Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 98 страниц)

– Серег. Серега‑а‑а…

Сотников вскинулся – Знайка, пододвинувшись поближе, тормошил его за плечо.

– Заснул что ли?

– Есть немного… – зевнув, потянулся он. В последнее время, как перешли на совсем уж урезанный паек, организм начинал впадать в ступор. Стоило только оказаться в покое. Тело словно понимало необходимость строжайшей экономии – и выключалось, оставляя в работе только какие‑то сторожевые системы. Сотникову, открывшему в себе это новое состояние, оно нравилось – порой он даже сравнивал себя с контрóллером. Боевая машина. Морф.

– Идем?.. – спросил Илья

– Да, встаем, – Серега встряхнул головой, сгоняя остатки тяжелой мутной дремоты… – Нечего рассиживаться. До вечера еще километра три одолеем – и нормально.

Тронулись – и опять упругой подушкой ударил ветер. И снова двинулся навстречу бетон, и снова поплыли мимо, появляясь из мрака впереди и исчезая во мраке сзади, кольца тюбинга.

– Слушай. Я тут подумал. А что будем делать, когда и этот фонарь сдохнет? – спустя пару минут спросил Знайка. – Ослепнем же…

– Не бзди, – бодро отозвался Серега. – ПСО и без света может. Тем более тут прямо и прямо. По стеночке, по стеночке… – он усмехнулся. – Да и скоро уже. Вчера двести девяностый прошли. Еще пару дней – и выйдем на нулевой. Жопой чую.

– Жопа – это аргумент, – проворчал Илья. – Но знаешь… стремно как‑то. Сколько мы?.. Четыре обвала уже прошли? И все не полные, все время полгалереи – но свободно. Прет нам – дьявольски. Согласен?..

Серега пожал плечами. Может, и прет. Что касается обвалов – так точно прет. Обвал – это тупик. И тогда все. Ни вперед ходу нет, ни назад. Отрезаны от всего мира. Ложись возле обвала и помирай.

– Если что – патроны есть… – помолчав, сказал он.

– Пистолет? – деловито поинтересовался Знайка.

– Пулемет, – Серега похлопал по ствольной коробке СКАРа. – Как дам длинной – даже сообразить не успеешь.

– Ну и ладно. Ну и хорошо, – успокоенно ответил Илья. Вздохнул… – Но лучше сначала нулевой увидеть. Хоть одним глазком! А потом и подохнуть можно.

Серега промолчал. Подохнуть так подохнуть. Подумаешь…

Мысли о смерти теперь редко приходили ему в голову. Не то что в первые дни. Тогда ведь разом все навалилось. И потеря обоймы, и Знайка – непонятно еще было, выкарабкается или нет. Первые дни Илья редко приходил в себя. Очнется ненадолго – и назад в беспамятство. Организм боролся, и Серега прикладывал все силы, чтоб вытянуть товарища. Сумел. Но пока тянул – чего только в башку не лезло. Теперь же… То ли притупилась вот эта острота ощущения обреченности, когда один на руках с полумертвым товарищем, а то ли привык уже к мысли, что впереди страшный нулевой и нет хода назад… А может, и дохлый от усталости организм настолько уже изнемог, сипел еле‑еле на пределе слышимости, что на себя стало уже действительно плевать… Но скорее всего – влиял Знайка. Илья был поразительно равнодушен к смерти. Дойти до нулевого и увидеть  – вот что было для него по‑настоящему важно. И подохнуть до этого знаменательного события – ни‑ни. Потом – ничо, потом уже можно. И ведь тогда, у завала, – именно потому и орал на него, сукин сын. Сам потом признался.

