355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Розов » Чужая в чужом море » Текст книги (страница 15)
Чужая в чужом море
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:30

Текст книги "Чужая в чужом море"


Автор книги: Александр Розов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 88 страниц)

– Присаживайтесь, – сказала Мэрлин, когда они вошли в небольшой зал (нечто среднее между салоном и столовой), – Только не курите. По уставу нашей Лиги…

– Я вообще не курю, – перебил он, – Так что случилось вчера, рано утром?

– Доктор Джордж Вудлинг и его ассистентка, мисс Эстер Блэйз отправились на помощь к вашим солдатам, раненным в ночной перестрелке у дороги…

– К солдатам адмирала Букти, – поправил он, – Наших солдат здесь не было.

– Не важно, мистер Хена, кто командир тех солдат. Они должны ответить по закону.

Старлей вздохнул и покачал головой.

– Вы, вообще, в курсе, что здесь гражданская война? Что по территории страны ползают бандитские формирования, в частности – группы вооруженных психов и наркоманов?

– Да, – подтвердила она. – Именно поэтому мы здесь. Лига призвана оказывать помощь всем жертвам вооруженного насилия, независимо от расы, религии и убеждений.

– Это абстракция, – сказал он, – А на деле все так, как вам объяснил мой унтер–офицер.

Мэрлин гордо вздернула маленький, красиво очерченный подбородок.

– Полагаю, что у властей иное мнение, чем у вас и вашего унтер–офицера. Наша миссия имеет личные гарантии президента, генерала Ватото. У нас имеется прямая телефонная связь с его резиденцией, но уже четыре дня из–за проблем на линии не работает ни связь, ни интернет. Я надеюсь, что вы немедленно займетесь решением этих проблем.

– Видите ли, Мэрлин…. – начал команданте.

– Меня зовут мисс Ренселлер, – перебила она.

«Как ее еще не шлепнули с таким подходом к делу?», – подумал он, и начал с начала.

– Видите ли, мисс Ренселлер, любой может сказать, что у него прямой телефон к кому–то.

– Вы хотите сказать, что я лгу? – возмутилась она.

– Я хочу сказать, что такие вещи должны подтверждаться чем–нибудь, кроме слов.

– Ну, хорошо же, – сказала она, поднимаясь из–за стола, – будут вам доказательства. Идем в мой кабинет. Интересно, как вы там заговорите, мистер Хена.

В кабинете старшей сестры было, на что посмотреть. Во–первых, – упомянутый прямой телефон: позолоченный «ретро», у которого на месте диска красовался государственный герб Мпулу (уже бывший: герб слетел вместе с президентом). Во–вторых, официальный документ в позолоченной рамочке, под стеклом: «Удостоверяем, что Миссия Всемирной Лиги Католической Помощи при Международном Обществе Красного Креста находится под особым покровительством Его Превосходительства…». (Внизу, разумеется, подпись генерала–президента Ватото, и оттиск Большой Государственной Печати). В–третьих, на стенах красовались фотографии, на которых Мэрлин была запечетлена вместе с Ватото.

– Теперь вам достаточно доказательств? – с оттенком торжества в голосе спросила она.

– Вполне, – ответил старлей, доставая из кармана сателлофон, – По законам Мпулу, этого достаточно, чтобы расстрелять вас и всех ваших сотрудников за контрреволюционную деятельность. За последние 4 дня здесь кое–что изменилось. Прочтите, пожалуйста.

Он повернул к ней экранчик сателлофона, где отображался результат поиска Yahoo по запросу «Мпулу» в новостях. Последние новости были такие:

«BBC, 8:30. Смещенный 4 дня назад президент республики Мпулу, Поль Ватото найден мертвым в Мпондо, втором по величине городе этой маленькой африканской страны. По словам военного лидера Мпулу, полковника Нгакве, м–р Ватото покончил с собой из–за личной трагедии. Семья экс–президента погибла вчера от рук вооруженных грабителей».

«IMO, 5:50. По сообщению источника в министерстве обороны Республики Конго, весь вчерашний день в соседней Республике Мпулу шли ожесточенные бои между войсками правительства полковника Нгакве и оппозицией, активизировавшейся после свержения правительства генерала Ватото. К вечеру силы оппозиции были окружены на северном берегу озера Уква и полностью уничтожены. В ходе боев разрушены плотины на реке Брур, большие площади находится под угрозой затопления. Правительство полковника Нгакве отказывается допустить на свою территорию международных наблюдателей».

