Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 98 страниц)

– Сустав сломала… – тянет восхищенно Смола. – Огонь девка…

Чернь ненавидяще смотрит на Ваську – понимаешь ли, какая‑то прошмандовка посмела восхитить ейного ухажера Смолу! – и не видит, что я внимательно слежу за ней. А страсти‑то накаляются… Слишком уж явно я читаю в ее взгляде жажду убийства. Что ж… Кто‑то желает смерти мне и моим буграм и пытается претворить желание в жизнь – по той же аналогии Чернь вполне может попытаться претворить в жизнь свое… Довольно просто, обслуживая того же капо‑три, – все мы знаем, что он неравнодушен к ее черным сисяндрам – шепнуть ему об охреневшей Василисе из Электроцеха. А дальше уже всякое может случиться…

Ваське хватило пяти ударов. Точных и безошибочных. После четвертого, сломавшего крысюку хребет и заставившего его тонко заплакать, она просто проломила ему башку.

– Огонь девка… – повторяет Смола и поворачивается ко мне. – Ну и сеструха у тебя, братан…

– Хочешь сосватать – обращайся ко мне, – ухмыляюсь я. И внутренне морщусь от злющего взгляда Черни. Эх и злобная же сука…

– Робу неси! – слышу я голос Васьки. Отворачиваюсь от Черни – сестренка нахально смотрит на капо‑три и сматывает с руки окровавленную продранную куртку. – Только новую, не стиранную.

Капо довольно кивает.

– Крепка, сучка… Ладно. За такой бой можно и робу отдать. Жди, скоро будет.

Васька коротко кивает и лезет через гомонящий люд к нам.

Весь оставшийся день мы гуляем. Кутим. Декада за спиной, впереди новая – и нужно отдохнуть и набраться сил. Нужно многое успеть. Мы идем в кинотеатр – большую комнату человек на пятьдесят – и смотрим «Терминатора». Четыре фильма подряд, один за другим. Каждый из них изучен весь, до последнего кадра – но сцены с отстрелом машин на ядерных пустошах неизменно вызывают у народа горячий восторг и одобрительные крики и свист. Мы играем в автоматы – и здесь снова в чести игрушки, где человек убивает машину. Мы набиваем брюхо мясом, мы посещаем местное казино, где из азартных развлечений есть рулетка, блек‑джек и обязательные в этом деле шлюхи, мы играем на бильярде. Мы отрываемся на полную катушку. И я постепенно начинаю понимать, что в словах Васьки, сказанных в каморке Армена, пожалуй, гораздо больше правды, чем может показаться сначала. И к ее словам нужно бы отнестись повнимательнее…

Четыре декады назад я ухитрился проиграть в очко два комплекта черных комбезов, ботинки и полную аптечку. Три декады назад Желтый поимел пятерых шлюх за день. Дорвался, бык‑производитель… И, конечно, он хорошо заплатил за их услуги. Две декады назад Смола поставил рекорд, сожрав что‑то вроде двадцати порций шашлыка. А в этот раз преподнес своей черной бабище дорогой подарок. Из нашей четверки не выделяется только Пан – но и то потому что пацан он скромный и не любит понтов. Кто из посетителей Норы может позволить себе столько же, сколько позволяем мы? Да никто. Мы, сука, самые настоящие местные прожигатели жизни. И поиметь нас и наши карманы, конечно же, есть немало желающих… Надо бы перетереть об этом со Смолой.

К вечеру я уже довольно пьян. Самогон Норы – та еще злобная дрянь. Градус не очень высок и мозги дурманит постепенно – но в какой‑то момент количество выпитого превышает возможности организма и ты становишься похож на корабль, во время шторма затерявшийся в морских просторах. Мозги выносит не сразу – но прочно, так что не вдруг и сообразишь, кто ты и где встал на прикол этой ночью. Но мы пьем – пью я, пьет Смола, пьют Желтый и Пан – и наша жизнь постепенно наливается красками. И уже не кажутся такими ублюдочными капо, и уже карлы – сама милота и компанейские парни, которые горланят вместе с нами песни в караоке, и уже машины – правильные пацаны, которые всего лишь проявляют строгость в слежении за порядком и не более того. Ведь в сущности, если задуматься, – это их нормальное состояние, их первейшая функция… И уже вся наша жизнь не кажется такой мерзкой, ибо в ней появляется высший смысл, доступный пониманию только после определенной дозы: бог прописал каждому человеку место в этом мире – и так уж вышло, что наше место здесь. Пар выходит из котла, сбрасывая избыточное давление внутри, – и появившейся пустоты вполне хватит на следующую декаду.

