Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 98 страниц)

– Немного не так, – отвечает Комбриг, когда я задаю этот вопрос. – Оперативники внедрены очень давно. Это да. Но восстание заранее никто специально не готовил. Комитет имеет своих кротов на многих объектах и во многих структурах – правда, к сожалению, на совсем уж высокие должности пролезть не удается… Такова уж специфика нынешнего мира поверхности. И теперь, когда они понадобились, их расконсервировали, провели проверку и признали годными к дальнейшей работе.

Эти слова поражают меня. Жить под чужой личиной десятки лет… Как по мне – это что‑то необъяснимое. Добровольно уйти в Гексагон, в эту проклятую бетонную берлогу, лишить себя света и всех земных радостей? Да ну нахер… Здесь Комбриг явно гонит! Какой нормальный человек согласится?!

– Это, сынок, называется самопожертвование, – отвечает Комбриг. Он продолжает топать вперед – но поворачивает фонарь, и я буквально чувствую его изучающий взгляд. – Случаи, когда человек отдает свою жизнь за идею, за свои убеждения и принципы – нередки. Я понимаю, что для тебя, жителя Гексагона, это может показаться абсолютно невозможным… но люди нередко шли на костер за свои принципы и за свою Родину. Я сейчас не буду приводить примеры – хотя знаю их немало – они почти ничего не дадут тебе, ведь ты совсем не знаешь истории. Великая Отечественная или Третья мировая для тебя пустой звук – а ведь именно в военное время работа разведки наиболее важна. Впрочем, часто и в мирное тоже… Просто поверь. Есть люди определенного склада, которые готовы пожертвовать своей жизнью для победы. В том числе и таким вот способом. История может поведать десятки примеров, когда кроты жили не своей жизнью десятки лет. Ким Филби, один из руководителей британской разведки, коммунист, агент советской разведки с 1933 года. Тридцать лет нелегальной жизни! Только за время Великой Отечественной войны передал в Москву девятьсот четырнадцать секретных документов! Он был очень успешен и после окончания своей карьеры вернулся в Россию – тогда еще она называлась СССР – и умер от старости в своей постели. Или Николай Квасников, которого называли «атомным разведчиком»… И таких немало. Человек способен привыкнуть ко многому; со временем оперативник все больше вживается в свою роль – и она перестает быть для него ролью, а становится его жизнью. Это защитный механизм, который не дает поехать мозгами от постоянного напряжения – ведь оперативник все время находится на острие. Он контактирует с завербованным контингентом, собирает информацию, отправляет ее своими каналами по назначению… любая ошибка – это провал и, с большой вероятностью, смерть. И ему никто не сможет помочь, потому что он один в логове врага. И Док, и Армен внедрены очень давно – и не куда‑нибудь, а в администрацию. Отчеты от них шли регулярно, и мы в общих чертах знали, что здесь происходит. И теперь пришел тот самый момент, когда нужно вскрыть Гексагон. Как поганый гнойный фурункул. И можешь не сомневаться – мы это сделаем.

В Медчасть я возвращаюсь уже после отбоя. Кубрики спят, и мне не составляет труда остаться незамеченным. Я запираю Смотровую и ключ пока оставляю его у себя – Дока нет на месте, дверь в его апартаменты заперта и на осторожный стук никто не отвечает. Дежурного, который спит мордой на столе, я тоже не бужу – незачем кому‑то еще знать, что заключенный Лис шарится по Медчасти. Я укладываюсь в свой кубрик, перед сном самую малость мечтаю о том, как все поменяется после восстания – и закрываю глаза. С завтрашнего дня по указанию Комбрига начинается вербовка…

Впрочем, долго спать мне не дают.

– Подъем, тело!

Я подскакиваю спросонья – и чувствую жесткий удар в бочину, от которого кубарем улетаю на пол.

– Встать, утырок!

Сидя на полу, я поднимаю глаза – это капо. Пятеро – и среди них даже мой непосредственный начальник, капо‑два. Понятно, сучары. Кажется, меня списали – и теперь самое время свести счеты…

– Я сказал – встать!

Я поднимаюсь. Я не гордый – да и выбирать не приходится. Я не знаю ранг Дока в администрации и не могу понять, почему капо ведут себя здесь как на собственной делянке. Одно могу сказать точно – сейчас меня будут убивать...