– Jesus! – прошептала Мэрлин, с которой разом слетела вся самоуверенность.

– Вам понятна ситуация? – спросил старлей, убирая сателлофон.

– Да… Но послушайте, мистер Хена, мы не делали ничего плохого. Клянусь богом!

– Разберемся, – сказал он, – Вы не возражаете, мисс Ренселлер, если я возьму вот тот мешок, и сложу в него ваши наглядные пособия? Я имею в виду, этот телефонный аппарат, фото со стен, красивую бумажку в рамочке… В офисе есть еще документы?

Она напряженно кивнула и показала рукой на маленький сейф в углу.

– Откройте и переложите все бумаги и электромагнитные носители в тот же мешок.

– Я не должна открывать сейф при посторонних – сказала Мэрлин, – Там есть деньги.

– Деньги оставьте, они не интересны. А остальное – в мешок. Постарайтесь не забыть ни одной бумажки. Если у вас что–то найдут, это будет стоить жизни и вам, и сотрудникам. Чего вы тянете? Боитесь, что я отберу ваши деньги? Если бы я хотел это сделать, то снял бы ключ от этого сейфа с вашей шеи, где вы неосмотрительно его носите.

Она послушно открыла сейф и стала перекладывать пластиковые папки в мешок. Хена бесцеремонно пихал туда же наглядные пособия. Четверть часа – и дело было сделано..

Он завязал горловину мешка куском телефонного провода, и предложил:

– Давайте вернемся к вопросу о ваших потерях. Как я понимаю, у вас один труп и один травмированный сотрудник.

Мэрлин покачала головой и пояснила:

– Мы не знаем, что с телом доктора Вудлинга. Эстер сказала, что его убили, но…

– Ясно, – перебил старлей, – Убили или нет, но сейчас он в желудке у гиены. Я сожалею, мисс Ренселлер, но это так. А что с женщиной? Ее осматривал врач?

– У нас был только один врач, – тихо ответила она, – Теперь остался только фельдшер и священник. Они сделали все, что могли, но Эстер ужасно выглядит. Просто ужасно.

– Где она?

– В правом крыле, там у нас амбулатория.

– Пошли, посмотрим, – сказал он, взваливая мешок на плечо.

– Вы ее напугаете, – возразила Мэрлин, – И потом, вы же не врач… Слушайте, а кто вы?

– Я иностранный военспец правительства Нгакве и, по факту, военный комендант Макасо. Я не врач, но сдавал офицерский минимум по биомедицинской помощи. Кое–что умею.

– Из какой вы страны? Вы ведь не африканец.

– Это не важно. Мы будем заниматься вашей травмированной или нет?

Несколько секунд Мэрлин колебалась, а затем решительно кивнула.

Только исключительная выдержка старлея Татокиа (особо отмеченная в его личном деле) спасла челюстно–лицевой аппарат фельдшера миссии от катастрофических повреждений. У команданте было колоссальное желание набить этому эскулапу морду. По–серьезному набить. Но он взял себя в руки и ограничился спокойным замечанием:

– Вы не должны были давать травмированной галоперидол. Он не для того предназначен. Вы что, решили превратить ее в растение?

– Галоперидол – это общепризнанное средство от возбуждения и тревожности, – ответил фельдшер, обманутый спокойным тоном старлея, – вы не специалист, и не можете…

– Зато я военный комендант этого поселка, – все так же спокойно перебил его Хена, – И я запрещаю вам прикасаться к этой пациентке.

– Что значит, запрещаете? – удивился тот.

– Это значит, что если вы к ней прикоснетесь, то я посажу вас на гауптвахту, а первым же челночным рейсом вышлю нахрен из Мпулу.

– Но миcтер Хена… – попыталась вмешаться Мэрлин

– Пошли со мной, – сказал ей команданте, – все поймете.

Он сделал шаг к полулежащей на кровати девушке, одетой в бледно–синий больничный халат, взял ее за руку, и легонько потянул к себе. Она встала с абсолютно безразличным видом. Он потянул ее к выходу. Она последовала за ним с тем же безразличием и, как сомнамбула, вышла вместе с ним на улицу.

– Да что вы делаете?! – возмутилась старшая сестра.

– Дежурный! – негромко скомандовал старлей, игнорируя ее вопрос.

