Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 67 страниц)

– Ты что делаешь?! – шепотом завопил я.

– Ой! Уронил! – сложив руки на груди, насмешливо воскликнул Лернер. – Помчишься докладывать?

– Дурак! – с чувством сказал я, разыскивая веник. – Помыл бы – и все. Тихо-спокойно. Никому ты так ничего не докажешь.

– Не буду я тихо-спокойно. Не хочу. А не докажу – хоть сам повеселюсь.

– И много веселья тебе твой избитый зад доставляет? – я наконец-то нашел веник за шкафом, там же оказался и совок, и принялся заметать осколки. – В сторону отойди, мажор. А то туфли твои дорогие запачкаю.

– Вот, кстати, про туфли, – Лернер с удовольствием отступил спиной к подоконнику. – Ты почему в драных кроссовках в школу таскаешься?

– А мне так весело, – буркнул я. – У каждого, знаешь, свои способы странного веселья.

Я выкинул осколки в ведро, убрал веник на место, и тут Ричард ухватил меня за рукав свитера, подтягивая к себе.

– А теперь рассказывай – какого хуя ты за мной все время подглядываешь? Кто поручил следить?

– Параноик, – сказал я, не пытаясь вырваться, снова близко глядя в его зелено-карие глаза под совершенно обалденно густыми ресницами. – Меня Мэй просил тебя до его дома проводить, вот и все. Нужен ты мне – следить за тобой.

– Мэй?

– Мэйсон Дак, – пояснил я. – Ты сам утром дал согласие с ним заниматься. Ты не знаешь, где он живет, а я знаю.

– Мы разве не в школе будем? – Лернер выпустил мой рукав.

– Не в школе. Школу через полчаса, как все отработки закончатся, закроют. И вообще у нас не приветствуют бессмысленные топтания учеников на казенной территории после трех часов дня. Чтобы такие, как ты, поменьше диверсий учиняли.

– Так… А мы разве уже сегодня начнем мой путь в отличники?

– Я согласился на сегодня. У тебя есть какие-то другие планы?

Ричард покривил рот, потер щеку и махнул рукой:

– Хрен с ним, давай сегодня… Пошли.

– Куда? – удивился я и кивнул в сторону раковины, полной грязными мензурками и колбами. – А отработка?

– Нахуй отработку. Не нанимался я тут им ни уборщиком, ни посудомойкой.

Я посмотрел на него, потом покрутил пальцем у виска и включил воду. Что ж, я-то, конечно, и был посудомойкой. И по мне – лучше один раз перемыть всю эту лабуду, чем ходить с такой задницей.

Лернер и не подумал мне помогать. Вернулся к подоконнику и уставился в школьный двор. Может, там было что интересное, я не знаю.

Покончив с мытьем, я проверил все спиртовки, долил в некоторые спирта, потом составил их на поднос на столике.

– Хозяюшка, – насмешливо сказал Лернер. – Ты наконец-то управился?

Фига себе! Вообще-то, я его работу делаю!

– Пошли уже! – он нетерпеливо развернулся к дверям.

Я промолчал и потопал следом. Ясное дело, говорить что-либо тут было бесполезно.

Оливер и Гюнтер проводили нас взглядами, потом один подтолкнул другого, и вслед донеслось:

– Эй, Железный Зад, ты там как? Нормально?

– Вашими молитвами, – огрызнулся Лернер, не оборачиваясь.

– Завтра ждать? – хохотнул тот же голос.

Лернер не ответил.

Я поразился, с какой легкостью Ричард уселся на свою «Джаргу» – как будто у него ничего и не болело. Вытащил шлем и кивнул мне:

– Садись.

Я вспомнил, как на этом же байке к нему жалась Зои, и тут же сказал:

– Нет, спасибо, я пешком.

Еще не хватало как девчонке ехать позади и визжать от восторга напополам со страхом.

– Слушай, ну какое пешком? Я сейчас не в состоянии ехать рядом с тобой медленно.

– Тогда слезай и пошли так, тут недалеко, – предложил я. – Потому что я с тобой не поеду.

