Текст книги "Чужая в чужом море"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 88 страниц)
Эстер осторожно провела пальцами по своему подбородку, а потом вдруг спросила: .
– Вы говорили про университетскую регату. Вы закончили университет?
– Только 3 курса, мне пока достаточно, – ответил Хена, подумав, что если она спросит, в каком университете, то он назвет новозеландский «Auckland University of Technology» (AUT). Это даже и не совсем вранье: «Niue Tec–University» когда–то был филиалом AUT. Но она выделила из его сообщения другую линию.
– Знаете, команданте Хена, я никогда не понимала, как это девчонки снимают парней в баре. Я, разумеется, видела это много раз, но… Мне бы никогда не пришло в голову так сделать. В колледже меня даже дразнили недотрогой. Считали, что я отношусь к этому слишком серьезно. Извините, что я выкладываю все это вам, но… Мисс Ренселлер меня точно не поймет. Я часто думала, каким будет мой первый мужчина, и как я его встречу. Наверное, я пошла работать в Лигу, потому что мне казалось, что он где–то далеко, этот единственный мужчина, который… Я ездила по разным странам, и надеялась, что где–то встречу его… Одного и на всю жизнь. Так ведь бывает не только в книжках, правда?
Старлей медленно, глубоко вдохнул, задержал дыхание на 5 секунд, и так же медленно выдохнул, как учили на курсах спецфизподготовки. Это стимулирует мозг, но сейчас он как–то странно стимулировался. Хена вдруг вспомнил паренька по имени Цэбэ Догийн, монгола, который был когда–то у него в учебном полувзводе. Цэбэ – это невероятный, сказочный снайпер. Такие рождаются раз в сто лет, а потом о них еще сто лет слагают легенды. Сейчас он работает инструктором по стрельбе на базе Капингамаранги, а тогда только–только переехал в Меганезию. Сходу подписав армейский контракт, он попал в учебный лагерь Фалолап в округе Йап. Там он впервые в жизни увидел море (зато сразу много, и со всех сторон), а остальные – впервые в жизни увидели человека, не умеющего плавать (зато действительно не умеющего – такого, который сразу идет ко дну, если его столкнуть в воду). И 23–летнего Цэбэ хором учили плавать. Сложнее всего было понять, почему он тонет, попав в воду. С обычным человеком этого не происходит, даже если он не двигается. Цэбэ двигался, но все равно каким–то сверхъестественным образом, тонул. Плавать его, все–таки, кое–как научили, а Хена запомнил несколько фраз по–монгольски. Одна из них – «navsh mityin» – обозначала емкое философское понятие «хер его знает»…
Усилием воли, Хена вернул себя в настоящее время, в реальный мир, и ответил:
– Знаете, Эстер, в жизни бывает такое, что и не снились всем этим, му… Я хотел сказать, писателям. Может, и ваша мечта сбудется. Вы еще и десятой доли мира не объехали.
Она вздохнула и покачала головой.
– Вы слышали притчу про чертово копыто? Это – амулет. Он исполняет любое желание. Человек захотел 100 тысяч долларов – и получил почтой 2 чека по 50 тысяч. Страховой платеж за гибель его жены и сына в авиакатастрофе. Так и я. Захотела. Это уж точно на всю жизнь. После этого у меня действительно никого другого не будет…
– Отставить, – перебил старлей, – В смысле, у вас еще ничего не было. Ну, гиены…
– Расскажите, как вы познакомились со своей женой, – перебила она.
– Упс… Откуда вы знаете про мою жену?
– Я немного понимаю местный микс из нсенго и английского, а ваши солдаты как раз сплетничали про вашу жену и ваш дом. Там, будто бы, столько углов, что она только и успевает их подметать. У нее даже не остается времени поиграть с детьми.
– На ужине найду самого болтливого, и дам по шее, – мрачно сказал Хена.
– Пожалуйста, не надо! Иначе получится, что это из–за меня.
– Да нет, – пояснил он, – это я просто так сказал. Нельзя же запретить людям сплетничать. На самом деле, у меня самый обычный дом, с обычным числом углов. Но мы сцепились по поводу того, какой дом лучше – прямоугольный как у нас, или круглый, как здесь. Я взялся защищать углы, и мои унтер–офицеры меня заклевали. Они эти углы раздули…
– Вы давно вместе? Я имею в виду, с женой.