Подбежал молодой пехотинец.

– Слушаю, команданте!

– Этот мешок – в оружейную палатку, под охрану. Военврача Гки – ко мне.

Рядом с центральной площадью уже успел вырасти городок из двух десятков армейских шатров. Чуть в стороне был натянут длинный навес батальонной столовой, а рядом с ним дымила полевая кухня. Хена, продолжая держать девушку за руку, направился к шатру, над которым висел белый флажок с красным ромбом. Мэрлин шла чуть позади. Из шатра появился несколько утомленный Гки и, потирая глаза, спросил:

– Звали, команданте?

– Да. Как наши раненые?

– У девяти все в порядке, но двое мне не очень нравятся. Я бы их отправил на шеф–базу.

– ОК. Так и сделаем. Теперь: можешь сразу сказать, что с этой пациенткой?

– Могу, – ответил тот, – Она обдолбалась наркотиком, и еще ее побили. Не очень сильно.

– Все? – спросил Хена.

– Так не могу сказать. Надо осмотреть.

Старлей кивнул.

– ОК. Осмотр. Диагноз. Первая помощь. Вводная: ее еще изнасиловали.

– Я понял, команданте, – ответил Гки, и увел девушку в шатер.

Мэрлин дернула старлея за рукав комбинезона.

– Послушайте, мистер Хена! Так же нельзя! Она не давала согласие на…

– Значит, так, – перебил он. – Ваш кретин–фельдшер вкатил ей несколько лошадиных доз препарата, предназначенного для разбушевавшихся клинических психопатов. Возможно, он даже не удосужился осмотреть девушку. Всем будет спокойнее, если ей займется мой военврач. Возможно, у него слабая подготовка, зато есть опыт работы с ранеными, и он действительно старается помочь пациенту, а не заколоть наркотиками до остекленения.

– Но Эстер не ранена, а избита и изнасилована! – возразила Мэрлин.

– А какая разница? – спросил старлей, – То же самое легкое ранение с болевым шоком, и с возможной инфекцией. Гки хорошо справляется в этих случаях. Я вижу, вы хотите что–то возразить, мисс Ренселлер. Нет проблем. Но давайте обсудим это там (он махнул рукой в сторону столовой). Я не ел с утра, а это неправильно. Вы можете позавтракать со мной, если хотите. Или можете попить чая с галетами, за кампанию.

– Привет, миса Ренсели! Привет, команданте Хена! Меня зовут Ллаки. Если говорить, как янки, то получится «Luky». Это тоже хорошее имя, поэтому можешь называть меня так или так, как тебе больше нравится. …

Представившись таким образом, юный, но довольно развитый женский организм, одетый в старые линялые шорты и четыре цепочки бус, приземлился на циновку рядом с ними.

– Привет, – ответил старлей, зачерпывая очередную ложку бобовой каши с тушенкой.

– Лаки! – строго сказала Мэрлин, – у нас с мистером Хена серьезный разговор и…

– Но миса Ренсели! Если команданте будет есть с белой женщиной, а черную женщину прогонит, то это расовая дискриминация!

– Joder! – вырвалось у старлея, – Где ты научилась таким словам?

– По CNN, – ответила Ллаки, – В миссии есть TV через интернет. Но он уже не работает.

– Очень хорошо, – сказал Хена, – Возьми себе каши и чая, и позавтракай, если хочешь, а нам с мисс Ренселлер действительно надо поговорить.

– А я уже поела, так что я просто посижу. Вы говорите, я не буду мешать.

Старшая сестра миссии вздохнула, и сообщила несколько недовольным тоном.

– Это все Виллем, электрик нашей миссии. Он работает здесь почти четыре года, так что, когда я сюда приехала, он уже был. Это – его инициатива сделать для молодежи что–то вроде воскресной школы. Мне совсем не нравится, как он это делает. Ни программы, ни системы. Эти сомнительные мультфильмы и новости CNN вместо учебных пособий. Но запрещать я тоже не могла… Вернее, могла бы, но…

– Зачем запрещать? – удивился Хена, – лучше, если дети учатся как–то, чем если никак.

– Возможно, вы в чем–то правы, – нехотя согласилась Мэрлин, – но у Лиги другое мнение по этому поводу. В современном мире много вещей, которые лучше не знать. Но давайте не будем отклоняться от предмета разговора.

– А о чем мы говорили? – спросил он, отправляя в рот следующую ложку каши.