Где‑то после полуночи я окончательно теряю связь с реальностью. Я уплываю в страну снов и чувствую, как меня куда‑то несет по волнам безмятежности. А может быть, это несут меня мои кореша… Куда? Не все ли равно… Я засыпаю – и вижу во сне батю Ефима. Совсем как тогда, в первый день встречи с ним. И батя Ефим, сидя на нарах напротив, говорит удивительные вещи…

Батя Ефим никогда прямо не говорил, откуда он. Вот, де, я – из Восточного Дома – такого не было. Но по тому, как много он рассказывал о Доме – вот именно так, о Доме, с большой буквы – я, мелкий шкет, со временем смог понять, что он из восточников. Была какая‑то экспедиция – он называл ее второй, из чего я сделал вывод, что была еще и первая, – которая шла куда‑то и попала под жесткий пресс машин где‑то в Джунглях. Батя Ефим шел в составе этой экспедиции – и так он оказался в Гексагоне.

Восточники казались мне тогда сказочными богатырями – ведь батя Ефим рассказывал небывалое… Он говорил, что восточники вот уже много лет защищают свой Дом от нашествия машин. Он рассказывал о бойцах, в умения которых невозможно поверить – якобы даже одному человеку вполне по силам противостоять механизму и победить его. Конечно, если это не тяжелая платформа… О том, как люди Дома уходят в Джунгли – а потом возвращаются и приносят добычу: части машин, барахло с кадавров, медицину, оружие и патрон… Он рассказывал об Академии и Дальних Казармах, о Периметре, о ПСО и ПБО, о неустанном труде на благо общины. О том, что детей там растят пусть и в строгости – но и в любви. И самое главное – о том, что у них есть мать и есть отец…

Впрочем – все это было сильно потом, через месяцы. А в первую нашу встречу он говорил совсем другие слова. Другие – но не менее важные и нужные.

Очнувшись, я не сразу понял, где я. Последнее, что помню – как Воробей тянет к Ваське свои костлявые грабли. После – обрыв и темнота. Я ворочаю головой, пытаясь сообразить… так это же Медчасть! Ну да, Медчасть и есть – несмотря на сумрак и чуть тлеющую дежурную лампу над дверью, я вижу белые стены и потолок. Только в одном помещении Гексагона есть белый потолок – у Дока. Но если я тут… тогда Васька – там! И может, в эту самую минуту Воробей уже делает свое мерзкое дело?!.. Я вскакиваю… и комната немедленно приходит в круговое вращение, а мое тело – в штопор.

– Ну‑ну… Осторожнее, молодой человек, поменьше активности… – сквозь звон в ушах я узнаю мягкий голос Дока. – Поднимите его, Ефим Иваныч.

Чьи‑то руки поднимают меня и снова укладывают на койку. И когда картинка перед глазами немного замедляется – я вижу здоровенного мужика, склонившегося надо мной. Я узнаю его – это один из новых преподавателей Оружейного, не так давно появившийся на Малолетке.

– А Васька?!..

Он улыбается.

– Жива твоя Васька. В полной сохранности. В канцелярии у бригадирши сидит. Теперь ее точно никто не тронет.

Улыбка у него добрая. Такая, что я сразу успокаиваюсь. Но еще больше успокаивают слова – «в канцелярии…» Целку не рвут только в одном случае – если девчонку берут под защиту суки‑бригадирши. А с нашими суками лучше не закусываться даже таким отморозкам, как Апельсин.

Помню, какое‑то время для меня было загадкой, какие отношения связывают батю Ефима и наших сук. И для меня удивительно было видеть, как они – бабы с яйцами, жесткие, уверенные в себе оторвы – оказавшись рядом с ним, становились совершеннейшими душками. Буквально таяли, расплывались, как масло на сковороде. Оно и немудрено – это был человек словно из другого мира, настолько он не походил на здешних, ублюдков Гексагона. Что в доброте и человечности, что в силе и уверенности в себе – он мог дать фору любому местному. Ни до, ни после – я не встречал таких. Он быстро стал бугром в Оружейном – и таким бугром, к которому – неслыханное дело! – прислушивались даже капо. И наши суки совершенно точно чувствовали это, чувствовали его внутреннюю силу. Любая женщина мечтает о здоровенном мужике, за которым сможет спрятаться, как за каменной стеной; она может не признаваться в этом даже сама себе – но это в природе каждой женщины. И батя Ефим наверняка и казался им такой стеной. Крепкой, надежной. И уж совершенно точно могу сказать – были между ними и совсем близкие отношения. Ну а как иначе? Ему было едва за тридцать – как без женщин? Тем более если они вьются вокруг и всегда готовы.

