Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 67 страниц)

– Ладно, – тряхнул он головой, – наверное, ты прав. Но я боюсь. Очень боюсь, что ничего не выйдет.

– Хуже-то не будет, – неловко пожал я плечами.

– Хуже некуда, – печально согласился он.

Я собирался возразить: вообще-то, гораздо хуже было бы, если бы он совсем убился тогда. Или после несчастного случая остался полностью парализованным. Но миссис Баротти не позволила мне совершить вопиющую бестактность, очень вовремя поинтересовавшись, как идут наши дела. Так что мы срочно снова занялись выставкой.

Пока вкладывали рисунки в паспарту, я все старался углядеть портрет Ричарда, но мне это не удалось – наверное, его оформляли Мари или Келли, потому что рисунки в руках Мэйсона и миссис Баротти мне были хорошо видны.

Но и потом, когда развешивали работы на стенах в холле, я его тоже не увидел. И успокоился. Как ни странно, к этому моменту мне стало наплевать, что на всеобщее обозрение вывесят меня – ну подумаешь, сижу на лавочке стадиона и читаю книгу. Тоже мне, компромат. А вот очередного скандала с участием Лернера как-то ужасно не хотелось. Он ведь наверняка взбесится, если увидит себя в тюремном антураже. По-видимому, миссис Баротти тоже придерживалась мнения, что таким сомнительным интерьерам не место на школьных стенах, и посоветовала Келли не выставлять этот портрет.

А остальные были забавны. Большинство изображенных школьников я, разумеется, не знал. Скорее всего, Келли рисовала своих одноклассников или одноклассников брата – тех, кого видела достаточно часто, – а я мало обращал внимания на прочих учеников, мне за глаза хватало своего класса. Но попали под ее карандаш и несколько наших. К примеру, на каком-то скалистом обрыве тянула руки в небо Зои – туда, где резвились птицы. Даже со своим крысиным хвостиком на рисунке она смотрелась красиво и очень романтично. А презрительно оттопыривший губу Кид стоял, опираясь на палку для гольфа, и казалось, всем своим видом говорил: я здесь хозяин… Интересно все-таки, как Келли удавалось ухватить самую суть. Или просто наши с ней мнения о людях так разительно совпадали? Впрочем, в отношении Ричарда я бы с ней, конечно, поспорил. Никакой он не уголовник. Больше позер, откровенно говоря.

Но не успел я углубиться в новые размышления на тему своих неправильных отношений с Диком и решить вопрос, каким же образом с ним себя теперь вести, как оказалось – мы закончили. С любопытством наблюдавший со своего места у дверей нашу суету Гюнтер тут же напомнил, что ученикам находиться в школе после трех часов нежелательно. Миссис Баротти заверила его, что мы вот-вот уйдем. Поэтому мы убрали лестницу, инструменты, гвозди, всякий мусор и вчетвером вывалились на улицу.

– Спасибо, – с улыбкой кивнула Келли мне и Мари, – вы очень помогли.

– С нетерпением жду завтрашнего дня, – сказала Мари. – Любопытно, как народ отреагирует, когда увидит твои замечательные рисунки. По-моему, здорово придумано повесить их прямо в вестибюле.

– Ага, – невпопад ответил Мэйсон.

Заметив его напряжение, я сообразил, что пора сваливать. Попрощался с обоими и позвал:

– Мари, пошли, нам пора!

Тут уж никуда не денешься – этот крест придется тащить с собой. Иначе она со своей напористостью может людям весь разговор нарушить. В смысле, если Мари взбредет в голову подружиться еще и с моими друзьями – все, пиши пропало, она от них не отлепится.

Тут Льеж не подкачала – бодренько поскакала рядом со мной на остановку.

– А у них что, – немедленно начала она, едва мы сделали несколько шагов к воротам, – отношения, да?

– В некотором роде, – коротко отозвался я.

– Слушай, ну он же инвалид! Или у него с эрекцией все нормально?

– Не думаю, что должен отвечать на твой вопрос, – сквозь зубы прошипел я.

– А если нормально – как они трахаются-то? Она к нему на колени садится, да? Ну не может же быть, чтобы он по постели ползал на руках, а она лежала и ждала, как бревно!

