Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)

После прихода хахаля в гостиной более-менее наладилось: громкость у ящика убавили, стал пробиваться какой-то разговор, потом в кухне загремели вилки-тарелки – по-видимому, мать кормила гостя ужином.

Так что и я успокоился, пытаясь постичь физические премудрости. Это и обычно мне не слишком удавалось, а при нервном напряжении – и вовсе в голову ничего не лезло. Но когда за стеной занялись сексом и соответствующие звуки легко проникли в мою комнату, я решил, что это уже чересчур. Оделся и выскочил на улицу, собираясь проветриться.

И хотя, пожалуй, гораздо умнее было бы зайти на работу, я пока не был готов к встрече с Джоуи. Примерно с час побродив по округе, я не уставал мысленно говорить Дику «спасибо» за его куртку. Мало того, что она пахла им и создавала иллюзию его присутствия рядом, так еще и с честью выдержала испытание ночной прогулкой. Поскольку в своей я бы давно задубел, а в этой ничего, держался.

Разумеется, данное обстоятельство привело к тому, что всю дорогу, пока мозги не заморозились окончательно, я думал о Лернере – впрочем, думать о чем-то ином у меня не оставалось ни единого шанса – и улыбался, как полный кретин. Наверное, именно поэтому меня абсолютно никто не тронул, точно я был призраком и просачивался мимо местной шпаны без всякого ущерба для себя.

Когда я вернулся, Сильвестр, похоже, уже убрался. Во всяком случае, в материной комнате было темно и звуков оттуда никаких не доносилось. Я быстро разобрал постель и нырнул под одеяло – греться. Не помешало бы еще выпить горячего чая, но мне не хотелось зажигать свет в кухне и шуметь. На всякий случай.

Лернер снова приехал за мной утром. Сев позади, я обнял его за талию и не выдержал – ткнулся своим шлемом в его и сказал:

– Знал бы ты, как я тебя хочу, Дик.

Понятия не имею, как он расслышал, но повернул голову и крикнул:

– Сегодня ничего не получится. После школы меня ждут дома. С репетиторами.

А я не умел ему объяснить, что хочу его всего. Не только физически. Я и себе-то этого не умел объяснить. Просто прижимался грудью к его куртке, ощущая на голове непривычную тяжесть шлема, и совершенно по-идиотски млел от тихого удовольствия. Потому что отчего-то уже совсем не боялся ни скорости, ни ветра, ни злых глаз, ни пересудов. Плевать мне было на все это, пока можно было держаться за Дика и ни о чем не думать.

Правда, возле школы я все-таки припомнил вчерашние слова Мари и проплясал за углом с четверть часа, ожидая приезда школьного автобуса. И только после его прибытия зашел тоже. Наверное, вид у меня был достаточно замерзший, потому что Дик немедленно бросил на меня подозрительный взгляд – мол, ты чего так долго? Я ему только чуть заметно улыбнулся и неопределенно пожал плечами, устраиваясь за столом. А тут уже и Коттнер появился в дверях.

– Ну что, Лернер, – с порога спросил он, – стихотворение рассказывать будем? Или сразу начнем с наказания?

– Почему же? Я расскажу, – Ричард поднялся и вышел к доске. – Насколько я помню, вы предлагали выучить или эту, как ее там…

– Круазье, – подсказала Зои.

– Ага, ее, – согласился Ричард. – Или одно из стихотворений Бальнера. Ну вот я выучил Бальнера.

Самое обидное, – подумал я, – что Мари мне по телефону про альтернативу даже не заикнулась, – и посмотрел в ее сторону, прищурившись. Мари совершенно невинно улыбнулась мне в ответ.

Правда, как оказалось, Бальнера я бы в жизни не выучил. Я ведь уже говорил, что со стихами у него хуже, чем с прозой? Там вообще муть кромешная: ни рифмы, ни ритма, ни смысла, по-моему. А вот Дику как-то запомнить удалось. Хотя, конечно, длинное он выбирать не стал.

– Снег на вершине.

Кричит одинокая сойка.

Близится ночь,

Прыгают искры в камине —

Сгорают прощальные письма.

В руках пустота.