Док уходит, а он присаживается рядом на табуреточку и долго глядит на меня. Взгляд у него спокойный – и бывалый . Не жёсткий, не жестокий, вовсе нет – именно бывалый. Я сразу отвожу глаза – этот взгляд выворачивает наизнанку, видит всю твою душу до самого дальнего уголка.

– А ты молодец, – наконец говорит он. – Не испугался. Один против троих…

Я молчу и, нахмурившись, угрюмо соплю в сторону. Против троих… Да что там трое – я, получается, рыпнулся против самого Апельсина! Теперь мне точно хана. Но Васька… оставить ее без защиты я просто не мог.

– Это хорошо. Это правильно, – кивает Ефим. – Так оно и надо. Вот только… – он усмехается, – не с того ты начал. Бить надо сначала самого сильного. И неожиданно. Вырубил тварь с первого удара, чтоб время не терять – и крепко вырубил, надежно, так чтоб не поднялся уже – и сразу второго. А ты начал с этого хлюпика… как бишь его… Воробей, что ли… Кто так делает? Подучиться бы тебе…

– Ну, подучи, – буркаю я. Тоже мне умник. Легко говорить, когда знаешь, куда бить и как… И тут же удивленно раскрываю рот – Ефим… соглашается!..

– Подучу. Да и вообще… Возьму‑ка тебя под пригляд.

– И Ваську! – я удивлен донельзя – но не теряюсь, пользуясь случаем, пытаюсь выговорить максимум преференций. – Ее тоже!

– И Ваську, – соглашается он.

– И драться научишь? – недоверчиво спрашиваю я. Множество самых разных мыслей крутится у меня в голове. Ефим – из оружейников! А про них говорят, что где‑то там у себя, тишком, они учатся даже и владеть оружием! Что если Ефим сможет научить и меня?!..

– Ваську, что ли? – удивляется он.

– Ее тоже!

– Девчонке не к лицу кулаки… – ворчит Ефим. – Да что ж с вами поделаешь… – он замолкает на какое‑то время – мне уже совсем начинает казаться, что я борщанул и сейчас он откажет… – Кулаки – нет… – продолжает он, – а вот палка – в самый раз. Научим. Главное, чтоб сама захотела. Махать будет так, что пыль столбом…

Я с облегчением выдыхаю и, расслабившись, откидываюсь на жиденькую подушку. Что‑то непонятное происходит, что‑то совершенно безумное – я как будто вытащил из пачки счастливый билет. Фортануло! Но… почему?..

Батя Ефим никогда не говорил мне, почему вдруг он решил взять шефство – это его собственное выражение, «взять шефство» – над обычным пацаном, коих тысячи на Малолетке. Неужели только из‑за того, что я заступился за девчонку?.. И лишь один‑единственный раз он обмолвился, что я, мелкий шкет, странно напоминаю ему одного человека, которого он очень хорошо знал в прошлой своей жизни. Прямо так и сказал – «в прошлой жизни». Но кого именно – никогда не говорил. Ни я, ни Васька – мы не лезли с расспросами; нам вполне хватало его сказок. И впоследствии, когда батя Ефим погиб, я сильно жалел о том, что так и не спросил его об этом.

Рассвет я встречаю в каморке Ласки. В нашем бетонном муравейнике никто не видел рассвет – но часы на тумбочке, кое‑как сляпанные одним из наших умельцев, показывают четыре утра. Пора. Едва брезжущая память подсказывает, что я могу гордиться собой – даже в полумертвом состоянии я кинул палку‑другую и даже сумел слегка утомить свою женщину. Она спит – а я сижу на краю топчана и, легко постанывая, сжимаю свой гудящий калган. Ох ты ж с‑с‑сука… Уж гульнули – так гульнули…

– Лис? – доносится из‑за занавески.

