Текст книги "Чужая в чужом море"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 88 страниц)

– Ia orana, chef–lady, let joder te per culo too.

– Я спросонья всегда такая, – доверительно сообщила ему Брют, подмигнула, хлопнула по плечу и спросила, – мне глаза врут, или это спейс–скутер?

– Он самый, – подтвердил бригадир, – Здешний мэр, или президент, интересуется, сложно ли собирать такие штуки. А его консультант по флайкам говорит, что нехрен делать. По–моему, тоже нехрен делать, но эта «Fronda» какая–то стремная, если смотреть с позиции трезвого, в смысле не совсем отмороженного, канака. Но этот парень и его девчонка, они отмороженные на обе свои головы. Они собрались лететь прямо отсюда. Приспичило же людям. Только тебя ждут. Типа, сказать «so long» и все такое.

Space–scooter, как и положено машинам этого класса, напоминал cab–bike или mono–tracer (т.е., попросту, мощный мотоцикл с закрытой кабиной аэродинамичной формы). Отличие состояло в том, что в стороны от кабины торчали два сильно выгнутых вверх 3–метровых крыла, придававшие этому дикому пасынку космонавтики окончательно гротескный вид.

– Ia orana po–i, – сказала Брют, вклиниваясь между Роном и Пумой, – Говорят, вы решили стать первыми космонавтами Шонаока.

– По ходу, мы просто летим домой, – ответила Пума, – А ползти 6000 миль на обычной флайке, как–то лениво. Вот Рон и включил в контракт аренду этой хрени на рейс.

– В какой контракт? – спросила Брют.

– На твою охрану. Мы же, типа, этим занимались. А эта хрень не запредельно–дорогая.

– Я знаю. Но мне как–то всегда было жалко свой любимый организм.

– Точно, гло, – поддержал ее лейтенант, – По службе это еще куда ни шло. По службе на всяком летали. На «Bolide» летали – по сути, такая же чума, как эта. По службе, вообще, чего только не бывает. Но в отпуске… Joder! И какой псих придумал эту звездюлину?

– Джеймс Бонд, – авторитетно заявила Пума.

– Гонишь, – ответил лейтенант, – Джеймс–Бонда самого придумал Флеминг.

– Как ни странно, – вмешался Штаубе, вы оба в чем–то правы. Исторически было так…

Исторически было так. В 1970 продюсер Джон Глен задумал экранизацию «Octopusy», одного из романов Флеминга о супер–шпионе Джеймсе Бонде. Эта шпионская сказочка, как и прочие из бонд–сериала, была насыщена инженерным абсурдом, выдаваемым за последний писк НТР. Так, в «Octopusy» присутствовал сверх–скоростной реактивный самолет размером с байк. Консультанты предлагали Глену сделать сцену с этим авиа–уродцем методом комбинированной съемки, но продюсер уперся и захотел натуры. Он пригласил конструктора Джима Беде, специалиста по аэро–крикетам (любительским самолетам с габаритами до 5x4 метра), и предложил поставить на подобную игрушку реактивный двигатель. Так в 1971 родился «BD–5J», и скоро миллионы потребителей кино–лапши увидели его на экранах. «BD–5J» не был сверх–скоростным, но 270 узлов выжимал, а этого достаточно, чтобы авиалюбитель за час полета вдоволь наглотался собственного адреналина. За год было продано 4000 KIT–наборов для изготовления «бондо–флаера» у себя в гараже. Почти пол–века реактивные аэро–крикеты оставались просто дорогой игрушкой – до эры любительского космоса, когда кое–кому пришла в голову идея скрестить реактивный «BD–5J» с его винтовым близнецом «BD–5В». В итоге получилась эпатажная аэро–байкерская машинка, которая медленно карабкается на пропеллере до высоты 15000 метров, а потом, как снаряд из пращи, вылетает в космос, разгоняясь на реактивной тяге до 7 километров в секунду. Космическая фаза ее полета длится всего полчаса, но это означает дистанцию 6000 миль.

– Разумеется, – добавил Штаубе, в порядке эпилога, – Это не самый комфортный способ передвижения. Все–таки, более, чем трехкратная перегрузка при разгоне. Современные спейс–планы выполняют разгон гораздо мягче. Но, к сожалению, это уже стоит гораздо дороже. Хотя, по мере развития технологии, они тоже станут доступны в цене.

