Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 98 страниц)

[103] Сolonel(англ). Полковник.

[104] Я ж по терминовий справи (укр.). Я же по срочному делу.

[105] Доповидаэ (укр.). Докладывает.

[106] Privat Combat Contractors (англ). Мнэ… Частные военные контрактники. В общем, частная контора, берущая подряд на выполнение заказов. Созвучно с ЧВК, но не совсем оно.

[107] CentralUralAria (англ). Район Центрального Урала.

[108] Второй лейтенанат. Воинское звание армий США, Великобритании и некоторых других государств. Примерно соответствует званию младшего лейтенанта ВС РФ.

[109] Файненшл комиссар (англ.). Сотрудник финансовой службы армии.

[110] Вин взяв – йому и тягнути (укр.). Он взял – ему и дальше тащить.

[111] Ни видмиэмося (укр.). Не отмоемся.

[112] Слэйвз. Презрительное поименование русских в английском языке. Игра слов: «slave» в английском языке означает не только славянин – но еще и раб.

[113] Internment Camp (англ). Лагерь для интернированных.

[114] Платун. Искаженное на американский лад «plutong» – взвод.

Человек из преисподней. Крысы Гексагона

ОТ АВТОРА, или К ПРОЧТЕНИЮ ОБЯЗАТЕЛЬНО

Здравствуйте, дорогие мои читатели.

У нас на очереди третья книга серии «МИР‑ДОМУ» – «Крысы Гексагона», я понимаю, что вам не терпится уже уйти в Джунгли – но тем не менее не могу отказать себе в удовольствии немного поговорить со своим читателем в ОТ АВТОРА и потому самую малость вас задержу.

А что. Имею полное право :‑)

Сразу.

Традиционно.

Как и всегда.

Я снова хочу поблагодарить тех моих читателей, кто участвует в ПРЕДЗАКАЗЕ, помогая автору выпускать книги. Именно в ПРЕДЗАКАЗЕ! Тех, кто сразу отзывается на каждый новый ПРЕДЗАКАЗ! Если бы не вы, дорогие товарищи – не было бы и книг. Книги – это наша общая заслуга, 50 на 50. И это касается любого формата: как электронки – так и аудио/бумажного. И за это – всем спасибо огромнейшее!

Книга – это труд, и труд достаточно продолжительный и нелегкий. Кто‑то после работы идет пить пивас – а я прихожу домой и снова сажусь за работу. И спасибо всем, кто меня поддерживает! Тем же, кто ждет Литрес или вовсе качает с торрентов… с определенного момента книги перестанут там выходить и приобрести их можно будет только у автора. Может хотя бы тогда вы созреете?.. А вообще… конечно, дико обидно, когда твой труд не ценится и достается кому‑то на халяву.

Впрочем… этот выбор совести каждого.

Ну итак.

Как вы уже поняли и по обложке, и по информации в нашей авторской группе, эта книга вышла в соавторстве с Дмитрием Манасыповым. Но если кто‑то ждал слога или повествования именно Дмитрия – возможно, вы разочаруетесь (хотя, надеюсь, не сильно). Дело в том, что, получив файл и прочитав его, я понял, что не все в нем так, как нужно для серии – да и не могло быть иначе, потому что Дмитрий не может знать всех моих задумок – и переписал книгу от и до. Я как отец‑основатель серии МИР‑ДОМУ имею право перелицевать любую книгу так, как считаю нужным – и в данной книге я этим правом воспользовался на 250%. Книга очень сильно переделана, она уже не та, что была написана Дмитрием и сдана мне для редактуры. Впрочем, это вполне понятно и правильно – ведь именно я как отец‑основатель знаю, что нужно серии и какой должна быть каждая очередная книга, что она должна показать читателю, каким образом встроиться в сеттинг, на какие вопросы ответы дать – а на какие нет.

Вместе с тем. Посоветовавшись, мы с Дмитрием решили, что стоит показать читателю и его, чисто его авторский вариант. Это его желание – и я не хочу ему возражать. Таким образом мы имеем два варианта одной книги: тот, который вы читаете сейчас, КАНОНИЧЕСКИЙ для серии «МИР‑ДОМУ» – и авторский вариант. Различия в двух вариантах – огромны, и, возможно, вам будет интересно ознакомиться и с авторской версией Д. Манасыпова. Получить его можно будет обратившись ко мне, Д. Шабалову. Кто не знает – сделать это очень просто: нужно написать мне любым удобным для вас способом: либо ВКонтакт – либо в Инстаграм.