Это Смола.

– Я тут, братан… – с кряхтением отзываюсь я. – Че хотел?..

– Пора, братишка, пойдем. Скоро подъем.

От дерьмо‑о‑о…

– Лис?

Ласка, уже накрытая простынкой, приподнимается на локте и смотрит на меня.

– Да?

– Тебе обязательно в следующий раз выходить в Круг?

Хороший вопрос.

– Да.

– Керч хочет добраться до тебя…

– Пусть добирается.

А по душе холодок… Керч – это очень серьезно. Это так серьезно, что будь я в состоянии шевелить мозгой – задумался бы. И задумался крепко. Что нужно Керчу от меня, простого бугра? Где перешел дорогу? Или… или это все продолжение того же дела, о котором завчера говорила Васька? Вот и Крюк сватал меня на бой с Керчом…

– Ты не боишься?

Что тут скажешь? Само собой, надо сказать, что нет. Успокоить.

– Не боятся только идиоты. Особенно Керча.

– Лисеночек… А если в очередной раз ты не сможешь выиграть в Круге и заплатить Крюку? Или тебя убьют? Что тогда будет со мной?..

Я ухмыляюсь.

– Меня не так‑то просто убить… И не переживай – с Керчом я справлюсь.

– Точно?

– Да.

Она, успокоенная, снова укладывает голову на подушку – а я, натянув штаны и зашнуровав ботинки, выхожу из ее комнатушки. Труба зовет. Впереди новая рабочая декада. Но это не особо заботит меня. Куда больше я думаю над возможным боем с чемпионом Норы. Да, я сказал, что справлюсь – но это лишь слова. Слова, чтобы успокоить мою женщину. Справиться с Керчом…

Знать бы еще – как.

Странник – Центру.

Д‑2.

Категория секретности: абсолютно секретно.

Контакт с Д‑05/39 прошел успешно, агент активирован, перешел под мой непосредственный контроль. Контакт с А‑12/43 отложен, будет производиться позже. В ответ на ваш запрос подтверждаю, что агента влияния «Пахан» в данной операции задействовать не планируется, причины будут доведены до вас отдельным сообщением.

Работу начал с модулей Ю, ЮЗ и В. На данный момент степень готовности по ним достаточна, подключаю к работе модуль С.

Выбран объект воздействия: номер С‑2‑57, младший авторитет (т.н. «бугор» на языке заключенных) Второго отряда Общих работ. Присвоен оперативный псевдоним «Лис». Психологический портрет, полученный от агента Д‑05/39, свидетельствует о том, что данный персонаж максимально подходит для операции. Оснований для недоверия не имею: Д‑05/39 имеет многолетние контакты с персонажем, характеризует его положительно.

Выбор обусловлен тем, что персонаж «Лис» является младшим авторитетом Второго отряда Общих работ. По агентурным данным, полученным от Д‑05/39, Второй отряд является одним из самых авторитетных в иерархии заключенных. Данное обстоятельство критично важно для воздействия на контингент С‑модуля объекта «Восьмиугольник». Имеются и другие причины, о них – отдельным подробным отчетом. Мера и степень воздействия определены, начинаю разработку операции.

Доклад окончен.

Центр – Страннику.

Д‑3.

Информацию принял. Сценарий одобряю. Жду подробного отчета о персонаже.

Удачи.

Глава 5. Лис. 47 дней до

Сигнал, трясучка, вонь утренней камеры. Третий день новой декады. Выходной пролетел, как прекрасный сон и однообразный поток говна, называемого жизнью, снова тащит нас в неизвестность. Хотя, конечно, наше будущее давным‑давно нам ясно и нами принято…

– Лис, – говорит Смола, ковыряя свой любимый завтрак. – Сегодня людей давать. Работаем во Внешнем Приемном Доке. Сейчас подойдет капо, разъяснит задачу.

Я киваю. Я еще не говорил со Смолой по поводу Васькиной инфы, не подвернулось пока подходящего момента – и все ищу время, где бы подловить его один на один. Нас пасут уши и глаза – и очень не хотелось бы давать кому‑то там наверху пищу для размышлений.

– Вы с Желтым пойдете. Там понадобится побазарить – а лучше всего языком работаешь именно ты. Перетрете с местными. Они в курсе – но могут и заломить. Так вот надо бы чтоб не слишком борзели…

Я снова киваю. Побазарить – это можно. Это, пожалуй, второе – после махача, – что я умею делать. И умею даже получше, чем махать руками. Вот только – о чем побазарить?

