Текст книги "Чужая в чужом море"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 88 страниц)

Команданте Аги Табаро прервал рассказ, чтобы сделать пару мощных глотков пива.

– А как «Wiunge» переводится с утафоа? – спросил Олаф.

Кампания рейнджеров, собравшаяся на одной из террас 2–го яруса, дружно заржала.

– Это переводится только со шведского, – весело сказал команданте, – William Unge, полковник шведской армии, изобрел ракеты данного типа в конце XIX века.

– Виллем Теодор Унге? – поразилась Фрис, – Дядька, портрет которого висит у нас в университетском холле рядом с портретом Альфреда Нобеля?

– А где же ему еще висеть? – спросил Лопе Молино, – Они при жизни очень дружили. Нобель поднял хорошие деньги на взрывчатке и финансировал ракетную тему Унге.

– Нитратно–органический ракетный фюэл тоже придумал Нобель, – заметила девушка–melano в черной майке с эмблемой в виде золотого дракончика и круговой надписью «Papua Libre Reserva de Militar», – …а Унге применял этот фюэл в своих ракетах.

– Ахети Уи преподает в колледже историю техники, – гордо сообщил Аги Табаро.

– После I мировой войны, идею Унге о легких простых твердотопливных ракетах для дальнего поражения морских целей отбросили, – продолжала Ахети, – Считалось, что такие метровые ракеты не смогут летать дальше, чем снаряды арт–орудий и, в любом случае, 5–фунтовый боезаряд, которым оснащались эти ракеты, не выведет из строя корабль противника. Первый тезис опровергнут в конце XX века, когда любительская двухметровая ракета «ballistic dart» в США пролетела по параболе с апогеем 85 км, передавая инфо о полете через webcam. Второй тезис опровергнут еще в 1970–е годы, когда в СССР создали базуку «bumblebee»: труба и реактивная граната с 5–фунтовым термобарическим боезарядом. Оставалось только соединить одно с другим.

– … И стрелять по коммерческим морским судам? – договорил Олаф.

– А ты эту коммерцию видел? – поинтересовался Лопе.

– Не видел. Но если они даже везут контрабанду, стрелять в них ракетами – перебор.

– Они работорговцы, – сказал лейтенант, – Поэтому, мы их топим, и будем топить.

– Вместе с рабами? – уточнил швед.

– Ты что! Мы отслеживаем их корыто и разносим его на хрен, когда оно идет или без загрузки, или с каким–нибудь неживым грузом.

Фрис покачала головой.

– Тоже как–то неправильно. Вы расстреливаете в чужом внутреннем море гражданское судно, которое в данный момент не делает совершенно ничего незаконного.

– Мы защищаем полтора миллиона ирианских жителей, – отрезал Аги Табаро, – объем вывоза рабов в зоне контроля RUTR сократился в сорок раз. Это данные ООН.

– Не думаю, что ООН одобряет эту вашу деятельность, – заметила она.

– А нет никакой этой деятельности, – ответил команданте, закуривая сигарету, – никто никогда не видел наших ракет в море Серам. Как увидеть в полете полутораметровую пластиковую трубу с блямбой на конце, если не знаешь, откуда и куда ее запустили? Другое дело, наш знаменитый концлагерь. Но это было при позапрошлом команданте.

– Это где держали брунейских военнопленных, которых потом поменяли на кошек?

Невысокий, кругленький и подвижный, как шарик ртути, 40–летний креол Нехо Ниера, суб–лейтенант полувзвода техно–поддержки (ветеран базы RUTR) подмигнул шведке.

– А ты уже в курсе этой истории? Их «Hercul–TJ» посадили вон там, – он указал своей сигарой в сторону внутреннего рейда, – Точнее, они сами сели, а куда бы они делись? Дальше выгнали этих артистов голыми из самолета в воду, и отправили вплавь…

– Почему голыми? – спросила она.

– А как еще? 280 воздушно–десантных организмов. Мало ли, что у них в карманах?.. И отправили вплавь к дальнему концу платформы. Там уже надули четыре инфларафта.

– Что–что надули?

– Это блин, 15 метров в диаметре, и с тентом. Этих артистов рассадили по 70 на рафт.

Хавчик им возили 2 раза в день, и бросили водяные шланги, чтобы умываться. Дали пластиковые миски–чашки–ложки и индивид–гигиенические комплекты. Так и жили.

