Текст книги "Мир Дому. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Денис Шабалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 98 страниц)

Соображения здесь были такие. Каждая потеря тяжелого механизма с лазерным сканером на борту – это уменьшение общей процессорной мощности группировки. И тем самым – уменьшение скорости построения объемной карты местности. До сих пор противник имел пять механизмов, работающих на общее дело – но после повреждения паука и уничтожения кентавра их осталось три. Какова вероятность, что они перестали обрабатывать тыл и отслеживают только переднюю полусферу?.. Ответ на этот вопрос открывал возможность задействовать засадные группы.

Связавшись со Знайкой, точного ответа не получил. Но научник подтверждал вероятность: фронт они держат, с тыла территория чиста – так зачем разбрасываться, если все мощности нужны именно впереди, где вредные людишки засели? Туда и нужно смотреть…

Противник меж тем останавливаться и не думал. Люди отодвинулись, сели по линии пятых печей – и контро́ллеры, продвигаясь вперед, уже выбрали часть расстояния, подобравшись к седьмым. Они снова давили – но уперлась и обойма, наращивая огневую плотность, забирая все внимание на себя. Самое время. И, выйдя на Букаша, Серега дал отмашку засадным группам. Третий этап марлезонского балета. Пора заканчивать.

…Сидя в полной темноте и слушая грохот выстрелов за стальными стенками, Медоед успел и поволноваться, и порадоваться успехам обоймы. И подосадовать – они там бьются, а ты сиди жди. Весь спектр эмоций, словом. Боец ПСО не железный, полное имеет право помандражировать – другое дело, что во время боя оно куда‑то на второй план отходит, нужно уметь в себе задавить. Но пока ждешь – кирпичей‑то в штанишки успеешь отложить, не без этого. Ожидание смерти – хуже самой смерти. И потому когда пришла команда – облегчение почувствовал неимоверное. Неизвестность закончилась, теперь только бой.

– Выходим, – коротко скомандовал он. Поправил на плече ремень милкора и еще раз повторил: – Не разбегаемся, не кучкуемся, держимся в пределе видимости. Встаем на позиции, бьем. Мой выстрел – первый! До меня не думайте даже! Кентавр сдох, поэтому первоочередная цель – паук. И КШР. Паука я забираю, остальных вместе по возможности…

Бойцы отделения – Серега Шепот и Артем Береза – уже сидели у печной заслонки. Осторожно, чтоб не завизжать железом, Артем потянул вверх засов – и Серега, зашипев от натуги, принял на себя все ее пятьдесят кило. Массивная, собака…

Тут, конечно, командир удивил. Когда Карбофос сказал, что их место в печке – что Сашка, что Стас рты от удивления пораскрыли. Но, выслушав и уяснив, должны были признать, что план стоящий. Закрыться в печах, подождать, пока фронт глубже уйдет – а потом вылезти и в тыл ударить! Понятно, риск есть – но куда без него в боевой работе?

Конечно, для уменьшения вероятности обнаружения пришлось и попотеть. Заслонку выхода на сливном носике оборудовали мощной балкой засова, чтоб изнутри запираться. Внутрь печи натаскали свинцовых пластин, обложившись ими словно больной горчичниками. Лазерником не прощупать, все отверстия у печки закрыты; и сканер излучения теперь внутри живое не видит. Шах и мат, дуболомы.

Бесшумными тенями вывалившись наружу, укрылись за ванной – сориентироваться. Букаш, отдав команду, довел, что механизмы работают уже в районе седьмых печей. Теперь нужно и место подобрать, и с соседом слева скоординироваться – ударить в жопу нужно синхронно. Иначе весь план насмарку. Это командир во время инструктажа раза три повторил. И кулачище свой продемонстрировал.

– Медоед – Одину. Работу начал, – вышел в эфир Сашка.

– Óдин принял. Аналогично, – отозвалось с той стороны.

Связь есть, уже хорошо. Значит и Стас жив, не вскрыли их. Вытащив планшет, Медоед шустро пробежался по карте, прикидывая позиции. Лучше повыше подняться, чтоб обзор был. Девятая колонна, пожалуй. Очень симпатично выглядит. Хлама вокруг много, добраться несложно.

