядел ее, закурил и, поднимаясь, сказал:
– Похудейте на десять килограммов, тогда помогу заключить контракт.
С понедельника выходите на работу – курьером и ассистентом по таможне... Контракт заключим на месяц, там посмотрим.
– Ой, спасибо вам... Я не знаю, как вас зовут... Вы не могли бы дать мне аванс?
– Сколько?
– Двадцать фунтов... Хоть вы и велите худеть, но есть хочется... На диету садятся сытые люди...
Глыба усмехнулся:
– Это верно, – и, открыв дверь, протянул ей три десятифунто вых банкноты. – Напишите расписку, что получили аванс в счет еженедельной выплаты.
В машине, протянув Гансу бумагу, подписанную Ольгой, сказал:
– Проверь отпечатки пальцев. Пусть посчитают ее почерк. Зап роси частное детективное бюро Джеймса, а сейчас меняй колымагу и слушай все ее разговоры, – девка, что надо, но чем черт не шутит, я вернусь на такси...
Звонок старинного телефона был колокольчатым, мелодичным, совсем не таким, как у нынешних аппаратов, – те пронзительно-тревожны, словно крик обреченного в раскаленной пустыне.
Ольга ответила на американский лад: – Спикинг...* Говорю.
(Неделю после приезда они с Дином прожили в Глазго, сняв две комнаты в доме, похожем на этот; Дин таскал ее по городу, заходил в аптеки, магазины хозяйственных товаров, похоронных принадлежностей, цветов, в бюро по скупке утиля, на кухни ресторанов, в бордели, конторы по ремонту лифтов, потом отвез в порт, расположенный неподалеку, провел с нею сутки в пакгаузах, добиваясь, чтобы Ольга точно схватила английские спецификации и подобрала американский эквивалент, – мисс «Элизабет Кент» американка, это надо помнить постоянно: с одной стороны, доверчивая детскость, а с другой – врожденное ощущение корректного превосходства, которое прежде всего выражается в яростной критике собственной страны.)
– Это я, малыш, Бобби... – голос мужчины был мягкий, низ кий. – Приедешь?
(«Бобби» был связник Дина, горбоносый, вечно нахохленный врач-стоматолог Абдрахман Саун; Дин сказал Ольге, когда они вернулись в Лондон: «Здесь умеют рассчитывать голоса на компьютерах и по ним определять человека лучше, чем в шарашке Александра Солженицына, ни ты мне, ни я тебе звонить не будем. Если Саун отлучится от телефона, а дело горит, звони к рэб Мовше, он служка в синагоге, вечно на боевом посту, собирает единоверцев, чтобы свергнуть диктатуру пролетариата...»)
– А ты купишь пива? – голос Ольги был ликующим, хотя лицо, – от недавнего напряжения, – постарело, собралось неожиданной для нее жесткостью.
– Неужели взяли?!
– И уже получила аванс... Еду!
Ганс выключал приемник, закурил, обернулся к своим пассажирам – юноше и женщине...
...Ольга вышла из подъезда старенького особнячка (сняла комнату в день прилета в Лондон; хозяева – старые приятели Грэйва, во время войны служили в морской разведке; из самолета Британской авиакомпании «группа Грэйва» выходила поврозь, – совершенно незнакомые друг с другом люди); на плече сумка, как у хиппи; идет себе по Лондону товарищ Лыскова в джинсиках, адидасах и штопаном длинном джемпере, ни дать ни взять – здешняя; переходя улицу, оглянулась по сторонам; мгновенно с р и с о в а л а потрепанную развалюгу, битый-перебитый автомобиль «остин», водителя в дымчатых очках за рулем и двух пассажиров на заднем сиденье, мужчину и женщину.
Она не смогла увидеть их лиц, – надо играть счастливую рассеянность, – человек, получивший работу, ни на что не обращает внимания, город кажется ему сказочно-красивым, люди – прекраснодушными, будущее – сказочным!
Ольга, однако, словно бы ощутила мужчину, сидевшего на заднем сиденье; то мгновение, которое она видела его контур, отложилось в памяти навечно; главный признак – очень узкоплечий.
