Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 67 страниц)

Дик так толком и не рассказал мне, что случилось у директора. Сообщил коротко, что тот его выпорол. Но когда я после нашей отработки в душевых смазывал все той же замечательной мазью его пострадавший зад, нос не мог меня обмануть. К тому же брюки Дика были надеты на голое тело – раньше он в школу так не ходил.

Натянув штаны, Дик развернулся ко мне, и я не выдержал, ощущая закипающий гнев:

– Старый козел что – изнасиловал тебя?

– Попробовал бы только, – мрачно сказал Дик. – Я бы так орал, что вся школа сбежалась.

Потом обнял меня:

– Не бойся, тебя он не тронет. Все будет нормально. Даже с твоей бумажкой они тебе пока ничего сделать не могут.

– Я знаю, – пробормотал я ему в ключицу, остывая. Злиться, находясь в его руках, категорически не получалось.

– А я ведь сначала поверил Вернеру, – глухо проговорил Дик мне в макушку.

– В каком плане?

– Что ты заявление на меня накатал.

– Я же предупредил тогда: они будут врать, – вздохнул я.

– Ну, я решил, тебя Морт каким-то образом принудил.

– Он хотел. Но я не стал бы, Дик. Просто не смог бы. Тогда и так все на тебя ополчились.

– Да, а мы с тобой не разговаривали.

– Ну и что? Это же не повод.

– Не повод, – я почувствовал, как Дик кивнул.

– Я просто боялся, что если подойду к тебе – уже не смогу отойти снова. А ты был такой… независимый. Как будто тебе все нипочем и никто не нужен. Словно тебе совершенно на всех положить.

– Надо же было держать лицо.

– Ну да, наверное, надо, – согласился я.

А сам, прижимаясь к нему, тихо радовался, что мне сейчас можно не держать никакого лица. И в подворотне тоже не понадобилось. И случись снова что-то важное – страшное или, наоборот, приятное, – рядом с Диком мне не придется прятаться ни от него, ни от самого себя.

Наверное, именно тогда я осознал, что избалованный и нахально-задиристый Дик внезапно стал для меня тем самым человеком, о котором я всегда мечтал. И даже почти несущественно, будет он мне изменять или нет. Главное – сейчас я знал: он будет ко мне возвращаться. И в серьезных вещах я могу на него положиться.

А секс… Ну, после Марка я разобрался, что такое «он для меня ничего не значит». И хотя мысль о Дике с кем-нибудь другим не грела ни разу, при определенных условиях я мог это принять. Хотя все равно не понимал – зачем? Если партнер по-настоящему дорог, к чему какие-то связи на стороне?

Но со всем этим только еще предстояло столкнуться. Я не знал, будет Дик мне изменять или сдержит слово. Однако расстраиваться заранее не собирался.

Мы бы, вероятно, еще долго так обнимались посреди отмытой душевой, если бы наше уединение не нарушил Гюнтер. Появившись в дверях, он сказал практически то же самое, что и Мари:

– Совсем с ума сошли, голубки. А если бы это вошел не я?

– Плевать, – отозвался Дик, не выпуская меня.

– Вот доплюетесь, – Гюнтер осмотрелся вокруг, удовлетворенно заметил: – Ну хоть убрались – и то хорошо.

Потом снова повернулся к нам:

– Я, конечно, рад за вас, ребята, но давайте вы все-таки будете немного поосторожнее? Ричард, я ведь предупреждал тебя…

– Мы оба в курсе про директора, Гюнтер, – вставил Дик.

– Вот как?

– Да, – кивнул я и криво усмехнулся. – Мне даже поступило предложение, от которого трудно отказаться. Но поскольку я все-таки отказался…

Гюнтер покачал головой.

– Да уж, парни, влипли вы… Тогда тем более не нарывайтесь. Собирайтесь-ка домой, а? Отработка закончена и делать вам тут больше нечего. Не дразните собак.

Он был прав, разумеется.

Так что мы быстро вымелись из школы.

Правда, когда я садился на «Джаргу» позади Дика, мне показалось, что в окне директорского кабинета шевельнулась занавеска. Но, может быть, только показалось. Вряд ли Морт все время торчал возле окна, шпионя за учениками на улице.

Так мы и жили. Каждое утро Дик подхватывал меня в районе остановки рейсового автобуса и там же высаживал днем. Собственно, сначала он собирался все-таки довозить меня до дома, припомнив мою предыдущую встречу со шпаной, но я заверил, что в светлое время суток местного меня вряд ли перепутают с кем-то посторонним, потому мне ничего не грозит. В конце концов, пока мать ничего про нас с Диком не знала, и я не собирался давать ей новый повод на меня орать.