– Короткими перебежками. Шепот первый, мы кроем. Потом Береза, потом я, – скомандовал он. – Готовы?.. Пошел!

На то, чтоб добраться до колонны, ушла пара минут. Навстречу летело – дружественный огонь совсем не дружественный, тут Мерфи[40] тысячу раз прав – но не сказать, чтоб сильно. На то, чтоб подняться, – еще половинка. На исходе третьей минуты тройка сидела на верхней площадке, откуда открывался замечательный вид на спины контроллеров. Четверо кадавров, два пятисотых и три четырехсотых дуболома, и паук. Пехота короткими бросками пробиралась вперед, а паук все еще торчал у седьмой печки. До него было недалеко, в пределах досягаемости милкора – и у Сашки от предвкушения аж ладошки вспотели. Щас, бля, дадим жару…

– Медоед на позиции. Колонна С‑9, верхняя площадка, – доложился он.

– Один готов работать. Печь Ц‑9, с купола, – почти одновременно пришло от Стаса. Тоже успел, курилка…

И в ответ словно бальзам на душу:

– Работайте, братья!

Поднявшись на колено, Сашка вскинул милкор. Щиты у паука сейчас были вскрыты и развернуты, выставлены вперед, прикрывая от фронтального огня, спина полностью обнажена. Зеленовато поблескивая во тьме, виднелись вращающиеся блоки стволов, от которых плескало длинными факелами огня, ряды коробов по бортам, гибкие металлические рукава, питавшие боезапасом эти адские машинки… Механизм, коротко дергая корпусом, бил длинными очередями, укрывая атакующую пехоту плотной стеной свинца – и Сашка, представив на мгновение, каково сейчас пацанам на той стороне, почувствовал мрачную злобу. В барабане шесть М433. А здесь одного достаточно…

Барабан провернулся, первый выстрел ушел в цель. Синхронно, выполняя приказ, начали работать и бойцы. Не дожидаясь попадания, Сашка выпустил еще, повесив в воздухе разом три гранаты. Болванки, одна за другой, вошли в бронированный корпус, накрыв механизм облаком вихрящегося огня. Готов. Повернув ствол, Сашка отработал и по пятисотым, торчащим за восьмой колонной. Местность, и без того изрядно задымленную, затянуло вовсе уж плотной пеленой – но он все же сумел разглядеть их угловатые корпуса. По одной гранате каждому, пробивая тыловую броню, выжигая внутренности, превращая в бесполезный хлам.

– Минус два организма! – слева, сажая частыми одиночками, злобно выдохнул Береза.

– Четырехсотый и кадавр, – отозвался справа Шепот. – И щас последнего…

На центральной дорожке вдруг, едва различимо в грохоте очередей, зашипела РПГ, рвануло со смачным грохотом… и в цеху будто солнце зажглось! Защищаясь от засвета, вырубился УПЗО; слева, от центра, дунуло обжигающей волной; что‑то там ревело, рвалось сухим треском, визжало рикошетами…

– Платформа! Платформе каюк! – перекрывая этот адский кагал, восторженно заорал Береза. – Óдин сделал!

– Мы тоже вскрылись! Уходим! – крикнул в ответ Медоед – и, развернувшись на месте, рванул к лесенке. Следом за ним, забрасывая за спины калаши, побежали бойцы.

…Получив команду, Один распыляться не стал. Противника на его направлении много – но есть одна, самая крупная цель. Платформа. Услыхав, что ППК пошла по центру, Стас ухмыльнулся – командир именно так и предполагал. Потому и дал «Агленя». Впрочем, в печи было темно, как в могиле, и Дед с Карабасом его кровожадную улыбку не видели.

Едва выбравшись наружу, увел бойцов прямо, до следующей печки. Группа, словно призраки скользя меж громоздящихся агрегатов, подобралась к Ц‑8 и умостилась на верхней площадке, не вылезая на купол.

