Текст книги "Чужая в чужом море"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 88 страниц)

– Ничего не слипнется? – спросил Эрче.

– Тебе что, жалко? А еще коммунист! Вот «киви», хотя и буржуи, по вашим меркам…

На лице шкипера возникло немного обиженное выражение.

– Торин, а как Сю попала на Элаусестере? – перебила Жанна, пресекая беспредметный идеологический спор, – Ты рассказал только до Сонсорола…

– Так потом ничего особенного и не было, – ответил он, – Собрался местный суд, решил, что Сю ничего такого страшного не сделала, и отпустил ее на все 32 румба. Ну, дальше понятно: оттуда до сюда меньше 5000 миль. Сутки полета на любой приличной флайке. На здешних аэрокондомах, правда, вдвое дольше.

– Слушай, хватит прикалываться над надувными самолетами! – возмутился Эрче, – они, между прочим, безопаснее ваших. Конечно, если тебе хочется прыгать по всей Океании, как в жопу стреляному пингвину, от гор Антарктиды до Марианской впадины, тогда…

– При чем тут пигвин? – перебил Торин, – если кто здесь и пингвин…

– Давайте вы про пингвинов потом, – предложила канадка, – Я не поняла на счет Сю. Ты сказал: она ничего такого не сделала…

– Это не я, это суд сказал.

– А как к этому отнеслись итальянские власти? Они, я полагаю, требовали выдачи.

– Требовали, – подтвердил он, – Морочили голову про убийство. Но, какое это, на хрен, убийство, когда это просто война. А на войне стрелять в противника – обычное дело.

– Война? – переспросила Жанна, – Кого с кем?

– По ходу, итальянские оффи воевали с итальянскими комми. Оффи грохнули доктора Платани. Сю грохнула сорок оффи. Типа, боевые потери. Суд им так и ответил: на хрен нам ваша война? И на хрен вам, чтобы мы в нее влезали? Вам же хуже будет.

– Я не поняла. При чем тут влезать в войну?

Торин чуть пожал плечами, не преставая работать веслами, и пояснил:

– Это, типа, как у Свифта в «Гулливере». В Фигландии одни говорят: надо жрать яйца с тупого гонца, а другие говорят: с острого. У них из–за этого война, а нам какое дело? С чего бы нам вставать на чью–то сторону и кого–то кому–то выдавать?

– Но кого–то укрыть значит уже встать на его сторону, – заметила канадка

– Укрыть это действие, – возразил он, – А мы просто не выдаем. Это бездействие. Это и значит не вставать ни на чью сторону. Не лезть в чужие дела. Логично?

– А по–моему, это не очень честно, – сказала она, – В истории с «Красными Бригадами» проблема не такая надуманная, как с тупоконечниками и остроконечниками. В ней есть вещи, по отношению к которым любому обществу надо выбрать свою позицию. И, если не играть словами, то ваше общество, свою позицию выбрало. По Хартии, верно?

– Ну, да. По Хартии, оффи – это заведомые преступники. На их сторону вставать нельзя. Остается два варианта: или сторона «Бригад» или нейтралитет. Суд выбрал нейтралитет. Красные и синие гоняют мяч, мы болеем за красных, но на поле не лезем.

Надувная лодка ткнулась носом в демпфер пирса. Эрче тут же перепрыгнул на настил и, ловко закрепляя фал на причальном кольце, поинтересовался.

– А почему ты только задаешь вопросы? Сама как думаешь? Надо было влезть, или что? Вот, допустим, ты – верховный судья. Какое твое решение?

– Это нечестный прием, – сказала Жанна, выбираясь из лодки, – если бы я была… Зачем делать нереальные допущения.

– Почему нереальные? Выпал твой номер, и ты верховный судья по жребию.

– Жанна – не меганезийка, – вмешался Торин, – Она вне лотереи.

– Ну, и что. Допустим, Жанна приняла наше гражданство. Какие проблемы?

– Ладно, – вздохнула она, – Допустим. Я наверное, решила бы судить Сю Гаэтано здесь, в Меганезии. Пусть приезжает итальянский прокурор и предъявляет ей обвинения. А она, пусть берет адвоката… В общем, сотязательность сторон. Нормальный процесс.

Рядом причалила вторая лодка.

