Текст книги "Чужая в чужом море"
Автор книги: Александр Розов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 88 страниц)
Сейчас Дорога Кенгуру гораздо шире, чем была тогда. По ней идет шоссе и монорельс для трамвайчика, а со стороны лагуны остается полоса в полста метров, застроенная линией необычных таунхаусов. Они представляют собой разноцветные 40 и 20–футовые грузовые контейнеры поставленные в два – три этажа, с прорезанными окнами, приделанными лестницами, широкими балконами и выходящими в лагуну пирсами. Этот жилой массив был экспериментом Алюминиевой революции по расселению трущоб. Получилось очень удачно, так что подобным способом продолжают строить до сих пор. Теперь для этого специально производят жилые модули из материалов, более подходящих для жилища, но «контейнерный стандарт» (кратность горизонтальных размеров 20 или 8 футам, а высоты – 8,5 футам) остался. Под него есть популярные архитектурные решения, с которыми тут не хотят расставаться, хотя в Меганезии метрическая, а не британская система единиц.
Справедливости ради, надо сказать, что контейнерное жилье изобретено не в Меганезии. Первые microflat с площадью 40–футового контейнера (320 кв. футов или 30 кв. метров) появились в середине XX века, в еще существовавшем тогда СССР. Там они строились из тонких бетонных блоков и назывались «cross–show». В конце XX века в Мексике и Перу начали строить таунхаусы уже собственно из списанных контейнеров. В начале XXI века эту моду переняли в Нидерландах (для дешевых отелей и студенческих кампусов). Тогда же компактные жилые дома – пакеты из microflat в форме 40–футовых контейнеров были созданы в Англии, как рецепт для перенаселенного Лондона. Кстати, название «Lanton» происходит от искаженного «London» (до Алюминиевой революции нынешняя столица Меганезии официально называлась «New South London»). Вот такие гримасы истории…
Из середины «Дороги Кенгуру» на остров Катава переброшен поражающий воображение узкий висячий мост с пролетом длиной в милю – «Мост королевы Лаонируа». На острове Катава находится университет и кампус – архитектурный комплекс, напоминающий по виду скопление застывших пузырей грязевого гейзера (аналогия верна, поскольку купола всех зданий выдуты из бетона–пластика, а окна и двери пропилены в стенках). Изнутри такое сооружение выглядит, как хорошо благоустроенная пещера. Мои гиды пояснили, что отсутствие прямых углов и линий должно было (по мысли авторов) стимулировать неординарное инженерное творчество. На практике это стимулировало ехидные шутки студентов. Так, аббревиатуру MULT (от официального «Meganezian Universidad La Tecnologia») стали расшифровывать, как «Motu Urb La Troglodidas» (Островной Город Троглодитов). Сразу после революции, во времена Конвента, здесь был «Militar Tecnic Creatori». В шутку его называли «Crematori», т.к. в нем создавались простые и дешевые средства уничтожения (делать сложное было негде, дорогое – не на что). От «Creatori» сохранился лишь один маленький корпус – там сейчас «Atomic Autodefenca Museo».
