Текст книги "Чужая в чужом море"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 88 страниц)

Эстер умела чувствовать настроение людей, и сейчас, несмотря на внешнее спокойствие

меганезийского лейтенанта, она видела, что этот человек здорово разозлен. Только что он был вполне доброжелательно настроен по отношению к викарию Джордану, а тут в одну секунду все изменилось после одной–единственной фразы священника. Джордан ничего не заметил и, слегка покровительственным «профессорским» тоном, подтвердил:

– Вы не ослышались. Лень, или по–латыни: «Acedia», – это седьмой из смертных грехов.

– А остальные шесть? – поинтересовался Наллэ, прикуривая свое изделие.

Викарий начал перечислять, загибая пальцы:

– Первый смертный грех – это superbia, или чрезмерная гордость. Второй – luxuria, или половая распущенность. Третий – invidia, или зависть, Четвертый – gula, или излишнее увлечение радостями желудка. Пятый – ira, или рассерженность. Шестой – avarinia, или жадность, состоящая в собирании материальных сокровищ вместо духовных.

– Насколько я понимаю, – заметил шеф–инженер, – вы сейчас привели архаичный реестр, приблизительно 15–вековой давности. Сегодня ситуация несколько иная, не так ли?

– Вы правы, – согласился Джордан, – Погоня за техническими новшествами, порождает новые формы старых пороков. В 2001 – 2010 годах об этом было несколько разъясний Святого Престола. В частности, генная инженерия – т.е. искажение заданного Творцом облика живых существ, и контроль над рождаемостью – т.е. нарушение предписанного Творцом предназначения женщины – являются суммами нескольких смертных грехов.

– Людей, которые это делают, надо перевоспитывать для их же блага? – уточнил Нонг.

– В общем, да, – подтвердил викарий, – Разумеется, делать это надо с любовью.

– И с самопожертвованием? – поинтересовался Наллэ.

Теперь и Мэрлин почувствовала неладное. Настолько неладное, что от страха впала в какое–то оцепенение. Эстер хотела было предостеречь Джордана, что его заманивают в ловушку. Если он ответит «да» на последний вопрос, то… В этот момент чьи–то руки обняли ее сзади за шею. От неожиданности она чуть не взвизгнула. Конечно, это была Пума. Рон стоял рядом с худенькой африканкой и ухмылялся: мол, шутка опять удалась.

– В идеале, христианин должен быть готов пожертвовать собой для спасения ближнего от впадения в смертный грех, – произнес, тем временем, викарий, – Но, практически, человек слаб, и многие христиане мирятся с грехом, процветающим рядом с ними, из страха, что их подвергнут гонениям и казням.

– А лично вы готовы, Джо? – с показным равнодушием спросил лейтенант.

– Это сложный вопрос, – тут викарий вздохнул, – Но, если бы господь поставил меня перед таким выбором, я бы молился о том, чтобы он даровал мне достаточную твердость духа.

– Командир, Наллэ честно выиграл обе двадцатки, – вмешался Рон.

– Да, – неохотно согласился Вэнфан, извлек из нагрудного кармана две меганезийские 20–фунтовые купюры с портретом королевы Лаонируа и бросил их на стол перед Шуангом.

– Это пари имело какое–то отношение ко мне? – нерешительно спросил Джордан.

– Два пари, – уточнил Наллэ, потягиваясь, как сытый кот.

– Удружили вы мне, Джо, – буркнул Нонг, – 40 фунтов как селедка хвостом смахнула.

Эстер облегченно вздохнула. Оказывается, это было всего лишь пари, а она–то всерьез испугалась, что беднягу Джо сейчас просто застрелят.

– Можно узнать, что за пари? – спросил викарий.

– Нет проблем, – сказал Рон, – вам известно имя Салот Сар, он же – Пол Пот?

– Разумеется. Это был безумный марксистский диктатор Камбоджи. По его приказам т.н. «красные кхмеры» запретили жизнь в городах, посадили в концлагеря всех образованных людей, закрыли все школы и уничтожили 3 миллиона людей.

– Так вот, – продолжал Рон, – первый пункт пари: доктрина, которой придерживается ваша церковь неотличима от программы планомерного истязания людей в ходе их исправления и трудового перевоспитания для их же блага, выполненной Пол Потом…

– Но это неправда!

