Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 98 страниц)

Толпа недовольно гудит, толпа хочет брызг крови и блеска стали – но нам сейчас наплевать на толпу. Это наш бой, и только нам решать, как его вести. И мы кружим по арене, прощупываем друг друга быстрыми осторожными выпадами. Карлы, закрепляя нагрудник, перестарались – понятно, эти суки куплены – и мне неудобно. Он давит, не дает двигаться свободно. А наруч, такой обманчиво надежный, мне хочется подставлять под удар лишь в крайнем случае…

Мы сходимся в первый раз. Я зарабатываю ногой в бедро, отбиваю нож, и тот скользит по пластине, закрывающей локоть. Бью сам, но горилла успевает парировать. И теперь мы больше не отлипаем друг от друга. Ни мы – ни наши сабельки.

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Сталь целуется со сталью. Будь это обычные ножи – я не стал бы лезть клинком на клинок. Я сбивал бы удар, открытой ладонью встречая кисть противника. Но это, черт возьми, полусабли – и потому я не жалею заточку. Сталь скрежещет, визжит до мурашек по спине – мы пляшем завораживающую тарантеллу на арене, пляшем, пуская в ход всю свою скорость, реакцию и массу. Клинки сталкиваются, плетут кружева паутины – мы стараемся достать друг друга, достать не просто так, царапиной, а в уязвимую зону. Шея, лицо, внутренняя часть ноги или руки, брюхо, пах. Один глубокий рез по магистрали решает все. После этого у врага не больше двух минут жизни. Но пока мне не удается – и бешеная воронка торнадо крутится по грязно‑серому, в красных разводах, полу. Крутится, сходясь и расходясь и тут же слипаясь снова.

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Каждый из нас уже обменялся ответным острым поцелуем – и далеко не одним. И разлетевшейся крови уже немало. Широкий мазок красного на лице ошалевшего карла, крап по мордам бугров Транспортного в первом ряду, узкие полосы на орущей от восторга Черни. Рассыпавшиеся брызги, разлетевшиеся по толпе вокруг. Всплеск, праздничным салютом осевший по черным робам капо. За эту минуту мы успели знатно пошинковать друг друга. Но это пока лишь царапины…

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Кромки клинков выправлены любовно и очень остро. Только острый нож побеждает и только острый нож дарит хозяину жизнь. Заточка бешено визжит, покрываясь выщерблиной после каждого столкновения, лысая голова Керча мечется со скоростью, не уступающей моей. Выпад за выпадом – удар по низу, удар по верху, удар справа, перехват, тычок в лицо, отбить ответный рукой, принять предплечьем, уже вспоротым, но еще рабочим… Главное – не пропустить рез в магистраль. Рез – он куда опасней тычка; даже проникающий в требуху тычок не сразу убьет человека. Особенно если твой враг наадреналинен по уши… Так говорил батя Ефим. Тело человека может выдержать не один десяток колотых. Но один единственный правильный рез способен полностью выключить тебя. Один точный рез – и магистральная вена плюется кровью. Полторы минуты – потеря сознания, две минуты – труп.

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Вытянутое чуть изогнутое лезвие полусабли очень опасно. Оно чуть шире и чуть длиннее японского танто – батя Ефим дал мне полный экскурс по клинкам, и потому я знаю. Кромка очень остра – такая рана заживает трудно, края так и норовят разойтись. Правда, это не серрейтор – от него раны еще более ужасны. Серрейтор похож на фламберг, «меч пламенеющий» – он уже не режет, а рубит‑пилит. В средние века воинов, вооруженных мечом‑фламбергом, казнили особенно изощренно… Но нам хватит и того, что есть.

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Пожалуй, мы лучшие ножевики в Норе. Я и Керч. Но он тренируется постоянно, работает над собой и совершенствуется, а я – от случая к случаю. Он имеет свой собственный зал со снарядами – пусть и кустарными самоделками – а я только нашу каморку в камере. Он мочит постоянных противников из закрепленных за ним карлов – а я рублю ножом воздух во время боя с тенью. Он не пьет, он хорошо жрет и не работает – чего не сказать обо мне. Неравенство налицо. И это неравенство дает о себе знать.

