Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 67 страниц)

А Дика все не было.

До конца урока я весь извелся. Не отрезвило меня даже то, что мисс Смитфул в очередной раз надавала мне линейкой по рукам за невнимательность, когда я не сумел повторить, о чем она недавно говорила. Потому что в действительности я думал, взял Дик с собой ту чудесную мазь или не взял. В конце концов, он вполне мог расслабиться за последние две недели, когда директор нас с ним практически не трогал.

При мысли о мази, директоре и Дике немедленно вспомнилось, как глупо мы попались в прошлый раз. Но вместо ожидаемого неудобства за свою глупость я ощутил что-то очень странное – какую-то непонятную смесь из нескольких чувств сразу, клубочком осевшую в животе. Это подозрительно напоминало возбуждение, и я решительно затолкал воспоминание подальше.

А на перемене обежал все мужские туалеты школы, надеясь ненароком убедиться, что с Диком все в порядке и он где-нибудь зализывает раны. Дика не нашел, зато, кажется, вызвал нехорошие подозрения у парня, которого несколько минут сторожил под дверями закрытой кабинки. Просто когда я нагнулся – в просвете внизу увидел ботинки, похожие на ботинки Дика, а когда подпрыгнул – мельком углядел темные волосы. Ну и ошивался рядом, ожидая, чтобы открылась дверь. А она все не открывалась. И я не выдержал – аккуратно поскребся. Хорошо еще, дергать не решился. Мне в ответ буркнули что-то невнятное типа «Занято», как будто я и так не видел. А потом дверь все-таки открылась и оттуда появился совсем даже не Дик. Изумленно глянул на меня, перевел взгляд на две соседние пустые кабинки и снова уставился на меня. Я смутился, брякнул что-то вроде «Извини» и вымелся наружу.

Кажется, парень учился в одиннадцатом «эй», и мы с ним несколько раз ездили на одном автобусе. Черт его знает, что он обо мне подумал. Впрочем, сейчас это меня волновало меньше всего.

Потому что Дика я так и не нашел. Но не мог же он до сих пор находиться в пыточной! Если его, конечно, там совсем не прибили.

Я вспомнил слова Гюнтера, сказанные тогда взбесившемуся Морту: «Хватит, господин директор. Нельзя так. Вы же его забьете», – и у меня внезапно ослабели колени. А вдруг на этот раз Гюнтера не оказалось рядом?..

Я постоял чуть-чуть, прислонившись к стене, убеждая себя, что такого не может быть. Не должно. Это же все-таки школа, а не какая-нибудь тюрьма, где за подобное обращение с заключенным ничего не будет. Да и Ричард Лернер, несмотря на опалу его семьи, – отнюдь не безвестный преступник с номером вместо имени и адреса.

От сердца отлегло, и я поспешил по коридору к кабинету.

Но, конечно, на математику опоздал.

– Та-а-ак, – сказал директор, едва я постучал и попросил разрешения войти. – И где же вы были, Арчер?

Он был чрезвычайно, просто до невозможности чем-то доволен, и я немедленно снова испугался. Кинул панический взгляд на заднюю парту и слегка успокоился – Дик сидел там. Именно сидел, хотя лицо несколько кривилось в непонятной гримасе. На секунду я даже забыл, что мистер Морт ждет ответа, но вовремя спохватился.

– Э-э-э… В туалете, господин директор. Извините, задержался.

– Обделался от страха? – немедленно подсказал Спайк, и класс снова послушно грохнул.

Я даже не глянул на остряка Фергюссона, продолжая смотреть на Морта.

– Тихо! – рявкнул директор в сторону моих веселящихся одноклассников и обернулся ко мне. – Дэнил, вы уверены, что вам не надо в медпункт?

Не знаю, как от удивления я не выронил сумку – в голосе мистера Морта прозвучала истинная забота.

– Э-э-э… – снова протянул я. – Нет, спасибо, мистер Морт. Думаю, со мной все уже в порядке.

Это было странно. Очень странно. То он демонстративно меня не замечал, а теперь вдруг решил проявить участие.

– Тогда положите сумку и выходите отвечать, Арчер. Посмотрим, как вам удалось справиться с домашним заданием, – внезапно завершил явно заметивший мое замешательство директор.