…До самого конца дойти – это нам обязательно надо, говорил Знайка. Было это совсем недавно, вчера – а может, и позавчера, или даже дня четыре назад – перед самым отбоем, когда он, ворочаясь и пыхтя, умащивался спиной к спине, для лучшего согревания. Умащивался – и разглагольствовал. Пусть даже и пусто там, на нулевом. Это знаешь, как в средние века первооткрыватели всё хотели до краешка Земли добраться. И узнать, наконец! И китов увидеть, и черепаху, и место, куда спускается небесная твердь… Вот так же и мы. Честно тебе скажу – тогда, у завала, очень уж испугался, что сломаешься ты. Может, и не застрелишься, конечно – но сломаешься. Совсем. До усрачки испугался. Видал я ваших, кто обойму потерял… Тяжело, конечно, кто спорит. Неподъемно! А я… я же не дойду один! Вот и злил тебя. У меня инстинктивно вышло. Я ж тебя знаю как облупленного. Для тебя злость – лучший мотиватор. И ведь получилось, а? Расшевелил я тебя, согласись? Ах ты конь ты педальный, ласково сказал Серега. Это, значит, ты не того обосрался, что я щас пулю себе в лобешник пущу – хотя у меня и в мыслях не было – а обосрался ты потому, что я пущу – и ты один останешься и не сможешь до самого конца добраться. То есть, значит, не за меня ты волновался – а за себя. Свинья ты научная, вот ты кто. Ни боже мой, отозвался Илюха. Если и свинья – только под дубом. Вот с этой свиньей я согласен. Которая в поисках рыщет, уточнил Серега. Именно, ответил Илья. Ведь только тогда мы и превращаемся из свиньи в человека, когда не бесцельно жрем и кишку напрягаем – но тогда, когда познаем окружающее. В этом наша цель. Ну, цели‑то разные у человека бывают, отозвался Сотников. И не только эта цель отличает человека от свиньи. Не спорю, согласился Знайка. Разные. Но должна она быть обязательно. Без цели человек – так себе. Он презрительно сплюнул. Без цели человек не живет – существует. Влачит, так сказать, жалкое существование. Главное, чтоб была она, эта цель. Понимаешь? Это первое. А второе – должна это быть не такая цель, чтоб пожрать повкуснее или под себя побольше нагрести. Не‑е‑ет. Это цели мелкие, подленькие. Цель должна быть такая, чтоб мир после тебя лучше стал. И потом, в конце жизни, тот, у кого была она, эта цель, кто посвятил себя ей – путь даже и не во всем достиг!.. но шел шаг за шагом!.. – тот, оглядываясь назад, чувствовать будет, что жизнь достойно прошла. Полно. А тот же, кто просто жил – проживал, проматывал – тот пустоту в душе будет чувствовать. Бессмысленность. Нищее это существо, жалкое, можно сказать – человек без цели, или с целью мелкой, поганенькой. А ведь это страшно – под старость вдруг понять, что ты ничего полезного в мир не принес. Впустую жил, впустую прожил. Даже программу‑минимум не выполнил: и дерева не посадил, и дома не построил, и ребенка не родил. Страшно, понимаешь? Оглядываясь назад – видеть, что ничегошеньки ты не сделал. Просрал то, что было тебе отпущено…

– Вода! Вода, Серега! Вода! – завопило в наушнике. Сотников встрепенулся, выныривая из омута мыслей – впереди, в луче бледного света, между ребрами тюбинга серебрилась небольшая лужица.

Потом они сидели в соседней нише – и пили чай. Горячий. С сахаром. В плитке еще оставался какой‑то минимальный процент заряда – и они решили, что именно сейчас и стоит его потратить. Норма воды последние четыре дня – двести грамм на день. Организм, конечно, с этим был категорически не согласен и теперь восполнял объемы. Выпить горячего, согреться! И они пили. И отдувались, утирая выступающий на лбу горячий пот. И переглядывались. И перемигивались весело – теперь‑то дорога шустрее пойдет!.. И смерть, которая все эти дни кружила рядом – то приближаясь и недобро глядя провалами глазниц, а то снова отдаляясь, но не уходя совсем – снова проклинала их, бессильно выглядывая из черных углов, звеня косой о бетон и громыхая старыми костями. Опять обманули безносую. А выкуси‑ка. Не на тех напала.

Они набрались до самых бровей – по крайней мере Серега чувствовал, что у него плещется уже где‑то под кадыком, и стоит чуть надавить на живот, как полезет наружу – и снова зашагали дальше. Кипяток дал телу тепло, остатки сахара дали силы – и двигаться стало гораздо легче. И уже не отставал Знайка, и даже ветер, который раньше воспринимался как холодный, пронизывающий до самых костей, теперь казался просто прохладным сквознячком.

– Скоро начнется самое интересное, – энергично работая костылем, говорил Илья. – Скоро, Серег. Я как подумаю – у меня поджилочки трясутся. Скоро мы все увидим…

– Думаешь, можно там жить?