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Мне тяжело. Я чувствую, что тело уже не вывозит, что движения постепенно замедляются, легкие уже не хотят работать с той же отдачей – а сучий обезьян все так же свеж. И он тоже видит, что я сдаю. Он ухмыляется и чуть сбавляет напор – нельзя кончать со мной быстро, бой должен понравиться публике. Это один из законов шоу – а шоу всегда маст гоу он. Тогда чемпион заработает очередной процент к популярности и почтенная публика будет ставить на него еще больше и еще охотнее. Нельзя кончать быстро – и, конечно же, кончать нужно эффектно…

Скр‑р‑р… Скр‑р‑р… Керч уже просто играет. Забавляется. Он легко отбивает мои удары – и, похохатывая, время от времени шлепает меня клинком плашмя. То по ляжкам, то по рукам или бочине… Он почти так же свеж, как и в начале боя – а я за эти десять минут ухайдокался до крайности. Но я еще жив – и у меня есть еще козырь в рукаве. Вернее – в широком поясе моих серых казенных штанов. И я жду лишь момента, чтоб предъявить его.

Пора. Я вдруг останавливаюсь. Встаю прямо в центре Круга и опускаю руки. Рукоять выскальзывает из моей ослабевшей ладони, и тесак звенит по бетону клинком. Голова в пол, подбородок на грудь, плечи опущены, дыхание – тяжелое, частое, надрывное. Я устал. Я невероятно устал. Керч должен поверить в это. Тем более это действительно так – я чувствую тяжесть во всем теле, чувствую, как горят мои легкие, как что‑то пузырится там, отслаиваясь и отходя мокротой. Так‑то. детишечки… алкоголь и наш бесшабашный образ жизни здоровью совсем не способствует.

Керч должен поверить… и он верит. Он чемпион – и как многие чемпионы, сломавшие не один десяток бойцов, самонадеян. Я просто очередной крысюк, который сдался, так и не доведя бой до конца. Керч подходит ко мне, пинает мой нож, который улетает куда‑то за Круг, и отбрасывает свой. Что тесак… Полоснул раз‑другой – и тушка мертва. Это просто и не так эффектно. Публике интереснее, когда тушку тщательно обработают, превращая в отбивную. И Керч собирается сделать именно это.

Следующий удар я пропускаю. Он неуловим. Кажется, на мгновение я даже теряю сознание. Потому что когда снова открываю глаза – я уже лежу на полу. Мир вращается по кругу, гулкая тишина постепенно исчезает, распадается на миллионы осколков – и сквозь них прорывается рев толпы. Толпа беснуется и скандирует. У‑бей… У‑бей… Убейубейубейубей… Керч проходит мимо, совершая круг почета по арене Норы. Он упивается моментом, ловит собственный дешевый кайф, густо настоянный на чужой крови, боли и страхе. Он уже видит будущее – и в нем есть место нам обоим. Ему – как победителю, мне – как НТБ.

– Кончай с ним!

Это капо‑шесть, сегодня он смотрящий за Норой. Керч кивает и поворачивается ко мне. Делу время, потехе – час.

Он идет ко мне, показушно разминая и без того рабочие мускулы рук. Я наконец‑то встаю и чувствую, что мир окончательно восстановил со мной связь и не колесит перед глазами после пропущенного удара. У меня будет совсем короткий миг, чтобы привести секретное оружие в боевое состояние – но я уверен, что успею…

На Круг выходят голым по пояс. Это – правило. Но я – крыса, я хочу выжить и потому странно осуждать меня за то, что я сумел подстраховаться. Пояс в штанах достаточно широк, чтобы вшить туда упругую полосу стали в пару сантиметров шириной. Это и есть помощь Дока. Когда‑то в древние времена бывали такие гибкие сабли, которые закручивали вокруг пояса – и моя полоса чем‑то похожа на них. Но еще важнее то, что у меня в руках разворачивается семьдесят сантиметров острющей стали – а лапищи волосатой обезьяны пусты…

Взревев, Керч срывается ко мне – он надеется успеть, подойти вплотную, войти в клинч, где сабля уже не будет опасна. Да хрен тебе в рыло, ублюдок! Правую граблю он теряет сразу – сбритая по локоть, она улетает в сторону, и кровища из обрубка бьет тонкой пульсирующей струей, заливая бетон. Дальше – вторая, почти под самый корень. Обезьян продолжает реветь и переть на меня – у него остаются буквально секунды, и он надеется на зубы, которыми можно дотянуться до моего горла… Прыжок в сторону… его левый бок открыт, и защиты нет… и я бью, рублю наотмашь, пластая горло от подбородка до затылка и отворяя целый фонтан ярко‑алой крови из сонной артерии.

