Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 98 страниц)

Серега, помрачнев, снова опустил голову на пенку. Люди устали… да, это верно. И ведь ночь тоже покоя не дает. Утром поднимаешься с грязного матраса – и понимаешь, что впереди еще один такой же день. И потом такая же ночь. И заново, по кругу… Осточертели эти Джунгли! Эта грязь. Эта вонь. Эта каша тухлая. Эта вонючая вода… И пацанам осточертели, да и мне не меньше… Я, может, сейчас сам рад скомандовать: все ребята, кончай бадягу, поворачиваем. И в обратку… сколько там он сказал? Два месяца? Да куда там… Месяц! Не больше! В обратку‑то – птичкой полетим! Он вдруг представил, как они, сопровождаемые ликующей толпой горожан, идут от ворот Внешнего Периметра через Парк – грязные, оборванные, уставшие до изнеможения, оставившие половину бойцов в Джунглях… Вот когда с оркестром‑то встретят! И не Важняк, ни Совет слова против не скажут. Тут Гриша опять прав – не были они на нашем месте, не поднимались так далеко, не знают, каково это, полгода в паутине! Каково это – пройти Рубикон, блуждать в Штольнях без надежды выбраться, пережить обвал и выйти из‑под него, драпать от Конструктора, выкосить сотни аборигенов, пробиваться с боями горизонт за горизонтом… Каково это вонять старым козлом, тухлый тушняк жрать и дристать дальше, чем видишь… И они морального права не имеют – судить.

Ну хорошо. Ладно. Допустим. Можем повернуть, это верно. Но на кой черт тогда ты как упрямый осел вперед людей тащишь? На кой черт тебе это, если ты сам только что признал, что информации – вагон?!.. А просто все. Да, вернулся героем. Да, Важняк слова не скажет. И Совет. И люди. Но ты сам – что ты сам о себе знать будешь? То, что ты мог – ведь мог же, что душой кривить! – дойти до нулевого и выполнить приказ. Мог. Но ты просто обосрался. Дал волю своим слабостям, дрисливой своей душонке – и повернул назад.

А потому – Серега усмехнулся – придется тебе, Гриша, идти и дальше. И ты у меня пойдешь. Я из тебя дурь‑то выбью. Волоком тебя потащу. Пинать буду под копчик – но ты пойдешь. Тебе и осталось всего ничего потерпеть, до цели добраться. Обратно легче будет. Ведь ты же не трус, Гриша. Нет, не трус. Просто… вышел из зоны комфорта.

Кто‑то из пацанов вдруг всхрапнул, заворочался, забормотал сквозь сон. Серега, приподнявшись на локте, с любовью оглядел спящих бойцов. Дежурный Енот поклевывал носом у плитки. Маньяк, разбросавшись во сне, похрапывая, лежал кверху мохнатым пузом. Óдин – наоборот накрылся с головой, хотя в комнате было ощутимо душновато. Знайка, свернувшись калачиком, посапывал в своем углу. Злодей спал строго, вытянувшись по строке смирно, лицом в потолок – привычка еще с Академии. Тундра, Одноглазый, Точка, Хенкель, Гоблин… да и остальные. Вот они. Команда. Столько пережито, столько из одного котла съедено… Вернемся – надо рапорт подавать. О слиянии. Серега ухмыльнулся. А что – мысль! Тридцать первая гвардейская обойма Подразделения… а, нет! – Сил Специальных Операций! «За массовый героизм, мужество, упорство в выполнении поставленной задачи и высокое воинское мастерство личного состава, проявленное в…» Ну и так далее. Имеют право! Сходили – и вернулись. Ничего, ребята. Ничего. Скоро уже. Все будет хорошо. Дайте только организмов встретить – сразу полегчает. Сразу и рационы появятся, и вода, и патрики. И в чистое переоденемся, людьми себя почувствуем. Все будет. Все еще будет…

Мягко накрывший сон тасовал его мысли. Мелькнул видением Дом, ворота Внутреннего Периметра… мелькнул Парк, мелькнул призрачный строй на плацу, провожающий Вторую экспедицию… вдруг из небытия выплыл батька – сидя на кровати, он снимал свои часы и передавал их мелкому Сереге, взамен забирая верного друга, солдатика‑офицера. Вот он, морф, кто бы мог подумать… До сих пор не опомнился, не свыкся ещё, что вот он, Серега Сотников, Карбофос – прямой потомок ребят из ССО. Мелькнул Гришка… Нет, брат. Дуришь ты – но это ничего, мы тебя еще воспитаем. Еще сделаем из тебя настоящего командира. Обижайся‑не обижайся – а драть я тебя начну как сидрову козу. Щас недосуг – но дай только до Дома добраться…