Кроме Вале, Мотуку и Катава, в архипелаг Нельсон входят еще два острова: Тока–Таолу и Нгалеву. Крошечный Тока–Таолу находится в 4 милях к западу от Катавы, и представляет собой аппендикс атолла Тинтунг. Он застроен сплошным «контейнерным» таунхаусом, причем часть домов стоит практически вне островка, на сваях, вбитых в подводную часть рифа. Остров Нгалеву лежит в 50 милях к юго–востоку от основной части архипелага. Это военный форт, который с воздуха похож на ступенчатую пирамиду, возведенную прямо в открытом океане. Какой–то остряк написал, что форт Нгалеву – это увеличенная ровно в 4 раза копия пирамиды Хеопса, но по форме он ближе к пирамидам майя в Мексике. Это не дань эстетике, а функциональность. Ступеньки – это взлетно–посадочные полосы. Нижние, длинные – для тяжелой авиации. Верхние, более короткие – для легкой. Какая проза…
Наша экскурсия началась с южного острова Мотуко (где расположен международный аэропорт и морской порт). Раньше к ним прилегали трущобы и допотопный заводик по переработке рыбы. Через несколько лет после Алюминиевой революции то, и другое снесли, аэропорт и морской порт расширили, а на оставшемся пятачке площадью менее квадратного километра, в соответствие с координаторской политикой «Cyber Revolucion Industrial Machineri» (CRIM) построили «Robot Experimental Fabrica» (REF). Из–за явного созвучия «CRIM» с «crime», и из–за столь же явной ориентации новой политики на грубое воровство технологий, REF стали в шутку называть «Robbery, Expropriation and Falsify». Шутка, впрочем, удалась: за счет интеллектуального грабежа Меганезия быстро заняла лидирующие позиции в мировом Hi–Tech. Разработки часто воруются через «brain drain» (путем переманивания молодых специалистов, владеющих важными know–how), поэтому вокруг REF построили квартал «Nido Cereb» (гнездо мозгов), куда этих ребят можно было поселить сразу по приезде. Через пару лет, получив хорошие деньги, они покупают более комфортабельное жилье, а их место в «гнезде» занимает новая партия свежих мозгов.
На первый взгляд «Nido Cereb» похож на причудливо расколовшиеся пчелиные соты, из которых вытек мед. Каждая сота – это торец модуля microflat с балконом, торчащий под углом к плоскости фасада (сама плоскость фасада существует лишь теоретически). Как можно увидеть (если не полениться заглянуть в интернет), такая «живая» конфигурация mictoflat–house является почти точной копией английского «лондонского проекта» начала века. Разница только в увеличенных балконах (это и понятно: здесь температура воздуха почти никогда не бывает ниже 25 Цельсия, так что балкон является второй living–room). Комплекс «REF – Nido Cereb» финансируется одним из самых крупных меганезийских публичных инвестиционных фондов «Hawaika Energi y Tecnica Nova». Он тесно связан с кампусом Университета и, как утверждают мои гиды, продолжает оставаться довольно доходным предприятием. Что бы не писали о развитии меганезийских научных школ, а факты свидетельствуют о том, что интеллектуальный грабеж продолжает оставаться для Меганезии важной (если не главной) формой приобретения научно–технических знаний.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -
…
Жанна еще раз окинула взглядом фантастический мост королевы Лаонируа, как будто уходящий от обзорной площадки на Дороге Кенгуру куда–то в бесконечность (место в миле отсюда, где мост соединялся с островком Катава, было не разглядеть).
– Конструкция тоже ворованная? – поинтересовалась она.
– По ходу, слизали с норвежского Skarnsund Bridge, – ответил Хаото, – только с учетом новейших достижений… В общем, вышло проще, дешевле и почти вдвое длинее. Ну, пришлось сделать его узким – опять же, чтобы дешевле. Но все равно красиво, ага?
– Красиво, – согласилась она, – Хорошо, что архитектуру у вас не запретили вслед за литературой.
– Ты чего, гло? – возмутилась Таири, – У нас этой литературы сколько угодно. Если не веришь, давай зайдем в Лантон–сити в book–shop, там эой литературы… (меганезийка провела ладонью примерно на уровне ноздрей)… Там есть книги, за которые у тебя в Канаде сажают в каталажку. А у нас – пожалуйста. Потому, что свобода. Хартия.
– Библия и коран там тоже есть? – уточнила канадка
– Ну, да. Если будешь брать сразу и то и другое – торгуйся. За две книги 5% discount.
– Странно. Я читала в «Human Rights Watch Reports», что литература у вас запрещена Верховным судом сразу, как только приняли Хартию.
Хаото задумчиво почесал в затылке…
– А, я догнал. Это про литературу в школе. Ее Трибунал запретил. При Конвенте.
– И до сих пор запрещена? – спросила Жанна.
– Еще бы. Сама прикинь: как в свободной стране можно учить детей таким вещам?
– Каким – таким?