– По ходу, станут, – согласилась Пума, устраиваясь на заднем сидении скутера, – Но нам домой надо сейчас, прикинь? А на завтрашней флайке сегодня не полетишь.

– Главное, – добавил Рон, – эта штука в сто раз надежнее, чем авиа–лайнер. Это так, для информации отдельным руководителям авиа–министерств.

– Ты авиа–расист, – сказал Штаубе, – Ты считаешь авиа–лайнеры унтерменшами неба.

– Унтерфлюгами, – поправила Брют, гордясь, что помнит школьный lingva–germany.

– Ну да, разумеется.

– Ладно, – сказал Рон, – Потом про это поболтаем. So long, foa.

– Parahi oe! – отазвался лейтенант рейнджеров, подняв ладонь в старинном магическом жесте – пожелании правильного ветра в паруса.

– Parahi oe!

Обтекаемый узкий фонарь кабины бесшумно закрылся. Тихо загудел вспомогательный движок. Скутер по–черепашьи медленно сполз с берега в воду, затем, набирая скорость, пробежал по поверхности озера и, поднявшись в воздух, заложил широкую дугу над берегом, покачиваясь вправо–влево. Помахал крыльями. Традиция…

…

Банде президента здесь было больше нечего делать, так что два «Хаммера» двинулись в обратный путь через полчаса после старта Батчеров. Расставались по–дружески, весело.

– Вы уж тут хорошо охраняйте своего геолога. Красивая женщина, умная, да!

– Да уж мы будем охранять. А не пиво с джином пьянствовать как некоторые.

– Так уж и не будете?

– Не будем. У нас ром для этого дела. Чисто в медицинских целях.

– У–у…

Когда озеро Удеди исчезло за кормой, Ндунти закурил сигару, выпустил в салон джипа небольшую тучу дыма (хорошо, что кондиционер был включен на полную мощность), и задумчиво произнес одно слово:

– Журналисты.

– Где? – спросила Ромсо Энгвае.

– В Лумбези. Мне позвонили. Из Европы, мать ее греб. Мне надо для них говорить. Надо говорить так, чтобы они захотели дать нам деньги.

– Кто? – удивился Дуайт, – Журналисты.

– Нет, болван! Европейцы. Жирные богатые европейцы.

– Знаешь, Чоро, после твоей речи про то, как наши бомберы раздолбают Женеву и Гаагу, европейские деньги нам точно не светят.

– Это была неофициальная речь, – проворчал генерал–президент.

– Официальная – не официальная, – Дуайт пожал плечами, – В интернет висит, однако.

– Мне кажется, – вмешался Штаубе, – Возможность еще не потеряна. Некоторые люди в Европе будут в восторге от того, что сказал Чоро.

– Ты не опохмелился? – заботливо спросила Ромсо.

– Я вообще очень мало пил, в отличие от… Гм… В общем, тут надо понимать историю европейской политики. Это довольно длинная тема…

– Тогда зачем ты тратишь время на предисловия? – перебил Ндунти, – сразу говори про тему, чтобы мы успели.

…

=======================================

80. РОН, ПУМА и тонкая красная линия.

Дата/Время: 23 сентября 22 года Хартии.

Место: Меганезия, округ Палау.

Остров Пелелиу, fare–Butcher.

=======================================

«Fronda» приводнилась в узком, изогнутом, как анаконда, заливчике, отделяющем fare Батчеров от соседнего полуострова, и Рон, не без труда, подогнал неуклюжую на воде машину к своему пирсу. Откинул прозрачный колпак и с удовольствием потянулся. А

младший инструктор Пума Батчер, едва покинув тесную кабину, решительно заявила:

– Пока летели, я считала в уме, сколько прошло дней отпуска. Получилось ровно 10, да! Отпуск 45. Я вычла 10. Осталось 35. Надо что–то делать! Давай ты будешь думать?

– На тему? – спросил Рон.

– Про еще 35 дней, – пояснила она, – Это понятно.

Ожил трэйс–контроллер «Fronda».