– Кто вальнул капо в Лабиринте? – спрашивает капо‑два и садится на стул, принесенный ему кем‑то из младших. – Ну? Че молчим, ублюдок? Разлегся тут, пидор, на мяконьком, в ус не дует… Думаешь, про тебя забыли? Да хер те в гланды!

С этим вопросом мне сразу становится ясна причина дружеского визита. Парнишки вроде бы не самые развитые – но заключению Дока не поверили. И решили прояснить вопрос самостоятельно…

– Я.

Н‑н‑на! Я сгибаюсь пополам и падаю на колени, чувствуя в подвздошье тугой горячий узел и удар боли, стрельнувший куда‑то в пах и к горлу.

– Блюет, сучонок, – деловито докладывают наверху.

– Встать!

– Я лучше тут посижу… – хриплю я.

Н‑н‑на! В этот раз прилетает в голову. Кажется, ногой – это наверняка рант у ботинок такой твердый… Гребаные упыри… Как же больн‑о‑о…

– Хватит, – говорит капо‑два. – Ему еще говорить. Как он скажет, если ты ему челюсть сломаешь, дебил?

– Встать! – снова рявкает голос. Кажется, это младший капо седьмого. Я запомню тебя, урод…

С трудом, цепляясь за кровать, я встаю. Потому что надо встать. Буду лежать – сломают что‑то серьезное, и тогда мне уже не участвовать в нашем деле.

– Дайте ему воды.

Кто‑то сует мне флягу с водой. Я опускаюсь на кровать и осторожно прикладываюсь к горлышку. Губы болят, ломит и пухнет челюсть, требуха отбита и тянет блевать. Где же сучий Док?.. Ведь так и убить могут, пидоры!..

– Лис, тебе все равно не жить, – глядя на меня, говорит капо‑два. – Ты думаешь, что‑то значишь для своего отряда? Может, ты думаешь, что крысы начнут бунтовать из‑за тебя? Нет. Всем похер. А мы быстро найдем тебе замену. Не сейчас – так завтра или послезавтра ты сдохнешь. И знаешь, почему?

Я собираюсь с силами, проталкиваю ком в горле и хриплю:

– Я убил вашего…

– Ты не убил нашего, – сплевывает капо‑два. – Ты, конечно, типа крутой сукин сын – но мы тебе не верим. Ты сдохнешь, потому что все считают , что ты убил нашего… – это слово он выделяет интонацией. – Ты, сука, прямо знамя и флаг, на которые нужно равняться. Сам Лис, свернувший шею капо… А еще ты сдохнешь потому, что мы с Главглавом заебались объяснять Смотрящему – как и почему умерли капо‑пять и главный докер. Мы, конечно, отбрехались кое‑как – но пришлось поднапрячься и даже наказать кое‑кого из своих. И за это, урод, ты нам тоже ответишь. Итак… У меня тот же вопрос: кто убил капо‑пять?

– Я.

Мелкий капо замахивается – но капо‑два тормозит его и снова поворачивается ко мне.

– Лис, мы же не идиоты. Рана на затылке у карлы – колотая. И глубокая. Как будто воткнули с размаху что‑то очень острое и большое. Когда тебя запускали – ты был голяком, без ничего. Это раз, – черножопая тварюга начинает загибать пальцы. – Дальше. У второго карлана лицевая кость вбита внутрь и искрошена. Ты там кувалду, что ли, нашел? Нет. Это два. И три – это капо‑пять, у которого сломана шея. Ты не обладаешь такой массой, чтоб завалить и сломать шею человеку, сильно крупнее тебя. Отсюда следует прежний вопрос: кто убил капо‑пять?

– Я.

– Пидор… – капо‑два явно теряет терпение и начинает немножечко шипеть и брызгать слюной. – Слушай сюда!.. – он говорит, все больше и больше заводясь и поднимая голос. – Мы пока не будем тебя убивать – рановато. Сначала тебе придется немного помучаться… Твою Ваську будут драть самые грязные ублюдки Гексагона! Самые зачуханые и конченые поднарные! Насквозь пропитанные болячками – такими, знаешь, от которых нос в череп проваливается! Ты пока лежишь – можешь поинтересоваться у Дока, сколько таких в Гексагоне! И твоя ненаглядная сестрица даже пискнуть не сможет! И знаешь, почему? Потому что рот у нее тоже будет занят! И вот только тогда, когда ты насладишься зрелищем – только тогда ты и начнешь умирать! И не думай, что твоя смерть будет быстрая и милосердная! Возможно, мы законопатим тебя в крепкий ящик, предварительно переломав руки и ноги, и оставим снаружи только твою тупую башку! Мы будем кормить тебя – но ящик будет закрыт, и ты будешь ходить под себя прямо в этот ящик! Ты будешь сидеть в нем и гнить в собственном говне, урод! Добавь сюда всяких червей и опарышей, которые начнут жрать заживо твои кишки – и представь все это удовольствие! А твою сестрицу будут продолжать драть у тебя на глазах! По очереди! Огромной толпой! И это будет последнее, что ты будешь видеть перед тем, как подохнуть! Ты понял меня? Ну и?! Кто убил капо‑пять?!..