– Прикольно! – заявил Кианго, – О чем ни заговоришь с американцем – на пятой фразе будет про адвоката. Типа, национальный обычай.

– Тема чисто сказочная, – добавила Поу, – Про это Лимо любит рассуждать, когда они с Крисом выпьют. Типа, что бы было, если бы государство судили, как человека.

– Это из–за дедушки Руанеу, – встряла Бимини, – знаешь, что там было?

– Не зачетно получилось, – согласился Динго, – но потом, по ходу, исправили.

– При Конвенте иногда и хуже бывало, – веско добавил Торин.

– Минутку! – перебила Жанна, – мы говорили не про государство, а про Сю Гаэтано.

– Вы говорили про состязательность, – возразила Бимини, – Я сама слышала.

– У нее не уши, а локаторы, – доверительно сообщил Динго.

Жанна озадаченно почесала макушку, между делом, вспомнив, что еще позавчера на этом месте была хоть какая–то прическа, а сейчас… Мда… Впрочем, черт с ним.

– Бимини, я не поняла, при чем тут состязательность.

– Ну, ты ваще, – не менее озадаченно ответила та, – Это же в школе учат.

– Би, включи мозг, – посоветовала Поу, – В Канаде, по ходу, другая школа.

– Joder… Это я затупила. Ну, короче, это просто… Вот есть люди. Они как–то живут, чего–то делают, производят хавчик и всякий добряк, и договариваются, как один добряк менять на другой. По ходу, нормальная экономика. Вот есть оффи. Они говорят: нет, ни фига. Вы будете делать, что мы скажем, отдавать нам долю, и меняться так, как мы разрешим. А кто не согласен – того за решетку, или пулю в лоб. По ходу, государство. Пока все понятно?

– Не все, – возразила Жанна, – Если люди сами выбирают себе государство, то…

– Это как они сами выбирают? – перебила Бимини.

– На выборах.

– А кто решает, как выбирать на выборах?

– Это сказано в законе.

– А кто принимал этот закон, и кто следит, чтобы все было по этому закону?

– Для этого есть парламент, полиция, суд… – начала канадка.

– А откуда они все взялись? – снова перебила девчонка.

– Ну… – Жанна задумалась, – эти органы сформировались достаточно давно и…

– Во! – сказала Бимини, многозначительно подняв палец к небу, – Давным–давно, когда кланы оффи–феодалов всех достали и foa начали их всех гасить, нашлись хитрые кланы. Типа каракатиц, которые меняют цвета. Они прикинулись, будто они тоже foa, но перед этим сделали систему, при которой власть может быть только у них. Теперь понятно?

– Демократия означает, что любой может выбраться в органы власти, – возразила Жанна.

– Сю Гаэтано могла бы?

– Ну… Если бы она сумела набрать достаточный избирательный фонд…

– Типа, продаться оффи, чтобы они дали ей денег на шпионаж, коррупцию и PR по TV? Классно! И на кого она потом будет работать, если так выберется? На оффи, верно?

Канадка улыбнулась и решительно тряхнула головой.

– Серьезно вас учат в школе. ОК. Тогда и ответ будет серьезный. При демократии не зря существует свобода собраний и ассоциаций. Любой, кто придумал толковую программу, может собрать под нее партию сторонников, и они, командой, соберут фонды, и все, что надо, включая PR, в смысле, агитацию. Это очень важно, а ты это упустила.

– Очень важно, – согласилась Бимини, – Если ты придумала программу, по которой оффи идут нахрен, то ты будешь полит–экстремистка, и оффи посадят тебя в тюрьму вместе с твоей партией и конфискуют фонды. И за поддержку твоей программы будут сажать.

– Главный прикол в том, – добавил Динго, – что если ты, все–таки, сумеешь организовать сильную банду… в смысле, партию, и захватишь власть, то твоя партия превратится в такой же клан оффи. Твои сторонники примут выгодные для себя законы, наймут толпу громил с оружием, и будут всех плющить и грабить, пока другая банда их не скинет.

– Послушайте, ребята, вы преувеличиваете! – воскликнула Жанна, – Я живу в стране, где по вашей логике, я должна быть расплющенной и ограбленной, но почему–то я этого не чувствую. И в материальном плане средний канадец богаче среднего меганезийца.

