Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 98 страниц)

Добил, что называется.

– Я? Почему я? – тупо спросил Серега. Просто чтоб не молчать.

Генерал покачал головой.

– Ты, Сергей, парень обычно сообразительный, но сейчас тупишь, словно ящер меж двух кусков приманки. Кого мы можем отправить в Джунгли? Только обойму. Третья обойма – одна из лучших. Дальше всех ходите. Дольше всех ходите. Подготовка опять же, – принялся загибать пальцы Важняк. – Знайка твой… он же сгрызет меня вместе с лампасами и кепкой, если такую возможность упустит! Первопроходец хулев… К тому же… то что батя твой пропал в Джунглях – далеко не последний фактор! Разве не даст тебе дополнительной мотивации пройти весь путь даже не возможность – тень, признак возможности, – разыскать его?! Ну и потом… Старикан – ваша добыча. Вы нашли – вам и расхлебывать. Так справедливо будет.

Серега молчал растерянно, огорошенный всеми этими неожиданными новостями – и чувствовал, как внутри, из самой глубины, поднимается хоть и жутковатое, но такое сладостное предчувствие Дороги. Новые горизонты, новые открытия, борьба с опасностями, пузырящийся в крови адреналин... Так бывало всегда, когда обойма уходила за пределы Дома, и особенно если путь лежал за четыре-пять горизонтов и дальше. Серега никогда не был домоседом, неизведанное манило его, пожалуй, ничуть не меньше, чем Знайку – только он как офицер ПСО не имел права увлекаться. Задача обоймы – охота, работа на благо Дома. Или война. Сначала это, потом остальное. Так воспитывали всех курсантов – дисциплина, ответственность перед общиной, долг перед Домом превыше всего. Поэтому в Джунглях – добыча трофеев, боезапаса, пополнение Арсенала. И никак не блажь, вроде исследований паутины, на которую время от времени пытался подбить его Илья. Но теперь, если будет прямой приказ…

– Я согласен, – быстро, словно боясь, что генерал прямо сейчас передумает, сказал Сергей. – Сегодня же соберу ребят, Наставника… Поговорим… Да только вряд ли кто откажется.

Важняк поднялся, протянул руку.

– Не торопись. Сначала Совет и его одобрение. Да и пойдете вы только после того, как вся эта нездоровая суета прекратится. Со дня на день, того и гляди, войны ждать… Так что не срывай бойцов раньше времени. В общем, как я понимаю, на тебя я могу надеяться…

– Да не то слово, Владимир Иванович! – во все тридцать два улыбнулся Сотников. – Вы только команду дайте!..

Генерал ушел, а Серега, плюхнувшись в кресло, попытался собрать воедино все мысли, разбегавшиеся в голове, словно тараканы от тапка.

И было от чего!

Споры, разговоры и догадки о том, где они находятся, что такое паутина и Джунгли, что такое сам Дом, в конце концов, велись среди обитателей общины давно и с завидным постоянством. Пожалуй, сколько помнил себя Серега. А уж раньше и подавно – по крайней мере, отец тоже говорил. Соберутся в кружок с пяток любителей потрындеть – и пошло дело. Когда вокруг сотни километров пустых коридоров и переходов, залов и галерей, в которых из живых существ разве только кадавры – да и те полуживые! – и ящеры со змеями, крысами и тараканами, когда загадки громоздятся одна на другую и нет им объяснения – не возникнуть таких разговоров просто не могло. Догадки в народе бродили разные – и любая имела право на существование. Потому как доказать хотя бы одну и тем самым понять, наконец, свой мир, не представлялось возможным.

История Дома шла из неизвестности. Летопись Дома – Оперативный Журнал – не давал ответа на вопросы. Оно и немудрено – Оперативного Журнала №1 в Доме не имелось, а номер два рассказывал уже о днях после Грохота. О Первых Днях.