Ольга шла быстро, иногда переходила на бег, шаловливо размахивая сумкой, возле станции метро зашла в магазин, остановилась около витрин с пирожными и тут-то увидала в зеркале, что было за продавцом, того, кто ее пас: действительно, очень узкие плечи, нездорово-бледное лицо, пиджачок в мелкую клеточку и брюки-дудочки, давно не глаженные, – в толпе такого не отличишь, одет типично.
– Пожалуйста, два пирожных, – сказала Ольга, показав глазами на бисквиты.
– Не советую, мисс, – ответил продавец, – их привезли утром. Самые свежие «близзи», только что из кондитерской, очень рекомендую...
– Да? Но я боюсь крема, толстею...
– Это серьезный довод, мисс, – согласился продавец. – Хм... А если я предложу вам вот воздушные «клари»?
– Одно «клари», пожалуйста, и «близзи» моему другу. – Ольга улыбнулась. – Он худой.
...Потом ее пасла женщина; в метро снова появился узкоплечий: Ольга беспечно, стараясь не п о т е р я т ь с я, доехала до роскошного дома, где жил доктор Саун; швейцар улыбнулся ей:
– Вы сегодня особенно красивы, мисс Кент.
– Спасибо, мистер Брасс, вы так щедры на комплименты.
– Я правдолюбец, мисс Кент, я не умею говорить комплименты... Когда же вы окончательно переедете к нам?
– Как только заработаю деньги. Брак лишь тогда будет счастливым, если каждый из супругов имеет собственное дело.
– Ах, это слишком по-американски, – сказал швейцар и распахнул дверь лифта, нажав предварительно кнопку этажа.
Как только Ольга поднялась, узкоплечий подошел к швейцару с бумажкой в руке:
– Простите, мистер Роули дома?
– Мистер Роули? – швейцар переспросил с удивлением. – Но у меня не живет мистер Роули. Видимо, вы ошиблись адресом, сэр...
– Странно... Он чиновник из...
– Сэр, в этом доме чиновников нет. У меня высокосостоятельные жильцы из мира медицины, музыки и фармакологии...
Саун напоил Ольгу кофе с сандвичем, – сделал сам, прислугу, молоденькую негритянку, отпустил, и кивнул на дверь:
– Декорируйтесь, Элизабет. Машина во дворе. Выедем через вто рые ворота. Дин сказал, что вас ждет шеф.
Вымыв чашку, он аккуратно поставил ее в сушильный шкаф, убрал печенье и масло в громадину-холодильник, протер цветастой, губчатой тряпочкой стол, услышал, как открылась дверь, обернулся, зажмурился от неожиданности: Ольга была в черном парике, очках, обтягивающем платье, сразу и не узнать.
Лондон, конспиративная квартира Дина.
Дин восторженно смотрел на седенького, пучеглазого фармаколога Моса, который рассматривал в лупу белый порошок, насыпанный в маленькую серебряную плошку:
– Это гашиш лучшей, если можно применять к этой гадости слово «лучшей», категории. Очистка вполне промышленная... Откуда это?
– Мы сами еще толком не знаем...
– Так умеют делать заготовки в Пакистане, Таиланде, Индии и в Золотом Треугольнике... Похоже на индийскую обработку...
– Может быть, – ответил Дин. – Если я что-то узнаю, разрешите мне потревожить вас еще раз, профессор Мос...
– Конечно, – ответил тот, – мы делаем общее дело... Где вы перехватили этот порошок? В Англии?
Дин не ответил на вопрос, словно бы не услышал его, поинтересовался:
– Ваша фирма, – до того как приняли решение исключить наркотики, – импортировала товар из...
– Что? – профессор Мос не понял. – Что вы сказали?
– Товар – наркотик на жаргоне...
– Ах так, – Мос кивнул. – Мы получили наркотики в Индии и Бирме, естественно, по разрешению властей, декларируя заранее в таможне прибытие препарата...
– У вас были постоянные партнеры в Бирме и Индии?
– Право, не знаю... Вам следует обратиться к миссис Беллз, она курировала эту область...
Лондон, конспиративная квартира Дина.
Ольга сидела возле телевизора; передавали американский футбол; понять игру было невозможно – суета.
Когда Дин вышел из темной фотолаборатории с тоненькой пленкой в одной руке и лупой в другой, Ольга, кивнув на телевизор, спросила:
– Тебе нравится эта суматоха?