Здесь, оглядев поле внизу, Один еще раз прикинул варианты. «Аглень» – гостинчик для платформы. Дровосек скрепя сердце отдал – видел Стас его физиономию, когда он с трубой расставался. Жмот. Но и у Деда с Карабасом по милкору. Со всей обоймы собрали. Совокупной огневой достаточно, чтоб и платформу обработать, и обоих двухтонников. А если повезет, не повернется воинская удача жопой – то и пятисотым достанется.

– Медоед на позиции. Колонна С‑9, верхняя площадка, – квакнул наушник.

Стас, спохватившись – не доложился, а командир‑то ждет! – присовокупил:

– Óдин готов работать. Печь Ц‑9, с купола.

– Óдин, Медоед! Работайте, братья!..

– Пошли, – скомандовал Стас и, упав плашмя, пополз на самый пик, к торчащим массивным колоннам электродов.

С вершины купола, несмотря на то, что цех изрядно уже был задымлен, позиции противника просматривались. Пехота еще кое‑как – но платформу проглядеть невозможно: утвердившись справа от печи Ц‑7, она, время от времени раздвигая щиты, плескала короткими вспышками тяжелых пулеметов. Ткнув пальцем в двухтонников, работавших слева от печки, Стас знаками показал пацанам – «работаете туда, после меня». Сам же, сняв РПГ, привел в боевое положение и, вскинув на плечо, выцелил корму ППК. Впервые в жизни он держал на мушке такого крупного зверя – и ощущение, надо признать, было бесподобное. С Папой‑то все больше по сейфам шарились, бои редко когда бывали…

В общем грохоте выстрелы было почти не слышно – но платформа, сучье вымя, все же смогла засечь! И даже отреагировать попыталась – оружейные блоки начали проворачиваться по вертикали, пытаясь встать на цель, корпус пошел по горизонтали, перенося щиты… Но гранате понадобилось куда меньше времени. Шипя, как злобная кобра, она угодил в корму… и всё. Лишь дымовым облачком пыхнуло. На какое‑то мгновение Стас даже испугаться успел – а ну как впустую, не сработало?.. Внутри платформы вдруг оглушительно рявкнуло – и сквозь воздухозаборники плюнуло огненными факелами. Огонь с ревом рванул под потолок, лизнув переплетения кабелья и труб; верхнюю часть корпуса сорвало с поворотного круга и завалило направо, задавив разом троих кадавров; щиты, вращаясь словно вентиляторы, на бреющем полете ушли вперед, срезав пятисотого, торчащего в укрытии… а слева уже долбили из милкоров пацаны, всаживая гранаты в кентавра и паука. Отбросив трубу, Один подхватил пулемет, пихнул на лоб отрубившийся УПЗО и сквозь обжигающий ветер, дувший от полыхающей платформы, открыл огонь по растерявшейся пехоте. Внутри, в душе, то ли пело, то ли рычало на высокой ноте, что‑то торжествующе‑бравурное.

– …Все что поснимаем – предлагаю здесь же и занычить, – голос Гришки в наушнике горел восторгом. – Командир, да это же просто… Мы с тройным превосходством справились! Там одного боезапаса центнеры! И как вернемся – обязательно экспедицию за грузом выслать! Как слышишь, прием!..

Сотников, старательно убирая со схемы квадратики и треугольнички, условные обозначения противника, коротко гукнул в ответ. Все потом. Сейчас бы за докладами поспеть… Бой, фактически, завершался, контроллеров добивали, зажав в котел – и доклады по минусам шли со всех сторон. Собственно, тут и осталось – организмов штук шесть да механизмов пяток. Попав под перекрестный огонь, они как‑то очень быстро заканчивались.

Первая платформа из галереи так и не выползла, хотя признаки жизни подавала. Наверняка у нее в операционке зашита возможность анализа ситуации. Если проклятые людишки только что положили всю группу – куда там в одиночку соваться… Лучше тут постоять. Скромненько. В уголке. Авось и не тронут…

– Злодей – Карбофосу. Двое кадавров минус.

– Принято.

– Букаш – Карбофосу. Пятисотый и четырехсотый.

– Принято.

– Один – Карбофосу. Трое кадавров, двое четырехсотых, пятисотый один. Чисто, целей не наблюдаю.

– Принято, – ответил Серега. Неужели всё?..