– Правда, – ответил Наллэ, и бросил на стол распечатку статьи в Globes «Красные кхмеры: механика геноцида». Отдельные абзацы были выделены желтым маркером.

– … Второй пункт, – невозмутимо продолжал Рон, – Вы согласны с тем, что проводников этой доктрины, в т.ч., лично вас, следовало бы за это изгнать из современного общества, или физически ликвидировать. Вы считаете правильным, если с вами так поступят.

– О, боже! – тихо сказала мисс Ренселлер, – Боже…

Лейтенант махнул рукой.

– Не переживайте, Мэрлин. Я не обеднею от этих 40 фунтов. Обидно, конечно, остаться в дураках, но с кем не бывает. Давайте лучше пить чай. Я обожаю цветочный чай, который заваривает Эстер. Так по–домашнему… Очень похоже на тот, который готовит моя Тхай.

– Гибискус, жасмин, немного имбиря и капелька меда, – сообщила Эстер, – Меня научила этому вьетнамка, с которой мы вместе учились в колледже.

Викарий откашлялся

– Послушайте, вы неправильно поняли.

– А чего тут понимать? – удивился Нонг, – Наллэ пропьет две мои двадцатки, вот и все.

– Ничего подобного, – возразил шеф–инженер, – Я куплю на них самосад у тети Онго, чем поддержу местную табачную промышленность.

– Я же не зря сказал, что все надо делать с любовью, – не унимался Джордан.

– Пол Пот это знал, – сообщил Наллэ, – Не зря же он получил классическое образование в римско–католической школе. Между прочим, режим «красных кмеров» ни капли не был марксистским. Это была калька с трактата Аврелия Августина «О Граде Божьем», как и Третий Рейх, и кошмарный режим Дювалье на Гаити… Хотите пари, Джо? Берем статью Пол Пота «Монархия или демократия», кладем рядом книгу Августина, и сравниваем.

Мисс Ренселлер решительно встала.

– Пойдем, Джо. Уже поздно, и вообще… Разговор зашел куда–то не туда.

– Да, наверное, – согласился священник, – Приятно было поговорить… Но время…

Пума уселась на бордюре террасы, как маленький черный сфинкс, проводила уходящих миссионеров презрительным взглядом, и сообщила:

– Смешно. Лейтенант такой умный, а не знал, что у всех говнюков общий бог.

– Сейчас я встану и дам одной нахальной девчонке по заднице, – пригрозил Нонг.

– По–моему, вы зря их обидели, – заметила Эстер, – Они не виноваты в том, что какие–то негодяи так мерзко извратили христианство. Иисус этому не учил.

– Ты имеешь в виду того парня, который, как говорят, приехал в ютайскую столицу на осле приблизительно 2000 лет назад? – уточнил Наллэ, – Забудь про него. Даже если в этой сказке есть хоть капля правды, то все равно всем давно плевать, чему он там учил.

– Тебе, может и плевать, – возразила она, – а мне – нет. Между прочим, оскорбляя чужую религию, ты не доказываешь, что твоя религия лучше. Скорее, наоборот.

– Да я вообще не имел в виду религию, – сказал он, – Авраамизм с самого начала был не религией, а рэкетом. У древних ютаев поп отбирал десятую часть выручки общины, как бы, для своего бога, а за обращение к другим богам жреческая стража убивала. В первой католической общине св. Петра, поп отбирал вообще все. Общинники работали за корм и хлев, как скоты, а кто пытался сберечь хоть сантим – того убивали. А мусульмане всегда жили воровством. Украл – долю отнес в мечеть. Они ничего другого толком и не умеют.

– Тем не менее, основу вашей меганезийской Хартии придумал Томас Джефферсон, а он был христианин, не так ли?

– Только очень условно, – отрезал шеф–инженер, – На базе классического христианства, в котором все всем жертвуют, а поп все это заребает, ничего толкового не придумывается.

– Как быть с тем, что все современные науки и технологии, которые ты так почитаешь, придуманы в христинском мире? – поинтересовалась Эстер.