Жалко было, конечно. Когда меня еще на таком классном байке покатают. Но и садиться за спиной Лернера на глазах тех же охранников и бог знает кого еще, кто сейчас может пялиться в окна, я не собирался. С Ричардом мы друг другу никто, и пусть так и остается.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и зашагал к парку. Позади выматерились, а потом Лернер догнал меня, ведя «Джаргу» за руль, как велосипед.

Молчали.

Смешно – идем рядом, по одной дорожке, а поговорить не о чем. Совсем чужие люди. И далекие. Хотя несколько часов назад я гладил его зад, а до того вообще успел подумать, что он позвал меня отсосать…

Мамочки с детьми косились на байк и кожаный прикид его владельца так, словно видели нечто подобное впервые. Лернер не уделял этим взглядам ровно никакого внимания, как будто так и надо. Непонятный он какой-то. Невозможно же, чтобы ему абсолютно на все было плевать?

– Ты сам-то заходил к своему черно… дружку? – нарушил молчание Ричард.

– Да, – коротко ответил я. – Один раз.

– И как у него… ну, дома?

Дома у Мэсона было… тепло. Другого слова и не подберешь. Чувствовалось: здесь действительно живет семья. Настоящая. Может быть, со своими неурядицами, но человеку со стороны незаметными. Мы пили чай, болтали о всяком, и я совершенно не задумывался, что у них говорить можно, а что нет. И про мое финансовое положение там никто не спрашивал. И даже про родителей. Не знаю – Мэйсон предупредил или его родные на самом деле были такими деликатными… Жаль, с тех пор меня больше никогда не приглашали.

– Нормально дома. Хорошая семья. Любящие родители. Сестра еще есть. Старшая.

– Ясно.

Мне тоже стало ясно – Лернер трусит. Ну, пожалуй, я бы тоже переживал, как меня примут в семье, если бы до того сбил их сына-инвалида.

Впрочем, мне до переживаний пижонистого выскочки не должно быть никакого дела.

Мы остановились перед увитой плющом оградой.

– Тебе сюда.

– Не мне – нам, – тут же среагировал Лернер, опять ухватил меня за рукав и позвонил в звонок.

– Рехнулся? – спросил я. – Меня не звали.

– Ничего, потерпят, – решительно возразил он. – Хрена я там один торчать буду?

– Это тебе надо подтянуть учебу! – завопил я шепотом, выкручиваясь из его пальцев. Но он перехватил меня снова, на этот раз больно стиснув запястье.

– Кто? – спросил динамик у двери.

– Ричард Лернер и Дэн Арчер, – поспешно сообщил мой наглый спутник и, дернув меня к себе, прошипел в ухо: – Брось ломаться, как целка. Сейчас быстренько отмучаемся – и домой, ну?

Его теплое дыхание обожгло мне ухо, почему-то заставив покраснеть и на секунду забыть все слова. А когда я их вспомнил и отодвинулся, калитка уже отъехала в сторону, Лернер подтолкнул меня вперед, затащил «Джаргу», и мы оказались за оградой.

18.

Домишко был так себе – не совсем, конечно, лачуга, но и приличным его назвать не получалось. Коттеджик в два этажа с одним гаражом и скромным газоном у входа. Наверное, сзади прилепился еще какой-нибудь микродворик – с пластиковым столом, парой стульев и бережно охраняемой пошлостью в виде куста хилых розочек.

Дверь нам открыл мужчина средних лет с отчетливой сединой в курчавых волосах. Я еле удержался, чтобы не дать ему на чай, но вовремя вспомнил, что у Даков в доме вряд ли имеется прислуга.

Оказалось, это отец Мэйсона. Мистер Иезекия Дак. Я по возможности вежливо раскланялся и дернул Арчера за рукав, чтобы тот отвел нас в комнату своего приятеля.

Мэйсон что-то писал за столом. На звук открывшейся двери обернулся, удивленно посмотрел на моего спутника.

– Он с нами будет заниматься, – торопливо и решительно сказал я. – Ему тоже нужно, он троечник.

Мэйсон прищурился, и я вдруг подумал, что он все понял правильно, но исключительно из вежливости промолчит и сделает вид, будто так и надо. Впрочем, меня это устраивало. Я шагнул через порог и – сказать честно – обалдел.

