Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 67 страниц)

Название: «Сумерки»

Автор: Корсар_2, e - mail :

Жанр: романс, альтернативная реальность

Рейтинг: NC-17

Предупреждения: ненормативная лексика, наркотики, секс между несовершеннолетними, телесные наказания.

Аннотация: Последнее восстание баронов разорвало Великую Империю на три независимых страны. Первая, Надар, сбросив монархию, избрала президента и парламент и принялась строить демократическое государство. Вторая, Лагор, превратилась в маленькое княжество, сохранив нейтральные отношения с соседями. Третья, Берния, осталась под властью императорской семьи. Но в любом сословии и в любой империи всегда находится кто-то, не желающий жить по правилам.

Статус: закончен.

Дисклеймер: размещение с разрешения автора.

1.

Когда умер мой старший брат, я перестал выключать по ночам свет. Едва за окном сгущались сумерки – я спешил зажечь лампу, чтобы оставить ее горящей до утра.

Нет, мы никогда не спали с братом в одной комнате – по крайней мере, я этого не помню, – но почему-то с его уходом из жизни дом опустел.

Ричард был старше меня на девять лет, поэтому мы никогда не были добрыми приятелями: в силу возраста наши интересы сильно разнились и он считал меня скорее обузой, чем кем-то, стоящим внимания. Так что, по большому счету, ощущение пустоты, поселившееся в моей душе, объективно не очень-то оправдывалось. Тем более никаких призраков я никогда не боялся и даже не особенно в них верил. Но вернувшись с похорон брата, после которых отец рассеянно потрепал меня по голове и решительным шагом направился к своей машине, перед сном я не смог заставить себя выключить светильник.

Вскоре мы с мамой переехали в другой дом – ей и так тяжеловато стало содержать наш коттедж после развода, а когда мы остались вдвоем, пять жилых комнат нам оказались не нужны. К тому же они лишний раз напоминали ей о потерях. В общем, свое пятнадцатилетие я встретил одновременно с новосельем. И в хлопотах по переезду мать совсем забыла о моем дне рождения, а я не напомнил – ни к чему.

Еще через год мама потеряла работу, и из довольно приличной школы на Дэвидсон-Айвен мне пришлось уйти. Мои документы приняли в бесплатную муниципальную школу, мама тогда сказала: временно, на пару месяцев. Но это «время» тянулось уже больше года, и я догадывался, что так все и останется – мало того, что никто не спешил брать на работу разведенных женщин за сорок, так мать еще начала пить, причем в одиночку. С самого времени переезда я не видел у нас гостей: все как-то растворились в пространстве, хотя некоторых из них в свое время мама считала друзьями. Вернее, они с папой считали. Понятия не имею, продолжали ли эти люди общаться с отцом – он тоже никогда больше не упоминал при мне их имен. Да и вообще бывал у нас редко.

Так что я оказался предоставлен сам себе, и оставленный на ночь в моей комнате свет никого не волновал. Как и я сам, собственно.

Не знаю, как так получилось, но мои родители все свои чаяния всегда сосредотачивали на Дике: он был умным парнем, всегда блестяще учился, подавал надежды в спорте, и когда поступил в военный колледж, я помню, ему устроили большой праздник. А после отличного окончания третьего курса отец подарил Ричарду автомобиль. Как выяснилось позже, подарок был призван подсластить пилюлю: на тот момент отец уже твердо решил уйти и подал документы на развод. Так что день, когда донельзя довольный Дик погрузил нас всех в свой блестящий на солнце «Майнстрин» и повез кататься по городу, оказался одним из последних счастливых дней нашей семьи.

Ранней весной закончив колледж, Ричард продал «Майнстрин» и вернул деньги за него отцу, сказав, что сам заработает себе на машину, а отцу нужнее: содержать подружек нынче недешево. Мой брат был довольно гордым парнем.

Отец, открыто живший к тому времени с молодой рыжей вертихвосткой, которую никто из нас не уважал и не собирался, обиделся тогда не на шутку. Они поругались, и Дик уехал к месту своего назначения, в Стрейд – на границу с Надаром. Там строили какие-то оборонительные сооружения, поэтому срочно требовались военные инженеры. Назад брат вернулся меньше чем через полгода – в цинковом гробу.