– Нехо, я не поняла, сколько времени они жили на этих рафтах?

– Недели три. Пока политикам не надоело скандалить, и не сделалась дипломатия.

– Подожди, а кровать, одежда, сортир, в конце концов?!

– Сортир за бортом, как раз удобрение для планктона, – ответил тот, – одежда при +25 вообще не нужна, а спать можно прямо на инфларафте, он надувной, как матрац.

– А ты сам пробовал жить 3 недели голым на надувном плоту? – ехидно спросила она.

– Мне было бы скучно, а Лю Тайпо с приятелем–коммунистом и всей шайкой…

– Нехо, что ты докопался до коммунистов, а? – перебил худощавый креоло–китайский метис лет 20, одетый только в болотно–зеленый килт с кучей карманов.

– Я не докопался, я просто к слову. Ваша шайка кажый отпуск так проводит, ага?

– …И вообще, у нас рафт другой модели.

Юн Чун, зацепилась взглядом за татуировку на левом плече метиса: силуэт флайки и короткая надпись в ромбическом контуре.

– «HRAFO Morotau VD19». Что это значит?

– Это «Humans rescue air–force operation», – ответил он, – Моротау это вулканический островок в 40 милях от восточного угла Папуа. Там есть золото, отсюда и проблемы.

– А VD21 это 14.02.19 года Хартии, – добавил Керк, – Операция «Valentine day».

– 14 февраля у наших католиков праздник влюбленных, – добавил Рон.

– У наших католиков, представь себе, тоже, – сказал Олаф, – А в чем суть операции? Спасали несознательных папуасов от дурного влияния золота?

Лю Тайпо улыбнулся, покачал головой и поправил.

– От дурного влияния золотоискателей. Те почему–то решили, что местное население обязано вручную мыть для них золото. Это очень выгодно, если не платить за работу.

– А почему местные парни потребовали оплату через вас, а не через суд?

– Там не было суда, – ответил Лю, – Там была колючая проволока и пулеметные вышки. Ими мы и занимались. Ну, и машинами. Типа, подавить с воздуха огневые точки. Наше звено там даже не лэндилось. Мы все это расстреляли и вернулись на Луизиаду, мы там базировались. А потом нас перевели сюда. Сказали, что за инициативность.

– А что, в итоге, с золотом? – спросила Фрис.

– Да ничего. Наши коммандос зачистили золотоискателей и передали объект властям. В смысле, полиции Папуа, которая вспомнила, что это, вообще–то их остров.

– И как полиция отнеслась к тому, что ваши парни кого–то шлепнули на их территории?

– По ходу, спокойно, – ответил Лопе Молино, отхлебнув пива, – За дело же шлепнули.

– Лю, а твой приятель, коммунист, тоже служит в вашем звене? – спросила Юн Чун.

– Капрал Ромар Виони? Нет, просто у нашего авиа–звена и у его двойки экранопланов оказались похожие взгляды на отдых. 4 летчика плюс 6 моряков. Хорошая кампания.

– Шайка, – твердо сказала Ахети.

– Сводная тактическая группа, – поправил ее Аги Табаро.

Юн Чун звонко щелкнула ногтем по пустой жестянке и поинтересовалась:

– А можно с ним познакомиться?

– С Ромаром? – переспросил Лю, вынимая из кармана woki–toki, – Легко. Вряд ли он расстроится, если мы его оторвем от эксцентрик–тенниса. Шарик можно погонять и завтра… Hei, Ром, это Лю. Хочешь, познакомлю с африканкой, шведской шведкой и китайской китаянкой?… В секторе B2T3… I don’t fuck your mind!… Viti–viti…

Ромар был примерно ровесником Лю, но другой расы (видимо, мезоамериканской) и совсем другого телосложения. Он вошел на террасу совершенно голым (если не считать браслета с коммуникатором) и его фигуру можно было разглядеть детально. Эллинские скульптуры героев казались бы рядом с ним неуклюжими и диспропорциональными. В них не существовало такого четкого единства скорости, гибкости, функциональности и соразмерной системы мышц, рационально распределенной по телу.

– Ни фига себе, – сказала Фрис, – Парень, ты правильно делаешь, что не носишь одежду.