Команданте стал сосредоточенно загибать и разгибать пальцы.
– Зависит от того, как считать, – пояснил он, – Не меньше пяти лет – это точно, потому что нашему старшему пять. Но не больше семи, потому что папа купил мне дом на окончание колледжа. А знакомы мы лет пятнадцать. Мы же деревенские. Я – из одной деревни, она – из соседней. У нас вообще так принято… Ну, типа, традиция. Обычай…
– Обычай, – задумчиво повторила Эстер, – Жена нянчится с детьми, а муж где–то далеко, воюет на какой–то войне… Ведь ваш дом далеко отсюда, я права?
– В последнем – да. В остальном – нет. С мелкими возятся, по обычаю, наши мамы. Мы оба работаем, и жена, и я. Жена проектирует игрушки–мобики, а я, это… – он почесал макушку и добавил, – Только вы не подумайте, что мы с ней вообще не занимаемся детьми. Когда я приезжаю, мы решительно отбираем их у бабушек и недели на четыре – пять вжжжж! А потом – дома. У меня длинные отпуска. Дома – здорово. Когда мы дома, там всегда куча детей. И наших, и соседских. Понимаете – новые игрушки, которых еще ни у кого нет.
Эстер кивнула, но на всякий случай уточнила:
– Игрушки, которые проектирует ваша жена?
– Да. Это такие простые мобильные штучки с радиоуправлением от woki–toki.
– Простые штучки, – медленно произнесла она, как будто пробуя слова на вкус, – Когда слушаешь вас, команданте Хена, то кажется, что жизнь – это простая штучка, и смерть – это простая штучка… За что вы воюете, команданте? Только не говорите, что это – тоже простая штучка, что это – просто работа, за которую вам платят. Я не поверю.
– Почему? – спросил он.
– Потому, что такое нельзя купить за деньги. Вы не похожи на наемника.
– Правильно. Я – не наемник. Я – солдат.
– Наемник – это солдат, воюющий за деньги, не так ли?
– Не так. Солдат не воюет за деньги. Солдат делает свою работу. Война – это только ее часть. Деньги солдату платят потому, что любой общественно–полезный труд должен быть оплачен. Иначе получится, что общество ограбило солдата. Присвоило его труд, ничего не дав взамен. Тут то же самое, что с врачом, или полисменом, или пожарным.
– У вас опять все стало просто… Хотя, нет, не все. Вы сказали, что война – только часть вашей работы. Тогда что – целое?
Старлей глубоко вздохнул и процитировал первый пункт генеральной инструкции: «Работа солдата и армии, как системы – не допустить, чтобы какие–либо организованные вооруженные формирования причинили вред жителям, их жизни и здоровью, их быту и хозяйству, или принудили жителей к чему бы то ни было путем угрозы таких действий. Выполняя свою работу, солдат и армия, как система, нейтрализазуют социально–опасные организованные вооруженные формирования, уничтожая их живую силу, их технику, их материальную базу, их управление, их информационный и экономический потенциал».
– Это где–то написано? – спросила Эстер после паузы.
– Да. Это – инструкция, под которой я расписался, когда поступил на работу в армию.
– В армию какой страны?
– Моей, – ответил он, – Вы извините, Эстер, но я не могу сейчас сказать больше. Если я скажу, то под угрозой окажется жизнь очень многих хороших людей. В том числе – тех, что живут здесь. В этой стране. В этой деревне… Вы понимаете?
– Чем больше я вас слушаю, тем меньше я понимаю. У меня в голове все путается.
– Это потому, что ты слишком много думаешь, – авторитетно заявила Ллаки.
Юная африканка выглядела совершенно отдохнувшей, свежей, и ничуть не заспанной. Эстер посмотрела на нее с немного грустной улыбкой.
– Тебе кажется, что думать – это плохо?