Честно говоря, я ждал, что после его смерти родители начнут относиться ко мне иначе. Ждал и боялся. Потому что с одной стороны – приятно вдруг стать центром чьей-то вселенной, почувствовать себя нужным и любимым, а с другой – я к тому времени так привык к своей достаточно вольной жизни, что перспектива потерять относительную свободу и начать удовлетворять чьи-то надежды, пусть даже это надежды твоих собственных родителей… В общем, я не знал, готов я к такому или нет.

Но мне и не пришлось проверить.

Понятия не имею, что во мне было неправильно и по какой причине я так и остался для своих родителей бледной тенью погибшего Дика. Я читал, младших детей обычно любят даже больше, чем старших. Пришлось признать, что наша семья оказалась нетипичной. Или авторы книжек не все знали об этой жизни.

Правда, расстроился я не сильно. Поскольку оправдать надежды такого размера, какой пришелся впору Дику, мне явно не светило.

Не скажу, что учился я из рук вон плохо. Но очень-очень средне. Лишь бы преподаватели не приставали и не строчили жалоб родителям – не больше. Все равно ни мать, ни отец не пришли бы в школу, если бы их вдруг вызвали, а привлекать внимание к своему семейному положению мне не хотелось.

Чем я буду заниматься позже, когда через год закончу учиться, я понятия не имел. Поскольку единственное, что меня интересовало, – это книги. Я читал без разбору все, что попадалось под руку: фантастику, исторические романы, поэзию Звенящего века, детективы и боевики. Только что-то полезное в меня не лезло совсем. Как будто на любую мало-мальски научную книгу у меня была какая-то аллергия. Иначе, при такой-то любви к печатному слову, я бы давно непроизвольно стал отличником. Но увы. Дельного в моем увлечении оказалось немного.

И как-то само собой вышло, что лет с десяти я время от времени марал бумагу собственными каракулями. Никому, конечно, этот ужас показать было нельзя, поэтому я наслаждался им в одиночестве. И мало когда дописывал. Потому что – зачем? Стоило понять, каким будет финал моего рассказа – и интерес у меня пропадал.

Конечно, я втайне мечтал стать писателем. Тем более нередко слышал истории про людей, которые все детство провели в бедности и безвестности, а потом вырастали, выпускали книгу-другую и резко становились популярны и богаты. Хотя где-то глубоко засевший червяк сомнения подсказывал, что мне такая удача вряд ли светит. Ведь, наверное, таким счастливчикам и раньше везло, хотя бы в мелочах. А я вокруг себя не видел абсолютно никакого позитива. Напротив – все только ухудшалось.

И когда я первого сентября вышел из школьного автобуса и позади толпы своих одноклассников направился к дверям «Маллет-Рей» (наша школа, не мудрствуя лукаво, носила названия района), то едва увидев этого парня, отчетливо понял: приплыли. Закончилось даже то мое маленькое везение, которое до сих пор позволяло мне хотя бы учиться спокойно.

Не заметить его появления было невозможно – мне показалось, замерли вообще все, кто в этот момент находился на школьном дворе.

Конечно, народ у нас разный, и на мотоциклах тоже кое-кто приезжает. Но этот мотоцикл пропустить не получилось бы при всем желании.

Первым делом все среагировали на рев – еще до того, как байк появился из-за поворота. А когда появился…

Мало того, что мотоцикл оказался «Джаргой» последней модели, сверкающей, как картинка в глянцевом журнале, так еще и седок выглядел до жути вызывающе. Кожаные штаны, кожаная жилетка поверх черной футболки с «факом» во всю грудь, фенечки на запястьях и голые руки, покрытые узором татуировок. Он совсем не был качком, какими обычно представляют крутых байкеров – высокий крепкий парень нормального телосложения, без бычьей шеи и горы мускулов. Однако обратить внимание на себя он умел.

Лихо остановив байк неподалеку от въезда во двор школы, парень заглушил мотор, блеснул ключами, щелкнул каким-то новомодным замком, слез, снял шлем с неожиданно оказавшейся лысой головы и вразвалочку, с ленцой направился к нам.