– Я не верю Программатору. Да и странно, если б иначе… Воздух там есть. Ветер же. А если воздух – значит можно. Наврал нам старый хрен. Я вообще думаю, что все, о чем он говорил – Территория, Ди‑Эм‑Ай, объект «Москва» – все там. На поверхности.

– И Орден.

– И Орден, – поддакнул Илья. – Всё никак Центуриона забыть не можешь?

Забудешь тут. Шибануло тогда – как рельсой по голове. Серега ни на секунду не допускал, что Марк может оказаться предателем – слишком уж силен был его авторитет и слишком много сделал он для Дома. Но тогда вытанцовывалось нечто совершенно мерзкое… Дом считал, что кадавры – это человеческие организмы, выведенные машинами искусственно. Закон охоты требовал снятия отпечатков с каждого уничтоженного организма – и это требование исполнялось. По возможности, конечно. До сей поры отпечатки не бились с базами, и люди были спокойны. Но преисподняя подсунула очередную чертовщину. Неужели кадавром можно сделать любого? Как бы ни был предан ты своему делу и своей Родине, какие бы идеалы ни воспринял – неужели существовали технологии, которые запросто могли всё перечеркнуть? Стереть из памяти? Неужели этот Орден и этот Монарх, о котором шептали кадавры, так сильны? Вскрыли череп, почистили мозги, зашили – и все, совсем другой человек. Но тогда и Сова?.. Тогда и – отец?!.. И это уже было выше его сил.

Но Центурион дал не только эти страшные догадки. Он дал и разгадку. Пусть и совсем другого толка. Теперь – после Центуриона, после того, что выцарапал он из Ильи, после конгломерата информации, которую мелкий влил в него на одном из привалов – он совсем по‑другому видел последний бой обоймы. Та скорость, с которой работали бойцы десятой моунтанской – это была скорость ПСО. Скорость «Букета». Очередной финт в исполнении преисподней – в последнем бою паутина свела их со своими. С бойцами ПСО, переломанными в кадавров.

…Состав газа, выбрасываемого во время прорывов, – это смесь всякой дряни, рассказывал Знайка. Сероводород, свинец, различные бактерии, о которых мы не имеем никакого представления. Все это образуется где‑то внизу – и время от времени проникает на наши горизонты. Какая‑то часть этой дряни безопасна, а какая‑то – очень опасна для человека… Именно отсюда все те болезни, которым подвержены люди. Но куда интереснее вещество, которое обеспечивает доставку отравы в организм. Агент‑альфа. Мы сумели выделить его очень давно – и все эти годы продолжаем изучать. И… это просто поразительно. Самое главное – и основное – свойство агента: абсолютная проникающая способность. Удивительно здесь то, насколько быстро он встраивается в хромосомный набор – иммунные системы пропускают его без задержек. Раз – и все. Никакого отторжения. Никаких побочек. Сам по себе он нейтрален – но в сочетании со всей той дрянью, что содержится в прорывах – чистейший яд. Он протаскивает эту дрянь в организм – и вбивает в геном. Но если выделить его и прицепить нужные вещества… – Илья выделил интонацией, – можно получить очень любопытные результаты.