Первая запись в Оперативном Журнале датировалась две тысячи шестидесятым. «Грохот» – так называлась она. Серега, как и любой житель общины, знал ее наизусть – эта запись не раз звучала на уроках окружающего мира сначала в детском саду, а потом и в Академии. Только с того момента люди Дома знали и помнили себя. До того же… тьма, забытье, полное неведение. И людская память ничего не могла подсказать, ибо помнить было просто некому. С момента Грохота прошло чуть меньше сотни лет, уже родилось четвертое поколение, выросло третье, стало стариками второе и умерло первое, все те, кто родился сразу после Грохота. Старик же Никита, хранитель Библиотеки, о котором говорили, что он вроде бы жил еще До, – ничего не помнил. А если и пытался вспоминать – путался и безбожно врал.

Мозг человека работает только с тем материалом, которым его кормят. В условиях информационного вакуума он может выдавать лишь вариации на тему воспринятого и переработанного. И потому каждая новая гипотеза возникала, когда обоймы приносили из лабиринтов паутины очередную порцию материала о жизни до Грохота – книгу ли, фильм ли, иногда даже компьютерную игру… Люди невольно примеряли ситуацию на себя: а не могло ли случиться и с ними то же самое, о чем говорится с экрана или со страниц книги?.. Кто-то верил в Эксперимент – эту веру питал «Град обреченный»^[59]; кто-то – в огромный космический корабль или даже станцию, затерянную в недрах космоса, – «Пандорум»^[60]; огромная планета-мозг, одетая в панцирь из металла, под которым скрывались миллионы и миллионы километров комнат, галерей и переходов – «Фактор ограничения»^[61]; гигантское бомбоубежище – серия книг некоего Шагалова; однако, пожалуй, самой основной теорией, в которую верило большинство людей, была Третья Мировая война, инициированная машинами. Эта версия мгновенно обрела сотни сторонников, когда в Дом притащили «Терминатора». Оно и немудрено – фильм ложился прямо в масть, в самую точку: машины, истребляющие людей, были не фантастикой, а самой что ни на есть реальностью. Вон они, в Джунглях, за Внешним Периметром. Попробуй, отойди от Дома хотя бы на пять-шесть километров.

Тем не менее все прекрасно понимали, что без достоверной информации понять и объяснить паутину не представляется возможности, и подобные обсуждения – обычный треп. Тот же Знайка, например, не раз говорил, что эти гипотезы не более чем игра в ребусы с собственным мозгом. Исходных данных – и проверенных, правдоподобных данных, что очень важно! – никаких. А те, что имелись – только косвенные. Научники, кстати, потому принципиально и отвергали любую гипотезу: если нет информации, на которую можно опереться, если любое предположение опровергается десятком железных фактов – на основе чего теоретизировать?..

Именно поэтому и были организованы сначала Первая, а потом и Вторая экспедиции. Приспособившись к жизни, очень долго балансируя на грани вымирания и, наконец, сумев отодвинуться от края пропасти, обезопасив себя от убийц из Джунглей, от тьмы и голодной смерти, научившись добывать жизненно необходимые ресурсы – пищу, воду, энергию, оружие и боезапас, – наладив быт, люди стали задумываться о себе, искать ответы на вопросы.

В Первую пропал дед. Сергей знал его только по фотографиям в семейном архиве и потому не испытывал никаких чувств, кроме легкого любопытства. С экрана планшетника на него, сжав губы и слегка нахмурившись, смотрел суровый сорокалетний мужик в черной форме офицера ПСО. Рядом – стройная симпатичная женщина, бабушка, которую Серега тоже помнил довольно смутно. А во Вторую – пропал отец. Батя. И если деда он не знал, то отца помнил отчетливо.

Обстоятельства исчезновения Второй экспедиции были абсолютно схожими с Первой. Когда пропал отец, Серега с Илюхиной помощью перелопатил весь Оперативный Журнал, всю его открытую часть. А когда появилась возможность – заглянул и в секретную. Ничего нового он не нашел. Сроки выхода полгода, три месяца в один конец, три месяца – обратно. Припасов – на девять. Конечно, никто не ожидал, что экспедиция доберется до нулевого – в паутине ничего ждать нельзя, тем более что про те горизонты ходила самая мрачная молва: якобы там меняются сами физические законы, пространство и время, и жизнь человека попросту невозможна. Страшилки, конечно, – кто мог это знать?.. Но от того страшилки не менее жуткие – неизвестность всегда пугает. Ожидалось, что группа пройдет хотя бы до трехсотого. Сопровождающие дошли до триста сорок первого и, простившись, пожелав чистых горизонтов и успешного возвращения, повернули обратно.