Такого количества книг я в жизни не видел. Ну то есть видел – в студенческой библиотеке Пайстонской школы. Там даже больше было, но, в основном, учебные материалы. А тут…

Все стены от пола до потолка заполонили стеллажи. Учебники, наверное, здесь тоже присутствовали, но я в первую очередь обратил внимание на строгие, тисненные золотом тома Имперской энциклопедии, занимавшие несколько нижних рядов одного из шкафов. А над ними – Золотую библиотеку мировой литературы. Еще когда я худо-бедно учился в «Элденхаузе», наш преподаватель литературы рассказывал об этом издании, которое выходило на протяжении двадцати лет. Сам я оттуда ничего не читал, но восторги мистера Борринга помнил хорошо.

– Хуя себе, – забыв следить за языком, сказал я и пошел вдоль шкафов, разглядывая надписи на корешках. – Это что, все твои?

– Наши, – ответил Мэйсон и откатился от стола. – А у тебя разве книг дома нет, ты так удивляешься?

– У меня? – я подвинул стул и сел на него лицом к спинке – так меньше доставалось заднице. – У отца в кабинете что-то есть. Я туда почти не хожу. Мать книги не читает, только модные журналы и всякие там… со сплетнями.

– А ты? – подал голос Арчер, так и стоящий у дверей. – Ты что читаешь?

Я почесал макушку.

– Ну… Журналы про мотоспорт. Где про байки и про гонки. Порнуху еще. А романы и всякую хуйню про чувства не люблю. Мудовые страдания пизданутых героев.

– Слушай, – не выдержал Арчер, отошел от двери и плюхнулся на маленький диванчик у окна. – А нормальным языком ты разговаривать умеешь? Без мата, например?

Я вспомнил про свое намерение поменьше болтать и пожал плечами.

– Умею. А тебя что – коробит?

– Коробит, – мрачно ответил он, и я снова пожал плечами.

Все это время Мэйсон молчал, рассматривая меня, и я почувствовал себя очень неуютно под взглядом его темных глаз. Некстати вспомнил, как я его тогда толкнул. Не то чтобы мне стало стыдно, просто я не привык долго думать о таких вещах, а вот Дак, похоже, не забыл.

– Думаю, никто не возражает против чая с бисквитами? – раздался от двери низкий, немного хрипловатый женский голос.

Я повернулся и умер.

Она была черная – чернее, чем Мэйсон и его отец, – но свет не отражался от кожи, как обычно бывает, а тонул в ней, как в драгоценном бархате. Невероятно длинные ноги, узкие бедра, обтянутые тонким трикотажным платьем в легкомысленную цветную полоску, маленькая грудь, талия, которую я, кажется, мог бы обхватить двумя ладонями, изящная шея и, наконец, лицо. С высокими скулами, вызывающе полными губами, тонким, совершенно не негритянским носом и слегка раскосыми, как у кошки, глазами цвета старого меда. Волосы были забраны вверх в строгий пучок, открывая высокий лоб и аккуратные раковинки ушей.

Она держала в руках поднос с тремя чашками и стеклянной вазочкой с печеньем, и то, как она двигалась, как ступала по деревянному полу, как поворачивала голову – убивало сразу и наповал. Во всяком случае, я умер еще раз, когда она, поставив поднос на стол, повернулась ко мне.

– А ты, наверное, тот самый Ричард Лернер…

«…который ударил Мэйсона», – недосказанная фраза повисла в воздухе.

Я встал, сглотнул и на всякий случай ухватился за спинку стула.

– Да, мисс.

Как-то обреченно это прозвучало.

– Меня зовут Эдит, – богиня приблизилась, остановившись в шаге от меня. Она была выше где-то на полголовы, но я поймал взгляд ее удивительных глаз и умер в третий раз. – Я сестра Мэя, Ричард.

– Можно Дик, – хрипло пробормотал я и не выдержал – протянул руку, коснулся тонкого запястья, обвитого мягкими золотыми браслетами, провел пальцами по теплой нежной коже чуть выше, к локтю, задыхаясь и напрочь позабыв, где нахожусь.

– Какой смелый мальчик, – сказала она, и от ее голоса, слегка насмешливого и в то же время обещающего, я забыл как дышать. – Думаю, мы еще увидимся… Дик.