– Мы говорили об Эстер, – напомнила Мэрлин, – Как я уже сказала…

– Вы уже сказали, – перебил он, – Она из Финикс, штат Аризона, ей 24 года, образование среднее, детей нет, не замужем, в вашей лиге работает 2 года, а здесь – 3 месяца. Так?

– У вас хорошая память, – с нескрываемым удивлением, заметила старшая сестра, – А мне казалось, что вы заняты едой, и слушаете в пол–уха. Теперь вы понимаете, мистер Хена, в какую ужасную ситуацию она попала?

– Пока не вполне, – сказал он, положил ложку в миску, и вынул из нарукавного кармана woki–toki, – Сейчас выясню… Алло, Гки, что там с этой девушкой?

Поговорив с военврачом, он убрал woki–toki и, снова взявшись за ложку, сообщил:

– Не так все ужасно, мисс Ренселлер. Ушибы и ссадины на лице, руках и теле, трещина в одном ребре, ссадины на внешних половых органах. Сотрясение мозга, но гематом нет. Ушиб печени, без разрыва тканей. По инфекциям данные будут позже. Гки уже сделал ей хемофильтрацию крови от наркотика, которым накачал ее ваш кретин–фельдшер. Далее, Гки вколол двойную дозу «S–bioprotect» и двойную «G–bioprotect». Это вызовет аллергию, но для жизни это не опасно. Инфекции лучше подавить как можно быстрее. Если девушку не заразили чем–то, кроме обычного набора (гепатит, эйдс, гонорея, сифилис, хламидиоз и трихомониаз), то все ОК. А если… посмотрим. Гки ввел ей «pre–stopper» (для ликвидации возможной беременности), и провел обычную обработку внешних повреждений.

Старлей произносил свой монолог, не прекращая питаться (ценное умение для полевого командира), и к финальной фразе как раз прикончил остатки содержимого своей миски.

– Команданте Хена, хочешь, я налью тебе чая? – спросила Ллаки.

– Налей, если тебе не лень, – согласился он.

– Вы сказали «для ликвидации возможной беременности», – сказала Мэрлин.

– Да, – подтвердил он, – По инструкции это положено делать в таких случаях. Ну, вы же понимаете, групповое изнасилование, большое количество спермы…

– То есть, если она забеременела, то…?

– То все уже нормально, – перебил он.

– Вы понимаете, мистер Хена, что это – аборт?

– Какой еще аборт?

– Вы действительно не понимаете, или делаете вид, что не понимаете?

– Я действительно не понимаю.

Мэрлин дважды глубоко вздохнула, и с жаром произнесла:

– Уничтожение зачатой жизни в чреве матери – это аборт. Это убийство нерожденного младенца. Убийство человека, понимаете?

– Мисс Ренселлер, не надо морочить мне голову, ладно? Честное слово у меня и у Гки и без того хватает забот с ранеными… Спасибо, Ллаки, ты очень добра (последняя фраза относилась к девушке, поставившей перед ним кружку с чаем).

– Мистер Хена! Должна вам сказать, что вы безответственно относитесь к человеческой жизни. Вы знаете, что в момент зачатия, господь дает человеческому существу душу?

Старлей помассировал свой затылок ладонью, и сделал глоток чая.

– Знаете что, мисс Ренселлер? Вся эта ваша миссия – просто клуб самоубийц. Здесь зона боевых действий с участием бандформирований, работорговцев, обдолбанных рекрутов, полуголодных наемников, и хрен знает кого еще. А вы сидите посреди этой сральни, ни черта не понимая, и ведете себя, как дети в Диснейленде. Вчера вы отправили двух своих людей на верную и бессмысленную смерть, а сейчас толкуете мне про ответственность! Вы – взрослая женщина, у вас должна быть хоть капля ума. Вас что, вчерашняя история ничему не научила? Вы и теперь ничего не поняли? Зачем вы занимаетесь этой херней?

– Я не намерена разговаривать в таком тоне! – заявила Мэрлин, поднимась с циновки.

– Не хотите – не надо, – сказал он, – Эй, Игда!

– Да, команданте! – откликнулся командир 2–й роты с другого конца столовой.

– Слушай приказ. Весь состав миссии – под домашним арестом. Им запрещено выходить из деревни. Они ничего плохого не сделали, но они – дураки. Домашний арест – для того, чтобы они не пошли куда–нибудь, где их убьют. Вопросы есть? Вопросов нет.

