Текст книги "Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго..."
Автор книги: Ольга Семенова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 85 страниц)
«Стяжатель Бомарше заработал двадцать один миллион ливров!» – говорите вы! Но нельзя же, сказав «а», забыть «б». Да, он заработал двадцать один миллион девяносто две тысячи пятьсот пятнадцать ливров за семь лет, но за эти же годы он потерял двадцать один миллион сорок четыре тысячи сто девяносто один ливр. А на что он растратил эти деньги? На помощь революции в Северо-американских штатах!
Он отправил туда за один год пять миллионов ливров, не получив оттуда ни ломаного гроша! Пятнадцать миллионов он уплатил чудовищу – книгоиздателю Паннекуку – за рукописи Вольтера. (Роется в бумагах.)
БОМАРШЕ (Фигаро). Паннекук не был чудищем. Но был негоциантом, таким же, как и я. Он продавал, я покупал, что это за манера хулить за то, что человек честно зарабатывает деньги! Лично мне, например, ненавистные деньги нужны для того, чтобы писать пьесы, посвященные величию Франции! Я был готов отдать все гонорары в казну государства – пусть бы государство взяло меня на свой кошт!
КОНСУЛЬТАНТ № 2. Бомарше отдал все, что у него было, заложив ростовщикам свой дом ради того, чтобы мысли Вольтера стали принадлежностью французов. Он купил лучшие шрифты в Англии, бумажные фабрики в Бельгии, краски в Пруссии. Людовик запретил издавать мятежного гения, и Бомарше, по словам моего оппонента, «шпион короля и слуга аристократии» – приобрел на последние деньги форт Коль у маркграфа Баденского, чтобы там напечатать великого француза. Но маркграф боялся Людовика и хотел в угоду сатрапу сделаться цензором Вольтера, поскольку тот печатается на его земле.
Бомарше кидается в бой. Он говорит царьку германскому: «Я купил рукописи философа при условии не допускать вольного обращения с трудами великого человека! Европа ждет их во всей полноте, а если мы в угоду того или иного моралиста станем выдирать у него то черные волосы, то седые – он окажется лыс, а мы обанкротимся!» Хитрец Бомарше испугал маркграфа банкротством. «Недостойно для революционера хитрить, как мелкий маклер» – может возразить мой оппонент, но церковь не так сказала: она просто потребовала запретить продажу издания Вольтера во Франции.
И Людовик изрек: «Опять этот Бомарше со своими штучками!» И этого было достаточно, чтобы запретить продажу книг Вольтера. Другой бы испугался, а Бомарше выпустил все девяносто два тома. Пусть бы он не написал ни строчки – все равно его имя должно быть занесено на скрижали. Все то, что он делал, – он делал во имя приближения революции.
БОМАРШЕ (Фигаро). Что ж, неплохо сказано, хотя и бездоказательно!
КОНСУЛЬТАНТ № l. А когда революция свершилась, он написал: «О, моя Отчизна, залитая слезами! Что толку в том, что мы повергли в прах Бастилии, если на их развалинах отплясывают бандиты, убивая всех нас!» Хорош революционер!
КОНСУЛЬТАНТ № 2. Это передержка! Бомарше защищал свое имя! Когда человека оскорбляют те, кому он отдал жизнь, – он может сказать все, что угодно, и его гнев не поймет только сухарь и временщик! КОНСУЛЬТАНТ № l. Я – сухарь?!
ПРОДЮСЕР. Хватит парламентских штучек! Что нам делать с пьесой? Платить или не платить – вот в чем вопрос!
КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Не платить!
ПРОДЮСЕР. Пусть скажет главный режиссер.
РЕЖИССЕР (тот же – или та же, – что Ван Тифозинни). Перед тем как идти сюда, я посоветовалась с коллегами: с нашим художником, с шефом рекламы, с хореографами. Конечно, материал привлекает. Из факта истории можно сделать ЗРЕЛИЩЕ. Крупным планом. Но когда я стала читать то, что нам принес наш уважаемый автор, ощущение горечи охватило меля. Я ведь предлагала писателю работать. Сесть за один общий стол и писать. Я обратила внимание на то, как все слушали сцены, сочиненные иною! (Писатель хватается за сердце.)
Да, да, мною! Я сочинила лучшую сцену, против которой, кажется, никто не возражал: когда в кафе «У мидий» в разных углах террасы сидели Бомарше и Жан Жак Руссо, лишенные воз– можности броситься друг к другу. Я смотрела, как актеры утирали глаза, когда наш дорогой автор читал мою сцену на берегу Сены, где Вольтер и Бомарше молча ловят рыбу. Но в этом молчании больше смысла, чем в монологах. Я вижу – эти сцены пришлись по душе всем. А сколько я еще придумала эпизодов! Мне не жаль, я в детстве сочиняла сказки, я готова подарить их нашему любимому автору! Но справедливость попрана! Я понимаю, что возмутило наших консультантов. Они ведь не против темы. Я вас верно поняла?