Кто‑то тряс его за плечо. Подхватившись, Серега вскочил… вокруг ворочались на своих постелях бойцы. Кто‑то сидел уже, спросонья потирая глаза, кто‑то, прихрамывая, комкая в руках листок бумаги, выходил из комнаты в туалет… Утро?

– Подъем уже? – зевнув, пробормотал он. – Не заметил, как вырубился, за всю ночь даже не пошевелился. Как колода пролежал…

– Подъем, – хмуро сказал Злодей, протягивая какую‑то бумажку. – Тринадцатое отделение и Букаш слиняли. Ушли. Скорее всего ночью еще, возможно, сразу после нашего разговора. Покинули пост. Мы всю ночь без охраны с запада. Ублюдки… На, читай, – и он сунул Сереге под нос мятый надорванный клочок.

Сотников, не понимая еще ни слова из сказанного, вцепился в бумагу глазами… Хорошо знакомым Гришкиным почерком – мелким, убористым, аккуратным – на ней было написано: «Прости, Сергей. Наверно, я просто не Нурбагандов. Удачи».

Глава 15. УМРИ – НО СДЕЛАЙ

17 августа 165 года тридцать первая обойма Подразделения Специальных Операций вышла на минус третий горизонт. Грязная, обросшая, голодная… и очень злая.

И тому были причины.

Всю эту неделю Серега никак не мог очухаться. То, что он чувствовал… это было больно. Будто выдрали кусок – и не кто‑то, а Гришка, своей рукой – и на том месте теперь кровоточила рваная рана. Первые день‑два – так просто висел в прострации. Оглушило его. Огрело пыльным мешком по голове. Он мог ожидать чего угодно – ссоры, несогласия и даже откровенной ругани… но только не предательства. А ведь это было именно оно, во всей своей отвратительной неприглядности. Он еще слабо понимал, что произошло, доходило как через слой ваты; он все пытался заняться какими‑то самокопаниями – а не допускал ли как командир и товарищ ошибок, а не слишком ли напрягал, а не проявил ли излишней грубости – но получалось плохо. Не уяснялось пока основного: как мог Гриша, друг, с которым вместе с самого детства – и так…

О преследовании дезертиров не могло быть и речи – за ночь они ушли далеко. К тому же и направление попробуй определи… Да и не было никакого желания. Ну догнал ты беглецов. А дальше?.. В глаза ему смотреть и спрашивать? Он уже все сказал. Фактически Григорий говорил все это время – а разговор накануне явился финальным аккордом. Который помог решиться. А может, и обида здесь сыграла: угроза судом офицерской чести – очень серьезно.

Серега не встречался еще с подобным. Не было реального, собственного  опыта. И как реагировать – просто не знал. В поисках ответа он всё пытался обратиться к Уставу – но тот давал только конечные решения. Отступил в бою, открыл брешь в строю, сбежал с позиции – даже не изгнание. Смерть. Расстрельная статья. «Самовольное оставление (дезертирство) места несения военной службы (а равно и дезертирство с позиции, из подразделения во время выполнения задачи) в мирное и военное время, а равно дезертирство, совершенное группой лиц по предварительному сговору или организованной группой, карается высшей мерой наказания – расстрелом». И казенщина не могла ответить на самый главный вопрос – как справиться с этим ему самому, Сергею Сотникову. Человеку, у кого только что не стало друга.