Если бы разум очистить так мог

Благородный огонь,

Я не искал бы забвения в кубке с вином.

Но закончил Ричард очень, очень проникновенно. И я подумал: он-то точно знает все или почти все про забвение в кубке с вином. И усмехнулся. Как и Дик.

Коттнер усмехаться не стал. Хотя и придираться к величине стихотворения – тоже. Впрочем, может, длина заранее не оговаривалась.

– Садитесь, Лернер, – скрипуче велел он, занося баллы в журнал.

И повел опрос дальше, умолчав об оценке.

Потом пришел час расплаты физикой. На которой мистер Бонна упорно пытался втолковать нам, что закон сохранения импульса является следствием второго и третьего законов Тьютона. А я тоскливо думал, чего этому Тьютону спокойно не жилось? Нафига ж он столько разных законов насочинял? Ну гений там, то, се, понятно. Наверняка даже в свое время остался непонят и непризнан, как это частенько случается со всеми гениями. Страдал, наверное. Мучился. Но для чего ж было все свои законы формулировать и записывать, чтобы потом ими так истязали нас, которые далеко не гении?

Слава богу, история не подкачала. Я даже забыл, что должен пялиться в книжку, а не на мистера Лайтмена, и с замиранием сердца слушал про мятеж баронов, которые настолько в свое время обнаглели, что едва не уничтожили правящую династию. Правда, их потом вырезали. Всех. Вместе с семьями. Чтобы неповадно.

Мистер Лайтмен рассказывал все это так, как будто сам видел. И мне даже казалось – я периодически слышу то победные крики зачинщиков, то лязг мечей и ржание боевых коней того самого легиона, который вопреки всему остался верен Бернийской династии и, в результате, сберег им престол, то стоны и плач безжалостно убиваемых женщин и детей – родных мятежников. И когда на доске появились так любимые мистером Лайтменом картины художников, рисовавших тот период истории, я, кажется, готов был ткнуть пальцем и назвать каждого героя по имени, а про лежащего в луже крови наследного принца Генриха так и вовсе чуть не ляпнул: «Да он выглядел совсем не так!». Но вовремя удержался.

И сбросить это странное наваждение после урока мне удалось не сразу. Наверное, потому я долго тупил, глядя на подаваемые Ричардом едва уловимые знаки. А когда понял – вскочил и быстрым шагом направился к туалету. Но на полпути наткнулся на Мэйсона и Келли.

Мэй меня позвал, и у меня не нашлось повода отказаться подойти.

– Дэн, Келли предлагают сделать выставку в школе, – пожав мне руку, тут же выдал Мэй, – а она стесняется. Скажи ей, что это здорово?

– Здорово, – искренне сказал я. – А кто предлагает?

– Миссис Баротти, – ответила Келли. – Она преподает рисование в средней школе. Мой младший брат нечаянно вместо своей папки по рисованию принес в класс мою, и миссис Баротти, увидев рисунки, поинтересовалась, кто автор… Ну вот так и познакомились.

– А чего именно ты стесняешься? – спросил я, и в тот же момент ощутил, что за моей спиной прошел Ричард. И на мгновение потерял нить разговора, с тоской понимая, что не успею. Мы не успеем.

– …узнают себя. Пойдут разговоры, начнут возмущаться… – тем временем продолжала Келли.

– Глупости, – решительно возразил Мэй. – С чего бы людям возмущаться, что их нарисовали? Ты разве сделала что-то плохое? Подглядывала за ними в замочную скважину? Изобразила их нагишом?

– Действительно, – поддержал я без задней мысли, за что тут же и поплатился.

– Ну вот давай прикинем, Дэн, – предложила Келли, – ведь твой портрет у меня тоже есть. Ты не против, если он будет висеть несколько дней в фойе у входа и все подряд будут на тебя пялиться?

Я оторопел и промычал нечто нечленораздельное. В таком ракурсе я об этом не думал, точно.

– Конечно, он не против! – вмешался Мэй. – С чего бы ему быть против, правда, Дэн? – и выразительно посмотрел на меня.

– Ну, собственно… – промямлил я. – Если в общем и целом… как бы так… ничего же неприличного, правда…

– Вот видишь! – кивнула Келли. – И примерно так же отреагируют все остальные. Зачем мне проблемы с половиной школы?