Керч, булькая пузырящимся горлом, падает. На колено… На второе… На правый локоть… Кровь хлещет, собираясь в лужу на бетонном полу, и глаза чемпиона уже заволакивает пеленой. И, длинно захрипев, волосатый орангутанг заваливается на бок.

Сдох. Туда и дорога.

Карлы темнеют на глазах и торопливо шарят у пояса, нащупывая дубинки и шокеры. Толпа беснуется. Толпа сходит с ума. Крысы безумствуют – только что крысоволк убил цепного пса! Знай наших, черножопые упыри! А я… я с трудом верю, что сделал это. Текут мгновения, Керч по‑прежнему неподвижен – и понимание наконец проникает в меня. Да! Я сумел! Я сделал!.. И теперь за главным докером должок, который он отдаст мне здесь и сейчас.

Я опускаюсь на пол, сажусь прямо в лужу, которая натекла с волосатой туши – и шарю глазами по беснующейся трибуне. Мне срочно нужно видеть Ваську. Я хочу увидеть ее, хочу увидеть ее радость в глазах, которая заставит меня окончательно поверить… Я вижу. И вижу совсем не то, что хотел бы.

Васьки нет на прежнем месте – и Смола не помешал ей. Смола занят проклятой Чернью, развернувшей его спиной и к Ваське, и ко мне. Чернью, облизывающей Смолу и торжествующе смотрящей на меня из‑за его могучего плеча. А Васька уже сместилась ближе к капо докеров и Ласке, сидящей у него на коленях, – и, злобно глядя на Ласку, тянет из кармана стеклянную банку…

В аккумуляторах некоторых машин, приходящих в Гексагон, плещется кислота. Это старые машины, побывавшие во многих боях – они испещрены попаданиями и пробитиями, они пестрят ржавчиной, словно годы и годы стояли под открытым небом и дождем. Сцедить кислоту сложно, опасно – но можно. И Васька, притащив с собой небольшую банку с этой херней, уже вскрывает ее, стоя рядом с прилипшей друг к другу парочкой. Крышка долой, Васька поднимает банку – и пока толпа беснуется, не обращая внимания ни на что вокруг, аккуратно выливает кислоту. Прямиком на эти две, облизывающие друг друга, головы.

– Сука… – говорит кто‑то рядом со мной… и кажется, это говорю я сам. – Сука… Ну как же глупо…

Часа через полтора все успокаивается – инцидент исчерпан и каждый получил свое. Сообразно заслугам. Дохлого докера с провалившимся черепом, принявшего на себя большую часть банки, уносят на компост – чаны, чья белизна не выцветает, поглотят его уже сегодня, превратив тело в белок… Ласку, полумертвую от боли и ужаса, туда же – а куда еще девать шлюху, потерявшую свое основное достоинство, смазливую мордашку? Васька, изрядно избитая карлами, уже давно в Лабиринте – и вслед за ней туда же ушли карлы. Для нее – наказание, для них – тренировка. Иного совет из трех капо, смотрящих сегодня за Норой, придумать не смог – стандартное явно не подходит, Васька никогда не станет жить шлюшьей жизнью в Норе. Не тот характер. И я прекрасно понимаю, что Лабиринт – это та же смерть. Но только после того, когда жертву изрядно погоняют и порежут, отделяя кусок за куском.