– Мне мама про это рассказывала, – сообщила Таири, – Типа, читаешь книжку, а потом тебя спрашивают какую–то херню. Например, почему такой–то тип из книжки поступил хорошо или плохо? А ты должен научиться думать таким образом, чтобы твои ответы совпали с эталоном. 5 лет тебе вбивают в голову, мораль оффи, а потом ты выходишь с пробитыми мозгами и уже не можешь жить по–человечески. Мама говорит, даже такой вопрос задавали: Для чего живет человек? Прикинь? И, если ответил неправильно, то получаешь плохой аттестат, и на хорошую работу тебя уже не принимают.
– Правильно этих уродов расстреливали при Конвенте, – заключил Хаото.
– Зря, – не согласилась Таири, – Можно было ссылать в Антарктиду.
– Как? Тогда там еще не было нашей колонии.
– Ну, можно не в Антарктиду. Можно на плавучий поселок. Там бы они быстро поняли, для чего живут, и какая реальная цена их жизни. В фунтах и сантимах.
Жанна посмотрела на своих гидов с полнейшим непониманием.
– Ребята, объясните, кого и за что расстреливали.
– Очень просто, – сказал Хаото, – Когда Трибунал вынес постановление, то на учебники, где была вся эта хрень, сделали надпечатки «запрещено использовать в преподавании». Копы заходили в школы и в библиотеки, и ставили печати. В интернет было вывешено постановление. Там черным по белому: за нарушение – ВМГС.
– Книги нельзя запрещать, – добавила Таири, – Если ты просто хочешь почитать старый учебник, то нет проблем. Но запрещено преподавать это дерьмо.
– Ничего себе свобода… – протянула Жанна, – в школе нельзя читать литературу….
– Я же тебе объясняю: читать можно. Даже нужно. Есть специальный предмет: страны мира. Читаешь на языках разных стран, заодно узнаешь про их обычаи. Там про Канаду тоже есть. Лонгфелло «Песня о Гайавате». Это про ваших индейцев. Забойно, кстати.
– ОК. Вот ты прочла Лонгфелло. Учитель может спросить: что ты поняла из этой книги? Что тебе понравилось, или кто тебе понравился? И почему?
– Да легко, – ответила меганезийка, – Даже тест есть: выбрать правильные ответы. Кто с кем дружил, кто кого грохнул, или съел, кто с кем спал, и кто куда ездил. Типа, учителю надо видеть, что ребята поняли сюжет. Про понравилось – это по желанию, на экзаменах по пересказу. Я на английском пересказывала «Маугли» Киплинга. Там зачетный питон.
– Питон просто был продвинутый, в смысле знания психологии, – заметил Хаото.
– Слушайте, – сказала канадка, – я не поняла, что именно запрещено преподавать.
Таири удивленно подняла брови (вопрос явно показался ей слишком простым).
– Так, мораль. Прикинь: какой–то тип начинает всех учить, что хорошо, а что – плохо. Мало ли, что ему лично не нравиться? А другому – нравится. О вкусах не спорят.
– Да, но ведь детям надо давать воспитание, – возразила Жанна.
– Для этого, – сказала меганезийка, – у детей есть мамы и вообще семья. А школа – для того, чтобы давать актуальные знания. Учителю за это платят, а не за его вкусы.
– Прикинь, – вмешался Хаото, – Ты наняла парня, чтобы погрузить багаж в лодку, а он начинает тебе рассказывать, что твоя лодка – говно, тряпки – отстой, а сама ты вообще улитка тормозная. Тебе оно надо? Аналогичный случай. Вот Конвент и реформировал школу по принципу: «Ni bu yao, bu yao». Что не нужно, то не нужно
– Чтобы не отнимать у детей время на всякую фигню, не забивать им мозги мусором и неактуальной информацией, и не тратить на это деньги, – добавила Таири.
– А про Хартию в школе преподают? – поинтересовалась Жанна.
– Да. Это в «Основах социально–экономического управления».
– И чему там учат?
– Тому, как управлять экономическими объектами, безопасностью и гуманитарными ресурсами, – ответила меганезийка, – У нас как предмет называется, про то там и учат.