Я молчу. Стою на подрагивающих ногах – и молчу. В том, что они могут сотворить все перечисленное, я не сомневаюсь. Эти твари нащупали мое больное место – и обязательно ткнут посильнее…

Но я не могу выдать Комбрига.

Я понимаю это сразу и хватаюсь за эту мысль, заставляю ее стать самой главной у меня в голове. Я не могу выдать Комбрига. Не могу позволить этим пидорасам узнать о нем. Не могу. Я закрываю глаза – я хочу в подробностях вспомнить лицо сестры. Запомнить его навсегда. Потому что при следующей встрече мне придется ее убить. Ради дела, ради пламени, что должно затопить Гексагон. Это Комбриг влияет на меня. Я чувствую. Разве смог бы я раньше решиться на такое?..

– Э, тело! Ты там заснул, что ли? – ухмыляется капо. Мне совершенно ясно, что он уже решил, что сломал меня. – Так ты не спи! Тут судьба твоя решается! Ну, так кто же убил нашего товарища?

Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю – и смотрю на Васькино лицо. Я прощаюсь. Она умрет сразу, так и не поняв, что произошло. Есть такая точка сзади в основании черепа. Если воткнуть туда заточку – смерть наступит мгновенно.

– Я.

Боль вспыхивает в голове. Я уже на полу – и меня бьют, бьют и бьют… Удар по черепу, удар в брюхо, удар в копчик, от которого меня дергает, словно разрядом… А потом приходит темнота.

– …пришел, что ли, в себя?..

Я открываю глаза. Вернее – глаз. Правый. Левый заплыл, если чего не похуже. Не чувствую его, и все тут.

Сверху надвигается темное расплывчатое пятно, и я слышу голос капо‑два.

– Смотри сюда, дебил. Ради тебя нашли и притащили…

Я начинаю чувствовать свое тело – и вдруг понимаю, что я уже не на полу. Я сижу – и, кажется, я привязан. Я осматриваюсь – и сквозь красную кашу в голове вижу, что привязан к стулу. А еще я чувствую, что на мне нет робы… Что эти пидоры еще удумали?..

– Сюда гляди, мудила!..

Я снова фокусируюсь – и вижу топливный элемент четырехсотого. Два силовых провода от него тянутся к какой‑то неведомой херне, коробке из пластика, откуда совершенно явственно слышно гудение. И чё это?..

– Это трансформатор, – разъясняет капо‑два. – Понижающий. Умельцы из электриков собрали. Он, как следует из названия, понижает. Понижает напряжение из топливника до приемлемой величины. Чтоб ты сразу не сдох. А вот эти проводки… – он тычет мне в лицо два провода, прикрученные к клеммам трансформатора, щелкает кнопкой, и на конце проводков трещит красивая голубая искра, – мы засунем в тебя. В жопу, там, или еще куда… Дальше сам догадайся.

Я снова начинаю уходить куда‑то в себя, проваливаясь в темноту за красноватыми облаками, вдруг охватившими меня со всех сторон.

– Стоять! Куда?! Под ногти ему, под ногти воткни!..

Резкая боль чуть отрезвляет. Я роняю голову на грудь и вижу, что под ногтями большого и указательного торчат провода.

– Ну чё, Лис. С новыми ощущениями тебя…

Снова щелкает кнопка – и на секунду у меня останавливается сердце. Разряд через все тело, да еще и по нежному мяску под ногтями… мышцы скручивает тугим узлом, тело напряжено до предела… Я истошно ору, дергаюсь, как бешеный, пытаясь избавиться от проводов! Стойте! Остановите, суки!!!..

И вдруг боль заканчивается.

– Понравилось? – капо‑два сидит напротив и с любопытством глядит в мое лицо. – Нормально, хе‑хе, пробрало… Так кто, говоришь, убил?..