– Кру-у-уто! – выдохнул кто-то неподалеку от меня.

– Привет, мелочь! – сказал парень, хотя по возрасту был ничуть не старше нас – по виду, такой же старшеклассник. – Кто проводит меня в кабинет босса? Блядь! – он поморщился. – Директора то есть?

– Я! – тут же подскочила на месте Зои – наша отличница и опора учителей. – Я провожу! Можно?

– Валяй, детка, – согласился парень, сверкнув улыбкой. Хотя глаза при этом ничуть не изменились, оставшись прищуренными, словно он смотрел на нас сквозь прицел.

Зои бросила на подруг победный взгляд и засеменила к школе, что-то щебеча на ходу. Парень уверенно потопал за ней. На его затылке виднелась еще одна татуировка, спускавшаяся по шее вниз.

– Охренеть! – с чувством произнес Спайк Фергюссон. – Вот это да! Тачку-то, тачку видели? Хренову тучу бабла стоит!

– А прикид? – поддержал тему Рысь. – Одни только штаны – как мой выходной костюм целиком…

– И главное, весь разрисованный… Это он в нашей школе, что ли, учиться будет? – с неприязнью в голосе спросил Кид Ларсен – красавец и общепризнанный кумир наших девчонок.

– Ой, хоть бы да! – тут же воскликнула Мэйси. – Такой романти-ичный!

Дальше слушать я не стал. Пожал плечами, поправил сумку и пошел внутрь. Я и так знал, что парень будет учиться в нашей школе. И наверняка в нашем классе. Иного варианта в сценарии просто не предусматривалось.

2.

Тэд приехал за мной в лагерь ровно в пять вечера тридцать первого августа. Ни минутой раньше.

Палатки уже собрали, тенты тоже, столы и лавки с матом и криками отправляли в грузовики, а я сидел под сосной на земле и давил муравьев, рискнувших подползти к моим гринам ближе, чем на один-два дюйма.

Нет, вообще я давал им шанс – сначала отпихивал веткой в сторону. Но тупые насекомые все равно перли под подошвы, как новобранцы под бронетехнику. Так что, увлекшись уничтожением кусачей фауны, я не заметил «Старс» и поднял голову только на кваканье клаксона.

Тэд неодобрительно оглядел мою лысую макушку, ловившую вечернее солнце не хуже зеркала, но ничего не сказал, только вздохнул. Обрили меня накануне днем – ошалев от близкой свободы, я неосторожно послал наставника Хармана на хуй. В ответ Сэр Хер, как мы его за глаза называли, послал мой едва отросший с начала августа ежик в помойное ведро.

Тэд распахнул дверцу джипа, я швырнул на заднее сиденье сумку и залез вперед, не потрудившись отряхнуть грины от гнилой хвои пополам с грязью. Домой, блядь, подальше от этого заебавшего меня до последней степени «лагеря отдыха», больше напоминавшего колонию строго режима. Спасибо, блядь, любимый дядюшка, за отлично проведенное лето. Чтоб тебе твои медальки поглубже в жопу засунули.

Джип рванул с места, и я стукнулся затылком о подголовник.

Когда мы выбрались на трассу, Тэд повернулся ко мне.

– Мистер Лернер отправил твои документы в другую школу.

Я равнодушно пожал плечами.

– Это муниципальная школа, – в голосе Тэда чувствовалось напряжение. – Ты отдаешь себе отчет, что ниже падать уже некуда?

– Да ладно, – я наклонился, залез в бардачок и вытащил оттуда сигареты. Бля, три месяца без курева – и как я не сдох вообще? – Нахера мне эти школы?

– Ричард, – в голосе Тэда прорезались стальные нотки. – Во-первых, прекрати выражаться. Во-вторых, без свидетельства тебя не возьмут в колледж. И положи сигареты на место немедленно!

– Нахера мне колледж? – я с удовольствием затянулся и тут же поплыл с отвычки. – Они бы мне еще в академию предложили поступать.

– Ричард!