Впрочем, она все больше становилась озабочена собой и своей беременностью. Я прямо удивлялся, как она нежно беседовала со своим животом. Нет, честно – не завидовал, а удивлялся. Даже не подозревал, что она способна так ворковать. Кажется, у моего потенциального братика или сестрички действительно могла сложиться не такая уж плохая семья.

Да, было немного жаль, что у меня такого не случилось. Но, похоже, я больше и не хотел этой семьи – ни с женщиной, которая продолжала считаться моей матерью, ни с человеком, который все еще значился моим отцом. И который в последний свой визит, передавая деньги, вслух порадовался, что больше ему не придется платить алименты.

– Почему? – спросил я.

– Тебе же в декабре наконец-то исполняется восемнадцать, не так ли?

– Да, – согласился я, поразившись, что он, оказывается, помнит.

– В решении суда говорится, что я обязан тебя содержать до совершеннолетия.

– Нет! – вмешалась в наш разговор мать, выплывая в коридор. – Если Дэн будет продолжать учиться – то до того момента, как поступит на работу!

– Стоп! А ты разве учишься? Ты же, мне кажется, работал?

– По выходным, – согласился я. – И не работал, а подрабатывал. Но меня уже уволили.

– Черт! – отец досадливо потер переносицу. – И где ты учишься?

– В школе, папа. По-прежнему в школе.

– С ума сойти. Тебя до сих пор из нее не выгнали?

– Пока нет.

– Что, пожалел сотню-другую марок? – неприятно усмехнулась мать. – На Беллу свою не жалеешь небось? По курортам ее возишь, позволяешь себе, а сыну денег жаль?! – голос у нее все повышался.

– А ты мои деньги не считай! Вон к своему муженьку в кошелек заглядывай, а в мой не смей! – немедленно завелся отец, и я поспешил скрыться в своей комнате.

Я их не понимал. Ну вот совсем. Что им сейчас-то было делить? Тем более в действительности обоим на меня глубоко начхать.

Но вот наконец-то наступила пятница. День, которого я всю неделю ждал, как, наверное, ничего другого в своей жизни. Точно мне пообещали что-то необыкновенное и ужасно приятное.

Однако дело как-то прямо с утра не заладилось. Для начала – выяснилось, что мистер Эйчер вчера вечером сломал ногу и астрономии у нас не будет. Ее в срочном порядке заменили литературой. А поскольку у нас с собой, естественно, не имелось учебников, мистер Коттнер вышел из положения очень изящно. Заявил: как удачно, значит, не будете списывать! – и велел начинать контрольное сочинение на тему «Реальность и фантастика в современной литературе». Я поймал душераздирающий взгляд Дика и сочувственно пожал плечами. Все, что я смог – набросать для него кое-какие тезисы и назвать несколько имен, которые жизненно необходимо было указать в таком сочинении, поскольку иначе Коттнер бы просто не поставил зачет. Бросив записку Дику на стол, я понадеялся, что он помнит хоть что-нибудь из прочитанного – ну хотя бы из того же Бальнера, – поэтому на «терпимо» наваяет, и занялся своим сочинением.

Сначала дело шло туго, а потом я увлекся, так что мне даже урока не хватило – пришлось дописывать на перемене, когда мои одноклассники, сдавая работы, по одному покидали класс. Ричард, кстати, вышел одним из первых. Я успел мысленно взмолиться, чтобы он не устроил такую же демонстрацию, как в прошлый раз – с мистическими началами. Мари тоже упорхнула, причем мне показалось, что прямо перед ее уходом в дверях мелькнул Марк.

Я же вышел последним.

И едва за мной закрылась дверь, как мне в живот врезался кулак.

– Прости, – осклабился мне в лицо Фредди. – Я тебя не заметил, – и тут же отошел.

Думаю, на камере это действительно выглядело, словно он налетел на меня нечаянно.

Я осторожно подышал, распрямился – и немедленно с другой стороны был таким же образом атакован Джейком.

– Ох, Арчер! – ласково сказал он, потрепав меня по голове, пока я, согнувшись в три погибели, пытался восстановить дыхание. – Что ж ты такой незаметный?

А потом они присоединились к стоящему в стороне Ларсену и, похихикивая, все вместе удалились.

Мне очень хотелось сесть у стены, откинуть на нее голову и никуда не идти. Но прозвенел звонок, а следующей была математика. И я поплелся в сторону кабинета.