Он пытался как‑то принять случившееся, очухаться – но пока тщетно. Наверно, не прошел еще всех стадий. Шок и отрицание, гнев, торг, депрессия – и принятие. Наука под названием психология давно уже ответила на вопрос. Прежде чем обогатиться новым опытом, ты должен еще помучиться. Пройти эти стадии. И человек не переживает их строго поочередно, линейно, ступень за ступенью – это было бы слишком просто. Иногда его окунает мордой разом в две или три, в адскую смесь из пустоты и отчаяния, за которыми следует гнев напополам с попытками поторговаться или злость… Часто бывает и так, что человек зацикливается на одном и не может двигаться дальше… Серега же теперь чувствовал две из них, самые разрушительные – шок и пустоту. Депрессию – и отрицание. Словно страус, прячущий голову в песок: а вдруг, если притвориться, что снаружи ничего не происходит, это проклятое чувство безысходности уйдет?.. Ведь это же был Гришка! Друг! Нутро не могло понять и не хотело смириться – для него Григорий все еще проходил по статье «товарищ». Что же ты натворил, Гриша?!.. Ведь ты же плюнул на все! На дружбу! На братство боевое! На двадцать пять лет бок о бок. Плюнул – и растер…

Вероятно, уход планировался заранее. Так считал Илья. Он пребывал в том же раздрае, что и Серега – но был куда более категоричен. Букаш ждал именно Гексагона – и плюс‑минус неделю после. Оглядеться, понять, что обойма не собирается поворачивать… и только тогда валить. Поверни он раньше – объяснить свое появление в Доме было бы несколько труднее. Вернулся без командира, без обоймы, да еще и приказ не выполнен. Конечно, можно отбазариться гибелью Третьей экспедиции и своим чудесным спасением… Но если иметь плюсом выполненный приказ и кучу информации – глядишь, и в герои выбьешься. Со всеми положенными благами и причиндалами. Говоря об этом, Знайка презрительно кривил рот – но Серега видел, что в глазах его стоит боль и обида. Гриша, сотворив непрощаемое, разом перестал для него существовать.

– Такой вот… находясь в привычных условиях, так и проходит всю жизнь надежным пацаном… – цедил Илья сквозь зубы. – Рыцарем без страха и упрека… Просто потому что не ставило раком. Не раскорячивало. А на самом деле попробуй испытай – по‑настоящему испытай, чтоб перекосило – и сломается!

– Есть такие люди,

Твердые на вид…

А ножом потычешь –

Мягкий и визжит, – пробормотал Хенкель.

– …и я думаю, тут еще немало фазенда добавила, – продолжал Знайка. – Месяцы в паутине! А потом сразу уют, комфорт и безопасность. Постель мягкая… Креслица все эти, диванчики, камин потрескивающий… Бабы жопастые… Его еще сильнее назад потянуло. А может, там и Медоед замешан.

– Не важно, кто замешан, – угрюмо сказал Серега. – Окончательное решение за командиром группы. Как же он мог?!..

– Он с самого начала жаловался, – сказал Илья. – Оно всегда так начинается. Психология… Сначала ему тоскливо было. И уже тогда хотелось назад. И он раз за разом пытался нас подбить – да ты его отфутболивал. И мы со Злодеем добавляли… Потом недовольство. Потом переросло в неприязнь… А уж когда племя пришлось вырезать – и вовсе его нагрузило… Это росло в нем, варилось, кипело, плавилось – и переплавилось в решимость.

Злодей был более откровенен. И… равнодушен. Уже вечером подсев к Сереге, он положил руку ему на плечо, встряхнул разок, словно пробуя на крепость – не расклеился ли, не разваливается ли на части – и сказал:

– Ладно, командир. Давай, соберись. Сожми булки. Букаш с самого начала поскуливал. Я, конечно, не ожидал, чтоб так… но лучше уж сейчас, чем когда петух в жопу клюнет. Вернемся – вздрючим его по самое небалуйся. Мне вот только интересно – на что он рассчитывал, когда уходил?.. Неужели похоронил уже нас?

– Букаш со мной не разговаривал – но вот Медоед подсаживался… – хмуро проговорил Росич. – Но тут как… между своими же разговор… Я пальцем у виска покрутил – и назавтра забыл об этом. Но я думаю, что он просто через себя вопрос коман… кхм… Григория оттранслировал. Тот ведь был твердо уверен, что на поверхности нам конец.

– Медоед и со мной говорил, – кивнул Один. – Я, правда, тогда не понял, к чему разговор – а теперь соображаю…

– То есть похоронил, – кивнул Пашка. – Ладно. То‑то сюрприз будет, когда вернемся.

– Если он сам дойдет, – сказал Знайка. – Триста пятьдесят горизонтов – не хрен собачий.

– Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг – а так… – снова пробормотал в рифму Хенкель.