У моих родителей бзик – дать мне приличное образование. У дяди Леона бзик еще круче – он мечтает увидеть меня в военной форме. Утверждает, что только армия сделает из такого засранца, как я, приличного члена общества. Приличный член общества в его понимании – добропорядочный отец семейства, голосующий за монархистов на выборах, играющий по выходным в гольф и получающий по воскресеньям «Римон Таймс» с приложением на сорок страниц.

Я не хотел быть отцом семейства, голосовать и читать всю ту политическую хуйню, которую обожали обсуждать мои предки. Я хотел гонять на своей «Джарге», курить травку и ебаться. Собственно, лет с пятнадцати я этим и занимался, в результате чего меня последовательно попросили вон из нескольких закрытых частных школ. И запихали на лето в поганый лагерь под названием «Солдаты Отечества». Тут не было мотоциклов, травы и подходящих дырок – только муштра, до рвоты поганая жрачка и козел Сэр Хер, все лето вынимавший из меня душу. Сука.

Мать встретила меня слезами, измазала помадой и сунула в карман сотню марок.

Почти все деньги я тем же вечером потратил на хорошую качественную траву и загул в клубе. А утром с больной головой оседлал «Джаргу» и поехал в школу. Муниципальную, блядь, с идиотским названием «Маллет-Рей».

Тощая коза с крысиным хвостиком вместо волос проводила меня к директору. Разумеется, документы они получили. Разумеется, были очень рады увидеть меня в стенах их прославленного, но нищего заведения. Разумеется, рассчитывали, что я буду достоин тех знаний, которые они попробуют вложить в мою лысую голову.

Я выслушал всю эту пафосную ересь, мечтая только о том, чтобы этот сладкий до приторности тип наконец заткнулся. Насколько я понял из слов Тэда накануне – сумма, пожертвованная на счет школы, едва ли не превышала ее годовой бюджет. Так что отсюда меня не выгонят никогда. Зубами будут держать, лишь бы дать мне «достойное образование» хотя бы на «терпимо». А значит, можно с чистой совестью отправлять нахер всех, кто будет покушаться на мою свободу.

Я представления не имел, насколько ошибался.

Определили меня в класс «эй» и сразу отправили на урок, чего я никак не ожидал. У меня и учебников никаких с собой не было. Ни ручек, ни тетрадей. Хотя я и в Пайстонскую школу через раз без сумки ходил. Так что пошел за учителем без всякой задней мысли. Ну посидеть, поглазеть на тех, с кем придется провести год в этом крысятнике.

Удивило меня уже то, что класс встретил учителя, мистера Коттнера, гробовым молчанием. Повскакали с мест, как на пружинках, – и затихли. Он поздоровался, взял меня за плечо, подтолкнул вперед.

– Ричард Лернер, друзья мои, прошу любить. Мистер Лернер, присаживайтесь.

Мне нахер не сдалась их любовь. Так что я дернул плечом и двинулся к задним рядам, где пустовала пара парт. Выбрал одну – рядом с парнем в джинсах и поношенном свитере, сел и огляделся. Девки были никакие. Парни, в общем-то, тоже. Все серенькое, бесцветное и дешевое. Мистер Коттнер тем временем велел открыть тетради и повернулся к доске.

– Итак, любезные мои, сегодня мы с вами будем говорить о творчестве Густава Бальнера. В историю Густав Бальнер вошел как создатель группы молодых прозаиков «Вишневая скатерть» и основатель мистического направления в литературе. Перу Бальнера принадлежат такие всемирно известные романы, как «Оса и Небо», «Пятна на солнце», «Белый конь» и многие другие…

Я зевнул и перестал слушать. Тем более после вчерашнего загула у меня трещала башка и на умные рассуждения о каком-то Бальнере, положившем жизнь на доказательство взаимодействия мира реального и мира потустороннего, мне было насрать. Очень большую кучу. Я разглядывал склонившиеся над тетрадками головы и размышлял, не свалить ли мне после этой лекции куда-нибудь в центр, поближе к «Мимироне». После обеда там обычно можно было купить травку, энергетики или снежок. Я уже прикидывал, сколько у меня в кармане марок после вчерашнего, когда по столу передо мной с громким треском хлопнула указка.