– Дэн у нас просто скромный, – метнув в меня укоризненный взгляд, сказал Мэй. – И ему надо привыкнуть к мысли, что его будут разглядывать.

– Да, – с облегчением сказал я. – Просто привыкнуть. И я обязательно привыкну. Наверное.

– И потом, у меня некоторые персонажи изображены в… ну как сказать… в не совсем приличном антураже.

Я тут же вспомнил портрет Дика в тюремной камере.

– Да уж, – согласился я. – Явно не все будут довольны.

– Ладно, сомнительные можно не вешать, – подумав, не стал возражать Мэй. – Но остальные надо показать. Потому что ты рисуешь совершенно здорово, Келли. И потом – а вдруг из этой выставки что-то выгорит?

– Что? – горько усмехнулась она. – Меня пригласят учиться в Королевскую художественную Академию?

Мы, не сговариваясь, сдавленно и неловко усмехнулись.

Разумеется, так называемая «квота на цветных» вот-вот должна была начать действовать, но мы отлично знали, как у нас умеют обходить суть, оставаясь в рамках закона. И извлекать выгоду для себя из любого послабления режима «национальной самобытности». Но даже если в высшие и средние учебные заведения в самом деле станут принимать каждый год по два-три студента с «неправильным» цветом кожи, в число этих счастливчиков еще надо попасть.

– Неважно, – решительно тряхнул головой Мэй. – Все равно это шанс заявить о себе миру как художник.

– Точно – сделать выставку в фойе муниципальной школы, – с иронией подсказала Келли. – Не смеши меня, Мэй. И не утешай.

– А если ради меня? – вдруг спросил Мэй таким тоном, что мне немедленно захотелось убраться подальше… К примеру, в туалет к Дику.

Келли долго смотрела на него. А потом тихо ответила:

– Хорошо, Мэй. Если тебе этого так хочется – я соглашусь.

– А мы с Дэном поможем тебе вставить все портреты в рамки! – обрадованно провозгласил Мэйсон. – И развесить их на стенах! Верно, Дэн?

– Верно, – обреченно согласился я. Потому что Дик только что прошел за моей спиной обратно.

И почти тут же затрещал звонок, возвещающий об окончании упущенной мною большой перемены.

Патриотическое воспитание я провел как на иголках. Сегодня мы занимались в помещении, но ничего не писали – только разбирали, чистили и собирали автоматы, так что на столах не было ни одной бумажки, и я не мог незаметно написать Дику записку с извинениями. А он, кажется, немного обиделся, поскольку только глянул укоризненно, когда я вошел, и больше уже ко мне весь урок не поворачивался. А на обществознании миссис Гейбл сначала вызвала меня к доске, а потом надавала по рукам линейкой за то, что я только мямлил, не сумев внятно рассказать о взаимодействии типов личностей в коллективе.

– Он у нас только по любовным стишатам специалист, – подал голос Спайк, когда я, пряча ладони в рукава свитера, садился на место. – А с коллективом не очень-то контачит.

Все радостно заржали, и я кинул быстрый взгляд в сторону Фергюссона. Странно – раньше он мной совсем не интересовался и сам никогда не задирал, только если Киду изредка хотелось развлечься за мой счет. А теперь, когда Кид притих, почему-то решил задеть.

Но миссис Гейбл немедленно вызвала к доске его самого, и я не успел понять: было это случайностью или могло грозить мне чем-то неприятным.

Записку Дику я все-таки написал – уже перед самым звонком. И даже сумел незаметно подбросить, сделав вид, будто уронил ручку. Ну, не совсем незаметно, как выяснилось, когда я поймал понимающую ухмылку Мари.

Записка вернулась ко мне с одним словом, размашисто написанным через весь листок: «Завтра!!!». И я почувствовал, как меня обдает привычной уже теплой волной возбуждения. Видимо, Дик что-то придумал.

После уроков я не стал испытывать судьбу и пытаться помочь Дику с отработкой. Все равно громилы выставят, как показывала практика, а лишний раз привлекать внимание к факту, что я снова норовлю остаться, не следовало. Поэтому я просто собрался, немного виновато улыбнулся Дику, одними губами прошептав «Пока», и направился на школьный автобус.