КОНСУЛЬТАНТЫ № l и № 2 (в один голос). Верно!
ПИСАТЕЛЬ. Ты привела мафию!
РЕЖИССЕР. Коллеги, не обижайтесь – это бывает в моменты нервного перенапряжения. Помню, когда я сочинила за одного нашего драматурга третий акт, он тоже начал заговариваться. Это пройдет, это ничего. Я не сержусь на тебя, милый! Но почему же все до одного против пьесы? Да потому, что мало работы вложено, мало страдания, мало смеха и веселья, мало слез... Я думаю, пьесу мы не отвергнем, я думаю, мы попросим автора поработать, пострадать над нею, а потом мы вернемся к обсуждению второго, третьего и пятого вариантов.
ПРОДЮСЕР. Итак, наши уважаемые консультанты-энциклопедисты считают пьесу исторически не точной?
КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Да! Да!
ПРОДЮСЕР. Скандально зловредной?
КОНСУЛЬТАНТЫ № l и № 2 (в один голос). Именно! Да!
ПРОДЮСЕР. Пресса подвергнет нас травле?
КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Вас будут топтать ногами во всех газетах.
ПРОДЮСЕР. Благодарю вас, друзья мои. Я признателен всем вам. Итак, эту зловредную пьесу, которая вызовет скандал и вой в прессе, мы начинаем репетировать с завтрашнего дня! Я думаю, возражений ни у кого не будет?
РЕЖИССЕР. Я этого делать не стану.
ПРОДЮСЕР (снимая трубку телефона). Соедините меня со всеми режиссерами, которые ждут постановки...
PЕЖИCCEP. Актеры, вы слышали?! (Берет у продюсера трубку и кладет ее на рычаг телефона.) Завтра в девять начинаем работу!
Декорация четвертая
Тюремная камера. На заднем плане – гильотина. Из-за зарешеченных окон слышна «Марсельеза». Несколько арестантов стоят.
ТЮРЕМЩИК (стоящий в дверях камеры, выкрикивает). Гражданин Бертье де Сен-Марин, бывший маркиз, ваше ходатайство отклонено, вы признаны виновным!
СЕН-МАРИН (оборачивается к остальным узникам, среди которых Бомарше и Фигаро). Прощайте, граф Шануа! Прощайте, герцог де Риль! Простите меня, шевалье Депрематруаз! Якобинец Бомарше, исчадие революции, предавший свое дворянство, – вы мне омерзительны, и я счастлив, что вас казнят вместе с нами, вашими врагами!
ТЮРЕМЩИК. Выходите, гражданин жирондист! Луи де ля Рожаз, бывший герцог де Риль, ваше ходатайство о пересмотре дела Конвентом отклонено, выходите!
ЛУИ ДЕ ЛЯ РОЖАЗ. Прощайте, граф Шануа! Храни вас Господь, Бомарше, вас, который никогда не был дворянином, вас, самого великого дипломата Франции! Прощайте! (Выходит.)
ТЮРЕМШИК. Франсуа Шануа, бывший граф, и шевалье Депрематруаз, ваши ходатайства о пересмотре дела отклонены, вы признаны виновными, выходите!
ШАНУА. Прощайте, Пьер Огюст де Бомарше, самый великий писатель Франции, я благодарен Богу за то, что был вашим современником! (Выходит.)
ТЮРЕМЩИК. Пьер Огюст Карой де Бомарше, бывший шевалье! Конвент принял к пересмотру ваше дело. Оно будет слушаться завтра утром. Ваш слуга гражданин Фигаро может быть свободен сейчас же!
ФИГАРО. А я-то был счастлив, что обо мне забыли! Нет ничего более прекрасного, когда о тебе забывают сильные мира сего.
ТЮРЕМЩИК. Идите же, вы свободны, Фигаро!
ФИГАРО. По-вашему, я брошу Бомарше и побегу, как заяц?
ТЮРЕМЩИК. Вы же слуга! Поднимитесь с колен, забудьте, что вы были рабом! Идите!
ФИГАРО. Вся Франция – рабы Бомарше. Нет ничего почетнее, чем быть рабом таланта.
ТЮРЕМЩИК. Вы не хотите свободы?
ФИГАРО. Какая же это свобода, если Бомарше держат в темнице? Я хочу свободы и поэтому остаюсь здесь!
ТЮРЕМЩИК. А вы, менестрели? Вас ведь никто не сажал! Давайте-ка освобождайте помещение! Пусть Бомарше подумает о себе до утра в одиночестве.