Угадал. Последняя отрывочная очередь на северной дорожке – и в цеху наступила тишина.

– Злодей – Карбофосу. Целей не наблюдаю.

– Букаш – Карбофосу. Движения нет.

– Ставр – Карбофосу. По центру чисто.

– Принял, – сказал Сотников, снимая со схемы последний треугольничек. – Остаемся на контроле. Ждем. Пересчитаться по людям, подбить ранения и повреждения.

Пока, открыв вкладочку «Потери противника», подсчитывал результаты, недоверчиво похмыкивая – пошли доклады. Потерь нет, максимум – легкие ранения. Того по касательной задело, этого слегка контузило… Получалось как‑то слишком уж невероятно. Тут даже не тройное, куда там… тут, пожалуй, пятикратное превосходство перемолотили. Таких столкновений у обоймы еще не бывало… Правда, оставалась последняя платформа – но рыпаться на нее смысла нет. Выставить охранение в ту сторону, собрать трофеи, организовать схрон. И найти проход между южной и восточной галереей, по которому машины засаду обошли. А там и до Тайных Троп рукой подать. Таки получился образцово‑показательный?..

Серега протянул руку к тангенте – выйти на канал и поздравить обойму с победой… но Джунгли решили иначе. Звук возник как всегда неожиданно – и, в короткое мгновение поднявшись до самого верха, молотом ударил по напряженным нервам, заполняя цех оглушительно ревущей сиреной. И как всегда ее бесстрастный безучастный голос не обещал ничего хорошего…

– Внимание. Прорыв горизонта. Предельная концентрация. Ртуть, свинец, сероуглерод, неизвестные соединения. Коэффициент проникновения: ноль‑девять. Внимание. Прорыв горизонта. Предельная концентрация…

Серега вскочил, привычным движением бросая руку к подсумку на правом боку… и замер. В голове полыхнуло одно‑единственное слово: платформа! Промашка Ставра все же дала о себе знать. Теперь это не просто «замешкался» – теперь это была смерть. Пока бойцы будут валяться, закутавшись в кульки, платформе ничего не стоит пройтись по цеху. И подмести одного за другим. Не сумев выполнить приказ, комод подписал приговор обойме. Тот самый шанс, один из тысячи, которого так боится любой командир, любой боец ПСО – прорыв газового агента в момент боя – по злейшему закону подлости выпал именно сейчас.

Понял это и Ставр.

– Ставр – Карбофосу… – комод тридцать первой выходил по командирскому каналу, один на один. Голос у него был сиплый – он, решаясь, отчетливо понимал, на что идет. – Командир… ну в общем… мой косяк – мне исправлять. «Аглень» у меня, милкор по пути заберу, пусть бойцы Одина оставят у печки.

– Сядь на выходе! Наверняка пойдет зачищать! Перегрузи целями! Шесть из милкора один за другим, только потом РПГ! – судорожно зачастил Сотников. Умом он понимал, что именно Ставру исправлять свою ошибку – но вот сердцем… Серега Исаичкин был в обойме с первого дня. Притерлись. Приросли. И шансов, выполнив задание вернуться невредимым, у него практически не оставалось. Не завалить ее в одиночку, тем более – в лоб. И значит – караулить будет до последнего, чтоб она в цех не поперла. И укрыться серебрянкой не сможет…

– Я справлюсь, командир. Ждите.

– …Прорыв горизонта. Предельная концентрация. Ртуть, свинец, сероуглерод, неизвестные соединения. Коэффициент проникновения: ноль‑девять. Внимание…

– Обойма! Укрываемся! – скомандовал Сотников. – Используйте печи по возможности! В печи лезьте!