Я смотрю в глаза ублюдку – и понимаю, что сейчас будет хуже… Угадал.

– Не колется, пацаны, – капо сочувственно кивает и поднимается. – Давайте это… Давайте, втыкайте ему в хер. Прямо внутрь.

Меня начинает колотить. Потряхивает ощутимо, и я чувствую, как мелко дрожат зубы. Я понимаю, что сейчас будет о‑о‑очень больно – и, может быть, я не смогу выдержать… Я толкаюсь ногами, пытаясь опрокинуть стул и раздолбать затылок о бетон – но стул держат надежно, и ничего не выходит.

– Дергается? – спрашивает капо. – Эт хорошо. Значит, ссыт. Смотри, Лис, пока еще можем тормознуть. Просто после того, как мы закончим, – у тебя уже не будет возможности кинуть палку‑другую. И нахрена тогда тебе рыжая? А ведь мы и ее можем подтянуть…

– С‑с‑суки… Твари… Пидоры… – голос у меня хриплый, но разборчивый. – Я бы тебя, гандон, лично сам на куски порезал…

– К сожалению, ты несколько стеснен в возможностях, – лыбится этот ублюдок. И интересуется у одного из младших, которые возятся с моими штанами: – Ну че там? Можно уже?

– Я это… Я пойду перчатки, что ли, возьму… – говорит тот. – Мне че‑то впадлу его хер руками трогать…

– Охереть какие мы нежные… – тянет капо‑два. – Ну сходи, сходи. Лис подождет. Может, подумает малость… Так, что ли, Лис?

– Это, бля, чё тут происходит?!!

Это Док! Док! Док, мать твою, родненький!.. Выручай! Док стоит в дверях – и он в бешенстве. Я вообще впервые вижу Дока в бешенстве – и мне становится малость не по себе…

Мелкие капо бледнеют и медленно утекают за спину старших. Только капо‑два и седьмой остаются на месте – и хмуро глядят на Дока. И я запоздало соображаю, что их пятеро – а Док один…

– Ну‑ка назад, к стеночке, – командует Док – и в руке его вдруг возникает пистолет. – В рядочек, упыри, в рядочек… Вы чё, совсем страх потеряли, организмы? – в его голосе явственно слышно удивление. – Пришли ко мне в огород и хозяйничают, понимаешь… Ниче там, самомнение ни у кого не жмет? А? Че молчим‑то, родные?

– Док… ты это… Ты чё, охренел? – ерепенится капо‑два. – Ты чё… У тя откуда ствол‑то?..

– Завали, – коротко советует Док. – Мне, в отличие от тебя, хренов ты шнырь, до «охренел» очень далеко. Я медперсонал и вхожу в состав администрации Гексагона. А ты кто тут? Падаль. Вша поднарная.

– Борщишь, Док… – тянет капо‑два. Он явно старается держать лицо перед своими – но уже ясно, что против Дока ему как моське против слона. – Ствол тебе полагается, что ли?..

– Полагается, – кивает Док. – Мне вот как раз полагается… И стрелять я умею. Вдупляешь?

Капо‑два молчит. Да и что тут скажешь?

– А еще у меня имеется персонал, который знает, где меня искать при случае. Так что если нужно – я могу появиться достаточно быстро… Лис, что они от тебя хотят?

– Они тебе не верят, Док, – мстительно хриплю я. Корка запекшейся крови на нижней губе вдруг лопается – и я чувствую, как по подбородку ползет теплое… – Не верят медицинскому заключению, что это я свалил капо‑пять...

– Вот обидно, понимашь… – картинно огорчается Док. – Трудишься тут, трудишься, совершенствуешься в профессиональном смысле… И все для чего? Чтоб какой‑то чмошник тебя под сомнение ставил? Ладно там, чего другое… Но за это я вас тут же прям и шлепну.

Я вдруг понимаю, что у меня есть шанс спасти сестру! Уж кто‑кто, а Док обладает такой возможностью! И я добавляю:

– И еще они Ваську хотели… ну… того… Опаскудить! С извращениями…

Док медленно поднимает ствол. Он, конечно, шутит – но капо‑два явственно бледнеет. Док в своем праве – и они понимают это. Эта шушера заперлась в его хозяйство – и заправляет здесь, как в своем нужнике. Я бы точно шлепнул. Шлепни их, Док! Тем более что мне теперь, если выйду отсюда, – точно край. Тем же вечером в камере и придушат.