Канадка повторила про себя услышанную фразу, пришла к выводу, что ни на какой из знакомых ей школьных курсов это не похоже, и потребовала разъяснений:
– Таири, а чему конкретно учат на этом курсе? Что человек, в итоге, умеет делать?
– Это и умеет. Управлять домашним хозяйством, или каким–нибудь бизнесом. Ну, там, лавкой, или фабрикой, или мэрией, или координирующим правительством, или каким–нибудь социально–экономическим фондом. Оценивать работу других. Типа, например, какая–то фирма, или правительство, или мэрия, как–то строили стратегию, и что у них получилось, и почему. Правительство, мэрия или фонд публикуют полные отчеты о деятельности, составленные так, чтобы удобно было разбирать. Правда, нужно знать математическую экономику, но ее проходят параллельно, это часть математики.
– Ты про суд забыла, – заметил Хаото, – Упадет на человека жребий, и ему надо будет разбирать конфликтные ситуации, собирать всякую дополнительную информацию, а потом, выносить постановления. Значит, ему должно быть понятно, как все устроено.
– Короче, – подвела итог Таири, – если ребенок умеет играть в «Х–fenua», то пол–дела сделано. А для второй половины надо ходить в школу, хотя бы виртуально, и делать уроки, хотя бы иногда.
– Минутку–минутку! «Х–fenua» – это какая–то игра?
Таири утвердительно кивнула.
– «Fenua» – значит «страна», на утафоа. Ну, по ходу, это игра про виртуальную страну, которая как–то управляется. Люди, ресурсы, фермы, фабрики, рынок, законы, культура, вокруг – соседи, с ними торгуют или воюют. Ты за 100 часов развил там цивилизацию, ушел, и смотришь: как быстро все это грохнется. Или не грохнется. Стратегия. Если, хочешь – можешь посмотреть примеры. Там есть банк древних систем управления, по странам, которые уже грохнулись. Ассирия всякая, или империя инков, или Спарта. И начинаешь соображать: можно вложить ресурс в производство, чтобы произвести еще ресурс, можно – в образование, чтобы увеличить эффективность. Или в мораль, чтобы меньше платить рабочим, но скоро упадет эффективность, потому что от морали они отупеют. Или вложить в армию и грабить соседей. Или рэкетировать – это выгоднее.
– Значит, в этой игре, мораль – это чтобы меньше платить рабочим? – уточнила Жанна.
– Ну, да. Или чтобы вводить высокие налоги. По ходу, как в реальной жизни.
– Ты считаешь, что мораль, этика, культура, служат только для обмана?
– Зачем же в одну кучу? – удивилась меганезийка, – Культура – это про все. Как строить лодку, ловить рыбу, выращивать овощи. Нужная штука. Мораль – это выдумка оффи. Огромное говно. Из–за морали миллионы людей стали дебилами, а потом погибли или покалечились. А этика – это базисная гуманитарная технология. На «Основах личной безопасности» это объясняют сразу, в 1–м классе. Типа: есть два человека, у одного – коробок, у другого – спички. Чтобы разжечь костер, между ними должна быть этика.
– Вообще–то, – сказал Жанна, – я считала, что этика и мораль это почти одно и то же.
– Главный трюк оффи, – ответил Хаото, – Когда они хотят тебя надуть, то смешивают этику с моралью. Раз – и твои деньги у них в кармане.
Жанна покачала головой и вздохнула.
– Ребята, но нельзя же все переводить на деньги. Есть же ценности другого рода.
– Например? – спросил Хаото.
– Например, любовь.
– О! – обрадовался меганезиец, – Я люблю Таири. Для меня это – ценность. А Таири…
– Тоже, – лаконично подтвердила его подруга.
– Это классно! – продолжал он, – Это не выражается в деньгах, и обществу это по фигу. Но когда мы с Таири взяли участок, построили fare, и занялись бизнесом, обществу это стало интересно, потому что появились товары и услуги, а значит – деньги. Когда Таири кого–то родила, обществу тоже интересно, потому что этот кто–то имеет гуманитарный ресурс. Опять деньги, только будущие. Но наша с Таири любовь, как не выражалась в деньгах, так и не выражается, и обществу до нее нет никакого дела. А, если какой–то моралист лезет в то, как, где и почему мы занимаемся сексом, и пытается навязать нам свои правила, то обществу это снова становится не безразлично, потому что Хартия. И нанятый обществом коп берет этого гребаного моралиста за хобот, и тащит его в суд, а там ему лепят штраф в несколько тысяч фунтов в нашу пользу.