Экспедиция не вернулась. Ни через полгода, ни через год, ни через десять лет. Почти сто человек, как и в Первую, просто исчезли без единой весточки – и Совет на долгие годы наложил запрет на подобные мероприятия. И теперь, когда появились данные о том, что они не одни в этом мире, когда появилась зацепка, след, по которому можно выйти к пониманию, – неужели старейшины не дадут наконец разрешение на новую попытку?..

В дверь стукнули. Серега, погрузившись в свои мысли с головой, вздрогнул – что ж это за день посещений сегодня! Глянул на часы – мать твою!.. Половина десятого! Скоро отбой, а он еще и баул в прачечную не отнес. Вот озадачил Важняк, все позабыл, башка враскоряку…

– Входи, кто там!.. Не заперто! – заорал он, спешно начиная закидывать баул –метровой толщины бетонные стены и гермодверь отменно глушили звуки и нужно было очень постараться доораться через них. Однако командирский голос у Сотникова поставлен на должном уровне, в коридоре услыхали. Штурвал провернулся – и в приоткрывшийся прогал сунулась бритая башка с короткой челкой. Букаш!

Серега ухмыльнулся и поманил лучшего друга пальцем.

– Заходи. Вернулись? Здорова, братан…

Гриша заулыбался и протиснул свое тощее двухметровое туловище в проем, волоча такой же, как и у Сереги, баул.

Обнялись.

– Как выход? Вы ж ночью собирались вернуться…

– Быстрее устряпались. Во сходили! – Григорий показал большой палец.

– В прачку тащишь? – кивнул Серега на его сумку. – Сейчас вместе пойдем…

– Да погоди ты… – отмахнулся Гриша. – Ты щас охренеешь, Серег, че нашли… – он скинул ботинки, пуляя их в разные стороны, длинными своими ходулями в несколько шагов одолел расстояние до хозяйского кресла и бесцеремонно плюхнулся в кожаное нутро. Сергей даже бровью не повел. Лучшему другу можно, а больше никому.

Присел на кровать, кивнул – рассказывай.

Вид у Букаша был совершенно победительный. Развалившись в кресле, он хотел взять интригующую паузу – но изнутри, видимо, очень уж сильно распирало, и долго молчать он не мог.

– Сорок девятый! Северная транзитная, где-то пятый-шестой километр… Бывал? – торопливо принялся выплевывать он.

– Ну, – подтвердил Серега. Соседний горизонт, территории хоженые. Северное направление тоже хорошо известно.

– Вот! Свернули в неприметный коридор на восток. Километр прошли – там большой узел. Три этажа, десяток комнат… То ли лаборатория, то ли еще какая-то хрень… колбы, пробирки, вытяжные шкафы, агрегаты… И – хренак, Папа, такой, между вторым и третьим этажом на лестнице полез в дверку. А там – аварийный сейф! Внутри дубак, минус тридцать! Жрачка – крупы, сахар, соль! Отдельным шкафом – семена! Все в вакууме упаковано! И такого добра – целая большая комната!

– Ну и нюх у Большого Папы… – уважительно протянул Серега. Найти аварийный сейф – это пруха. Самая настоящая. Серегина обойма до сих пор ни одного не обнаружила. Может, и повезет когда-нибудь…

– Не нюх. Опыт, – Гриша поднял вверх указательный палец. – Поброди с его по паутине, еще и не таким станешь.