Я прошел к своему месту, бросил сумку на парту, достал из нее тетрадь и направился обратно к доске. В проходе споткнулся о выставленную ногу Ричарда и с грохотом рухнул на пол, задев ближайший пустой стул. Притихший было класс в очередной раз взорвался хохотом.

– Лернер! – заорал директор. – Вам мало сегодня досталось?

– Я тут ни при чем, – сказал сзади меня Ричард. – Просто смотреть надо, куда идешь.

Я подобрал отлетевшую в сторону тетрадь с оторвавшейся обложкой, потер ушибленный локоть и ноющее колено, судорожно вдохнул сквозь зубы, пережидая приступ обиды и боли, и поднялся на ноги.

– А кверху задницей ты ничего, Арчер, – снова встрял Спайк.

Я даже оглядываться не стал, чтобы выяснить, кто смеется его замечательной шутке. Потому что смеялись все. И не покраснеть мне, кажется, все-таки не удалось.

– Я так вижу, мистер Фергюссон сегодня особенно разговорчив, – прищурился директор. – Видимо, я вызвал не того человека. Садитесь, Арчер. Оставьте мне тетрадь с домашним заданием и садитесь. А к доске выйдет мистер Фергюссон и порадует класс своими глубокими знаниями и отличным ораторским мастерством.

Я послушно положил покалеченную тетрадь на учительский стол и поплелся обратно, не поднимая головы. В проходе аккуратно переступил через вытянутые ноги Ричарда, сел за свою парту и отвернулся к окну.

Какое-то время в глазах все расплывалось, а потом ничего, прошло.

И пока Спайк бормотал какую-то невнятицу об исследовании функции с помощью производной, я решил, что больше не стану бегать по туалетам. Ни за что.

За мою тетрадь директор взялся только после урока, и мне пришлось ждать, пока он ее проверит. Все уже вышли, и только после этого Морт размашисто написал что-то – я не успел увидеть, – закрыл страницу, приладил сверху оторвавшуюся обложку и повернулся ко мне:

– Должен сказать вам, Дэн, что последнее время я вами доволен. Вы стали более внимательны на уроках, более усердны в моем предмете, да и мисс Смитфул тоже отзывается о вас положительно...

«Да ну?» – едва не выпалил я, вспоминая, сколько раз за последнее время мне доставалось от химички по рукам, и ее слова на классном часе буквально в пятницу. Но вовремя сдержал язык, глядя на пальцы, которыми директор неспешно и, по-видимому, машинально оглаживал мою тетрадь. Больше всего мне хотелось поскорее отсюда уйти. Не верил я в добросердечие Морта. Ну вот ни на ломаную марку не верил. Слишком свежи были в памяти ощущения от последних побоев.

– К тому же меня радует, что вы…

– Господин директор! – в класс ворвалась секретарша, ее фамилия, кажется, была Бойль, но я мог и ошибаться – на всяческих справках, которые выдавались в секретариате, она всегда расписывалась очень неразборчиво. – Там вас спрашивают из министерства! Я говорю – он на уроке, а мне в ответ: «Позовите, буду ждать на проводе!». Ах, господин Морт, неужели?! – она сделала огромные глаза, что на ее достаточно непривлекательном морщинистом лице выглядело совершенно некрасиво.

Морт порывисто поднялся, сунул мне тетрадь, буркнул:

– Позже поговорим, Арчер, – и поспешил вслед за секретаршей в свой кабинет.

Меня всегда удивляло – почему Морт держит на должности секретаря женщину под пятьдесят с лицом и повадками обезьяны. Как будто получше подобрать не мог. Даже если она прекрасно работала – ее можно было посадить в учительскую. Все-таки, насколько я знал, по большей части всевозможные руководители брали в личные секретари смазливых девочек. Это было престижно и поднимало их в собственных глазах. Не исключено, однако, что наш директор в подобном подъеме не нуждался – наверное, и без того был о себе не самого низкого мнения.