Теперь улыбнулась Бимини.

– Жанна, ты в чем меряешь это самое богатство?

– Можно в долларах США, можно в евро, можно в юанях, – ответила канадка.

– Это бумажки, – ответила та, – Давай в мерять в потребительских возможностях.

– Но это то же самое. Деньги – это эквивалент потребительского потенциала.

– Да щас, – фыркнула Бимини, – Ты можешь за свои доллары купить только то, что тебе разрешают оффи. Дешевый хавчик ты не купишь, и дешевый самогон ты не найдешь, и дешевый дом ты не построишь. Дешевые тряпки, компы, трубки, тачки, флайки и лодки тебе тоже не светят. Оффи или установят на них астрономические пошлины, или вообще запретят продавать такие штуки. У тебя баксов было в полтора раза больше, чем у такой же нашей журналистки, но тебя заставили платить за все вдвое – втрое дороже, а что–то вообще запретили иметь. Ну, и где твой потребительский потенциал?

– А что–то тебя заставили покупать, хотя оно тебе нахрен не нужно, – добавил Динго.

– На Гавайях канаку надо на жизнь две штуки баксов в месяц, а на Кирибати достаточно пол–штуки, – добавила Поу, – Все то же самое, а разница – вчетверо. Глянь для интереса, сколько стоит фунт свежей рыбы или литр пива на Гавайях, и сколько – на Тараве.

– Цены на медицину посмотри, – добавил Торин, – там уже не в четыре раза, а в десять.

– А еще адвокаты, – напомнил Кианго, – не хочешь, а заплатишь. Если ты покупаешь любую фитюльку, то в ее цене уже сидит куча лицензий и сертификатов. Это деньги, которые бизнесмен через адвокатов отдал оффи, чтобы оффи ему разрешили продавать такой–то товар или услугу. А в конце цепочки – ты. Вот ты за всю эту херню и платишь.

– А по TV оффи тебе грузят, что это для твоего же блага, – вставила Бимини.

– За TV тоже ты платишь, – уточнила Поу, – тебе трахают мозги за твои же деньги.

– Кстати, денег у среднего янки минусовое количество, – сказал Динго, – Типа, он всегда должен банку. Прикол: банк ни на сантим не производит, а ему все должны. Кредиты…

– Про армию и полицию не забудь, – посоветовал Торин, – я читал бюджет американских форсов и копов. За такие деньги можно завоевать всю галактику, а у них не получается даже защитить своих бизнесменов от всякой срани: гангстеров, пиратов и террористов.

– А у них не для этого форсы, – авторитетно заметила Бимини, – Кристо говорит, что там форсы только для ритуала. А гангстеров и террористов нельзя гасить, а то люди страх потеряют. Люди должны бояться до дрожи в коленках, а то они начнут считать, сколько реально стоит безопасность, и спросят: за что остальные деньги–то, joder conio!?

Меганезийская молодежь замолчала, видимо исчерпав оперативный запас аргументов. Жанна тоже молчала, лихорадочно соображая, что тут можно ответить. В этот момент сзади раздался несколько насмешливый женский голос:

– Если в каждой фразе есть слово «деньги» – значит твои гости с Рапатара.

– А про что еще говорить, если жрать тут не дают? – немедленно отреагировал Торин и добавил, – Жанна, это Сю Гаэтано, с которой ты как раз хотела поболтать.

– Я ее поймала! – гордо сообщила Рити, почти что выскакивая из воды на пирс.

– Это акула, а не девушка, – сказала Сю, вылезая вслед за ней в более медленном темпе.

Товарищ Гаэтано была совершенно не похожа на экстремистку, тем более – на боевика. Понятно, почему она могла так убедительно притворяться простой провинциальной девушкой с юга, приехавшей в столицу в поисках лучшей жизни, а нашедшей только место разносчицы в дешевой пиццерии на окраине. У нее была типичная внешность молодой итальянки из сельской глубинки, с детства привыкшей к физической работе, хождению пешком из деревни в райцентр (причем не с пустыми руками), и обильным домашним обедам с большим количеством мучного, сладкого и жирного. Сю была не толстая, но массивная, несколько даже монументальная, но при этом талия у нее была вполне выражена (возможно – благодаря широким бедрам), а прямой осанке могла бы позавидовать средняя манекенщица. Правда, вряд ли кто–нибудь нанял бы в качестве манекенщицы девушку с таким простым крестьянским лунообразным лицом.