– Мари! – не выдержал я. – Да что ж у тебя все интересы к сексу-то сводятся?!

– А у тебя, конечно, интересы более возвышенные, – обиделась она. – И в церковь ты в субботу не явился, потому что с Лернером в театр ходил. Какую оперу слушали?

– Откуда ты знаешь, что я был с Лернером? – глупо попался я.

Она довольно разулыбалась.

– Так я и думала. Раз вас обоих нет – значит, вы вместе. Все остальные-то присутствовали.

– Во-первых, – спохватился я, – людей в мире гораздо больше, чем учащихся в «Маллет-Рей». Во-вторых, я еще и работаю по выходным. Просто так получилось, что не смог поехать в церковь.

– Конечно-конечно, – язвительно согласилась Мари. – Из-за работы, ага. Раньше ездил почему-то, а теперь не смог… Да на вас в пятницу смотреть было жарко – так от обоих искрило. А сегодня с утра ты выглядел довольным, как натрахавшийся слон.

– Не подозревал, что ты так хорошо знакома с интимной жизнью слонов, – единственный ответ, на который я оказался способен.

Мари удовлетворенно захихикала, и мы как раз подошли к остановке.

Автобусов на горизонте не наблюдалось, да и ехать нам требовалось в одну сторону, так что обществом настырной девчонки мне предстояло наслаждаться еще довольно продолжительное время. Поэтому следовало как-то отвлечь ее от выбранной темы.

– А как твоя жизнь, Мари? – поинтересовался я. – Что нового?

– Да так, – махнула она рукой. – От меня сбежал очередной саб, представляешь? Уже второй. Дэн, вот хоть ты скажи – я что, такая страшная? – она требовательно повернулась ко мне.

«Ты ужасная», – едва не ляпнул я. Но вовремя вспомнил, что сам пообещал попытаться с ней подружиться. И пригляделся внимательнее. Если не считать как всегда довольно сальных волос, собранных в пучок на затылке, и застиранной одежды, Мари, в общем-то, была симпатичной девчонкой: ореховые глаза в обрамлении черных ресниц, круглое, хотя и слегка осунувшееся лицо, неплохая фигурка…

– Честно говоря, – раздумчиво проговорил я. – думаю, дело тут не во внешности.

– А в чем? – настырно поинтересовалась она.

– Ты немного… как бы так сказать… ну, напористая. Это не всем нравится.

– Глупый ты, Дэн, – Мари поджала губы. – Госпожа должна быть уверена в себе.

– Уверенность в себе не всегда подразумевает бесцеремонность.

– Да? Ну приведи мне пример. Кид у нас, что ли, скромняга? Или твой Лернер? А, может, мистер Морт?

– И при чем тут Морт? – выбрал я самую безопасную кандидатуру из предложенных. – Он разве стремится стать чьим-то Господином?

– Да так, на язык подвернулся, – не купилась Мари. – Просто наш директор всегда настолько в себе уверен, что в роли сабмиссива я его вообще представить не могу. Хотя и видела людей, которые снаружи ведут себя так, словно круче них на свете нет, а за дверями клуба ложатся под кнут.

– Ты же говорила, там у вас все в масках.

Я действительно удивился. Насколько я слышал, подобные утехи так же не приветствовались в нашем обществе, как и неправильная сексуальная ориентация. Неужели кто-то мог прийти в такое заведение открыто и демонстрировать свои порочные пристрастия, не боясь огласки за стенами?

– В масках, – подтвердила Мари. – Но если ты увидишь своего Лернера в маске и голым – ты его что, не узнаешь, что ли?

Я подумал о приметных татуировках Дика и, в особенности, о его шраме – да уж, перепутать такого парня будет трудно, – и улыбнулся.

– По фигуре людей тоже можно узнать. Почти всегда. Если приглядеться получше, – поделилась Мари. – Просто мало кто это делает.

Ну да, пожалуй, при ее-то наблюдательности, особенно если она осталась в одиночестве и не может заняться… э-э-э… ничем не может заняться (слово «секс» рядом с «Мари» мне почему-то не хотелось употреблять даже мысленно), ей не остается ничего другого, как разглядывать посетителей.

– А такой хороший был саб, – снова пригорюнилась Мари. – Я даже думала, у нас с ним что-нибудь получится и вне клуба. Он мне, знаешь, билет подарил.