Вздохнув свободнее, я запихнул свою пострадавшую тетрадь в сумку и отправился на историю. Где исправно все время пялился в книгу, украдкой поглядывая на мистера Лайтмена: на этот раз он рассказывал о религиозных войнах, и это снова оказалось интересно. Хотя его, как обычно, мало кто слушал. Разве что Зои, я и Дик. Впрочем, не исключено, Лернер просто смотрел в сторону доски, а думал о другом – мне краем глаза было видно только, что он, вопреки обыкновению, не рисует и не занимается своими делами, и все. Кстати, что-то уж больно спокойно он сидел для выпоротого. На математике еще как-то кривлялся, а теперь будто ему все нипочем.

Для проверки я еще осторожно поглазел на Ларсена и прочих. Джейк и Фредди ерзали и с трудом находили себе место. Кид вообще застыл в какой-то совершенно нелепой позе. А Ричард развалился, как обычно. Если память мне не изменяла, то раньше даже после лечения такой вольной позы он себе позволить не мог.

На физкультуре мои подозрения подтвердились – Лернер бегал и прыгал как ни в чем не бывало. И по канату к потолку забрался с лучшим временем в классе.

– Сдается мне, твой бывший дружок как-то отвертелся от порки, – в самое ухо сказала мне незаметно подошедшая сзади Мари.

Я неопределенно пожал плечами. Хотя на самом деле доверял ее наблюдательности едва ли не больше, чем своей.

Это было необычно. Трудно представить, чтобы Морт упустил возможность наказать Лернера, раз ему представился такой великолепный повод. И где же тогда, спрашивается, торчал этот засранец, пока я его разыскивал по всей школе?!

Почему-то от этого стало еще обиднее. Как будто Ричард меня в очередной раз обманул.

82.

Само собой, Морт не стал разбираться, кто затеял драку. Думаю, он прекрасно понимал, что я не полез бы на троих сразу. И уж очевидно не я запирал дверь шваброй. Но возможности потоптаться по мне директор, разумеется, не упустил. Кид, Фредди и Джейк получили по пятнадцать ударов розгами, а я – тридцать.

Я не стал спорить и что-то доказывать, Морт меня и слушать бы не стал. Да я и не хотел унижаться и оправдываться. К тому же меня потрясла реакция Гюнтера. Конвоируя нас к кабинету директора, он придержал меня на выходе с лестницы в коридор и негромко сказал на ухо:

– Давай сюда кастет. Потом верну. Иначе директор конфискует.

Я настолько обалдел, что молча стянул с руки браслет и сунул его в пальцы Гюнтеру. У меня даже мысли не возникло, что я не получу его назад.

Киду, Фредди и Джейку досталось по полной программе. Ларсен так вообще рыдал, выползая из пыточной. Похоже, Гюнтер с Оливером прошлись по его заднице розгами от всей души. Берн взвизгнул один раз, а Голдвассер выскочил весь потный, словно его из шланга водой обливали.

Когда в пыточную зашел я, Гюнтер сидел на столе, разглядывая мой браслет. А Оливер наливал из термоса кофе в две большие кружки.

– Любопытная вещь, – сказал Гюнтер и протянул мне кастет. – И удобная. Держи.

– Спасибо, – ответил я и сунул игрушку в карман.

Понятно, что Ларсен о кастете директору сообщил и тот переворошил всю мою сумку в его поисках. Но я на голубом глазу заявил, что Киду померещилось.

– Я тебя пару раз по брюкам хлестну, – деловито сказал Оливер, протягивая напарнику кофе. – Так, для вида. Ну и пересидишь где-нибудь до конца урока. Вроде как в себя приходил. Только не вздумай проговориться кому-нибудь, а то нас в два счета отсюда без выходного пособия выпрут. Договорились?

– Ага, – обалдело ответил я, глядя на них во все глаза. – А почему?

– По кочану, – ухмыльнулся Гюнтер. – Ты серьезно считаешь, будто мы тут от порки кайф ловим, что ли? Если заслужил – это одно. Но хомяку ведь понятно: на тебя напали, а ты защищался. Так за что нам тебя бить?

В общем, я так у них в пыточной до конца урока и просидел. Они меня напоили своим кофе, я их угостил сигаретами, и мы как-то очень здорово пообщались, я даже не ожидал. Мне с трудом верилось, что они нормальные классные мужики. Гюнтер еще своих детей мне показал – у него в портмоне лежала маленькая фотография. Малышня была охрененно забавная, особенно мелкий.