Окинув канадку быстрым взглядом темных, почти черных глаз, Сю Гаэтано смущенно сложила ладони на животе, и застенчиво сказала:

– Так о чем со мной говорить? Я женщина простая. Вот, морскую капусту собрали. Тут хорошие урожаи, это точно. А надои с коров – как обычно. С чего бы быть по–другому? Если вы купить чего–нибудь – так мы с радостью, а говорить особо и не про что…

– Классно, – одобрил Торин, – Только черного платья и платка на голове не хватает. Ты кормить людей будешь, или нет, мафиози легендированная?

– С платьем получился недопустимый прокол, – бодрым, деловым тоном признала Сю, мгновенно выходя из образа калабрийской фермерши с пятью детьми и столькими же классами образования, – Придется кормить. Welcome к нашему пролетарскому столу.

…

Процесс кормления тут (как и положено в темном коммунистическом будущем) был коллективным, в общественной столовой, напоминающей военно–полевую кухню под аркой–навесом, образованной ветвями бангра. На входе висел транспарант с лозунгом:

«Если тебе не вкусно, то ты зажрался. Дежурные операторы: Лемао, Хагес и Энкас».

Ниже было приписано чуть более мелким шрифтом:

«Не отвлекайте оператора от cooking–process, а то хавчик будет ужаснее, чем обычно».

Вместо мебели были просто толстые бамбуковые циновки. В дальнем конце помещения находилось что–то вроде шведского стола. Емкости с едой и напитками были украшены многообещающими надписями вроде: «мясо по–харбински, которое получилось фигово из–за климата и ошибок в инструкции», или «ореховый пудинг с дробленой скорлупой, sorry, чистить было лень», или «зеленый чай – хрен знает, почему он получился синий».

– Не бойся, Жанна, – посоветовала Сю, – вообще–то, эти ребята не так плохо готовят.

– Угу, – подтвердил Торин (он навалил ягоды, похожие на гигантские клубничины, в миску размером с тазик и залил густыми ламантиньими сливками), – В такие моменты, Сю, я одобряю коммунизм. Как там? Каждая способность удовлетворяет потребность?

– От каждого – по способностям, каждому – по потребностям, – уточнила Гаэтано.

– А, ну да… Я не силен в теории, я практик.

– Ты проглот, – ласково возразила она и, повернувшись к Жанне, сообщила, – он сожрет все, даже миску оближет.

– Сначала я еще раз наполню эту миску, – нагло добавил он, – что–то они тут маленькие.

– Это ведь не совсем клубника, верно? – спросила канадка.

– Это «mikeberry», ген–мод, – сказала Сю, – Его вывели студенты дока Микеле Карпини. Попробуй, на вкус действительно, как клубника… А из горячего рекомендую печеного тунца. Простое, предсказуемое блюдо. В других блюдах можно напороться на креатив.

– Карпини? Я слышала эту фамилию в связи с политикой. В прессе ее рифмовали с…

– Муссолини, – подсказала Гаэтано, и добавила, – Таблоидных репортеров надо…

– Гасить, – перебил Динго.

– Буцкать морду, – предложила свой вариант Бимини.

– Стерилизовать, – решительно заявила Поу.

– Сю, а ты что имела в виду? – спросил Кианго.

Товарищ Гаэтано тяжело вздохнула.

– Ничего. Рассаживайтесь, foa, а то мы остальным загородили фронт работ.

– Так кто такой Карпини? – спросила Жанна, устраиваясь так, чтобы видеть весь зал (ей хотелось, не отрываясь от обеда, понаблюдать за коммунистическими жителями).

– Отличный дядька. Агроинженер. Биолог. Этнический калабриец, как и я.

– А почему в западной прессе его называют неофашистом?

– Во–первых, потому, что я дружу с его семьей. Микеле и его жена – удивительные люди.

– Микеле тоже имеет отношение к «Новым Красным Бригадам»?