БОМАРШЕ. Не о себе, о Франции.
Менестрели поют песенку о дружбе, отказываясь покинуть Бомарше. ТЮРЕМЩИК уходит.
Слезливая благодарность – удел кающихся тиранов, когда их сваливают с трона, или состарившихся политиков, которые мечтают о бессмертии. Я мечтаю о благе французов. Итак, ты, Фигаро, будешь играть роль моего обвинителя Лекуантра. (Он оборачивается к менестрелю № 1.) Ты, мой нежный Хосеба, станешь министром иностранных дел Лебреном.
(Оборачивается к менестрелям № 2, № 3.) Всех остальных мерзавцев будете подыгрывать вы. Естественно, я стану изображать самого себя. Начинай, Фигаро... Простите, гражданин Лекуантр...
ФИГАРО. Встаньте, Бомарше! Вы признаете себя виновным в том, что ради личной наживы лишили республику двухсот тысяч ружей, столь нужных нам для обороны?
БОМАРШЕ. Великий поэт, подаривший французам «Илиаду» Гомера, – Антуан де Ламот-Удар, – выходя из Опера, наступил на ногу молодому человеку, который сразу отвесил ему пощечину. Великий поэт сказал: «Ах, сударь, до чего же вам неловко станет, когда вы узнаете, что я слеп».
ФИГАРО. Вы не на сцене, а в суде, Бомарше. Я повторяю мой вопрос: вы признаете себя виновным в том, что из-за ваших гешефтов республика лишилась ружей?
БОМАРШЕ. Нет.
ФИГАРО. Объясните трибуналу суть дела.
БОМАРШЕ. Полгода назад голландский негоциант Лойэль предлагал мне купить принадлежащие ему ружья. Я отказался, я не хотел больше политики, я хотел работать исключительно для театра революции. Господин Лойэль сказал, что он окажет на меня давление через самых влиятельных лиц Франции, потому что, по его словам, только я мог заключить оптовую сделку, вывезти ружья из враждебно настроенной Голландии и совершить все это как истинный патриот – без обмана. Я не люблю, когда на меня оказывают давление, и поэтому я сам пошел к военному министру де Граву. Мой министр (оборачивается к менестрелю № 2, который играет роль министра де Грава), я требую от вас точного ответа: нам нужны ружья или нам ружья не нужны.
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). За последний год, сударь, мы не могли приобрести ни одного ружья. А вот – извольте взглянуть – требования на ружья: на это Конвентом отпущен двадцать один миллион ливров.
БОМАРШЕ. Что мешало вам приобрести ружья для Республики, гражданин министр?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). Наши противники в Европе.
ФИГАРО (менестрелю № 2 – де Граву). Что ты ему кланяешься, чудак? Ты ж министр. Министры кланяются власти нынешней, предают власть бывшую и думают заранее, как бы подстроиться к власти будущей. Но писателям они кланяться не умеют.
БОМАРШЕ. Для справки: де Грав эмигрировал из республики, когда против него выдвинули обвинения; вернулся к Наполеону, потом отрекся и от него, став в конце концов пэром у нового Людовика Бурбона.
ФИГАРО. Гражданин министр, что вам предлагал этот мошенник Бомарше?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). Не болтай, скотина! Бомарше не мошенник, а гений!
БОМАРШЕ. Фигаро, судья не должен быть грубым – тогда он палач, а не судья, а за палачество меньше платят и скорее казнят.
ФИГАРО. То не так, это не так... Судите тогда себя сами.
БОМАРШЕ. Фигаро!
ФИГАРО. Что вам предлагал подсудимый Бомарше, гражданин министр де Грав?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). Он предлагал, гражданин судья Фигаро, достать ружья для Франции.
ФИГАРО. Он поставил какие-нибудь условия, министр?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). Да, гражданин судья. Он сказал...
БОМАРШЕ. Я сказал, что если мне придется иметь дело с вашими чиновниками и с вашими канцеляриями, то я немедленно отказываюсь от этого дела. Во-первых, мы утонем в кляузах, во-вторых, мне станут мешать многочисленные завистники, и, в-третьих, мои мысли и предложения будут переписываться тупицами, которые станут подправлять мой слог под свою методу мышления.
ФИГАРО. Что вы ответили Бомарше?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава). Хорошо, сударь, ответил я, мы принимаем ваше предложение.
ФИГАРО. Договор между вами о поставке ружей был заключен?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2 (играя министра де Грава) и БОМАРШЕ (одновременно). Да!
ФИГАРО. Так где же ружья?
БОМАРШЕ. Фигаро, вызови для дачи показаний министра иностранных дел Дюмурье!
МЕНЕСТРЕЛЬ № 3. Я здесь, судья!