– Мистер Лернер, будьте добры, встаньте. Почему вы не конспектируете лекцию?

Я встал, посмотрел в толстую лоснящуюся физиономию Коттнера.

– А чем я должен конспектировать? Пальцем? Я не взял с собой тетради и ручку. Если у вас есть лишние – могу купить прямо сейчас.

Коттнер улыбнулся и покачал головой. В классе почему-то стояла полная тишина, и в этой тишине отчетливо прозвучало: «Вот псих!». Я уже приготовился высмотреть того, кто это ляпнул, но тут Коттнер неожиданно схватил меня за запястье – и пальцы обожгла резкая боль от удара указкой. У меня даже слезы выступили. Я выдернул руку, толкнул Коттнера в грудь и заорал ему в толстую морду:

– Ты охуел, блядь, совсем?! Больно же!

Меня в жизни не били, если не считать драк, конечно. Но драки – совсем другое дело, это не палкой по руке, да еще без предупреждения. Тыльная сторона ладони просто огнем горела, а этот гад смотрел на меня и ухмылялся. Потом прошагал к своему столу и нажал какую-то кнопку.

Все это время народ в классе сидел, словно остолбенев. Я понять не мог, что происходит, и готовился к тому, что меня сейчас отведут к директору и устроят головомойку. Дверь открылась, и в проеме появились два мордоворота, которых я заметил, когда входил в здание школы.

– Двадцать, – сказал им Коттнер и развернулся ко мне. – Мистер Лернер, покиньте класс.

Я и без его просьбы собирался это сделать. Пнул парту, сунул руки в карманы и направился к выходу, чувствуя спиной чужие взгляды. Кисть тупо ныла, и я еле сдерживался, чтобы не посмотреть, все ли с ней в порядке.

Дальше коридора мне уйти не удалось. Мордовороты решительно взяли меня за плечи и за локти, согнули и потащили куда-то. Я видел только пол, выложенный дешевой ядовито-желтой плиткой. Ругань помогала мало. Мне просто еще сильнее заломили руки, и я забыл, как ругаться – только боялся перелома или вывиха в вывернутых к лопаткам запястьях.

Отпустили меня в маленькой тесной каморке. Точнее, не отпустили – ткнули носом в деревянный стол, продолжая удерживать одну руку и с силой нажимая на затылок. А потом я почувствовал, как мне расстегивают брюки и стаскивают их к коленям вместе с трусами. От неожиданности я обалдел и даже перестал дергаться. Единственной мыслью было: здесь что, ебут учеников? Поза-то была классическая – раздвигай задницу и пользуйся.

Но тут один из мордоворотов сказал мне прямо в ухо:

– У нас с ублюдками не церемонятся. Понял, гаденыш? Будешь хамить учителям – будешь получать наказание. Станешь вести себя смирно – жопа останется цела.

Я не успел понять, о чем он, как в воздухе свистнуло и мой зад обжег жутко болезненный удар чем-то тонким. Я дернулся и заорал от неожиданности, а мордоворот удовлетворенно произнес:

– Раз!

На втором ударе я до крови закусил губу и зажмурился до огненных кругов под веками. На восьмом не выдержал и снова заорал, а к пятнадцатому охрип. Мне казалось, что у меня не задница, а одна кровавая рана. Или я уселся на горячую сковороду. А эти садисты ржали и сетовали, что стены комнаты обшиты звуконепроницаемыми плитами – если бы мои вопли услышали в классах, дисциплина сразу бы подскочила.

Я не сразу понял, что порка закончена – от боли мутилось в голове.

– Не помер? – весело поинтересовался кто-то из мордоворотов, слезы мешали мне разглядеть, который. – Надевай штаны и вали отсюда. И запомни: здесь родителей для разговоров с учителями не вызывают. С местной шпаной разбираются другими методами.

После этих слов он шлепнул меня рукой по заднице. Больно было так, что я чуть не обоссался. Мыслей не осталось никаких, совсем. Я кое-как натянул трусы и брюки – кожаные, будь они прокляты – и выполз за дверь на полусогнутых, стараясь не стонать. При воспоминании о том, что надо сесть на мотоцикл, сердце заходилось как припадочное.

Я нашел какой-то темный пыльный угол под лестницей, забился туда, вытащил из кармана куртки косяк. Прикурил дрожащими пальцами, пару раз затянулся – и не выдержал. Уткнулся мордой в стену и разревелся, как сопливая девка.

3.

Под конец урока Коттнер отправил меня за списком рекомендуемой на учебный год литературы. Не знаю, почему он выбрал именно меня – наверное, я просто подвернулся ему под руку.

Получив пачку распечатанных листов в учительской, уже на обратном пути к классу я замер, учуяв запах травки. Кто-то ненормальный курил ее прямо здесь, в здании, и совсем неподалеку. От досужего любопытства я свернул на запах. Ну и, разумеется, нашел под лестницей нашего новичка. Только увидев тускло блеснувшую кожу его одежды, я сообразил, что никто другой не мог себе позволить подобного в «Маллет-Рей». А этот хоть бы хны: стоял в углу, отвернувшись к стене, как будто так его не видно, и в руке дымился косяк. Мало, видно, выпороли…

– Парень, – сказал я зачем-то, – ты бы это… в общем, не стоит. В школе не курят.

Он резко обернулся, и я обнаружил, что ему вовсе не «хоть бы хны» – новенький, оказывается, тут плакал. Жалко мне его не стало, но вот неловко – да.

– Э-э… – выдал я и попятился, понимая, что влез совсем не вовремя. – Короче, с куревом завязывай, если не хочешь снова…

Лернер плавно шагнул ко мне, в мгновение ока оказавшись рядом, ухватил за грудки и прижал к стене. Злые карие глаза оказались прямо напротив моих, я моргнул, а потом ощутил на своей шее хватку жестких пальцев:

– Шпионишь, сука?

Все, что я смог – это отрицательно помотать головой, прижимая к груди бумаги.

– Вот только вякни кому-нибудь, блядь! – прошипел Лернер. – Язык вырву и в жопу засуну. Понял?

– В целом – да, – прохрипел я.

Хотя техническая сторона вопроса представлялась мне сомнительной, проверять, как оно работает на практике, мне совершенно не улыбалось.

Этот псих внимательно вглядывался в меня из-под темных мокрых ресниц, а я невпопад подумал, что он, наверное, брюнет, когда не лысый – вон какие брови черные.

– Учти: я тебя запомнил, – сказал он и выпихнул меня из-под лестницы. – Проваливай.

Провалиться с первого этажа мне никуда не грозило, а вот убраться подальше – запросто. Я даже не стал проверять, куда он там дел свой косяк – во всяком случае, когда Лернер держал меня за горло, руки у него были свободные. Я на ходу потер шею, надеясь, что следов не останется.

Весь путь до класса меня преследовал въедливый запах травки. И я думал, что предчувствия меня никогда не подводят. Похоже, мои неприятности, связанные с этим парнем, уже начались. Быстро, однако. А то, что звали его, как и моего брата, Ричардом, вообще придавало происходящему некую символическую окраску.

Я отдал список мистеру Коттнеру, уселся на свое место, задумчиво посмотрел в окно, потом на пустующую соседнюю парту и принялся записывать задание на дом, постаравшись выкинуть мысли о будущем из головы. Все равно сменить школу мне не светит. А в то, что куда-нибудь денется сам Лернер, я просто не верил.

Не знаю, куда он пропал, но в этот день на занятиях мы новенького больше не видели. Так что прожили до последнего звонка вполне обычно. Разве что Мэйси успела поссориться со Сью из-за какой-то тряпки в новом каталоге одежды. Не сошлись во вкусах.

В прошлом году, когда я только поступил в «Маллет-Рей», то некоторое время неровно дышал к Мэйси Мистаки. Она показалась мне необычной. Пусть не первая красавица в школе, но очень даже ничего. Особенно хороши были глаза – глубокого синего цвета, как небо осенью. Я просто вообще замирал и забывал, как дышать, если она обращала свой взор ко мне. Хорошо, что она делала это нечасто – иначе бы я однажды задохнулся, наверное.

Но потом я нечаянно услышал, как она с непоколебимой уверенностью заявляет подружкам, что я гей, и мое восхищение Мэйси резко пошло на убыль. Я вдруг заметил, что она сутулит плечи, ноги у нее довольно кривые, да и грудь, прямо скажем, подкачала… Короче, Мэйси довольно быстро из кудрявой богини превратилась для меня в самую обыкновенную девчонку-сплетницу. Но не думаю, чтобы ей это нанесло ощутимый ущерб: она ведь даже не догадывалась, что я ей симпатизировал. А других кандидаток, достойных пьедестала, так и не нашлось.

Как, впрочем, и парней, которых я бы мог назвать друзьями.

Это было неудивительно: я вообще очень плохо сходился с людьми. Хорошо еще, никто из одноклассников не стал меня третировать – спокойно пустили в скромную нишу тихого троечника, и все. И перестали замечать.

Вообще-то, поначалу мне еще очень понравился Кид. Но что-то мешало сразу попытаться вступить в круг его подпевал. Может, гордость, может, понимание, что у меня к нему какой-то иной интерес – не такой, как к Мэйси. Но за время, пока я к нему осторожно присматривался из своего угла, Ларсен меня тоже разочаровал. Впрочем, так же без ущерба для своей персоны.

Уже когда я направлялся к школьному автобусу, то услышал:

– Дэн!

Оглянулся и увидел машущего мне Мэйсона. Я развернулся и пошел к нему. В конце концов, пешком до дома я добирался примерно минут за сорок, а с Мэйсоном мы не виделись целых два с половиной месяца – на лето родители обычно отправляли его в санаторий.

Подойдя, я протянул ему руку:

– Привет. Как дела?

Он ответил на рукопожатие и улыбнулся, сверкнув белыми зубами на черном лице:

– Живой, как видишь. Ты, я смотрю, тоже?

– Ага.

Мэйсон учился в классе «би» нашей школы, а познакомились мы с ним на бейсболе. Просто случайно оказались рядом, одинаково равнодушные к игре. Я даже не сразу заметил, что сидит он не на лавке, а в инвалидном кресле. Как выяснилось потом, в девять лет он неудачно нырнул с волнореза в море, повредил позвоночник, и с тех пор нижняя часть тела у него парализована. К шестнадцати годам, когда мы с ним познакомились, Мэй уже вполне приспособился к своему малоподвижному образу жизни и даже где-то с ним смирился.

– Пошли? – спросил я, поправляя сумку на плече.

Мэйсон жил неподалеку от «Маллет-Рей», поэтому родители редко за ним приезжали, предоставляя возможность добираться самостоятельно. К тому же он был общительным парнем и всегда находился кто-нибудь, готовый его проводить, занимая разговором.

– Пошли, – согласился Мэй, толкая колеса своего кресла. Руки у него были удивительно сильные, натренированные, и из-под коротких рукавов рубашки так и бугрились мышцами. Вообще, если бы с ним все было в порядке, Мэйсон вырос бы еще тем здоровяком.

– Как на этот раз? – поинтересовался я, имея в виду прошедшее лето.

– Да все так же, – скривился он. – Массаж, гимнастика, ежедневные простукивания молотком, магнитная терапия, иглоукалывание… Мне кажется, врачи уже сами не верят, что я когда-нибудь встану на ноги. Чисто для очистки совести со мной возятся… А ты что?

– Целое лето в обнимку с книгами, как обычно, – отозвался я. – Понравилась серия о звездных рейнджерах. Ну там, бластеры, сражения, спасение мира, все дела… Иностранец написал. По фамилии Дюк. Говорят, по этим романам собираются снимать фильм.

– Главный герой, конечно, прекрасный белый супермен? – уточнил Мэйсон с кривой улыбкой.

– Нет, краснокожий гигант под семь футов ростом. Надеюсь, в фильме его не испортят.

– Но красотки падают ниц и вешаются на шею?

– Периодически, – согласился я.

Мэй любил более интеллектуальные книги. Поэтому учился гораздо лучше меня, хотя никогда не напрягался: не верил, что когда-нибудь сможет сделать карьеру. Тем не менее, насколько я понимал, его родители были решительно настроены после окончания школы послать документы сына в университет.

– А я изучал последние труды Палмера по генетике, – поделился Мэйсон. – Представляешь, он пытается доказать, что мы произошли от инопланетян. В смысле, что планета была заселена извне, поскольку здешние приматы не могли переродиться в человека современного – слишком много различий даже в той части генома, которая расшифрована. Забавно. Но самое забавное – комментарии богословов в конце книги.

Я не сомневался, что он действительно наслаждался подобным чтением – Мэйсон обожал всяческие биологические заморочки. Даже непонятно, каким образом мы с ним находили хоть что-то общее. Кстати, о приматах…

– А в наш класс новичка подкинули, – сказал я. – Наглый богатый тип из тех, которые считают, что им все можно.

– Слышал уже, – кивнул Мэй, сворачивая к парку – отсюда было уже совсем близко до его дома. – Вся школа гудит про его байк.

Я подтолкнул кресло, помогая въехать по пандусу на аллею, и согласился:

– Да, тачка у него красивая.

– И мощная.

– Только громкая очень. Как и он, вообще-то. Тут же нарвался на наказание у Коттнера. Двадцать розог.

– В первый же день? – весело удивился Мэйсон. – А новичок и правда крут.

Посмеялись.

В парке пахло мокрой землей – вчера полдня моросил дождь. Деревья шумели кое-где пожелтевшей листвой, хотя под ногами пока оставалось чисто. В траве играли дети, а мамаши с няньками, подстелив пакеты на еще влажные сиденья, следили за ними с парковых лавочек, обсуждая какие-то свои проблемы.

– Знаешь, – внезапно сказал я, когда мы выехали из парка и остановились около аккуратного домика, со стороны дороги укрытого плющом, – у меня предчувствие, как будто с приходом этого парня моей спокойной жизни пришел конец. Дурацкое ощущение, надо сказать…

Мэйсон внимательно посмотрел на меня, потом положил ладонь мне на предплечье.

– Вот сколько месяцев я тебя знаю, Дэн, столько никак не могу понять. Смотрю, смотрю – и не понимаю. Ты же здоровый крепкий парень, которому скоро восемнадцать. Все у тебя на месте – ноги-руки, башка, на лицо вроде не урод. А людей боишься и постоянно от реальности прячешься. Как старик. Не рано ты захотел спокойной жизни, а? Если бы я мог ходить, я бы… – он смолк.

Безнадежно махнув на прощание, отвернулся и закрутил колеса коляски по направлению к своим воротам. Нажал на кнопку возле звонка, и створка поехала в сторону.

А я, посмотрев ему вслед, поплелся домой. В пустую холодную квартиру, где на кухонном столе не было ничего, кроме засохших крошек, в грязной спальне спала пьяная мать, а в моей маленькой комнате ждали звездные рейнджеры.

4.

В туалете на первом этаже я вымыл лицо и какое-то время мрачно разглядывал себя в зеркале над раковиной. Нос опух, глаза покраснели, да и губы я порядком искусал. Короче, возвращаться в класс не стоило. Тем более там придется сидеть на жесткой скамье… Меня передернуло.

Я зашел в кабинку, влез на унитаз, выглянул в окно – оно выходило на улицу. Дернул ручку, открыл фрамугу, встал на бачок, подтянулся и, скрипя зубами, протиснулся в узкую раму. Спрыгнул на мостовую, оглянулся и пошел к тому углу, где оставил байк. При одной мысли, что сейчас придется трястись по асфальту и стукаться задницей о сиденье, слезы наворачивались на глаза. Но возвращаться в школу я не намеревался. Нахуй. Пусть предки делают что хотят. Хоть на ушах стоят.

Мать, как обычно, болтала по телефону. Увидев меня, сделала губы буквой «О», кинула трубку и встала.

– Рики, что случилось? Почему ты не на занятиях?

И тут меня прорвало.

– Я, блядь, не Рики! И не Рикочка! Дик я, еб твою мать! Дик! Запомни это уже своими куриными мозгами! И я не собираюсь больше ходить в эту ебанутую школу! Понятно тебе?