Здесь начинается уже чистая генетика. Я попробую, конечно, объяснить – но довольно грубо и приближенно… Допустим, ты хочешь что‑то поменять в человеке. Исправить ошибку, улучшить, вылечить его, наконец. Чтобы перепрограммировать геном, нужно влезть в клетку. Раньше для этих целей использовали вирус – ты упаковываешь мутацию как в чемодан, заносишь вирус в тело, и он начинает проникновение. Но на пути встает иммунная система, которая обладает приличным арсеналом противодействия. Это и фагоциты, которые жрут бактерии и вирусы, и система комплемента, которая делает в них дыры, и так называемые «натуральные киллеры», лимфоциты, которые умеют впрыскивать в бактерии разрушающие химические вещества… В общем – достаточно. Но все это не работает для Альфа‑агента. Для защитных систем он абсолютная невидимка. Он проскальзывает мимо, входит в клетку и встраивается в геном. Мгновенно и без эксцессов. Правда, тут важна еще геномная карта. Мало проникнуть через оболочку клетки – важно знать пункт назначения. Если доставить пусть даже и полезное вещество, но не туда – все равно что в чай вместо сахара соли с перцем сыпануть. Вроде и нужные специи – но не к месту. А от этого и результат на противоположный сменяется. Так же и в геноме. Можно и мутацию спровоцировать, и вообще кучу всяких болячек. И вот с доставкой, к сожалению, у нас имеются немалые проблемы. Кое‑что мы знаем – и этого достаточно для некоторых целей… но мало, очень мало! Человечество так и не успело расшифровать геном. Успехи были, еще в две тысячи десятом году ученые объявили, что получена черновая расшифровка. Однако знать буквы чужого языка – не означает познать его весь. Чтоб уметь писать – нужно знать, как складывать буквы, как образовывать слова и предложения. Если ты умеешь писать – напишешь интересный текст. Если же нет… Так что с «Букетом», спросил Серега, который слушал во все уши. Не отвлекайся. Ближе к нашим баранам. Знайка кивнул. А с баранами так. Я тебе сейчас скажу – но до возвращения в Дом ты забудешь. Это – абсолютно секретно. Договор? Договор, кивнул Серега. Давай, бухти. Илья шмыгнул носом. Помнишь те якобы витамины, что ставили вам в Академии? Весь первый год перед отбоем в жопу кололи. Так вот это и есть «Букет». То самое вещество, препарат, документацию по которому и пробы забрал с Новой земли Иван Дюмин. Мы сумели наладить производство. М‑БИО плюс Агент‑альфа – равно «Букет». Но беда в том, что необходимые для М‑БИО компоненты содержатся только в медицинских комплексах платформ. Нигде больше. Поэтому «Букет» невероятно ценен и его не так много, как хотелось бы. И получают сыворотку только те, кто прошел Дальние Казармы. Лучшие. Он замолчал и вопросительно уставился на товарища. Но ведь нам прекратили его колоть, помолчав немного, сказал Серега. Или отката уже не будет?.. Илья кивнул. Прекратили. Но хромосомы уже перестроены. Достаточно годового курса – и изменения закрепляются, навсегда остаются с тобой. Так это что же получается, разочарованно протянул Серега. Это что же… не я сам всего добился? «Букет»? Но я же пахал, как проклятый! Я же… Мы же… Да мы все, кто через Казармы прошел – мы черт знает что выдержали! Нас же воспитывали, что это все – наше! Наши старания! Наша работа! Кровавый пот, мозоли – все наше! А тут оказывается – «Букет» какой‑то?!.. Знайка ржанул. Я прямо предчувствовал твое возмущение. Успокойся. Кровавый пот – он только твой и ничей больше. Вся та пахота, которая тебе досталась. ЭМ‑БИО всего лишь повышает твои возможности, позволяет телу прыгнуть чуть выше заложенного изначально предела. Твой личный максимум – плюс пятнадцать‑двадцать процентов. Препарат немного меняет две хромосомы, повышает содержание митохондриального белка, что дает резкий скачок клеточной активности, мышечной эффективности, оксигенации [101], увеличивает скорость нейровосстановления, скорость прохождения импульса до мозга и обработки информации, выдачи и прохождения до объекта исполнения – пальца, который нажимает на спуск. Что в итоге?.. Скорость. Когда мы штурмовали логово – я даже уследить за вами не успевал. За теми из вас, кто прошел Дальние Казармы и получил полный курс препарата. Я еще только успевал сообразить, что вижу аборигена – а он уже был мертв. То же самое и тогда, когда ты с четырехсотым махался. Да и вообще всегда, на любой охоте, когда с машинами схлестнемся. Выпадаете вы за восприятие. Понимаешь? Обычный человек – не успевает. Он только лишь успевает осознать, импульс только лишь приходит в мозг… а вы, кому кололи «Букет» – уже и реагируете. Серега поскреб макушку. Но я как‑то сам не чувствую, что двигаюсь быстрее…. И никогда не замечал. Ну то есть как… Да, я видел, что реагирую быстрее дикарей… но я думал что это все благодаря подготовке! Нас же как выдрючили, а?.. Все само идет, автоматом! Илья фыркнул. А с машинами ты как работаешь? Быстрее? Быстрее, пожалуй, задумался Серега. Этот вопрос словно отворил какую‑то дверку и в голову вдруг хлынули картинки: поднимающийся ствол механизма и чувство, что он не успевает и уже вот‑вот пройдет выстрел… Но только с шахтными. Те же бармалеи – уже на равных. Почти. Разве что самую малость опережаю… Знайка кивнул. А я даже за шахтными часто не успеваю. И гражданские тоже. И даже в ПБО немногие. Никто из нас не успевает за механизмом, контрóллер всегда быстрее. Вот тебе те самые пятнадцать‑двадцать процентов «Букета». Все остальное решает подготовка. И мозг…

– Ты ничего не чувствуешь? – спросил вдруг Илья.