Большому Папе – Игорю Викторовичу Полякову – было уже сильно за сорок. И почти двадцать из них он стоял бессменным командиром первой обоймы ПСО. Чуйка – а скорее и впрямь опыт – у него была феноменальная. Не меньше чем раз в год, а то и чаще случались у первой обоймы подобные находки. Частенько удивлял, вынося из паутины такое, что народ только диву давался. Что стоил хотя бы найденный на триста сорок втором огромный белый экран и проектор, с помощью которых администрации удалось превратить один из углов Площади в кинотеатр, где по выходным дням показывали фильмы. Его заслуга. Или склад с самыми разнообразными лампами освещения – обычными, ультрафиолетовыми, фитолампами^[62]. Коммунальщики уже головы начали ломать, откуда свинтить, чтоб дефицит восполнить, – а тут такое сокровище… Но верно говорят: если где-то прибавится – где-то обязательно отняться должно. Раньше, помоложе, Большой Папа был отменным бойцом и командиром. Но чем старше становился, тем все меньше склонялся к риску, а значит – и к охоте. Важняк и Наставники все понимали – возраст, что ж поделаешь. Игорь Викторович, задумываясь о дембеле, давненько уже подал рапорт, но все что-то задерживало – то момент неподходящий, то очередной накат, то выпуск в Академии плохой – и он пока находился в строю.

– Ну, семена, конечно, хрен знает, взойдут или нет…

– Да нет, понятно, все не взойдут, – развел руками Букаш. – Но хотя бы часть!.. Пусть даже десятая! Вдруг что-то новенькое найдется, кроме гречки и пшена. Третий раз семена за все время находим, и первый раз – в такой сохранности! А вдруг?.. Вот я читал, что раньше куча всяких была – и бобы какие-то, и кукуруза…

– На Плантациях разберутся, – согласно кивнул Серега. Помолчал немного, прикидывая, можно другу рассказать или нет… Решил – можно. Важняк вроде не запрещал. – Ладно, Бук, слушай сюда. Я тебе тоже расскажу… Но смотри – никому! Только тебе говорю. Чтоб молчал до поры…

Глаза у Гришки загорелись – Серега как офицер ПСО имел доступ к более закрытой информации. Делиться с другом права не имел, но Григорий все понимал, не обижался. И тут вдруг в кои-то веки решил что-то рассказать…

– За полчаса до тебя генерал заходил…

– Прямо к тебе? – недоверчиво нахмурился Букаш.

– Прямо сюда, – подтвердил Серега. – Я сам охренел. Открываю – стоит…

– Ну и?.. – поторопил друг.

И Серега выложил все, о чем говорил с генералом. По мере рассказа физиономия у Гришки вытягивалась все сильнее, и к самому концу он слушал уже с отвисшей челюстью. Эта новость, пожалуй, была посильнее. Аварийный сейф сразу забылся, и Гриша мертвой хваткой вцепился в товарища.

– Серега! Поговори с генералом! Возьми нас второй обоймой!

– Большой Папа не пойдет, – покачал головой Сотников. – Нахрена ему? Он, считай, дембель почетный. Кой черт полезет он в такую даль?.. Да еще и, откровенно говоря, с риском не вернуться. И приказа такого не дадут.

– На Совете скажи! Все же четко выходит! Папу на дембель, нас – второй обоймой! И вперед! Как в старые добрые времена!..

Сергей усмехнулся. Две обоймы совокупной численностью больше тридцати человек, да с тяжелым вооружением… внушительно! Никакой буратина не страшен. Тем более и Важняк про две обоймы говорил… Единственное затруднение – как решит Совет. Скажет руководство «нет» – и все, тема закрыта.

– С генералом я, конечно, переговорю, – сказал Серега. – Но обнадёживаться не стоит. Сам понимаешь…

– Ты ему эту схему прямо и нарисуй! – на Гришку было жалко смотреть. – Вдруг выгорит!

– А выдержите? – спохватился Серега. Друга ему, честно сказать, обижать не хотелось – но давно известно, что Папа не любит долгие выходы. Дня три, четыре – и назад. А ведь для людей это, мягко говоря, совсем не полезно. Потеря боеспособности все же имеет место быть…

– Да выдержим, конечно! – отмахнулся Григорий. – Думаешь, нам неохота в долгий выход? Ребята мне все мозги вынесли. И потом… Ну чего я останусь?.. Ты идешь, Знайка идет… остальные наши тоже… а я? И я бы… на дальние горизонты… хоть одним глазком!