– Aloha! Это снова я! – послышался по–детски оптимистичный голос робота, – Если вы уверены, что рейс завершен, наберите, пожалуйста, на пульте номер вашего заказа, и в конце буковки «F», «I» и «N», а потом «Enter». Так я узнаю, что у вас все ОК. А, когда загориться зеленое табло «READY TO LEAVE», закройте, пожалуйста, пустую кабину. Так я узнаю, что мне можно лететь на базу. При этом, пожалуйста, поставьте меня так, чтобы я мог взлететь с пробегом сто метров. Спасибо, что прослушали это INFO.

– Интересно, – сказала Пума, – Мы уже много раз летали, а он нам все время повторяет. Почему нет умного робота, который просто скажет: «хей, сделайте все, как в тот раз»?

– Потому, что кто–то обязательно перепутает, – ответил Рон, выполняя все названные операции, захлопывая колпак пустой кабины.

– Да, – согласилась она, глядя, как пустой спейс–скутер, разбежавшись от пирса, легко поднялся в воздух и набирая высоту, развернулся в сторону Ореор–Палау, – А ты уже придумал?

– Не так быстро, – сказал экс–коммандос, – И, давай, ты скажешь первая.

– Давай сначала посмотрим, как дядя Еу, – предложила Пума, – А потом я буду думать.

С этими словами, она открыла бокс на пирсе и выкатила на воду маленький аквабайк.

– Кто рулит? – спросил Рон.

– Я! Я же его взяла. А ты садись сзади и держись за меня. Мне нравится!

– Мне тоже, – сообщил Рон, занимая место пассажира.

Дядю Еу долго искать не пришлось. Он сидел на круглом надувном рафте, стоящем на якоре в паре сотен метров от своего fare, а вокруг торчали пять удочек, заброшенных, вероятно, на разные глубины. На корме в 20–литровом прозрачном контейнере с водой уже плескалось около дюжины примерно фунтовых рыб.

– Hei, foa! – удивился старик, – Вы, вроде, вчера собирались лететь на Пиерауроа!

– Это мы неделю назад собирались, – уточнила Пума.

– А… – сказал он, – А что не полетели?

– Мы полетели, уже вернулись, – ответила она.

– Ну, и как там?

– Нормально, – сказал Рон, – А у тебя как? Клюет?

– Клюет, но фигово. Вот после заката в проливе Омлеблоче, ближе к Ладемисанга…

– Давай, мы тебя свозим, – предложила Пума.

– Хэ… Там надо долго рыбачить, а вам будет скучно. Вы же маленькие непоседы.

– По ходу, найдем чем заняться, – ответила она, подмигнув Рону.

– Действительно, дядя Еу, давай мы тебя свозим, – сказал он, – Тут всего 2 мили.

– Хэ… Ну, если найдете, то да. Подъезжайте через два часа. Только на проа, а не на этой фитюльке. И чайник не забудьте. И какао. И рома немного. И чего–нибудь пожевать. И сеть, на всякий случай. И слинги, чтоб вам не бездельничать.

Рон кивнул.

– Договорились, дядя Еу. За час до заката.

– Ага–ага… А как там на Пиерауроа?

– Нормально, – ответила Пума, – А мы еще в Африке были.

– Хэ… И как там, в Африке?

– Там хорошо. Горы красивые. Саванна. Только моря нет, и опять война, да…

– Хэ… Война… А говоришь, хорошо…

– Так ведь, не очень большая война.

– Война, она и есть война, – вздохнул старик, – лучше на нее не ездить. Что вам, гор не хватает? Летите на Новую Британию. Сплошные горы, больше мили высотой. Заодно приглядите за детьми. Они полетели смотреть вулкан… Как его… Лонг… Ланг…

– Лангила, – подсказал Рон,

– Ага, он самый. Опять извергается. Пятый раз в этом веке. По TV показывают.

– Посмотрим…А что за дети, дядя Еу?

– Мальчик и девочка. Девочка еще худее твоей vahine, а мальчик вот такой…

Старик приложил к голове ладони и растопырил пальцы.

– Оскэ и Флер, – определила Пума, – А они что, были тут, да?

– Нет. Они вчера call–up–me по i–net. Где, мол Рон и Пума. Или не вчера…?

– Это, наверное, когда мы были на китайском утюге, – заметила Пума.

– Вы и в Китай успели? – удивился Еу.

– Нет, только на их крейсер, – ответил Рон, – Так получилось. А там экранирование.