– А если у моралиста не хватит денег? – поинтересовалась канадка.
– Тогда на каторгу до выплаты суммы, или за решетку. Свободный выбор. Хотя, за этих типов обычно платит их религиозная корпорация. В первые годы Хартии на этом легко срубались денги. В Аваруа студенты раздели пуритан–конгрегационалистов почти на 20 миллионов фунтов. Group–sex в сквере, напротив церкви, скандал, копы, и вся мировая пуританская община скидывалась на штрафы. Потом мировые пуритане пожадничали, а здешние, соответственно, сели в каталажку, и тема ушла… Жаль, классная была тема.
– Неужели суд не заметил, что это провокация? – удивилась Жанна.
– В каком смысле? – спросила Таири.
– В смысле, что эти сексуальные упражнения специально делались, чтобы оскорбить религиозные чувства и вызвать острую реакцию верующих.
– Разумеется, все это понимали. Но у студентов было полное право заниматься сексом в общественном сквере, а пуритане нарушали Хартию, когда пытались им это запретить.
– У вас можно заниматься сексом в общественном сквере?
– Легко. Лично меня это не прикалывает, а кому–то нравится. Дело вкуса. Если хочешь, сейчас снимем тебе какого–нибудь симпатичного парня, и попробуешь.
Меганезийка кивнула в сторону четверых парней в ярких спортивных шортах и майках с эмблемами «Meganezian Universidad La Tecnologia», куривших в двух десятках шагов от них, рядом со своими электро–скутерами – почти игрушечными на вид, пластмассовыми машинками на маленьких колесах. Судя по призывным надписям на корпусах скутеров «Tantric orgasm magister», «Best smart penis in Pasific» и т.п., реализовать предложение Таири было проще простого – но Жанна таким желанием не горела.
– Может, лучше посмотрим сити? – предложила она.
– ОК, – сказал Хаото, – А сексом ты и на Рапатара можешь занятся. Там парни не хуже.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -
Жанна Ронеро, Green world press. Репортаж №4.
Алюминиевая революция. Let my people go.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -
Пока мы переезжаем по «Дороге Кенгуру» на северный остров Вале, в Лантон–Сити, гиды дают мне историко–демографическую справку. До Алюминиевой революции на Тинтунге жило 4000 человек, причем всего около 600 (администрация, военно–полицейский корпус, и лояльная к колониальным властям племенная аристократия) – в благоустроенном Сити. Остальные ютились в трущобах на Мотуко и в нагромождении хижин на Катава и Тока–Таолу. Сейчас население, с учетом кампуса и «гнезда», достигло 20.000, но его рост уже прекратился. Идет только ротация – ежегодно состав жителей обновляется процентов на 10 – 15, а число старожилов (живущих тут более 10 лет) не превышает 5000.
Достопримечательностей на Вале немного. Старой застройки практически не осталось из–за специфики Алюминиевой революции. Обитатели трущоб, экстремисты из перуанского Движения Тупак Амару и филиппинской Новой Народной Армии, африканские наемники хуту и вьетнамские военспецы, не стремились погибнуть на баррикадах. Они отошли от традиций революционной романтики и, в одну ночь, уничтожили своих политических оппонентов, подложив под их дома заряды аммонала – взрывчатой смеси из аммиачной селитры и металлического алюминия (за что революция была названа «алюминиевой»). Если бы революции в Старом Свете происходили по такому сценарию, мы видели бы Лувр, Эскуриал, Тауэр, Дворец Дожей и Собор Святого Петра только на рисунках.