– Ты забыла про одну мелочь: это произошло только тогда, когда он начал переставать быть христианским. Науки появились во время ренессанса дохристианских религий, а техника – во времена энциклопедистов. До того, Европа была гнездом тупых варваров.

– Тем не менее, Ньютон и Эйнштейн верили в бога.

– Да, только не в того, в которого призывает верить Папа Римский…

Лейтенант, с досадой, хлопнул ладонью по колену.

– Жаль, саперы утром улетели, а то бы я еще раз устроил тотализатор.

– Да ну тебя, – слегка обиделась Эстер, – из серьезных вещей делаешь балаган…

В этот момент раздался приглушенный расстоянием громовой рев льва.

– Joder, conio! – воскликнул Наллэ, – до чего задолбала эта сраная кошка!

– …А если за столом будут ругаться, то я вообще уйду в свою комнату.

– Давайте пойдем и его застрелим, – предложила Пума, – тогда он не будет шуметь.

– Верно, – поддержал Рон, – Не дело, что он тут ползает. Еще покусает кого–нибудь.

– Да, – согласился Наллэ (которому эта идея уже приходила в голову), – Эстер, как на счет того, чтобы размять ножки перед сном?

– Лучше мы вдвоем с Роном, – сказал Нонг.

– А я? – возмутилась Пума, спрыгивая со своего насеста.

– Ну, куда же без тебя, – вздохнул лейтенант.

– По–моему, вместе веселее, – подвел итог шеф–инженер, – Эстер, ты как?

– Только погулять, – уточнила она, – Стрелять я не буду.

– Ладно, Наллэ, – со вздохом согласился лейтенант (ему очень не хотелось брать с собой ночью в саванну охраняемое лицо), – но только возьмешь «kinetiko», а не эту помповую ерунду, и поставишь на автоматический огонь.

– Но это уже не охота, а расстрел, – запротестовал Наллэ.

– А идти на льва с твоей помповой игрушкой, это не прогулка, а суицид, – отрезал Нонг, повернулся к Рону и добавил, – тащи еще три пушки и пять ноктовизоров с токерами.

– Две, – поправила Эстер, – Я не хочу ни в кого стрелять, и я все равно не умею.

– Две пушки, – со вздохом, продублировал лейтенант.

Собака вскочила из–под стола и радостно завиляла хвостом: люди занялись–таки делом!

…

Разумеется, собаку взяли с собой – она же львиная по породе (решили люди) – и собака счастлива. Не каждый день выпадает поохотиться в такой сильной стае. На сотню миль вокруг простирается их охотничья территория. Они не позволят, чтобы тут шумела по ночам какая–то блохастая кошка, вообразившая себя царем зверей. Вообще, люди как–то странно охотятся. Пристегнули на поводок к хозяину, от которого сейчас ни малейшего толка. Он занят не кошкой, которую надо выслеживать, а особью женского пола, идущей рядом. Особь ему нравится. Стройная, но не хрупкая, ноги длинные, но не тонкие, бедра не широкие, но и не слишком узкие. Грудь маловата, но это не главное. Лицо круглое, в смешных веснушках особо устойчивой модели – даже экваториальный загар их не берет. Носик – кнопочка, зато глаза большие и умные. Губы немного капризные, но подбородок скругленный, не острый. Значит, капризничает в разумных пределах. Всем хороша особь, кроме одного: она другой породы, у нее все не как у нормальных особей – монтажниц или геологинь. Если им нравишься – то поехали, а если не нравишься – то проехали. А тут все как–то криво – ни два, ни полтора. Может, дело и не в породе, а в том, что жизнь у этой особи с детства поломатая. Первая стая – моральные уроды, первые половые партнеры – дегенераты, а ближайшая соседка – просто сука. В плохом смысле слова. И бедная особь совершенно дезориентирована в сексуальном смысле. Ей и хочется, и страшно, и она не знает, как это правильно делать, и раздирают ее на части всякие фрейдистские демоны. А хозяин выглядит дебил – дебилом, потому что с такой особью непонятно как себя вести. И носится с ней хозяин уже которую неделю, как с чемоданом без ручки: ухватить не за что, а бросить жалко. Дурак–человек, хозяин: монтажниц и геологинь, что ли, не хватает? Или туземных девчонок – они тоже ничего себе… И тут мысли Наллэ за собаку пресекаются голосом лейтенанта, раздавшимся из токера, закрепленного на очках–ноктовизоре.