Отдав это распоряжение, старлей демонстративно уткнулся в кружку и несколько минут делал вид, что не слышит возмущенных восклицаниями Мэрлин (в жанре «вы не имеете права» и «это грубый произвол»). Когда ее красноречие сошло на нет, и она ушла, бросив на прощание словечко «тонтон–макут», Хена вызвал по сателлофону капитана Алонсо.

«Докладываю, кэп. Там католическая миссия при красном кресте. Старый презик что–то через них крутил, скорее всего – дурь в таблетках, и прикрывал их. Они – кретины, ни во что не въезжают. Все бумажки я у них отнял. Куда это все передать?… Ладно, не вопрос.

У них потери: один труп, одна изнасилованная, она сейчас у меня на медпункте… Как сказать? Кости и ливер целы… Американка из Аризоны… Главная тоже американка…».

Едва он доложился, как в нарукавном кармане запищал woki–toki. Звонил Гки, чтобы сообщить: пациентка вышла из отупения, вызванного галоперидолом, и теперь ревет на весь медпункт, а давать ей успокоительное Гки боится, у девчонки и так полно химии в организме, хрен знает, что на что и как наложится. А оставлять так – тоже неправильно.

– Ладно, – вздохнул Хена, – сейчас приду, и сделаю что–нибудь.

Он убрал woki–toki, и стал торопливо допивать чай.

– Давай я пойду с тобой? – предложила Ллаки, – Эстер меня знает.

– Знает, и что дальше? – спросил он.

– Она меня не испугается, – пояснила та, – И я ее тоже знаю. Она хорошая, но… (юная африканка выразительно постучала указательным пальцем по лбу).

– Совсем? – с тоской спросил Хена.

– Так, – неопределенно ответила Ллаки, передернув плечами.

– Пошли, – согласился он, подумав, что хуже от этого, наверное, не будет.

– Только мне будет нужен барабан, – сказала она, – Его можно купить тут, на рынке.

– Зачем?

– Чтобы помочь Эстер, зачем же еще? – пояснила Ллаки, явно удивленная тем, что такая элементарная вещь ему не понятна, – Ты, команданте Хена, будешь стучать по барабану, а я буду плясать. Ты должен уметь хорошо стучать по барабану – я так думаю.

Разумеется, Хенаоиофо Тотакиа умел хорошо стучать по деревянному барабану «тоере» (как, впрочем, умел это каждый парень на атолле Номовау, да и вообще каждый парень в меганезийской глубинке). Мпулуанский барабан «джембе» несколько отличается, но не так, чтобы это было проблемой для старлея, который (как и любой другой мальчишка на Номовау) первый раз ударил в барабан раньше, чем первый раз сказал «мама». В свою очередь, Ллаки (как и любая девчонка из мпулуанской деревни) плясала под барабан с того дня, как научилась ходить. Ритмы Гавайики и Папуа отличаются от ритмов Конго и Малави, но разве это препятствие для девушки, у которой чувство ритма в крови?

В Макасо не много свежих развлечений, и посмотреть, как пляшет красотка и непоседа Ллаки под барабан команданте Хена, сбежалось пол–деревни. Бойцам батальона не надо было сбегаться – действие происходило почти что в центре лагеря, между медпунктом и столовой. Девять выздоравливающих раненых и так торчали на улице, под навесом. Еще двое (те, которых, с подачи дока Гки решили, на всякий случай отправить на шеф–базу) тоже вылезли из шатра, несмотря на полуденную жару. Вслед за ними появилась Эстер. Непонятно, что на нее подействовало – то ли ритм, то ли некая аура общего настроения, но она тихо уселась на сухую траву, чуть в стороне от остальных клиентов медпункта, и тоже слушала и смотрела. Иногда она, кажется, даже улыбалась, но, при состоянии ее лица (временно утратившего симметрию, и щедро украшенного темно–фиолетовыми пятнами) об этом нельзя было говорить уверенно. Несколько раз она робко хлопнула в ладоши, подражая окружающим (которые старались поймать незнакомый им ритм).