– Постараюсь до Совета его выловить, – успокоил друга Сергей. – В крайнем случае скажу, что вдвоем шансов больше. Короче, придумаю что-нибудь…

Гриша удовлетворенно кивнул – если товарищ обещал, то сделает. По крайней мере, переговорит с руководством. Главное – заранее об этом позаботиться. Пусть даже пойдут они не на этой неделе и даже не через месяц… Только бы генерал согласился. Если Важняк будет на их стороне, шансов склонить Совет к согласию куда больше.

Оставалось дождаться завтра.

Глава 4. СКАЗКИ О ПРОШЛОМ

– …Есть!

– Нету!

– Да есть! – горячится Гришка. Ложкой махнул – каша веером по столу…

– Да нет, тебе говорят! – кричит в ответ Антоха. Глаза на выкате, руками машет, словно крыльями. – У меня брат в научниках! Он знает!

Спорят они минут десять, и чем дальше – тем градус повышается. Вот уже и на крик перешли. Как бы кулаки не полетели… Серега оглянулся, шаря глазами в поисках Наставника – далеко он, в другом конце столовой. Рядом майор Хуер-Милославский, который на днях должность коменданта принял. Беседуют. Ладно, авось не услышит. Интересно же, до чего пацаны договорятся…

– Да ведь как-то же их выключить можно! – держится за свое Гришка.

– Нельзя! Брат говорит, не может этого быть! Это же глупо, когда одним разом все механизмы выключаются! Стоит добраться до Рубильника – и сразу всех обесточишь! А контрóллеры не дурные, чтоб самим себе такую подлянку устроить!

Тут, пожалуй, Антоха прав. Серега годков в пять-шесть тоже думал, что есть он, Самый Главный Рубильник, которым можно разом все машины отключить. А теперь, спустя пару лет, как в Академию пошел да ума поднабрался – нет у него однозначного ответа. Наставников спросишь – плечами пожимают… Научники говорят – нет, бойцы, наоборот, верят, что есть… никто в точности сказать не может.

Гриша, однако же, не сдавался.

– Откуда он может знать, твой брательник! Даже если и научник… Сам не видел – считай, доказательств нет! Они же – сконструированы!

– Да и кем это они сконструированы?! – орет Антоха. – Ты сам-то откуда знаешь? Вон в фильме показывают – когда машины всё захватили, они сами себя делать начали! Так зачем им себе рубильник вставлять?!

– А ты откуда знаешь, что сами себя?! Это же кино! Понял, нет?.. И никто не знает! А даже если так – все равно сначала их кто-то должен сконструировать! Не сами же они воспроизвелись! Люди же! А если ты вещь сделал и она вдруг из повиновения вышла – как ее остановить? Выключателем! Рубильником! Это каждый идиот понимает! Получается – дурак твой брательник, не соображает ничего! Совсем процессор набекрень…

Антоха, взвившись со скамьи, подскочил к Гришке и – бац! – заехал ему плюху. За брата. Прямо в ухо звезданул. Гришка в долгу не остался, лягнул обидчика в живот, да еще и по макушке кулаком приложил. И пошло-поехало. Миски в одну сторону, кружки-ложки в другую… Возятся на полу, пыхтят, тузят друг дружку куда ни попадя…

Серега, глядя на все это безобразие, молчит. И нужно бы разнять, он сегодня дежурный по подразделению, – да только ему самому интересно, кто верх возьмет. Скосырев, он поплотнее, а Коломицев тощий, цепучий, облапил противника, руками-ногами оплел – и сам не двинется, но и Антоху словно веревкой связал.

Засмотрелся – и проворонил момент! Подобравшись неслышно, Наставник остановился неподалеку – группа тут же притихла, ждет, как отреагирует, – поглядел с полминутки, как воспитанники друг дружку физиономиями о пол возюкают, откашлялся…

– А-а-атставить.

Вроде бы и негромко сказал, но Гришка с Антохой сразу услыхали. Да и Серега продублировал:

– Товарищи кадеты!.. Смир-р-рна!

Все тридцать человек тут же из-за стола повскакали, вытянулись. Виновники тоже поднялись. Стоят, сопят, смотрят на воспитателя исподлобья… У одного нос разбит, языком юшку подбирает, у второго ухо распухло с два кулака.