Ну, вот и все. Теперь каждый сам за себя. Сорвав с головы шлем, он одним движением напялил противогаз, запахнул полы шинели и плащ серебрянки, стянул под горлом завязки. Привычно охлопал себя по животу и бокам, проверяя отсутствие дырок – могла ведь и шальная зайти, в горячке боя не заметишь – и, подмяв полы, упал на металл площадки, чувствуя, как бешено колотится сердце. За круглыми окошками противогаза он видел, как постепенно густеет вокруг серая пелена, застилая видимость и отгораживая от окружающего мира, замыкая в коконе своих мыслей, своего страха. Боец ПСО при всей своей нечеловеческой подготовке – всего лишь человек. Страх и он испытывает. Другое дело, что умеет его подавить… С этим сложностей никогда не возникало – аутогенная[41] подготовка в Академии изрядно поставлена. Закрыв глаза, Серега задышал – равномерно, сосредотачиваясь только на дыхании, за шкирку выкидывая из головы тревогу. Успокоиться; унять пульс; отвлечься, погрузиться в спокойствие и безмятежность. Только так можно переждать прорыв Агент‑альфа – сведя жизнедеятельность к минимуму. Что же это за дрянь такая, что может проникать куда попало?.. Надо выспросить у научников подробности. Они же изучают. Если живы останемся… Спокойствие – безмятежность – сон… Спокойствие – безмятежность – сон… И, уплывая уже куда‑то в пелену отрешенности, он услышал, как на восточной оконечности цеха один за другим захлопали гулкие выстрелы.

Тук. Тук. Тук‑тук…

Серега очнулся сразу, едва стукнуло в первый раз – организм хоть и торчал в ступоре, но какие‑то его системы четко отслеживали окружающее.

Тук…

Не раскрывая глаз – смысл, если снаружи тьма кромешная? – он прислушался… Не машины, точно. Звук был какой‑то робкий, беспомощный. Что‑то скреблось внизу, стуча по металлу – и раз от раза постукивало все сильнее.

Тук. Тук. Тук…

Идентифицировать на слух не получалось – и он, нащупав шлем, щелкнул кнопкой фонаря.

Серый туман почти рассеялся, концентрация уже не опасна – луч пробивал его насквозь, упираясь в потолок, высвечивание лианы труб и кабелей. Сев, Серега осторожно скинул капюшон, стянул противогаз и надел шлем, одновременно включая УПЗО и подбирая лежащий рядом пулемет. Звук шел снизу, из‑под площадки. Перехватив СКАР поудобнее, он поднялся и, осторожно подобравшись к краю, перегнулся через перила, нащупывая стволом источник. Внизу, упершись лбом в выпуклый железный бок печки и обхватив голову ладонями, сидел Ставр.

Как бы ни хотелось поверить в невозможное – ведь выжил!.. смог! – он все же продолжал стоять на месте. Ставр был жив… но его поза уже все объяснила Сереге. Объяснила красноречивее слов.

Комод вдруг выпрямился, запрокидывая голову – и, дернувшись вперед, с гулким стуком ударил лбом в металл. И снова. И опять. Альфа‑агент пожирал его изнутри, и сейчас он был сосредоточен лишь на той жуткой боли, что терзала мозг. Попав под прорыв альфы, человек терял любые способности к разумному мышлению, оставался только инстинкт, базовые функции. Именно инстинкт и привел его сюда умирать.

Серега знал свои дальнейшие действия. То, что воспитывал в нем Наставник, чего он так боялся, что гнал от себя, надеясь на могучий русский авось – все же настигло его. Это была его обязанность, командира, и передать ее он никому не мог. Да и кто принял бы?..

Пулемет, грохнув прикладом, сполз на пол. Стрелять в своего товарища из оружия, которым только что убивал врага… это было неправильно. Почему так – он не знал и не мог объяснить. Просто чувствовал. Непослушной, какой‑то ватной рукой Серега выдернул из кобуры пистолет. Весил он, кажется, полтонны. Он держал ствол на цели – но все еще медлил, слыша, как мечутся в голове мысли. Может, обойдется?.. Может, есть какой‑то выход?!..

Ставр, разогнавшись, в очередной раз ударил головой о железо. Закапало. Кровь стекала по его щеке, повисая на подбородке крупными тягучими каплями и, отрываясь, падала на броню. В голубом луче фонаря она была черной. И не было иного выхода. И образцово‑показательного не получилось. И не дождется уже Катерина. И тогда, сжав челюсти до скрипа, Серега, выдохнул, словно ныряя в прорубь с ледяной водой – и вдавил спусковой крючок.