– Тю…, – сказал старик, – Столько хороших мест вокруг, а вас во куда заносит…

Экс–коммандос пожал плечами.

– Надо было помочь одному человеку.

– А… Ну, тогда конечно… – дядя Еу вдруг сделал неожиданно–проворное движение и выдернул удочку, с бьющейся на крючке рыбиной фунта на полтора, – … Ух! Чуть не прошляпил. Заболтался с вами.

– ОК, – сказал Рон, – Мы поехали домой, а через два часа…

– Какао, ром и закуску не забудьте, – перебил старик, – Еще чайник, сеть и слинги.

…

Лангила, расположенный на крайнем западном мысу Новой Британии извергался так щедро, что это производило впечатление даже на экране ноутбука. Похоже, это было только начало. Сквозь белое облако дыма, накрывшее морщинистые бурые склоны вулканического конуса, еще не пробивался тусклый красный свет, характерный для стадии, когда из жерла и трещин начинают выползать языки расплавленной лавы…

Дав посмотреть на это зрелище несколько секунд, Флер развернула web–камеру в направлении своей кампании. Ну, разумеется: здесь был Оскэ со своей фирменной стрижкой в виде короткого жесткого пурпурного ежика. Рядом с Оскэ наблюдалась парочка новобританских восходящих звезд папуасской космонавтики: Хти и Мео…

– По ходу, мы к ребятам вписались, – сообщила Флер, – Вернее, к родичам Мео. Ну, короче, мы в Аконго, тут до Лангила 20 миль, все видно, ага! А вы где?

– На пирсе, – ответил Рон.

– А пирс где?

– Дома, на Пелелиу.

– И чего вы там делаете?

– Меняем часовой пояс. В Африке сейчас утро, а здесь уже закат.

– Мы на рыбалку идем, – добавила Пума, – С дядей Еу.

– А–а. С дядей Еу это зачетно… А утром?

– Утром… – Пума бросила короткий взгляд на своего faakane, – У!

– Чего–как, наверху, под крышей еще есть комната, – сообщил Хти.

– Правда без стены, – уточнила Мео, – Или хотите, к нам в кубрик.

– Смотря, что скажет мой мужчина, – торжественно объявила младший инструктор.

– По мне, что кубрик, что без стены, – ответил Рон, – выбирай на свой вкус.

– Мы на месте выберем, – решила Пума, – Если мы полетим на «subjet» в 8 утра… (она снова бросила взгляд на Рона и дождалась его кивка) … То будем у вас в 10. Но надо будет нас кормить завтраком, потому что мы прилетим голодные, да!

– Короче, на подлете call–us, – сказала Флер, – Типа, чтобы мы начали варить лапшу.

…

– Вулкан! – мечтательно произнесла, Пума и улеглась на досках пирса в позе морской звезды, – Мы хорошо придумали, да? Лететь не далеко, и завтрак не надо делать. Рон, наверное, я очень ленивая женщина, да?

– Это в смысле, что в лавку за хавчиком поеду я? – уточнил экс–коммандос.

– Это очень плохо? – спросила она.

– Aita pe–a, – ответил он, немедленно определив настоение своей vahine, как легендарно–эпический похрен – второй и последний элементом Транс–экваториальной Африканской культуры, которую Пума привезла с родины (первым таким элементом, разумеется, был культ Ориши Йемайя). Если Пума погружалась в это полу–медитативное состояние, то просить ее сделать что–нибудь по хозяйству было абсолютно бесперспективно. Так что, экс–коммандос вновь оседлал аквабайк (уже в качестве водителя) и поехал на маркет.

…

Процедура поездки за покупками заняла около получаса. Вернувшись, Рон обнаружил, что Пума (вопреки ожиданиям) не лежит все в той же позе, наблюдая краски вечернего неба, а с довольно–таки озадаченным видом разглядывает нечто на экране ноутбука.

– Ндунти, – пояснила она, – Смешно. Мы уже здесь, он там, да?

– Ндунти? – переспросил Рон, усаживаясь рядом, – Так…«Deutsche Welle Online». Ого! Этот отморозок попал в ten–top… Пресс–конференцию президента Шонаока в Лумбези. Бла–бла–бла, на вопрос репортера журнала «Spigel», бла–бла–бла: «Господин президент, почему вы намерены вооружаться, вместо того, чтобы решать проблемы ужасающей нищеты, неграмотности, безработицы, бездомности и детской беспризорности?», его превосходительство использовал явно домашнюю заготовку… Y una polla!