Серега встрепенулся, осматриваясь и пытаясь понять, что имеет в виду мелкий – но вокруг по‑прежнему стоял холодный мрак.

– Нет. А что?

– Похолодало, – медленно проговорил Знайка. Он стоял, замерев посреди галереи и прислушивался к своим ощущениям. – И явственно похолодало… У тебя термометр на рюкзаке. Глянь.

Серега, скинув рюкзак, нашарил кругляшок термометра, подставляя его под луч света… стрелка показывала ноль.

– Ноль градусов, Знай. До нуля упало, – сказал он, чувствуя, как ворохнулось в груди. – В первый раз вижу…

– Скоро уже, – кивнул научник. – Может, уже и завтра… Слушай, я тут подумал… а не спрятать ли Путеводитель? Планшетник я зашифровал – но бумага‑то расскажет…

– Надо, – кивнул Серега. – Упустили мы этот момент. Куда?

– Да хоть вон, – Знайка кивнул на щель между кольцами тюбинга и кучу выпершей наружу земли. – Пихнем в пакет да прикопаем. И ничего ему не будет.

Путеводитель, и без того уже запаянный в один слой пленки, засунули еще и в пакет – и, соорудив схрон, ямку по локоть глубиной, спрятали. Ориентир – лопнувшая труба воздуховода. Прикинув, сложили сюда же и планшетники. Как показала жизнь, есть программаторы и посильнее Знайки. Хотя мелкий и буркнул что‑то вроде «это еще доказать надо» – Серега был неумолим. Не в игрушки играем.

– Привал? Или нет? – спросил он. – Три часа назад отдыхали. Может, еще по чайковскому? У тебя зуб на зуб не попадает…

Знайка замотал головой.

– Давай еще пройдем. Я в норме, километра полтора отмахаю…

– Ну как знаешь…

…Все остальное решает подготовка, повторил Илья. И мозг. Именно подготовка основа всего. И вас, армейцев, и нас, научников. Причем – на всех этапах, начиная с самого детства. И детский сад. И школа. И Академия. И даже дома. Родиковым разработан был целый комплекс мер, я бы сказал – целая система воспитания подрастающего поколения. Допуск у меня есть, я все ж ведущий научный сотрудник. Смотрел и программу, читал и материалы. Там сто‑о‑олько всего… Илья покачал головой. Я поначалу удивлялся, как один человек смог разработать такую глыбищу?.. Теперь‑то знаем, что это целый институт работал. Но тогда… А мне вот батя сказки рассказывал, сказал Серега. Это что же, сказочки – тоже система воспитания? Как на мозги влияют какие‑то сказки?.. Илья усмехнулся. Да, брат. Влияют. И еще как. И особенно на детский. Любая устная или письменная информация, получаемая мозгом, заставляет нас включать воображение. В отличие от готовой картинки, дающей мозгам рафинированную пищу, которую нет нужды перерабатывать. Ее уже переработали и подготовили за тебя. Глотай. Но мозг – не работает, когда ты просто глотаешь. Не учится. Дальше – больше. Когда мозг учится – он прокладывает новые пути для мысленных электрических импульсов. При этом электрический сигнал должен перепрыгнуть через щель синапса для образования новых связей между нервными клетками. Эту дорогу труднее всего пройти в первый раз. Но по мере обучения, когда сигнал преодолевает синапс снова и снова, раз за разом, связи становятся все шире и прочнее. Натаптывается сначала тропка, потом – колея, а потом и широкая дорога строится. Растет и число синапсов, растет число связей между нейронами. Образуются новые нейронные микросети, в которые и встраиваются новые знания. И вот только тогда можно считать, что человек, наконец, чему‑то научился. Эта способность мозга называется нейропластичностью. Именно число микросетей в мозгу, а не его объем или масса, имеют определяющее значение для того, что мы называем интеллект. И именно в раннем детстве, когда происходит самый интенсивный период обучения, для ребенка крайне важна богатая и разнообразно развивающая среда. Вот почему уже с начальных классов школы и Академии нас загружают по самую макушку. В итоге, конечно, не все справляются. Но кто смог – упорством ли, работой или талантом – тому прямая дорога на верх общественной пирамиды. Научники. ПСО. Руководство. Все справедливо – в итоге успеха добивается тот, кто прикладывает больше усилий. Это батины слова, кивнул Серега. Успеха добиваются те, кто бьет и бьет в одну точку. И в этом очень большая доля правды, кивнул Илья…