– Какой билет? – спросил я для порядка, аккуратно подталкивая ее к подошедшему и открывшему двери автобусу.

– На концерт.

– Да что ты? – не очень натурально изумился я, по привычке направляясь в конец салона.

– Да, – кивнула она. – Дорогой, наверное. А потом, дурак, бросил. Убежал к другой Госпоже. Так что я считаю себя вправе билет не возвращать. Это будет компенсация за мою моральную травму.

– А ему за тебя какая-нибудь компенсация будет? – все-таки не удержался я.

– Грубый ты, Дэн, – опять оскорбилась Мари, тем не менее присаживаясь на одно сиденье со мной.

– Какой есть, – пожал я плечами.

– А я для тебя, понимаешь, портрет выпросила у этой цыганки. Кстати, это у нее полное имя такое – Келли?

– Кажется, да. Никогда не интересовался… Какой еще портрет ты для меня выпросила?

– Да все Лернера твоего. Думала сделать тебе приятное, а ты хамишь, – она надула губы, но искоса хитро смотрела на меня.

Так вот почему Ричарда не вывесили вместе со всеми!

– Покажи! – не поверил я.

– Больше не будешь меня обижать? – тут же среагировала Мари.

– Я же не прошу подарить, – сказал я. – Можешь оставить себе.

– Эх, ты! – Мари вздохнула, полезла в сумку и достала оттуда листок, с которого на меня действительно посмотрел Дик – с той самой поганой усмешкой и сигаретой. Только не в тюремной робе, а в простой футболке, и за спиной у него виднелось не зарешеченное, а вполне обычное окно с какими-то там даже занавесочками. Я потянулся и взял рисунок в руки. И уставился на Дика, не в силах оторваться. Точно он меня заколдовал.

– Я тут попросила Келли заменить кое-что, – небрежно заметила Мари. – Решила, так лучше, правда? Она, между прочим, действительно здорово рисует. Прямо раз-два – и как будто так и было, да?

Я медленно и завороженно кивнул.

– Ладно, – проговорила рядом Мари через какое-то время. – Мне выходить уже.

Я неохотно протянул ей рисунок, отводя взгляд.

– Да бери, чего там, – усмехнулась она. – Хоть ты и не пообещал вести себя повежливее. Тебе нужнее. Мне-то Лернер совсем ни к чему.

– Спасибо, – пробормотал я.

И глядел ей вслед, пока она была видна из окна автобуса. С остановки в Сан-Марено Мари зашагала в сторону самых страшных покосившихся домов, независимо покачивая бедрами, по одному из которых хлопала ее старенькая сумка.

А я подумал, не подарить ли и мне ей какой-нибудь билет. В качестве моральной компенсации. Вот только где взять на него денег?..

Мать встретила меня у порога. Не успел я закрыть входную дверь, как она нарисовалась в проеме своей комнаты.

– Ты где был? – неприятным тоном осведомилась она.

– В школе, – буднично ответил я, вешая куртку.

– В какой школе?! – немедленно заорала она. – В воскресенье? Да мне твой директор вчера звонил! Ты не явился в церковь!

Я оторопел, глядя на нее.

– Мам, – медленно сказал я, переждав первую волну воплей, – сегодня понедельник, и я только что вернулся из школы. Что с тобой?

– Понедельник? – она запнулась на секунду, а потом лицо ее снова исказилось и она принялась орать дальше: – Да хоть вторник! Где ты шлялся все выходные?!

– Для тебя это действительно важно? – поинтересовался я. – В пятницу ты меня очень громко и искренне посылала на хуй.

– А ты и рад стараться! – взорвалась она. – Я знаю, мне Сильвестр все сообщил! Что ты уехал на уик-энд с парнем! Это тот, который за тобой заезжал на мотоцикле! Я видела, не ври! Чем ты с ним занимался?!

– Ебался как кролик все выходные, – ощетинившись, заявил я, очень вовремя вспомнив эффект, который произвели эти слова Ричарда на нас с Мэйсоном. – Выполнял твое указание.

– А-а-а-а! Я так и знала! Я так и знала! Ты проклятый пидор! – она раскраснелась и выпучила глаза, белки которых покрывала красная сеточка лопнувших сосудов. – Ненавижу тебя! Ненавижу!!!