Судя по торжественно–агрессивной позе на фото, Ндунти выдал что–то концептуальное. Его выступление уже было доступно на сайте в текстовом виде. Рон быстро пришел к выводу, что речь написана никак не без участия Штаубе. Эксперт–пилот ICAO, судя по разговорам, был поклонником «Luftwaffe», а то, что сказал президент Ндунти, очень походило на микс из выступления «отца военной авиации III Рейха», Германа Геринга:

*********************************

Чоро Ндунти, президент Шонаока.

Война, демократия и защита культуры

*********************************

«История людей – это история войн. Воюют племена, потом народы, империи, религии и партии. Воюют корпорации – это называется конкуренция, и никто не говорит, что это плохо. Воюют системы. Это – общее слово, оно все определяет. Системы делают люди. Сильная, хорошая система – побеждает. Слабая, плохая система – проигрывает. Так было всегда и так будет всегда. История не знает слов «справедливость». Победитель всегда прав, побежденный – всегда виноват. Это – единственный факт, которому учит история. Да. Общие человеческие ценности, толерантность, взаимное уважение культур, отказ от применения силы – это дерьмо. Это средство обмана. Так одна бедная, физически слабая система может победить вторую, богатую, физически сильную. Она может это сделать, если во второй системе слишком доверчивые люди и продажные политики. Продажные политики говорят много правильных слов про демократию. Про то, что власть должна быть у народа и для народа, чтобы народ имел еду, дом, работу и защиту. Да! Потом они добавляют к этим правильным словам другие слова. Про то, что с врагом, который хочет поработить народ, надо не сражаться, а договариваться, уступать ему. Что надо отдавать ему сегодня это, а завтра – то. Они говорят, что у врага такие же права, как у друга. Это и называется «толерантность». Она нужна, чтобы народ проиграл войну. Чтобы враг отнял у него еду и дом. Народу такая толерантность не нужна. А то, что не нужно народу – это не демократия. Да! Некоторые говорят, что мы агрессивные. Что мы не толерантные. Что мы решаем вопросы силой оружия. Вы это слышали у себя на Западе. А кто это говорит? Продажные политики. Они сидят за столом с врагом народа. С тем, кто хочет поработить народ. А, может быть, уже поработил. Они едят у него из рук. Они берут у него деньги. Они принимают законы про толерантность, чтобы врагу было легко вас поработить. Да! Теперь вы знаете, почему продажные политики называют нас агрессивными. Они хотят называться демократами, и получать от врага деньги за предательство. А мы им мешаем. Мы показываем, что такое настоящая демократия. Мы не даем врагу забирать землю и имущество у нашего народа. Мы не даем врагу порабощать наш народ. Мы на страже интересов народа. Если для этих интересов надо воевать, мы воюем. Мы знаем: если мы откажемся от войны, как нам предлагают продажные политики, то нас растопчут. Мы не позволим этого сделать. Мы будем создавать боевую авиацию. Мы будем покупать или производить вооружения. Мы будем строить сильную армию. Мы будем делать то, что нужно нашему народу, а не то, что нравится жирным засранцам в Женеве, Брюсселе и Гааге. Пусть эти продажные шкуры засунут себе в жопу свою мораль и свои принципы международного сотрудничества. Пусть продают все это дерьмо кому–нибудь другому, а не нам. Эти продажные ублюдки учат вас пускать слюни про толерантность и отказ от применения силы. Когда враг принуждает вас жить по его законам, они учат вас блеять, как будто вы овцы, которых ведут на бойню. А когда враг вас грабит или убивает, они делают вид, что ничего не случилось. Это – не демократия. Это – предательство. А мы будем строить демократию. У нас есть общие интересы с народом. Да! У нас нет общих интересов с врагами и предателями. А правы мы или нет – решат наши потомки!»

Грянул восторженный рев легионеров, сквозь который можно было расслышать чьи–то робкие аплодисменты из небольшой кучки репортеров. Президент Ндунти поправил на себе простой генеральский китель (который хорошо сидел на бывшем главаре банды ангольских дезертиров), вернулся за парадный стол под флагом Шонаока, и сделал два глотка минеральной воды из простого, демократичного граненого стакана.