– Увидитесь, – резкий голос Мэйсона сбросил меня на землю, Эдит отдернула руку, отступила, и я крепче вцепился в спинку стула, чтобы не шагнуть за ней следом. – Он будет приходить сюда заниматься несколько раз в неделю.

Да я жить готов был тут остаться, лишь бы она так смотрела, а я мог касаться ее, чувствуя под пальцами тепло тонкой кожи.

– Спасибо за чай, Эдит.

Честное слово, я себя не узнавал.

Способность соображать вернулась ко мне, когда я обжег язык, отпив из чашки. Мэйсон глянул насмешливо, пододвинул сливочник. Арчер смотрел как-то странно, но молча. Не сбежал – и то хорошо, не одному мне тут позориться со своими знаниями. Точнее, с их отсутствием.

– У тебя домашнее задание на завтра записано? – поинтересовался Мэйсон. Я отрицательно мотнул головой. – Я так и думал. Дэн, а у тебя?

Арчер достал из сумки ежедневник, раскрыл.

– По литературе – написать эссе о мистическом начале в ранних рассказах Бальнера. По физике – условия возникновения колебаний. По истории – Первый крестовый поход, защита Анатолии. По обществознанию – фигня, парламентская монархия как высшая форма государственной власти.

– Займемся физикой, – решил Мэйсон. – Страницу для эссе вы оба в состоянии написать сами, просто перескажете своими словами третью главу учебника – и все. Ну и по истории достаточно пару раз прочитать параграф в учебнике, чтобы запомнить.

Я бы предпочел заняться сексом с Эдит. По-моему, это было ничуть не меньшим аргументом толерантности подрастающего поколения в моем лице, чем изучение школьных предметов с ее братом-калекой. Но Мэйсон взял со стола дурацкую игрушку – деревянный шарик на леске – и поставил перед нами.

– Итак, двоечники, что такое механические колебания?.. Это процессы, которые точно или приблизительно повторяются по времени. Для выведения какого-либо тела из положения равновесия необходимо придать этому телу кинетическую энергию. Либо потенциальную.

– А теперь переведи на понятный язык, – мрачно потребовал я. – Кинетическая энергия – это что?

– Простым языком – это удар или толчок, – Мэйсон стукнул пальцем по шарику, и тот закачался. – Потенциальная – это отклонение от состояния равновесия. Одна из сил должна зависеть от координат. В нашем случае такой силой является гравитация, а координатой – Земля. При выведении тела из равновесия возникает противодействующая сила, которая стремится вернуть его в прежнее состояние. То есть когда мы толкаем шарик, мы придаем ему кинетическую энергию, отклоняющую его от оси координат, но сила гравитации возвращает его обратно. Движения шарика на леске называются механическими колебаниями. Понятно?

– Нет, – искренне сказал я. – Ты сказал, что процессы повторяются во времени. Но он, – я показал на шарик, который качался все медленнее, – сейчас остановится. И куда денутся колебания?

– Прекратятся, – Мэйсон улыбнулся и вдруг неуловимо напомнил свою сестру. – Именно поэтому невозможно построить, например, вечный двигатель. В нашем мире все колебания, не получающие энергетической поддержки извне, являются затухающими. То есть ограниченными во времени. Ричард, ты в школе последние два года что вообще делал?

– Дик, – буркнул я. – Что я делал? Тебе честно сказать?

– Скажи, – он склонил голову к плечу и стал похож на большую черную птицу.

Я покосился на Арчера, который мечтательно смотрел в окно и, по-моему, ни фига не слушал ни про колебания, ни про кинетическую энергию. И мне очень захотелось вывести его из этого состояния витаний в неведомых мне мирах.

– Гонялся на байке, курил травку и ебался как кролик.

Я с удовольствием поглядел на две ошарашенные физиономии и заржал.

Из дома Даков мы вышли, когда на улицах уже зажглись фонари. Честно говоря, у меня болело все на свете – от головы до задницы. Не сообразил я перед уходом зайти в ванную и снова намазаться.

Я поглядел на небо, снова затянутое тучами, подошел к байку, вытащил из-под сиденья один из шлемов и протянул Арчеру.

– Надевай. Умеешь? До дома подкину.

– Я пешком, – испугался он и даже отступил. – Мне недалеко.

– Не выебывайся, – тут же разозлился я. – Чего пешком, когда я на колесах. Надевай шлем и садись.