Теперь остаюсь только я. Я по‑прежнему стою в самом центре Круга – и жду решения. Волосатую тушу уже утащили, и на бетоне осталось только грязно‑красное влажное пятно. Тройка капо, смотрящих Норы, сидят за судейским столом и сверлят меня тяжелыми взглядами. Их можно понять. С одной стороны – победа одержана нечестным путем и я должен быть наказан. Но с другой – это все‑таки победа. Попытка аннулирования которой ударит по карманам таким солидным людям, как Док и Армен – оба они поставили на меня, и поставили серьезные суммы. И выигрыш солидный, ибо львиная доля ставок шла на Керча. Потому смотрящим капо нужно вывернуться наизнанку – но соблюсти оба условия. Правда, я уже видел Армена у их стола и уверен, что он уже успел пошептаться…

– Оглашается решение по итогам боя, – капо‑шесть поднимается и, снова одарив меня тяжелым взглядом, оборачивается к трибунке. – Дамы и господа, все вы видели, что победа одержана нечестным путем. Но мы обнаружили упущение в Правилах и, пожалуй… – он замолкает на мгновение, ведь признание дается ему с большим трудом, – это вина организаторов боя. Недосмотр. Мы внимательно изучили Правила Круга, а конкретно – раздел боя с оружием. Запрета на второй клинок – нет. Фактически – это недосмотр секундантов, снаряжавших бойца перед поединком. Заверяю вас, что они будут наказаны. Таким образом по итогам боя победу одерживает Лис, – и капо снова злобно проходится по мне взглядом.

Я ухмыляюсь. Ай да Док, ай да Армен… Все, кто сегодня собрался тут, прекрасно понимают, что Лис, с хмурой рожей торчащий на арене, – по большому счету никто. Ноль. И решение капо могло быть каким угодно. Однако… за этого долбаного бугра сказали солидные люди, ссориться с которыми не с руки – а значит, капо приходится изворачиваться и искать дырки. Но при этом – соблюсти и законность, чтобы не потерять лицо. И такая дырка найдена – Правила, мать их дери.

– Но вместе с тем – мы все же усматриваем и нарушение, – продолжает капо. – Пусть нарушены не Правила Круга – но Дух. Бой должен проходить в равных условиях – и как раз этого мы не наблюдали. А потому… – он выдерживает долгую паузу, – боец должен быть наказан, и наказан сурово. Лис уходит в Лабиринт вслед за своей сестрой. И если они выживут в Лабиринте – мы будем считать их очищенными от наказания.

И эта сука, глядя на меня, мерзко ухмыляется.

А я смотрю на Армена, который сидит на почетном месте в первом ряду – и в голове у меня шелестит его тихий голос и слова, сказанные тогда в коморке. «…Думай сам, мальчуган, думай сам…»  Армен, хитрая ты сука. Так вот для чего ты рассказал мне о сраном Тесее – тебе зачем‑то нужно было отправить меня в Лабиринт. И отправить так, чтоб ни одна собака не подкопалась, чтоб до самого начала всей движухи этого не понимал даже я, чтоб даже капо не подозревали о подвохе, потому что сами зачитали мне приговор… Мне теперь безумно хочется знать одно – зачем. И сдается мне, что ответ на этот вопрос я получу только там…

Глава 8. Васька. 40 дней до

Никогда раньше Васька не бывала Лабиринте. Оно и понятно: те, кто ссылался сюда, обратно уже не выбирались – в каком‑то из множества коридоров, переходов или тупиков затерянного уровня ссыльные обязательно находили свою смерть. Карланы неуклонно контролировали этот процесс и всегда доводили до конца.

Оглядываясь по сторонам и ловя малейшие шорохи, она, крадучись на полусогнутых, двигалась вдоль бетонной стены коридора. Тьма Лабиринта была не сплошной – через каждую сотню шагов под потолком горела яркая лампочка, которая освещала все вокруг шагов на двадцать. Без этого света в Лабиринте никак, двигаться в абсолютной тьме могут только машины или кадавры – но все же Ваське временами очень хотелось, чтоб и этот свет потух. Перед каждым таким островком она надолго замирала, прижавшись к стене, прислушиваясь и стараясь понять, не караулят ли ее с той стороны – и лишь просидев какое‑то время, продолжала движение. А погасить лампу невозможно – стальная решетка и толстое стекло защитного кожуха не дадут. Но даже если и получится – на шум могут сбежаться карланы. И тогда пиши пропало.

Первая схватка получилась донельзя удачной – но это потому, что карла не ожидал, что в руке у нее окажется что‑то острое. Васька не была мастером по маханию зажатой в руках острой железкой, в этом до Лиса ей куда как далеко – однако вскрыть карлана смогла. С визгами и кровищей, как свинью на ярмарке. Вспорола брюхо, уже заплывающее первым каповским жирком. Но дальше будет сложнее – черножопые наверняка уже знают, что она вооружена, и теперь будут осторожнее. Церемониться не станут.