Илья вздохнул.

– Это да. Ладно, ребят… Что ж теперь! Думали, что наш… с самого детства… А нет, не наш оказался. В Доме ведь как… Он всегда знал, что через четыре‑пять дней вернется за Периметр. Отоспится, отдохнет – и снова в поисках приключений. Коротеньких, правда, куцых приключений – но тем не менее… Это не сложно. А на большее не хватило его. Не смог. Рыпнулся – да надорвался. Что ж теперь…

Серега вздрогнул – до того в точку, до того сказанное было созвучно его мыслям. И не друг, и не враг… а так себе человек оказался. Вот они, друзья, когда познаются‑то. Не так и трудно это – стоять на Периметре насмерть. Не так и трудно выходить из Дома на два‑три дня: поохотиться, пострелять из любимого пулемёта, показать удаль… А потом возвращаться назад к чистой постели, вкусной воде и свежей жрачке. Этому нас учили, это мы впитали как губка, это для нас – рутина. Привычная работа. Но ты попробуй вот так – просто уйти в неизвестность. Без надежды вернуться. И выживать. День за днем. Быть с командой, болеть за нее, поддерживать бойцов, мириться с их слабостями, быть единым целым – куда обойма, туда и ты. Понимая, что твоя зона комфорта невероятно далеко и обратно ты вернешься не скоро. А может, и не вернешься вовсе. Этому не учат, Гриша. Это должно быть в тебе самом.

Впрочем, эта растерянность, эта пустота и безысходность точили его лишь поначалу. На третий или четвертый день – точно в соответствии с психологической наукой – Серега почувствовал, как из глубины понемногу начинает подниматься злость. Километр за километром он шагал по темным пустым коридорам – а в душе плясал огонь. Учудил ты, Гриня… Ох и учудил на свою голову… И как только додумался. Ведь это же – всё! Это как смертный приговор себе подписать! Ну вернешься ты… хотя и это еще под вопросом. Ну представишься героем… Но с этого момента – житья себе не дашь. Малейший шорох из Джунглей будешь ловить – и вибрировать от страха. Ждать, что вскроется, ждать, что вернется обойма – и сдаст тебя с потрохами. Это куда хуже смерти. Это позор несмываемый. На что ты рассчитывал, дурак?.. Неужели так сильно прижало?..

Похоронил, значит? Ладно. Не закончено еще ничего. Только начинается. И туда дойдем, и обратно вернемся. Теперь не только в приказе дело, не только в выполнении задачи – дело в принципе. В самой возможности бормотания твои услышать, в глаза посмотреть. Что ты, сука, чувствовал, когда убегал? Что чувствовал, когда обойму предал? Как оправдываться будешь? Уже даже это веская причина из кожи вон выдраться – но вернуться.

Обосрался? Нашим легче. Обузу на себе не тащить. Злодей прав: с таким настроем команду подставить – как два пальца обоссать. Если есть сомнения, неуверенность – уже минус к боевому духу. Не вперед уже смотришь, готовый трудности встречать, – назад оглядываешься. И вот уже в тяжелый момент сломался человек. В тот самый, когда все свои яйца в кулак собрать надо.

Злость – лучший мотиватор. И подстегнула Серегу хлыстом. Не сказать, чтобы шли совсем на расслабоне – но контакты отсутствовали и рутина брала свое. Подъем – долгая нудная дорога – отбой; подъем – дорога – отбой. И завтра снова топать вперед, тупо глядя под ноги. И послезавтра… Волей‑неволей расслабишься. Но командирская злость передалась и обойме – ожгла плетью, подтянула, снова собрала в кулак приунывших бойцов, заставив их грязные рожи скалиться в злых ухмылках. Кто там на очереди? Еще десяток дуболомов? Запускайте. Щас разбирать будем… Вовремя – впереди маячил минус третий и «перрон», и нужна была звенящая отчаянной злостью боевая готовность.

С таким настроем обойма и вышла на финишную прямую.

Вышли на одиннадцатом километре южной транзитной. Здесь, как и на горизонтах ниже, стояла оглушительная тишина – но для Сереги она буквально звенела опасностью. Может, и надумал себе, может, и зря яйки от предчувствия сжимались – но последние три горизонта они двигались соблюдая предельную осторожность. Где‑то в этих краях враг обязательно выставил заслон. А то и не один.