– Коломицев… Скосырев… Ребят, вы же одно подразделение. Одна команда. У вас полное взаимопонимание должно быть. А вы?.. – Наставник покачал головой. – Ну и чего стоим?.. Будь я майор Хуер, Серафим Аристархович, я бы вас спросил: что вы смотрите на меня исподлобья бровей?.. – усмехнулся он чему-то. – Но я не он и таким поэтичным слогом не владею… Вы покушали, ребят?.. От безделья кулаки чешутся? Дежурный, строй группу. И на занятия шагом марш.

Сходили в столовку, называется, пообедали…

Пока шли до казармы – навешали двум балбесам люлей. Прямо в строю, украдкой от Наставника. От одного пендель, от другого – подзатыльник… Пашка Чуенков в сердцах к спине Гришкиной так приложился – того чуть из строя не выкинуло. Так ведь сами виноваты, должны понимать! Не получилось нормально пообедать, жди теперь ужина. Одно хорошо – ужинать сегодня дома!

Воспитание в Академии с самого начала коллективное. Один накосячил – вся группа в ответе. Это, считай, основа воинская, когда один за всех отвечает, а все за одного. Так и наказания эффективнее, и чувство локтя до потолка вырастает. Воспитатель коллектив наказал – а уж коллектив сам внутри себя разберется, двоих проучить сумеет.

Наставник, двигаясь слева, параллельно, воспитательных мероприятий, кажется, не заметил. А может, и понял, да сделал вид… Когда в строю то один зашипит, то другой хрюкнет-ойкнет – где уж тут не сообразить. Но и не драться тоже, знаете ли… Как можно пацанам не подраться? Пацаны дерутся – это нормально. Совершенно естественно. Что это за пацан, который кулаками не махал? Может, он болен? Может, не так с ним что-то? Или того пуще – трус?.. Главное, чтоб честно дрался, без никаких выкрутасов: один на один, ниже пояса не бить, без обмана и подленьких приемчиков. За этим особо пацанский кодекс чести смотрит. Тут все просто: либо фильтруй базар, ищи слова убеждения без переходов на личности – либо дерись, отстаивай, отвечай за слова и поступки. Так и батька тоже учит.

У отца и мамы к этому отношение, конечно, разное. Она, понятно, категорически против – а вот батя совсем даже наоборот. Поощряет втихаря. И если кто-то учит только сдачи давать, то Даниил Сергеевич сына учит первым бить – правда, если уже выхода нет и мир меж пацанами к конфликту катится. К драке он положительно относится, считает, что обязательно пацаны должны драться.

В казарме, толкаясь и пихая друг друга, выстроились на взлетке^[63]. Само помещение казармы длиннющее; здесь, в дальнем конце, – молодежь обитает; туда, ближе к началу, где канцелярия, учебные классы, комната досуга и оружейка – старшие группы. У каждой группы свой отсек за толстенной гермодверью – это чтобы ночной подрыв по учебной тревоге старших групп младших не беспокоил. Всего десять отсеков. Столько же, сколько лет в Академии учиться. Каждый год – смена: прежний отсек младшим отходит, группа заселяется в ту, что была у старшей. Группа 2/42, соответственно, во втором отсеке, напротив которого сейчас и построились.

Шеренга длинная получилась, тридцать человек. Но до финиша не все дойдут, хорошо, если треть останется. Остальные отсеются – кто-то в подразделение боевого охранения, кто-то, если успевать не будет, в Ремесленное училище, гражданскую профессию получать, кого, может, и к научникам примут, бывало и такое. Серега же твердо себе установил – только в ПСО и больше никуда. Установил – и готов был работать, как проклятый. По крайней мере, на данный момент мог похвастаться неплохими результатами.

Наставник, выстроив воспитанников, произнес короткую, полную иронии речь о вреде недоедания. О наказании вообще ничего не сказал, но и без того понятно, что прерванный обед лишь следствие… Однако не строго сказал, видно, что не сердится, улыбку в густой бороде прячет. И тем не менее, порядок есть порядок. Драться запрещено, и хотя бы видимость наказания продемонстрировать надо. Но тут опять же… и порядок соблюсти – и дать понять, что наказывать, собственно, и не за что. Это ж целое искусство, между буквой и духом Устава сманеврировать.