Интересно, как там Лис? Братик обязательно найдет способ ее вытащить. В крайнем случае – пойдет следом, чтобы помочь здесь. В этом она была уверена на двести пятьдесят процентов. Во‑первых – теперь он ей должен. За Ласку. Эта тварь не должна жить. Во‑вторых – ей должны и все бугры Второго. Считай, сохранила им общак. И в‑третьих… и в‑третьих просто потому, что он брат. Все эти годы – и на Малолетке, и потом, уже во взрослых отрядах, – она чувствовала у себя за спиной его незримую поддержку. А уж вместе с ним они сумеют пробиться к выходу…

То что выход отсюда существует, она знала наверняка – темный провал двери в дальнем углу Норы свидетельствовал об этом. Ходили слухи, что у капо есть одно негласное правило – крыса в Лабиринте всегда должна иметь надежду выбраться. Крыса должна видеть свет в конце тоннеля и рваться туда всем своим существом. Иначе она теряет способность к сопротивлению. А ведь именно это и есть цель Лабиринта – пустить внутрь высокозлобное существо, чтобы оно смогло сопротивляться карланам, проходящим тренировку или экзамен на право капо. Но за все эти годы – да и до того, – как она вышла во взрослую жизнь Гексагона, она не помнила даже малейшего слуха о том, что кто‑то когда‑то сумел выбраться. Да и сам дверной проем, заросший толстенными нитями паутины, говорил о том, что сквозь него давно уже никто не ходил.

Несколько раз, заслышав шаги, она сворачивала в узкие ответвления, чаще всего оказывающиеся тупиками. В такие моменты она прижималась к серым стенам или пряталась за торчащие из стен огрызки плит – и, ощетинившись скальпелем, ждала. Почему‑то в такие моменты приходили на ум строки из книжек, где герою очень хотелось помолиться… но молиться Васька не умела. Да и глупое это занятие. Ему там наверху нет дела до корчащейся в серых катакомбах букашки – в противном случае он не бросил бы подыхать здесь тысячи и тысячи созданий. Созданных, сука, по его образу и подобию. Пару раз она даже сумела рассмотреть, кто же это шастает по ее душу – карлы шли с дубинками и шокерами, а значит, воспринимали ее достаточно серьезным противником. А может, и просто – так по ихнему внутреннему уставу положено. Или чем они там руководствуются…

Еще один вопрос, который ее жутко интересовал, – откуда у нее в кармане скальпель. Или как эта штука называется… Бритвенной остроты полоска, отменно вскрывающая плоть. Карлан даже моргнуть не успел – а пупок уже развалился надвое и требуха висит ниже колен. Но здесь на ум приходила вполне себе определенная и логичная догадка – скальпель дело рук Дока. Именно он проводил осмотр перед тем, как карланы выпнули ее в Лабиринт. И уж Док‑то наверняка мог тишком запихнуть ей небольшую плоскую железку. Больше некому. Ай да Док, вот спасибо… И это при том, что он явно рисковал: если по итогу ее завалят и скальпель найдут – у капо появятся вопросы. Впрочем – Док слишком темная лошадка, чтоб сообразить, что ему будет за это. Док и Армен – единственные, кто в Гексагоне живут вне правил. Ну… почти. И Ваську всегда до жути интересовало, чем они заслужили такое положение.

Док… Док вообще персонаж своеобразный. Васька знала, что нравится ему – и нравится достаточно сильно, – но за все это время Док так и не перешагнул черту. А ведь он благодаря своему положению мог позволить себе любую женщину. Ткнул пальцем – и привели. И здесь не поможет всякое там «не хочу» или «не буду»… Вечером в камере тебе объяснят, что говорить «не хочу» авторитетному человеку – по меньшей мере невежливо. И тем не менее, в отношении Васьки Док не позволял себе ни капли лишнего – для него важна была именно добрая воля. Здесь Васька, погруженная в свои мысли, печально усмехнулась… Что за сука‑жизнь? Тот, кому ты нравишься – тебе совсем не интересен; а тому, кто нравится тебе, – не интересна ты… Лис, проклятый ты свинтус. Уже очень давно, с самого начала, с той самой ночи, когда он не дал ее в обиду – именно тогда она и поняла, что он нужен ей. Но он… Он всегда рассматривал ее только как сестру. Она это чувствовала – и это было очень обидно.