– Судя по вопросу, тебе она не нравится. Это непростительно, Элизабет. Американки обязаны любить эту идиотскую игру. Выбери себе любимую команду, лучше всего «Волков», там играют студенты, запомни фамилию форварда Спарка, крепкий игрок, к тому же умница и очень красив, его обожают в Штатах, кстати, тоже слушал право в колледже... и не психуй, что за тобой поставили слежку: это их обязанность. Они должны знать, кого берут на работу...
– Но почему этот Ричард решил меня взять?! Почему?! У вас же безработица!
– Не у «вас», а у «нас»... Контролируй себя постоянно.
Дин включил компьютер, заложил фотопленку в какой-то хитрый аппарат, крохотное фото Ричарда спроецировалось на громадине монитора, – сидит на полукруглом атласном диване в кабинете – потный и расхлыстанный.
Дин запустил машину в работу, обернулся к Ольге, протянул ей пуговицу:
– В следующий раз не пришивай ее так туго, Ольга...
– Мистер Дин, постоянно контролируйте себя, пожалуйста! Я Элизабет Кент! А никакая не Ольга...
– Браво, – Дин вздохнул, – бритва! Молодец. Только зря снимаешь сверху. Старайся делать фото – это ж так просто, одно прикосновение к пуговице, – когда человек сидит прямо против тебя...
Компьютер забормотал, потом включился принтер, начал списывать информацию, выданную мудрой машиной. Дин поднялся:
– Хм, черт... Никакой информации... А это уже очень подозри тельно...
Дин сунул бумагу с компьютера в конверт, положил его в правый карман пиджака и сказал:
– Едем.
...В автобусе, на втором этаже (в Лондоне больше всего любят ездить именно на втором этаже огромных басов) Дин сидел задумчивый, вертел в руках сигарету; Ольга – в своем шикарном обтягивающем платье и черном парике – устало рассматривала вечерний город; огромные рекламы, толпы веселых людей (интересно, почему в центре у всех счастливые лица, даже у оборванцев?); возле Пикадилли вошла шумливая группа школьников, – визжат, смеются, стараются перекричать друг друга; они шли до проходу, толкаясь не хуже, чем в Ленинграде, вместе с ними, чуть пошатываясь, шел спортивного кроя парень в кожанке; на мгновенье он, потеряв равновесие, прижался к Дину, пробормотал извинения и быстро пошел к выходу.
Каким-то цирковым, акробатическим прыжком Ольга перемахнула через Дина, бросилась на парня в кожанке, толкнув его что было сил в шею, парень упал, Ольга упала на него, запустила руку в карман его куртки и вытащила оттуда конверт с информацией, сворованный им только что у Дина...
Лондон, этот же вечер.
Грэйв сидел напротив парня в кожанке, – угрожающе близко приблизившись к нему: – Слушай меня, мальчик... Слушай меня очень внимательно... И очень серьезно подумай о том, что я тебе сейчас скажу... Ты готов?
– Я всегда готов.
– Ты всегда готов, – удовлетворенно повторил Грэйв. – Это замечательно, что всегда готов...
– Он обернулся к двум молчаливым мужчинам.
– Оденьте-ка ему наручники... Только за спиной, гимнастика помогает молодому телу...
– Мне так больно, – сказал парень, когда наручники защелкнулись у него под лопатками.
– Да? Я сострадаю тебе, мальчик... Я хочу спросить тебя: ты знаешь цену деньгам?
– Не старайтесь, не надо, не перекупите...
– Ты меня плохо понял, мальчик. Я не намерен тебя перекупать. За похищение документа, представляющего государственную тайну, ты обречен на годы... Ты знаешь, что мы это умеем делать, когда нас выводят из терпения... Я спросил тебя о деньгах потому, что из-за твоего щ и п к а могу получить пару миллионов фунтов, а могу проиграть. Если ты скажешь, кто тебя попросил щипать джентльмена в автобусе, сколько тебе за это уплатили, мы продолжим разговор, если нет – будет плохо...
– Никто меня не просил.
– Честное слово?
– Никто меня ни о чем не просил, я же сказал!
Словно бы отвалившись от парня, Грэйв поднялся, пошел к две ри; на ходу бросил двум бессловесным мужчинам:
– Поработайте с ним. Если будет молчать, увезите за город и там все кончите... Немые воры меня не интересуют.
Когда он закрыл дверь, из комнаты донесся вопль...