Это первое, что мне хотелось бы отметить.

Второе. Сразу хочу принести извинения за, так сказать, многомата. Хочу принести – и приношу. Мата в этой книге действительно огромное количество, и даже после того, как я удалил порядка 70% – его все еще очень много на страницах. Но… тут уж ничего не поделаешь, слишком жестоки и мерзки условия обитания персонажей. И, согласитесь, странно было бы ожидать от обитателей дна, клоаки, – высокий слог общения. Мат – это лишь одна из составных частей атмосферы, и мне пришлось оставить какое‑то его количество.

Впрочем – не только мат. Но и вообще то, как живут персонажи на страницах книги. Особо впечатлительных может и покоробить… Однако ничего не могу с этим поделать. Дмитрий здесь действительно постарался, атмосфера зашкаливала, так что пришлось ее даже поубавить. Вот ей‑богу – читая его авторский вариант, я не раз испытывал мерзко‑блевотные чувства. В итоге в каноническом варианте пришлось многое убрать – просто потому, что оно здесь не нужно. Впрочем, повторюсь, за авторским вариантом можете обратиться ко мне в ЛС.

Кроме того. Книга написана в несвойственной мне манере – от первого лица, «Я», и в настоящем времени. Пример: «я вхожу в комнату, беру пистолет, направляю его в голову и нажимаю на спуск…» Сначала, когда я получил файл, я решил, что придется переписывать книгу в третье лицо прошедшее время, типа: «он зашел в комнату, взял пистолет, направил его в голову и нажал на спуск…» И даже начал было переписывать… Однако после некоторых раздумий решил оставить все как есть. Во‑первых – это интересный опыт. А во‑вторых – как оказалось, именно первое лицо настоящее время отменно передает переживания, чувства и мысли героя. Просто потому, что герой общается как бы напрямую с читателем. А именно это нам здесь и нужно. Понимаю, что многим наверняка будет непривычна такая манера – я и сам, честно признаться, не очень люблю такую форму повествования – но здесь, я считаю, она оправдана. И оправдана на все те же 250%.

Что еще хотелось бы отметить. В этой книге вы не встретите главного героя основной ветки Сергея Сотникова. Не встретите и его товарищей. Однако я не устаю повторять: эта книга важна для серии настолько же, насколько и все остальные. Если книга выходит в серии – значит ей тут место; значит она каким‑то боком важна и рассказывает о чем‑то, о каких‑то событиях, которые важны для серии; значит она показывает какую‑то часть событий, которые невозможно показать и рассказать в рамках основной ветки о Сотникове сотоварищи. Либо в книге рассказывается о каких‑то событиях, которые идут параллельно и потом уже вплетаются в основную серию, либо рассказывают о событиях ДО, либо рассказывают о событиях, НЕПОСРЕДСТВЕННО влияющих на основную ветку... И как, не зная этих событий, читатель поймет серию? Да никак. В смысловой составляющей образуются огромные дыры. И в конечном итоге читателю все же придется вернуться к этой книге и ее прочитать. Однако. Хотел бы отметить что это, пожалуй, первая и последняя книга, где нет нашего ГГ. Во всех дальнейших книгах он будет действовать либо сам (если эта книга только моего авторства) – либо наряду с персонажами соавтора – то есть будет вписан мной в канву повествования. И, порой, вписан очень плотно, до 50% объема текста.

Ну а я тем временем уже начал и продолжаю работу над МИРДОМУ‑4. На данный момент книга уже весит 400.000 знаков – а ведь действие еще только разворачивается... И это не вода, дорогие товарищи, вы меня знаете. Это банально КРУГОВОРОТ ПРИКЛЮЧЕНИЙ. Там уже наш ГГ вышел на широкий оперативный простор, там пошел новый мир, который надо расписать‑описать – и рассказать о нем в подробностях. Там уже начинаются более масштабные события, там пойдут батальные сцены не только в одну обойму и даже не только в десяток обойм, как было при обороне Дома – там уже другие масштабы… Там уже пошло развитие сюжета серии, именно что основные события, а не тот краешек, что начался с Дома и Джунглей. Там наш ГГ уже попадает в самый настоящий круговорот – только поспевай уворачиваться, да лещей раздавать…

Разжег аппетитец?.. На этом и достаточно. Это все, что я хотел сказать в ОТ АВТОРА. Не смею вас больше удерживать, отпускаю – и желаю интереснейшего чтения!