Сел в хвосте, как обычно, без боя уступая первые места. И плевать мне было на то, что они считались самыми удобными. Но едва успел устроиться у окна, как рядом со мной на сиденье плюхнулась Мари.

– Ты сам предложил больше общаться, – тут же напористо заявила она в ответ на мой вопросительный взгляд. – А где еще тебя можно поймать?

Так что всю дорогу до нашей остановки, которая располагалась аккурат на границе Сан-Марено и Сан-Патч, я общался. Вернее, больше слушал. До тех пор, пока она не спросила, что я люблю читать. Это она зря, конечно, поскольку про звездных рейнджеров я много чего имел рассказать.

Дома меня ждал неприятный сюрприз. Матери не было. Все вещи из моего шкафа снова были раскиданы по комнате. И книги с полки тоже валялись как попало на полу. Что означало одно: мать опять нашла мою заначку. И хотя теперь я стал умнее и не хранил все яйца в одной корзине, она отыскала самую большую часть – сорок марок. Я плакать был готов от бессилия. Но только зло стукнул кулаком по столу и, пошагав из угла в угол, отправился в кухню. Следовало проверить, как там у нас с продуктами – за последнее время я успел привыкнуть, что мать стала немного заниматься хозяйством и мне не надо постоянно заботиться о куске хлеба и готовке.

Там все оказалось не совсем плачевно. К примеру, я даже нашел вчерашние котлеты, разогрел их и съел, отметив для себя, что если отец разозлился на меня сильно и либо совсем не принесет алименты, либо отдаст их матери, а не мне, то к следующей пенсии нам останется только сожрать друг друга. И не в переносном смысле, а в смысле привет, каннибализм.

Потом, отложив на время мысли о печальном, я уселся за уроки. И хотя ужасно хотелось позвонить Дику и выяснить, сильно ли он на меня обиделся, я не стал этого делать. Потому что если сильно – то что я мог ему возразить? Или пообещать? К тому же у него сегодня, кажется, занятия с репетиторами. А если после них он усвистает в какой-нибудь «БиБи», то лучше мне и не знать. Просто ждать этого обещанного «завтра!». Так гораздо приятнее.

Вечером после работы притащился Сильвестр. Открыв ему дверь, я с порога сказал:

– Матери нет.

– Да? И где она? – тут же насторожился он, не успев снять куртку и обувь.

– Понятия не имею. Но вряд ли будет сегодня вообще – она нашла сорок марок.

Он немедленно озверел:

– Ты дебил! – заорал он. – Недоносок! Почему ты позволил ей взять деньги?

Я, откровенно говоря, сначала опешил:

– Позволил? Да спрашивала она меня, как же! Сама нашла. Всю комнату перевернула.

– Чем ты думал вообще?! Ты в курсе, что ей нельзя пить?! Она сейчас лекарства принимает, которые с алкоголем совсем не сочетаются!!!

– Да меня даже дома не было! Я, между прочим, еще в школе учусь – а ты в курсе? – наконец заорал и я.

– Тогда какого хрена, ублюдок, ты хранишь деньги дома?!

– Сам ублюдок! – завопил я. – А где я должен их хранить? На улице под корягой? Или с собой носить, чтобы меня на улице ограбили? Один раз с меня куртку сняли, и я потом три дня на одной ноге по дому прыгал. Надо, чтобы по голове тюкнули и совсем прибили?!

– Да ты понимаешь, что у нее элементарно сердце остановиться может от перегрузки? Она с прошлого раза не восстановилась еще, а тут новая доза, да еще на таблетки! Я сам ей покупал и сам же ими в свое время лечился – я знаю, что во время курса алкоголь строго противопоказан! Если она помрет – это ты будешь виноват!

– Я ей что, в глотку его заливал, алкоголь этот? Хоть когда-нибудь?! И про таблетки твои я первый раз слышу! Вы мне хоть слово про них сказали?!

– Ты не ребенок! А думать хотя бы иногда надо!!!