– Желтый уже заряжен, – продолжает Смола. – Док подмогнул.

Понятно. Именно об этом, скорее всего, и говорил Смола с Доком, сидя в барчике Норы. Старший бугор докеров Бык – известный любитель веществ; Док – мастер по части изготовления. Желтый заряжен – это значит, что сейчас в моем брате‑бугре находится несколько грамм, которые так любит и жаждет Бык. Именно этим мы и попробуем расплатиться…

– Лис!

Я оглядываюсь и, ненавидя и себя, и поганую нашу жизнь за этот момент, встаю, вытянув руки по швам. Хотя с куда большей охотой вцепился бы господину капо в глотку…

– Господин капо! Номер эс‑два‑полста‑семь…

– Закрой пасть, – бурчит капо – и вдруг начинает охлопывать меня по комбезу, имитируя шмон. – Должок помните, тела? Пришло время.

Обшмонав, он отходит, а я сажусь на лавку.

– В правом кармане… – приблизившись ко мне вплотную, еле слышно шепчет Желтый.

Это я знаю и сам – почувствовал, когда капо совал туда свою волосатую пятерню. Проверим…

Клочок бумаги совсем мал, буквально пятнышко в пару квадратных сантиметров. И на нем мелкими печатными буковками значится наше задание – должок за тот прощенный НПНД и допуск в Нору. Вернее – мое задание, ведь малява скинута мне. «Большой нож, 2». Я матерюсь сквозь зубы – два больших ножа, твою мать! Нужно достать два больших ножа. Это ж так просто, как сморкнуться в два пальца…

– Для Норы… – заглянув в бумажку, говорит Смола. – Следующий выходной.

Я киваю, комкаю бумажку и пихаю в рот. Большой нож можно считать ножом только с натяжкой; большой нож создан рубить человека, разваливать от плеча до пупка – острейшая хрень в полметра длиной. Тесак. Отточенная сабля. Гребаный японский меч. Армен как‑то рассказывал о таких… И для чего еще капо нужна пара ножей, как не для Норы? Скоро нас ждет море крови и вспоротых кишок… Потому как бои до смерти – это вам не простое мордобитие. Тут все круче и серьезнее. И ставки порой взлетают до небес. Норе мало крови – иногда Норе нужны и наши потроха. Интересно, чьи?.. Три декады назад финальный бой между Керчом и Фонарем окончился так себе – Керч, конечно, сделал этого длинного ушлепка, но и сам ушел не в лучшей форме. Скорее всего, Фонарь жаждет реванша. Подзаработать на этом бое – святое дело: говорят, Фонарь ненавидит Керча. И, кажется, капо решили повысить градус накала, вручив нашим чемпионам по длинному мессеру. Последний бой, дамы и господа, налетай, скоро гробы подорожают! Море крови, горы потрохов!..

– Ты что‑то нервничаешь больше обычного, Лис… – Пан невозмутим как всегда. – Тебе бы к Доку сходить, что ли… Нервишки не казенные.

– Не ссы, братец, – Желтый отхлебывает водичку, запивая жранину. – Все будет в норме.

Я ковыряю белковое дерьмо и смотрю в стол. Капо сказал о долге – это значит вынь да положь. Ему самому мараться не с руки – капо с оружием, кроме положенных по штату дубинок, так же подсуден и подлежит уничтожению, как и обычный номер. Можно залупнуться, ведь задача слишком смахивает на самоубийство… но это глупо. Капо всегда найдут способ поднасрать. Даже хоть в эту вот миску. Деваться мне некуда, нужно достать эти хреновы ножи и передать их капо. И хорошо еще, что сегодня со мной Желтый.

Внешний Приемный Док – огромная коробка внутри громады Завода. Откуда‑то из внешнего мира сюда приходят грузовые платформы, доставляющие все необходимое для комплектации машин. Здесь разгружается все, что необходимо для жизни Гексагона, все то, что Завод не может – или считает ненужным – производить сам. Сюда прибывает и обеспечение для кадавров – да и сами кадавры тоже прибывают сюда. Из внешнего мира сюда приходит вообще все – и, разгрузившись, растекается по коридорам‑жилам Завода и Гексагона. Нас, с Общих работ, частенько отправляют сюда – и нам это нравится. Внешний Приемный Док позволяет отменно поживиться – хотя порой за это приходится выбить несколько зубов. Обслуга ВнешПД не желает делиться своим заработком просто так… А кто вообще желает? Никто. Простая жизненная истина.