– Просто мне так привычнее, – Ромар обаятельно, открыто улыбнулся, – я с Элаусестере, там практически не пользуются одеждой, и я к ней не очень привык. А ты из Швеции?

– В данный момент я с Пелелиу, а вообще–то да, мы с Олафом из Гетеборга.

– А с Пелелиу мы с Роном, да, – добавила Пума, – Керк с Понапе, а Юн Чун с Хайкоу.

– Ты похожа на африканскую африканку, на банту, – заметил Ромар.

– Ага, я родилась на Замбези. Потом была всякая херня… Короче, я живу на Пелелиу.

– Эти девчонки, Фрис и Пума, просто звери, – сообщил Лю, – Пума подстрелила нашего лейтенанта Лопе, в «dark–hunting», прикинь? Так что, мы пьем пиво за его счет.

– Ты гонишь, – возразила Фрис, – Мы белые и пушистые.

– Ты белая и пушистая, а я черная и пушистая, – педантично уточнила Пума, – а Юн Чун классная, ее дядя мастер–повар, она умеет готовить такие штуки. Короче, china food.

– Вообще–то я геолог, – уточнила китаянка, – Кухня это хобби. А что такое Элаусестере?

– Это 4 атолла примерно на пол–пути от Таити до Мангарева.

– Там коммунизм, – вставил суб–лейтенант Ниера, – Странная штука, вот что я скажу.

– Нехо, я тебя спрашивал: чем странная, – весело сказал Ромар, – Ты ведь не ответил.

– Я тебе ответил: всем странная. Просто всем. Ну, не понимаю я ваших порядков!

– А я тебе предлагал: давай объясню. Это же очень просто!

– Да ну тебя. Заплетешь мне извилины, на ночь глядя. Потом кошмары будут сниться.

– Вот так всегда, – констатировал Ромар, разводя руками.

– Объясни мне, – предложила Юн Чун.

– Так, Ромар, – сказал команданте, глянув на часы, – Объяснять про коммунизм будешь утром, в перерывах в спортивно–прикладных занятиях с резерв–матросом Уи. Вот эти ребята (Табаро указал на Рона и Керка) вам помогут. Не с объяснениями, а со спортом.

…

=======================================

59 – ТРАТТО и ТИРЛИ. Авиа–рейнджеры.

Дата/Время: 17 сентября 22 года Хартии. День.

Место: Транс–Экваториальная Африка. Мпулу.

Гостеприимное африканское небо.

=======================================

Наблюдение за «Фальконом» летящим из Сарджи в Центральную Африку, оказалось ужасающе скучным занятием. На экране, отображающем картину со спутника, очень медленно полз над желто–зеленым ландшафтом самолет, похожий на серую букашку. Затем он приземлился и исчез на полтора часа. Только мигающий квадратик на экране отмечал место посадки. Репортеры с трудом глотали кофе, курили, и от нечего делать рассказывали друг другу бородатые анекдоты. Потом «Фалькон» снова взлетел, лег на обратный курс, и тут темп развития событий внезапно и очень резко изменился.

«Если Тратто и Тирли работают в паре, то гаси свет и спасайся, кто может», – именно так прокомментировал Виго Рэдо эту сцену (очень странную, если не понимать толком, что происходит). Юноша и девушка, оба лет 25, заняли места в креслах спиной друг к другу, надели глухие шлемы–сферы, и каждый взял в руки по предмету, похожему на небольшой мячик с пупырчатой поверхностью.

– Старт? – спросил Тратто.

– Старт, – подтвердила Тирли.

Движения пальцев на мячиках были почти невидимы, но их результат вне помещения было трудно не заметить. Крышки двух стоящих на улице контейнеров, больше всего похожих на вульгарные мусорные баки, отлетели в стороны, почти синхронно раздались оглушительные хлопки, и в небо взлетели два серебристых предмета, разглядеть начало полета которых, не представлялось возможным – так невозможно разглядеть снаряд, вылетающий из ствола артиллерийского орудия.

– Это и есть дроны «Glip»? – тихо спросил спецагент Босуорт.

Виго утвердительно кивнул, поднес палец к губам, затем указал на обоих пилотов и на 2 экрана параллельных мониторов. Ну, понятно: «соблюдаем тишину, не мешаем ребятам работать, если интересно, то смотрим параллельную трансляцию оперативных действий».