…

– E foa! Тут, оказывается, не одна кошка, а целая стая. Прайд, если по–научному.

– Я вижу пять голов, – отозвался Рон, – две львицы по флангам, думаю, они караулят вон ту группу свиней. Один лев впереди, он этих свиней будет загонять, как я понимаю. И пара львов неопределенного пола на дистанции полтараста метрах за ним. Типа, резерв.

– Девять, – поправила Пума, – там еще четыре пятна дальше, лежат в траве.

– Действительно, – согласился Вэнфан, после некоторой паузы, – Значит, я так понимаю, что первые три охотятся, следующие два – резерв, остальные пока пассивны. Слушайте команду. Оружие – к бою. Плотной группой проходим в треугольник, образованный первыми тремя целями, и рассыпаемся. Пума, по готовности, зачищает льва, Рон, сразу после ее выстрела, зачищает львицу справа и страхует, если Пума не дочистила льва. Я зачищаю львицу слева, и страхую гражданских. Если все ОК, Пума по команде чистит дальше, вглубь. Наллэ страхует свою девчонку, но аккуратно, чтобы не зацепить нас. Короче, Наллэ, стреляешь, только если кошка на вас выскочит. Длинной очередью. Ну, погнали. Пума, не выделывайся. Твоя дистанция: 250 ровно. Короткими очередями.

…

Эстер немного обижена. «Страхуешь свою девчонку». Надо же, она уже «его девчонка». Вот так, запросто… Хотя, что должны думать эти молодые, уверенные в себе мужчины? Для них жизнь – простая штука. Отношения между полами, в частности. Наллэ не такой. Или хочется думать, что он не такой. Скорее всего, у него тут бывают женщины, но, по крайней мере, он не кувыркается с ними после танцулек, за ближайшим кустом, как это запросто делают Уфти и Керк. Так или иначе, Эстер была благодарна Наллэ за те знаки внимания, которые можно было принимать в шутку или всерьез – как больше нравится. Например, огромный яркий веник из оглушительно–душистых цветов, по–хулигански заброшенный ночью в открытое окно ее каюты. А однажды, поздно вечером, он нашел где–то гитару–укулеле и спел под ее окнами «Oh, lovely Ester! Oh, Ester my love! What a wonderful Ester you are!». В другой раз, он прокатил ее на маленьком самолетике вокруг потрясающе–красивой горы Нгве – ему надо было что–то там посмотреть. На обратном пути он небрежно приобнял ее правой рукой за плечи. Наверное, ее это слегка напугало, она вздрогнула от неожиданности и облегченно вздохнула, когда он убрал руку. Может быть, она поступила глупо? Потом она несколько раз думала, каким мог быть тот вечер, поведи она себя иначе, и даже пыталась представить, как все могло бы происходить, но коварная фантазия все время подбрасывала ей какие–то гадкие аналогии. Черт, неужели это навсегда? Занятая этими мыслями она совершенно забыла о том, что они, вообще–то, гуляют не по ночному парку, а по саванне, в окружении охотящегося львиного прайда. Когда громовой рык льва всего в нескольких сотнях метров, внезапно напомнил об этом, она, не задумываясь, рефлекторно прижалась к идущему справа от нее Наллэ…

…

Симба рычит. Симба думает, что он самый страшный в саванне. Он зря так думает. Он – просто шкура, которая пока еще натянута на мясо. Когда–то он мог сожрать маленького солдатика, который едва передвигал ноги от голода и нехватки главных таблеток. Сейчас маленький голодный солдатик стал сильной и сытой женщиной, которая легко бежит по саванне и легко держит оружие. Да! Сильная женщина возьмет твою шкуру и твои зубы, Симба. Она продаст их на рынке и купит своему мужчине подарки. Еще она съест твою печень. Это очень сильное средство, после него она скоро сможет по–настоящему любить своего мужчину. Да! Пока что, ее мужчину любят разные другие женщины, это не имеет значения. Сама Ориши Йемайя подарила ей этого мужчину вместе с новым именем. Да! Сильная женщина опускается на одно колено. Она мягко прижимает к плечу приклад и перестает дышать на несколько секунд, пока палец плавно давит на спусковой крючок.