БОМАРШЕ. Господин обвинитель, я хочу зачитать письмо министру иностранных дел Дюмурье, которому было вменено в обязанность помочь мне в перевозке ружей из Голландии в несчастную Францию. «Сударь! (обращается к Менестрелю № 3, играющему роль Дюмурье). Вспомните, с какой грустью вы и я вздыхали, глядя в Версале на бывших королевских министров... “Слишком рано, слишком поздно” было их излюбленным ответом по всякому поводу, потому что пять шестых времени, которые они должны уделять делам, уходило на то, чтобы сохранить за собой место! Увы, болезнь, именуемая “упущенное время”, вновь поразила наших министров. У прежних виной всему было нерадение, у ваших, разумеется, перегруженность, но от этого Франции не легче!»
ФИГАРО. Так где же ружья, спрашиваю я вас?!
БОМАРШЕ. Они лежат в Голландии и дожидаются ноты Дюмурье.
ФИГАРО. Министр Дюмурье?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 3 (играя Дюмурье). Я был готов написать ноту, но меня перевели военным министром, вместо уволенного в отставку де Грава!
ФИГАРО. Но вы, как новый военный министр, могли же подействовать на старого иностранного министра?
МЕНЕСТРЕЛЬ № 3 (играя Дюмурье). Увы, сударь.
ФИГАРО. Бомарше, где ружья?
БОМАРШЕ. Для справки: министр Дюмурье перебежал к австриякам, предав Францию, а потом вообще поселился в Лондоне и жил там на пенсию английского короля.
ФИГАРО. Но после Дюмурье пришли другие. Почему, Бомарше, вы не добились у них помощи?
БОМАРШЕ. Я добивался помощи у нового министра Лебрена. Он помог мне, о, как он помог мне! Он обласкал меня, выдал паспорт и письмо нашему послу в Голландии, в котором было сказано, что меня необходимо арестовать в Роттердаме как врага нации и отправить в Париж закованным в кандалы.
ФИГАРО. Зачем это нужно было Лебрену? Зачем – игра со своими? БОМАРШЕ. Во-первых, со своими всегда легче играть. Свой – он и есть свой, из него очень просто сделать врага. Куда труднее врага превратить в друга – для этого нужен талант и работа. Во-вторых, Лебрен был жирондистом-изменником. А, в-третьих, он хотел нагреть руки на моем патриотизме: он думал уничтожить меня, скрыть от нации, что я достал ружья, получить их в свою собственность, как имущество, конфискованное у врага, и перепродать потом республике – втридорога!
ФИГАРО. Почем?
БОМАРШЕ. Идиот!
ФИГАРО. Не такой уж идиот, если честно спрашиваю «сколько стоит». Идиот в наш век тот, кто смущается называть явление своим именем, боясь оказаться обвиненным в приверженности к теории материальной заинтересованности. Великий кормчий не зря учит, «тот кто интересуется ценой, тот подлый враг и бумажный тигр!»
МЕНЕСТРЕЛЬ № 2. Кого ты имеешь в виду?
ФИГАРО. Я имею в виду изменника! Ладно. Хватит отвлекаться! Бомарше, ответь трибуналу правду: почему ты молчал обо всем этом?
БОМАРШЕ. Потому что я слишком люблю Францию. Если я стану оправдываться во весь голос, я не смогу не обвинять. Когда я решил оправдаться, мои близкие умоляли: «Защищай себя, но не обвиняй никого другого!» «Вы ничего не добьетесь, если не проявите максимум осмотрительности!» «Как?! Я должен молчать, когда свершается зло?! Я должен молчать, когда издеваются над народом Франции?!»
Близкие говорили мне: «Если станешь обвинять, тебя лишат состояния, которому завидуют и которое является твоей единственной виной». Сохранить состояние ценой общественного бесчестья? Нет, я стану обвинять! Я скажу о фактах, подтверждая их документами. Конвент, который стоит выше личностей-однодневок, разберется, кто прав и кто виноват. В противном случае, если меня уговорят молчать, я прокляну себя!
Что за чудовищная свобода, отвратительнее любого рабства ждала бы нас, друзья, если бы честный человек был вынужден опускать глаза перед могущественными преступниками! Да пусть погибнет все мое добро и я сам, но я не стану ползать на брюхе перед этим наглым деспотизмом! Нация лишь тогда воистину свободна, когда она подчиняется только одному – законам!
Менестрели поют Марсельезу.
БОМАРШЕ. Ну как, Фигаро?
ФИГАРО. По-моему, гильотинируют.