Темы ареста моего отца мы не касались, зато Гюнтер с Оливером вдоволь поприкалывались надо мной и Дэном, так что я только краснел каждые пять минут, совершенно неожиданно для себя. И так же неожиданно рассказал им, что мы поссорились.

– Зря, – сказал Оливер. – Арчер неплохой парнишка, не чета тебе, оболтусу. Но ты не переживай, помиритесь. Влюбленные вообще нередко из-за ерунды ругаются.

Я едва кофе не подавился. А Гюнтер заржал и хлопнул меня по плечу.

– Да не смущайся ты. Какая, к чертям, разница, какой ты ориентации. Об этом пусть твоя жена будущая переживает. Был бы человек хороший. А то, что вы друг в дружку влюблены, только слепой не увидит.

– Директор, кстати, не слепой, – Оливер покачал головой. – Так что осторожнее, Лернер. Тебе здесь еще несколько месяцев учиться, а мистер Морт не из тех, кто подает руку упавшему. Он у нас с секретом. Ты понял? Он тебя сейчас давить еще больше будет. Любит, когда у него в ногах ползают.

– Не дождется, – хмуро сказал я. – Но спасибо, мужики. Правда, спасибо.

На математике я еще делал вид, что у меня болит задница, а потом перестал. Все равно никто особо не присматривался. И я специально попросил Оливера ударить меня по бедру, чтобы на физкультуре были видны свежие полосы от розги.

Собственно, я до конца занятий размышлял о том, что ни фига не разбираюсь в людях, видимо. И тихо радовался, что не сделал подлянки Гюнтеру. Не по своей воле, конечно, но слава богу.

Теперь, когда отец оказался в тюрьме, папарацци словно с цепи сорвались, а прикрывать меня оказалось некому. Если бы дело было только в деньгах, наши адвокаты заткнули бы глотки любой газетенке. Но отмашку жрать без жалости дали сверху, и тут никакие секретные фонды помочь не могли.

Сразу две вечерние газеты вышли с огромными статьями о нашей семье. То есть большая часть была уделена отцу, конечно. Он всегда тщательно скрывал свои махинации, тут папарацци разгуляться не могли. Зато они очень быстро нашли почти всех его любовниц за последние десять лет. Каждая сочла своим долгом дать интервью. Так что теперь любой грамотный в Бернии знал, что Роберт Лернер дарил своим пассиям бриллианты, квартиры и роскошные машины.

Хорошо хоть не нашлось внебрачных детей. Я по-прежнему оставался единственным. И по мне, само собой, проехались тоже. В статьях упоминалось, что меня с треском выперли из самых престижных школ Римона. И что я провожу все свободное время в самых отвратительных притонах. Что я наркоман и не брезгую отношениями со всякими отбросами общества, тусующимися в центре старой столицы. А в «Вечернем курьере» даже опубликовали пару абзацев с Мортом: он рассказал корреспонденту по телефону, какой я бездарный, тупой и дерзкий негодяй, привыкший прикрываться отцовским именем и состоянием.

Все это я читал вечером в своей комнате, отзанимавшись положенные два часа с мистером Дейнерсом. Ни он, ни мисс Ланкастер от занятий со мной не отказались. Сбежал только Энтони, и я остался без репетитора по химии. Что еще раз доказывало, насколько я ничего не понимаю в людях. Тони казался мне хорошим человеком.

Дочитав обе статьи, я мрачно уставился в окно. В нашем классе все были грамотные. А значит, завтра обо мне опять будет судачить весь класс. И опять придется махать кулаками. Ладно, допустим, Кид и его дружки не полезут. Им завтра задницы не позволят нарываться на конфликт. А вот Спайк – запросто. С тем же Рысью. Да и остальные парни в классе, на которых я смотрел как на пустое место, легко могут присоединиться. Но даже если без драк – ехидных комментариев и хихиканий в свой адрес я услышу предостаточно. Особенно если вспомнить, что район около автовокзала Римона пользуется соответствующей славой: бляди и геи там основной контингент посетителей любого паба.

Тут же вспомнился Дэн – и то, кем его считали в классе. В общем, можно было не сомневаться, какие именно эпитеты в свой адрес я услышу.