Денис Шабалов

Июнь 2021.

В душах людей наливаются и зреют гроздья гнева –

тяжелые гроздья, и дозревать им теперь уже недолго.

Джон Стейнбек, роман «Гроздья гнева»

Пролог. 40 дней до

Комната была небольшой – бетонный отсек пять на пять, уставленный медицинским оборудованием, с огромным вытяжным шкафом прямо по центру. Впрочем, назвать медицинским оборудованием эту кашу из самоделок и фабричного не поворачивался язык; из действительно медицинского тут было разве что гинекологическое кресло, кушетка и толстая стопа серых простыней на самодельном столике. Остальное – дикая смесь, собранная из обрезков труб, панцирных кроватей, кусков обшивки, кое‑как покрашенных железных рам, листового металла или даже вовсе вещей малопонятного назначения.

Сейчас в комнате находились двое – они сидели на кушетке бок о бок, смотрели на мерцающий экран планшетника и тихо переговаривались. Первый – крупных габаритов седой мужик в черном комбинезоне, переплетенном мощной искусственной мускулатурой; второй – в белом халате, очевидно выдававшем его принадлежность к медперсоналу. Говорил больше он, а первый только задавал вопросы и внимательно слушал.

– Это ваши обычные развлечения? – спросил седой, кивнув на экран.

Белый пожал плечами и безмятежно пыхнул трубочкой, зажатой в уголке рта.

– Шалят, безбожнички. А что еще им делать? Выходной раз в декаду, все остальное время – беспросветная пахота. Еда – помои, жизнь – говно. Вот и отрываются как в последний раз. И понятно, что боями и ставками дело не ограничивается.

– Блек‑джек и шлюхи? – криво усмехнулся седой.

– А также стекломой, дурь и прочее сопутствующее.

– Вот жизнь…

Белый пожал плечами.

– Здесь всегда так. Другой не знают.

Седой замолчал, уперевшись жестким взглядом в экран планшетника, который держал в руке. Происходило там то, что обычно происходит, когда вместе собираются две‑три сотни мужиков с высокоградусными напитками и женщинами облегченного поведения – в кругу, огороженном колючей проволокой, шла драка. Бились двое: жилистый пацан – тощий, но с четко прорисованной, сухой мускулатурой, на вид годков двадцати‑двадцати пяти – и здоровенный звероподобный амбал, волосатостью своей сильно смахивающий на гориллу. И амбал побеждал.

– Выдержит он? – озабоченно спросил седой. Волосатый на экране попытался сработать финтом – но тощий в последний момент отдернул руку, отделавшись легким порезом. – Не ошиблись мы?..

– Выдержит. Драться умеет, Ефим хорошо с ним поработал.

– Волосатый – машина для убийства…

– Эта обезьяна – Керч, – безмятежно покивал белый. – Профессиональный боец. Они там целыми днями только и знают, что тренируются и держат режим. И понятно, что простому человеку выстоять против такого невозможно.

Седой, что‑то злобно пробурчав, кивнул – и продолжал смотреть на экран. И на его кривящемся лице отчетливо читалась боль и надежда.

А тощему, кажется, понемногу наступал конец. Уже не так быстры были его движения, уже не так увертливо уходил он от ударов, уже и лицо и тело его расцвечено было наливающимися синевой синяками, алыми блямбами и росчерками рассечений… Но пока еще он сопротивлялся, огрызался, показывая зубы, – и седой надеялся, что пацан выстоит. Если бы драка шла на кулаках – тощему давно уже пришел бы конец, волосатый попер бы вперед и задавил его массой, своими кулаками‑отбойниками. Но сегодня организаторы выдали эксклюзив – большие, сабельной остроты, ножи; и горилла не без оснований опасалась ответки.