Трр… – короткая очередь взорвала тишину. Лев упал мгновенно – три пули прошили его грудь, разорвав аорту и сердце. Тут же ударила вторая очередь – это лейтенант Вэнфан с кажущейся небрежностью, разнес череп львице, которая пряталась среди высокой травы в полутора сотнях метров слева. Рон Батчер задержался примерно на секунду, отслеживая результат выстрела Пумы, и львица справа успела сделать один огромный скачок. Ствол автомата отследил верхнюю точку ее траектории… Тррр… С такого расстояния Рон не промахивался никогда. Четыре пули точно в цель. На землю львица упала уже мертвой. Остальной прайд, почуяв неладное, снялся с места и двинулся прочь от деревни.

– Здесь чисто, – констатировал Вэнфан, сдвинул на лоб очки–ноктовизор и приложил к глазам ноктовизорный бинокль, – Так, ближайшие двое – это львица и еще один лев. Та, дальняя группа – львица и трое львят. Львят они не бросят, значит, их можно догнать. Я остаюсь с гражданскими. Рон и Пума зачищают львов в следующем порядке…

– Стоп! – перебил Наллэ, – Они же уходят. Это будет бессмысленное убийство.

Лейтенант почесал в затылке и кивнул.

– Логично. Прекращаем это дело, ребята.

– ОК, – отозвался Рон, – Пума, ты умеешь снимать шкуры с львов?

– Да, – ответила она, – Но это трудно. Я начну, но надо позвать кого–нибудь еще.

– Я позвоню Керку, чтоб подогнал сюда местных парней, – заключил Нонг, вынимая из кармана woki–toki, – Какую долю от цены шкур принято обещать?

– Обычно – пятую часть, но великие охотники отдают четверть, – сообщил шеф–инженер.

– Ясно… Алло, Керк, мы сегодня играем в великих охотников. Здесь лев и две львицы… Да, уже зачищены, осталось снять шкуры. Скажи местным, что есть шанс заработать…

Пума бросила короткий взгляд на Эстер, которая так и стояла, прижавшись к Наллэ, а он обнимал ее левой рукой за плечи.

– У! Тебе нужен мужчина. Как раз такой, – африканка задумалась на секунду, и уточнила для совсем тупых, – …for make–love. А я пойду есть печень льва, пока она горячая.

…

Когда они с Наллэ добрались до фаре–дюре, главным желанием Эстер было побыстрее забраться под горячий душ. Ей казалось, что она пропахла собственным страхом. Вроде бы (как она теперь понимала) причин бояться не было, и все–таки… Кроме того, после финальной реплики Пумы, у нее горели щеки. В общем, она проторчала под горячими струями воды почти полчаса, а шеф–инженер за это время успел не только помыться и переодеться в лава–лава, но и сварить какао, и даже разлить его по двум кружкам.

– Забавно устроен человек, – сообщил он, когда Эстер появилась на террасе, – Сначала я испугался за тебя, потом испугался за львов, а потом выяснилось, что единственные мои полезные знания о львах – это обычаи дележки их шкуры. Называется: сходил на охоту.

– Очень хорошо, что ты пошел. Иначе они перебили бы всех львов.

– В этом смысле, да. Оборотная сторона армейской привычки забивать любой гвоздь по шляпку. Понятно, почему Пума легко вписалась в эту команду. Она от природы такая.

– Надеюсь, она пошутила на счет печени льва, – сказала девушка.

– Конечно, нет. Печень льва считается средством продуцирования сексуальной силы, как для мужчин, так и для женщин. А Пума мечтает понравиться Рону в этом смысле.

Эстер почувствовала, что у нее снова начинают гореть щеки и уши. Чтобы как–то с этим справиться, она чуть ли не уткнулась носом в кружку с какао.

– Ты слишком нервничаешь из–за той реплики Пумы – заметил Наллэ, – Она высказала свое мнение, не добавив в начале привычный для нас оборот: «мне кажется, что…».

– А тебе как кажется? – перебила Эстер.