А в это время гениальный джазовый пианист Джо отдавал себя, душу свою, громадному «Бехштейну», напевая в микрофон грустную песню; операторы звукозаписи внимали ему завороженно, – на их глазах рождалась новая «золотая пластинка».
Джо закончил играть; раздались аплодисменты тех, кто слушал его, отделенные стеклом – в аппаратной. Он поднялся, сказал в микрофон:
– Прошу перерыв на пять минут, о’кей?
Медленно выйдя из звукоателье, он оказался в коридоре; сначала он шел медленно, – высокий, в строгом костюме, крахмальной сорочке с бабочкой, потом как-то боком побежал, потом, оглядываясь по сторонам, припустил что есть сил, ворвался в туалет, бросился в кабину, сорвал пиджак, закатал рукав сорочки, не заметив даже, как золотая запонка с перламутром упала в унитаз, достал из внутреннего кармана маленькую металлическую коробочку, вынул оттуда шприц и воткнул его в руку; сначала по лицу его растеклось блаженство, потом вдруг свело судорогой, потом его вырвало – кровавой желчью, а после он обрушился лицом на кафель...
И теперь уже по Лондону неслась санитарная машина с включенной сиреной, а следом за ней микроавтобус службы по борьбе с наркотиками, и люди провожали этот эскорт испуганными взглядами...
Лондон.
– Как вы посмели согласиться идти на работу в это осиное гнездо?! – Романенко не смотрел на Ольгу, он смотрел только на начальство и иностранцев, с подчиненными говорил сухо, чуть лениво, очень тихо, чуть не шепотом, порою даже его нельзя было понять. – Почему не поставили меня в известность? Вы же знаете, что «Рoy» – это ширма мафии, организованной банды преступников...
– Об этом вы должны сказать Грэйву. Я – как было условлено в Москве – выполняю указания английской стороны...
– Повторяю: кто вам санкционировал согласие на работу у «Роу»? – еще тише произнес Романенко, намеренно отделяя слова долгими паузами.
– Прошу ответить на вопрос.
– Товарищ Романенко, я пришла для того, чтобы вы срочно запросили данные на Ричарда... Он русский... Он говорит по-русски, как мы с вами... Я никому не сказала об этом, надо, чтобы первыми об этом узнали наши...
– Повторяю свой вопрос...
– Да в чем дело-то?!
– Я не хочу, чтобы меня, как вашего руководителя, упрекали в том, что мы вмешиваемся во внутренние дела этой страны, – тягуче ответил Романенко.
– Кто? – поразилась Ольга.
– Как это «кто»? Вы что, ребенок?
– Почему вы их так боитесь?
– Подрастете – поймете. Я никого не боюсь. Я знаю, как тут де лали провокации. Так что в «Роу» больше не появляться. Ясно ука зание?
– Я не подчинюсь.
Романенко нахмурился:
– Не понял...
– Я не подчинюсь вашему указанию. Оно мешает делу.
– Если не подчинитесь – завтра же вернетесь домой.
– Не надо угрожать возвращением на родину, это противоесте ственно.
С этим Ольга и вышла из кабинета представительства Морфлота, где сидел Романенко.
А за нею из малолитражки смотрела та женщина, что пасла ее в тот день, когда Ричард ездил с ней «домой» – в Челси.
...Петров удивленно посмотрел на телефонный аппарат, – звонок был длинный, почти без перерывов, междугородний, снял трубку, ответил:
– Петров...
Ольга, стоявшая в автомате на лондонской улице, шепнула в мембрану: – Он хочет меня убрать из гнезда. А там русский! Я отказа лась ему подчиниться! Помогите мне, – и положила трубку.
Лондон.
Наконец-то Романенко почувствовал себя как дома; жена помощника представителя Морфлота сделала домашний ужин – борщ, вареная картошечка, селедка, винегрет; черный хлеб, копченая колбаска, бутылочка во льду. Москва, да и только.
Романенко, аккуратно и сладостно опрокинув рюмашку (обязательно оставлял четвертую часть недопитой, привычка прошлых лет), закусил селедочкой, положив ее на черный хлеб, и блаженно зажмурился.
– Признаться, здешний ватный хлеб, – заметил он, – у меня в горле колом стоит...