– Скорее, его жена… Не в том смысле. Она офицер INDEMI. Когда я сдалась полиции на Сонсороле, они прилетели часов через 10. Она – по службе, а он – потому что калабриец. До их приезда мне казалось, что я здорово ошиблась, что сюда прилетела. В Меганезии жестко пресекают терроризм, а я не могла толком объяснить, почему… Ну, понимаешь?

– Почему с тобой не следует поступать, как с террористкой? – предположила Жанна.

– Примерно так. Но, когда я увидела Микеле, то сразу поняла: все будет ОК. Потом суд. Они сами все объяснили судье, забрали меня оттуда и привезли к себе домой, на остров Футуна, через пол–Меганезии, прикинь? Еще сутки я отдыхала у них дома. Потом один забавный парень, тоже из INDEMI, рядовой, совсем мальчишка, отвез меня сюда.

– Забавный парень из INDEMI? Странно звучит.

– Но он был действительно забавный. Знаешь, как он представился? «Уфти Варрабер, настоящий папуас, опасайтесь подделок».

– Настоящий папуас Уфти?– переспросила Жанна, – Чудеса! Я его знаю.

– Никаких чудес, – с улыбкой ответила Сю, – просто этот мир очень тесен.

…

=======================================

28 – РЕТРОСПЕКТИВА.

Дата/Время: 10 декабря 20 года Хартии. Вечер и ночь.

Место: Транс–Экваториальная Африка. Танзания.

Национальный парк Вабо, озеро Тукаса.

=======================================

Дузу крутанул руль, чтобы объехать очередную лужу неизвестной глубины, возникшую посреди грунтовки после короткого дождя. Китайский внедорожник «Jiga» (что–то вроде небольшого армейского транспортера, притворяющегося джипом) подпрыгнул так, что Жанна Ронеро чуть не приложилась головой об раму тента (заменявшего салон).

– Почему–то, Серенгети все знают, – обиженно сказал он – А Вабо почти никто не знает. Чем мы хуже? Вот скажи, Жанна, чем?

– Ничем, Дузу, – честно ответила она, – Здесь очень красиво.

– Да! Очень красиво! А денег мало. Потому, что богатые янки сначала увидели Серенгети и Нгоронгоро, и их стали раскручивать. Нас увидели позже, так что, хотя у нас красивее, чем в Серенгети, но мы беднее. Такая несправедливость жизни.

– Я напишу, что здесь красивее, чем в Серенгети, – сказала Жанна, чтобы как–то ободрить гида, который, каждый раз, затрагивая эту тему, впадал в легкую депрессию.

– А твой журнал в Китае смотрят? – спросил он, и сразу пояснил, – У янки уже не хватит денег, чтобы сделать еще один такой большой африканский парк, а у китайцев так много денег, что никто даже не может сосчитать. Вот бы китайцы заметили Вабо!

– «Green World Press» уже имеет аудиторию в Китае, правда пока небольшую, – сообщила она, – Мы раньше ориентировались только на Северную Америку, Англию и Европу.

Африканец опять крутанул руль, на этот раз – объезжая небольшой оползень.

– В Китае сейчас главная сила, – объявил он, – И в Африку они сейчас пришли не так, как при Мао, а навсегда. При Мао они умели делать только красные революции, а сейчас делают хорошие дешевые машины (он похлопал ладонью по торпеде). Вот эта машина собрана у нас, на фабрике в Мтвара, что построили китайцы. Она вдвое дешевле, чем японская, а ничем не хуже, правда?

– Если и хуже, то не намного, – ответила Жанна, слегка соврав (не хотелось обижать гида, который явно гордился своим авто).

– Ну, чуть–чуть, – согласился он, и добавил, – Ты помнишь, что мы едем купаться на озеро

Тукаса? Вот в Серенгети нет такого озера, в котором хорошо купаться – а у нас есть. Ты знаешь, что Вабо называется Африканской Шотландией. Это примерно как твоя страна называется Новой Шотландией. У вас там тоже много озер, да?

– Да, только у нас они более холодные.

Дузу рассмеялся, и хлопнул ладонями по коленям, на секунду отпустив руль (чего, по мнению канадки, лучше бы не следовало делать на такой дороге), и сообщил:

– Я знаю, у вас ужас, как холодно. Полгода везде снег, как у нас высоко в горах. Я бы там у вас совсем замерз насмерть, если бы не надел специальную куртку для полярников. У вас, наверное, все в таких ходят, да?