Папарацци все так же торчали вокруг особняка – я видел сквозь ограду припаркованные на нашей улицы машины. Утром они даже пытались угнаться за моей «Джаргой». А один самый ушлый караулил с фотоаппаратом у школы.

Я не знал, успела ли мать пообщаться с газетчиками. Но если успела – ничего хорошего от этого я, само собой, не ждал. Ей сейчас выгодно было строить из себя жертву, едва ли не сосланную в Сан-Корико подальше от мужниных глаз.

Одному в комнате мне очень быстро стало тошно, и я спустился к Тэду. Ну не с матерью же мне было общаться. Тем более что она опять сидела с адвокатом, окруженная ворохом бумаг.

Тэд разговаривал по двум телефонам сразу, так что махнул мне рукой, указывая на кресло: подожди, мол. Я влез туда с ногами, сунул в зубы сигарету и мрачно уставился на заваленный всякой всячиной стол.

– Завтра приедет Сэнди, – закончив разговор, Тэд пододвинул ко мне пепельницу и сел напротив. – Он будет защищать твои интересы, Роберт ему поручил. Иначе у тебя есть риск попасть под опеку матери. Точнее не у тебя – у того, что тебе принадлежит. Роберт не хочет, чтобы она распоряжалась твоим имуществом.

– А сейчас им кто распоряжается? – против Сэнди Маршала я ничего не имел, он был приличный мужик, хотя и хитрый, как все адвокаты.

– Ну, до этого момента твоими акциями и твоей недвижимостью занимались фонды Роберта. Сейчас там командуют имперские чиновники. Сэнди намерен по возможности вывести твое имущество из-под государственной опеки. Это довольно сложно сделать, но какие-то юридические лазейки есть. Я не вникал, честно говоря.

– А что за фонды, о которых ты мне вчера рассказывал? – я ткнул сигарету в пепельницу. – Они тоже отцовские?

– Нет, – Тэд покачал головой. – Это два трастовых фонда в Лагоре. Тебе пока подробности ни к чему, там все в порядке. Есть другая проблема – этот дом.

– А что – дом? – насторожился я. – Его же не отнимут?

– Вот не знаю, – Тэд почесал в затылке. – Он записан на твоего отца. А его имущество арестовано. Так что, по идее, в любой момент могут появиться судебные исполнители.

– Как это? – я растерянно посмотрел на него. – А мы куда?

– Не паникуй раньше времени, – Тэд ободряюще улыбнулся. – Если твоя мать успеет подсуетиться и отсудить особняк, никто вас не выселит. Шансы у нее стопроцентные – фактически здесь живете вы вдвоем. А Роберт, в основном, в Мессалине. Имущественный суд наверняка пойдет ей навстречу при оформлении развода. Главное – не обвиняй мать за то, что она делает. Ее обстоятельства вынуждают, сам понимаешь.

Я вернулся к себе в задумчивости, но не успел даже как следует оценить ситуацию – в дверь постучали.

– Рики, ты еще не спишь?

Как же я ненавидел это имя! Но просьба Тэда не ссориться перевесила раздражение, и я пошел открывать.

Выглядела мать уставшей и какой-то постаревшей. Лихорадочное возбуждение прошло, а реальность, в которой мы оказались, никуда не делась. Мать добрела до кресла и бессильно опустилась в него.

– Я посижу тут у тебя, не возражаешь?

Она редко говорила со мной таким тоном – нормальным, человеческим, – и я смотрел на нее во все глаза.

– Осуждаешь? – мать повернула ко мне голову, невесело усмехнулась. – Считаешь предательницей?

Я неопределенно пожал плечами. До разговора с Тэдом я как-то не задумывался, что мать спасает и мою задницу тоже. Сейчас ее скоропалительный отказ от отца уже не казался мне таким уж страшным грехом.

– Я понимаю, что у тебя нет выбора.

– Хорошо, – она задумчиво покивала. – Рада, что ты это осознаешь. Если мы собираемся сохранить наше положение в обществе и не оказаться на улице… Ричард, я бы хотела, чтобы ты пообщался с журналистами.

– Нет, – отрезал я. – На это даже не надейся. Можешь дать хоть десяток пресс-конференций, но без моего участия.