… – если обитаема – то и мы сможем в обратку вернуться…

– А?.. – вскинулся Сотников. Знайка, оказывается, уже какое‑то время говорил о своем – но Серега, погруженный в собственные мысли, пропустил все мимо. Снова мозги отключились. – Ты о чем?

– Я говорю: если на поверхности двигаться можно – мы вполне можем попробовать по верху до шахты пройти, – терпеливо повторил мелкий. – Вода у нас теперь есть. И если надо – можно будет вернуться и набрать. Остается самое малое – жрачкой запастись. А мог бы ты, например, кадавра съесть?..

Серега от неожиданности аж поперхнулся.

– Чего‑о‑о?..

– Ну кадавра. Кадавра смог бы съесть? – как ни в чем не бывало переспросил Илья.

– Это же человечина, Илюх… – помолчав немного, ответил Серега. – Ты вообще соображаешь?..

– Вот и я вряд ли… – вздохнул мелкий. – Я это к тому, что в обратку нам мно‑о‑ого провианта потребуется. Столько рационов мы не найдем. Мясо нужно. Ящеров уже сколько горизонтов не видно… Из мяса – только кадавры.

– По месту оглядимся, – проворчал Серега. – Там и решать будем. Может и не понадобится вовсе…

– Это почему это?

– Да шлепнут нас на выходе – и всего делов.

– Ни боже мой, – энергично помотал головой Знайка. – Даже не думай. Дойдем. Потому что – это наша цель. И предназначение.

…Так вот что касается целей, рассуждал Знайка. Было это уже то ли на четвертый, а то ли на пятый день, когда они бросили самоделку – и он приноровился уже к своему костылю и оптимистично глядел в будущее. И мысли соответствующие в голове крутились. Это я уже не помню, где читал. То ли у философа какого, то ли еще где… Вот идешь ты к своей цели. Терпишь трудности и лишения. Испытаниям подвергаешься. И сначала жизнь тебе вроде препятствия чинит – то одно подкинет, то другое, иногда даже и совсем кажется дело швах… Но с какого‑то момента вдруг замечает человек, что уже не только он сам усилия прилагает, а что‑то словно извне подпихивает его, помогает идти. И как будто даже тащит, несмотря на все препятствия! Трудности, испытания – это да, все это в полной мере присутствует… Но время от времени и легчает вроде, всякие там случаи случаются – то подсказка подоспеет, то помощь, то проход впереди забрезжит, а то глоток воды, когда совсем невмоготу… Ведь взять к примеру Джунгли. Сколько мы прошли, а? Да страшно же представить – триста пятьдесят горизонтов! И вроде давно сдохнуть должны… Так нет. Что‑то возимся еще, что‑то копошимся… Всем нас преисподняя испытала. Боевое мастерство? Показали. Да какое! Да сколько раз!.. Стойкость и мужество? Проявили. Товарищество? Тоже да. Похоть? Победили! Помнишь девок‑то?.. И даже соблазн одолели – это я про золото говорю. И всё ещё идем. И знаешь… словно тянет нас что‑то. Я прям чую. Потому и говорю – если есть у человека цель, то обязательно он до нее дотянется. И мы дотянемся. Серега поморщился. Развел ты тут философию, братан… Как‑то все очень уж просто у тебя выходит. Получается по‑твоему, что главное – идти. А там уж кривая обязательно вывезет. Ты скажи это пацанам, которые легли. Про Бука я даже и говорить не буду, он, понятно, не с тем настроем шагал… Но остальные?.. Их почему не дотащило? Ну не до такого, конечно, согласился Знайка. Не все доходят… Тут очень тонко всё. Эфемерно. Если не дошел человек – может, и не больно хотелось. Или просто не смог. А если твердо взялся, если выбор себе простой определил: умри – но сделай… тогда точно дойдешь. И ты знаешь… Знайка помолчал, осторожно поглядывая на друга, будто опасаясь касаться темы – но все ж решился… время уже прошло – и я как‑то переосмыслил. Не злюсь я на Бука. Ушла злость. А знаешь что осталось? Даже не презрение – равнодушие. Ведь и впрямь не наш оказался. Может, он и вышел с нужным настроем – да по дороге растерял. И можно ли человека винить за то, что не справился? Можно ли винить за то, что не смог себя перебороть? Ведь он именно после дикого племени сломался. Но тихо ушел, вреда обойме не причинил. И запасов наших они не взяли. Хотя и могли. И даже извинился в записке! А в итоге – не может ли так повернуться, что именно Букаш в этом своем уходе и окажется прав? Может, в этом его предназначение? Серега поморщился. За уши притягиваешь. Предназначение еще какое‑то выдумал… Я, знаешь, тоже оптимист. Но если вылезет сейчас навстречу пяток кадавров, да возьмут нас в оборот – хрена мы отмахаемся. Без УПЗО и прицелов. И с фонарями, которые на ладан дышат. Нет, я согласен, конечно, если твоя теория и здесь себя положительно покажет. Скажем, если мы вдруг откуда ни возьмись битого дуболома найдем с половинным топливником и зарядить электронику сумеем. Тогда – да. Тогда уже и с кадаврами можно смахнуться. Тогда я и в предназначение поверю. Но не раньше. Знайка хмыкнул. Эх ты. Не романтик ты ни разу. Серега сардонически угукнул. Ага. Я что‑то поубавил за этот переход романтизьму. В жопу такую романтику, когда пацанов хоронишь. И в божественное провидение я не верю. Все только в твоих руках и ни в чьих больше…