Когда тощий упал, седой глухо зарычал и до скрипа сжал зубы. Пацан лежал в центре арены – а волосатый, приветственно потряхивая руками, прошелся кругом почета, принимая аплодисменты публики. Толпа вопила и бесновалась, динамик планшетника выдавал разноголосый рев, вдруг сформировавшийся в одно‑единственное слово: у‑бей, у‑бей, у‑бей… Толпа хотела крови.

Седой привстал. Сел. И снова привстал, глядя, как волосатый вальяжно поворачивается к тощему. Он не спешил – нож улетел в сторону, противник повержен и уже никуда не денется. И он даже позволил тощему подняться – это его бой, и сейчас он, кажется, решал, убить с первого удара или помучить на потеху публике. Один из черных – судья, сидящий за столом, – сделал ручкой и что‑то прокричал. Обезьян кивнул. Пришла пора убивать.

Он не спеша подошел к пацану, картинно разминая руки. Пацан, покачиваясь, стоял, опустив голову, – и держался правой рукой за пряжку ремня. Расслаблен – и готов к смерти. Да ему, кажется, ничего больше и не оставалось. Волосатый примерился, неспешно отводя руку с тесаком назад… и этот короткий миг пацан использовал как нужно.

Спустя секунды волосатый уже лежал на полу в луже крови, хлещущей с обрубков, – а толпа бесновалась с новой силой. Растерянные судьи переглядывались, явно не зная, что предпринять – но там, среди них, уже работал человек, который и был должен подсказать выход. Наставить на путь истинный. Первая часть операции прошла успешно – и, длинно выдохнув, седой перевел дух.

– Твой выход? – спросил белый.

Седой отключил планшетник и поднялся.

– Да. И твой. Поторопимся?

Белый отмахнулся – и, выколотив трубочку, снова принялся набивать ее бурой смесью.

– Некуда и незачем. Без меня все равно не начнут. Время есть, пусть пацан в себя придет, оклемается.

– Девчонку подстраховать бы надо.

– Сделаем. Подкину ей хирургический нож. Она, правда, лучше с палками управляется – но это мне уже не пронести.

Седой, постояв, пожал плечами и снова уселся на место.

– Ты говорил, что заглянешь в архивы…

Белый пыхнул, выпуская к потолку белый дымок, покивал.

– И я это сделал. Да, я поднял архивы и смог найти все что нужно. Не скажу, что столкнулся с невероятным… но то, что произошло удивительное – несомненно. Тут просто все сошлось в одну точку, туда, куда в итоге и должно было сойтись.

– Нашел? – седой, подавшись вперед, буквально вцепился взглядом в его лицо. – Как?! Как все получилось?!..

Глава 1 . Лис. 59 дней до

Жить в Гексагоне непросто. Жить в Гексагоне – заклятому врагу не пожелаешь. Да и не жизнь это, а полуголодное существование в грязи и дерьме. Но мы не знаем другой. И уж лучше так, чем пойти на компост – огромные компостные чаны Химии, чья белизна никогда не выцветет, ждут нас всех. И хотелось бы оказаться в таком как можно позже…

Компост медленно варится, помешиваемый номерами. Компост булькает. Компост – однородная жижа: объедки, дерьмо, останки бедолаг, ушедших из жизни… Компост нужен для сои – заботливо взращиваемая, она растет на нем в Оранжерейной; соя нужна для белка – ее бобы перемалывают на Фабрике, превращая желтые шарики в однородный сухой порошок; белок нужен для нас. А мы нужны для работы… и компоста. Сраный круговорот белковых соединений в замкнутом пространстве.

Жизнь в Гексагоне подчинена простому распорядку.

Подъем – визг сирены и вибрация ультразвука. Ты можешь пытаться привыкнуть; можешь пытаться вставать раньше, чтоб раздирающая мозг сирена и мелко дрожащие от вибрации зубы не застали тебя врасплох; можешь укрыться с головой тощим одеяльцем или засунуть голову под плоский валик‑подушку… но побудку не угадаешь. На секунду, пять, на полминуты раньше или позже – она обманет тебя. И скрипящим гвоздем по стеклу взрежет твой мозг.