Этот долгий день не закончился одной смертью. Когда, после безуспешных попыток вызвонить Мудрого, Серега выслал людей – они обнаружили Кирюху, лежащего в своем гнезде в глубоком обмороке, и научника, разбившего голову о бетон. Ребенок был завернут в плащ Страшилы. Второго плаща у Артема не было.

Глава 5. ЗОВ ИЗ ПРОШЛОГО

До триста пятнадцатого горизонта поднимались неделю. Эта часть Тайных Троп запомнилась Сереге, пожалуй, больше, чем все предыдущие – не давала заскучать масса отходящих ветвлений, помещений неизвестного назначения, штреков вентиляции, темных коридоров в неизвестность. Если б не Путеводитель, обойма затерялась бы уже на первой сотне шагов. Но каждое ветвление, каждая дыра имела свой индекс, выбитый в бетоне на притолоке – и Путеводитель ориентировался именно на них. Серега, понимая, что где‑то же должна быть подробнейшая схема этого лабиринта, буквально извелся – до жути хотелось узнать, куда же они ведут. О Знайке и вовсе говорить не приходилось – этот лабиринт стал для него самым настоящим испытанием. Особенно интересовали двери, запертые на кодовый замок, навечно застыв в том положении, в каком застала их потеря питания. Что скрывалось за ними?..

Но и открытые помещения тоже порой добавляли интриги. Многие были пусты; другие загромождены различным барахлом – строительным материалом, задубевшими мешками цемента и кирпичом, секциями водопровода и вентиляции, запорной арматурой, барабанами кабеля, вполне сносно еще сохранившимися, ручным инструментом и станками… третьи же и вовсе не лезли ни в какие рамки – в одном из таких они нашли странное сооружение вроде алтаря, деревянный столб, изрезанный неприятного вида знаками с головой то ли козла, то ли барана наверху; другая – большая, просторная, с пластиковыми стульями по стенам и круглым помостом посредине – была сплошь увешана пыльными плакатами с фотографиями музыкантов и групп, и исписана надписями типа «Цой – жив», «Алиса», «Ария», «Кипелов – лучший» и тому подобными. И диссонансом звучала надпись, сделанная на притолоке двери: «Таня – дура! Жизнь – прекрасна!». Похоже, автору не очень везло с женщинами…

И в одном из помещений – небольшом, забитом под завязку разнообразной деревянной мебелью – нашли следы стоянки: кострище и засаленный до состояния невменяемости спальник. Судя по тому, что кострище выглядело достаточно свежим – его мог оставить после себя пришлый дед. Да и пятна на бетоне, в которых Тундра опознал кровь, тоже вполне указывали на старика. Ночевал ли он здесь или даже жил несколько дней, пережидая и набираясь сил – не ясно. Что было действительно странно – кострище. В паутине категорически запрещен открытый огонь, это всасывалось с молоком матери. И если дед не в курсе запрета… Впрочем, это могло значить что угодно: начиная с того, что община пятидесятого горизонта имеет другие порядки и устои – и заканчивая тем, что дед вообще никогда не жил в Джунглях. И это предположение заставляло нулевой горизонт играть новыми красками…

Очередные потери требовали реорганизации обоймы. И Серега, подумав немного, забрал из первой группы Росича и перекинул в третью, командиром отделения три‑один. Анатолий принял назначение с благодарностью и каким‑то даже облегчением – болтался до сего момента не пришей рукав… А теперь снова при деле, снова в своей тарелке. Единственный, кто остался недоволен – Букаш. Эта перестановка как бы умаляла и первую группу, и его как командира. Впрочем, Гриша последние дни снова ходил сам не свой. Да и не только он.

Все эти дни бойцы были молчаливы – смерть друзей всегда действует оглушающе. И тем более, когда коса безносой забирает одного за другим. Сначала Бурый с Ажуром; потом Тринадцатый; теперь – Ставр и Мудрый. Джунгли брали свою плату жизнями. И кто знает, не настанет ли уже завтра твой черед?.. Сам же Сотников… Он словно раздвоился, распался на командира и товарища. Командир в нем оставался бесстрастен и оперировал именно этим обезличенным понятием – «потери». Потери следовало замещать, и он поступил как должен был. А товарищ… Товарищ же пытался затолкать осознание смертей ребят поглубже и как можно реже вытаскивать на свет. Может, просто пытался укрыться от суровой действительности за казенщиной командира?..