– Кто пидор? – Сильвестр выбрал именно этот момент для появления за моей спиной. – И кого ты ненавидишь, Раби?

– Его! – мать уверенно ткнула в меня пальцем. – Ненавижу это отродье! Он спит с парнем, представляешь? Мне в субботу звонил директор его школы!!!

– И что? – спокойно спросил Сильвестр. – Так прямо по телефону и доложил, что твой сын – пидор?

– Нет! Это он сам мне только что признался! Я убью его! И присяжные меня оправдают!!!

– Не горячись, Раби, – Сильвестр отодвинул меня с дороги, подошел к матери, обнял ее за плечи и развернул обратно в комнату. – Тебе нельзя волноваться сейчас, совсем. Пойдем. Пойдем-пойдем.

– Что скажут соседи? – жалко забормотала мать, подчиняясь. Потом пошатнулась, вцепилась в него и заплакала: – Зачем я его родила, Сильва? За что мне это? Я так измучилась…

– Ну вот и пойдем, дорогая. Отдохнешь.

Сильвестр искоса кинул взгляд на меня и увел мать. А я направился к себе, бросил сумку на пол и ничком повалился на свой расхлябанный диван, который давным-давно уже не складывался – механизм сломался с год назад. Меня трясло от злости и бессилия, а судорожно стиснутые зубы никак не хотели разжиматься.

О Господи, только и мог твердить я. Проклятый директор все-таки добрался до моей матери. Что могло случиться теперь – я даже смутно не представлял. Потому что адекватности от мамочки можно было ожидать в последнюю очередь. Да и хахаль ее, который постоянно твердил мне, что я не мужик, только обрадуется новому поводу меня гнобить.

А я ведь попытался тогда серьезно задуматься над словами Сильвера. Честно признался себе, что действительно не очень-то забочусь о матери: не вытаскиваю ее из кабаков, не накопил денег на лечение, позволяю пропивать последнее… Но сначала я был слишком мал, чтобы с ней справиться, а теперь мне уже и не хотелось влезать, откровенно говоря. Все, о чем я мечтал – дотянуть до совершеннолетия и окончания школы и поскорее слинять из родного дома. Кажется, мать умудрилась убить во мне остатки былой любви к себе. Как и отец, собственно. И я не понимал, ради чего, вернее, ради кого должен становиться мужчиной. Ради женщины, которая вместо благодарности за сделанное снова меня пошлет?..

Из соседней комнаты доносились всхлипывания и бормотания, а немного погодя ритмично заскрипела кровать. Похоже, Сильвер вполне результативно утешал мать. Я накрыл голову подушкой, не собираясь слушать, как они трахаются.

И мне вполне успешно это удавалось, поскольку гораздо больше мучил вопрос, что же будет дальше. Скорее всего, жить теперь станет совсем невыносимо. Если раньше матери было наплевать на меня, то как бы теперь она не начала контачить с директором и контролировать каждый мой шаг. Это означало, что встречаться с Диком нам станет еще проблематичнее, а оно и так не очень легко.

Тут я услышал, как открылась моя дверь, и, откинув подушку, поднял голову. На пороге стоял Сильвестр. Как ни удивительно, полностью одетый, разве что рубашка не заправлена.

– Тс-с! – сказал он, увидев, как я вскинулся. – Раби задремала.

Я сел и неприязненно уставился на него. А Сильвер как ни в чем не бывало прошел в комнату и, развернув от стола стул, присел напротив меня.

– Так это правда? – помолчав, осведомился он.

– Что именно? – прищурился я.

– Что ты спишь с мужиками? Или просто так матери наврал, от злости?

Я сжал кулаки.

– Ну а если правда – что тогда? Убивать будешь?

– Зачем же убивать? Это громко. А Раби только-только уснула, ей покой нужен, – невозмутимо ответил он.

– Тогда зачем пришел?

– Да так. Интересно стало.

– Поинтересовался – и уходи! – напряженно сказал я. – Тебя не звали. Сам разберусь.

– Был бы ты моим сыном – я бы тебя выпорол, – спокойно проговорил Сильвер. – Но ты не мой сын.