– Только в очень сильные морозы: минус 30 по Цельсию и ниже. А в минус 3, например, можно спокойно ходить в обычном свитере и штормовке. Если привык, конечно.

– Я бы, наверное, никогда не привык. Черному человеку трудно привыкнуть к холоду, а белому – к жаре. Бог специально так пометил. Только китайцы могут жить везде.

– Китайцы могут, – с улыбкой, согласилась Жанна, вспомнив свой любимый китайский ресторанчик в Галифаксе, в двух шагах от дома.

Тут, за поворотом открылась грандиозная котловина – почти идеальный сегмент полой сферы, в центре которой лежало маленькое (как казалось отсюда) круглое озеро.

– Тукаса! – гордо сказал Дузу, – Это кратер древнего вулкана. Он сейчас почти остыл, а при динозаврах он извергался. Так говорят археологи. Они сюда ездили раскапывать. А оттуда, где озеро, раньше текла лава, поэтому вода очень чистая. Только рыбы там мало, потому что идет немного газа, от остатков вулканического топлива. Но для человека не вредно, а наоборот. Там газ радон, им лечат суставы и спину. В Серенгети такого нет.

Жанна пригляделась и обнаружила, что предмет на дальней стороне озера, который она сначала приняла за зеленый куст причудливой формы – это, на самом деле, небольшой самолет. Соответственно, фигурки рядом на берегу и в воде, оказались людьми, а не крупными птицами, как ей показалось в начале.

– Меганезийцы, – сообщил Дузу, заметив ее интерес, – Я с ними делаю маленький бизнес. Пока ты будешь купаться, я как раз успею.

– Меганезийцы? Здесь? – искренне удивилась она.

– Они в соседней стране, в Мпулу, – танзаниец махнул рукой на запад, – Они там военные советники, а сюда они приезжают так, по делам, или просто купаться. Тут вода лучше. А в Мпулу они завезли трифи, которые я тебе показывал вчера на рынке. Мпулуанцы собрали какой–то огромный урожай этих трифи, и теперь этими штуками все завалено.

– Бананы–переростки с бурой шкуркой? – уточнила Жанна.

– Верно! Их так и называют: «меганезийские бананы». У нас сразу запретили продавать трифи, но мпулуанцы все равно продают, а полисмену дают немного денег и он не видит.

– Почему нельзя?

Дузу пожал плечами:

– Запрещено. Они – транс–что–то–там. Политика. А нормальному человеку на это…

Дузу сделал неприличный жест, предельно ясно выразив свое отношение к запрету. Как говорят в Танзании: «У нас много глупых законов, зато их не обязательно выполнять».

Китайский джип лихо развернулся и затормозил рядом с меганезийским самолетом. Это была короткая, пузатая машина, похожая на micro–bus с крыльями и пропеллером. На ее болотно–зеленом фюзеляже красовалась эмблема «IDEM» – международного движения за глубокую экологию. Всего «экологов» было четверо. Двое активно плескались в озере, в сотне метров от берега, а двое других – девушка лет 17 – типичная банту и парень лет 25, еще более чернокожий, чем она, но явно не африканец – играли в крестики–нолики на доске, начерченной мелом на относительно плоском участке старого лавового языка. Вся одежда «экологов» (что–то типа тропического «military») была сложена рядом, четырьмя аккуратными конвертами. Поверх двух конвертов лежали штурмовые винтовки какой–то эргономичной конструкции, и устройства типа woki–toki. Поверх третьего – компактный автомат, а поверх четвертого – что–то вроде короткого ружья с пистолетной рукояткой.

«Вот так пляжный набор, – подумала Жанна, – они что, всюду ездят с этим арсеналом?».

– Привет, друзья! – радостно воскликнул Дузу, – У вас все хорошо?

– Ага, – ответил парень, улыбаясь во все 32 зуба, – С подружкой познакомишь, или как?

Было заметно, что идея хоть что–нибудь на себя надеть при появлении незнакомой дамы, даже не приходила ему в голову.

– Это – Жанна, она туристка из Канады, – ответил африканец.