Приемный Док огромен. Пожалуй, метров пятьсот в поперечнике. И весь он заполнен грузовыми платформами, кранами, механизмами и людишками, смахивающими среди этой громады на ничтожных муравьев. ВнешПД огромен и бел. Он залит светом прожекторов, торчащих и сверху, и по стенам. Видимо, это для того, чтобы у номеров было меньше возможности утырить то, что плоховато закреплено. Здесь постоянное движение и суета, здесь грохот тяжелых погрузчиков и кранов, здесь рявкающие команды капо и бугров, здесь визг пил, отсекающих троса, которыми крепятся грузы, либо шипение плазменных резаков. Здесь на верхней галерее, опоясывающей Док, стоят не только машины, но и кадавры. И капо зачастую тоже прохаживаются там, подгоняя нерасторопных работников добрым увещевательным матюгом. И камер, наблюдающих за нами, здесь хоть ужрись – ведь зачастую груз очень ценен и должен находиться под надежной защитой и непрерывным наблюдением. Но даже тут мы, крысы, найдем, чем поживиться. Особенно если договориться с местными…

– О, гля, кто у нас пожаловал! – Бык, местный главбугор, давит лыбу, скаля редкие крупные зубы. – Жулики, мать их!..

Бык лобастый, широкогрудый, с толстыми кривыми ногами. Когда он злится, то крохотные глазки прячутся в складках и морщинках, и он становится совершеннейшим быком. Это я знаю, мне Армен книжки показывал. Хотя большинство считает, что он Бык, потому что постоянно бычит. Вот прямо как сейчас.

– Не пойман – не вор, – Желтый в ответ не улыбается. – Тебе тут помощь, говорят, нужна, Бычок.

– Эх ты, епта, помогаи прибыли, ну надо же… – продолжает валять ваньку бугор. – На сколь поможете, а? Сразу тырить все подряд начнете или погодя?..

Я отворачиваюсь, пряча ухмылку. Лично я хоть прям сейчас немножечко отщипнул бы от щедрот. Например, вон от того железнодорожного вагона – серого, с рисунком черного орла на боку, сидящего на странной решетчатой конструкции и повернувшего голову с хищно изогнутым клювом вправо. В таких – самый вкусный груз, все только для кадавров. Аж слюна течет всякий раз, когда подобный вагон вкатывается в Док и из его вместительного чрева начинают разгружать большущие пластиковые ящики. Там много чего есть… Там есть рационы ИРП, там есть чистая вода в больших флягах, там есть медицина, там есть комплекты одежды и снаряжения. Там есть фонари и прочая электроника, и сменные аккумуляторы, которые так нужны нам для термостатов под нашими шконками. Иногда там есть даже ручное стрелковое оружие и боеприпас – но в такие моменты к охране разгрузки привлекают дополнительные силы контроллеров, и нам остаются только мечты…

– Э, бездельники! Долго там трепаться собираетесь?!.. – орет сверху ублюдок в черном. – За работу, дерьмоглоты! Че за твари такие, так и норовят от работы отлынить!..

– Двадцать на разгрузку вагона, двадцать на загрузку, пятеро помогать пацанам с аккумуляторами, – командует Бык, бросив на верхнюю галерею короткий злобный взгляд. – Остальных – на ГСМ[9]. Распределяйте своих – и пошли. Перетрем…

Тереть мы отправляемся в каморку, нужную старшему по этому участку Дока как бы для хранения спецсредств и прочего. По факту из спецредств тут парочка ломов, какие‑то ржавые огромные ключи, несколько ведер с тряпками и четыре швабры. И все.

– Падайте, парни, – Бык кивает на лежак в дальнем углу. – Тут не побеспокоят. А я пока взвар сварганю.