Мне казалось, раскрасневшийся вспотевший Сильвестр готов кинуться на меня с кулаками, и я невольно сделал шаг назад, но уступать не собирался.

– И о чем я должен был думать? – на удивление, это прозвучало почти спокойно.

– О том, что просто так отравление не проходит. Что за пять дней в клинике только снимают угрозу жизни, а лечение должно продолжаться!

– Ладно, – согласился я. – Теперь я в курсе. И что это меняет? Меня отпустят со школьных занятий, чтобы я следил за матерью? Позволят открыть счет в банке, чтобы положить туда огромную сумму в сорок марок? Или мать вдруг меня послушается и бросит пить?

– Ты ее сын! Она тебя любит! Конечно же, она бы послушалась.

– Ха-ха-ха! – отчетливо сказал я. – Очень смешно. Она меня ненавидит. Особенно когда выпьет. Так что может только послать. А то и по шее накостылять.

Сильвестр шумно втянул воздух, подышал, потом сказал презрительно:

– Все-таки ты не мужик. Мужик свою бабу должен держать, потому что бабы слабые. Иногда и за косы не вредно оттаскать, если по-хорошему не понимает. А ты… – он безнадежно махнул рукой.

– Она мне не жена, – напомнил я.

Но он, кажется, уже не слушал. Развернулся к выходу и на прощание уронил:

– Двери наглухо не запирай. Когда буду – не знаю. Но приду с Раби.

– Мы ключ кладем под коврик, – показал я ему. – Откроешь, если что.

– Ладно, – и он хлопнул дверью.

60.

Я этого черномазого буквально ненавидел: у нас с Дэном и так времени было мало, а Дак еще цеплял его на перемене с разговорами.

Одно утешало – впереди замаячил некоторый просвет, хотя условия мне предки поставили аховые. Каждый день после уроков – по два-три часа занятий с репетиторами, кроме субботы и воскресенья. И в конце первого семестра чтобы ни одной оценки хуже «терпимо». «Джаргу» и кредитку мне дают авансом, но если я нормально закончу семестр – после Рождества переведут из «Маллет-Рей» в человеческий колледж. Ну и, понятно, никаких загулов, к полуночи являться домой, трезвость – норма жизни и тому подобная херня, которой я за последние два года наелся до тошноты.

Все это я выслушал от отца по телефону, а мать еще напомнила, что я теперь в другом статусе – обручен с Саломеей – и не имею права ронять свою честь и подводить семью.

Сначала я расстроился – а Дэн-то как же? Но потом подумал: неизвестно еще, будем ли мы с ним к этому времени как-то общаться. Может, разбежимся уже нафиг. А свалить из гребаной муниципальной школы и от Морта очень хотелось. Так что я согласился. «Джаргу» мне уже вернули, кредитку мать пообещала отдать к выходным, до которых оставалось всего ничего.

Из приглашенных отцом репетиторов более-менее сносным оказался только мистер Бат. По-моему, «мистера» он вообще впервые услышал от меня и даже нервно вздрогнул. А потом тихо, чтобы мать не слышала, попросил называть его Энтони.

Он учился на последнем курсе университета и был какой-то очень нескладный: тощий, длинный, в нелепых очках с толстенными линзами. Но ненавистную химию объяснял довольно доходчиво, не орал и страшно расстроился, когда я честно признался, что наизусть знаю одну-единственную формулу – C₂H₅OH, понятия не имею, какие элементы обозначают латинские буквы, зачем там цифры и как из всего этого получается спирт.

От остальных репетиторов хотелось повеситься. Или их повесить, чтобы они не портили жизнь остальным людям. Математичка мисс Ланкастер оказалась старой девой, до смерти похожей на мисс Смитфул и такой же истеричной. Репетитор по физике мистер Дейнерс откровенно считал меня недоумком и без стеснения это демонстрировал, не опасаясь остаться без работы. Эту пару я возненавидел сразу, и они меня, кажется, тоже.

По остальным предметам отец репетиторов нанимать не стал, решил, что я и сам справлюсь. В принципе, я, конечно, мог. Если бы хотел. Но я не хотел, в чем и заключалась основная проблема. Мне только астрономия нравилась – правда, очень отвлеченно. То есть не сам предмет, а как наша Вселенная устроена. У меня просто дух захватывало от этой бесконечности и сразу хотелось прожить долго-долго и улететь на космическом корабле куда-нибудь в другую галактику.