– Ух ты! Прямо из Канады? А я – Уфти, настоящий папуас, прошу не путать со всякими фэйк–фольклорными подделками. Это – Мзини, региональная королева красоты. Вон те ребята – Рон, по прозвищу Мясник, и отличная девчонка, которую зовут Пума.

– Очень приятно, Уфти… – сказала Жанна, – А вы не обидетесь на нескромный вопрос?

– Чтобы я обиделся на такую красивую женщину из–за какого–то вопроса? Да ни за что.

– Замечательно! Скажите, вы же военные, так?

– Мы с Роном – типа да, вооруженные силы Меганезии. Мзини – унтер–офицер милиции Макасо. Пума демобилизована из–за полной ликвидации армии, в которой она работала. Она – гражданский волонер милиции, а military носит для эстетического единообразия. Как говорят в Сайберии: что единообразно, то не безобразно. Это – спорный тезис, но…

– Тогда почему вы летаете с международной экологической эмблемой? – перебила она.

Настоящий папуас пожал плечами.

– Ну, типа, сначала нарисовали, а теперь закрашивать лень. И, потом, мы участвуем в охране дикой природы. Типа, как волонтеры. Вот, Дузу не даст соврать.

– Они помогают нашей полиции выслеживать браконьеров, – подтвердил танзаниец, – у меганезийских советников хорошие бесшумные самолеты, вроде этого. А полиция не замечает, что они бывают здесь без визы и делают маленький бизнес.

– По ходу, так, – подтвердил Уфти.

– Дузу, ты кофе привез? – спросила Мзини.

– А как же! Четыре мешка, как обещал. А вы самогонку привезли?

– Двести литров, как договаривались. Ничего, что одной бочкой?

– Ничего. Только погрузить помогите, я же не штангист.

– Ладно, – сказала Жанна, – раз у вас бизнес, то я пойду купаться.

Она сбросила кроссовки, сняла шорты и рубашку, осталась в бикини бирюзового цвета, и направилась к воде. За ее спиной Мзини негромко спросила.

– А Канада – большая страна?

– Самая большая в мире, – ответил Уфти, – В 10 раз больше Танзании.

«Мелочь, а приятно», – подумала Жанна и, разбежавшись, нырнула. Вода в озере Тукаса действительно была очень чистая и неправдоподобно–прозрачная. Отплыв подальше от берега (откуда доносились характерные фонемы и ругательства, которые сопровождают тяжелые погрузо–разгрузочные работы в любой стране мира), Жанна легла на спину и, глядя в ярко–голубое небо по которому медленно плыли тонкие перистые облака, стала думать о том, что можно вытянуть из удачно встреченной кампании. События в Мпулу были главным военно–политическим триллером сезона. Их сравнивали то с чудовищной резней в Руанде в конце прошлого века, то с битвой за Гому уже в XXI веке (эта битва и положила начало формированию нескольких новых (пока не признанных) государств в центре Транс–Экваториальной Африки. Остроту теме придавало еще и то, что конфликт не остался внутриафриканским, а начал затягивать страны, далекие от первоначального очага – Францию, Меганезию и США. Некоторые аналитики связывали эти события с конфликтом Мадагаскар – Франция, и назвали «Третьей мировой войной за передел Африки», намекая на огромные запасы урана в сердце «Черного континента»…

Планирование вопросов заняло у канадки минут 20, так что, выбравшись на берег, она застала там уже всю кампанию в сборе. Тот, кого Уфти заочно представил, как Рона – Мясника, оказался крепким креолом с простоватым лицом провинциального фермера. Если такого встретишь во Флориде, то через минуту забудешь его лицо, настолько оно обыкновенное. Вот тело – более запоминающееся. Такому мощному и равномерному переплетению мышц и схожилий позавидывал бы античный метатель диска. На фоне Рона, спортивно сложенный Уфти казался слишком изящным и даже изнеженным.