– Ты действительно хочешь знать мое мнение?

– Если бы я не хотела знать твое мнение, я бы, наверное, не спрашивала.

– Тогда, я бы посмотрел на это немного со стороны. Давай представим себе двух людей, которые похожи на нас, но не мы. Девушка, такая же красивая, как ты, а парень… Ну, конечно, не такой красивый… В общем, смотря на чей вкус. Девушка ему нравится, это совершенно точно, а вот нравится ли он ей – это вопрос. Если бы эти двое были с моей родины, из Гавайики, то девушка или хотела бы заняться любовью с этим паренем, или нет. И, можешь мне поверить, она бы сделала ровно то, что хотела.

– Знаешь, Наллэ… Только не подумай, что я хочу начать очередной длинный разговор о том, чьи обычаи лучше… Просто я не могу так просто, как кошка. В любом случае, не могу. Хочется или не хочется – это… Это не так просто, как пирожное с кремом.

– Пирожное с кремом, – задумчиво произнес Наллэ, – Это не такая простая штука, как ты пытаешься сейчас представить. Его можно съесть сейчас, можно – после чая, а можно – положить в холодильник и съесть на зватрак. Его можно полить вишневым сиропом, или клубничным, или еще каким–нибудь. Но главное (он сделал многозначительную паузу) главное в том, что ты сама решаешь, есть тебе его или не есть, а если есть – то когда и как именно. Это зависит только от тебя. Ты это контролируешь. Ты – хозяйка своей жизни.

Она отрицательно покачала головой.

– Ничего от меня не зависит. Знаешь, Наллэ, какая самая короткая в мире сказка? Жила–была девочка. Сама виновата. Все. Действительно, все, понимаешь? Жила девочка – дура, поехала по свету искать прекрасного принца, а нашла банду вонючих наркоманов. Если теперь девочка вернется домой, люди скажут: наверное, за этим и ехала. А если торчать здесь – то кончится тем, что я или начну пить виски стаканами, или буду отдаваться всем подряд, просто потому, что какая разница? И какая я, после этого, хозяйка своей жизни?

– Ужас, – сказал шеф–инженер, успевший скрутить и прикурить самокрутку, – Кошмар. Знаешь что? А пошли ко мне в каюту. Я тебе покажу мою каторжную видео–коллекцию. «National Geographic» по сравнению с этим – просто фигня. Они таких мест и не видели.

– Спасибо, Наллэ, – она грустно улыбнулась, – Попытка найти повод… Это очень мило с твоей стороны, но, во–первых, у тебя это не очень убедительно получается, а во–вторых, это не для моего случая, понимаешь?

Наллэ вздохнул и встал из–за стола, держа в одной руке кружку, а в другой – самокрутку и, жестикулируя обоими этими предметами, начал объяснять.

– Давай вернемся к тем двум ребятам с моей родины. Если бы парень приглашал девушку заняться любовью, он просто сказал бы «пошли ко мне», или «пошли к тебе», или… Ну, мало ли есть удобных мест. Я знаю, что у янки и юро есть обычай, приглашать девушку в кино, имея в виду заняться любовью, но я – не юро и не янки. Так что, когда я приглашаю тебя посмотреть кино, я имею в виду именно кино. В смысле: я покажу тебе кино, а потом ты пойдешь в свою каюту, и будешь смотреть хорошие сны без всякого меня. А если тебе вдруг захочется заняться любовью, то это ничему не противоречит. Но это зависит только от твоего желания. Как в случае с пирожным, понимаешь?

– Сейчас я бы просто посмотрела кино, – сообщила она, – В смысле, без пирожных. Я не уверена, что мне сейчас хочется пирожных, крема и… Как ты думаешь, это нормально?

– Это нормально, – подтвердил он, – Сейчас допьем какао, и пойдем смотреть.