– Это не поможет, – усмехнулся я. – Меня в школе несколько раз пороли. Без толку. Ориентация не поменялась.

– А я бы не за ориентацию. Я бы за дерзость выпорол. К тебе с добром, а ты кидаешься, как собака цепная.

– Где с добром? – не выдержал я. – Кто с добром? Мать, которая постоянно орет, что меня ненавидит и лучше бы в свое время сделала аборт?

– Это она погорячилась, – вступился за мать Сильвер.

– Коне-е-ечно, – протянул я. – Года три-четыре уже так горячится постоянно. Когда пила меньше – еще как-то сдерживалась, а потом вся правда наружу полезла.

– Не думаю. Скорее всего, она тебя любит. По-другому не бывает – она ведь мать все-таки. Вот бросит пить – и сам увидишь. Совсем по-иному наши дела пойдут.

Я промолчал, отвернувшись. Не понимал я, для чего он приперся и чего от меня хочет. И в то, что «дела пойдут по-иному», ни на грош не верил.

– Ладно, мы сейчас не о матери. Мы о тебе… Вот чувствовал же я, что ты не мужик.

– Ну раз сам выпороть не можешь – позвони отцу, я тебе даже номер телефона дам. Пусть он приедет и выпорет. Посмотрим, много ли это изменит, – зло сказал я.

– Ровным счетом ничего – только тебе станет трудно сидеть, – Сильвер усмехнулся. – Женщин ты после этого любить не начнешь. Был у меня приятель, рассказывал: сколько его в детстве родители ни пороли, сколько по врачам ни таскали, сколько денег на процедуры и лекарства ни выкидывали, на девок у него вставать не стало.

– Приятель – гей? – удивился я.

Даже представить странно, что у этого бугая мог быть друг с неправильной ориентацией.

– Ага, – кивнул Сильвер. – Я сначала-то не знал, и мы с ним хорошо так сошлись. Потом, когда он однажды по пьяни признался, у меня шок был. Но дальше, знаешь, ничего. Общались нормально. Только он позже уехал, а я совсем по-черному пить стал. Так вот он много чего про себя… про вас рассказывал. Вас жалеть надо, а не бить. Несчастные вы. Даже бабу вытрахать не можете. Потому они на вас и ездят. Для бабы же это первейшее средство. Вытрахал – и она как шелковая. Да даже если не вытрахал – баба просто должна понимать, что ты это можешь сделать. И тогда никаких с ней проблем.

– Не надо меня жалеть, – снова набычился я. – Просто оставьте в покое. Я сам разберусь.

– Как скажешь, – пожал плечами Сильвестр и поднялся. На пороге уже обернулся. – Только хамить мне все-таки не стоит.

И вышел.

Я еще несколько минут смотрел на закрывшуюся за ним дверь, размышляя, как все это понимать. Но на душе, правда, почему-то стало полегче.

Я даже встал и вытащил из сумки портрет Дика. Долго на него смотрел – и совсем отошел. На мгновение пожалел, что не додумался забрать из школы хотя бы одно паспарту. Сейчас бы вложил в него рисунок – и получилось совсем как на выставке.

Но затем представил Дика в рамочке и фыркнул. Нет, Лернер был человеком, который ни в какие рамки вписаться не мог.

Поэтому я пришпандорил Дика на стену над столом одной кнопкой – и вот так, слегка покосившимся, он выглядел гораздо естественнее. Жаль, Келли не догадалась где-нибудь еще байк пририсовать. Пусть хотя бы руль было видно в окно. Потому что Дику без «Джарги» явно чего-то недоставало.

64.

Встал я рано. Быстро позавтракал, угрюмо разглядывая спину Линды, собрался и спустился в гараж за «Джаргой». Маячок обнаружился под задним фонарем – крохотная неприметная капелька с тонким усиком антенны. Я с ненавистью содрал ее и вдавил каблуком в бетонный пол. Вряд ли это могло помочь – я понимал, что без присмотра меня не оставят, просто в следующий раз спрячут маячок в недоступное место. Но на душе тем не менее полегчало. Я вывел «Джаргу» из гаража, сунул сумку под сиденье и отправился за Дэном.