Наставник группы Филлипчук Иван Григорьевич. Это сейчас, в кадетах, пока в курсанты не примут. Потом Наставник меняется, прикрепляется на постоянной основе и ведет ребят уже до самого конца, до выпуска. А бывает, что и дальше, особенно если командир свою обойму соберет. Впрочем, Серега так далеко не заглядывал. Когда еще это будет, десять лет до того… Столько нужно узнать, столько изучить…

Начальные классы – пока не тяжело, хотя и сейчас уже приходилось старание и усердие прикладывать. Вот в пятом куда серьезнее: начинается целенаправленное изучение воинских специальностей, подготовка к воинской жизни. А до тех пор программа от гражданской не сильно отличалась: чтение, письмо, математика, история, окружающий мир... Разве что к физкультуре добавлены основы рукопашного боя и самбо, и вводились в четвертом классе предметы, которых нет у гражданских: «Стрелковое оружие» и «Материальная часть боевых машин и механизмов».

Правда, все же было одно и довольно серьезное отличие: кадеты дома не живут, отпускаются в увольнение лишь раз в месяц, да и то если учишься хорошо. Но месяц – это что… Подумаешь… В первом классе куда тяжелее – всех первогодок на полный учебный год лишали общения с родными. Словно сироты, при живых-то родителях. Такова учебная методика. Пусть привыкают к товарищам, к Академии, отрываются от теплого, уютного домашнего очага, от мамули и бабули. На первом же занятии это объяснил Наставник. Говорил он с ребятами как со взрослыми и самостоятельными – и это подкупало, сразу же настраивало на серьезный лад. Куда уж тут реветь… Хотя Серегу все же грела мысль о том, что родители недалеко. Вот и маму не раз видел, когда на экскурсии ходили – она будто специально то там, то здесь попадалась. Помашут друг другу издали – все полегче. Но кто-то, бывало, и хлюпал по ночам. Впрочем – недолго, это все от перемены обстановки. Пара недель – и вливаются в коллектив. А теперь-то уже привычные…

Равняйсь-смирно, перекличка по строевке^[64], доклад Наставнику по наличию – и развод на занятия.

Историю вела Ольга Ивановна Коновалова. Это касалось как «Истории Дома», начавшейся в этом году, так и просто истории, тех крох, отрывков о прошлой жизни человечества, что смогли найти обоймы в Джунглях и принести в Дом. Но особенно сильно она увлекалась историей России – страны, которая напоминала о себе везде и всюду – на страницах учебников истории и географии, в книгах, фильмах и песнях, в журналах «Наука и жизнь», да и просто тем, что люди Дома осознавали себя русскими. «История России», начинаясь с первого класса, шла все десять лет обучения в Учебном Центре – и у гражданских в школе и Ремесленном, и у военных в Академии, и у научников. Этому предмету уделялось огромное количество времени, благо именно в этих материалах недостатка не было. «Историю нужно знать для того, чтобы понимать суть происходящего сегодня и предвидеть, что будет завтра. И не повторять своих ошибок. Ведь если вы вооружены знаниями о прошлом – понимаете, что нужно делать, чтоб не повторять их в будущем. У вас есть опыт. А опыт – это все». Так говорил Наставник. А Ольга Ивановна добавляла: «Отними у народа историю – и через поколение он превратится в толпу. А еще через поколение им можно управлять, как стадом». Фраза вроде бы сказана был неким общественным деятелем еще До, Геббельсом, кажется, – но кто это такой, Серега пока не знал. Тем не менее незнание не освобождает от ответственности, Ольга Ивановна спрашивала свой предмет строго. Однако чтобы спрашивать – нужно и знания давать, и потому она старалась всячески заинтересовать своих учеников, рассказать, и рассказать интересно.

Вот и сегодня. Едва вошли в учебную аудиторию и расселись – Ольга Ивановна объявила об экскурсии.