– Нет, – ответила Ллаки после короткого размышления, – Думать, как что–то сделать – это хорошо. А думать вообще – это плохо. Сидит человек и думает: мне нечего есть. Зачем думает? Еда от этого не появится, и он будет умирать. Это плохо. Другой человек думает: как добыть еду. Он придумает, будет добывать еду, и не умрет. Это хорошо. Или еще так. Все думали: нас грабит адмирал Букти. Все думали – он грабил. Плохо. Команданте Хена думал: как сделать, чтобы он не грабил? Придумал и сделал. И адмирал Букти не может грабить, потому что его солдаты стали мертвые. Хорошо. Я понятно объяснила, да Эстер? А теперь пойдем плясать. Я тебя буду учить, как плясать под барабан.
– Вот это правильно, – одобрил старлей, – А я буду спать. Со вчерашнего дня мечтаю.
Он сдвинулся подальше в тень, повернулся на правый бок, и мгновенно заснул. Ллаки нетерпеливо потянула Эстер за руку.
– Ну, пошли! Пусть команданте Хена спит.
– Да, действительно, – согласилась американка, и позволила Ллаки тянуть себя в сторону военного городка, где продолжалось гульбище.
…
Поставленная на треногу водяная бочка с патрубком – это приемлемая замена душу, но никак не морю, к близости которого Хенаоиофо привык с самого рождения, как к чему–то само собой разумеющемуся, как свет днем и темнота ночью. Стоя под тонкой струйкой прогретой солнцем воды, он пытался представить себе, что рядом шумит прибой, но у него не хватало фантазии. Кроме того, его отвлекал человек, наблюдающий за ним из густой тени, справа от штабной палатки (яркая растущая луна была слева, на пол–пути к зениту). Хена старался делать вид, что не замечает наблюдателя, чтобы не портить тому азарт, но убедительно сыграть не получилось. Слишком спокойно он отреагировал на стремительно метнувшееся тело, которое прыгнуло ему на спину.
– Так не честно! – заявила Ллаки (а кто же еще), – Ты меня видел!
– Я тебя слышал, – поправил Хена, – Ты шуршала.
– Нет, ты подглядывал!
Она соскользнула с его спины и теперь оказалась перед ним. На ней была надета только одна цепочка из черных бусинок, почти неотличимых от капелек воды на черной коже.
– Я не мог подглядывать, я стоял спиной к тебе.
– Значит, у тебя глаза на затылке. А ты знаешь, что я танцевала для тебя? Потому, что я выиграла тебя в монетку. Мы играли вшестером. Правда, я немножко жульничала, но никто не заметил, значит все честно.
Изложив это длинное и несколько сомнительное умозаключение, она встала под струйку воды, подняла руки над головой, и медленно повернулась так, чтобы показаться ему со всех сторон. Потом она сделала пол–шага в сторону, и спросила:
– Ну, как?
– Красиво. Но вообще–то разыгрывать человека в монетку, не сказав ему ни слова…
– Так вот, я же тебе сказала, – перебила она, – пошли к тебе в шатер, а то у меня дома тетя, она будет до полуночи греметь горшками, а потом до утра храпеть.
– У меня там подстилка вот такой толщины, – предупредил он, показав двумя пальцами зазор примерно полтора дюйма.
– Большое дело, – фыркнула Ллаки, – мы же не спать собираемся. У тебя презики есть?
– В индивидуальной аптечке военнослужащего, – строго сказал команданте, – должно находиться не менее 2 упаковок презервативов по 12 изделий в каждой.
…
Примерно в середине ночи, после второй серии камасутры, Хена просто выключился, лежа на спине, а хитрюга Ллаки устроилась на нем сверху, и тоже заснула. С ее точки зрения, тонкая фибротоновая подстилка, служившая команданте постелью, отлично годилась для любви, но совершенно не подходила для сна. На самом команданте было гораздо уютнее. Наверное, они бы проспали подольше, но ему стала сниться какая–то ерунда (которую потом так и не удалось вспомнить), и он, рефлекторно перекатился в сторону, схватив лежащий под правой рукой пистолет–пулемет.
– Чего ты? – обиженно и сонно пробурчала африканка.
– Извини, – сказал старлей, медленно выдохнув, – Так получилось.
– Это потому, что в шатре тебе мало воздуха, – уверенно заявила она, – пошли наружу. Я покажу, как можно гадать по лунной тени. Поставлю тебя в лунный луч, и узнаю, какой ты человек, потому что на тени будет все видно.