Разогнавшись до 5000 метров в секунду, «глипы» отбрасывают полностью выгоревшие твердотопливные ускорители, похожие на пустые трубки, свернутые из тонкой фольги, и некоторое время летят по пассивеным баллистическим траекториям, с верхними точками почти в ста милях над землей. «Фалькон», с его внушительной скоростью 500 узлов, или 260 метров в секунду, по сравнению с ними еле–еле ползет над лоскутным желто–бурым одеялом саванны. Чуть больше минуты требуется, чтобы догнать его, уравнивая высоту, демонстративно проскочить крест–на–крест в нескольких сотнях метров перед его носом, чтобы затем, пройдя в пологом пике интервал высот от 10.000 до 2.000 метров, взлететь обратно на 10.000. Теперь два гротексно–маленьких вызывающе–серебристых самолетика ромбовидной формы, болтаются в воздухе в миле впереди–справа и впереди–слева от его курса. Скорости тоже уравнены. Пора объясняться с сарджийским пилотом.

Капитан Рэдо, откашлявшись, взял со стола микрофон.

– Контрольный пункт ВВС Мпулу – борту «Фалькон» 27,02 ЮШ – 9,12 ВД, следующему курсом 46,22. Приказываю выполнить правый разворот и перейти на курс 119,55. После этого вы получите инструкции для захода на посадку. Повторяю, контрольный пункт…

– Он увеличил скорость до 520 узлов, – отрапортовал Бонго.

– Вижу на мониторе, – буркнул Виго, – нарисуйте ему что–нибудь поперек курса.

– Решетку, – предложила Тирли.

Серебристые ромбики легко переворачиваются в воздухе. Через мгновение, перед носом «Фалькона» вспыхивают два скрещенных веера из алых следов от трассирующих пуль. Пилот сделал какой–то рефлекторный рывок, «Фалькон» едва заметно рыскнул носом, и продолжил движение вперед, прежним курсом, увеличив скорость уже до 540 узлов.

– Начинайте портить ему товарный вид, – распорядился капитан.

– Берем в клещи, – сказал Тратто.

«Глипы» чуть снижают скорость, и «Фалькон» оказывается между ними. В какой–то миг пилот видит одинаковые элегантные серебристые корпуса справа и слева от себя, а еще через миг один оказывается чуть позади кабины, а другой поднимается прямо над ней и мягко опускается на фюзеляж. Вес «Глипа» – около центнера, но этого хватает, чтобы смять тонкий металл. «Глип», пристроившийся сбоку и позади кабины, разворачивается так, что раскаленный выхлоп из его дюз, как напильником, обдирает краску с корпуса «Фалькона». Внутри самолета сейчас раздается пронзительно–визжащий звук – будто тысяча гвоздей царапает по оконному стеклу.

Пилот «Фалькона» снова выходит в эфир.

– Всем, кто меня слышит! Это – борт 134, Фалькон, я атакован неопознанными боевыми самолетами над южным Конго. Мои координаты…

Капитан Рэдо удовлетворенно хмыкнул (теперь до «клиента» дошло) и приказал:

– Борт 134, Фалькон, сопротивление бесполезно, вы задержаны, даю вам 10 секунд на то, чтобы начать правый разворот. При неподчинении, ваш самолет будет уничтожен. Время пошло… Осталось 9… Осталось 8… Ребята, на счет «0» сделайте ему разгерметизацию.

– Понял, – отозвался Тратто

– Поняла, – эхом откликнулась Тирли.

Оба «Глипа» отскакивают чуть в стороны и включают лазерные целеуказатели. Яркие красно–оранжевые пятнышки рассыпаются мириадами радуг на остеклении кабины.

– … 4… 3…, – продолжал отсчитывать Виго.

– Не стреляйте! – крикнул пилот, – Я разворачиваюсь.

– Ваш новый курс – 120,01, – проинформировал капитан, – как поняли?

– Понял, ложусь на 120,01.

«Фалькон» начал медленно, с небольшим креном, разворачиваться вправо по широкой дуге. Оба «Глипа» повторяли его маневр, держась по бокам.

– Всем, кто меня слышит! Это – гражданский борт 134, Фалькон, аэропорт приписки – Хор–Калба, Сарджа. Неопознанные боевые самолеты вынудили меня развернуться над южным Конго. Все, кто меня слышит, пожалуйста, запишите мои координаты и курс…

– Зря тратите время на болтовню, – сказал Виго, – Сейчас ложитесь на курс: 120,03.