Старый Лантон вместе с собором XVII века, виллами XVIII века, административными зданиями XIX века и военным городком, полностью разрушен. Сейчас на его месте парк с невообразимым количеством ярких цветов, посреди которого – центральная площадь с сохранившимся куском цоколя губернаторского дворца. Этот обломок старой эпохи стал постаментом для памятника королеве Лаонируа. Одни говорят, что она была наследницей гавайских королей из династии Камеамеа, другие считают ее авантюристкой, приехавшей в начале века из Америки. Бесспорны только два факта: она была необычайно красива, и она погибла в возрасте около 25 лет здесь, в Лантоне, от случайной пули колониального полицейского, когда исполняла на площади песню Луи Армстронга «Go down, Moses» (теперь это официальный гимн Меганезии). Смерть королевы Лаонируа стала приговором для колониального правления. На следующий день толпа на площади скандировала «Let my people go» – строку из песни, и из библейской книги Exodus. Полиция отвечала на это водометами и слезоточивым газом. В библейской истории Мозес 10 раз повторял фараону требование «Отпусти мой народ». Здесь история была гораздо короче: После наступления темноты повстанцы привезли на барже 500 тонн аммонала и заминировали город. Ночью прогремели взрывы, и «старый режим» был в буквальном смысле стерт с лица земли…
Памятник королеве Лаонируа – это скульптурный портрет, отлитый из алюминия по 3d модели, которая сделана путем обработки видеоклипа, снятого на чей–то мобильный телефон во время того самого выступления на площади. Девушка, одетая только в набедренный платок «lava–lava» и легкие сандалии, кажется, делает шаг вперед и протягивает перед собой раскрытую ладонь, как будто защищая кого–то. На грубом постаменте нет ни имени, ни титула, а есть всего четыре слова: «Let my people go»…
Лантон застроен в основном 5 – 6 этажными домами в стиле «pueblo nova». Классические латиноамериканские пуэбло – это маленькие поселки–крепости: площадь, окруженная стеной, к которой изнутри пристроены жилые дома с плоской крышей, служащей для отдыха, и для надстройки по мере роста семьи. Если пуэбло оказался успешным, то дома дорастают до верха стены, и возникают ступенчатые террасы из крыш. Затем дома уже начинают пристраиваться с внешней стороны стены, и там образуется такая же система крыш–террас. Крепости жителям Лантона не нужны, здесь очень эффективная полиция, а стиль пуэбло любят за возможность постоянной достройки, и за крыши–террасы. Когда стал массово применяться композитный бетон–пластик (beta–plast), строительство «pueblo nova» крайне упростилось. Конечно, в городе невозможно расширять пуэбло за границы участка – там улица, но по договоренности с соседями на другой стороне улицы, можно соединить два пуэбло мостом на уровне 4–го этажа, и тогда застройка продолжается уже над улицей. На многих крышах устроено нечто наподобие back–yard, за счет чего пуэбло становится похож на заросший зеленью холм. Из–за этого, некоторые жилые кварталы Лантона кажутся очень старыми, чуть ли не средневековыми, хотя первые «pueblo nova» начали строиться на этих участках всего лет 20 назад. Многие здания в деловом центре тоже построены, как пуэбло, ведь и фирмам свойственно разрастаться по мере развития.
Самое высокое сооружение в Лантоне – 1000–метровая «Hawaika Air Tower» (HAT). Она была бы высочайшим зданием планеты, но это не здание, а инсталляция из тонкостенных надувных цилиндров с горячим воздухом, компенсирующих собственный вес по тому же принципу, что и монгольфьер. HAT в точности повторила судьбу парижской Эйфелевой башни: Она была возведена только на время технической выставки, но жители настояли, чтобы это чудо было сохранено. Сейчас здесь TV–ретраслятор студии Lanton–online.
До этого момента речь шла только об истории и архитектуре, но это все лишь декорации к яркому и какому–то стремительному стилю жизни людей в этом небольшом, очень плотно населенном городе. Мои гиды говорят, что для приезжих (предполагающих поселиться в Лантоне надолго) гораздо сложнее привыкнуть не к плотности жителей (в несколько раз более высокой, чем в любом другом городе страны), а именно к принятым здесь темпам. Анекдот: парень возвращается из Лантона домой на Фунафути, и рассказывает: Ну, мы познакомились, пошли к ней, начали make love. По ходу, она набирает SMS на мобайле – ладно. Начала говорить по второму мобайлу – ладно. Пальцем ноги (по ходу make love) включила видео с уроками японского – ладно. Звонит третий мобайл. Она говорит «Это Тутти, поболтай с ней, пока я гляну в e–box, что ответило Bla–Bla inc. на наши резюме».