*********************************

…

Рон Батчер хлебнул пальмового пива из кружки и прокомментировал:

– Говнюк.

– Очень много слов, – лениво сказала Пума, – Не поняла. И еще смешно. У них там день, а здесь ночь. Звезды. Я помню про вращение Земли, а привыкнуть не могу.

– А про что говорил Чоро? – все так же лениво спросила Пума.

– Про политику.

– Он неправильно говорил?

– А ты сама как думаешь? – поинтересовался экс–коммандос, знавший по опыту, что его vahine прекрасно запоминает услышанное даже в полусне.

– По ходу, ничего такого, – ответила она, – Если тебя грабят, то надо воевать, а если надо воевать, то нужно оружие и армия. Чоро – говнюк. Да. Но это он правильно сказал.

– Дальше, – поощрил ее Рон.

– Если у нас есть фермы, фабрики, школы, специалисты, наука, тогда все просто. Да. Мы придумали и сделали оружие. Мы научили немного солдат–специалистов. Мы наняли за кое–какие деньги резервистов, кому интересно. Их тоже научили. Наших людей никто не сможет грабить. Хорошо. А если у нас нет ни хрена – с чего тогда начинать?

– А с чего бы ты начала?

Пума переместилась из положения «лежа» в положение «сидя по–турецки» (что означало в данный момент крайнюю степень напряжения ума), и объявила:

– Я начинаю, как в комп–игрушке «X–fenua». Выращиваю и охраняю дешевую еду. Ее и охранять не дорого. Ее никто не будет отнимать большой военной силой, и мне не надо даже армии. Можно дать оружие фермерам, и хватит. Когда появилась еда на продажу, я начинаю делать более хорошее оружие, инструменты и ценные вещи. Если получится, то я делаю инструменты–оружие. Называется «продукция двойного назначениия». Выгодно. Потом, если у меня это есть, я могу делать образование. Я пока правильно говорю, да?

– По ходу, так, – подтвердил экс–коммандос, – Теперь вопрос. Почему Ндунти не давал фермерам дешевое оружие, которым они бы могли охранять свой добряк?

– Это понятно. Они бы тогда убили его солдат, и его тоже. А так он мог их грабить.

– Ответ верный. Идем дальше. Кто сейчас может напасть и ограбить людей шонао?

– Не знаю, – ответила Пума, – Может, ЮАР могла бы. Но это большая война. Они не захотят. Слишком дорого. Не выгодно.

– Опять верно. Теперь вспомни, что спросил у Чоро тот парень из «Spigel».

– Я помню. Он спросил: зачем тратить деньги на оружие, если люди шонао сидят в полной жопе, нет домов, негде работать, и там не голод только потому, что из Мпулу привезли кучу хавчика. Я тоже не понимаю. Чоро же не дурак. Зачем он так делает?

Рон похлопал ее по плечу.

– Это просто, как банан. Ндунти – бандит. Он привык грабить, это его образ жизни. Для того, чтобы хорошо грабить, необходимо эффективное оружие. А на людей шонао ему насрать. Ты краткий курс экоистории учила? Про государство помнишь? Вот Ндунти и есть государство в его чистой, незамутненной форме. Во Франции лет триста назад был такой король – он прямо говорил: «государство – это я». Здесь аналогичный случай.

– Тогда что он говорил про народ и демократию? – удивилась Пума.

– Это для репортеров–юро, – пояснил Рон, – У них у самих демократическое государство. Он им хочет объяснить, что его демократия демократичнее.

Пума энергично передернула плечами и обиженно наморщила лоб.

– Я ни хрена не поняла, что ты сейчас сказал. Говорить такими словами – не честно, да!

– ОК, тогда на пальцах. Смотри: демократия – это кукольный театр, куклы называются «народ». Считается, что куклы приказывают, а оффи – выполняют приказы. Ясно, что оффи приказывают сами себе, но в Европе это не принято говорить. Типа, неприлично.

– У! Это я знаю. Ты скажи что значит: «его демократия демократичнее».

– Значит, в его театре куклы больше похожи на людей, – пояснил резерв–сержант.

– Врет? – спросила Пума.