Две черные фигуры, появившиеся в пятне света, оборвали ее мысли. Карлы! По ее душу… Касаясь рукой бетонной стены, Васька попятилась – позади, шагах в тридцати, остался закуток. Свернуть в него, забиться и переждать. И как же хорошо, что она высиживала до последнего, так и не решившись шагнуть под фонарь! Просто дьявольская везуха, не иначе!

Карлы приближались – и она, забравшись в узкий короткий аппендикс, замерла, боясь даже дышать. Стоит этим ублюдкам светануть в сторону – амба. Так вроде бы Лис говорит… Если что – первому сразу скальпель в глаз. А второму – нырок вниз и яйца порезать. И фонари отобрать, оба! Все ж со светом получше будет…

– Да, эт она че‑то не сообразила… – донеслось из коридора.

– Лохушка, внатуре. Порезать‑то порезала – а обшарить забыла.

– С картой, конечно, проще было бы…

– Капо‑шесть сказал так: даже если до выхода доберется – ее все равно завалят.

– Пра‑а‑ально… Ибо нехер. А Лис‑то чего? Вошел уже?

– Пока нет. Часа через полтора. Нам сообщат. Так что пока можно не шухериться. Встанем на Первом узле – мимо него всяко не пройдет. Там и подкараулим ублюдка.

Голоса, продолжая переговариваться, замерли вдали – и Васька выдохнула, переводя дух. Сфартило. Когда пятилась – так и ждала окрика и топота ног, нервы на пределе… Но – повезло, не заметили. Глаза ослеплены фонарями, вот и не разглядели тонкую скорчившуюся фигурку, ползущую вдоль стены. Впрочем, она прекрасно понимала, что ее поимка – это дело времени. Бесконечно блуждать в этих переходах она не сможет, рано или поздно нарвется на очередной патруль. Утешало одно – Лис скоро будет тут. Главное, продержаться. Впрочем, найдет ли ее в этих чертовых завитках и поворотах? Нужно как‑то облегчить ему задачу. И дерзкая мыслишка уже брезжила в ее голове…

Капо‑пять, недоспавший положенного отдыха, был очень зол. Гребаный инцидент в Норе с гребаным Лисом и гребаной сучкой Василисой! Именно из‑за них и пришлось подниматься с кровати и выходить сверхурочно – хотя в канцелярии ждала бутылочка с сэмом, интересный фильмец и немножечко пожрать. И вечно с этим Вторым какие‑то проблемы… Да и Васька эта тоже… охреневший персонаж. Опять же… у всех есть кликухи – а у этой, поди ж ты, нет. Это как вообще? Они там, в Электроцехе, совсем берега попутали?

Но как бы то ни было – капо ребята служивые, хошь не хошь, а приказы надо выполнять. К тому же сегодня именно их отряду выпадало проэкзаменовать почти готовых карлов. Бабенка в Лабиринте, Лиса вот‑вот запустят – и упускать такую возможность нельзя. Против Лиса нужно ставить пацанов покрупнее – и у капо‑пять как раз имелся такой кандидат.

– Шнырь!

– Я!

Карла Шнырь выделялся ростом, весом и вроде бы умением помахать кулаками. Вот пусть и лезет.

– Сейчас идете искать эту сучку и ее брательника. Она нужна живой, понял? Он – не особо.

– Так точно!

– Хорошо. Придется ломать ей руки‑ноги – делайте аккуратнее, чтобы никак не отразилось на здоровье в основном. А лучше не ломать, лучше скрутить, не бить по голове, чтобы думать и говорить могла нормально. Закидай ее мясом – выделяю тебе еще пятерых кандидатов. Ты старший, курсируй между этажами, следи, проверяй все аппендиксы с поворотами, выемками. Ну и вообще… поактивнее там. Найти ее надо обязательно. Уяснил… капо?

– Я пока еще не капо, – залыбился с пониманием Шнырь.

– Я в тебя верю, – вернул лыбу капо‑пять. – Справишься – получишь бригаду. Ты же хочешь бригаду, родной?

Шнырь хотел. И всем своим видом доказывая желание. И капо‑пять это очень даже устраивало.