– И что, например, можно отгадать? – спросил он.
– Всякое. Например, откуда человек родом. Это важно, да?
Хена ни на секунду не верил в действенность лунного луча, но ему действительно стало интересно, что она сможет угадать – и он согласился. Луна уже перевалила через зенит, и набрала полный блеск, сверкая на бархатно–черном небе, как серп из полированной стали. Резкая тень от фигуры команданте прорисовалась на серой, при этом освещении, глине.
Ллаки присела на корточки и сделала вид, будто внимательно рассматривает края тени.
– Вот, тут написано, как называется твоя страна. Сейчас я обведу буквы, и ты увидишь.
Она взяла первый попавшийся камешек и стала сосредоточенно чертить на глине. Эта процедура заняла у нее около минуты. Она выбросила камешек, отряхнула ладошки, и торжественно заявила:
– Гадание получилось, теперь отойди, чтобы свет Луны упал на слово.
Старлей сделал шаг в сторону, и прочел начерченную надпись: MEGANEZIA
– Joder! Как ты это сделала?
– Ты меня не слушал, – ответила Ллаки, обиженным тоном, – Я тебе говорила: на лунной тени все видно.
– Так не бывает. Давай–ка сотрем это, а потом ты расскажешь, откуда ты это узнала.
– Давай, – согласилась она, – А что мне за это будет?
– А что ты хочешь? – спросил он, поспешно ликвидируя надпись.
Юная африканка уселась на скрещенные ноги.
– Я так много всего хочу. Мне трудно выбрать. Наверное, я хочу быть, как та девушка, которая рассказывает новости на CNN, или на ABC, или, хотя бы, на Pan–Africa.
Хена исполнил свист, пронзительный, как боцманская дудка.
– Ничего себе! Это не так–то просто.
– Гадать тоже было не просто, – заметила она.
– Гм… А зачем тебе это надо?
– Как, зачем? – удивилась Ллаки, – Во–первых, меня будут видеть много мужчин. Это хорошо. Во–вторых, за это платят хорошие деньги. В–третьих, это интересно, когда я первая рассказываю людям, что где случилось. Я умею узнавать, что где случилось, а рассказать мне некому. Только у нас, в Макасо, но тут мало людей. Это не интересно. Видишь, есть целых три причины, почему мне это надо.
– Давай подумаем в цифрах? – предложил он.
– Давай. Только я не знаю, как это.
– Я тебе объясню. Ты сказала «много мужчин». А сколько? Тысяча? Две тысячи?
– Это мало, – ответила она, – Вот двадцать тысяч будет в самый раз.
– Значит, 20.000 мужчин, – повторил Хена, чувствуя себя полным идиотом, – А хорошие деньги – это сколько в цифрах?
– Ну… – задумалась Ллаки, что–то подсчитывая в уме, – Если мне будут давать двадцать американских долларов в день, мне этого хватит. Но только каждый день. В субботу и в воскресенье тоже. И в праздники. Ну, совсем каждый день.
– Понятно, – сказал он, – Подожди минуту, мне надо посмотреть кое–что.
Старлей зашел в шатер, наощупь нашел сателлофон, вернулся и вызвал сайт «Minerva–reef–ACID–TV» – любимую игрушку тети Джой. Он старался не думать, что будет, когда он скажет ей: «Тетя Джой, тут такое дело, надо устроить к тебе в раздел новостей одну девчонку из Африки, очень сообразительную, но примерно с нулевым образования и c умеренным знанием basic english». Скорее всего, тетя Джой обругает его балбесом, хотя, не исключено, что ей наоборот очень понравится эта идея. Но что она ему не откажет – это совершенно точно, потому что тетя Джой – это как вторая мама… В разделе «About» была карта зоны прямого охвата (радиус примерно триста миль, куда попадала большая часть Фиджи, Тонга и Кермадека), и примерная аудитория – 24.000. Если считать, что половой состав аудитории 1:1, то мужчин получалось меньше 2/3 запрошенной цифры. Ллаки подумала немного над этой информацией, и великодушно согласилась.