– …Я всё, – сказал вдруг Знайка. Остановившись посреди галереи, он устало оперся о костыль. – Выдохся на сегодня. Давай, наверно, привал. Не могу больше…

– Так мы с последнего отдыха еще два километра прошли. Больше чем ты хотел, – подбодрил Серега, стоя в холодной тьме посреди галереи и чувствуя, как его обтекает упругое покрывало ветра. – Нормально идем! Я с Инициации‑то еле выползал. А щас мы шпарим как на экспрессе…

Знайка, принимая поддержку, стащил шлем и кисло улыбнулся.

– Ничего. Скоро уже. Скоро.

Встали тут же, между ребрами. Больше и негде. Сидя бок о бок, тесно прижавшись друг к другу для тепла, они ковыряли задубевшую на морозе консерву. Остатки. В рюкзаке лежал последний рацион. Три дня, максимум.

– А помнишь, как по тридцать третьему шли… – откалывая ножом мелкие кусочки мяса, сказал Илья. – Крысы, змеи… изобилие! Сейчас бы сюда хоть самую маленькую крыску…

– Или змею… – вздохнул Серега. – Я тут насчет кадавра подумал… Я бы сейчас, наверно, и кадавра сожрал.

– Уже скоро, – глядя во мрак транзитной, в сотый уже раз повторил Илья. – Скоро все узнаем… И все‑таки дошли мы. А, Серег? Дошли. И что теперь скажешь? Не герои мы разве?..

Серега поморщился – опять он за свое.