– Пешком, – он попытался отойти еще на шаг, но я поймал его за ворот куртки и нахлобучил шлем на голову.

– Застегивай под подбородком. Потуже. И не трусь, вон, даже ваша Зои – и та не сдрейфила.

Он пробурчал что-то нечленораздельное, но все же взялся за ремешки. Только у него не получалось, и я, отодвинув его неловкие пальцы, застегнул сам. Потом надел свой шлем, оседлал байк и велел:

– Устраивайся сзади и держись крепче за меня. Ты где живешь?

– Сан-Патч, – Арчер уселся и ухватился за мою куртку. – Переулок Благоденствия.

– Хорошее название, – фыркнул я. – Для Сан-Патча особенно. Отцепись от куртки и обними меня за пояс. Так надежнее.

На байке он точно никогда не ездил – не успели мы тронуться, как Арчер вжался в меня всем телом и обхватил так, что дышать стало трудно.

– Да не бойся! – крикнул я, слегка повернув голову. – Не упадешь. Первый раз всем не по себе, а потом привыкают!

На въезде в свой район Арчер вдруг потребовал остановиться. Я притормозил на светофоре.

– До твоего переулка отсюда еще топать и топать.

– Ну и что? Я дальше сам.

– Да еще чего, – я дождался зеленого и снова газанул. – Скажешь, когда к дому подъедем.

Район был тот еще. Минимум фонарей, максимум дерьма, в том числе и человеческого. В смысле – шныряющих между домами людишек. Я не представлял, как тут вообще можно жить – среди помоек и каких-то кустарных мастерских. Воняло дымом – наверное, где-то жгли листья или старые покрышки. На асфальте виднелись выбоины и трещины, так что приходилось быть осторожным, чтобы не навернуться.

Переулок Благоденствия оказался… переулком Благоденствия. Ну, во всяком случае, хибары тут, на первый взгляд, стояли поприличнее. Хотя все равно – маленькие и кособокие. Я тормознул возле дома, на который указал Арчер. Он слез с байка и принялся молча расстегивать замок под подбородком.

– Это ты тут живешь? – спросил я и повертел головой. – Жуть какая. А что в таких трущобах-то?

Арчер, наконец, совладал с замком, снял шлем.

– А где я должен жить, по-твоему? – говорил он спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение. – Мать получает пособие по безработице, отец… ну, он алименты платит, конечно. А жилье сейчас дорогое.

Я понятия не имел, сколько это – дорогое жилье. У нас-то был свой особняк в Сан-Корико, а в счета я сроду не заглядывал. Но теперь становилось понятно, почему Арчер ходит в драных кроссовках. Вот сколько стоит хорошая одежда, я знал точно.

– А в школу ты как добираешься? На школьном автобусе?

– Да, – Арчер кивнул и оглянулся на темные окна своего домика. – Он бесплатный. Только здесь не останавливается, нужно через весь район идти.

Я прикинул расстояние и присвистнул.

– Ничего себе. А если дождь или мороз?

Арчер пожал плечами. Я представил его – в старенькой куртке и в драных кроссовках, шлепающего по лужам, – и меня даже передернуло.

– А во сколько из дома выходишь?

– За час где-то, – он снова оглянулся. – Иначе на автобус опоздаю, он же петляет, подбирает всех по дороге.

– Ясненько, – я задумчиво постучал пальцем по панели байка. – Ладно, пока. До завтра, Арчер.

– До завтра, – он развернулся и торопливо пошел к дому.

А я смотрел вслед и думал, что он вроде бы совсем неплохой парень. Только какой-то затюканный. Впрочем, это неудивительно – при его доходах. Я бы тоже был затюканный, если бы жил в таком месте.

Или, может, наоборот, бросил бы школу и таскался с какой-нибудь молодежной бандой, зарабатывая на жизнь мелкими грабежами.

Я развернул байк и задумчиво поехал по темной улице. В общем-то, по трассе отсюда до Сан-Корико не так и далеко. Просто обычно я с нее не съезжаю. Но сделать небольшой крюк и забрать Арчера могу без проблем. Лишних десять минут, делов-то.

Я улыбнулся и нажал на газ.