Разговор у нас вышел странный. Я все пытался объяснить, что дурацкая помолвка – чистая политика и капиталовложение отца. И что мне она нафиг не сдалась. Но Дэн хмурился, молчал и отворачивался. В конце концов я потерял терпение, схватил его за плечи и основательно встряхнул.

– Да какого черта? Чего ты от меня хочешь? Я не могу от этого отказаться и смысла не вижу. Самый обычный брак по расчету, все так живут. Или ты сам со мной к алтарю собрался?

– Нет, – помотал головой Дэн. – Но ты мог мне хотя бы сказать? Ну… предупредить.

Он выглядел каким-то ужасно взъерошенным и расстроенным. И я не выдержал. Плюнул на окна вокруг, на улицу, по которой шли люди, и обнял его, прижал к себе.

– Ладно, извини. Мне в голову не пришло, что эта помолвка имеет хоть какое-то значение. Потому что для меня – не имеет. Это наши дуры в классе могут от титулов глаза закатывать, а мне насрать. Серьезно. Мне никто не нужен, кроме тебя.

Честное слово, я говорил совершенно искренне. Мне и правда тогда не был нужен никто, кроме Дэна.

У ворот нас окликнул Гюнтер:

– Эй, голубки. Велено передать, чтобы вы сразу поднялись к кабинету директора.

– Блядь, – я совсем забыл про наказание со всеми этими разборками. – А я-то надеялся, Морта какой-нибудь удар хватил.

– Зря надеялся, – пробормотал Дэн и покосился на окна директорского кабинета. – Живучий, гад.

В вестибюле школы толпился народ, что-то разглядывал на стенах. Я бы внимания особого не обратил, но Дэн дернул меня за рукав.

– На перемене посмотри обязательно – это рисунки Келли. Она обалденно талантливая.

– Келли? – я припомнил цыганистого вида девицу, вертевшуюся вокруг Мэйсона. – Как-то я не уверен, что мы с тобой на перемене будем в состоянии наслаждаться живописью. У меня уже заранее зад болит.

– У меня тоже, – Дэн поежился и решительно шагнул к лестнице. – Только выхода-то никакого нет. Пошли, скоро звонок.

И мы пошли – как мятежные бароны на эшафот.

Морт возвышался в своем кресле, словно столп правосудия. Похоже, уже с утра был не в духе, а мы ему еще хорошего настроения добавили. Он мрачно оглядел нас, отложил в сторону какие-то бумаги. Я нащупал ладонь Дэна и несильно сжал его пальцы. Мне было очень не по себе.

– Докатились, – Морт наконец-то соизволил открыть рот. – От Лернера я ничего иного и не ждал, но вы-то, Арчер?.. Впрочем, я не сомневался, что вы не устоите перед соблазном. В вашем возрасте и с вашей житейской неопытностью практически невозможно отделить зерна от плевел.

Очень хотелось заставить Морта заткнуться. Директор говорил так, будто прекрасно знал о нашем уик-энде в «Голубой долине». Я краем глаза видел полыхавшее ухо Дэна, и мне хотелось обнять любовника за плечи, прижать к себе и хотя бы так защитить от готового начать метать громы и молнии Морта.

Замолчал директор неожиданно. Встал, прошелся по кабинету, заложив руки за спину.

– Вас, Лернер, сегодня в половине третьего дня в моем кабинете будет ждать отец Боше, я договорился. Он приедет в «Маллет-Рей» исключительно ради того, чтобы выслушать вашу исповедь. Не вздумайте сбежать, если не хотите в течение ближайших недель после уроков отмывать унитазы в туалетах для мальчиков под присмотром Гюнтера. Кроме того, я предупредил педагогов – в течение каждого урока вы будете писать на доске следующую фразу: «Тот, кто отказывается от Господа, попадает к Сатане». Надеюсь, она навсегда отпечатается в вашей легкомысленной голове. Вы, Арчер, после уроков тоже поднимитесь сюда, и я назначу вам наказание. У вас будет целый день, чтобы обдумать свое безобразное поведение. Отправляйтесь на занятия.

– Что же этот гад придумал? – пробормотал я, когда мы вышли из кабинета. – И в пыточную не отправил. Странно. Он серьезно думает, что я буду исповедоваться какому-то мудаку в бабском балахоне? Обломится.