Примерно через час Ллаки выдохлась. Попробуйте–ка сами поплясать, двигаясь всем телом, как сворачивающаяся в кольца змея, как скачущая антилопа, как охотящаяся пантера, при 40–градусной жаре, под застрявшим в зените экваториальным солнцем, босиком, на твердой и раскаленной глине деревенской площади, в стремительном и рваном ритме тонга–тау–олунга – и увидим, что от вас останется через час. Стихийный деревенский праздник продолжался уже сам собой. Барабан перешел к предводителю макасонской милиции, а место танцовщицы заняла другая девчонка (тоже ничего себе). Никто не обратил внимания, что Ллаки, Эстер и команданте, переместились на другую сторону площади, в тень от огромной толстой ветви одного из слоновых деревьев.

Ллаки уселась, прислонившись спиной к стволу дерева, и закурила стрельнутую у кого–то сигарету, всем своим видом показывая: «что могла, я сделала, теперь пусть взрослый дядя команданте решает оставшиеся проблемы». Команданте Хена совершенно не представлял, что делать. Эстер из Аризоны была его ровесницей, но его жизненный опыт отличался от ее жизненного опыта, наверное, так же, как если бы они выросли на разных планетах.

«Как бы сейчас поступил папа? – думал он, – Папа бы, конечно, спросил совета у богов.

Inu a Tanu tiai reva a moana!

Maui a Pele ho–i hiva!

Fetia pahi au ata opani!

Ha–o a horo–a oro–metua e haera i–au!

Ину и Тану хранящие небо и океан!

Мауи и Пеле держащие мир!

Мою путеводную звезду закрыло облако!

Прошу, дайте мне совет, куда идти!

Папе проще, боги ему подсказывают. Не всегда, конечно, но довольно часто. Хотя, тетя Джой считает, что это не боги, а вроде медитации, или аутотренинг, если по–научному».

Эстер внимательно посмотрела на старлея, а потом тихо и нерешительно спросила.

– Вы сейчас молились?

– Умгх, – выдохнул он, – Ну, как вам сказать. На самом деле, я вспоминал, как это делает мой папа. А почему вы так подумали?

– Губы, – сказала девушка, – Они по–особенному шевелятся, когда человек молится.

– Да? По ходу, у меня была мысль попросить совета… У моего папы это получается.

– Попросить совета у бога? – уточнила она.

– Ну… (он вспомнил, что у римских католиков какое–то нервное отношение к тому, что богов может быть больше одного)… В общем, да.

– О чем?

– О том, как вам помочь. Мне ничего в голову не приходит. Такая ситуация.

– Я слышала, вас называют «команданте». Вы – командир каких–то солдат?

Хена растерялся. С одной стороны, не отрицать же очевидные вещи. С другой стороны, у Эстер такие ассоциации с солдатами… Хрен его знает, как она отреагирует. Тут Ллаки, лениво затушив окурок о грунт, лаконично сообщила.

– Хена – команданте наших солдат. А тех солдат он вчера убил.

– Это правда? – спросила Эстер.

– Ну… (старлей вспомнил, что у римских католиков сложные ритуалы и табу о том, как и кого убивать)… У нас была задача ликвидировать бандформирования. Это мы и сделали.

– Ликвидировать – значит убить?

Он кивнул.

– И много вы… ликвидировали?

– По оперативной оценке, около четырех тысяч, – сказал Хена, – Мы не считали.

– Расскажите, как это было, – попросила она.

Несколько секунд старлей колебался, а потом решил: если изложить, как в оперативном рапорте, то психотравму это не усугубит: все неаппетитные подробности за кадром. Его рассказ продолжался минут 20, и был так нейтрален, что его можно было безбоязненно включать в детскую книжку. Правда, детей вряд ли увлек бы однообразный сюжет, где кто–то выдвигает в такой–то квадрат столько–то единиц, а кто–то другой уничтожает их с помощью каких–то аббревиатур (вроде как стирает нарисованные единички ластиком).

– А раненые? – спросила она, когда рассказ завершился.

– После боя у нас было 17 убитых и 30 раненых, – сказал Хена, – еще 6 мы потеряли до эвакуации. 13 эвакуировали, а 11 – это парни, которые с вами на медпункте.

– Я имею в виду тех раненых, – уточнила она.

– Ах, тех… Ходячих мы зачистили из HRL, а лежачих зачистила природная фауна.

– HRL – это…?

– … Винтовка–полуавтомат с лазерным целеуказателем.

– А что вы сказали о природной фауне?

– Она их сожрала, – пояснил он.

– Живых? У вас на глазах? И вы им не помогли?