…

=======================================

60 – ЮН ЧУН и РОМАР. Настоящие коммунисты.

Дата/Время: 18 сентября 22 года Хартии. Утро.

Место: Меганезия. Округ Палау. Риф Пиерауроу.

Борт учебного рафта.

=======================================

…Керк вытянул вперед правую руку, сжатую в кулак, оттопырив вверх большой палец. Это выглядело похоже на жест зрителя в римском Колизее, означающий предложение сохранить жизнь поверженному гладиатору. Но, в данном случае все происходило на глубине около 2 метров, в толще прозрачно–изумрудной, пронизанной лучами солнца, океанской воды, а большой палец военфельдшера показывал на поверхность, которая отсюда казалась тонким волнистым зеркалом. Роль поверженного гладиатора играла Ахети Уи. У нее исчерпался кислород в легких, и Керк, как опытный военфельдшер, моментально это заметил. Трое зрителей – он сам, Пума и Рон – синхронно толкнули девушку к поверхности. Она, выпрыгнув из воды как поплавок, изо всех сил, шумно втянула в легкие пару литров свежего воздуха.

Остальные трое, вынырнув рядом, дышали более спокойно: сказывалась регулярная тренировка. Фрис и Олаф подплыли к ним, и Фрис возмущено заявила:

– Вы офигели?! Нельзя столько раз подряд так надолго пихать человека под воду!

– Никто ее не пихал, – проворчал Керк, – она сама. И потом, она же melano. Гены…

– Какие, на фиг, гены! Она вся синяя!

– Что, правда? – испуганно спросила Ахети.

– Художественное преувеличение, – успокоил ее Рон.

– Ты нормальная, коричневая, но с немножко пепельным оттенком, – добавил Олаф.

– Ага, – жизнерадостно сообщила Пума, – Я, если переныряю, тоже становлюсь такая серая. По ходу, это нормально. Что–то с биохимией, да, Рон?

– Гемоглобин, – ответил тот, – Он меняет цвет.

– Если кратко, – добавил военфельдшер, – то так: оксигемоглобин переносит молекулу кислорода, он в растворе алый. А карбоксигемоглобин переносит молекулу диоксида углерода, он в растворе синеватый. Отсюда цвет артериальной и цвет венозной крови. Если кислорода не хватает, то албоид становится синеватым, а меланоид – сероватым. Например, Фрис посинела бы и, в порядке рефлексии, ей кажется, что Ахети посинела, хотя та, разумеется, посерела. Посинеть она не может из–за пигмента кожи.

Ахети шлепнула ладонями по воде и хихикнула.

– Керк, ты классно умеешь поднимать настроение!

– Это профессиональное. Военный медик должен уметь поднять настроение бойцам.

– Ага! Теперь я знаю главную задачу военмеда…. Пума, кто тебя учил фридайвингу?

– Мой мужчина, – ответила та, – Я с ним ныряю 4 раза в день. Поэтому научилась.

– Море совсем рядом с вашим fare?

– Когда отлив, до него 20 метров, а когда прилив, оно везде.

– E–o! А я из Аираи на острове Бабелдаоб. От моего pueblo до моря почти 500 метров.

– У! – сказала Пума, – Аираи красивый большой город, 5000 человек, да! 30 миль от нас. Мы там часто бываем в Little–china, в Bai–plasa dancing и в Grand–cinema. Весело!

– Hei! – воскликнула Ахети, – В следующий раз call–up me! Люблю хорошую кампанию!

– Легко, – ответил Рон, – У тебя там есть тачка?

– У меня трайк «Hopufa», 4–местный, но можно впихнуться вшестером. Уже проверяли. Керк, ты тоже приезжай. Правда, до Понапе 1500 миль, но это же не проблема, ага?

– Aita pe–a, – подтвердил он, – У меня, конечно, не «Subjet», как у этих пижонов, но за 5 часов до Палау долетаю. А теперь, может быть, вернемся к физподготовке.

– Нырять? – спросила она.

– Нет, это будет перебор. С дайвингом на сегодня все. Сейчас спокойный финальный заплыв вокруг мото–рафта. Радиус 200 метров. По дороге все время разговаривай. Это развивает рефлексы контроля дыхания… Раз–два… Поехали по часовой стрелке.