– Да драл я вас в гланды, сучьи трупоеды!..

А вот это зря. В Гексагоне даже у стен есть уши. Разные уши. Электронные, с системой аудио‑ и видеослежения, лазерные, читающие вибрации, уши с ногами – стукачи… и контроллеры, торчащие здесь и там неподвижными стальными тушами. Они тоже следят за нами. Да и не только следят… А еще есть капо. И когда нас корчит, продирая до печенок, – капо лишь ухмыляются…

Капо, нацепив наушники, прохаживаются в коридорах между камерами. Поигрывают резиновыми палками. Наушники защищают их уши от сирены, а ультразвуковые трансляторы есть только в камерах – они направлены с потолка вниз и капо не вредят. Капо всегда сытые, одеты с иголочки, щеголяют в черных комбезах зомбарей. Капо лоснятся от удавшейся жизни и любят, когда крысы начинают шустрить уже по подъему. Капо такие же крысы, как и мы – только предавшие себя и нас, номеров. Надсмотрщики, выпестованные и отсортированные машинами и поставленные над крысиным стадом. На каждый отряд их несколько: пять‑семь помельче, бригадиры – и главкапо, старший отряда. Есть еще Главглавы, старшие над каждым из восьми модулей, – но их мы видим очень редко. Док – он у нас умница, начитанный интеллектуал‑эрудит – говорит, что само название «капо» пришло из какой‑то давней войны. И Док говорит, что сравниться с ней ничто не могло. Но что значит это слово – не знает и он.

А еще капо любят, когда крыса залупнется, пытаясь показать зубы. Потому что крысу можно пнуть. И капо любят пинать. Оскалившаяся крыса знает, чем это закончится – но так сложно порой сдержать то, что идет из самой твоей глубины…

– Камеры открыть! Отряд – на выход, бегом марш! Шустрее, пидоры! Шустрее жопами шевелим!

«Камеры открыть» преследует нас всю жизнь. Так начинается наш день. Замки электрические – и где‑то там, где отслеживаются в реальном времени трансляции с камер, дается разрешение и подается импульс на замок. Звонкий щелчок – и дверь отскакивает в сторону.

– Отря‑я‑яд… стуй! На месте‑е‑е, бегу‑у‑ум… арш! Раз‑два, раз‑два, раз‑два!.. Выше колени! Выше! Выше, бля, колени, ссанина!..

Про ссанину нихрена не фигура речи. После забытья, считающегося у нас сном, в сортир хочется люто. Сортиры в конце каждого коридора. Но сортир только для утра, ночью не положено. Захотел ночью – поссать или, может, кишку подавить – терпи. И сейчас, заставляя нас прыгать на месте, капо выжидают того, кто не сможет сдержаться.

– Полуприсед, крысы! Руки вперед! Раз – встали… Два – сели… Раз‑два, раз‑два, раз‑два!..

Кто‑то из нас занимается собой, кто‑то – нет, кто‑то просто слаб или болен. Но все выполняют приказы капо‑два. Бледнея до синевы, хрустя суставами, заходясь кашлем и задыхаясь в отдышке. Мимо трусит соседняя камера, третий отряд – бегут на утренний отлив. Нам же остается лишь провожать их взглядами и завидовать, мечтая о мощной звонкой струе в очко и надеясь на завершение пытки.

– Ты гля, как они любят физо!.. А?.. Продолжаем, петушары! Прыгаем бабочку! Присели – прыгнули! Присели – прыгнули! Руки над головой, аллё!.. Тебе говорю, эс‑два‑полста‑семь! Присели – прыгнули!..

Повинуясь окрику капо, я поднимаю руки над головой. Почему «бабочка»? Странное название для упражнения… Бабочка – это что‑то такое эфемерное, с крылышками; я не видел их вживую – зато пару раз видел в кино. Но называть «бабочкой» упражнение, во время которого тебе невыносимо хочется ссать и ты терпишь из последних сил, лишь бы не расплескать наружу… Как говорит наш Док – есть в этом некая тонкая ирония.

– Раз‑два! Раз‑два! Раз… Оп‑па! Готово… А у нас тут чемпион, крысы! Настоящий чемпион по зассыву!