Он пожал плечами:

– А зачем?

– Зачем, – повторила Эстер, – Раньше я понимала, а теперь… Как вы думаете, Хена, богу есть дело до всего этого? До вас. До меня. До тех, кого вы убили, или заживо скормили гиенам? Вообще до кого–нибудь? Или мы ему, на самом деле, безразличны?

– Извините, Эстер. Вопросы религии – это не мое. Есть там что–то, или нет, и как оно устроено… По–моему, нам лучше самим заниматься своими делами. Так надежнее.

– Вы читали Сартра, «Дьявол и господь бог»? – спросила она.

Хена покачал головой.

– Нет. А про что это?

– Про жизнь. Про смысл. Про бога. Там написано: Я слал небесам мольбы – ответа нет. Небеса не знают даже моего имени. Я вопрошал себя: что я в глазах бога? Теперь я знаю: ничто. Бог меня не видит, бог меня не слышит, бог меня не знает. Ты видишь пустоту над головой? Это – бог. Бог – это молчание, бог – это отсутствие, бог – это одиночество людей.

Старлей вздохнул, бросил взгляд на небо, и задумчиво почесал макушку. Хрен поймешь этих римских католиков. Какая же над головой пустота? Сейчас там Раа, сын Ину и Тану, а ночью будет Аваэ, их дочь. А если бы ночь предстояла безлунная, там все рано было бы не пусто. Ночью по небу гуляют внуки и внучки Ину и Тану, дети Мауи и Пеле, а иначе моряки не могли бы найти дорогу в океане. В смысле, раньше не могли бы, до того, как изобрели компас, спутники и сателлитарную навигацию.

– Знаете, Эстер, – осторожно сказал он, – по–моему, там не пустота. И вообще, почему это одиночество? Вокруг другие люди. Вот, рядом с вами: Ллаки… Правда, она заснула, но это не важно. Дальше – вот, я. Еще ваши коллеги. Я имею в виду, мисс Ренселлер и ваш фельдшер. Он тоже по–своему хотел вам помочь, просто у него криво получилось. Еще Гки. Это наш военврач. Хороший парень, правда, Эстер?

– В тот момент, рядом не было никого, – тихо сказала она, – Никого, понимаете? Никого.

«Ну вот, приехали, – с тоской подумал Хена, – сейчас начнется». Чтобы как–то отвлечь девушку от ее явного намерения устроить истерику, он двинул историю из жизни.

– Знаете, у меня тоже так было, когда пришлось экстренно прыгать над морем. Ситуация. Я, еще когда летел на парашюте, подумал: вот это влип. До суши миль двести, а у меня – ни плотика, ни НЗ. Радиомаячок, правда, работает – это значит, часов через 5 найдут и выловят. Тут появляется эта зараза. Метра четыре. Такую не отгонишь пинком в морду.

– Кто? – спросила Эстер.

– Акула, – пояснил он, – Обычная голубая акула. Вообще–то, они не очень интересуются людьми, но эта как–то сразу стала ко мне присматриваться. В смысле, пошла обходить меня кругами. Они так делают с добычей. Типа, прицеливаются. У меня только складной нож и микрокалиберный Lem–4.5 мм. Если ее кольнуть или стрельнуть, то вреда ей ровно никакого, а результат 50:50 – или она уйдет, или наоборот, нападет, даже если до того не собиралась. Вот она ходит кругами час, два, а я кручусь на месте, как аленький цветочек, потому что терять ее из виду – это последнее дело, и думаю: я для этой гадины – просто белки, жиры и углеводы – столько–то фунтов. Она сейчас решает один вопрос: достаточно я питательный, чтобы со мной возиться, или нет. Пару раз она прошла так близко, что ее можно было погладить. Потом уплыла. До сих пор не знаю, почему. А еще через полтора часа прилетела юла, и меня выловили.

– Вам было страшно? – спросила она.

– Еще бы, – буркнул старлей, – Не боятся только дураки и трупы. Поэтому и говорят: на войне дурак – это недооформленный труп.

Эстер задумчиво нарисовала пальцем на земле рожицу, вроде смайлика, и сказала:

– Акула – это животное.

– Рыба, – поправил он.

– Пусть, рыба. Но не человек. А там были люди.