– А я поеду на своем мужчине, – сообщила Пума, уцепившись за плечо Рона, – мне уже лень плавать, а ему это хорошо для аппетита. Да!

– Олаф, может, ты меня тоже покатаешь? – спросила Фрис, – Для хорошего аппетита.

– Я так и знал, – вздохнул швед, – Ладно, буду работать ездовым дельфином и слушать лекцию Ахети про реакцию Юн Чун на реакцию Ромара на Туманность Андромеды.

– Юн Чун до сих пор реагирует, – проинформировал Рон, глянув в сторону мото–рафта.

Учебно–тренировочный рафт – 7–метровый вытянутый надувной бублик, до середины накрытый куполом также надувной рубки–камбуза, неподвижно стоял на воде в паре сотен метров от них. На округлом бортике сидели две фигурки. Та из них, которая была поменьше и посветлее, то и дело начинала интенсивно жестикулировать.

Ахети Уи, перевернувшись на спину, ритмично заработала руками, как медленными гребными колесами древнего пароходика, и объявила в порядке предисловия.

– Ну, типа, я историк техники, а не экоисторик, так что мне эти фишки с социально–экономическими формациями слегка пофиг, но Туманность Андромеды это про все.

– Вообще про все? – удивилась Фрис, комфортно буксируемая Олафом.

– Там все баги футурологии, – уточнила Ахети, – Но если это лекция, то рулим от пирса. «Туманность Андромеды» это футуро–роман советского геолога, биолога и историка Ивана Ефремова. Более ста лет назад он ходил по северу нашего океана в сайберской акватории. В конце W–War–II он написал новеллу про наш атолл Факаофо–Токелау, а «Туманность Андромеды» – на 10 лет позже, за 14 лет до первого лунного десанта.

– Роман про космос? – спросил Керк.

– Роман про будущее, – снова уточнила она, – Примерно в 40–м веке. За 2 тысячи лет от начала космической эры люди освоили «кротовые норы» в пространстве, добрались до звезд и, между делом, построили на Земле всеобщий коммунизм.

– Только на Земле? – перебила Фрис, – Можно было бы и еще где–то что–то построить.

– По ходу, там как–то непонятно, – ответила техноисторик, – Описана куча внеземных цивилизаций, все похожи на человеческую на разных исторических фазах, но чтобы земляне занимали ничейные планеты и что–то там строили… Короче это выпало.

– Странно, – заметил Керк, – Какой тогда табаш от всех этих звездолетов?

– Культурный обмен с соседями – пояснила она, – а так, чисто спортивный интерес. В практическом аспекте, футуро–люди больше занимаются тем, что хабитируют нашу планету до консистенции «фруктовое пюре с кремом под толстым слоем шоколада».

Пума отцепилась от плеча Рона и подплыла поближе:

– Как они там поместятся? Если все шоколадное, то много детей, так? А где жить?

– Детей мало, – ответила Ахети, – Они планируют, чтобы не было перенаселения.

– Пфф, – возмутилась африканка, – Глупо, да! Вокруг столько планет пропадает зря!

– Ага, – согласилась Ахети, – но я объясняю, как у Ефремова. У него есть роман «Час быка», продолжение «Туманности Андромеды», про планету Торманс около другой звезды. Планету колонизировали люди, улетевшие с Землю из несогласия с земным коммунизмом. Колонисты все засрали, устроили диктатуру, колбасят друг друга по–черному. Потом земляне всех спасают, но смысл в том, что нефиг колонизировать.

– А что из себя представляет этот земной коммунизмом? – спросил Олаф.

Теперь про коммунизм. Рулит «Совет Экономики». При нем несколько групп консультантов. Типа, ученые…

– А как формируется этот Совет? Как у вас, или как у нас? Конкурс или выборы?

– Там непонятно. По ходу, глобальные вопросы ставятся на интернет–референдум.

– А кто определяет, какие вопросы глобальные?

Ахети вздохнула, взяла тайм–аут, сделав ленивый переворот под водой, и ответила:

– Te i reira, te oere hamani. Там дело темное. Откуда берутся эти умники в Совете и по каким принципам они управляют… В романе считается, что они хорошо управляют.