– Ладно, 12 тысяч мужчин мне на первое время хватит. А 20 долларов в день будет?
– Будет, – подтвердил Хена (этот, второй, пункт был гораздо проще первого).
– Мы договорились? – на всякий случай спросила она и, получив подтверждение, стала излагать способ, которым раскрыла инкогнито меганезийского военного контингента.
Все оказалось до изумления просто. Едва в Макасо появилась первая партия «карманных пулеметов» для вооружения народной милиции, как любопытная девчонка, не увидев на корпусах этих изделий данных «made in», пошла в миссию, шарить по интернету (который в тот момент еще работал). В оружейные каталоги эта модель еще не попала, но, поскольку модель представлялась на открытом конкурсе, фото стрельб и полевых тестов в Интернете уже были – конкурсанты разместили материал на своих блогах. Девчонке хватило наблюдательности, чтобы узнать эту модель, и грамотности – чтобы прочесть название страны, из которой происходят владельцы блогов. У всех там значилась «Meganezia»…
У команданте отлегло от сердца – не было никаких сомнений, что тетя Джой с огромным удовольствием возьмет на студию девчонку, которая, практически не имея образования, «сделала» криптологов из INDEMI, как слепых котят. Оставалось только отправить Лаки в Меганезию, а до того – контролировать, чтобы она не разболтала о своем открытии…
– Я много думала, говорить или нет, – сообщила Ллаки, – Это секрет, а за секреты убивают. Потом я решила: ты меня не будешь убивать за 20 долларов в день. Для тебя это не очень большие деньги. И за мужчин ты меня не будешь убивать. Зачем они тебе? Правильно?
– Joder! – сказал он, – Что за херню ты несешь?
– Я все говорю правильно, – обиженно сказала она, – Зачем платить? Убить проще. Но ты не любишь убивать. Ты даже не убил миса Ренсели, хотя от нее у тебя проблемы.
– Значит, так, – решительно заявил старлей, – Если ты хочешь работать на TV, ты должна знать, что такое цивилизованность. Цивилизованность – это когда…
Его тираду прервал короткий и громкий стучащий свист, который ни с чем не спутаешь – звук очереди из малокалиберной скорострельной шестистволки. Цивилизованность тут же была забыта. Хена одним движением разогнулся, рыбкой прыгая внутрь шатра и, в то же время, сбивая Ллаки на землю толчком пятки. Вылетев обратно, с накинутым на шею комбинезоном, и автоматом в руке, он рявкнул на нее «лежи, не двигайся», и зигзагами побежал к южному посту (направление на источник звука он засек автоматически, еще до того, как начал двигаться). Через полминуты он уже шлепнулся на землю, вписавшись между пулеметчиком и наблюдателем. Бойцы 2–го караульного полувзвода отстали от него не меньше, чем на 20 секунд (он сделал в уме пометку – недостаток подготовки).
Этот пост был выставлен на грунтовке, а точнее – старой, наезженной колее ведущей в деревню Цутомбэ, и далее – в сторону сомбайской оккупационной зоны. Только полный кретин поведет своих людей такой дорогой, при высокой луне и ясном небе. Этот способ коллективного самоубийства вполне удался шестерым из ночных визитеров: они лежали посреди грунтовки, ровно на том месте, где их настигли пули. Двое чуть позади, пока еще шевелились (скоро начнут вопить, если смогут – с тоской подумал Хена).
– Еще один в канаве, – шепнул ему на ухо Игда, – не знаю, ранили мы его, или нет.
Канава была неглубокая, но густые заросли высокой сухой травы бросали туда плотную, густую тень. Старлей влез в комбинезон (лежать голым на грунте – удовольствие, ниже среднего, да и хрен знает, кто тут ползает), протянул руку, и шепотом произнес: «HRL». В руку сразу вложили винтовку–полуавтомат с ноктовизором и инфракрасным лазерным целеуказателем. Сзади послышалось тихое сопение – всем интересно, как команданте сейчас будет стрелять. Тут и азарт, и наука. Полезное дело. Актуальное. Нужное в жизни..