Прикидывать он начал заранее. Еще за сутки‑двое, на минус пятом‑шестом. Впереди самая важная цель, конечная – и жизненно необходимо обыграть противника. Вот он и пытался. Здесь, правда, хотелось бы понять, против кого играет – в то что именно Программатор заправляет механизмами, он не верил. Слишком мелка сошка. Никогда, ни при каких обстоятельствах перебежчику не дают большой свободы действий. Обязательно есть кто‑то сверху, кто контролирует… Если же предоставят – значит сам предоставивший не большого ума. Должен быть еще кто‑то. Или что‑то… Тот же ИИ завода, например. Или некий Куратор, о котором обмолвился старик. Это уже ближе к телу… И он все обдумывал, вертел в голове, пытаясь влезть в шкуру противника, пытаясь понять, как поступил бы на их месте.

Дано: обойма. И… всё на этом. Куда идет – неизвестно. Цель – не ясна. Маршрут – непонятен. Пусть даже и засекли их в Гексагоне – Администрацию‑то они вскрыли, оставили следы посещения… но что дальше? Как ушли с пятидесятого – с тех пор ни слуху ни духу. Где в следующий раз вынырнут – поди знай. Программатор, правда, говорил о заводе – но это его собственные измышления. И даже хорошо, тоже со следа собьет…

Сам Сотников, будь он на месте противника и видя уравнение со множеством неизвестных, просто разбил бы наличные силы и попытался перекрыть ключевые точки. Перекрестки транзитных с Кольцом, пандусы на соседние горизонты, лестницы… Да, распылил силы. Но иначе просто никак. А раз так – таинственный перрон и перегон, о которых говорилось в Путеводителе, наверняка одна из таких точек. Значит – караулят.

Перед самым выходом в галерею, на лестнице, устроили получасовой привал. Бой впереди ждал уже не только Сотников, предчувствовал и Злодей, и комоды, да и бойцы. Устранить лишние звуки, укрепить что разболталось, проверить подзаряд электроники… Пригодились и сменка, что берег Серега весь переход. Важно было протереться и переодеть чистое; воины на Руси перед боем надевали чистые рубахи – и это не просто красивая традиция. Комбез, неделями хватавший на себя пот и грязь, при ранении стопроцентная гарантия загрязнения раны. А дальше понятно что – местное воспаление, потом возможное системное, сепсис, шок и смерть.

Последний километр они буквально ползли. Короткий бросок за ребро, прикрыть перемещение товарища, снова подъем и следующий бросок. Теперь, когда обойма фактически вернулась к исходному численному составу – четырнадцать бойцов, медик и командир – шума от продвижения было меньше. Легкое дыхание скользящего мимо напарника, чуть слышные шорохи подошв по бетону, посапывание экзы Гоблина, да шелест комбезов. На пятидесяти метрах – уже тишь да гладь. Шли тремя группами – Злодей с тридцать первым, сам Сотников с тридцать третьим, замыкающим – отделение Одина, Знайка, и снайпера с Гоблином. Тьма в глубинах галереи отсвечивала зеленью – но посторонних контактов пока не обнаруживалось. За этот месяц ощущения притухли, подзабылись – и теперь Серега откровенно наслаждался, ощущая сочащийся в кровь адреналин. Как наркоман, право слово.

Как бы ни было стремно – ничего похожего на продуманный план у него не имелось. План – это когда диспозиция известна. Когда располагаешь информацией о силах и средствах. А нет ничего. Ноль да хрен повдоль. Фактически обойме предстояла разведка боем: прощупать вражину и в зависимости от ситуации – понять, можно ли продавить и уйти на перегон или нет. И даже не так!.. В данном случае сомнительное «или нет» – не прокатывало. Прорваться нужно во что бы то ни стало. Если сорвется – ни времени, ни ресурсов повторить попытку не будет, поворачивай оглобли по Гришиным следам. Нет уж. С первого раза надо. И вся ставка на неожиданность.

Перекресток с Кольцом показался вполне ожидаемо – Серега считал секции тюбинга и ждал уже вот‑вот. Здесь транзитная шла длинной прямой, и уже издали виднелось пересечение – железнодорожная ветка поперек, узлы вентиляции и трубопровода под потолком, рычаги стрелочного перевода у дальней стены. Но самое главное – на перекрестке было пусто. Все это время он ждал засады, встречного удара, визга пуль над головой – и это казалось по меньшей мере странно.