– Хорошо для кого? – поинтересовался Керк, – И, кстати, кто воспитывает детей?

– Два пинка, оба нокаутирующие, – оценила Ахети, – В романе считается, что есть такие принципы этики, которые все решают наилучшим образом. Если их внушить каждому хабитанту с детства, то все будет классно. Отсюда – приоритет педагогики. Как только ребенка отнимают от груди, так сразу отдают в учебные лагеря, где он воспитывается и учится под контролем педагогов до 17 лет, потом он еще 3 года выполняет спецзадания педагогов, и освобождается только в 20 лет, если педагоги поставят ему зачет.

– А кто не получил зачет, того убивают, – добавила Пума.

– Откуда такой вывод? – поинтересовалась Ахети.

– Знаю, – ответила африканка, – Когда я была маленькая и жила на Замбези там рядом были лесные племена, совсем дикие. У них так. Кто сдал зачет, тому педагоги режут каменным ножом узор на лице и мажут золой. Это он взрослый, может строить дом и брать себе женщин, а до зачета он служит педагогу. А потом, кто не сдал зачет, тому режут горло и съедают. Если ты не хочешь сдавать зачет, то бьешься с педагогом на копьях. Если убьешь его, то сам будешь педагог, а если педагог убьет тебя, то тебе не повезло. Если кто–то старый, сильно раненный или больной, то ему режут горло, для экономии, чтобы не кормить. Лесные люди сильные, здоровые, но очень глупые, да!

– А откуда у них берутся педагоги? – спросила Фрис.

– Педагоги берутся оттуда, что они убили старых педагогов. Я же понятно сказала.

– Ну да, – согласилась шведка, – А почему ты называешь их педагогами?

– Это не я, это Ахети их так назвала. Они рулят, пока их не убьет тот, кто сильнее.

Развеселившийся Рон подплыл и слегка хлопнул Пуму по попе.

– Хей, черная кошка, а экономический совет у лесных людей есть?

– Типа того, – ответила она, снова уцепляясь за его плечо, – Есть такие старики, которые падают, дергают ногами и у них пена идет изо рта. Совсем ебнутые. Им не режут горло, потому что боятся: дух мбембе, который у них в голове, выскочит и будет плохо. А так, педагоги говорят другим лесным людям: У! Это мбембе дает нам совет через ебнутого старика! Он советует то–то и то–то. Делайте так! И лесные люди слушаются, да!

– Ничего такая демократия, – оценил Олаф, – только немного готичная, да Ахети?

– Угу. Но ты не путай, где Ефремов, а где люди из леса на Замбези рядом с fare Пумы.

– Я не путаю. Просто, если к Ефремову добавить Замбези, то появляется логика.

– Верно, – согласилась она, – Это футуро–общество 40–го века подозрительно похоже на застывшую ритуально–кастовую систему городов–государств эпохи ранней бронзы. Но Ефремов совершенно не имел это в виду. Он описывал замечательный, благополучный мир с энергичными, красивыми, открытыми людьми вроде Ромара. В этом и проблема.

– Ромар классный, – согласилась Пума, – только он… Хрупкий. Как все элаусестерцы.

– Хрупкий? – удивилась Фрис, – А, по–моему, он здоровый, как черт.

– Пума верно сказала, – вмешался Керк, – Они очень креативные и коммуникабельные ребята, поэтому с ними надо обращаться бережно. А вообще, им цены нет.

– Значит, – заключил Олаф, – на Элаусестере люди похожи на тех, про которых писал Ефремов, а вот их коммунизм совершенно другой… Кстати, как у них с сексом?

Ахети остановилась и разлеглась на воде, выражая мечтательность всем своим телом.

– Обалденно! Правда, я сужу по одному случаю с одним представителем, но…

– Wow! – сказал швед, – Рад за тебя. Но я спросил про секс в «Туманности Андромеды».

– А–а… Там закручено. С одной стороны, открытая эротичная эстетика тела, с другой – полное отсутствие эротики in–action. Можно подумать, что женщины беременеют от взгляда на мужчину… Хотя, ни одной беременной женщины в романе нет. И ни одной кормящей. Только одна женщина упоминает, что не так давно вскормила ребенка. Да, маленьких детей и стариков тоже нет. Странно, не так ли?

– Может, что–то пуританское? – предположил Керк.