Через ноктовизор ландшафт в темноте выглядит, как картина художника, рисующего под изрядной дозой LSD. Предметы разной температуры видятся в условных цветах от темно–синего до светло–пурпурного. Огонь кажется ядовито–желтым. Точка лазерного маркера предстает пронзительно–голубой, как кусочек неба над океаном. Глаза животного – ярко салатные… Глаз того парня в канаве, видно не было, поскольку он полз прочь от поста. Обостренный от ужаса инстинкт самосохранения, вел его точно по линии тени. Инстинкт не знал о ноктовизорах и инфракрасных лазерных целеуказателях. Небесно–голубая точка маркера легла сначала на правую ногу, а потом двинулась вверх, и поднялась до середины тела. Сколько лет этому мальчишке? Судя по тому, как ему велика униформа со взрослого плеча – лет, примерно, 15. Старлей предпочел бы стрелять в затылок, но тогда получался очень неудачный угол. Придется так… Бзз… Ощутимый толчок приклада в плечо, и тело в канаве вздрагивает. Попадание в область спинного хребта, дюймов на 5 выше крестца. Гарантированная нейтрализация. Жаль только, что при таком ранении умирают долго…
За спиной слышно одобрительное сопение. Бойцы молча передают друг другу бинокль–ноктовизор, кто–то тихонько цокает языком: хороший выстрел, молодец команданте… А что с теми двумя? Один – нейтрализован. Его движения – просто спорадическая дрожь, о нем можно не беспокоиться. Со вторым – иначе. Ранение в область колена. Он может, со временем, добраться до лежащего рядом автомата. Это не дело… Небесно–голубая точка скользит по траве… Раненый не может ее видеть – этот луч вне диапазона восприятия человеческого зрения. И позицию стрелка он не может видеть – она замаскирована, и с дороги, тем более – ночью, кажется просто одним из холмиков, покрытых густой травой. Но выстрел раненный, конечно, слышал. Он поднимает голову и, по нелепому стечению обстоятельств, встречается глазами со старлеем. Вернее, старлею так кажется. На самом деле, парень просто смотрит в его сторону. Испуганное, почти детское лицо. Чуть левее носа сверкает кружочек голубого неба… Бзз… Вот и все. Тут, по крайней мере, сразу.
Команданте, не глядя, передает «HRL» обратно, назад, где снова одобрительно сопят и цокают языками. Команданте расстроен. В лицо стрелять неприятно. Привычно, но все равно, неприятно. Психология. Нормальный человек ничего с этим сделать не может. И теперь, скорее всего, ему будет не заснуть. Жаль. Еще треть ночи впереди. На подходе к своему шатру, он видит, что поспать по–любом не получится – потому что, кроме Ллаки, там сидит худощавый дядечка лет 45, одетый в линялые шорты и клетчатую рубашку с коротким рукавом. Курит сигарету. И Ллаки курит – не иначе, у этого типа стрельнула.
– Хена, это – Виллем, – говорит она, – Он много знает, он учил меня юзать интернет.
– Здравствуйте, команданте, – говорит Виллем, протягивая руку. Ладонь у него узкая, но крепкая и жесткая. Хена умеет по рукопожатию определять людей, и этот человек ему сразу нравится. Хотя, все равно, шел бы он лучше спать. Но ведь не пойдет. По глазам видно: он настроен поболтатать. Ладно, поболтаем. Не обижать же хорошего человека.
– Здравствуйте Виллем. Мне о вас говорила мисс Ренселлер. Вы – тот парень, который организовал для местных ребят что–то вроде школы, так?
– Ага. Но на самом деле, я электрик. Просто люблю возиться с подростками. Своих детей как–то не завел. Не сложилось. Теперь вот, самореализуюсь на тех, которые рядом. Это как, допускается новой властью, или…
– Это приветствуется, – ответил старлей, – А если вам кто–то будет препятствовать…
– …То команданте Хена его убьет, – договорила Ллаки.
Старлей набрал полные легкие воздуха, и шумно выдохнул.
– Ллаки! Мы начали говорить про цивилизованность. Нас прервали, а жаль. У тебя, чуть что – сразу «убьет». Это – нецивилизованно. Такое отношение к человеческой жизни… (ему пришлось сделать паузу, чтобы найти нужное слово)… Безответственно. Человек – это… Короче, с человеком так нельзя. Неправильно. Если так делать, получится фигня.