– Ремни возьми, чтобы вязать. В КХО получи нормальные ПР, их там штук десять точно есть. И еще… будет неплохо, если пришибешь её сраного братца. Он тоже скоро к веселухе подтянется.

Шнырь облегченно закивал. ПР, палка резиновая, – не ствол, конечно… но ей куда сподручнее бить всяких прошмандовок. Лучше, чем руками‑ногами, подставляя их под заточенную сталь. ПР это нормально, ПР – это жить можно. А Лис… Знаком он с Лисом. И встретится с удовольствием, припомнит все подлянки. Бугры Второго много кому дорожку перешли – слишком уж шустрые да шаристые. Ничо, вот и поквитаемся.

– Все, выполняй.

Шнырь кивнул и потопал выполнять – а капо глядел ему вслед и морщился. Использовать крыс ему было привычно, но этого дурачка почему‑то стало искренне жаль. Не верилось в легкую победу над ублюдочным Лисом. Не верилось, хоть ты плачь.

Мыслишка, возникшая у нее, была довольно проста. Первого карлу она не обшмонала – торопилась да и растерялась слегка. Но парочка, прошагавшая мимо, подсказала пути решения. Ну не дура, а? У каждого карлы, спускающегося в Лабиринт, наверняка есть карта! Что если по карте добраться до того самого «Первого узла», о котором говорила парочка, и подождать Лиса там? Заодно и предупредить, ведь эти два упыря именно там засесть и планируют! Оставалось только выцепить такого. Выцепить – и подрезать…

Впереди за углом вдруг хлопнуло что‑то – и хлопнуло так, что Васька от неожиданности подпрыгнула чуть не до потолка. На какое‑то время даже и освещение пропало… Правда, тут же вернулось – но было уже не прежним, а неровным, моргающим и подрагивающим… Что еще за напасть? Она осторожно тронулась вперед – и чем ближе подходила, тем все яснее становился слышен тонкий свист. Да еще и парок из‑за угла потек – густой, словно болотный туман. Поня‑я‑ятно…

Заглянув за угол, убедилась, что догадка верна: система отопления похерилась. Новых труб у капо нет, спереть трудно, вот и латают год за годом старое. А как дошло до предельного износа – так и лопнуло. Здесь было заметно теплее – в трубе‑то кипяточек… Пар уже не клубился – полупрозрачный сверху и густой ниже пояса, он покачивался туда‑сюда липкими невесомыми облаками. Из‑за него и свет от ламп казался совсем другим – мертвенно‑бледным, словно в морге у Дока. Звуки шагов прятались в его лениво‑густых завитках, пропадали, теряясь в ровном шипении прорвавшей трубы. Черные, из‑за пара, напитавшиеся и набрякшие каплями, у лица шевелились серые нити паутины. Васька брезгливо отодвинулась, отчего пар чуть подался, расходясь в стороны…

– …А ты ее видел?..

Гнусавый голос возник неожиданно. Карлы шли где‑то впереди – и, судя по увеличивающейся громкости, приближались. Пар глушил звуки, вот и подкрались! Васька, метнувшись к стене, присела, ныряя в плотную пелену, – авось не увидят…

– Видел. Сама тощая – но сиськи класс. Торчат и твердые. Ты тоже ее видал наверняка, это ж сестрица Лиса…

Первый гнусно захихикал.

– Да‑а‑а… Я б такую завалил. Слышь, Сиплый… Может, это… Ну, как поймаем… Отоварим её?..

– Там поглядим, – отозвался Сиплый. – Может если по‑бырому…

Продолжая разговаривать о желаниях и возможностях, они протопали мимо. Жертву, скорчившуюся у стены, не заметили – и Васька снова облегченно задышала. Второй раз. Второй раз прокатило. Но вечно прятаться невозможно, рано или поздно везение закончится. О том, что будет потом, думать ей не хотелось.