– Нет, – ответила Ахети, – В других романах Ефремова с сексом все, как у людей, а в «Туманности…» – как у насекомых. Матка – яйцо – инкубатор – рабочая особь – аут. Парадокс: весь мир считает «Туманность…» лучшей коммунистическая агиткой, а на Элаусестере, в единственной на Земле успешной коммунистической автономии, этот роман считают художественным сборником научно–технических прогнозов, и только.

– Наверное, еще и социальных прогнозов, – заметила Фрис, – Ромар говорил, что у них коллективное воспитание с раннего детства, как и в «Туманности Андромеды».

– Коллективное, – подчеркнула Ахети, – Не педагогическое. Это принципиально иное. Например, я – здесь, а мое маленькое ушастое сокровище – у моей тети, на ферме, на острове Уруктабел, это миль 10 к югу. Там же еще шесть родственных киндеров. Это хорошая кампания, природа, детям нравится. У нас в Гавайике это обычное дело, а на Элаусестере любая женщина для любого киндера – это как тетя или бабушка. Там все считаются родичами, только и всего. Никакой педагогики в европейском смысле.

– А как же детей воспитывают без педагогики? – удивилась шведка.

– А как их воспитывали до того, как придумали эту педагогику?

Фрис задумалась, ухватилась за руку Олафа и стала болтать ногами. Кампания уже не плыла, а лежала на воде вокруг Ахети. Керк окинул эту картину взглядом и заключил:

– Итак, foa задолбались плавать, так что занятие окончено. Двигаемся к рафту.

– Iri! – воскликнула техноисторик, – Раз так, можно мне тоже прокатиться на буксире? Типа, все девчонки катались, а мне немножко завидно.

– Aita pe–a, glo. Хватайся, – и Керк похлопал по своему левому плечу.

– Ya, – одобрила Пума, – По ходу, пора разнимать коммунистов, а то подерутся.

…

Подраться Юн Чун и Ромар не пытались. Китаянка произносила длинные филиппики, а элаусестерец мягко ее успокаивал, как обиженного и расстроенного подростка.

– … Провести озеленение пустынь – тараторила Юн Чун, – построить там города…

– Кто там будет жить, Юн? Ты же сама сказала: население планеты не должно расти.

– Хорошо. Тогда другую важную и нужную работу.

– Скажи, какую еще важную, нужную работу можно делать на Земле, если высокий уровень жизни уже обеспечен и с материальным благополучием все ОК?

Юн Чун замолчала и задумалась, подперев подбородок кулачком. Шестеро участников «спортивно–прикладных учений» успели выбраться на рафт, и устроились поближе к спорщикам, жестами показывая: «нам интересно, мы послушаем». Китаянка кивнула и, несколько нерешительно предположила:

– Например, биологические исследования. Увеличить период активной жизни до 170, а потом до 300 лет, создать новые аппараты для проникновения в глубокий космос…

– Отлично! Тогда 100 лет в пути – не проблема. Они полетят к ближайшим звездам на понятном, реально–возможном субсветовом корабле. Ничего, что я фантазирую?

– Ничего, мы же говорим о научной фантастике. Это как раз то, что интересно!

– Мне тоже! Если нам доступен радиус 25 световых лет, то мы можем долететь до 10 разных звездных систем с планетами. А оттуда, через 100 лет, прыжок к следующей группе звезд, уже в 50 световых годах от Земли, а оттуда – дальше, увеличивая сферу охвата на 125 световых лет за тысячелетие.

– Ефремов считал, что через 2000 лет появятся звездолеты, проходящие через другое пространство, как бы, со сверхсветовой скоростью свет, – заметила Юн Чун.

– Ну, и замечательно, если появятся! – воскликнул Ромар, – За 2000 лет радиус сферы будет 250 световых лет. Тысячи звезд, принадлежащих людям! И между ними рейсы сверхсветового шаттла! Вот тебе и «Великое Кольцо», о котором писал Ефремов!

Пума, первой не выдержав режима пассивного наблюдатела, встряла с репликой.

– По–моему, между колониями сделают «кротовые норы». Дырки в пространстве, как в бумаге. Ее сложили, проткнули иголкой и летают через дырку. Рон, я верно говорю?

– Вообще–то в той статье было посложнее с геометрией, – заметил Рон, – Но, по сути…