И со Ставром, и с Мудрым все было предельно ясно. Сергей Исаичкин пожертвовал собой, отдав жизнь за обойму. Платформу он завалить так и не смог – но сдержал. Не пошла она в цех. Хотя, судя по всему, намеревалась – когда обойма, уходя, проходила мимо южной галереи, Серега отметил, что торчит она теперь намного ближе, чем раньше. Тронулась – но опознала человека с опасным для нее оружием и предпочла остаться на месте: вдруг рядом еще с десяток караулят?.. Мудрый же просто выменял у Джунглей жизнь ребенка на свою. У него тоже не было иного выхода. Но… именно это и терзало Серегу больше всего. Недосмотр, по которому у Кирюхи не оказалось плаща, привел к гибели боевого товарища. И большая часть ответственности за это лежала на нем.

Имелась и еще одна мыслишка. Подленькая, она точила его все эти дни, и он гнал ее от себя – но раз за разом она возвращалась снова. Мудрый как научная единица – да даже и как боевая! – значил для обоймы куда больше ребенка. Он был важнее. Полезнее. И ведь знал же! Предполагал! Предвидел! Понимал, когда принимал решение тащить пацана с собой, – рано или поздно это может аукнуться. И вот – момент настал. Но вместе с тем он понимал, что выхода действительно не было. Эта дилемма упиралась в вопрос морали, в вопрос милосердия: можно ли оставить беспомощного человечка в Джунглях, бросить его ради выполнения приказа, даже если – кто знает? – это приведет в будущем к спасению всей общины… или, поступив так, ты станешь чудовищем? Тот самый пресловутый вопрос о слезе невинного ребенка, который поднимал еще сам Достоевский[42]. И ответа на этот вопрос у Сереги не было.

Впрочем, ответа, пожалуй, не существовало в принципе. Каждый для себя решает сам. Илья, видя хмурую физиономию товарища, на второй день не выдержал и, выспросив причины, прочитал небольшую лекцию на тему. И вывод виделся именно такой.

– Вообще, способы разрешения подобных моральных дилемм давно известны, – сказал он. – Другое дело, что не каждый сможет… кхм‑кхм… им следовать. Но в этом и есть сила и ответственность руководителя – умение пожертвовать малым ради большего.

– Какие же способы? – ворчливо осведомился Серега.

– А простые, – Знайка, увлекаясь, пихнул поглубже на переносицу очки. – Первое – это принцип меньшего зла. Проблема вагонетки. Этическое понятие, связанное с ситуацией выбора из двух альтернатив, каждая из которых не представляется привлекательной. Из двух зол всегда выбирают меньшее. Аристотель. И меньшее зло в данной конкретной ситуации – не брать пацана. Или второе: учет взятых на себя ранее обязательств, так называемый предварительный приоритет. У тебя приказ – подняться до пятидесятого. Это твой предварительный приоритет, обязательство, которое ты взял на себя ранее всего прочего. И ты прекрасно понимаешь, что ребенок усложнит выполнение задачи, а может и сделает ее невозможной. И нельзя было его брать. И хоть ты тресни.

– А что там с вагонеткой? – заинтересовался Букаш.

– Так это еще Филиппа Фут сформулировала, английский философ. Тяжелая неуправляемая вагонетка несется по рельсам. На ее пути находятся пять человек. Двинуться они не могут – лежат привязанные. Ты можешь переключить стрелку – и тогда вагонетка поедет по другому, запасному пути. Но! На запасном пути находится еще один человек, также привязанный к рельсам. Каковы твои действия?

– Я бы, пожалуй, переключил… – после некоторого молчания ответил Гришка.

Знайка кивнул.