…Первая экспедиция – герои, тщательно пережевывая галету, разглагольствовал Илья. Было это… да черт его знает, когда. На днях. От первого до последнего. Прям по ранжиру построй, ткни в первого попавшегося – герой. Конечно, мы не можем знать их пути – но герои они уже хотя бы потому что первыми были. Уйти в неизвестность – это, знаешь ли… Вторая экспедиция – еще больше герои. Вспомни обвал. Ведь они специально галерею обвалили – и знали, что кому‑то придется под ним остаться. И с Конструктором бились – и сумели‑таки в ангаре запереть! И шли, шли вперед, не сдавались. И они – тоже герои, не меньше, чем Первая. Не вернулась ведь Первая. Значит – уже понимала Вторая, что опасность на пути. Знали – но шли. Ну а Третья – он развел руками, уронил с галетины кусочек повидла и принялся подбирать пальцем темно‑красную каплю с бетона и запихивать в рот – а Третья – вот они мы, на нулевом. Значит мы и подавно герои. И Ставр, и Маньяк, и Злодей – все! Не все, мрачно сказал Серега. Тот, кто хотел, чтоб его с оркестром встретили – первым и обосрался. И среди Первой и Второй – ты не знаешь, как там было. Может, и там нашелся свой… Знайка покладисто кивнул. Хорошо. Не все. Есть те, кто не сдюжил. Так и не всем дано! Но про Бука я говорил уже – что если он дойдет‑таки и донесет информацию? А мы – хоть и старались, хоть и добрались до нулевого – сгинем без вести. Как тогда? Ведь тогда он героем окажется, не мы. Серега молчал. Не было и у него больше злости. Но и хорошего не прибыло – только легкое презрение да равнодушие, приправленное ноткой жалости. Ты в герои, что ли, метишь, презрительно усмехнулся он. Ты же мне последние три дня все уши прожужжал. Чем ближе к выходу – тем от тебя все больше о героизме… Знайка пожал плечами. А чо нет‑то? Вот честно, как перед самим собой – разве не имеем мы права так называться? Все те люди, исследователи и покорители – разве нельзя о них сказать, что они герои? Арктика, Амазония, новые берега и материки… Они же все шли в неизвестность и не сдавались. А мы чем хуже?.. Тоже мне, исследователь Арктики нашелся, проворчал Серега. Рауль Амундсен. Иван Папанин. Знайка‑научник… Я что‑то в герои не очень рвусь. Мне бы добраться до нулевого, глянуть один глазком – и назад в Дом. И я, наверно, как вернусь – год за Периметр не выйду. В жопу! Я свое отработал. Джунглей хлебнул – выше крыши. И пацанов схоронил. Теперь прямая дорога в Наставники. Поставят на обойму, буду понемногу ребят воспитывать, опыт передавать. Этого добра у меня завались. Илья улыбнулся. Эх ты. Я тебе совершенно точно могу сказать – никто из перечисленных тобой в герои не рвался. Вспомни Наставника Ивлева. Вспомни капитана Павлова. Вспомни Семихвостова, который на твоих же глазах себя вместе с ДОТом подорвал. Никто из них и не рвался в герои. Они просто были героями. Вот так просто, да. Натура такая была. Вот не могли они по‑другому. Каждый из них. Да ты и сам это понимаешь, только споришь со мной непонятно зачем. Да понимаю я, сердито отмахнулся Серега. Просто у тебя это… ну… как‑то слишком уж торжественно выходит. Прямо эпик какой‑то. Заладил одно – герои, герои… А это не только я, обиделся Знайка. Ты сам же и говорил. Тогда еще, Гришке. Помнишь? И чего теперь хвостом закрутил? Ну, говорил, говорил, буркнул Серега. И я не то что бы так не считаю… просто стремно мне самого себя героем объявлять. Он сплюнул презрительно. Мы всего лишь работу свою делаем! Надо кадавра убить? Убьем. Надо пятисотого приволочь? Приволокем. Надо на Периметре выстоять или сдохнуть? Выстоим или сдохнем. И все это без лишних там церемоний, без бравурности, эпичности и прочих понтов. Илья ржанул. Ну да. Обычное дело. И никто не геройствует. Спокойно жгем танки. Серега ухмыльнулся – смотрен‑пересмотрен фильм, на цитаты растащен. Но ведь и они в окопе под танками без бравурности сидели, сказал Илья. Эпичность – она как‑то сама собой получается. Вроде и работу свою делал – а хоба! – в герои проскользнул. Специально не лез, само вышло. А потом тебя и в Оперативном журнале запечатлят, и в Зале Славы повесят… Героические пацаны в момент своего геройства и не думали даже, что они герои. Но ведь это не умаляет, согласен? Даже наоборот. Вот взять тебя. Нас в Доме ждут, и только от нас зависит, будет Дом жить или нет. Потому и тащил ты нас через эти проклятые горизонты. Потому что приказ! Потому что умри – но сделай. Да ну тебя в жопу, обозлился Серега. Опять у тебя как ни поверни – все на одну сторону выходит. Работа у нас такая, понял? И отвали уже, дай чай допить…