– Хрен его знает, – Рон пожал плечами, – В Европе оффи такие же говнюки, как Чоро, но он наглый мелкий бандит, а они – трусливое крупное ворье. Европарламент, конечно, на вид, более убедителен, чем Национальное Собрание Шонао…

– Национальное что? – перебила она.

– Это когда Чоро собирает легионеров на площади, что–то говорит, они кричат «ура!». И когда они крикнули, считается, что народ одобрил. В Европарламенте для этого сделаны кнопочки на столах. Депутатам платят – они нажимают кнопочки. Результат такой же.

– На площади – прикольнее, – решила Пума, после короткого размышления.

Рон допил банку пива, смял в ладони, как бумажную, бросил в мешок, и сообщил:

– Многие юро тоже думают, что на площади прикольнее. А другие юро говорят, что это фашизм. Вопрос, кто лучше: бандиты или ворье. Бандитов многие юро боятся. Бандит в политике – это всегда война, ему же надо грабить, верно? А ворье не воюет, даже когда надо. Ты помнишь по экоистории: Европа сдалась Гитлеру практически без боя.

– Чоро говорит для тех юро, которые думают, что бандиты лучше? – уточнила Пума.

– По ходу, да, – подтвердил он, – Наверное, он думает, что они дадут ему денег.

– Это логично, – согласилась она, – Тогда почему ты думаешь, что это плохо? Если Чоро кому–то нравится, пусть дают ему деньги. Это дела юро. Их деньги, их проблемы.

– Ты хотела бы, чтобы тебя считали другом Чоро? – спросил резерв–сержант.

– Не очень, – призналась Пума.

– Вот то–то и оно. А скажут, что мы – его друзья. Что все канаки – его друзья. Мы с тобой полетим отдохнуть в Швецию, к Олафу и Фрис, а на нас будут смотреть, как на бандитов и фашистов. И все из–за этого говнюка, который перешел красную линию.

Пума внимательно посмотрела на него.

– Красную линию? Ты мне про такое не говорил.

– Это элементарно, – сказал он, – Это то, что отличает полисмена или солдата от бандита или маньяка. И те и другие стреляют в людей. Но первые не переходят красную линию, а вторые только за ней и живут. Многие люди будут думать, что мы перешагнули красную линию, потому что ее перешагнул этот сраный афро–гитлер.

– Рон, Люди будут так думать, потому, что мы убьем Аккана?

– Не только поэтому, – ответил он, – Но и поэтому – тоже.

– А никак нельзя им объяснить, что мы на правильной стороне? Что мы не перешагнули?

– Кому–то сможем. Кому–то нет. Не знаю.

– Плохо, – вздохнула Пума, – Но мы же летим на Новую Британию, да? А там с этим как?

– По фигу, – сказал он, – Оскэ и Флер на это насрать. Хти, Мео, и всем местным – тоже.

– Значит, это ничего?

– Это ничего, – подтвердил экс–коммандос.

…

=======================================

81 – ОГНЕМЕТ и ФИНАНСОВАЯ ПИРАМИДА.

Дата/Время: 23 сентября 22 года Хартии.

Место: Транс–Экваториальная Африка. Зулустан

Гамо – Тейжери. Театр боевых и денежных акций.

=======================================

К середине дня трое репортеров собрались под наскоро возведенным навесом на склоне восточного холма, приблизительно в 2000 метрах от крааля Гамо. «В целях обеспечения эффективной работы прессы» (как выразился интуни Озогаи), к ним было приставлено отделение из десятка солдат, во главе с молодым старшиной Ткева, который, во–первых, все время улыбался, а во–вторых (что более существенно) бегло болтал на basic english. К его недостаткам следовало отнести то, что болтал он почти не переставая – в основном, о политике. В первые минуты знакомства, Жанна, Кейт и Леннат получили стальные каски и тяжелые бронежилеты, и узнали, что Ткева не любит исламистов, коммунистов и ООН, а любит короля, свою жену и США. Услышав, что Жанна – канадка, а Кейт – британка, старшина согласился что «Канада и Британия – тоже хорошо», и организовал всем троим горячий чай и свежие лепешки с полевой кухни. Каску и бронежилет старшина требовал надевать при выходе на «рабочую точку» (пулеметную позицию, расположенную на той стороне холма, которая была обращена непосредственно к осажденному краалю). Побыв там полчаса, сняв короткие ролики, и получив изрядную дозу адреналина из–за очередной перестрелки между осаждающими и осажденными (грохот работающих пулеметов, звон стреляных гильз, визг пуль, пролетающих над укрытием, и т.п.), репортеры вернулись под навес. Из–за жары все время хотелось пить, а здесь наготове был чай.