– Я боюсь, что Хэчбенксы расторгнут помолвку, – мать сплела пальцы под подбородком. – Камелия никогда не была замужем за принцем, а Саломея официально сейчас в больнице с тяжелой формой пневмонии. Она, разумеется, совершенно здорова, просто это способ отсрочить отречение. К тому же ей ничего не принадлежит, все имущество записано на мать.

– Ты все еще рассчитываешь на этот брак? – я, признаться откровенно, обалдел. – Но ведь если верить следствию – принц и придумал заговор!

– Ну и что? – мать покосилась на меня. – Никто у Камелии ее титул не отнимет – он Императором пожалован. И она по-прежнему будет вхожа во дворец. Поэтому мы ни в коем случае не должны разрывать наши отношения. Сурдоки помогут нам подняться.

Уже лежа в постели, я думал о ее словах – и все равно не мог понять. Хэчбенксы не располагали какими-то значительными капиталами. Принц Георг тоже в миллионерах не ходил, но все же нищим не был. Ему вполне хватало марок содержать обе своих семьи и свой двор. После его ареста Хэчбенксы остались без постоянного денежного довольствия – немаленького, надо думать. А у нас, благодаря скоропалительному отречению матери и будущим усилиям Сэнди, должна была сохраниться значительная часть имущества. То есть я все так же оставался довольно богатым человеком, и в нашем раскладе с Хэчбенксами ничего, в сущности, не менялось. Если не считать того, что я отказался отрекаться от отца.

Я ни минуты не сомневался, что Саломея сделает нужный выбор. Но тогда я просто не мог устраивать ее в качестве жениха и мужа, мать не могла этого не понимать. И все же надеялась на Хэчбенксов.

Как-то незаметно для себя я с Саломеи переключился мыслями на Дэна. Насколько ему было бы безразлично то клеймо, которым меня вот-вот должны были отметить? Я хорошо помнил, что Арчера наше финансовое неравенство смущало. Но сейчас дело было не только в деньгах. Рискнул бы он иметь со мной дело, зная, что моего отца обвиняют в антимонархическом заговоре?

На этот вопрос ответить никак не получалось. Бесшабашным смельчаком Дэн мне не казался. Во всяком случае, сегодня он и вида не подал, что хоть как-то за меня переживает. Сидел себе за партой, не повернув в мою сторону головы. И на переменах постоянно где-то болтался.

Я усмехнулся, перевернулся на спину и запустил руку в трусы. На героя Арчер не тянул, конечно. Но дрочить на него мне это не мешало. Мне вообще ничего не мешало, даже понимание того, в какой заднице мы все оказались. Мои отношения с Дэном были почему-то вне всего этого, словно происходили не со мной, а с каким-то другим парнем.

Когда Арчер сегодня запнулся о мои ноги и упал, первым порывом было его подхватить и поднять. Но я удержался. Дэн мне ясно дал понять еще на прошлой неделе, что ничего ему от меня не нужно. Ни помощи, ни сочувствия.

Утром, удрав от папарацци на «Джарге», я завернул к ближайшему банкомату. Особых иллюзий я не питал, мой дебетовый счет запросто мог оказаться перекрытым. А в этом случае не было никакой разницы – будет карточка торчать куском блестящего пластика в моем портмоне или ее сожрет аппарат. Но если бы мне удалось снять хоть немного наличных, я мог бы после школы купить себе травки у Бойда. Потому что у Тэда мне на это дело даже марки не выпросить.

Как ни странно, деньги я получил. То ли в банк еще не пришло распоряжение, то ли такого распоряжения по поводу моего счета и не имелось. Я запихал в портмоне тысячу марок, подумал, что неплохо бы снять еще столько же, но с недельным лимитом играть точно не стоит, потом получу. И с чистой совестью поехал в «Маллет-Рей».

83.

Вторник порадовал известием, что до конца недели директора в школе не будет – его вызвали в министерство. Это означало, что хотя бы в среду и пятницу мы избавлены от математики. В среду ее заменили физкультурой (видимо, чтобы мы росли здоровыми и крепкими физически), а в пятницу – патриотическим воспитанием (не иначе, чтобы моральная сторона юных патриотов Отечества не отставала от физической).