БОМАРШЕ. Ты думаешь? ФИГАРО. Пора переодеваться. Лучше мне лечь на гильотину, а вам переодеться в костюм слуги, чтобы потом продолжать свое дело: народ не простит, если вы погибнете, Фигаро будет жить до тех пор, пока жив Бомарше. Если погибнет один Жак, прозванный вами Фигаро, то миру от этого ни жарко ни холодно: сколько таких Жаков гибнет ежечасно?!
БОМАРШЕ. Дурашка, в жизни каждого литератора наступает такой миг, когда ему надо погибнуть самому, чтобы навечно остались жить его мысли. Тело – бренно, идея – бессмертна.
ФИГАРО. Вам бы президентом Конвента...
БОМАРШЕ. Происхождением не вышел. При прежнем строе, при Людовике, меня не пускали к политике, оттого что не дворянин; при нынешнем шпыняют за то, что служил прежнему режиму, как дворянин. Дурачки... Я никогда никому не служил. Я пытался отблагодарить мой народ за то, что он дал мне свой язык и свою великую культуру. Я пытался отблагодарить Францию за то, что родился французом.
ФИГАРО. А поговаривают, что ваш дедушка вовсе и не француз...
БОМАРШЕ. Ну, если так, тогда давай поскорее спать – значит, действительно завтра казнят.
Он укладывается спать. Менестрели поют колыбельную песню. Фигаро видит, что Бомарше неудобно спать на досках. Он подходит к двери, вызывает тюремщика.
ФИГАРО. Эй, приятель! Дай, пожалуйста, подушку: Бомарше неудобно спать.
ТЮРЕМЩИК. Враг республики должен спать на досках.
ФИГАРО. Это же Бомарше!
ТЮРЕМЩИК. А по мне хоть Бон-бонмарше!
ФИГАРО. Ты «Севильский цирюльник» смотрел?
ТЮРЕМЩИК. Кто же не смотрел «Цирюльника» во Франции?! Вот тоже скажешь!
ФИГАРО. Так его ж Бомарше написал.
ТЮРЕМЩИК. Кто?
ФИГАРО. Бомарше. Видишь, спит на досках.
ТЮРЕМЩИК. Ты давай не болтай, малый! Бомарше... Отправлю сейчас в подвал, тогда узнаешь у меня Бомарше! А ну разговорчики!
БОМАРШЕ. Фигаро, перед свиньями можно метать бисер, но перед тюремщиками опасно: свинья – не заметит, тюремщик сожрет. Ложись рядом, мне с тобой тепло и весело. И приснится нам с тобой наша молодость! Ложись!
Бомарше, Фигаро, менестрели укладываются спать. Им конечно же снятся сны, которые вправе разыграть менестрели.
Раннее утро. В камеру входят две группы людей, по три человека в каждой. Бомарше, Фигаро и менестрели стоят возле гильотины.
ГЛАВНЫЙ В ПЕРВОЙ ГРУППЕ. Сего 30 августа, четвертого года Свободы и первого года Равенства, мы, члены комитета общественного спасения, свидетельствуем, что чем пристальней мы изучаем дело об аресте гражданина Бомарше, тем яснее видим, что он ни в коей мере не виновен, а посему мы отпускаем его на свободу! Мы рады признать, что донос, сделанный на него министрами, – необоснован. Мы спешим широко обнародовать его оправдание и дать ему удовлетворение, которого он вправе ожидать от представителей народа. Мы полагаем, что он вправе преследовать по суду своих обвинителей!
ФИГАРО (шепотом). Сейчас вторые отменят первых...
ГЛАВНЫЙ ВТОРОЙ ГРУППЫ. Члены комитета по военным делам просят оказывать содействие гражданину Бомарше в его деятельности, направленной на приобретение ружей для Республики. При всех министрах, сменявших друг друга, он был движим только одним желанием – работать для Франции. За это он заслуживает благодарности нации!
БОМАРШЕ. Мы свободны?
Члены комитета склоняются перед ним в поклоне и уходят. Появляется ТЮРЕМЩИК.
ТЮРЕМЩИК. Дорогой и любимый гражданин Бомарше! Оставьте вашу подпись для моего сына, он вас так любит, так вас любит! Вся наша семья...
ФИГАРО. Пошел вон, скотина!
БОМАРШЕ. Не надо, Фигаро... Как зовут вашего сына, гражданин?
ТЮРЕМЩИК. Его зовут Оноре, Оноре Бальзак, дорогой гражданин Бомарше! Я его луплю за то, что он пишет стишки вместо того, чтобы учиться в классах.
БОМАРШЕ (подписывает книгу). Берегите детей и поэтов, милейший, – здесь мое напутствие вашему сыну.
БОМАРШЕ выходит на просцениум.
Фигаро!
ФИГАРО. Я тут!