С момента завершения первой фазы операции, обстановка вокруг крааля Гамо, на вид, не особенно изменилась. Голые люди, запертые в кольцевом загоне из арматуры в центре крааля (их было 126), так и лежали на земле, опасаясь приподняться. Иногда кто–то из них решался доползти до маленького мутного пруда и полакать воду (не поднимаясь, а прямо так, лежа на животе). Внешняя стена была кое–где разрушена 20–мм снарядами из орудий бронетранспортеров «Condor Rheinmetall». Применять более мощные средства генерал Исанго опасался: один тяжелый снаряд мог случайно разнести всех спасаемых в клочья.

Осаждаемые скрывались в домах, периодически открывая огонь из окон. Попытка выйти на открытое пространство, простреливаемое с господствующих высот, была равносильно самоубийству. Наглядные подтверждения этого факта лежали в разных точках внутреннего двора, и к ним присматривались парящие в небе падальщики. Периодически по мегафону транслировалась запись обращения короля к осажденным на местном диалекте языка банту: «Сдавайтесь! Выходите из крааля голыми, босыми и без оружия. Я обещаю, что тогда в вас не будут стрелять. А кто не сдастся – тот будет убит».

– Штурм будет ночью, – предположил Леннат Янсен.

– По–моему, заложники не доживут до ночи, – заметила Жанна, – они и так лежат здесь больше суток. Надо немедленно что–то делать, иначе все это бессмысленно.

– Боюсь, никто ничего не будет делать, – откликнулась Кейт, – Возможно, нас пригласили только, чтобы потом было легче оправдываться за это бездействие.

Янсен пожал плечами.

– К сожалению, заложников не всегда удается спасти.

– Пусть не всех, но хоть кого–то можно спасти! – возразила канадка.

– В таких случаях обычно действует извращенная логика, – сказал он, – если кто–то начал операцию по спасению, то ему поставят в вину каждого убитого заложника, а если никто ничего не делал, то считается, что заложники погибли только по вине террористов. Но я не понимаю, почему не идут переговоры. Лейтенант Эрроусмит обязан был их начать.

– Мне кажется, он предпочитает общаться со своими парнями, – сообщил Янссен, махнув рукой в сторону непростреливаемого участка дороги. Там, рядом с «Blue canoe» принца, стоял только что прилетевший из Мпулу спецназовский конвертоплан «Osprey–Bell», и теперь взвод был вместе – два десятка бойцов собрались вокруг своего командира.

– Герои, – фыркнула Жанна, – Они дальше от линии огня, чем мы, зато какие позы! Хоть сейчас снимай новую серию про Рэмбо. Жалко, налогоплательщики этого не видят.

Жанна Ронеро, в данном случае, была несправедлива к этим парням. Они как раз сейчас готовились рискнуть жизнью (а лейтенант – заодно и карьерой) ради 126 беспомощных людей, не имея даже полномочий на проведение этой спасательной операции.

– Значит, так, – сказал Эрроусмит, – диспозицию вы все видели с воздуха, она проста, как стакан поп–корна. Теперь о том, чего вы не видели. В этом гадючнике около семидесяти арабских отморозков, а остальные сто с лишним – обслуга из туземцев, которые перешли в ислам за деньги, и совсем не хотят подыхать за это дерьмо. Здешний принц, толковый парень, придумал обмен SMS по мобайлу с одним из этих туземцев. Очень удачно, что обслуга оставляла свои номера мобайлов торговцам, чтобы договариваться о доставке продовольствия и всего такого. Еще удачнее, что арабы и обслуга жили в разных домах. Теперь их отсекли друг от друга пулеметным огнем, и арабы ни хрена не контролируют туземцев. В доме, с которым идет переписка, четверо туземцев. Здешний король обещал им полную амнистию и свободную эмиграцию, если они нам помогут. Король – дикарь и головорез, но слово всегда держит, так что они ему поверили. Ключ от клетки у них есть. Это была вводная. Какие вопросы до того, как я начну объяснять план?