– Хорошо. Тогда еще вариант. Та же вагонетка несется по рельсам, к которым привязаны пять человек. Запасного пути нет. Ты находишься на мосту, который проходит над рельсами. У тебя есть возможность остановить вагонетку, бросив на пути что‑то тяжелое. Но рядом с тобой находится только некий толстый человек, и единственная возможность остановить вагонетку – столкнуть его с моста на пути. Каковы твои действия?

Гришка крякнул с досадой и задумался.

– То‑то и оно, – не дождавшись его ответа, сказал Знайка. – Большая часть тех, кто переключил бы стрелку в первой ситуации, во второй не стали бы толкать человека под вагонетку. В первом случае наблюдатель не взаимодействует непосредственно с человеком; смерть человека на запасном пути является как бы побочным эффектом действия наблюдателя – он ведь стрелку переключает, а не убивает. А во втором случае агрессия к толстяку является неотъемлемой частью плана по спасению пятерых. Так ведь? И для значительной части людей активное участие в этой ситуации – толчок толстяка – выглядит практически невозможным. И это вполне попадает под так называемую доктрину двойного эффекта: в случае необходимости можно совершать действия, которые имеют негативные побочные эффекты, но умышленное проявление агрессии – даже и для достижения положительных результатов – является неправильным.

– А ты сам? Смог бы? – разозлился вдруг Серега. Читает он тут лекции, теоретик хренов… – Смог бы бросить пацана?

– Потому я и не командир, – пожал плечами Илья. – Я бы не смог. Тяжело, совесть бы сожрала. Но я ведь ни к чему и не призываю, я просто раскладываю теорию. Практика же… она, брат, куда тяжелее теоретических выкладок. Суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет. Да и мало кто смог бы.

– Важняк, – сказал Серега. – Он бы смог.

– Важняк – совсем другой разговор, – развел руками Илья. – На руководителях такого уровня и ответственность другая. Они не просто могут… они – должны, обязаны решать, кому жить, а кому умирать. У них выбор‑то простой: или один человек – или вся община. А мы для таких решений пока мозоль на своей совести не набили.

Хотя этот разговор так и не помог найти ответ на вопрос, все же Серега малость приободрился. Знайка снова был прав. Пусть он командир – но не встречалось еще на его жизненном пути таких задач. Семь лет он командирствовал – но это, можно сказать, какое‑то тепличное командирство. Да, условия жестокие. Но привычные ведь. Решения по большому счету стандартны. А для подобных… Не наработал пока мозоль. Не успел.

Сам Знайка тоже переживал. Мудрый был его извечным оппонентом в научных спорах и дискуссиях, коллегой – но в то же время и другом. Чтобы хоть немного его отвлечь, Серега озадачил его тем же вопросом, что огорошил и его самого, и всю обойму: машины, ремонтирующие тоннель. Неужели самый страшный враг общины – друг?..

– Тут у меня подозрения давненько возникали… – почесав ирокез, ответил Илья. – Это все, – он обвел рукой вокруг, – гигантское техническое сооружение. И кто‑то же должен его обслуживать. Мы просто ничтоже сумняшеся считали, что паутина брошена на произвол судьбы. Но ведь та же вентиляция в транзитных – работает. Значит где‑то есть компрессоры, которые гонят воздух. Кому же, как не контро́ллерам, обслуживать? Те обрывки информации о системах паутины, что мы смогли достать из их памяти – возможно, нужны не для диверсий, а наоборот. Хотя, может, и для диверсий тоже… – он пожал плечами. – Здесь я утверждать не берусь. Но в основном я таки снова оказался прав, – он ухмыльнулся. – Именно машины чинят тоннели. Может, КШР – это вовсе даже не «Контро́ллер Штурмовой Роботизированный». Понавешали мы своих ярлыков… Может, КШР – это «Контро́ллер Шахтный Рабочий». Или «Роботизированный». Черт его знает. Пока не доберемся до места, откуда они лезут – полной ясности не наступит.

– Тогда почему до сих пор мы не видели подобного на своих горизонтах? – усомнился Серега. – Нет, я понимаю, что после увиденного подвергать это сомнению прям скажем – странно… Но таковы факты. Сколько лет мы бродим по домашним горизонтам – и хотя бы раз кто‑то видел контро́ллера, винтящего гайки? Нет. А тут…