– Шевелите булками отсюда, – говорит Док. – Я сегодня добрый… – и, обернувшись, орет на всю Медчасть нечто волшебное: – Рита! Василису, номер С‑ЭЦ‑78 из Элетроцеха! Разбудить – и сюда ко мне! Живо!

И на этом самом месте я понимаю, что уже могу сползти в обморок.

Глава 12. Лис. 28 дней до

– Хера се тебя разукрасили, братишка…

Васька снова рядом со мной. Она сидит на моей кровати – а я валяюсь плашмя, потому как шевелиться мне довольно таки больно. Даже челюсти болят, причем обе.

Поморщившись, я открываю рот – но она накрывает мою руку своей.

– Да помолчи ты. Я расскажу…

И рассказывает. Как ее вызвали в Медчасть, как провели к Доку, как из этого самого кубрика по стеночке вышли смирными овечками капо и что теперь она переведена в помогальницы Дока и наружу даже носа не кажет. В другой ситуации ей было бы здесь скучно – но назревающее восстание не дает скучать.

Что ж… Васька – помогальник. Это радует. Этот перевод совершенно необходим. Капо Электроцеха наверняка имеют на нее такой же зуб, как и мои черножопые на меня, – но здесь она в безопасности. Правда, это несколько сужает круг ее возможностей по общению со своими буграми… Заручиться поддержкой электриков совершенно необходимо – у них есть некоторые нужные нам схемы и есть возможность доступа к некоторым узлам. В нужное время опустить переборку, отрезая коридор, – это может быть очень ценно.

Впрочем, Васька говорит мне еще кое что, что радует меня еще больше.

– И кстати. Ты тоже теперь в помогальниках. Док понимает, что в отряде тебе не жить.

– Интересно, как он обосновал это Смотрящему… – задумчиво говорю я. В принципе, я ждал этого. Для того чтобы общаться с людьми – я должен быть свободен. Я должен иметь возможность перемещаться по всему модулю. Как это сделать? Лучше всего – прикрываясь пропуском от Дока и статусом помогальника.

Васька пожимает плечами.

– Да легко. Например, сказал, что капо за что‑то взъелись на тебя и хотят замочить вполне исправно работающую единицу. К тому же – имеющую среди заключенных некий вес. Зачем Гексагону беспорядки?

Логично. Вполне. Больше того! Док – ловкач! – мог сделать ставку на то, что черножопые не пойдут к Смотрящему с жалобой. Главглав вряд ли осмелится его теребить – ведь тогда Смотрящий своими вопросами сможет размотать все ниточки. И Нору, и Лабиринт, и о настоящей смерти главного докера и капо‑пять… И самое главное – откроется все то вранье, что капо годами пичкали администрацию. НТБ, воровство рационов и медицины, снаряги… И то, что капо все это время были в доле… Я вдруг запрокидываю голову – и ржу на весь кубрик. Мне снова вспоминается хрипатый ковбой в шляпе: «Запомните, джентельмены. Эту страну погубит кор‑р‑рупция…» Вот и вышло вам боком, черножопые твари!

– Ты чего ржешь? – Васька подозрительно смотрит на меня.

Я отмахиваюсь.

– Да так… Свои мыслишки. Сколько я валяюсь?

– Третьи сутки. Док сказал, что у тебя легкий сотряс, и пустил какой‑то херни по вене. Ты у нас парень беспокойный, очнулся бы часа через три – и снова шустрить. А так хоть повалялся малость, очухался…

Я напрягаюсь.

– Трое суток?! И работа уже идет?..

Васька кивает.

– А то как же. Комбриг не стал ждать – время уходит.

Вот суки. Без меня начали, а?!..

– Включайся, братишка, – продолжает Васька. – Нам тебя не хватает. Я переговорила кое с кем из Электроцеха. Переговорила с парой сук с Малолетки. Но на отряды у меня выхода нет. Это полностью твое.

– Да я хоть сейчас… – я, покряхтывая, привстаю в горизонтальное и сажусь на кровати. – А шустрая ты… Уже и со своими перетерла…

– Спешим, Лисенок. Ну то есть – очень спешим. У нас всего три декады. На все про все. Потому приходится шустрить.

– Что Комбриг? Успеем?

Она пожимает плечами.

– Надеемся на лучшее. Назад дороги нет.

Это так. И у меня – несмотря на все мои синяки и шишки! – присутствует бешеное желание включиться уже, наконец, в работу. И первые шаги в этом направлении я делаю уже в середине дня.