Туманов, помощник представителя, покачал головой с сокрушением:
– Говорим – «перестройка, перестройка, нужна валюта!», а ну б продать лицензию на наш черный хлеб! В Мюнхене, говорят, один немец миллионером стал! Как вернулся из нашего плена, так стал солить огурцы, здесь же маринуют! И научил немцев великому таин– ству опохмелки – стопочка и полстакана рассола! Так к нему на рынок очереди «мерседесов» стоят, – три дома купил, миллионы держит в Швейцарии, а мы, олухи, ни цента с этого не поимели!
Романенко посмотрел на Туманова задумчиво:
– А не расторгуем так все свое, исконное?
– Так ведь не Рублева продаем! Назвать нашу черняшку «русским хлебом», рассол – «русским эликсиром», – чем не пропаганда?
Романенко нахмурился:
– Слава богу, что водку не предложили переименовать в «русский бальзам»...
Выпили по второй, и, как полагается, Туманов задал вопрос:
– Ну а что дома, Дмитрий Феоктистович?
– Как это понять, «что дома»? Перестраиваемся...
– Здесь такие страхи печатают – «кризис, тупиковая ситуация, явления анархии»...
– А вы их больше слушайте... Все развивается прекрасно...
Жена Туманова толкнула под столом ногу мужа; тот закашлялся:
– Да нет, мы, конечно, понимаем, что все в порядке, но хочется из первых уст... Тут еще пишут, что мыла нет, и еще...
Жена сладко улыбнулась благоверному:
– Милый, посмотри-ка в духовку, как бы котлеты не пережари лись.
– Повернулась к Романенко: – Как же мы завидуем тем, кто живет на родине! Здесь такой мрак и тоска, сил нет! Мы с Петечкой иногда просто-напросто готовы убежать отсюда на первом же отече ственном теплоходе...
...Когда раздался звонок и супруги бросились открывать дверь, Романенко обвел оценивающим взглядом комнату: компьютер, радиосистема, плоский телевизор «Хитачи», хрустальные сервизы трех видов; «рвемся на родину...»
«Здесь пятьсот фунтов получают, фарца за фунт дает двадцатку, а дома сядут на двести пятьдесят... Он за тутошние деньги отца родного схарчит, на всю жизнь упакуется, – с тяжелым раздражением подумал Романенко, – и зачем врать в глаза, в толк не возьму?!»
– За вами машину прислали, – сказал Туманов. – Что-то срочное...
– Пусть товарищ подождет, – спокойно ответил Романенко, – от такого стола уходить грех... Через двадцать минут спущусь...
Шифровка была краткой: «Предоставьте Лысковой возможность действовать по плану, разработанному английской стороной. Что за русский служит в гнезде? Петров».
Романенко походил по маленькому кабинетику с тщательно зашторенным окном, потом взял бланк и написал ответ: «Ваше указание будет выполнено, но прошу снять с меня всю ответственность за безопасность товарищ Лысковой. Информация о некоем русском по имени “Ричард” носила крайне расплывчатый характер, фотографию отправляю завтра. Романенко».
Через три минуты шифроаппарат включился снова; лента шла от Петрова: «Вы и впредь будете предпринимать все возможные, – вместе с партнерами, – меры для гарантии безопасности тов. Лысковой. Фотографию «Ричарда» вышлите немедленно. Петров».
О, великое таинство работы бессловесных, красноподмигивающих, тихо скрежещущих, безукоризненно белых компьютеров!
Кому дано понять, как пластиковая коробка, рожденная мыслью человеческой, подчиняясь пальцу, нажимающему клавишу, может в доли минуты выбрать из пеналов своей памяти, куда механически, без усилий и зубрежки, заложены миллионы имен, цифр, названий, версий, именно то, что интересует потомка, придумавшего это непостижимое логике чудо?!
...«“Ричард”, он же “Яцек”, он же Мечислав Глеба, гражданин Канады, учился в аспирантуре математики МГУ в 1978—1979 годах».
Петров протер слипавшиеся глаза, отвалился от компьютера, за которым сидел вместе с ушастым пареньком в свитере, и, потерев лицо ладонями, сказал:
– Спасибо, гений... Срочно отправляйте Романенко.
Лондон.
Грэйв медленно поднял глаза с информации, пришедшей из Москвы: – Мистер Романенко, примите мои поздравления. Такая четкость работы делает честь вашему офису. Вы не представляете, как важен этот Ричард... Он ключевая фигура всей операции... Мисс Лыскова совершенно права – он босс.