Ночью мне снилась Эдит, так что проснулся я весь мокрый от пота и спермы. Чертыхнулся сквозь зубы, обозвал себя ебливым кретином, содрал белье с постели, кинул в ту же кучу трусы и пошел мыться. Разобравшись с помощью зеркала с самыми воспаленными местами на заднице, решил сегодня все же от кожаных штанов отказаться и надел обычные темные брюки.

На голове уже появилась колючая черная поросль, и еще минут пять я раздумывал – не снести ли ее к чертям собачьим после уроков. Но все же решил, что на носу зима, и с лысой башкой будет холодновато.

За завтраком снова вспомнил об Эдит, мгновенно возбудился и был вынужден сбежать в туалет подрочить. Особо и фантазировать не пришлось: только подумал, как залезу ладонью под ее платье, проведу пальцами между ног – тут же и кончил.

Споласкивая руки, размышлял, что это какое-то сумасшествие: я и черная девка. Раньше меня никогда к цветным не тянуло, брезговал, честно говоря. Хотя Майкл рассказывал, что черные как раз самые страстные – и парни, и бабы. Мне никогда не хотелось проверять, вполне хватало белых. А тут как свихнулся. Стоило представить себе удивительные глаза Эдит, ее низкий голос с тягучими интонациями – и в яйцах начинало ныть и болеть.

А еще она сказала, что я смелый мальчик и мы увидимся…

Я сжал зубы, тряхнул головой и решительно вышел из туалета.

К дому Арчера я подъехал вовремя. Во всяком случае, до автобуса было точно больше часа. При свете район выглядел еще более жалко, чем вечером. Да и домишко тоже. Нет, понятно, что не существует общества, где все живут в особняках и зарабатывают миллионы. Во всяком случае, мне про такие райские места неизвестно. Но Арчер вроде как был уже почти свой – в конце концов, я доверил ему полечить мою драгоценную задницу, а он за меня еще и пробирки вчера помыл, – и мне как-то не нравилось, что он живет в таком дерьме.

Я посмотрел на часы и нажал кулаком на сигнал. «Джарга» взвыла на весь квартал, и буквально через несколько секунд на крыльцо выскочил встрепанный Арчер. Уставился на меня как на привидение, затем зачем-то оглянулся на дверь. Я слез с байка, вытащил из-под сиденья второй шлем.

– Поторопись давай. Если бы ты собирался на автобус, то точно бы опоздал. Какого хрена копаешься?

– Ты что здесь делаешь? – он хлопнул на меня глазами. – Ты зачем сюда приперся?

– Мне все равно по дороге, – я ухмыльнулся, хотя Арчер вряд ли мог заметить. – Бери сумку и поехали. Я еще перед уроком у тебя эту кретинскую работу по литературе списать хочу.

На самом деле ничего списывать я не собирался. В своем «эссе» я честно написал все, что думал о Бальнере и его мистическом начале – в двух строчках. И считал, что этого достаточно. Но нужно же было как-то поторопить Арчера, а более веской причины торопиться у меня не нашлось.

19.

Натянуть свитер и сунуть ноги в разбитые кроссовки было секундным делом, так что с этим я справился легко. Подхватил сумку и… застыл перед дверью. Со своей стороны.

В животе вдруг стало холодно.

Господи, да что же такое происходит-то? Зачем я бегу, как девчонка на свидание? Первый парень на деревне прикатил на своем байке – и я послушно прыгаю ему за спину и готов мчаться до ближайшей канавы. В которую меня скинут без всякого сожаления, едва найдут более любопытный объект. Или просто потеряют интерес…

Лернер снова просигналил. В одном из соседних домов в ответ отчаянно залаяла собака. И мать зашевелилась в своей комнате. Так что пришлось мне все-таки срочно выскакивать на крыльцо.

– Чего ты развопился? – угрюмо спросил я, подходя к «Джарге».

Красивая она все-таки была. Черная, вызывающая, обтекаемо-стремительная. Блестела на солнце, урчала от удовольствия, фыркала чуть сердито – мол, чего ты, поехали уже! Я не удержался и провел пальцем по глянцевому покрытию.

– Да шевели конечностями, в конце-то концов! – Лернер уже, оказывается, протягивал мне шлем.