– Что вы, – возразил он, – Какие же это люди? Это… Ну, как бы вам объяснить? Короче, на курсах нам так рассказывали. В пол–тысяче миль к северу отсюда – территория РЦР. Там примерно как здесь, только еще раза в два хуже. В начале века там правил один пи… Ну, не важно. У него был сдвиг мозгов на почве ислама: бороться с алкоголем и наркотиками. Он навербовал целую антинаркотическую армию, которая рубила головы. Не где–нибудь на заднем дворе, а прямо на площади, для педагогики.

– Для чего? – переспросила девушка.

– Педагогика – это когда люди от страха становятся послушными, – пояснил старлей, – Ее придумали в древней Европе. Сейчас она только в отсталых странах, где бандидократия.

В начале ему показалось, что у Эстер началась–таки истерика, но потом он сообразил, что она просто смеется. Это был немного странный, но все же смех. Дремлющая Ллаки даже приоткрыла левый глаз, но потом закрыла обратно.

– Не обращайте внимания, команданте Хена, – Эстер, вытерла рукавом выступившие от смеха слезы, – Это у меня нервное, я полагаю. Рассказывайте дальше.

– Дальше эта антинаркотическая армия стала всех кошмарить. Врывались прямо в дома, и у кого найдут хоть пузырек спирта, или капли от кашля с эфедрином – тому чик… – Хена выразительно провел ладонью поперек горла, – Туда специально навербовали ублюдков, которым нравится убивать. Ну, ислам, шариат, вы же понимаете. А чтобы они не вышли из–под контроля, их подсаживали на героин. Непослушный сидит без дозы, а вся казарма смотрит. У морфиниста без дозы такие боли, что никаких пыток не надо.

– Погодите, Хена, – сказала она, – Вы говорили, что это была антинаркотическая армия.

– Ну, да, – подтвердил он, – Поэтому у их командиров всегда был запас конфискованного героина. Потом его перестало хватать. Им пришлось конфисковать морфин из клиник и аптек, но скоро и он кончился. Они стали грабить людей и покупать морфин и героин в Европе. Жители, естественно, дали деру из РЦР. Тот тип, который правил, видит, что дело – дрянь, грабить больше некого, и обратился к производителям морфина по поводу займа. Те договорились с чиновниками в ООН или еще где–то, дали взяток, сколько надо, и РЦР получил гуманитарную помощь. Это оказался очень доходный бизнес. Вот смотрите.

Команданте взял палочку и стал рисовать на земле стрелки, параллельно комментируя.

– Янки и юро платят налоги. Часть уходит на гуманитарную помощь. Часть этой помощи идет на покупку героина. Чем больше героина – тем больше можно сделать героиновых армий. Чем больше героиновых армий – тем больше гуманитарных катастроф в странах, где они действуют, тем больше можно выпросить гуманитарной помощи у янки и юро, и тем больше дать взяток чиновникам… Короче, как в школьном учебнике по экономике. Одна неувязка: людей не хватает. Морфинист в такой армии живет года три, а потом у него организм отказывает. Приходится брать рекрутов все моложе. Сейчас кое–где берут уже лет с тринадцати (автомат держать может – и достаточно), а тут брали с пятнадцати – шестнадцати. Подростки за первые несколько недель так деградируют, что считать их за людей – это, говоря по–научному, абсурд. А считать за людей их командиров, которые не морфинисты – у меня психологически не получается. Так что пленных мы не берем.

Хена поставил в середине рисунка жирную точку и отложил палочку в сторону.

– Я вам это к тому рассказал, чтобы вы не морочили себе голову на счет людей. Если бы вас, скажем, покусала гиена, вы бы так не переживали, верно? Очень хреново, если вас покусает гиена. У нас одного бойца покусала – пришлось четыре биопротект–комплекта истратить, но это же не трагедия. Правда, у бойца, остался шрам на бедре на всю жизнь, там минус сто грамм мяса. Гиена – это не какой–нибудь доберман, а серьезное животное. Это я в том смысле, что для мужчины шрамы считается нормально, а для женщины – не очень. Хорошо, что вас не покусала гиена, и обошлось без шрамов. А если вы по поводу лица – то это мелочи. В прошлом году у нас на университетской регате, одна девчонка получила гиком по лбу – так она вообще была фиолетовая до самого подбородка. А так она белая, как вы. И ничего – в тот же вечер снимала парней в баре, несмотря на легкое сотрясение мозгов. Сняла, кстати. А через две недели вообще была как новенькая.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю