Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 67 страниц)

Вернулся он с мистером Джаксоном. За это время я успел рассмотреть циферблат часов на руке. Было около четырех утра.

От вспыхнувшей на потолке люстры немедленно заболели глаза, и я зажмурился. Чувствовал только, как врач садится на кровать, надевает мне на руку манжет и щелкает кнопочкой аппарата.

Зашипел компрессор, эластичная ткань мягко сдавила плечо под суматошное пиканье счетчика. Через минуту мистер Джаксон вздохнул, распустил манжету и чем-то забрякал. Я приоткрыл один глаз – он набирал в шприц какую-то хрень из маленькой ампулы.

– Ричард, у вас на удивление здоровый организм, хотя вы уже более двух лет планомерно занимаетесь самоуничтожением, – игла мягко вошла в вену на тыльной стороне кисти, и я зашипел, когда всю руку от запястья до шеи словно кипятком обварило изнутри. – Но ресурсы вашего тела не бесконечны. Будете продолжать в том же духе и такими же темпами – не доживете до тридцати. Я понимаю, что к подобному предупреждению вы, скорее всего, отнесетесь как к страшилке для глупых детишек. В вашем возрасте молодые люди уверены в собственных неуязвимости и бессмертии. Но если вас не пугает кончина от передозировки, то задумайтесь хотя бы, что наркотики и алкоголь существенно влияют на половую функцию. Заработаете импотенцию намного раньше, чем умрете. Нравится такая перспектива?

– А ему пофиг, доктор, – от двери подал голос Люк. – Он у нас с другой стороны специалист.

– Заткнись, блядь, – прохрипел я. – Твоего мнения тут никто не спрашивает. Иди копайся в своем навозе.

– Пока что в твоем приходится копаться, – резко ответил Люк. – Ты всех на уши поставил. Четыре утра, а в доме разве что пауки на чердаке спят. Мишель с Вандой до двух часов блевотину в холле и на лестнице убирали. У миссис Лернер мигрень такая, что даже уколы не действуют, с ней Катрин сидит, компрессы меняет. Отец полночи охрану дрючил, что не увели тебя из клуба вовремя. Доктор вон, с полуночи тут дежурит, бегает от одной спальни к другой.

– Отвали, – уже менее уверенно сказал я. – Без тебя тошно.

– Сейчас еще тошнее будет, – пообещал Люк, всунул кассету в магнитофон и ткнул пальцем в кнопку телевизора. – Любуйся. Конрад специально для тебя с камеры на пленку перегнал.

Полюбоваться было на что. Хорошо хоть камеры звук не записывали. Я минуты три посмотрел на свою перекошенную физиономию с разинутым ртом, на попытки охраны меня утихомирить и отвернулся.

Желания орать и посылать окружающих на хрен сильно поубавилось. Собственно, такого желания вообще не осталось. Было очень противно от себя самого и от собственного свинства.

– Выключи.

– Жаль, у нас не было возможности тебя как-нибудь выключить, – я повернул голову и увидел рядом с Люком Тэда. – Все, Дик. Думаю, с твоих родителей, да и с нас тоже, достаточно. Никаких карманных денег и тем более кредитки. Никакого байка. И молись, чтобы у того папарацци, который сфотографировал тебя у клуба практически в упор, при падении разбился фотоаппарат и засветилась пленка.

Я ни хрена не помнил никакого папарацци. Я вообще ничего не помнил с того момента, когда внизу у бара нашел какого-то мудака, выпил с ним пару коктейлей и пошел под лестницу трахаться. Последнее мое смутное воспоминание – чей-то член перед глазами, тыкающийся то в висок, то в щеку. А потом – все. Темнота.

– Как же я без «Джарги»? – пробормотал я и сам понял, насколько жалко это прозвучало. – Тэд? Я к отцу хотел съездить, когда его выпустят…

– Мистер Лернер уже на свободе, – резко ответил Тэд. – Его выпустили утром в воскресенье. И я не уверен, что он захочет тебя видеть. Или ты полагаешь, он восторгается твоими выходками? Очень ошибаешься. Твои родители, конечно, слишком поздно взялись за твое воспитание, но ты им просто не оставил выбора. Так вот, пока Роберт не решит, что ты заслуживаешь его доверия, можешь забыть о своей вольнице. И не надейся, что тебе помогут твои истерики. У нас хватает других забот, кроме как вытаскивать тебя из притонов и откачивать после передозировок. Попробуешь сбежать и взяться за старое – у меня есть однозначный приказ мистера Лернера поместить тебя в закрытую лечебницу. Можешь не сомневаться: там тебе очень быстро промоют мозги так, что ты забудешь слово «мама», не говоря уже обо всем остальном.

Я смотрел на Тэда и не верил, что он говорит правду. Отец не мог такого сказать. Ни за что. Из закрытых лечебниц возвращались зомби, я один раз такого видел: с пустыми глазами и тянувшейся изо рта струйкой липкой слюны. У Харриганов был еще старший сын, и они без колебаний запихали в лечебницу младшего, который решил, что денег отца хватит откупиться от изнасилованных малолеток. Денег хватило на все. И на полгода в клинике тоже.

Но я-то был один-единственный Ричард Лернер!

На мгновение мне стало жутко: а если у отца на стороне все же есть кто-то еще? Какой-то ото всех спрятанный ребенок, которого в случае необходимости быстро сделают законным?

Тем временем мистер Джаксон сунул мне в губы таблетку. И я со страха ее проглотил.

– Вот и славно, – сказал он. – Сейчас будете спать, Ричард. Не очень много осталось, но это хорошее снотворное, утром почувствуете себя отдохнувшим. И я вас умоляю: никакой больше синтетической дряни, если не хотите влипнуть в большие неприятности.

А у меня даже не осталось сил послать их всех вместе куда подальше. В сон потянуло практически мгновенно, и я отключился, продолжая испытывать сразу все: ужас перед лечебницей, стыд за увиденное на экране и отчаяние от того, что ничего не могу противопоставить людям, которые меня окружали.

Естественно, звонка селектора я не слышал. Разбудил меня Конрад. Я попытался объяснить, что ни в какую школу не пойду и вообще хочу спать, отъебитесь все. Но Конрад вытряхнул меня из одеяла и хорошо, что не на пол. Пришлось продирать глаза и тащиться в ванную комнату.

После душа полегчало, к тому же Конрад заставил меня съесть какие-то таблетки, оставленные мистером Джаксоном. В результате в голове прояснилось, мутить перестало, но запихать в себя больше трех ложек хлопьев я все равно не смог.

Вместо «Старса» у гаража тихо гудел двигателем «Штрайх».

– А это зачем? – хмуро спросил я у откровенно зевающего Тэда. – Нафига на этом монстре в школу-то?

– Стекла тонированные, – еще раз зевнув, ответил Тэд. – Не видишь – опять слетелись, как мухи на дерьмо.

За решеткой ограды действительно торчало десятка два журналюг. К счастью, им основательно мешала живая изгородь, ярда на полтора поднимавшаяся вверх сразу за решеткой.

Я швырнул сумку на сиденье, влез в машину, развалился на диванчике. И со злорадством подумал, что у меня есть час с лишним, чтобы поспать. На шоссе наверняка пробка, как всегда в это время. На байке-то можно было проскочить, а вот габаритный, как линкор, «Штрайх» встанет намертво.

Впрочем, за злорадством тут же пришла тревога: если я опоздаю в школу, мне здорово влетит. И как бы меня снова в пыточную не отправили. Я, правда, с Гюнтером практически подружился, но не факт, что он и в этот раз будет манкировать своими обязанностями.

Стекло между мной и Конрадом было опущено, я слышал, как он ругается сквозь зубы на длинный хвост машин, еле ползущих по трассе. Задремать у меня не получилось, и я решил кое-что прояснить по поводу вчерашних событий.

– Кто меня вчера из клуба увел? Тэд?

Конрад посмотрел на меня в зеркало.

– Уильям. Тэд только в десять из Мессалины вернулся. Летал к мистеру Лернеру.

Болтать мне сразу расхотелось: я вспомнил распоряжение отца. И что Тэд его полностью поддержал. А Конрад продолжил, будто не заметив моего молчания.

– Уильяму из-за тебя, между прочим, капитально прилетело. Тэд его оставил на месяц с испытательным сроком. Одно замечание – и вылетит нафиг с работы. За то, что вовремя тебя не вытащил из притона.

Я хмыкнул.

– Мне уже стыдно. Разворачивайся, поеду извиняться.

Конрад только плечом дернул с досады. Впрочем, может быть, он злился не на меня, а на пробку.

На занятия я успел, но буквально за пять минут до звонка. Кивнул подмигнувшему мне Гюнтеру и пристроился в хвосте кучки галдящей малышни, толкавшейся в дверях. В этот момент меня несильно хлопнули по плечу, и я резко повернулся, сжав кулаки.

– С возвращением, Лернер. Ты как?

Сзади меня стоял и улыбался один из моих одноклассников. Рысь – так его, кажется, звали. А за его спиной я заметил еще одного, в тонких интеллигентских очках. Он тоже учился в нашем классе, но я нифига не помнил его имени. Я вообще мало обращал внимания на тех, с кем вынужденно учился. А они смотрели на меня, улыбались и, кажется, действительно были рады видеть. У меня вдруг стало очень тепло где-то под ребрами, даже жарко. И в горле пересохло.

– Спасибо, парни, – хрипло ответил я. – Все нормально, спасибо.

В общем, в класс я зашел, ощущая в руках сотню невидимых воздушных шариков. И вся эта хрень с байком, кредиткой и отцовскими угрозами перестала казаться чем-то невообразимо ужасным. Получу я назад и байк, и кредитку. Первый раз, что ли, меня пытались подобным образом наставить на путь истинный? Раньше военным интернатом пугали, теперь лечебницу придумали. Хуйня все, никогда отец этого не сделает.

А потом я увидел Дэна, и все мои воздушные шарики разом лопнули. Потому что он выглядел так, словно тоже все выходные трахался. И под глазами лежали тени, и скулы как-то резче выступили. А самое главное – Дэну было очевидно некомфортно сидеть.

Весь первый урок я старался на него не смотреть – пальцы сами собой сжимались в кулаки. Мне необходимо было хоть немного расслабиться, но с собой имелись только обычные сигареты – после обыска у меня конфисковали все, что нашли. И хотя первая перемена была совсем короткая, я все же ушел в туалет курить.

На химии буйствовала Смитфул. Не знаю, с чего она взъелась на Зои, но даже я заметил, что наша куратор откровенно придирается. Впрочем, я изводил себя попытками не смотреть в сторону Дэна, и мне некогда оказалось думать о Смитфул и ее заскоках.

Когда я перед третьим уроком выполз на улицу, вытаскивая из кармана сигареты, с неба сыпалась какая-то мерзкая мокрая муть. Три тощих деревца у ограды выглядели жалко – черные, со скрутившимися засохшими листьями, с каплями на ветках. Площадка перед школой превратилась в одну большую грязную лужу. Над головой низко висели гнусные темно-серые тучи. Короче, погода изо всех сил соответствовала моему настроению. Было так сыро, что даже сигарета, которую я прикуривал, прикрыв ладонью от дождя, никак не хотела нормально гореть.

– Ты что тут торчишь?

– Да покурить вышел по-человечески. Надоело в туалете дымить, – отозвался я, и Гюнтер, тоже бесполезно щелкавший зажигалкой, хмыкнул.

– Что-то ты стал ужасно правильный. Тебя действительно на прошлой неделе арестовывали?

– Угу, – я протянул ему свою сигарету. – Прикуривай.

– Спасибо, – Гюнтер убрал зажигалку, наклонился, коснулся кончиком сигареты моей. – Пугали? Из-за отца?

– Да, – я поежился. – Пришли с обыском, нашли траву у меня в комнате. Ну и задержали до утра почти.

– Били? – проницательно спросил он. – У тебя синяк на физиономии.

– В камере, – нехотя ответил я. – Подсадной какой-то. Не знаю, зачем им вообще это было нужно. Отца все равно вчера отпустили под залог.

– Охранка никакими крючками не брезгует, – неприязненно отозвался Гюнтер. – У меня в армии приятель был. Нормальный, в принципе, парень. Перед армией влюбился в девчонку, переспали, она забеременела. Он, само собой, тут же предложил пожениться. Оказалось, ей только-только шестнадцать исполнилось. Ладно, родители у нее были вменяемые, договорились полюбовно: он служит, она доучивается, ребеночек растет. Как ей восемнадцать стукнет – добро пожаловать под венец. Так что ты думаешь? Его едва ли не в первый месяц вызвал к себе начальник идеологического отдела и предложил стучать. И тоже угрожал – мол, если не будешь, подкинем твоим сослуживцам инфу, что ты педофил и трахаешь малолеток. А ты же понимаешь, что такое армия – почище тюрьмы. Ну, Бран дураком не был, пообещал подумать, вернулся в подразделение и все нам рассказал. Понятно, что никто его гнобить не стал, и в отделе в конце концов от него отвязались. Но сам факт.

– Суки вообще, – согласился я. – Этот Вернер, комиссар полиции, отцу едва ли не ботинки всегда вылизывал. А как отца арестовали – у него сразу память отшибло.

– Ладно, – Гюнтер слегка хлопнул меня по спине. – Топай на урок, звонок скоро. Завтра Морт возвращается, так ты смотри, не зли его. Сам понимаешь, он тебя сейчас попытается за горло взять, пока есть возможность. И тебя, и твоего друга.

– Да ладно, – хмуро отозвался я. – Какое ему до Дэна-то дело? Со мной понятно, а его за что?

Гюнтер оглянулся, взял меня за плечо, притянул к себе и наклонился к самому уху.

– Дик, ты слепой, что ли? До тебя до сих пор не дошло? Полностью уверен, что вас тут двое на всю школу? Или, думаешь, геи после тридцати в натуралов превращаются? Мозгами пораскинь.

– Блядь, – очумело сказал я, выронив окурок из внезапно ослабевших пальцев. – Блядь, я идиот. Это же очевидно.

– Не очевидно, – усмехнулся Гюнтер и отпустил мое плечо. – Совсем не очевидно. И если бы я не заметил, с каким удовольствием он смотрит на ваши поротые задницы, я бы тоже ни черта не понял. Оливер, например, даже не догадывается. Считает, Морт обычный любитель садо-мазо. А ты теперь в курсе, так что будь осторожен.

91.

Всю ночь я не сомкнул глаз, как ни старался. Тщательно отмылся в душе, словно от произошедшего можно было избавиться с помощью мочалки и мыла, а потом ворочался с боку на бок, вспоминал, сгорая со стыда, и переживал. А тут уже и вставать оказалось пора.

Свитер мне пришлось надеть старый, растянутый до невозможности, с весьма поблекшим вязаным рисунком. Потому что другого с высоким горлом у меня, к сожалению, не нашлось. Я даже порадовался холоду на улице. Не представляю, что бы я делал, если бы не ноябрь за окном – легких рубашек, закрывающих шею, у меня точно не было.

Жизнерадостный вопрос Мари:

– Как выходные? – немедленно вогнал меня в краску.

И хотя пробурчать «Ничего» мне удалось, но когда мы устраивались в автобусе и у меня не получилось сдержать болезненную гримасу, она посмотрела подозрительно, а я покраснел снова.

Сидеть в классе на стуле тоже оказалось ужасно некомфортно, но еще более некомфортно было смотреть на Дика. Откровенно говоря, я думал, он сегодня не приедет – вчера, когда мы расставались, он, мягко скажем, выглядел не лучшим образом. Поэтому я решил, что сегодня он будет приходить в себя. Однако Дик появился на занятиях. И, несмотря на бледность, держался довольно бодро. Я даже позавидовал немного: вот что делают разновсяческие детоксы с людьми, у которых есть деньги. Будь на его месте я – неделю бы провалялся дома, наверное, не в силах подняться с постели.

Мысль о Дике и постели в одном предложении, правда, снова увела меня не туда.

В общем, урок родной речи прошел для меня в диком напряжении. Я искоса следил за Ричардом и трясся, как последний заяц: вдруг он что-нибудь ненароком скажет? Или как-то даст понять, и не только мне, что между нами вчера произошло? Ведь он не стал щадить ни Спайка, ни Кида, громогласно при всех одноклассниках объявив, чем они на его глазах занимались…

Но Лернер на меня не реагировал никак, даже не поворачивался. Либо он действительно нихрена не помнил, либо ему было начхать. И правдой были именно последние слова, а не все, сказанное в машине. А информацию он мог приберегать для более подходящего случая – когда я вдруг выпендриваться начну или вести себя таким образом, который ему не понравится. Поскольку про Кида и Спайка он тоже ведь далеко не сразу сообщил.

Я даже специально задержался после урока, очень медленно собирая вещи, давая Лернеру возможность подойти и высказать свои условия. Должен же я был знать, чего именно мне делать не стоит, чтобы его не рассердить?

Но Дик совершенно независимо покидал учебник, тетрадь и письменные принадлежности в сумку и, ни разу не оглянувшись, направился к дверям вместе со всеми.

И вот тут мне почему-то стало обидно. Так обидно, что я прикусил губу и вынужденно отвернулся на какое-то время к окну.

Глупо, – сказал я себе, – неимоверно глупо из-за этого расстраиваться. Ты подозревал, что он ничего не вспомнит. И даже этого хотел. Так что все хорошо. Просто отлично.

Я переждал, пока перед глазами прояснится, и поплелся на химию.

Мари как верный охранник торчала под дверями.

– Так быстро поговорили? – немедленно спросила она.

Отнекиваться был не метод, как я уже убедился. И про кого она спрашивает, гадать не приходилось. Но я все-таки попробовал.

– Нам не о чем разговаривать с Ричардом.

– А-а, вот как… Ну-ну… Последние новости-то про Лернера знаешь?

– Какие именно? Про его загул с «Роллизами» я и сам был в курсе, меня фанатские фотографии ничем не удивили.

– Кстати! – оживилась Мари. – В передаче «10 минут прямого эфира» сюжетец видел? Ну, его еще этот скандальный журналист ведет, забыла, как зовут. Он там «голдов» отловил в какой-то гостинице после концерта и давай приставать с газетой в руках: а правда ли, что вот этот человек, похожий на Ричарда Лернера, недавно провел с вами некий веселый уик-энд?

– И? – мрачно спросил я, уже представляя, как панк-звезды радостно делятся подробностями, закатывая Дика в асфальт. В конце концов, он был им никто, а лишний раз засветиться в скандале деятели шоу-бизнеса никогда не брезговали. Для пиара ведь все сойдет, а тут удача сама просится в руки: и передача популярная, и ведущий известный.

– Манфред показал в камеру средний палец, а Замир сказанул что-то такое, что это все сразу же запикали, – просияла Мари. – Даже не ожидала от них такого. Журналюга моментально оскорбился, рожу кирпичом скроил и давай в экран вещать – мол, нынешняя молодежь не там ищет себе кумиров. А по-моему, все наоборот. Мне этот прирученный скандалист до последней степени приелся, такое счастье, что хоть кто-то его открыто послал.

Я изумленно покачал головой. Ну надо же! Из-за парня, с которым провели случайный секс-марафон, нажить себе врага в лице Нейзора Суксона, с которым ненаследные родственники Императора – и те предпочитали сохранять нейтральные отношения. А рокеры и впрямь оказались ребятами оторви и выбрось. Не зря их за границу-то не выпускали. Уж если они здесь шухер наводили – там вообще неизвестно что учудить могли.

– Но я, собственно, не о «Роллизах» хотела. Я помню, тебе о них неприятно. Нет, другие новости.

– Что от Лернера невеста отказалась?

– Да не, это уже старости, – отмахнулась Мари. – Лернера-старшего выпустили под залог. И вообще следствию пока не удалось найти ни одной зацепки его причастности к заговору. Ты прямо как в воду в пятницу глядел.

– Никуда я не глядел. Просто так сказал, – вздохнул я. – Одно хорошо: Ричарду теперь полегче жить станет.

– Как бы не так, – покачала головой Мари. – Между прочим, он больше не почти-принцевский зять. Но даже если бы помолвка оставалась в силе – к монаршей семье Лернер теперь не относился бы никак, если учесть, что Саломея от отца и, значит, королевских кровей официально отказалась. Короче, Ричард отныне обыкновенный богатый школьник. Весьма зарвавшийся… Ты совсем газеты не читаешь?

– Почти перестал. Противно. А что?

– В «Утренней звезде» на третьей странице – новые фотографии последнего лернеровского загула. Вот, знаешь, по-человечески я его понять могу: невеста бросила, отец в тюрьме, все вокруг в него тычут пальцем и плюются… Но чего бы ему дома-то не пить, если уж по-другому стресс снимать не умеет? Какого хера он так подставляется? Балбес.

Я промолчал, взяв себе на заметку заглянуть в эту самую «Утреннюю звезду». Хотя если бы там на снимках засветился я – Мари бы уже давно из меня душу вынула, и все-таки…

– А ты-то где тусовался? Судя по внешнему виду, твои выходные тоже были бурными?

Ну вот. Рано обрадовался.

– На химию опоздаем – влетит по первое число, – быстро сказал я и, подхватив хмыкнувшую Мари под локоть, быстро пошел в класс.

Мисс Смитфул, похоже, еще не решила, как к нам относиться. Вернее, к нашему пятничному бунту. Поэтому делала вид, что ничего особенного не случилось. И вела себя сначала как обычно: наорала на Мари, плохо ответившую ей у доски, расхвалила Кида, решившего какое-то незначительное уравнение. А потом вызвала Зои и долго мучила ее перед всем классом, спрашивая то одно, то другое. И в конце концов, когда та запнулась, формулируя очередное правило, с особым удовольствием вывела ей за урок «терпимо». Зои прикусила губу, но не заплакала.

– Вот так вот, – нравоучительно заявила Смитфул, – ты уже и учиться хуже начала. А с твоей матерью я в субботу поговорила по телефону. Надеюсь, она провела воспитательную беседу и тебя вразумила.

Зои не ответила, только кинула взгляд на Ричарда, как всегда рисовавшего в тетради и даже, кажется, ничего особенного не заметившего. Ну что ж, этого следовало ожидать.

Второй урок родной речи, поставленный вместо математики, неожиданно принес неприятность мне. Потому что, когда я с трудом вслух разобрал предложение у доски, мистер Драм вздохнул:

– Ну как же так, мистер Арчер? Стихи пишете, а родную речь настолько не уважаете, что не в состоянии запомнить простых правил, а?

Я растерялся и совсем умолк. Выходит, миссис Чедвик выполнила свою угрозу и показала-таки мой листок мистеру Драму.

– Садитесь, Дэнил. Ставлю «хорошо» только за ваш талант. Но это единственный раз, когда я допускаю поблажку. Понятно?

Я молча кивнул.

– А стихотворение мне действительно понравилось. И я считаю, что вы должны писать дальше.

– ПисАть или пИсать – извините, я не расслышал? – угодливо поинтересовался Спайк.

Но в ответ заржал только Джейк. Один на весь класс. И тут же, смутившись, умолк.

– Писать, мистер Фергюссон. И не притворяйтесь идиотом. Давайте лучше выясним, на что у доски способны вы, – спокойно предложил мистер Драм.

А я поплелся на свое место, стараясь ни на кого не смотреть. И дальше уже думал только о том, что бы сказал мистер Драм, если бы увидел мою писанину. Не про ошибки, которые там наверняка есть, а про суть. Скорее всего, брезгливо отбросил, велев не засорять литературное пространство непристойной графоманией или посетовав, на что я растрачиваю свой неокрепший талант.

На какое-то время я даже всерьез задумался: может, действительно стоит бросить и не засорять? Но потом представил, как возвращаюсь сегодня домой и вместо уже привычной ручки и бумаги беру в руки «Звездных рейнджеров» номер …дцать, и понял, что это не принесет мне того удовольствия, какое приносило раньше. Потому что рейнджеры – они были далеко и ненастоящие, а мои герои были тут, рядом, в двух шагах. Я невольно повернул голову в сторону Ричарда и несколько секунд смотрел на его профиль, вспоминая, как все случилось вчера…

Первый раз мы кончили почти сразу, толком не успев раздеться, едва дотянувшись до членов друг друга.

Я думал, на этом все если не закончится, то хотя бы прервется на какое-то время. Но Дик думал иначе – он, мне кажется, почти и не заметил, что уже получил первый оргазм. Штаны с меня исчезли так же быстро, как ботинки и рубашка. Без понятия, как он в таком состоянии умудрился это проделать. Я только и успел стащить с него футболку да расстегнуть ширинку.

Он не целовал меня, а практически кусал, раз за разом называя по имени, точно боялся его забыть. И от этого новая жаркая волна, идущая от паха, разгоралась во мне так стремительно, как, наверное, никогда прежде. Или дело было в том наркотике, который принял Дик и которого, по-видимому, хватило на нас обоих?

Во всяком случае, когда он зашуршал упаковкой от презерватива, мой член стоял уже вполне крепко и голова практически отказывалась работать. А уж оттолкнуть Дика я и вовсе не помышлял.

Правда, к немедленному полноценному сексу я готов не был. Но меня никто не спросил – мои ноги задрали на плечи, а в расслабленный после недавнего оргазма анус нахально ткнулась головка в смазанной резинке.

Не представляю, как мне удалось удержаться от крика.

– Больно? – спросил сверху Дик, неожиданно нежно проводя ладонью по моей груди, лаская сосок.

Я полулежал на сиденье поперек, он стоял передо мной на коленях, и фонари за окном, мимо которых мы проносились, мелькали отраженным светом в его глазах. Мотор гудел почти ласково, и только мягкое покачивание автомобиля выдавало, что мы куда-то движемся.

Ответить я не мог, боясь расцепить зубы, поэтому просто кивнул.

– Вот мне было так же больно, когда ты меня бросил, – Дик, ни на секунду не останавливаясь, продолжал толчками втискиваться в меня. – Или даже еще больше.

Он двинул бедрами сильнее и попал по простате, от чего я выгнулся и все-таки глухо вскрикнул, не выдержав.

Кончить до того, как Дик содрогнулся в оргазме и выплеснулся в меня, я, разумеется, не успел. Но и очухаться настолько, чтобы помочь себе самостоятельно, не успел тоже. Дик отдышался, окончательно стянул с себя брюки и повернулся ко мне задом.

– Давай, – скомандовал он.

– Как «давай»? – прохрипел я. – Ты же только что…

– Неважно. Давай, я сказал, – он сунул мне в руки очередной презерватив со смазкой.

Боюсь, во мне говорил не разум, а похоть. Я разорвал упаковку, раскатал латекс по напряженному члену и, прижав Дика к диванчику, буквально в него провалился. Он оказался настолько растраханным, что я практически не ощутил сопротивления мышц сфинктера, входя внутрь. На секунду я обескуражено замер, машинально гладя пальцами возбуждающий меня шрам на спине Дика и глядя на татуировку, выглядывающую из-под ежика волос.

– Ну? – потребовал Дик, поворачивая ко мне голову.

Его ничуть не смущало, что я прекрасно видел его болтающийся вялый член. Наверное, в таком состоянии было уже неважно, успела вернуться эрекция или нет. Как он тогда говорил? Трахаться хочется невыносимо? И беспрерывно, судя по всему.

Я внезапно разозлился – сам не знаю, на что. То ли на то, с какой готовностью Дик подставился, то ли на то, с кем он трахался за полчаса до меня, то ли на то, как болел мой зад, то ли вообще на всю ситуацию, но я крепко ухватил его одной рукой за плечо и задвигался резко и глубоко, другой рукой одновременно тиская его мошонку.

– Наконец-то, – выдохнул он, упираясь в диванчик и подмахивая. – Сподобился, чистоплюй, мать твою.

Если бы я мог остановиться – я бы остановился. Но я, к сожалению, уже не мог. Тем более член в моей руке тоже стал оживать, быстро наливаясь кровью. А Дик еще больше расставил колени и прогнулся.

Все происходящее было до ужаса непристойно, до отвращения развратно, обжигающе стыдно и дьявольски приятно – так, что у меня внутри все дрожало при каждом толчке. И я готов был провалиться сквозь землю, но не прекратить натягивать на себя растянутого, как последняя шлюха, Ричарда Лернера. По крайней мере, прямо сейчас. Не знаю, как бы дело пошло дальше. Может быть, отвращение все-таки пересилило жгучее желание. Или наоборот.

Однако едва мы снова кончили и я упал Дику на спину, судорожно сжимая его в объятьях, как раздался гудок. Я вздрогнул от неожиданности – почти забыл, где мы находимся, – а Дик сказал:

– Приехали, блядь. Это он охране гудит.

И мы принялись торопливо натягивать на себя одежду. Дику оказалось проще: у него ведь были только футболка и брюки, а ботинки не требовали шнуровки, так что он справился сам и быстро. Трусы, правда, я тоже засунул в карман, поскольку совершенно не осталось времени их надевать. У джинсов разошлась молния – наверное, Дик ее сломал, когда так стремительно раздевал меня, – а у рубашки не хватало пары пуговиц. В общем, я сунул руки в рукава куртки и собирался наглухо застегнуться, когда меня схватили за волосы и опрокинули назад на сиденье, снова начав целовать. Голова кружилась, я чувствовал себя здорово навеселе, крепко обхватив Дика руками и покорно подставляясь под яростные ласки. Особенно доставалось шее – Дик, как вампир, пытался высосать меня всего, и я, легко забывшись, мог только постанывать, тиская его плечи, спину, задницу… Ровно до той поры, как в наше окно постучали с улицы.

– Если ты сейчас же оттуда не вылезешь, – сказал голос Тэда, – я вскрою дверь сам.

Я замер, испуганно глядя на Дика. Черт, кажется, на меня действительно действовал его наркотик – не знаю, каким образом. Разве что половым путем.

– Пошли на хуй! – заорал Дик и собирался вернуться к поцелуям, но я вывернулся и, дотянувшись, щелкнул замком.

Почти сразу дверь распахнулась и внутрь салона ворвался холодный свежий воздух, несколько прочистивший мне мозги. Дика сцапали за футболку и штаны и вытащили наружу. Само собой, он немедленно принялся орать и вырываться, пока его волокли к дому. Сначала охранников было двое, а потом и Люк подоспел – помогать.

– Я был с блядью! – вдруг среди прочего разобрал я, выбираясь из машины, когда наконец-то совладал с ботинками. – Где моя блядь? Я ее привез! Дайте мне ее с собой!

И меня точно кипятком ошпарило. В том числе и от горькой мысли: а разве не так? Чем я лучше-то?

Я не глядя нащупал молнию куртки и потянул ее вверх – до самого подбородка. Боюсь, впрочем, это ни от чего меня не спасло – стоящий в двух шагах Тэд прекрасно разглядел мой растерзанный вид.

– Так, – сказал он деловито. – Я сейчас отправляю тебя домой, и ты даешь мне честное слово, что молчишь как рыба. Или мне применить к тебе какие-нибудь стимулирующие меры?

Я поднял на него глаза. Тэд смотрел неприятно, и лицо его не выражало ничего похожего на дружелюбие, которое мне чудилось раньше. Видимо, он окончательно составил свое мнение обо мне.

– Не надо мер, – сипло сказал я. – Только вы тоже, пожалуйста, не выдавайте.

– В смысле? – прищурился Тэд.

– Не говорите Дику, что это я был… ну, в машине.

И поскольку Тэд выжидающе молчал, скептически глядя на меня, пробормотал:

– Пожалуйста…

– Уильям, – не отвечая мне ни «да», ни «нет», обратился Тэд к кому-то поверх моей головы, – отвезешь парня в Сан-Патч, а потом возвращайся – и ко мне, на разбор полетов, понял?

– Хорошо, сэр, – согласился охранник.

Я еще успел услышать, как он проклинает разных богатеньких сволочей, а потом меня подтолкнули обратно в машину и захлопнули дверь. Что он там бормотал дальше на своем переднем сиденье – я не слышал, поскольку стекло между нами никто опустить не потрудился. Я ничего не трогал не только из-за боязни что-нибудь сломать, но еще и не горел желанием уловить не особенно лестные эпитеты в свой адрес. Да и в адрес Ричарда – тоже.

Внутри пахло алкоголем, сексом и Диком. Сидеть было больно даже на мягком диване, а еще он оказался заляпан нашей спермой. И в груди ощущалась полная пустота. Я ехал домой в огромной дорогой машине с тонированными стеклами и мечтал только об одном – чтобы Дик наутро ничего не вспомнил.