…

Можно ли устроить уютное жилище в 20–футовом пластиковом контейнере? Не EHM (expeditio habitable modulo), который даже произносить неуютно, а «home», или «domi». Домашний очаг. Эстер стало немного стыдно за то, что EHM, где обитала она сама, так и остался чем–то вроде технически модернизированной кельи геолога–аскета. В модуле у Наллэ аскетизм было не найти даже в маленьком санузле (где роль светильника играла золотая маска Тутанхамона – не настоящая, конечно, а из тонированного плекса, но все равно). Примитивное прямоугольное лежбище из вспененного пластика превратилось в кресла кинозала, путем перемещения нескольких разноцветных надувных крабов, среди которых Эстер устроилась не без некоторого комфорта, а что касается самого кино… Да, «National Geographic» отдыхал. Там могли показать суровое великолепие гор в 300 милях от Южного Полюса, или яркое буйство зелени в экваториальных джунглях Папуа – но не людей, которые встроились в дикий природный ландшафт, невероятным образом сделав его ухоженными окрестностями своего дома. Говоря о городке Ван–Кок, построенном на месте снесенных тайфуном деревень на вьетнамских островах Фукуо, Наллэ веселился:

– Представляешь, приезжает их директор компартии, товарищ Диен Кин, смотрит на все это, и спрашивает: «Товарищ Шуанг, а почему все получилось так дешево?». Я объясняю ему, что мы в Меганезии привыкли экономить, поэтому мы ничего не разрушаем просто так, ничего не строим просто так, и всегда используем то, что под рукой. Он удивился: «Вы – богатая страна, откуда у вас привычка экономить?». Я ему говорю: «Мы потому и богатая страна, что у нас такая привычка. Мы не делаем, как на Западе, где покупают в кредит машину за 50.000 долларов, а потом экономят воду в умывальнике, чтобы платить проценты банку». Когда до него и до его ребят дошло, они так ржали! Дальше Диен Кин спрашивает «Товарищ Шуанг, а где вы учились экономить»? Я, не задумываясь, отвечаю, что в TMTS, «Tuvalu Mari–Tec School», на Фунафути. И знаешь, что из этого вышло?

– Агитационная статья против капиталистической экономики, – предположила Эстер.

– Если бы! – вздохнул он, – Проходит месяц. Я уже в Эсперанса, в Чилийской Антарктиде. Мне звонит директор TMTS, мы с ним хорошо знакомы, он тоже с Нукуфетау, и женат на моей соседке. Вместо «привет, как дела», он заявляет, что я маньяк, что он пожалуется на меня моей маме, и набьет мне морду, когда меня выпустят с каторги. Ему пришло письмо из Ханоя: Диен Кин просит сообщить цену и условия обучения в TMTS. Компартия, по рекомендации товарища Шуанга, решила направить туда полторы тысячи вьетнамских студентов. Отказывать неприлично, но на Фунафути 5000 жителей, а суши там всего 2,5 квадратных километра. Длинные островки метров по 300 шириной – выступающие над водой фрагменты барьерного рифа вокруг лагуны.

– И как там вышли из положения? – спросила она.

– Обыкновенно. Построили фанерный кампус в лагуне, на ножках–сваях. Вьетнамцы – неприхотливые ребята, а их компартия платит, так что, получилось даже выгодно. Мне прислали полсотни фото и видео. Могу показать, как все это выглядит.

Она задумалась на несколько секунд, а потом покачала головой.

– Нет. Наверное, я уже сплю… Выгоняй меня отсюда, Наллэ, иначе я не уйду.

– Моя религия запрещает в таких обстоятельствах выгонять женщину из дома, – сообщил он, – Того, кто так поступит, ждет в потустороннем мире вечное потоптание слонами.

– Ну тебя к черту с твоими шутками! – возмутилась она, – Я же серьезно говорю! Если ты меня не выгонишь, будет очень плохо!

– Ложись спать, – сказал он, – Я даже отвернусь. Все равно, мне надо проверить e–mail.

– Я лягу, и что дальше? – спросила она.

– И будешь спать, если хочешь. А если не хочешь – то не будешь. Я объявляю перерыв в этой дискуссии. Мне действительно надо проверить почту. Через четверть часа я лягу, и ты можешь задать любые вопросы по этой теме.

Эти четверть часа (за вычетом первой пары минут) Эстер провела, лежа под простыней, натянутой до самого подбородка, и глядя в потолок, разрисованный синими драконами. Когда Наллэ выключил компьютер, погасил свет, бросил лава–лава на полку и улегся на спину, заложив руки за голову, она негромко спросила:

– Ты всегда так ведешь себя с женщинами?