– Обойма – стоп, – прошелестел он, касаясь кнопки. – Сели.

– Контакт? – запросил Злодей от левой стены.

– Нет. Ждем, смотрим…

Получасовое наблюдение ничего не дало. Обойма сидела тише воды ниже травы, Серега порой даже свое ведомое отделение, которое обосновалось тут же, слышать переставал – но галерея впереди по‑прежнему молчала. И непонятно было… Вход на перрон – вон виднеется, слева, не доходя Кольца, в тюбинге широченный проёмище, куда, ветвясь от основного пути, ныряют рельсы. А контактов все нет.

– Двигаем? – спросил, наконец, наушник голосом Злодея. – Тихо вроде…

Серега кивнул и, оторвав левую ладонь от подствольника, коротко махнул вперед: «пошли».

Перрон оказался небольшой площадью, утопленной влево за тюбинг. На юг, в том направлении, откуда пришла обойма, от него уходила типовая транзитная. Фактически, параллельной трубой. Справа площадь кончалась тупиком и в конце железнодорожного полотна высилась бетонная стенка буфера‑отбойника, сложенная из четырех бетонных блоков. Обычное для конца железнодорожных путей сооружение. Тормознувшись неподалеку от входа, тридцать третье разобрало сектора – и пока Злодей заходил на перрон и занимал позицию за стенкой отбойника – держали его спину, перекресток с Кольцом. Момент опаснее некуда, и Серега весь слился с пулеметом. Все внимание на сектор впереди и спусковой крючок… Вот сейчас вынырнет из темноты первая партия – и пошла потеха… Но весь этот узел был чист.

– Занял, – прошло по связи. – Сижу на перроне, справа, за отбойником. Подтягивай.

Перешагнув через поребрик, разделяющий две транзитных, Серега сразу ушел левее, глубже в тоннель. Уселся между колец тюбинга, просигналил замыкающим пододвигаться, начал осматриваться по сторонам. Транзитная и есть, один в один. Ребра. Бетон. Рельсовое полотно вдаль. Галерея слегка изгибалась вправо – и там, на пределе видимости, посреди тоннеля смутно виднелась морда мотовоза. Проверить, может, и на ходу окажется. Шагах в тридцати впереди, в правой стене галереи, виднелось ветвление, запертое двустворчатыми воротами. Тоже проверить. Похоже на транспортный цех – куда‑то же загонялись эти мотовозы на техобслуживание. Вон и рельсы туда убегают…

– Нам дальше? – кивнул вперед Маньяк, опирая о ребро пулемет и направляя ствол в глубину галереи. – Чисто вроде. Разве что мотовоз…

Серега кивнул. Туда. Но снова не давала покоя эта вопящая странность. Узел вроде важный – но тишина вокруг. Не может такого быть, чтоб упустил противник этот момент. Разве что… он вдруг почувствовал, как захолодела спина – если узел брошен, это может значить только одно: он не нужен и уже не важен!.. Нет отсюда выхода, вот и весь сказ. Обрушение, тупик впереди. Надо пройтись, глянуть…

– Злодей, на месте. На контроле останься, – просигналил он. – Óдин, подтягивай за мной. Тундрыч, пошарь вокруг. Но осторожно. Может, следы какие найдешь. Сектора разобрали, прикрываем…

Ринат немедленно зашустрил. Вернулся назад к поребрику, ткнулся носом в бетон, подсвечивая фонарем на убавленной яркости, пролез сначала в одну сторону, затем в другую… Его бы раньше пустить, уже наследили здесь – но без обеспечения периметра чревато. Снимут издали следопыта и всего делов. Ничего, наследили еще не сильно, разберется.

– Нету. Пусто здесь, – доложил Ринат вернувшись. – Наши следы – они по краю, вдоль стен. Я запомнил как входили. Но центр – вообще весь этот перрон – не тронут. Здесь давно никого нет.

Серега выругался сквозь зубы – кажется, догадка верной оказалась…

– Злодей, оставляю тебе Одноглазого. Сиди, смотри нашу жопу. Двенадцатое и остальные со мной, пройдем до мотовоза. Тундрыч, а ты ворота глянь. На всякий случай.