– …Ты удивляешь, брат. Очень удивляешь, – говорит Желтый. – Но и дико радуешь. Бля, ты даже не представляешь, насколько я рад!..

Мы вдвоем сидим в моем кубрике. Желтый по вызову Дока пришел на осмотр на предмет остаточных явлений после драки. Сразу после осмотра Док отправляет его ко мне – и уж я‑то знаю, что мне нужно делать…

– Хорошо, брат. Так что думаешь?

Желтый долго молчит и сверлит меня взглядом. Я сказал ему все. От и до, полностью. Не забыл и про внешний удар. И особенно – про Тайные Тропы и рюкзаки, поджидающие нас в НП. Когда есть пути отхода – оно всегда легче.

– Не страшно? – наконец спрашивает он.

Я киваю.

– Страшно. Идти против такой махины…

– А варианта нет, – перебивает меня Желтый. – Я это давно понимаю. Мы здесь не живем – существуем. Выживаем, как можем. И если есть хотя бы малый шанс… К тому же, скажу я тебе, – это мечта многих из нас… Спалить все к чертям и убить как можно больше ублюдков.

Он замолкает – а я гляжу на него и чувствую внутри огромное облегчение. Все это время внутри меня надут тугой упругий пузырь – пузырь страха за то, что я не смогу, не сумею поднять народ. И это согласие словно пробивает в нем мелкую дырочку, через которую страх начинает утекать.

– Что со Смолой? И с Паном?

– Им скажу сам, – говорит Желтый. – Сегодня же, как вернемся в камеру. За них не парься. Мы полжизни вместе – вместе и дальше.

– Что с остальными? Кого подтянем? На кого еще можем положиться?

– С кем ты уже переговорил?

– Ты первый. Но сегодня наверняка будут и еще…

– У меня на примете с полдесятка бугров, – задумчиво говорит Желтый. – Кукурузер, Жмот, Гравер… С ними я всегда неплохо контачил. Есть и среди номеров… Что думаешь?

Я медленно киваю – я тоже думал о них, думал еще тогда, когда общался с Комбригом в каморке Хрыча.

– Начало положено, будем щупать дальше. Не обосраться бы, не налететь на стукачка…

Желтый хихикает, и морда его кривится в хитрой ухмылке.

– Тут тоже бабка надвое… Что‑то мне подсказывает, что капо будут молчать. Судя по тому, что ты рассказал – для них соваться к Смотрящему себе дороже. Мне кажется, что дальше Главглава не уйдет. Потому как если Смотрящий устроит полноценный разбор – вскроется столько, что хоть всех капо разом меняй. Я скорее думаю, они попробуют купировать бунт своими силами, будут искать и выдергивать зачинщиков сами. Убоявшись гнева Смотрящего и ссылки на компост, будут молчать до упора. И знаешь что?.. – он щерится в ухмылке. – Им даже выгодно, чтоб вспыхнуло – потому что тогда станет уже не до разбирательств, кто что когда и сколько пиздил. Мочить будут под одну гребенку. Они же и будут. И чем больше – тем лучше. Наверняка постараются зачистить всех, с кем имели дела. Концы в воду, как говорится. А там потом попробуй разбери…

Я молчу и смотрю на него. А ведь и впрямь… Эта мысль как‑то не приходила мне в голову. И снова прав хрипатый ковбой – коррупция, этот кастовый секрет, оплела капо круговой порукой. Все это длилось годы, десятилетия – и дошло до состояния, когда капо очень заманчиво вальнуть как можно больше народу. И прежде всего – бугров, тех, с кем они имели дела напрямую. Скрыть свои темные делишки под толстым слоем трупов. И это молчание, в свою очередь, очень даже на руку нам… Интересно, каким богам молиться, чтобы брат Желтый оказался прав?

После обеда ко мне заходит Док. Он по‑быстрому осматривает меня и одобрительно кивает.

– Заживет как на собаке. Башка у тебя крепкая, хоть кирпич кроши… Кружится? В глазах искорки, зайчики – мелькают?

– Нет, Док. Ничего такого. Только челюсть болит.

– Это заживет. Разминай только побольше… Тем более тебе так и так это предстоит.

– Чего – это?

Он усмехается.