В четверг, отзанимавшись с мисс Ланкастер и возненавидев математику еще больше, хотя больше уже было некуда, я открыл телефонный справочник и принялся искать загородные мотели. Всякой разной ерунды нашлось валом, но хотелось что-то более-менее приличное, а не обшарпанную комнату в доме у бензоколонки.

Полазав с час по страницам и обзвонив все что можно, остановился на одном, под названием «Голубая долина» – оно мне показалось очень символичным. Собственно, это был не мотель, а маленький пансион по дороге на Гош. Что-то вроде деревенской гостиницы.

Кажется, у них там в это время года паслось не слишком много клиентов: мне подробно расписали прекрасное место, в котором расположился пансион, чудесные виды из номеров, замечательное ненавязчивое обслуживание и здоровую натуральную пищу без химии и консервантов. Яйца из-под курицы, хлеб из печи и молоко из-под коровы. И за все счастье – каких-то двести пятьдесят марок на уик-энд, даже без предоплаты.

Я забронировал «номер с видом на водопад», уточнил дорогу и пообещал приехать не позднее полуночи пятницы. Хотя на самом деле собирался оказаться в их «Долине» намного раньше.

Спать я лег в предвкушении, и мне всю ночь снились ужасно сексуальные сны.

В школу я приехал в самом радужном настроении. И даже Морт, с которым я столкнулся в коридоре, не смог мне его испортить. Хотя и процедил сквозь зубы:

– Смотрите, куда идете, Лернер. Здесь школа, а не танцпол в клубе.

– И вам доброе утро, – отозвался я, мысленно уже подъезжая к пансионату с Дэном за спиной.

Разумеется, на своем уроке Морт вытащил меня к доске первым. Но ни влепить мне «неуд», ни отправить в пыточную у него не вышло. Я хоть и кое-как, но к уроку оказался готов. Решить все три примера у меня, конечно, не вышло, но свое «терпимо» я честно заслужил.

На перемене я утащил Дэна в туалет, прижал к дощатой стенке в кабинке, поцеловал в теплые, с готовностью приоткрывшиеся мне навстречу губы.

– Сегодня вечером я за тобой заеду. Часов в шесть, ага? Возьми там чего-нибудь с собой. Ну, трусы, носки, зубную щетку. Поедем на все выходные в одно хорошее место.

– На все выходные? – Дэн округлил глаза, и мне захотелось трахнуть его прямо тут, в кабинке. – А завтра же в церковь.

– Насрать, – сказал я и снова его поцеловал. – Тебе так нужна эта исповедь? Ты каждый раз там в грехах признаешься? Что ты рассказывал святому отцу? Как дрочил на меня, да? Падре в обморок не грохнулся? А мне расскажешь? Ты мне, между прочим, снился сегодня. Голый и со стояком. Я проснулся весь обкончавшийся. А я тебе снюсь? Или ты перед сном на меня дрочишь?

Я нес всю эту чушь в его порозовевшее ухо, тискал, засунув руку в расстегнутую ширинку, и был на седьмом небе. Потому что Дэн тяжело дышал, обнимал меня за пояс одной рукой, а вторую устроил у меня между ног, и это был какой-то невообразимый кайф – чувствовать его пальцы на своих яйцах.

– Мари, – вдруг сказал Дэн, уткнувшись носом в мое плечо. – Она нас расколола.

– Эта нечесаная? – переспросил я. – Да хуй с ней, кто ей поверит? Она вроде и не общается ни с кем. А вякнет – я ей башку в унитазе вымою, чтобы языком не трепала.

Мне дела не было до этой Мари, но если она беспокоила Дэна, я мог с ней запросто разобраться. Дэн вздрогнул всем телом, и я почувствовал, как сперма льется мне на пальцы. У меня тоже уже распирало яйца, но тут, как назло, задребезжал звонок.

– Блядь, – я едва не застонал от разочарования. – Какого хрена эта перемена такая короткая?