«Взвар» – редкостная погань из густо нарубленной странной плесени, водящейся в местных складах‑закоулках. Ее уничтожают, а она растет. И когда Док, накачавшись барбитуратами, разок превратил ее в ядерное пойло, после коего увидел сразу Иегову, Магомета и Уицли‑Потцли – ему вздумалось поделиться радостью со всеми. Правда – с какими‑то своими расчетами, чтобы весь Внешний Приемный Док и соседи, восхитившись, с первого же раза не улетели навсегда туда, куда время от времени летает он сам. Не сработало. Троих списали в НТБ, троих публично пороли, еще нескольких перевели в ассенизаторы. Потом дело наладилось.

– Благодарствуем, – Желтый пристраивается на лежак, я усаживаюсь рядом. – Слух прошел, что у тебя для нас подарочек?..

Бык, пластающий сухую плесень заточкой из самого обыкновенного ключа на семнадцать, ухмыляется.

– Знамо дело… Вас же не зря сюда послали, э?.. Такой подарочек лучше на двоих раскинуть…

И – многозначительно замолкает, продолжая колдовать над своим взваром.

Кипяток делается просто – набирается из огромного бака, всегда подогреваемого спиралью внутри. Кипяток в Доке необходим постоянно – отмывать все их черно‑радужные лужи ГСМ с полов. Плесень уже покрошена и любовно ссыпана на темную от использования марлю – и Бык аккуратно накрывает ей кружку и заливает кипятком. Он высовывает нечистый и широкий, как лопата, язык, нетерпеливо помаргивает и даже чуть потеет – бисеринки пота так и блестят на лбу, щеках и шее. Бык явно подсел на эту дрянь. И когда ты только успел?

– Ну и?.. – поторапливает Желтый.

– Ща‑а‑а… – Бык, уже достав марлю, пальцем помешивает свое штырящее говно. – Не желаете, парни?

– Нет, спасибо, – отказывается Желтый.

Я же просто молчу – и смотрю на правую руку Желтого. Со стороны может показаться, что он решил размять пальцы – на самом деле он семафорит: пока молчи! Но я и без этих сигналов понимаю ситуацию. Брат‑бугор совершенно прав – в таком деле, как торг, вести себя нужно очень осторожно; торг всегда нужно вести грамотно; заинтересуйся чем‑то – и хозяин тут же взвинтит цену. Это как с игрой в блек‑джек. Да и не только. Блеф, ставки, выигрыш. И горе побежденным.

– Нашептали мне тут, что в Нору нужны большие ножи, – вдруг делится Бык. – А? Не слыхали?

И, подтверждая глубину своих познаний, вдруг откидывает кусок обшивки своей конуры. А там… Там, холодно переливаясь в свете тусклой лампочки под потолком, поблескивает пара чудесных тесаков. И они явно ждут, когда же мы их заберем.

– Красивые у тебя игрушки, Бык… – почти равнодушно ухмыляюсь я.

– Сегодня с утреца малява прилетела… – кивает он. – Сказано, что суровым мужчинам – вот прямо таким, как вы, – нужны эти ковырялки. Уж мы расстарались… Забираете?

– Берем, – кивает Желтый. – Че за них хошь?

Бык пожимает плечами.

– Сочтемся…

А вот это неправильно. Ножи – штука дорогая. Потому как достать их очень непросто. Тем более эти, явный не самодел наших умельцев, а вполне себе заводского изготовления. Это значит, что ножи прошли немалый путь: кто‑то из оружейников сумел пролезть на склад, утырить эти хреновины, принести сюда и обменять. А кто‑то мог и лишиться жизни, прикрывая несуна. Очень дорогая хрень. Но и подписывать нас на «сочтемся» – тоже, знаете ли… Взял ножи – подписался на ответку. Которая может оказаться совершенно неадекватной ценности ножей. Но ты уже подписался и уже должен – и, значит, верни долг. Не вернешь – прямой тебе путь в поднарные пидоры.

– Нет, друг Бык… – Желтый качает головой. – Или мы сочтемся прямо сейчас – или будем искать дальше. На хер знает чё нас подписывать не нужно. Решай.

Бык молчит. Думает. Что‑то подсказывает мне, что он желает зарядить нам по полной. Ножи действительно нужны, нужны до зарезу – и я вижу, как Желтый начинает нащупывать языком свой зуб. Значит – пора…

– Слышал я тут намедни… – тяну я, – что Док снова заперся у себя в кромсальне...