БОМАРШЕ. Фигаро, собирай баулы, мы едем в Голландию за ружьями для Республики! (Фигаро срывается с места.) Стой! Зайди в Комитет драматургов, скажи, что я проведу сегодня перед отъездом совещание; тема прежняя – место литератора в борьбе за революцию народа, сбросившего короля! (Фигаро срывается с места.) Фигаро! Запасись перьями, у меня возникла идея новой пьесы! Стой, Фигаро! Возьми мои расчеты о выгоде превращения торфа в уголь! (Фигаро снова срывается с места.) Фигаро! Не забудь захватить мой проект о строительстве моста через Сену возле Арсенала – самое время начать это делать: всякая революция нуждается в обилии путей, иначе все будут злиться, толкая друг друга локтями!
ФИГАРО. Хватит! К черту! Извольте сначала отдохнуть после камеры!
БОМАРШЕ. Пусть отдыхают те, для которых жизнь – это профессия! Тот, кто родился для того, чтобы жить, – должен действовать!
Появляются РЕЖИССЕР, ПИСАТЕЛЬ, ПРОДЮСЕР, Эксперты, «Гении-соавторы».
Режиссер хлопает в ладоши, прерывая игру Бомарше и Фигаро.
РЕЖИССЕР. Все не так! Никуда не годится! (Писателю.) Я переписала финал. Дайте софиты! Раннее утро! Звук! Щебет птиц. Жена Бомарше! Где жена Бомарше? Выходите из-за кулис! Возьмите палку, идите к нему, прихрамывая! Бомарше! Устремитесь к жене, обнимите ее. Замрите! Сейчас вас не интересует политика, литература, театр – это все бренно! Любовь – вечна! Дайте звук! Пастораль должна звучать как гимн жизни! Все вон со сцены! Фигаро, уйдите, вы сейчас никому не нужны! Свет! Ярче! Бомарше! Последнюю фразу, котору
ю я написала! Бомарше!
БОМАРШЕ. Фигаро!
ФИГАРО. Я здесь!
БОМАРШЕ. Фигаро, пойдем отсюда к черту!
Они уходят.
РЕЖИССЕР. Бомарше! Бомарше! Бомарше!..
Конец
ДЕТИ ОТЦОВ
(драма в трех действиях)
Действующие лица:
СЕМЕН ИВАНОВ, студент.
АДМИРАЛ ИВАНОВ, его отец.
ГЕНЕРАЛ ГРЕКОВ.
УРКА В ЛАЗАРЕТЕ ТЮРЬМЫ.
РЮМИН.
ПОПОВ.
МАХРОВ.
ДЕЖУРНЫЙ В ПРИЕМНОЙ.
ОТЕЦ КИРЫ.
ДРУЗЬЯ СЕМЕНА ИВАНОВА:
НАДЯ
ВИКТОР
ЛЕНЯ
САША
ПОЛКОВНИК КГБ НИКОЛЬСКИЙ.
ПОЛКОВНИК КГБ САВОСТЬЯНОВ.
ИНСТРУКТОР ЦК КПСС ПЕТРОВ.
СОСЕДКА.
ТЕЛЕФОНИСТ.
ДИРЕКТОР ИНСТИТУТА.
Время действия – февраль – март 1953 года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Кабинет следователя ПОПОВА.
ПОПОВ. Чудачество – болезнь умных людей. Но ты, Иванов, чудачишься сверх меры, и я начинаю терять терпение, Почему ты не хочешь понять: тебя же больше нет! Фотокарточка твоя есть, адмиральские документы есть, письма есть, а тебя – нет!
Вот видишь, я все эти твои документы рву и кидаю в ящик – они больше не нужны. Ты теперь вражина – для всех на белом свете. Так что зря меня мучаешь, ни к чему твои запирательства. Только если можешь на моих нервах поиграть... Чаю хочешь?
ИВАНОВ. Хочу.
ПОПОВ. Лимона выжать?
ИВАНОВ. Можно.
ПОПОВ. Пей, он, правда, остыл немного...
ИВАНОВ. Переживу. Я до войны учителем был.
ПОПОВ. Как же, как же... 645-я школа Киевского района, классное руководство в девятом «А», родственник врага народа Постышева – ваш подопечный, отличник и любимчик по фамилии Савельев, так, кажется.
ИВАНОВ. Ну и память...
ПОПОВ. Профессиональная...
ИВАНОВ. А стихи какие-нибудь помните?
ПОПОВ. «Однажды в студеную зимнюю пору» и другие рассказы. А что это ты о школе заговорил? Может, к Постышеву цепочку протянем? Японский шпион, это ведь не плохо звучит.
ИВАНОВ. Любопытен ты мне. Просто по-человечески – как педагогу. Год на тебя смотрю – не могу понять, кто ты?