Затем внимание канадки приковала к себе совсем юная девушка–банту по имени (или по прозвищу) Пума. Она была до такой степени исхудавшей, что под ее темной кожей на теле четко прорисовывались все ребра, а на лице резко выпирали скулы. Можно было бы подумать, что ее несколько недель держали без пищи – но она совершенно не выглядела голодной. Скорее она была похожа на человека, недавно перенесшего тяжелую болезнь. На это указывали и излишняя порывистость движений, и некоторая скованность мимики лица. При этом у Пумы были огромные, невероятно–выразительные глаза. Их взгляд, как будто, обладал собственным весом и фактурой, в этом было что–то тревожное, что–то не вполне нормальное. Иногда казалось, что это глаза крупного кошачьего хищника. Может быть, потому ее прозвали Пумой?… От этих мыслей канадку отвлек вопрос Рона.

– Жанна, а ты с которого берега Канады? С нашего или с другого?

– Не знаю, который ваш, но я с Атлантики. Галифакс, Новая Шотландия. А ты откуда?

– Остров Пелелиу, округ Палау, – ответил он, – У меня там fareapu (это, типа, домик с фермой) на полуострове Оураие. Вернее, я арендую почти весь полуостров. Он около гектара, когда отлив, и четверть гектара на приливе. Забавно, да?

– Интересно, – согласилась она, – А за что тебя прозвали мясником?

– За фамилию Батчер. А так я мухи не обижу. Я добрый, ласковый, и все такое…

– Фиг там, – фыркнул Уфти, – Добрый и ласковый – это я (он обнял Мзини за талию и притянул к себе), ну правда же?

– А если я скажу «да» – то что мне за это будет? – игриво поинтересовалась она.

– Научу двум таким позам камасутры, которые ты точно не знаешь.

– Трем, – сказала она.

– Ужас! – воскликнул он, – Какой безобразный торг… Ладно, трем.

– Мы договорились, – констатировала Мзини, – Ты – добрый, ласковый и все такое.

– Коррупция! – возмутился Рон.

– Мзини просто хвалит своего мужчину, – негромко сказала Пума, – это не коррупция.

– У меня много мужчин, но я не всех хвалю, да? – возразила та, как будто подозрение в мелкой коррупции было комплиментом, право на который она готова была защищать.

– Это понятно, – согласилась Пума, – ты хвалишь того мужчину, который сейчас рядом.

Дузу расхохотался и захлопал в ладоши. Уфти и Рон расхохотались следом за ним, а Пума улыбнулась одними уголками рта – видно было: ей очень приятно, что шутку оценили, но она плохо умеет улыбаться, а смеяться вообще не умеет. Уфти легонько шлепнул Мзини ладонью пониже спины, и выдавил, сквозь смех:

– Ох, девчонки, хорошо, что вас не слышит викарий Джордан. Он бы сожрал все таблетки от нервов, и пришлось бы лететь на шеф–базу за новыми.

– Было бы хорошо, – сказала Мзини, – Тогда мы с Пумой опять плавали бы в море!

– Хорошо, – отозвалась Пума, – Но не получится. Поп только притворяется нервным. Это чтобы не догадались про героин. Когда он им торгует, он не нервный.

– Это ты зря, Пума, – заметил Рон, – Джо, конечно, странный парень, как и все они, но не очень вредный. Сомнительно, чтобы он торговал опиатами.

– А зачем тогда он здесь? – спросила она.

– Затем, что он дурак, – ответила ей Мзини, – Ищет себе на жопу приключений.

– У! – сказала Пума, – Если он дурак, то кто бы платил ему деньги? А ему платят.

– Другие дураки, – сказал Уфти, – которые пускают розовые слюни, когда бедолага Джо ищет себе на жопу приключений.

– А у них откуда деньги? – не отставала Пума.

– Они избиратели. Оффи дают им деньги за голоса. Называется: буржуазная демократия.

– Это для меня слишком сложно, – призналась Пума, – Я думаю просто. Кто–то построил миссию. Кто–то прислал викария Джордана и сестру Ренселлер. Кто–то им платит. Кто–то привез в миссию героин. Хотел продать. Я думаю: викария Джордана и сестру Ренселлер кто–то прислал, чтобы они продавали. Зачем иначе отправлять их сюда? Далеко. Дорого. На жопу приключений могли бы найти в Америке. Я думаю, там тоже есть. Везде есть.

Рон энергично почесал в затылке (вероятно надеясь найти там контраргументы), но не нашел и полез в кабину самолета, сообщив всем:

– Притащу–ка я термос с какао и пирожки. Организму надо питаться, а то мозг не варит.