Кромсальня – это прозекторская. Но Док чаще всего пользует ее не по прямому назначению – он выращивает там непонятные культуры. То скрещивает паучьих детенышей с уродливыми вырожденцами, порой вылезающих из гумуса, то колдует с реагентами, полученными из ворованных аптечек, то экспериментирует с плесенью и прочими грибами, растущими по самым сырым углам Гексагона, Норы или Лабиринта. Само собой, все это нужно Доку только для полетов в страну сновидений. Интересно ли наркоше Быку такое времяпрепровождение? Еще как. А что может оказаться для Быка, сидящего на плесневом отваре, еще более интересно, чем этот кайф? Еще больший кайф. Кайф с медпрепаратов, кайф долгий, кайф чистый и прозрачный, как слеза побитой шлюхи…

– Че, внатуре?.. – Бык, кажется, сразу теряет интерес и к ножам, и к своему взвару. – Вона чо… Слыш, Лис… Ты вроде с Доком поближе общаешься… А ты случаем, не знаешь…

Я перебиваю его.

– Я, друг Бык, как раз таки очень хорошо знаю. Док забодяжил то, чего никто еще не пробовал. Кроме него, конечно. Чистейший эсклюзив. Дорогой, сука, как золотая вставная челюсть Главглава Восточного модуля. Желтый, доставай.

Желтый кивает – и показывает фокус. Нить прочная, и ее не порвать – и один конец ее привязан к зубу. А на втором – мелкая ампулка с веществом. И сейчас Желтый, покряхтывая и давясь, вытягивает ее из желудка по пищеводу. Тошнотворное, надо сказать, занятие. В прямом смысле.

Он тянет нить – и на свет появляется полупрозрачное чудо. Оно мелкое, а содержимого внутри еще меньше – но это концентрат, и Бык это отлично знает. И знает, что этого ему хватит раз на пять, а то и все шесть.

Голодным взглядом он смотрит на ампулу, быстро‑быстро кивает и протягивает свои грабли.

– По рукам. Забирайте.

Обмен проходит быстро. Ножи уходят к нам, ампула – к наркóту. Он бережно прячет ее куда‑то под свой топчан, мы – скотчем мотаем ножи к ноге ниже колена. Здесь лучше не жалеть, чтоб не получилось, как намедни с бедолагами номерами. Дело сделано, и я перевожу дух – долги капо лучше отдавать как можно быстрее.

– Расходимся? – вопрошает Желтый.

– Крепко примотали? – почему‑то спрашивает Бык.

Я киваю.

– Не волновайся. Хер оторвешь.

И тогда Бык, взяв со стола гаечный ключ, вдруг со всей силы долбит по стоящему тут же железному ведру.

Дверь в кандейку отлетает в сторону – и в комнатушке сразу становится тесно. Доковых капо целая куча – шестеро, а может, и семеро – и нам с Желтым уже некуда деваться. Как говорится – с поличным. Ах ты ж Бык, сука ты такая…

Первый же удар резиновым дубинатором приходится мне в солнышко. В самом центре грудины взрывается граната – и я, согнувшись, блюю желто‑зеленым желудочным соком. Желтый уже валяется рядом – и его, кажется, гасят вчетвером. Впрочем, мне тоже на отсутствие внимания грех жаловаться – я получаю по голове, еще раз и еще, какая‑то тварь прикладывается по почкам и в промежность… Лампа под потолком взрывается искрами – и я понимаю, что это и не лампа вовсе, а просто в глаз мне прилетел увесистый башмак. И я, оставив свою бренную оболочку, лечу куда‑то вниз, в черную пропасть. Ну наконец‑то…

Впрочем, долго валяться в отключке мне не дают – холодная влажная рука, вцепившись в загривок, дергает меня наверх, в реальность. Да и не рука это вовсе, а просто какой‑то умник плеснул ведерко ледяной водички. Вот уж спасибо, сучара, три дня не мылся, ополоснуться в самый раз… Я захожусь в кашле, каждым вдохом чувствуя отбитую промежность и горящий жаром поддых. Капо настоящие мастера своего дела… Меня, подхватив под руки, поддергивают – и не особо аккуратно сваливают на топчан. Да что там «не особо»… мешок с говном, ни больше ни меньше. Я с кряхтением ощупываю левый глаз – он цел, просто полностью закрылся налившейся пиздюлиной – и осматриваюсь. Каморка полна капо, Желтый валяется на бетоне и уже, кажется, не дышит. Мать твою, какое же дерьмо‑о‑о…