Верно. Из‑за спины тянет свежемокрыми штанами – вполне ожидаемо после утренней зарядки. Тем более сзади меня стоит новичок, свежак из последней партии. С‑2‑93. Не привык еще к нашим порядкам. Меня и самого так и тянет сжать ноги – низ живота горит, будто раскаленное шило вогнали… но я терплю. Если зажиматься – будет только хуже.

Треск. И еще. У капо два вида палок – обычные и электрические. И сейчас в ход пошла вторая.

– Стоять, крысы!

Стоять по струнке. Не оборачиваться. Тебя здесь нет. Никого нет и ничего этого нет. Молчать. Один залупнется – изгваздаются все: капо будут пинать новую крысу и до сортира вовек не доберешься.

Палка трещит, бедолага орет, валится на пол и дергается словно припадочный. И воняет все сильнее. Капо знают свое дело – разряд в брюхо, удар по почкам, разряд в пах. «Дожимайка» называется. Чтоб до последней капли. Мрази.

– Все? Больше не надо никуда бежать?

В ответ только молчание и скрип зубов. То, что и нужно капо, то, чего они все так ждут от крысюков. С этим разобрались, пора переходить к следующему.

– А кто тут давеча пернул ртом про наши гланды? – капо‑два, оглядывая отряд, ждет стукача. Мы молчим, но капо не расстраивается – он и так знает, кто ляпнул. – А кто тут обозначил нас трупоедами? Эс‑два‑девяносто‑девять! За трупоедов присуждаем тебе…

Обычная палка – гладкая, блестящая резиной, шлепает по ладони. Влажно и многообещающе. Клешня у капо‑два огромная, если растопырит пальцы и положит на голову – может и череп сломать.

– …присуждаем тебе… – тянет он – и с мерзкой улыбочкой заканчивает: – Чистку сортиров после оправки отряда. Доволен, сучка?.. Ты новенький, пока не знаешь порядков – и на первый раз прощаешься. Но запомни, тварь… – капо делает шаг и через шеренгу смотрит на бледного новичка, – не стоит тебе играться с этим словом…

Все как обычно, все по их распорядку. Одному – валяться, опущенному, уничтоженному, скрипеть зубами от боли. Второму, залупнувшемуся, – пара часов в дерьме. А может, и больше, это уж как пойдет. Дизраствор, шланг, жесткая щетка на длинной ручке вычистят что угодно. Нужно только приложить усилие.

Но сказать по правде – я удивлен. Очень удивлен. Новичок легко отделался. Пока новичок и не знает наших порядков – ведь назвать любого из нас трупоедом – а тем более капо! – это все равно что назвать бугра пидором. Или опущеным, поднарным. Оскорбление, которое только кровью смывается. Да, мы крысы, а крысы порой жрут и трупы… но все же, балансируя на тонкой грани, мы не переступаем черту. Мы едим сою, белок, выращенный на компосте, который производится в том числе из трупов… и, может быть, именно потому каждый крысюк столь чувствителен к этому прозванию. Назови крысюка трупоедом – и ночью получишь пику в бок. Если, конечно, этот крысюк не бесправный опущенный, которому срать на себя.

– На телесный осмотр – становись! Робу долой! Предъявите свои тощие жопы!

Телесный осмотр каждое утро. Кому как не машинам понимать в эффективном функционировании? Только здоровый механизм может работать с максимальной эффективностью – и только целое, здоровое человеческое тело может пахать с максимальной отдачей. Поврежден – в утиль. Сломался – в утиль. В Морильню и на компост.

– Первая шеренга – десять шагов вперед! Вторая – пять! Третья – на месте! Шагу‑у‑ум... арш!

Я – бугор, и место мое в середине строя. Нахера лезть в первые и мозолить глаза?.. Но телесного осмотра не избежать – каждая крыса должна быть изучена внимательно и даже придирчиво. И я стою, чувствуя за спиной затянутую в черное тушу капо.

В Гексагоне быстро привыкаешь видеть затылком. Воздух – вот наш друг и союзник. Запахи, легкое движение, звуки… От капо всегда пахнет чем‑то жирным, нередко воняет самогоном и тушняком – а еще от них пахнет чистотой: душевые у них каждый день. И если капо хочет ударить – движение может выдать его. Это въедается в подкорку. Чуть скрипнет рукоять палки, тихо повторит звук подошва на развороте, едва уловимо хакнет он, замахиваясь. На затылке нет глаз – просто есть чуйка и опыт.