Дэн передернул плечами, словно ему стало холодно, и признался:

– Как-то мне не по себе. Почему Морт сразу не сказал, что со мной будет?

– Пугает, – уверенно ответил я. – Чтобы ты полдня мучился от неизвестности. Не дергайся, не доставляй ему такого удовольствия.

Я остановился, нашарил в сумке тюбик с мазью.

– Вот, держи на всякий случай. Я все время с собой ее таскаю.

Дэн взял тюбик, повертел в пальцах и вдруг негромко засмеялся. Я недоуменно уставился на него.

– Ты что?

– Предусмотрительный какой, – Дэн оглянулся и быстро поцеловал меня куда-то между щекой и ухом. – Живешь в ожидании порки, да?

– А куда деваться, – я ухмыльнулся. – Но вообще – меня даже в детстве не пороли. А тут какой-то клуб садистов.

– Да во всех муниципальных школах так, – Дэн вздохнул и кинул тюбик в сумку. – Это в элитных колледжах никого не лупят. А в обычных два-три экзекутора в штате всегда есть. Меня, правда, тоже раньше не пороли.

– Мне уже стыдно, – я опять ухмыльнулся. – Но ты сам виноват – связался с таким разгильдяем, как я. Как там Морт заявил? У тебя не получилось отделить зерна от плевел.

– И агнцев от козлищ, – Дэн опять рассмеялся, я тоже, и так мы и пошли на занятия – хихикая друг над другом.

Коттнер первым делом отправил меня к доске писать ту идиотскую фразу про бога и дьявола. Я только и успел бросить на сиденье сумку и заметить, что в выемке парты, куда полагалось класть ручки, карандаши и линейки, лежат шоколадные зайцы в разноцветной фольге. Соображать, откуда они там появились, мне было некогда. Но судя по гордо выпрямившейся за партой Зои, это были конфеты, которыми я ее угощал. Мысленно обозвав Зои идиоткой, я взял в руки мел.

Назначенное наказание только казалось легким. Если после первого урока мы с Дэном еще шутили и спокойно отправились разглядывать рисунки Келли, то к концу второго у меня уже невыносимо ныла кисть и сводило пальцы. Держать короткий и узкий кусочек мела было неудобно, рука все время затекала, и я все чаще останавливался, когда пальцы скрючивало судорогой. Перед звонком с урока мел просто выпал из моей руки, и всю перемену мы с Дэном просидели в туалете на подоконнике – он массировал мне запястье, а я нагло курил в приоткрытое окно. Кто-то пытался ломиться в дверь, но мы предусмотрительно заклинили ее шваброй.

Вместо физики нам, само собой, влепили математику. Когда Морт ворвался в класс, притихли даже неугомонные болтливые девчонки. Он был так зол, что его бешенство ощущалось на расстоянии – как зависшая над головами тяжеленная плита. Кажется, кое-кто в классе даже пригнулся.

Не знаю, что именно его так взбесило, но досталось всем. Даже Зои вместо привычного «отлично» получила «терпимо» и сидела с красными глазами, время от времени украдкой шмыгая носом. Своим вниманием Морт обошел только Дэна, и это показалось мне очень плохим знаком.

Понятно, что и этот урок я провел у доски, кусая губы и пытаясь не выронить чертов мел. Да еще схлопотал указкой по левой ладони за то, что медленно и непонятно пишу. Действительно, от напряжения пальцы мелко дрожали, и в некоторых местах я сам не мог разобрать буквы. Морт не упустил случая над этим поиздеваться, а затем вернулся к классу.

Перед обществознанием мы с Арчером отправились в медпункт, и там мне выдали какую-то таблетку. Рука болела вся – от кончика среднего пальца до шеи. Я сжимал и разжимал кулак, пытаясь вернуть чувствительность, под кожей бегали неприятные мурашки, а в локоть словно воткнули раскаленное шило. Сумку я нес в левой руке.

От таблетки все стало до фонаря – меня словно заморозило. Не знаю, что это была за гадость, но у меня, кажется, даже язык распух и отказывался шевелиться. Кисть совсем перестала слушаться, мел все чаще вываливался из пальцев, и я вяло подумал, что в таком состоянии садиться на байк рискованно. Разве что к концу занятий, после которых меня еще ждала дурацкая исповедь, таблетка перестанет действовать.