«А сам что сделал минуту назад, гуманист хуев?». (тихо спросил внутренний голос).
«Знаешь что? Пошел ты на хуй». (так же тихо ответил ему Хенаоиофо Тотакиа).
– Фигня – это что? – спросла она.
– Ну… (он снова сделал паузу)… Это когда всем плохо. Или почти всем. Это, например, когда люди, вместо того, чтобы договориться по–хорошему, чуть что хватают пушки и давай друг друга колбасить. Как психи, короче. Скажи, можно так жить?
– Можно, – ответила Ллаки, уточнив, впрочем, – … Но плохо и недолго.
– Вот! – обрадовался он, – А цивилизованность…
– … Это когда договариваются, – перебила она.
– Верно! Молодец! Главное ты поняла, а остальное – детали.
– Вы занятно объясняете, – отметил Виллем, – А Мэрлин просто сослалась бы на бога.
– Это ясно, – сказал Хена, пожимая плечами, – Мисс Ренселлер получает деньги за то, что рекламирует этого бога. По ходу, у нее такой бизнес… Ллаки, ты уже докурила? Тогда будь хорошей девочкой, сбегай к парням, притащи котелок кофе, я отсюда слышу запах.
Она встала с не детским вздохом, и пошла к караульном шатру, всем своим видом (даже спиной) изображая, как ей лень, и какое огромное одолжение она всем делает.
– Молодой талант, – сказал Виллем, проводив ее взглядом, – Ей бы в театре играть.
– Это вы ее учили интернет–серфингу? – спросил старлей.
– Да. А что?
– Так, интересуюсь. Хорошо научили.
– Спасибо, Хена.
– Какое спасибо? Что есть – то есть. Действительно, хорошо.
Виллем покачал головой.
– Я не о том. За Эстер спасибо. Она замечательная девушка, а после этого… Знаете, она была, как выброшенный больной котенок. Я боялся, что она такой и останется.
– Да ладно вам, – отмахнулся команданте, – Это был обычный шок. Вот меня однажды перебросило взрывной волной через бруствер – я часов 10 так ходил и головой дергал. Кружку не мог держать – руки тряслись. Потом прошло. Человек – крепкая штука.
Как будто в подтверждение этого тезиса, со стороны дороги на Цутомбэ послышался приглушенный расстоянием вой, но не животного, а явно человека. В нем даже можно было расслышать какие–то два повторяющихся слова. Кажется «mai» и «taka».
– Что там произошло? – спросил Виллем, – Были выстрелы, верно?
– Да, – неохотно ответил старлей, – Бандформирование. Маленькое.
– И вы кого–то ранили?
– Да. Так получилось.
– Послушайте, Хена, возможно, это не мое дело…
Электрик сплел кисти рук в замок и хрустнул пальцами.
– Говорите, – поощрил его команданте, – Я, кажется, догадываюсь, о чем речь.
– Да. О том парне, который лежит южнее деревни. Я понимаю местных ребят. У них с этими солдатами свои счеты. Совершенно дикие. Я видел: местные радуются, когда те умирают вот так. Но вы… Вы же сами говорили о цивилизованности…
– И что я, по–вашему, должен сделать?
– Я не знаю точно… – Виллем замялся, – … Но, кажется, есть какие–то конвенции.
– Да, что–то такое написано, – подтвердил Хена.
– Я имею в виду, – продолжал электрик, – что для цивилизованных людей, даже на войне есть законы. По конвенции, видимо, надо оказать раненным медицинскую помощь. Но, даже если не говорить о юридических законах, есть закон милосердия. Даже охотники добивают подранков. А здесь не животное, а человек… Он просит воды, вы слышите?