Это – гипербола, но вот реальная картина: едут парень с девушкой на роликах, на ходу смотрят кино по ноутбуку в руке у парня. Девушка одновременно трещит с кем–то по мобайлу. Второй ее мобайл мигает в прозрачном чехле на ремешке вокруг бицепса, а на поясе, в аналогичном чехле, еще какой–то коммуникатор. Здесь это в порядке вещей.
Если бы тут были автомобили, клиники оказались бы переполнены травмированными. Но автомобилей (как таковых) тут нет. Только легкие «минивэны» и «квадры», или «трайки» вроде нашего, мини–скутеры, велосипеды, и ролики. Грузовой колесный транспорт есть, но его очень мало, он ездит медленно и очень осторожно. Зато прямо над домами, быстро движутся cargo–bubble – 30–метровые тепловые дирижабли с дистанционным управлением – основное средство доставки не очень крупных грузов в резидентную зону Лантон–сити.
Отдельная тема – одежда лантонских прохожих (и проезжих). Про это тоже есть анекдот. Французский модельер побился об заклад, что оденется настолько вызывающе, что его эпатаж заметят на Lanton–Ramble (здешней центральной улице). Прилетев из Парижа, он раздевается догола, на голову водружает хэллоуиновскую тыкву с прорезями для глаз, рисует на всем теле красные звезды, черные свастики и синие черепа со скрещенными костями, обувается в ярко–зеленые женские туфли на полуметровом каблуке – шпильке, для завершения композиции застегивает браслет часов на половом члене и в таком виде выходит на Рамбль. Никто не обращает внимания. Он ходит взад–вперед полчаса, и… удача! На его член с недоумением смотрит дама в деловом костюме… И говорит: «бро, может это не мое дело, но ты не перевел часы с европейского времени на гавайское».
Кстати, даму в очень элегантном деловом костюме мы встретили. Она сидела за рулем скутера. Позади нее находился кавалер, совершенно голый, если не считать браслета с мобайлом, и небрежно переброшенного через плечо «дутого» полярного комбинезона. Конечно, такие контрасты встречаются редко. Большинство прохожих одеты в самые обычные шорты и футболки, или же в lava–lava (яркие полосы материи, тем или иным способом обвязанные или закрепленные на липучках вокруг тела, обычно – на бедрах).
В «Britanica T–guide», в info о Меганезии сказано: «на улицах Лантона вы можете быть шокированы обилием голых людей». На самом деле, это обилие наблюдается лишь в парке (в основном, это школьники или студенты, лежащие на травке с ноутбуком, или люди постарше – с газетой или журналом). Голых людей на улице довольно мало. Они встречаются недалеко от полосы пляжа – это просто те, кто не пожелал вытерется или высохнуть после купания, и идет домой, в магазин или в кафе с одеждой в пакете или в руках (купальники тут используются редко).
Вообще, понятно, что количество одежды на среднем прохожем, здесь, меньше, чем в Америке или Европе. Правда, маленькие дети обходятся радикально без одежды. Мои гиды, на мой вопрос кратко ответили: «Так гигиеничнее». Только на самостоятельно бегающих детях есть радиобраслеты. Для совсем мелкого потомства здесь используют «Tamaete» – надувные рюкзаки–люльки. Будущие мамы с изрядными животиками носят т.н. «Tiaiho» – по сути, это надувные спасжилеты, сделанные достаточно элегантными. Они служат для безопасности не в воде (там они местным дамам как раз ни к чему), а в городе, на улице. Достаточно один раз увидеть леди–тинэйджер, месяце на 7–м или 8–м, катящуюся по улице на электро–скейте, чтобы понять: без этого защитного пузыря ее нельзя выпускать из дома. То же касается и рюкзаков–люлек для малышей – местные молодые родители не считают нужным отказываться от двухколесных мото–игрушек.