– Ричард, – сказал я не ему – «Джарге», – ты извини. Спасибо, что позаботился. Крюк специально сделал… Но я не поеду.

– Охуел? – глаза в прорези шлема немедленно сделались недобрыми.

– Может быть, – согласился я. – Извини еще раз. Я лучше на автобусе, – и, махнув ему, быстро зашагал в сторону остановки. Потому что действительно почти опаздывал.

«Джарга» после паузы взревела позади, а затем Лернер промчался мимо. Не слишком лихо, потому что лихачить на нашей разбитой дороге – себе дороже, но решительно и не оборачиваясь.

А я, пока шел, все думал, что, может быть, вот так вот и упускаю в своей жизни что-то настоящее. Оно зовет меня, приглашает: «Айда со мной!», а я говорю: нет, я лучше как привык. И оно, хмыкнув, оставляет меня на обочине и уносится вдаль под оглушительный треск двигателя, на который не позаботились поставить глушитель…

– На дом я вам задавал провести исследование по мистическим началам в ранних рассказах Бальнера. Итак, давайте же посмотрим, кто из вас что написал в своем эссе, – предложил мистер Коттнер и, само собой, прямиком направился к Ричарду. – Где ваше домашнее задание, Лернер?

Ричард протянул ему тетрадь и еле заметно усмехнулся. Я тут же напрягся. И не зря. Потому что мистер Коттнер вернулся к своему столу и громко зачитал вслух:

– «Бальнер с юности стал задумываться о мистических началах, потому что у него были проблемы с реальным концом».

Секунду в классе царила тишина, потом кто-то несмело хихикнул, мистер Коттнер поднял взгляд, и смех умер, не родившись. Только по партам пробежался настороженный шепоток.

– Это все, Лернер? – поинтересовался мистер Коттнер.

– Похоже на то, – Ричард так и сидел, развалившись, едва повернув в сторону преподавателя голову.

– Встаньте! – вдруг резко выкрикнул Коттнер, и когда Лернер поднялся, продолжил тихим неприятным голосом: – Печально, что ваш пытливый ум не нашел в творчестве Густава Бальнера ничего, более достойного внимания. Без сомнения, вы знаете, что последует за подобным отношением к предмету, не так ли?.. Директор вчера поставил всех педагогов в известность, какая система наказания теперь будет к вам применяться. Поэтому, хотя провинность не настолько тяжкая, я вынужден назначить вам сорок ударов розгами.

Кто-то из девочек ахнул. Не знаю, кто. По-моему, Зои. Я не видел ничего, кроме резко вспотевшей шеи Ричарда. И в животе у меня внезапно снова стало холодно.

Я не знаю, зачем я это сделал. Просто поднялся из-за стола и сказал:

– Боюсь, это моя вина, мистер Коттнер.

– Что? – он обернулся ко мне и уставился поверх очков. Приподнявшиеся брови собрали широкий лоб складками.

– Я вчера подшутил над Лернером, – я плохо слышал сам себя из-за бешено стучащего сердца. – Посоветовал ему для написания эссе прочитать «Мистика в жизни Бальнера» Галерио Миотта. А Миотта, как вы знаете, в своей книге исследовал не столько творчество писателя, сколько его личную жизнь.

– Интересно, мистер Арчер, а где вы взяли эту книгу? Если память мне не изменяет, в наших магазинах ее не продавали.

– Мой отец не раз бывал за границей в командировках. Он знает, что я люблю читать, и часто привозил оттуда книги. В том числе однажды привез и эту. Ничего не зная о содержимом, конечно, – тут же поспешно добавил я.

– И когда вы ее прочитали, то, конечно, не потрудились сообщить своему отцу, что Галерио Миотта издевательски отнесся к нашему именитому писателю и выставил его в своей книжонке в самом неприглядном свете?

– Не потрудился, – согласился я.

– А зачем, позвольте спросить, вы стали распространителем этой заразы среди своих соучеников? – мистер Коттнер нехорошо прищурился.

– Я не среди соучеников. Я дал ее только Лернеру. Решил, что это будет весело. Извините.

Я смотрел только на него – толстого, сердитого учителя литературы. И надеялся, что никому не видно, как дрожат у меня руки, которыми я теребил нижний край растянутого свитера.