ПОПОВ. Хороший и добрый человек. Подследственному разрешаю к себе на «ты» обращаться. Либерализм меня в конце концов погубит... ИВАНОВ. Ничего, не погубит. А я ведь серьезно: либо ты честный, но ошибающийся человек, либо ты временщик.
ПОЛОВ. От наглец! Сидит в кабинете следователя и такие обвинения клеит! Скажи спасибо, что у меня сегодня настроение хорошее. Давай выкладывай – послушаю твою исповедь. Название хорошее – «исповедь врага народа»...
ИВАНОВ. Какая тут исповедь... Просто раздумье вслух.
ПОПОВ. А не боишься вслух?
ИВАНОВ. Чего?
ПОПОВ. Не «чего», а «кого». ИВАНОВ. Кого же? ПОПОВ. Меня.
ИВАНОВ. А что ты со мной сделаешь?
ПОПОВ. Есть не дам.
ИВАНОВ. Не хлебом единым сыт человек.
ПОПОВ. В протокольчик занесем? Религиозная пропаганда, а?
ИВАНОВ. Не стоит.
ПОПОВ. А что? Это сочно выйдет – к шпионажу плюс богоискательство.
ИВАНОВ. Тебе бы фантастом подвизаться, романы писать, А мужик ты неглупый. Вот я себе ответа никак не могу дать: если ты честно ошибаешься – то тебе надо дать мне очные ставки, вызвать моих товарищей по фронту, по партии, чтобы лишний раз убедиться в том, что я не шпион. Не ты ведь на меня ордер подписывал, а Рюмин. Так. Но ты ведь знаешь, что я честен?
ПОПОВ. Ты меня не провоцируй. Ты излагай, а реплик у меня не требуй.
ИВАНОВ. Ну давай без реплик. Если ты захочешь, то выведешь на чистую воду тех, которые меня, коммуниста, посадили в тюрьму. Ты будешь на коне, ты перестанешь быть ошибающимся, ты найдешь правду, которую попрали. А если ты этого не делаешь – значит, ты временщик? Значит, тебе выгодно подыгрывать кому-то, клеветать на честных людей? Значит, ты чужой? Понимаешь, к чему я прихожу?
ПОПОВ. Понимаю. К чистой контрреволюции.
ИВАНОВ. Погоди! Значит, ты искренне веришь, что я – шпион и враг? ПОПОВ. Разговорчики!
ИВАНОВ. Это вопрос, а не разговорчики! Веришь или нет?
ПОПОВ. Верю.
ИВАНОВ. Какие у тебя доказательства?
ПОПОВ. Интуиция – вот мои доказательства.
ИВАНОВ. Маловато!
ПОПОВ. С меня хватит.
ИВАНОВ. Не поверят тебе.
ПОПОВ. Убедим. Убеждали и впредь сможем.
ИВАНОВ. Ошибаешься.
ПОПОВ. Это ты ошибаешься.
ИВАНОВ. И эта ошибка тебе головы будет стоить.
ПОПОВ. Ну ладно! Хватит! Надоело! Порешь тут ерунду, а мне слушать?! Уши вянут! Ты мне лучше ответь на один вопрос: когда мы с тобой начнем деловые взаимоотношения? Смотри – ты упрямишься, не даешь следствию правильных показаний – и я, естественно, вынужден держать тебя в карцере. А что прикажешь делать? Надо мной тоже начальство есть, И ведь напрасно резину тянешь – не такие у нас менялись. Ну что же мне с тобой делать?
ИВАНОВ. Конституцию соблюдать...
ПОПОВ. Дурачка только не корчи из себя, – я здесь сталинская конституция! И если ты не хочешь со мной по-доброму решить – тогда я перестану быть твоим другом.
ИВАНОВ. Спаси нас боже от таких друзей...
ПОПОВ. Смешно. Ты веселый мужик. Но имей в виду, веселый мужик: если ты и дальше будешь упорствовать, я тебе сделаю очень больно.
ИВАНОВ. Я не пугливый. ПОПОВ. Испугаешься. У тебя есть сын Семен, да? Так вот я твоего сына Семена...
ИВАНОВ, Арестуешь...
ПОПОВ. Ну, зачем же... Мы невинных не берем, ты на нас не клевещи. Я знаешь, что сделаю? Я из Семена сделаю твоего врага.
ИВАНОВ. Убить ты его можешь, а врагом не сделаешь.
ПОПОВ. У тебя, Иванов, негибкий ум.
ИВАНОВ. Какой есть.
ПОПОВ. Ну, смотри... Я тогда сегодня же отдам приказ по поводу твоего сына.
ИВАНОВ. Не делай этого...
ПОПОВ. Подпишешь протоколы?
ИВАНОВ. Он же у меня один – на всем свете.