Оставив Рината возле ворот, продвинулись до мотовоза. Состав оказался длинным, целых десять вагонов. Внутри стандартный плацкарт с отсеками и проходом по центру. Пыль, запустение. Двери вагонов нараспашку – как прибыл, пройдя свой последний путь, с тех пор так и стоит. Распределившись, прошли весь состав от морды до морды – Серега со Знайкой вагонами, Один с Маньяком снаружи, контроля галерею – но состав стоял пустой.

Выбрались наружу. Комоды с бойцами дисциплинированно притихли за ребрами друг напротив друга по обеим сторонам тоннеля. Но какой смысл уже шифроваться?.. Понимая, что на скрытность можно плюнуть жирным плевком, Серега врубил фонарь на полную мощность и посветил вглубь галереи. Так и есть. То самое, чего так боялся. Уже в сотне шагов от головного вагона виднелось первое, пока еще не критичное, повреждение галереи – одно из тюбинговых колец сместилось вправо, словно гнилой зуб в ряду ровных и здоровых. Торчали корявым рваньем лопнувшие трубы, валялись секции вентиляционных коробов, сквозь разошедшиеся швы тюбинга в галерею осыпалась порода… А дальше еще одно, и еще, и еще…

– Тундра – Карбофосу, – щелкнул наушник. – В общем я тут огляделся… Ворота давно закрыты стоят. Ноль.

Серега мрачно угукнул. Этого доклада он уже ожидал. Там и без Тундрыча все понятно. Еще когда мимо проходил – светанул на пол у ворот: пыль не тронута, лежит толстым слоем. Пусто. Он вообще пуст, этот чертов узел! Теперь нужно было решать: двигаться вперед – и, возможно, прийти в тупик – или уходить по Кольцу, а то и вовсе нижними горизонтами, до следующих пересечений с транзитными. И пытаться найти что‑то там. Вслепую. Вникуда, не имея вовсе уже никаких ориентиров. Только эти два варианта – ибо соваться на завод, даже имея и приказ прояснить вопрос по поверхности, Серега не собирался. Он поднял руку, нашаривая закрепленную на грудной броневой пластине тангенту – и вдруг наушник, щелкнув, торопливым голосом Тундры произнес:

– Командир… погоди… Тут петли… Поворотные петли у ворот… Они вэдэшкой смазаны!.. Здесь они! Здесь! Засада!!!..

Ползая носом в бетон и постепенно сужая круги, Ринат честно пытался высмотреть следы иного присутствия. Он вообще старался делать всё основательно, даже когда был заранее уверен в результате. Вот и сейчас. Сказано, нюхай – значит нюхай. Командиру виднее. И хотя он, осмотрев уже вход на перрон, убедился, что в этих краях давно никого не объявлялось – а значит, хрен что найдешь и здесь, у древних ворот, запертых еще в те времена, когда сам шайтан копал эту шахту – все же он работал со всем старанием.

Дело следопытское – хитрющее. Вот сможет, скажем, простой человек на земле след заметить? Конечно, сможет. Но увидит лишь обычный отпечаток. А для Тундры – книга целая! Сколько времени следу? Когда здесь прошли? Здоров ли тот, кто наследил? А если механизм это – исправен ли и полон ли топливник? Спешил, когда шел, или просто гулял? Нагружен или налегке?.. А попробуй отличи след человека бодрого, полного сил, от следа человека уставшего! Сможешь?.. Во‑о‑о‑от. А они всегда отличаются. И порой так сильно, что сразу картинку видишь. Еще бы научиться след человека честного от нечестного отличать… тогда бы он Букаша враз раскусил. Шепнул бы командиру. Карбофос – он же вон как огорчился. Первые дни как лунатик ходил, почти всю командирскую работу на себя Злодей забрал. Теперь‑то отживел – но лицо нет‑нет да и кривилось горечью. Да и научник мелкий… Тяжело это, вот так друга потерять.

Серый бетон пола у самых ворот разнообразием не баловал, тонкая пленка пыли цела. Тундра мазнул по ней пальцем – убедиться, что глаза не обманывают – и на бетоне появился росчерк‑запятая. Чуть прибавив фонаря, он осветил подходы, осмотрел рельсы, ныряющие под нижнюю кромку – снова безрезультатно. Пусто, как у шайтана в черной душе.