Дэн кое-как вытерся бумагой, мы вылетели из кабинки, даже не посмотрев, есть кто-то еще в туалете или нет, и помчались на урок.

Где нас ждал очень неприятный сюрприз. Оказывается, мистер Пампф заболел и вместо него нам поставили еще один урок математики. Морт окинул нас злым взглядом, но почему-то ничего не сказал. Прогнал на места и продолжил расписывать на доске задание для проверочной работы. Я подумал, что за опоздание он на нас еще отыграется, но даже эта мысль не могла заставить меня перестать ухмыляться.

Черт его знает, как я дожил до конца дня. Пока Смитфул распиналась по поводу завтрашней мессы и исповеди, я прикидывал, что сказать матери. Дэн смотрел на пустую доску, мечтательно улыбался, а я то и дело представлял его на кровати рядом с собой, и мои мысли немедленно путались, в очередной раз уезжая с придуманного плана куда-то совсем не в ту сторону.

– В шесть часов, – тихо напомнил я, когда прозвенел звонок и все с грохотом повскакали с мест. – Если я вдруг задержусь – не психуй. Просто жди у окна.

Дэн кивнул и торопливо вышел. А я, подхватив сумку, отправился убирать чертову территорию.

Как назло, сегодня вокруг школы накидали просто невероятное количество всякого дерьма. Я таскался по слякоти с бумажным пакетом, собирая какие-то огрызки, ошметки еды, драную бумагу, скомканные промокашки, сломанные карандаши и ручки. Честное слово, мне казалось, кто-то специально рассыпал во дворе дрянь из мусорных бачков, расставленных на этажах. От входа время от времени доносилось жизнерадостное ржание охранников, а поднимая голову, я видел в окне Морта, пристально наблюдавшего за мной. У меня даже закралась мысль, не он ли велел Гюнтеру или Оливеру устроить мусорную диверсию специально для меня. Чтобы я как следует вымок под дождем и изгваздался в грязи.

Домой я вернулся только к четырем часам. И тут меня тоже встретил сюрприз в виде мисс Ланкастер. Поскольку суббота и воскресенье были выходными, она явилась сегодня, собираясь заняться со мной математикой на понедельник.

Проклиная все на свете, я отсидел с ней еще час над формулами и под конец уже вообще перестал что-либо соображать. Мало мне было двух уроков с Мортом днем!

На этом мое невезение все же закончилось: мать уехала куда-то к очередной модистке или косметологу, оставив для меня кредитку у Тэда. А значит, необходимость сообщать ей, куда я отправился, отпала. Правда, оставался Тэд, но он, как и обещал, прекратил вмешиваться в мои дела. Молча отдал карточку и ушел к себе, не дослушав.

Обедать я не стал, хотя в желудке неприятно ныло. Взял у Линды кусок ветчины с хлебом, запил его соком, ухватил из вазы яблоко и почти бегом поднялся в свою комнату за вещами.

Много мне не требовалось – две смены белья, еще один свитер на всякий случай, упаковка резинок, любрикант, сигареты и пакетик с травкой. В последний момент вспомнил про зубную щетку, пасту и мочалку. Ну и на всякий случай – бес его знает, что там за пансионат, – кинул сверху в сумку банное полотенце.

Уже когда выехал на «Джарге» за ворота, вспомнил, что неплохо было бы озаботиться еще кое-чем, и по дороге завернул в аптеку. В клубе этим делом никто не заморачивался, но я не хотел, чтобы первый раз Дэна оказался для него неприятным.

К дому Арчера я добрался в половине седьмого – все же время рассчитал неправильно. Но меня все равно ждали. Я даже не успел заглушить двигатель, как скрипнула дверь и Дэн торопливо сбежал по ступенькам, на ходу застегивая крутку. Мне безумно хотелось его поцеловать прямо там, однако порыв пришлось сдержать. Мне-то было насрать, а вот Дэну неприятности с соседями совершенно ни к чему.

Я слез с «Джарги», вытащил шлем, забрал у Дэна сумку и сунул ее под сиденье.

– Готов?

– Ага, – он на мгновение сжал мои запястья, и я почувствовал, какие у Дэна горячие пальцы. – А куда мы едем?