То же и машина. Когда рядом стоит КШР – он может стронуться с места неожиданно. Оказался у него на пути – калека: полтонны стали, встречаясь с плотью, редко оставляют шансы уцелеть. А калека у нас – тот же труп. И ты должен успеть убраться. Успеешь – выживешь.

– Сортир, дегенераты! – орет капо‑два. – Пять минут! Время пошло!

Телесный осмотр окончен – и мы наконец стартуем в сортир.

Если через пять минут не вытрешь задницу – побежишь дальше как придется. И мы старемся. Мы торопимся. Сральники есть и в камерах – но там они не работают. Там они только для воспитания. И ночные выводы не положены – они как… как три выходных подряд. Случаются пару раз в жизни. Мера поощрения. И потому у дырок в полу сейчас толпа – пять минут на всё про всё, и крысы пытаются успеть.

Самые глупые лезут умываться – размазать по роже воду с едким запахом хлорки. Чуть поумнее – мчат к очкам. Надеются потом вернуться к длинному корыту, наваренному к трубам в районе паха, к ржавым соскам кранов и ополоснуть морду водой. Умные же – ну и самые охеревшие само собой, такие как Смола, Пан, Желтый и Лис – это я, собственной персоной – делают все одновременно. Тут главное точно встать на приподнятый кусок пола – и дело пойдет на лад. Одной рукой держишь и правишь струю, другой умываешься. Струя бьет в пол, течет по полу и ногам стоящих рядом, уходит по наклону в черную дыру слива, забранную ржавой решеткой. Номера косятся – но молчат. Себе дороже.

Как‑то старый Гриб – сорокалетний доходяга, беззубый и кривой в спине – что‑то вякнул о совести. Мне было накласть, Смола где‑то раздобыл полоску лезвия от бритвы и срезал мозоли на ногах, Желтый, умываясь, фыркал, как бегемот, и не слышал… Разнести старику хрюльник выпало Пану. Вышиб ему передние зубы, три таких себе целых еще пенька. Совесть? Хрыч точно выжил из ума. Что такое совесть, старый ты хер?..

Совесть давно сгнила. Совесть – такой же отход человеческого организма, как и все остальное. И так же, как и любые наши отходы, давно пущена на Химию. Два огромных цеха в Центральном модуле Гексагона перерабатывают все наши отходы. Дерьмо, удобренное химикатами, – в компост, в брикеты сухого топлива, в порошковые удобрения, замешанные с фосфатами. Моча – в очистку, опреснители и фильтры, возвращаясь затем в трубы, разбавляя и без того жидкую водичку. Ей‑то мы моемся, её‑то мы и пьем. Все это разлагается там, в цехах Химии. Дерьмо вперемешку с совестью. А вместе с ними – и доброта, и верность, и честь, и уважение к людям. И многое другое. Все то, о чем говорят хорошие книжки на полке у Армена.

– Номера – на выход! Быстро, быстро, быстро!.. Опоздаем – завтрак будет в ужин!

Мы вываливаем из сортира в коридор – но здесь тормозим. Бригадиры суетятся под пристальным взглядом капо‑два, шустрят дубинками, формируют из серой массы строй, уплотняя его, прижимая к стене – пропустить на утренние процедуры следующий отряд. Дальняя камера уже открыта, и навстречу рысцой шустрит Двадцатый. Крысы сразу забывают и о завтраке, и о резиновых палках – они свистят, орут, закатывают глаза, чмокают и хватаются за причиндалы… Демонстрируют интерес. Да и как не пошуметь, если в дальней камере обитают девки?..

Девкам в Гексагоне проще. Им не жечь легкие на Химии, не рвать жилы грузчиками, не стоять на Конвейерах… Их куда меньше, чем мужского контингента. Меньшая часть их работает в Родильне, принимает свежее пополнение, будущие рабочие единицы Завода – или «суками» на Малолетке, рулят подрастающими шкетами. А бóльшая… Бóльшая без устали трудится в Борделе. Работают, не покладая рук и прочих частей организма. Машины знают потребности человеческой единицы и с механической точностью обеспечивают их. Номер должен прослужить Гексагону как можно дольше – но для долгой работы ему нужны условия. Один раз в неделю. Отличникам и передовикам производства – два. Инструкции строги – и капо так же строго следят за выполнением. Серый талон, который выдают капо, – пропуск в рай. Один час рая. И шлюхи ждут нас.