– Гарантируете ее безопасность?
Женщина-переводчик записала и этот вопрос в свою книжечку. Грэйв пожал плечами:
– Безопасность каждого из нас гарантирует Бог. Мы стараемся ему помочь – в меру наших слабых сил... Дело близится к развяз ке – груз лежит в пакгаузе уже вторую неделю, маркировка отправ лена получателю под расписку, но до сих пор мистер Роу гашиш не получает. Чего он ждет? В чем дело?
Лондон, советское посольство.
– Грэйв такой гарантии не дает... Я – тем более, – закончил Романенко. – А речь идет о жизни молодой девушки... Она... Товарищ Лыскова – выходец из рабочей семьи, неплохой работник, разве можно так вольно распоряжаться жизнью советского человека? Только поэтому я и попросился к вам на прием, товарищ Саверьянов.
– Петров настаивает на продолжении работы? – спросил советник Саверьянов, мужчина в черном костюме.
– Да.
– План всего мероприятия был утвержден в Москве?
– Да.
– Кто подписал?
– Петров.
– Вы же его первый заместитель... Отчего не возражали дома, товарищ Романенко?
– Возражал.
– И что же?
– Товарищ Петров был тверд в своем решении...
– Страшнее кошки зверя нет? Что, не могли обратиться в вышестоящие инстанции?
– Он моя вышестоящая инстанция. Да и потом, в стране сейчас такое время, когда надо все решать самим... Административно-командная система кончилась.
– Далеко еще не кончилась... Не стоит выдавать желаемое за действительное... Вы обсуждали вопрос о мерах по обеспечению безопасности вашего сотрудника...
– Она, – перебил Романенко, но снова поправился, – товарищ Лыскова – не мой сотрудник. Ее подразделение замыкается непосредственно на Петрова...
– Одну минуту, – чуть раздраженно заметил Саверьянов, – вы не дали мне закончить вопрос: вы здесь, на месте, обсуждали с британцами гарантии ее безопасности?
– Да. Они не дают гарантий.
– Сообщили об этом Москве?
– Да.
– Какова реакция товарища Петрова?
Романенко грустно улыбнулся:
– Он по-прежнему верен союзническому долгу...
Саверьянов удивился:
– Какому?
– В Москве такая газетенка в мои молодые годы издавалась, «Бри танский союзник»... Я так пошутил...
– Хотите, чтобы посольство вмешалось в это дело?
– Даже не знаю, как сказать...
– Простите за вопрос: у вас как отношения с Петровым? Нормальные?
– Вполне... Мне интересно с ним работать, новая волна, что называется, человек перестройки... И горячность я его понимаю, – хочет поскорей навести порядок.
– Может, вы считаете разумным, чтобы мы попросили его лично провести операцию, если он сам разрабатывал ее с англичанами.
– Мне следует уехать?
– Зачем? Ум хорошо – два лучше...
– Нет... Там, где работает Петров, мне делать нечего... У нас несколько разные подходы к проблематике... В Москве мы дополняем друг друга, а здесь будем только мешать делу...
– Англичане согласны с вашей просьбой вывести товарищ Лыскову из операции?
– Нет. Особенно агент Дин, молодой человек, очень дружит с ней... с товарищем Лысковой... Прекрасно, кстати, говорит по-русски, но скрывает это весьма умело... Словом, я принес вам заявление, – порядок любит документ, – о том, что жизнь советского гражданина в опасности, и я слагаю с себя всю ответственность за возможные последствия, если не будут приняты немедленные меры...
Лондон.
Грэйв шел с Саверьяновым по парку, мимо доверчивых лебедей и уток, по пробивающейся изумрудно-синей траве газона.
– Конечно, мы могли ввести своего человека в «Роу», – негромко говорил Грэйв, – но это бы провалило операцию... Мафия имеет свою контрразведку, мистер Саверьянов... Они знают наших людей... Найти и подготовить специального агента для нашей совместной операции заняло бы месяц, два... А мы каждый день ждем, когда фирма «Роу» заберет груз, чтобы проследить их партнеров, продавцов наркотиков, а потом уж накрыть всю сеть разом... Такого рода операции, тем более у нас с вами, по размаху и значимости не было еще...