Я хмыкнул, изучив новое расписание, и отправился на литературу.

Где увидел, как мои дорогие одноклассники рвут друг у друга из рук газету, в которой мельком на фотографии успел узнать Ричарда. Кажется, он снова стал героем дня. Или вечера, поскольку, судя по дизайну титульного листа, это был «Вечерний курьер». Как раз когда я вошел, бледная Зои, стоящая посреди класса, выкрикивала:

– Никакой Ричард не наркоман! И вовсе не шатается по притонам! Это все злые сплетни! А вы, а вы…

Она не смогла договорить, закрыла руками лицо и выбежала из класса.

Я за ней не пошел – не только потому, что в прошлый раз меня заподозрили в корысти, но и потому, что тут мне ее утешить было нечем. Однако стало страшно. Наверное, только сейчас до меня окончательно дошло, что именно потерял Ричард, лишившись защиты своего имени. Ведь Лернеры – это не я, чья личная жизнь неинтересна никому. Теперь на них столько дерьма выльют – весь свой век потом не отмоешься.

– А вот нам сейчас Арчер и скажет, сплетни это или нет, – громогласно предложил Спайк, приближаясь ко мне.

Я вздрогнул и быстро огляделся. Жадные взгляды, подлые усмешечки – вот все, что предстояло теперь видеть Ричарду в нашем классе. И противостоять им всем.

– Ты же вроде как одно время был Лернеру близким другом. Так не стесняйся, расскажи – по каким притонам вы с ним таскались, учитывая твои наклонности?

– Что-то не так с моими наклонностями? – стараясь говорить спокойно, поинтересовался я, сознательно переводя огонь на себя. Внутри что-то натянулось и будто бы даже начало звенеть. От страха, наверное.

– А как же, – разулыбался Фергюссон. – Каждый знает, что ты у нас педик.

– Вот как? – сдержанно отозвался я, чувствуя, как желудок сжался в тугой комок. – А я вчера слышал, Кид недавно порадовал тебя минетом. Да и мне, помнится, предлагалось тебе отсосать. Ты даже признавался, насколько тебе понравилось. Так кто из нас педик?

В только что шумевшем классе внезапно наступила тишина. А через секунду мне прилетело кулаком Спайка в челюсть. Я уронил сумку и едва не упал. В тот же момент на Фергюссона разъяренной фурией прямо от дверей бросилась ворвавшаяся в класс Мари, вцепилась в волосы. Фергюссон заорал дурным голосом, отпихивая ее от себя, стоящий рядом с ним тщедушный Морис Бонзовски отшатнулся, спасая свои очки. Я кинулся к Мари, собираясь оттащить ее от Спайка, и тут в класс один за другим вошли Ричард и Коттнер.

– Что за безобразие тут творится? – немедленно завопил Коттнер. – А ну прекратить! Сейчас же!

Кружок, собравшийся посреди класса, распался, оставив жалкого красного Фергюссона и боевую растрепанную Мари прямо перед учителем.

– Это все она! – тут же ткнул пальцем Спайк. – Бешеная!

Мари уперла руки в боки и зло уставилась на него.

– Да, бешеная. Запомни хорошенько, дерьмо! – и как ни в чем не бывало отправилась на свое место.

Я усмехнулся с некоторой гордостью. Хотя стыдно было – ужас как!

– Фергюссон, десять ударов розгами, – непререкаемо объявил Коттнер.

– За что? – возмутился Спайк. – Она на меня напала – и я же еще и виноват?!

– Пять ударов за драку в школе, и еще пять – за то, что дрались с женщиной, – пояснил Коттнер. – Идите в экзекуторскую. Дорогу знаете или позвать провожатых?

– С-сука, – не выдержав, отчетливо прошипел Спайк, обернувшись к Мари.

– Пятнадцать ударов, – спокойно сказал Коттнер. – За оскорбление женщины. Хотите еще добавить? – он выжидательно посмотрел на Спайка.

Тот кинул на него убийственный взгляд и молча поплелся к дверям.

– Так, все на места и начнем урок, – приказал Коттнер.

Народ зашевелился, расходясь. Грязная затоптанная газета осталась валяться где-то под ногами.