Честно сказать, думать совсем ни о чем не хотелось. Навалившаяся вдруг усталость медвежьей лапой прижала, притиснула к земле. Прилечь бы… Усталость обнимала, давила на спину, на шею и плечи, успокаивала… Зачем куда‑то идти? Привалиться к стене, передохнуть… Хотелось спать, хотелось нырнуть в сон и забыться… Васька втянула в себя воздух – пах он странно, какой‑то сладостью и формалином. Смертью. Моргом, где сломались холодильники, а в прозекторской кипит работа…

Едва не проваливаясь в беспамятство, она заставила себя подняться. Это пар… Точно, он… Из‑за него ей так погано… Чертова сладковато‑мерзкая вонь болота!.. Достав скальпель, она поднесла его к лицу и резко вдохнула. Скальпель пах кровью и сталью – и от этого запаха ей стало чуть лучше. Надо сваливать. Убираться из этого тумана, ласковыми щупальцами пригибающего к земле…

Следующие шагов пятьдесят она ползла минут десять. Брела кое‑как, опираясь левой рукой о стену. В голове стоял ватный гул, ноги подламывались, тело казалось мягкой плюшевой игрушкой… Попадись навстречу карлы – взяли бы без лишнего шума. Добравшись до угла, остановилась передохнуть – и здесь ее скрутило. В брюхе рвануло горячей бомбой, покатилось по пищеводу вверх – и выплеснулось наружу. Сломавшись пополам, она сблевала мерзкий желтоватый комок, окатив и стену, и свои драные ботинки. Да что ж это такое… С минуту она, тупо уставившись в стену, часто‑часто дышала, пытаясь провентилировать легкие. Вроде бы помогло… Гул в башке поутих, желудок больше не бунтовал, ватность начала постепенно отпускать тело… Вот же дрянь, а? Что за мерзость течет в этой трубе, если после пары минут в облаке ее так скособочило? Лабиринт лежит под Норой, Нора под Центральным модулем Гексагона, Центральный модуль – под Заводом. Труба – оттуда, из его недр. Что ж там варят такое, отчего, хватанув парку, можно копыта откинуть?.. Двигаться дальше сил пока не было, и она решила самую малость передохнуть. По прикидкам – с момента подслушанного разговора прошло не больше двадцати минут. А карлан озвучил полтора часа до того, как Лиса выпнут в Лабиринт. Еще может успеть… Но если даже и не успеет – братик и сам с усам, махать руками умеет. Авось и справится… Из нее же сейчас боец никакой.

Узкая щель второстепенного коридора, перекрытая полотном едва колышущейся паутины, обнаружилась шагов через двадцать. Хотя в башке до сих пор еще позвякивало – она все же сообразила, что паутину лучше не трогать. Какая‑никакая – а маскировка. Присев в коленно‑локтевую, Васька осторожно проползла под ее пологом. Фонарь в коридоре давал немного света, и, оказавшись внутри, она сумела кое‑как осмотреться. Хозяйственная каморка, не иначе. Пара ржавых дырявых ведер, какие‑то шланги, швабра, тряпье и прочая дрянь… Дрянь дрянью – но швабра вполне сгодится! Разломав ручку пополам, она получила две довольно длинные дубинки – и вот теперь‑то почувствовала себя увереннее. Что ни говори, а сталюшка в руке – это не ее. Другое дело – палки! «Эскрима» вроде бы. Так батя Ефим называл то, чему обучал ее. Какие‑то там филлипинские боевые искусства – хотя что значит слово «филлипинские», она никогда и не спрашивала. Просто всасывала знания с жадностью губки – и долбила, долбила, долбила палками по манекену. Иному и пять раз объясни – не поможет; а ей вполне хватило того раза, когда ее чуть не оприходовал мерзопакостный Воробей с дружками. Именно тогда она поняла, что в этой гребаной норе крыске лучше отрастить зубки подлиннее…

Присев и привалившись к стене, Васька прикрыла глаза. Поспать бы – да нельзя. Заснешь – потеряешь контроль. И можешь проснуться уже с перышком в брюхе… Жрать тоже хотелось немилосердно. Заточить бы теперь хоть кусок сраного желеобразного антрекота из столовки, политого токсично‑розовым вкусозаменителем… Но еще сильнее хотелось пить. Так сильно, что хоть конденсат со стен лижи. Она подняла руку, ощупывая стену – хренушки. Сухо, пыльно… Ну да ничего. Передохнет, вылезет в коридор – а там и на воду наткнуться можно. Она уже проходила такие места – да сглупила, проигнорировала. Главное не нарваться на ту водичку, что из трубы хлещет…