Перед последним уроком мы с Дэном снова заперлись в туалете. Он все сильнее нервничал – Морт все-таки здорово нас напугал на математике своей нескрываемой злостью. Я хотел Дэна утешить, но соображалось плохо, поэтому просто обнял. И так мы простояли всю перемену, глядя в замурзанное окно на улицу.

После патриотического воспитания я обессилено плюхнулся за свою парту, пытаясь распрямить левой рукой скрюченные спазмом пальцы на правой. Класс быстро пустел.

Дэн подошел, присел на стол, снова взялся массировать мою ладонь. Губы у него были упрямо сжаты.

– Сильно болит?

Я кивнул.

– А я все равно ни о чем не жалею. Ну не убьет же он меня за прогул исповеди. Максимум – получу свои двадцать ударов в пыточной, – чуть погодя сказал он.

– Я тебя дождусь.

– А если я первым выйду? – Дэн натянуто усмехнулся. – Ну, или выползу.

– Это вряд ли, – я покачал головой. – Можешь быть уверен: мое общение со святым отцом ограничится парой фраз. А потом он объявит меня приспешником дьявола и выставит вон.

– Ты правда атеист? – Дэн с сомнением посмотрел на меня. – А если там все же кто-то есть? Ну, теоретически.

– Про рейнджеров читаешь, а в бога веришь? – подколол я и улыбнулся. – Дэн, ты всерьез считаешь, что если там кто-то есть, то этому кому-то есть до нас дело? Будь я богом – притопил бы все наше гребаное человечество как котят. Меньше было бы забот, честное слово. Вот моя мать исправно церковь посещает. Думаешь, верит? Да ни хрена – просто так положено. Ну и лишний повод показать новую шляпку или побрякушку. Да в нашем приходе в Сан-Корико все такие. Всю неделю заповеди нарушают, а на воскресной мессе к ручке епископа приложились – и снова чистенькие, как новорожденные.

Я сплюнул и встал.

– Ладно, идем. А то Морт еще сильнее взбесится, если опоздаем. Решит, что сбежали.

Отец Боше оказался вовсе даже не старцем, а молодым упитанным мужиком. Облачение не скрывало изрядного живота, а на толстых пальцах посверкивали перстни. Он о чем-то разговаривал с директором, когда мы открыли дверь, на меня взглянул мельком и тут же встал.

– Идем, отрок грешный.

Я фыркнул, в последний раз сжал ладонь Дэна и вышел следом за священником за дверь.

Как я и подозревал, моя исповедь закончилась после первого же вопроса. Точнее, после просьбы показать нательный крест. Я очень вежливо ответил, что хоть и крещен, но креста не ношу, так как в бога не верю и в дьявола тоже. Равно как и в загробную жизнь, где всем нам уготовано по делам нашим. Равнодушно выслушал пламенную речь отца Боше о жизни во грехе и неизбежном наказании за нее. А затем по-прежнему вежливо поинтересовался, сколько стоит вон то колечко с белым камушком на его левой руке. После чего закономерно был изгнан прочь из класса с обещанием страшных мук в будущем.

Рука у меня почти отошла, пальцы сгибались и разгибались нормально, я облокотился на «Джаргу» и достал сигареты. Дэна видно не было, и я посмотрел на часы. Опаздывать к репетиторам не стоило, но у меня пока имелось в запасе немного времени.

Первым из дверей школы появился Морт – чем-то страшно довольный. А за ним – я отлепился от «Джарги» и сжал кулаки – как-то неловко, едва ли не боком, выбрался Дэн. Кинул на меня виноватый взгляд и еле передвигая ноги следом за директором пошел к его машине. Это было странно, неправильно: с какой стати Морту куда-то везти ученика? И я, раздавив окурок, твердо решил за ними проследить.

Если бы Морт повез Дэна куда-то в другую сторону, я бы сделал все, чтобы заставить их остановиться. Честное слово, подрезал бы или устроил что-то еще. Но «Бикап» Морта свернул в сторону Сан-Патча, и я слегка успокоился. Доехал следом за машиной до дома Дэна, даже особо не скрываясь. Думаю, директор хорошо меня видел в зеркало заднего вида, только плевать я хотел – дорога не купленная.