Казалось бы, при нашей жизни – откуда силы? Ан, гляньте, как подвывают и свистят парни, как выказывают свои желания, глядя на соседок… Если ты ударник и передовик, если ты трудишься как проклятый – вот тогда‑то идут в ход талоны к шлюхам. Наступит десятый день декады – и в стойла этих кобыл забредут потертые, но не сдающиеся жеребцы. Изъездят их в хвост и гриву – и обязательно найдется идиот, протащивший с собой крепкую дрянь, что гонят из химии для уборки и чистки. Он упьется ею на радостях – и устроит дебош. Серых крысок списывают обычно после визитов таких горе‑пьяниц. Не знаю, как факт НТБ – «нарушение техники безопасности» – можно подвести под смерть сотрудницы Борделя – но капо на то и капо, чтобы придумать, когда это необходимо.

Женщин у нас держат отдельно. Их мало – на каждый из восьми модулей Гексагона только один отряд. Сотня‑другая крыс женского пола. Нам повезло – крысочки нашего модуля обитают неподалеку и мы имеем удовольствие лицезреть их каждый день. Каждое утро и каждый вечер. И мне кажется иногда, что у машин есть отличные психологи, знающие человека на ять – женщина, пусть даже и в серой мешковатой робе, манит крысюков, заставляя пахать еще усерднее. И эта эффективность труда, этот стабильно высокий коэффициент производства машинам наверняка очень нравится.

– Быстро, быстро, быстро!.. На порядок!

Задних уже гасят по жопам палками, и наш отряд срывается с места.

– На порядок!

– На порядок!..

Капо горланят и горланят, искусственно взвинчивая градус суеты – но мы прекрасно знаем распорядок, за жизнь он въелся намертво. Сделал дела в сортире – приступай к порядку. Порядок простой. Тощие матрацы, куцые одеялки и валики, прикинувшиеся подушками, – разложить‑заправить‑натянуть. Пока нас гоняют в сортир, это добро лежит расхристанное и пытается хотя бы чуть просохнуть – но бестолку: в камерах душно, и мы, вынырнув утром из липкого влажного дерьма, вечером снова возвращаемся в его объятия. Полы должны быть выметены и не иметь отпечатков. Каким бы грязным ты ни явился вечером, уделавшись по самые уши в масле и смазке, в компосте или человечьем дерьме – пол должен сиять. И мы пидорасим его дважды в день, утром и вечером. Потолки… потолки надо чистить от паутины. Пауки пришли сюда вместе с крысами, они плодятся в душном воздухе Гексагона как кролики, эти мохнатые многоногие паскуды частенько падают в наши постели, и поговаривают, что могут даже сосать кровь… Врать не буду, не видал – но каждый раз, увидев паука, я давлю его без жалости. Впрочем, в наших постелях мы находим и мокриц, и клопов, и уж тем более – больших жирных тараканов. Армен говорит, что раньше таких и не видывали. Может, и мутанты… И порой только диву даешься, как они не отожрали ночью кусок твоей задницы.

– Порядок, крысы! Время!

Пятнадцать минут на все про все.

– На счет! – рыкает Смола и зыркает на сыкуна.

Сыкун – новенький. И как бы ни звали тебя до того, как ты прибыл в Гексагон – здесь тебе дадут новое имя. Сыкун – подходящее. Обоссался на разводе, замарал, как говорится, честь, совесть и доброе имя. Но Смола благороден аки жентельмен: после дожимайки в себя приходишь не сразу, порой нужно пару часов – и старший бугор дает ему время. Проявляет жалость к чужой боли – стоять и считать куда проще, чем сраным веником порхать по камере с ведром и тряпкой.

«Ваш Смола, – как‑то сказал Док, разнежившийся после барбитуратов с морфином, – прямо сраный лорд Байрон…»