– До чего же это скользкая тема, – со вздохом, сказал Хена, – Ладно, раз все равно сидим, попробую как–то объяснить про законы войны. Мы с вами люди практические, так что не будем абстрагироваться от реальности. У меня группа меньше двухсот бойцов, из них 11 ранены. У меня один военврач. Я по несколько суток вынужден действовать автономно. Иначе говоря: каждая таблетка, каждый пищевой пакет, каждый патрон, и каждый час отдыха бойцов – на счету. Каждый час работы врача и каждый час моей работы – тоже. Успех действий моей группы зависит от продуктивности использования этого ресурса. Отправить кого–то из бойцов добивать подранка – значит, без оснований подвергать его риску. Знаете, сколько таких доброхотов схлопотали пулю, нож, или осколок от взрыва гранаты при попытке по–рыцарски выполнить «удар милосердия»? А в ночное время есть дополнительный риск столкнуться в темноте с небезопасной фауной, в т.ч. – с ядовитой. Короче: если мы будем возиться с нейтрализованными единицами противника, то зря потратим ресурсы. А от ресурсов зависит наша деятельность. Это – ясно?
– Не ясно, – отрезал Виллем, – Сколько ресурсов вы потратили на Эстер?
Хена с досадой, хлопнул ладонью по колену.
– Ну, что вы заладили: Эстер, Эстер? Эстер – житель! Мы ради того и работаем, чтобы жителям было безопасно и, в разумной степени, спокойно! Это целевое расходование!
– Черт меня побери, если я хоть что–то понял! – воскликнул электрик.
– Мужчины кричат. Интересно! – констатировала Ллаки, раскладывая на циновке свою добычу: котелок с кофе, три кружки, пачку галет, и две сигреты, – А тот тощий парень с бритой головой и хохолком, шлепнул меня по заднице. Да!
– Это Рупа, – сообщил старлей, – Дала бы ему в ухо, чтоб не баловался.
– У… – задумалась Ллаки, наполняя кружки, – А, может быть, я ему просто нравлюсь?
– Тогда другое дело, – серьезно сказал Хена, – И спасибо за кофе. Знаешь, одна кружка кофе, поданная юнгой Сэнсом адмиралу Нельсону, решила дело в морской битве при Трафальгаре. Без этой кружки мировая история пошла бы иначе. На войне нет мелочей. Именно это я сейчас стараюсь объяснить Виллему. Пока что, он мне не верит.
– Такое впечатление, что вы управляете не армейской группой, а цехом, где собирают автомобили по японской системе «kanban», – заметил тот.
– Так и должно быть, – согласился Хена, – И там и там – бизнес, основанный на качестве поставок и операций по принципу «полностью, точно и в срок, на каждом участке».
В качестве рефрена, вдалеке прозвучал утробный вой, перешедший в тот звук, средний между кашлем и лаем, который называют «хохотом гиенны».
– Боже, – тихо сказал Виллем, – сейчас будет то же самое, что позавчера. Слушайте, Хена, вы же не дикарь, вы из какой–то развитой страны – не знаю из какой, это и не важно. Как вы можете спокойно пить кофе, слушая, как гиена готовится сожрать раненного?
– Поврежденную боевую единицу противника, – уточнил тот, – Если я сейчас окажу ему какую–то помощь, то подам своим бойцам пример грубого нарушения реальных законов войны. Этот поступок, в итоге, приведет к гибели десятков жителей, которых мы пришли защищать. Вы уверены, что я должен пожертвовать этими хорошими людьми?
– Это – абстракция, – возразил электрик, – А тот человек на дороге – конкретен.
– Это – не абстракция. В детстве папа читал мне старый британский стишок про войну:
Не было гвоздя – подкова пропала.
Не было подковы – лошадь захромала.
Лошадь захромала – командир убит.
Конница разбита – армия бежит.
Враг ворвался в город, пленных не щадя,
Потому что в кузнице не было гвоздя.
Если бы я позавчера сделал так, как вы предлагаете, то мне бы не хватило какого–нибудь гвоздя, и сюда пришел бы не я, а адмирал Букти. Тогда ни вас, ни Ллаки, уже не было бы в живых. Война всегда конкретна. Конкретные жители, которые погибли или не погибли. На любой локальной войне, ведущейся, якобы, по конвенциям, о которых вы тут сказали, на одну уничтоженную вооруженную единицу приходится 30 погибших мирных жителей.
– Не может быть! – вырвалось у Виллема.
Команданте пожал плечами.
– Не верите мне – могу прямо сейчас показать статистику в интернете.
– Нет, я вам верю, но… Ведь конвенции запрещают расправы над мирными жителями.