– А знаете ли вы, дорогие мои, что было в истории Дома время, когда община балансировала на грани: выжить или умереть?.. Никто не смог бы тогда сказать, уцелеет ли Дом. Да и не существовал тогда еще Дом, каким мы его знаем сейчас. У нас есть документальные свидетельства о том времени – но вплотную мы начнем изучать их со следующей недели. А сегодня устроим экскурсию к единственному человеку, кто жил в то давнее время. И вы наверняка знаете, о ком я говорю.

Ребята знали. Старик Никита остался один-единственный, кто хоть как-то помнил Первые Дни. Было ему лет сто, а может, и того больше – сам он давно уже сбился со счета, а другие и не считали никогда. Тем не менее послушать его всегда было интересно – живой свидетель как-никак…

До Библиотеки, оборудованной внутри Убежища, было минут двадцать ходу. Как всегда, когда выходили за пределы Академии, шли строем, во главе с Наставником. Если далеко идти, на другой конец Дома, тогда обязательно с песней, если близко – просто так. Конечно, до образцового строя, которым ходили курсанты, кадетам еще далеко – по тем хоть линейку сверяй, когда шагают – но пацаны старались. Взрослые, кто встречался по пути, все как один одобрительно улыбались, приветствовали – молодая смена идет.

Старика на рабочем месте не оказалось – если, конечно, стол с чайником и глубокое кресло можно назвать «рабочим». Работенка непыльная – сиди чаек потягивай, послеживай, чтоб ребятня в Хранилище не лезла. Синекура. А куда его, древнего, еще приспособить? Некуда. А тут хоть какая-то польза общине. Ольга Николаевна слегка удивилась – ведь условились же о встрече – но, пожав плечами, побежала на розыски, оставив ребят дожидаться.

Библиотека состояла из двух комнат: Читального зала и Хранилища. Читальный зал – огромный, квадратов двести площадью. Здесь столы ровными рядами, на каждом – монитор. Все книги, вся информация, всё, что когда-либо нашли в паутине, переносилось на электронные носители и сгружалось в общую базу, откуда ее мог вывести на экран или скопировать себе в планшет любой желающий. Трудилось над базой аж пятеро библиотекарей, и работа эта считалась чрезвычайно важной. Сами же книги хранились в особой комнате, в Хранилище, в шкафах за стеклами, при постоянной температуре, и доступ туда разрешался только в присутствии деда Никиты. Да и то просто снаружи поглазеть. Это было чистое Знание, резерв на случай повреждения баз данных, и берегли его как зеницу ока.

Оглядевшись, Серега ухмыльнулся и, толкнув Гришку локтем, глазами указал на одинокую мелкую фигурку. Знайка по обыкновению сидел на своем любимом месте, за самым крайним столом в углу. Одним глазом на экран смотрит, другим на экскурсию косится. И вид такой недовольный, будто ему как минимум научную работу мешают писать… Увидал друзей, улыбнулся, махнул рукой – и снова в монитор уткнулся.

Гришка кивнул.

– Да понятно, что он здесь. Пятница же. У гражданских сегодня короткий день. Вот он из школы сразу сюда…

Пока Ольга Ивановна искала деда Никиту – посидели рядом с товарищем, поболтали. Илья, узнав, зачем прибыла экскурсия, похвалился:

– Вы только начинаете изучать?.. Я уже и Оперативный Журнал смотрел, и с дедом разговаривал. В журнале ничего нет, а он еще помнит… Все повыспросил у него. Я теперь больше вас знаю.

Серега улыбнулся: хвастун… Но это потому что мелкий. Однако что есть, то есть: мозгов у Илюхи на пятерых хватит. Пытливый Знайкин ум интересовало все вокруг, и прозвище свое он получил не зря – этот щуплый пацан, как успели убедиться Серега с Гришкой, в свои шесть годов от роду знал куда больше, чем косой десяток его сверстников, собранных вместе. С самого малолетства на него положили глаз научники, лично Ромашкин Федор Сергеевич, замначальника Научного отдела взял шефство, утверждая, что ребенок – вундеркинд. Оно и немудрено: парень еще до школы бегло читал, запросто выполнял довольно сложные математические операции, занимался программированием и робототехникой, вовсю штудировал «Науку и жизнь», которой в Библиотеке лежала целая огромная подборка. Да и характер соответствовал: сесть, вникнуть, разобраться – это было его.