Молодежь на роликах, мини–скутерах и т.п. наиболее заметна из–за своей мобильности. Чаще всего эта категория публики одета только в спортивные шорты или во что–нибудь вроде набедренной повязки, плюс – сумочка–пояс или сумочка–браслет застегнутая над левым бицепсом (примерно под размер коммуникатора, плеера и кошелька).
Девочки, как везде в цивилизованном мире, одеваются разнообразнее, чем мальчики. На них можно увидеть серебристые майки из крупноячеистой сетки, или переливающиеся ленточки, непонятно как закрепленные на теле, или «lanton–style»: шелковый платочек с ярким узором или пиктограммой, сложенный треугольником и завязанный лихим узлом над правым бедром. Эта модно не только у молодежи. Некоторые солидные дамы весом 150 а то и 200 фунтов, тоже фланируют по Ramble в «lanton–style», обычно в кампании мелких ребятишек (полагаю, что внуков).
У мужчин популярны клетчатые шотландские «kilt» – в них одето, по–моему, не менее трети прохожих–мужчин. Правда, это модификация килта – гораздо более легкая (что понятно в здешнем климате), и застегиваемая «липучкой» на поясе. Чаще, впрочем, мужчины одеты в шорты и яркие майки с эмблемой колледжа, фирмы или спортклуба.
В «Britanica T–guide» можно также прочесть: «Из–за милитаризма, на улицах Лантона всегда много вооруженных солдат, но они обычно не проявляют агрессивности». На самом деле, тут действительно много людей в болотно–пятнистом «tropic–military» – просто потому, что меганезийская военная форма удобна и довольно дешева (я не удержалась, и купила себе комплект). Солдат (которых совсем мало) и резервистов (которых гораздо больше) можно различить по нашивкам на форме. Из них многие вооружены короткими автоматами, но это не вызывает беспокойства у прохожих. К оружию привыкли. Автоматами вооружены и полисмены, их форма отличается от военной только цветом. Резервисты – отдельная тема, упущенная из виду «T–guide».
Регулярные вооруженные силы Меганезии очень невелики – всего около 10 тысяч при населении страны 11 миллионов. Но, кроме них, есть еще более 100 тысяч контрактных резервистов. Это – люди, которые ежегодно проводят 60 дней в армии, за что получают стипендию 5000 фунтов в год. В «глубинке» на эти деньги можно жить и, (как говорят мои гиды) кто–то так и делает. Но обычно, резервисты – это студенты и молодые люди «свободного бизнеса», либо вахтовой/сезонной занятости. Хаото и Таири несколько лет назад «баловались резерватикой» и познакомились именно в военном лагере.
…
Мы приземляемся в маленьком китайском кафе под фанерным навесом с похожими на большие красные тыквы, бумажными фонариками по углам, и заказываем china–food (одинаковую на всей планете, а возможно, и во всей галактике). Через улицу, напротив нас – типичный лантонский пуэбло: цоколь и первый ярус – железобетон, 4 яруса сверху – легкий бета–пласт. О какой–либо планировке говорить нет смысла – ярусы строились и расширялись по мере потребности в новой площади, а их цвет и фасон определялись вкусами пользователя данного кусочка пуэбло. Местами, по стенам и легким ажурным конструкциям балкончиков вьются лианы с густой листвой. На одной из относительно широких террас над первым ярусом, растет миниатюрная бамбуковая роща, а двумя ярусами выше, с террасы метров на 7 торчит балкон 2–метровой ширины с навесом из куска яркой ткани (последнее пристанище крыла параплана, как поясняет Таири). В другом месте через два яруса идет внешняя лестница, точнее – металлический трап. На террасах, образованных плоскими крышами, и на балконах, плотность людей такая же, как на улице. Жители даже дома проводят большую часть времени вне помещения – это связано отчасти – с очень теплым климатом, а отчасти – с тем, что квартирки в пуэбло не намного больше, чем microflat в «Nido Cereb». В столице «Островов свободы» тесно…