– В ближайшие дни тебе трындеть и трындеть. И начнешь уже сегодня. В соседнем кубрике Красный и Дрозд. Красный тут из‑за ампутации, операция через пару часов. Его отрядный капо не впечатлился результатами поставленных задач по прикарманиванию хабара и сломал ему руку. Открытый перелом. А потом оставил Красного в их собственном карцере, на Складах. Тот находится прямо под сортирами, а те работают не особо хорошо – на полу мутные лужи с говном и воздух дерьмовый. Оп‑па, вот и гангрена подоспела.

– Так его ж в НТБ, – удивляюсь я.

– Не могу знать, – Док разводит руками. – Притащили с утреца, будем резать. А Дрозд тут по причине его самой настоящей дружбы с Красным. Когда узнал о случившемся – не удержался… И теперь он слеп на левый глаз. И пальцев на левой руке тоже станет чуть меньше.

– А что нам с них толку, если они калеки?

– Ты мой пламенный и одновременно прагматичный револьюционэр… – качает головой Док. – Ты думаешь в нужную сторону – но дело в том, что Красный очень хорошо разбирается в своем складском хозяйстве. А вот о Дрозде мне ничего такого не известно. Но знаю точно, что возвращаться они станут обратно на Склады. Чуешь? Разве нам не нужны на Складах свои люди?.. Так что, братец Лис, впереди куча работы.

Я киваю и с кряхтением поднимаюсь. Ну, вот и началось…

И Красного, и Дрозда я знаю. У Красного на полрожи растеклось родимое пятно – само собой, красное. Дрозд, его товарищ, тощий и темный, прозванный Дроздом кем‑то из капо еще на Малолетке. Говорят, дрозд типа птица, а птица, как известно нам из басней Армена, это такая летающая живая херня. С перьями. Оба они из дружественного отряда – мы не раз помогали друг другу. Красный и Дрозд – бугры Склада. А Склад – вещь просто необходимая. На Складах хранится все – все для обеспечения боевых отрядов, уходящих в Джунгли. Кроме оружия и боеприпаса.

Я говорю с ними. И снова рассказываю наши планы – но аккуратно обхожу рюкзаки, при этом особенно упирая на внешнюю помощь. И все же эти двое выпадают в осадок…

– Ты дебил, Лис.

Красный смотрит на меня как на идиота, Дрозд молчит и теребит бинт на своей руке, которая очень скоро станет культяпкой. Я не ожидал такой реакции и потому аккуратно уточняю:

– Я дебил?

– И ты, и вообще все вы, кто задумал эту шнягу.

– Дебилы потому, что хотим добыть свободу? – снова уточняю я.

– А что, нет? – Красный фыркает, баюкая руку, перетянутую серо‑застиранными бинтами, через которые прут наружу бурые пятна и гнильная вонь. – Свободу, с‑с‑сука… Вот, гля, – он выпячивает руку вперед. – Это я просто залупился. И сижу теперь, жду, когда мою любимую ручонку отчекрыжат. Сижу, Лис, и думаю – как же мне теперь жопу подтирать? Как мне еблеты бить? Как мне… – он не заканчивает – отворачивается, скрипит зубами и смотрит в угол. Красный – сильный, в его тощем жилистом теле прячется зверюга, не признающий ничьих указок. И потому от собственной слабости ему вдвойне больней.

– Да уж, – угрюмо отвечаю я. – Я дебил, потому что хочу свинтить отсюда. И не просто уйти – а насовсем, чтоб не догнали, да еще и спалить к чертовой матери всю эту богадельню. А ты, такой умный, сидишь в очереди и ждешь, что сумеешь вернуться назад и все пойдет по‑старому… То есть капо уже простили тебя и не посадят на твое место нового бугра. И ты не расходный материал. И живешь ты припеваючи. Так, что ли?.. Все верно, Красный, это я дебил… Только не потому, что ты думаешь – а вовсе даже по‑другому. Потому что пришел к вам – и говорю расклад. Как на духу. А между прочим за одни только эти слова меня могут пустить на гумус для салата. Так что ты прав – я на всю голову дебил.

– Ты края‑то не перегибай… – вступает хмурый Дрозд. – Мы не стукачи и не шестерки поднарные. Сказал – так мы сразу и забыли.

Забыли?.. Я сижу и смотрю на них, понимая: весь наш план пойдет по боку из‑за таких вот ублюдков. А я‑то раскатал губу…

– Я и не перегибаю, – отвечаю я. – Но вам, как видно, очень нравится ваша жизнь… Пошарить тут, подтырить там, подставить того и отмудохать этого… Спать в дерьме, жрать дерьмо и срать по расписанию, когда разрешат. И вся эта херня будет твориться всю вашу жизнь. Вас это полностью устраивает? Да и хер с вами…

Я хлопаю ладонью по тощему матрасу койки Дрозда и встаю. Что толку тратить время?.. Зря ты понадеялся на меня, Комбриг. Да, я умею уболтать – но я не вербовщик, не обладаю такими навыками. Оказывается, для меня проблема уговорить даже этих – хотя, казалось бы, оба они знают, что долго теперь не проживут… Капо наверняка порежут их на лоскуты – вот прямо так же, как хотели порезать меня. И ведь все равно – эти бараны стоят у самых ворот и блеют, боясь сделать шаг за территорию. Стадо – оно стадо и есть.

Больше того. У меня теперь новые проблемы. Я тут говорил о серьезном… и эти двое, хоть я и знаю их с правильной стороны, могут не устоять перед соблазном купить у капо свои жизни. Значит, их нужно убирать. Нет человека – нет проблемы; знают двое – знает свинья. Нужно сказать Доку. Оба бугра гниют… и вдруг медицина окажется бессильной? Херак‑пиздык – и все. И сепсис по самые гланды с жопой. Сгнили заживо и мгновенно.

И…

– Лис. Погодь… – тихонько окликает меня Красный.

Я уже стою у двери и держусь за ручку.

– Чего?

– Если мы с братухой согласимся… так чё дальше?..

Я смотрю на серо‑белую дверь кубрика и стараюсь успокоиться. Я не верю в удачу, но слух меня не подводит – кажется, у нас плюс два. Я оборачиваюсь.

– Дальше я скажу. Всему свое время. Вы со мной?

Они переглядываются, кивают – и Красный поднимает свою руку вверх.

– Я там себе протез заказал, в Ремонтном. Пацаны сварганят нехеровую такую фиговину – можно будет даже насадки менять. Хочешь – пику, хочешь – шар. Чтобы херанул по башке – а та в крошку. Так чего нам делать‑то?

Я киваю, стараясь быть серьзнее серьезного:

– Ждать. Всему свое время. С чего вдруг передумали?

Дрозд морщится.

– Мы и не отказывались так‑то…

– В позапрошлой декаде в энтэбэ списали нашего. Свина. Не знал? – говорит Красный.

– Вроде нет. Не из бугров?

– Рядовой номер. Нормальный был мужик, в возрасте, почти тридцатка. Сломал ногу, когда контейнера поправляли. Так ты представь, Лис – эти суки не просто не дали нам его к Доку ночью отвести… Хотя и была возможность на лапу дать! Они его и добить не дали! Так, чтоб по‑нашему, по‑человечески! Влили бы в него литр спирта – все веселее на тот свет уходить! Так просто уволокли куда‑то и потом все. Энтэбэ.

Понятненько… Я пожимаю плечами. А чего вы хотели, ребятушки? Вы знаете законы – в Медчасть попадают капо, бугры, отличники ударного труда, что постоянно мелькают в журналах учета, да блатные. Док один, его не хватит на всех – и тем более я понимаю это теперь, узнав от Комбрига примерную численность крысюков. Девяносто тысяч! Как успеть? Если ты ухендожился на работах и при этом умудрился испоганить оборудование, груз или жратву – тебе точно не светит попасть в лазарет. Тебя просто внесут в Журнал НТБ и отволокут на компост. И амба. Мало кто так же, как и мы, Второй Общих работ, заботится о своих номерах. И если ты понимаешь, что тебе не светит на утренней поверке, – выбор у тебя прост: сдохнуть самому – либо попросить бугров отправить тебя на тот свет. Быстро и безболезненно.

– А Кондея? Тоже увели, прямо с построения!.. – подхватывает Дрозд. – Как и Пушку с Третьего отряда! Тогда еще, помнишь?.. Свина утащили, Кондея увели, Красного кинули в говне плавать! Пару недель назад троих пацанов – Лупоглаза, Краюху и Мамонта – просто так ни за что отдали на Химию! Здоровые пацаны были, нормальные! Зачем? Почему? Вроде ходят слухи, что проигрались соседнему отряду в карты. Играли на людей. Это, бля, ваще по беспределу! Так им же похер! Просто взяли – и увели. Вот где эта лажа сидит! Вот тут!.. – и он тычет двумя пальцами под горло.