Пододвинувшись поближе, принялся за сами ворота. Слой мелкой пыли лежал и здесь – и на самих створках, и на полосах металла, приваренных к створкам поверху и понизу. Но… взявшись за ворота, Тундра сразу впал в сомнение. Что‑то теребонькало в душе за струнку, а что – поди пойми. Кропотливо осмотрел стыки, кромку, прополз вдоль всего порога – но пыль, вбитая легким сквознячком, лежала и там. Да точно не открывали! А смущение в душе – шайтан во искушение вводит. Да и плевать на него, беса…

– Тундра – Карбофосу, – продолжая изучать нижнюю кромку и рельсы, запросил он. – В общем я тут огляделся… Ворота давно закрыты стоят. Ноль.

– Угу… – донеслось с той стороны – командир был разочарован.

Ждал нового приказа – но Карбофос молчал. Думает, наверно. Тундра поднялся с колен, разогнулся, набирая полную грудь воздуха… и застыл. Понял вдруг, в чем нестыковка. Принюхиваясь, потянул носом еще раз, потом еще… Пахло как будто рыбой. Слабо, на пределе – но пахло. И как раньше‑то не сообразил!..

Шагнув к правому косяку, он прикрутил немного фонарь, чтоб не отсвечивало от металла – и посветил на нижнюю петлю. Точно. Прямо посредине, на стыке из‑под верхней поворотной части, тонко сочилось жидкостью. Вэдэшка. Смазана же петля, мать вашу! И не нужно семи пядей во лбу, чтоб сообразить…

– Командир… погоди… Тут петли… Поворотные петли у ворот… Они вэдэшкой смазаны!.. – дернув тангену, зачастил Тундра. – Здесь! Здесь они!.. – и уже чувствуя, как подрагивает бетон, отзываясь на тяжелую поступь механизма за створками, что было воздуха в легких заорал: – Засада!!!..

Ворота громыхнули, дрогнули – и створки, размыкаясь, поползли вперед.

Одного короткого мгновения Сереге хватило, чтоб понять ошибку. То, что снаружи перрон в запустении, – не значило, что нельзя подойти внутренними переходами! Ах ты ж бар‑р‑ран! Ведь они знали, что в составе обоймы следопыт! И учли! Пусти клеща по потолку, чтоб он к воротам подобрался, смазал петли – все, дело в шляпе! Декорации готовы, ловушка заряжена, можно начинать!

Но в то же время присутствовала и некая радость. Не бесполезен узел! Есть дальше выход, е‑е‑есть! А с противником, дай бог, справимся!

– Карбофос – Тундре! Рви оттуда! Быстро! – заорал он. – Как понял?!!..

Ринат молчал. Зато уже в полный голос говорила галерея – лязгало сталью, тяжело долбило о бетон, слышались короткие рявкающие команды – враг, выбираясь в транзитную, разворачивался для удара.

– Бегом! – коротко скомандовал Сотников – и во все ноги рванул вдоль вагонов. Успеть занять выгодную позицию, оценить силы, понять, с кем имеешь дело…

До самого хвоста бежать не пришлось. Галерея изгибалась через пятьдесят шагов – и в глубине уже бурлило движением. Упав за ребро, Серега коротко оглянулся – вся его гвардия была здесь же. Маньяк с Хенкелем и Шпион, рассредотачиваясь, ушли левее, под колесную пару, Знайка – ребро за спиной, еще через три – Гоблин. Точка – шустро сообразил! – уже карабкался на крышу вагона. Здесь не нужно указаний, пацаны сами соображают кто куда… Высунувшись из‑за ребра, оценил по расстоянию – сто метров с небольшим. Прямой выстрел. Уже хорошо. Враг перемещался, занимая позиции – движения явно человеческие. Кадавры. Десяток голов вдоль правой стены, десяток вдоль левой. Немного – тоже хорошо… Правда, какие‑то непривычные кадавры. Смутно‑различимо зеленели странные шлемы – чуть сплюснутые с боков, на лобовой пластине выступ‑нарост, словно короткий толстый рог, упакованы в анатомические комбезы, повторяющие мышечные формы… Экза? Наверняка. А значит, и броня соответствующая. Серега почувствовал, как сердце сжимается в неприятном предчувствии… И ведь там каждый в такой! Употеем, сука, ковырять…