– Итак, вчера на уроке мы говорили с вами о романах Франца Маллера. И сегодня я хотел бы получить от вас небольшое эссе о его творчестве. Темы будут такие, – Коттнер подошел к доске и, стуча мелом, принялся писать.

Не знаю, как мне удавалось удерживаться от улыбки, потому что губы сами норовили растянуться, стоило представить, как Фергюссона сейчас отхаживают в пыточной. Не имело никакого значения, что челюсть у меня побаливала – время от времени я трогал место, где постепенно наливался синяк. Оно того стоило, честное слово. Я даже на Коттнера смотрел едва ли не влюбленными глазами и думал, какой же он молодец. Вот так вот взял – и рассудил по-честному.

Ну то есть девочек, конечно, вообще не лупили розгами. Однако он вполне мог наказать Мари по-другому. Или призвать куратора и отправить Льеж на отработки – то же мытье душевых или школьных туалетов отнюдь не являлось легким или приятным занятием.

К тому же после порки Спайк явно на какое-то время поутихнет. А все, что сейчас нужно Ричарду – это пережить первые дни и не уступить. Потом станет легче. По крайней мере, мне так казалось.

Но на перемене я снова отчитал Мари за вмешательство.

Она рассердилась:

– Дэн, ну теперь-то что не так? Фергюссон тебя ударил! Я же не первая начала!

– Так не тебя же ударили, – сказал я. – Я бы сам разобрался.

– Ага, видела я, как ты разбираешься!

– Ты ничего увидеть не успела. Ты с порога в бой бросилась… Кстати, почему сегодня опоздала?

– Проспала, – пожала она плечами.

– Ясно. Но в драки больше не лезь! Особенно из-за меня. У меня от этого диссонанс возникает. Кто из нас парень, в конце-то концов?!

– Парень – ты. А всеобщий унисекс приводит к умужествлению женщин и уженению мужчин.

– Чему-чему? – вылупился я на нее.

– Умужествлению и уженению.

– Обалдеть, – честно сказал я. – Никогда бы не выговорил.

– Короче, это неважно. А важно то, что я имею право драться с любым, с кем захочу.

– Так, Мари, – решительно сказал я. – Ты, разумеется, можешь драться с любым, с кем пожелаешь. Но не в моем присутствии, понятно? И не по моим проблемам.

– Твои проблемы – мои тоже. Ты же мне друг.

– Я пока еще ничего кулаками не решал. А ты пытаешься.

– Фергюссону я вцепилась в патлы. При чем тут кулаки?

– Не придирайся к словам, – отмахнулся я.

Она уперла руки в боки – совсем как недавно в классе.

– То есть тебя будут у меня на глазах убивать, а я должна буду стоять и на это смотреть?!

– Ну если уж убивать – тогда ладно, не смотри… Отвернись.

– Дэн! – завопила она.

Я не выдержал и засмеялся. Она возмущенно фыркнула.

– С тобой невозможно разговаривать!

– Ага, – согласился я, улыбаясь. – Можешь не разговаривать. Только, пожалуйста, постарайся сдерживать свой буйный темперамент. Я, конечно, безумно рад, что так все вышло и что Коттнер наказал только Спайка. Но могло ведь и иначе обернуться, правда? И что бы я тогда делал?

– То есть ты все-таки заботишься о себе, Дэн? О своей совести?

– В первую очередь я забочусь о тебе. А во вторую – да, о своей совести. Это плохо?

– Да нет, – сказала Мари, с легким удивлением глядя на меня. – Просто… необычно как-то. Кто сейчас заботится о своей совести? Все давно научились с ней договариваться.

– Ну много кто, зря ты так.

– Во всяком случае, я с такими людьми незнакома.

– Теперь уже знакома, – сказал я. – И пошли скорее в класс, а то опоздаем.

По пути неугомонная Мари принялась выяснять у меня, с чего вообще взбеленился Спайк.

– Придирался к моей ориентации, – коротко ответил я, и тут до меня дошло – я даже остановился. – Слушай, а правда: ты ведь даже не в курсе была, из-за чего весь сыр-бор начался. И сразу на защиту кинулась. А вдруг это я смертельно оскорбил Фергюссона?