– Нет. Обычно я набрасываюсь на них, как зверь и разрываю на мелкие кусочки, а если мне попадаются мелкие экземпляры, то глотаю их целиком. Одних я перед этим солю и перчу, а других – поливаю соевым соусом. К женщинам нужен индивидуальный подход.

– Я ведь серьезно спросила.

– Если серьезно, то я просто не знаю, как себя вести. У тебя искаженное представление о сексе и твои реакции… Могу показать на 2–секундном эксперименте, что это значит. Но только без обид, договорились?

– Да, – решительно сказала она… И через мгновение взвизгнула, сжавшись в комочек.

– Спокойно, спокойно, я уже убрал руку. Видишь, с какой ситуацией мы столкнулись?

– Мы? – переспросила Эстер.

– Ну, да. Нас же здесь двое, верно? И это наша общая проблема. Нам понятно, в чем она состоит и мы ее спокойно, методично решим. Но это не сегодня и, может быть, даже не завтра. Так что, просто попробуй заснуть. Я думаю, это не такое сложное упражнение.

– Просто заснуть? – переспросила она.

– Да. Ты же не хочешь завтра быть сонной, как летучая мышка?

– А что будет завтра?

– Завтра… – он зевнул, – …будет завтра.

…

=======================================

27 – ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ.

Дата/Время: 3 сентября 22 года Хартии.

Место: Меганезия, округ Туамоту. Элаусестере.

Атолл Тепи и ферма морских коров.

=======================================

Атолл Тепи – самый южный в Элаусестере – состоит из двух моту, похожих на серпы длиной по две мили каждый, и лагуне, которую они охватывают. Лагуна в основном мелкая, и на ее дне растут густые леса водорослей, что делает ее отличным местом для молочной фермы (разумеется, если иметь в виду морских коров – ламантинов, или, на местном сленге – «scow»). Что касается надводной части этого атолла, то она ничем не отличается от соседнего Руго или еще более северного Раро. Те же бамбуковые рощи в которых проделаны просеки, те же причудливые живые сооружения, выращенные из бангров. И публика, разумеется, та же. В общем, на Тепи две достопримечательности: крупнейшая молочная ферма и практический социолог Сю Гаэтано.

Эту полезную информацию Эрче сообщил Жанне, пока замечательная кампания шла на двух 4–местных надувных моторках от Руго к Тепи. По обеим сторонам морских ворот атолла висели воздушные шары со значком перечеркнутого гребного винта надписью: «Stop engine! Scows!». Ламантины не понимают угрозы, исходящей от гребных винтов, что при их любопытстве и общительности приводит… В общем, приводит к тому, что в лагуне лодки перемещаются с помощью весел.

– Как грести, чтобы не попасть по корове? – спросила Жанна, взвесив в руке весло.

– Не парься, – сказал Эрче, – это для них как шлепок по жопе. Не страшно.

Через минуту (когда они оказались внутри лагуны) он, в порядке демонстрации, слегка шлепнул пластиковой лопастью весла по морщинистому боку толстого синевато–серого четырехметрового ламантина. Зверь лениво перевернулся на бок, над водой мелькнул короткий массивный ласт, потом снова переворот, и ламантин продолжил пастись, как будто ничего и не произошло. Так, погладили…

– А с ними можно играть? – живо поинтересовалась Рити.

– Можно, – шкипер кивнул, – Только помни, что они весят не меньше пол–тонны. Береги ребра. Если корова тебя ласково ткнет носом… Короче, сама понимаешь.

– Ясно… Торин, возьми мое весло, ага?

– Не вопрос, – сказал потомок викингов, перемещаясь к середине лодки.

– Если найдешь Сю Гаэтано – свисни, ОК, – попросила Жанна.

– Au call–u, – ответила Рити, коснувшись пальцем браслета с мобайлом на левом бицепсе, оттолкнулась от дна лодки и вывалилась за борт. Над водой мелькнули ноги – и привет.

– Теперь, пока всех коров не перегладит, не успокоится, – прокомментировал Торин, – а жрать мы будем, или как? Я бы фунт клубники со сливками навернул. Для разминки.