– Значит, так! – наконец решил Коттнер. – Лернер – три удара по рукам за содержание эссе. Арчер – десять розог за подобные шутки. В следующий раз наказание будет увеличено, учтите! Я считаю, методика директора Морта весьма прогрессивна. И чтобы во вторник книга лежала у меня на столе! Больше, Арчер, вы так ни над кем не подшутите! И над классиком бернийской литературы – прежде всего!

Я согласно кивнул и пошел к дверям, по-прежнему ни на кого не глядя. Лернер сам смотрел мне вслед – у меня затылок жгло от его взгляда. Смотрел впервые с того момента, как я появился в школе вместе с остальными, приехавшими на школьном автобусе.

В пыточной меня встретили с распростертыми объятьями. Посетовали, что я сегодня один. И осведомились, как поживает мистер Железный Зад. Я ничего не стал отвечать. Просто молча расстегнул штаны и лег на стол.

– Сколько? – деловито спросил Гюнтер.

– Десять, – ответил я.

В этот раз злости у меня никакой не было, и больно оказалась отчаянно – я дергался и вскрикивал каждый раз, когда ягодицы обжигало ударом. Наверное, там все зажило еще не настолько хорошо, как я надеялся. Но оказалось, что синяки с прошлой недели – это не так страшно. Потому что когда последний, десятый удар пришелся по одному из свежих – я буквально взвыл, а из глаз сами собой выжались слезы.

– Как безобразничать – так все мастера, – ворчливо сказал Оливер, выкидывая измочаленную розгу и подходя к баку с остальными – положить новую на отмочку, – а как отвечать – так плачете. Здоровые вроде парни…

– В них в старших классах как бес вселяется, – посетовал Гюнтер. – Я бы на месте преподавателей их не раз в месяц в храм водил, а каждый день. На всякий случай.

Я с трудом натянул и застегнул штаны и направился к выходу, мимоходом вытерев лицо рукавом.

Хорошо, что на этот раз за дверями никто не ждал и ничего не слышал. Очень хорошо. Одно было нехорошо: как теперь вернуться в класс и сесть за парту?!

Честно говоря, я рассчитывал, что мистер Коттнер обойдется ударами по рукам. В конце концов, ко мне он относился неплохо, а Лернера не любил и мог понять стремление над ним подшутить. Но, видно, репутация Густава Бальнера была весьма дорога нашему литератору.

Зад горел даже когда я просто шел по коридору. А уж когда сел на свое место… В общем, я ни о чем еще так не мечтал, как о звонке. К тому же Лернер то и дело беззастенчиво на меня пялился. Впрочем, о чем я? Какая застенчивость? Лернеру это слово не было знакомо в принципе. И я прочно отвернулся к окну, с трудом слыша, что вообще происходит на уроке.

Едва затренькал звонок, я немедленно поднялся со стула и облегченно выдохнул. Но собирался очень, очень медленно, и в результате вышел тогда, когда топот моих одноклассников уже затихал вдали.

Жаль, что я не посмотрел назад. Поскольку перед туалетом оказалось, что следом за мной тащился Лернер. Он резко толкнул меня, вышибая мной дверь, и через пару секунд мы снова оказались в одной кабинке.

– Не ори, – предупреждающе прошипел он, – а то хуже будет.

Куда уж хуже, – подумал я, но орать не стал, исподлобья глядя на него.

– Снимай штаны! – велел он.

– Все без обмана, – уверил его я, – выпороли.

– Снимай, говорю! – он, не церемонясь, сам ухватился за мои джинсы, расстегнул пуговицу, вжикнул молнией.

На этот раз мою голову посетила безумная мысль, что он решил отсосать мне, и я ощутил, как щеки наливаются жаром, а сердце ускоряет темп.

– Не надо, – я попытался его оттолкнуть и потянулся застегнуть ширинку, но он ударил меня по рукам и стащил штаны вниз – пояс проехался по избитому заду, и я дернулся.

– Ну вот, а говоришь – не надо! – Лернер развернул меня лицом к бачку. – Не дрейфь, сейчас полегчает.

Я в ошеломлении смотрел на стену перед собой с выцарапанным на ней неприличным словом и боялся пошевелиться. Голая задница покрывалась мурашками – не то от страха, не то от чего другого.