– Понятия не имею, – я засмеялся и снова оседлал «Джаргу». – Я по телефону заказал номер. Место где-то в ста милях от Римона по шоссе номер пять на Гош. Часа полтора ехать. Гарантируют вид на водопад из окна, замечательную кухню и полную конфиденциальность. Ты удостоверение личности взял?

– Взял, – Дэн забрался за мою спину. – На всякий случай.

– За-ме-ча-тель-но! – с чувством протянул я и завел «Джаргу». – Держись крепче. Я намерен тебе показать, какой бывает настоящая скорость!

– Дик, – Дэн склонился к моему плечу, и его шлем глухо стукнулся в мой. – Я не могу на все выходные, только до завтра. У меня же работа.

Черт. Вот это у меня из памяти вылетело напрочь. Я задумался на минуту, затем кивнул.

– Сейчас разберемся.

С хозяином кафе я разбирался минут десять, игнорируя любые наводящие вопросы на тему, кто я такой, кем мне приходится Дэн и куда мы с ним собрались. К концу разговора выяснилось, что Дэн прекрасный работник, без него этот вшивый кабак просто развалится на части и потеряет всех клиентов. Я расценил расточаемые дифирамбы вкупе с грядущей катастрофой как намек заплатить за «аренду» и без слов выложил на стол сотню марок, благо еще на выезде из Сан-Корико снял в банкомате полтысячи на всякий случай. Хрен его знает – вдруг в этой «Долине» принимали только наличные?

Сумма хозяина устроила. Он сладко улыбнулся и отпустил Дэна на все выходные, не забыв добавить, что был чрезвычайно рад познакомиться с таким милым мальчиком, как я. Мне очень хотелось сказать, куда именно этот тип может отправляться вместе со своей радостью, но я вовремя вспомнил, что Дэну здесь еще работать.

Когда мы выбрались на трассу, сумерки давно сменились темнотой. Машин попадалось мало, и я разогнал байк до ста тридцати миль в час, благо копов-стервятников видно не было. Дэн прижался ко мне всем телом, вцепившись в куртку, но держался хорошо. Впрочем, у него вообще с равновесием дела обстояли отлично, я еще на физкультуре заметил.

Углядев указатель «Пансионат «Голубая долина» – 1 миля», издалека мигавший светодиодными трубками, я скинул скорость, чтобы не пропустить нужный поворот. Дорога туда оказалась даже не асфальтирована, хотя вдоль нее висели какие-то дурацкие фонарики на деревьях. И то половина не горела. Проколоться я не опасался, а вот угодить в какую-нибудь рытвину мог запросто, поэтому двигался осторожно и достаточно медленно.

А потом лес расступился, и мы выехали на смотровую площадку, с которой открывался охуительный вид. Я затормозил, мы с Дэном слезли с «Джарги» и подошли к ограждению.

Почти прямо под нами с ревом падала в темноту пенящаяся вода, над которой столбом висел пар. Прожектора подсвечивали ее откуда-то сбоку, пронизывая стену брызг, создавая иллюзию перевернутой радуги. А слева, в конце площадки, изогнутой наподобие полумесяца, уютно сиял огоньками трехэтажный деревянный домик, весь какой-то ненастоящий, будто игрушечный.

– Охренеть, – сказал я. – Я и не подозревал, как здесь классно.

– Ага, – Дэн притиснулся плечом и обхватил меня за пояс. – Я даже не знал, что у нас такое есть.

– Я тоже, – искренне ответил я. – Мне почему-то казалось, тут что-то вроде мотеля, только классом повыше. А здесь вон как здорово.

Само собой, портье потребовал у нас документы. Я выложил свое удостоверение личности, Дэн, покопавшись, достал свое.

– Вам еще не исполнилось восемнадцати, – протянул портье, с сомнением сличая фотографии на документах с нашими лицами. – По нашим правилам…

Я молча вытащил бумажник, достал из него три сотни, невзначай блеснув золотым обрезом кредитки. Номер стоил двести пятьдесят, это я хорошо помнил.

Портье легким движением смахнул банкноты в ящик стола, завис пером над бланком регистрации. Неприветливость и сомнения с его лица исчезли как по волшебству.