ПОПОВ. В том-то и дело... Какой же ты тогда отец? Решай: или ты подпишешь то, что я прошу, или я буду решать с твоим сыном...
ИВАНОВ. Сердце-то у тебя есть?
ПОПОВ. Есть. С пороком митрального клапана. Подпишешь – оставлю твоего сына в покое, не подпишешь, пеняй на себя.
ИВАНОВ, Я бы подписал...
ПОПОВ. А что тебе мешает?
ИВАНОВ. Видишь ли... большевик я...
ПОПОВ. Смотри, большевик... Все продумай, все взвесь и решай...
Попов вызывает конвой. ИВАНОВА уводят. В кабинет входит МАКАРОВ, помощник Попова.
МАКАРОВ. Я тебя не понимаю, Константин Федорович. Отпульни ты его мне, бога ради. Ему раз по лбу дать, он до задницы расколется.
ПОПОВ. Не заместитель, а огонь! Пламя!
МАКАРОВ. Вот ты говоришь, Константин Федорович, а у меня сомнение: вышучиваешь все время или нет?
ПОПОВ. Нам, милый, Гоголи и Щедрины пока нужны!
МАКАРОВ. Читать, товарищ Попов, тоже умеем...
ПОПОВ. Не сомневаюсь. Если читать умеешь, то слушать, значит, тоже. Вот и послушай. Нельзя каждого на один аршин мерить. «Отпульни», «расколется». Во-первых, Иванов контр-адмирал. Во-вторых, академик. В-третьих, лауреат, депутат, известность, и так далее. Что из этого проистекает?
МАКАРОВ. Расколоть надо...
ПОПОВ. Читать умеешь – полистай книжечку «Жозеф Фуше». Очень полезное сочинение... Раскалывать дурака надо. Умного человека надо на процесс тащить. Чудак – сделай мы процесс контр-адмирала Иванова – это же событие! Это же настоящая классовая борьба, а не «язычник» из очереди! На погоны – внеочередную звезду, на грудь – орден, на книжку – премия! А по Особому совещанию я ему хоть завтра четвертак проведу – смысл какой? Так что читай, милый, читай. Образовывайся!
МАКАРОВ. Когда? Тут спать некогда. Я с тридцать седьмого года, как сюда попал на службу, только одну книгу прочел: Лаврентия Павловича о большевиках Закавказья. И ту, понимаешь, не читал, а конспектировал: брякнешь что не так – сам знаешь, как посмотрят...
ПОПОВ. Да... Слушай, почему у нас в буфете нет театральных конфеток? Я курить бросил и без этих леденцов просто не могу.
МАКАРOB. Снабженцы. Нет на них управы: вот на голову и сели. У меня мандарины припасены, может, принести?
ПОПОВ. Нет, спасибо. Буду волю воспитывать... Так вот, придется тебе заняться сыном Иванова. Парень любопытный. Мальчишкой был на фронте. Вот видишь, его удостоверение на три медали: «За боевые заслуги», «За Берлин», «За победу».
МАКАРОВ. От сукин сын...
ПОПОВ. Удостоверения эти мы уничтожим. У тебя спички есть?
МАКАРОВ. Зажигалка.
ПОПОВ. Ого! Откуда?
МАКАРОВ. Да тут к жене одна спекулянтка ходит, шмотки всякие приносит, ну жене подарок сделала...
ПОПОВ. Золотая у тебя жинка. Зажги свою машину, у меня не выходит. Вот так... (Сжигает удостоверения.) Хорошо... Нет, значит, никаких удостоверений – проверь, чтоб в описи все совпадало.
МАКАРОВ. Хорошо... Значит, медали у него теперь без документов? Вроде самозваных?
ПОПОВ. Просто ты читаешь мысли на расстоянии, вроде Вольфа Мессинга. Теперь расскажи, что у сына с любовью?
МАКАРОВ. Женится. В воскресенье свадьба.
ПОПОВ. Вызовешь ко мне его невесту. Хотя подожди. Папаша ее где трудится?
МАКАРОВ. На педагогическом фронте.
ПОПОВ. На фронте воюют... Вызывай папашу. Киру не надо. С папашей повоюем!
МАКАРОВ. Хорошо.
ПОПОВ. Сегодня дай команду: пусть парня выселят из адмиральской квартиры. Пусть его куда-нибудь в комнатенку поменьше поселят, ясно? С соседями побеседуй; мол, сын врага народа, разъясни, что к чему...
МАКАРОВ. Ясно.
ПОПОВ. Вызови друзей из его группы. Им тоже разъясни про сына врага народа. Но – осторожно, тонко. Намекни, что вуз у них важный, последний курс, и на распределении плохие друзья могут запятнать на всю жизнь.