– Опаздываете, Арчер, – злобно рявкнул Морт. – Считаете себя настолько особенным, что можете позволить себе нарушать школьные правила?

Я промолчал, посчитав, что открыть рот означает нарваться на новые неприятности.

– Садитесь! Но учтите: в следующий раз вас ждет наказание! Лернер, к доске!

В результате Дик заработал «терпимо» и третью отработку за неделю за разговоры на уроке – когда повернулся ко мне спросить, где я задержался. Про Голдвассера и Берна я упоминать не стал, отговорился тем, что дописывал сочинение.

А после географии меня поймала Келли.

– Дэн, – сказала она строго. – Я считаю, что мы обязаны навестить Мэйсона.

– А? – удивился я.

– Ну, ему уже разрешают немного двигаться. И он будет рад нас видеть. Одна я не поеду из-за его родителей – ты помнишь, они мне не очень-то рады. А вдвоем можно.

– Угу, – кивнул я, потирая еще болевший живот. – Вдвоем они нам не обрадуются в два раза сильнее.

– Ну Дэн! Ну пожалуйста! – сказала она. – Я так соскучилась…

Я никогда не мог противостоять девушкам, если они о чем-то просят.

– Хорошо, – со вздохом согласился я. Потом спохватился. – А тебя это не скомпрометирует?

– Что? – изумилась она.

– Ну что ты со мной поедешь. В вашем классе ведь тоже наверняка… ну, зачитали.

– А-а, ты об этом. Я же не парень, Дэн. Вряд ли ты сумеешь меня скомпрометировать, – она улыбнулась. – К тому же кто заботится о репутации цветных? Тут тебе как бы самому не стать скомпрометированным.

– С такой красивой девушкой? Да любой был бы рад оказаться на моем месте! – заявил я. – Самый лучший компромат!

Она засмеялась.

– Так что, сегодня после уроков?

– Э-э… У меня еще отработка.

В действительности отработка ждала Дика, но я собирался остаться тоже.

– А меня зачем-то пригласила миссис Баротти, – припомнила Келли. – Думаю, полчаса это займет… Как насчет встретиться позже?

– Хорошо, – сдался я. – В холле примерно через полчаса после окончания занятий.

Как я скажу об этом Дику, я пока не очень себе представлял. Потому что мы оба, вообще-то, мечтали сразу уехать ото всех подальше.

Миссис Чедвик по какой-то причине задержала Дика после иностранного, а Мари упорхнула в сторону одиннадцатого класса, так что я снова оказался в коридоре один.

Наверное, Джейк и Фредди посчитали меня легкой добычей, поскольку попытались провернуть тот же финт, что и после литературы. Однако я вовремя подставил сумку под кулак одного и увернулся от туши другого, в результате чего Голдвассер со всего маха врезался в стену, около которой я секунду назад стоял.

– Больно? – сочувственно спросил я у охающего Голдвассера и похлопал его по плечу. – Ты бы зрение проверил, что ли. Осторожнее надо ходить.

Он не выдержал и в открытую замахнулся на меня кулаком. Однако Кид немедленно его остановил, громко окликнув. И тот, как собачка, поплелся к хозяйской ноге. Я презрительно смотрел ему вслед.

Вообще-то, предстояло еще каким-то образом пережить классный час. А что придумает наша истеричка – я даже догадываться не пытался. Одна надежда: поскольку на следующей неделе начинались семестровые экзамены – глядишь, данное событие затмит собой нашу с Диком личную жизнь. В конце концов, премию-то нашему куратору дадут не за полоскание на всех углах двух извращенцев, а за средний балл, полученный классом по результатам аттестационных контрольных.

112.

Время до пятницы тянулось как резиновое. И хотя мы с Дэном в школе фактически друг от друга не отлипали, я все равно не мог дождаться выходных. Так что отработка, на которую меня отправил Морт, заставила меня едва ли не зубами скрипеть от злости.

На классном часе Смитфул все сорок пять минут распиналась на тему экзаменов, которые начинаются с понедельника и к которым мы должны подойти со всей ответственностью. Честно говоря, об экзаменах я вообще не думал. Худо-бедно, но уж на «терпимо» я с помощью репетиторов каких-то знаний набрался. Даже по поганой химии. А больше мне и не требовалось.

Хотя сочинение по литературе все же заставило меня запаниковать. Дэн, конечно, помог, но не так чтобы очень. Все равно я ничего, кроме Бальнера и какой-то мистической хрени из материных журналов, не читал. Да и хрень, если честно, не читал – так, пролистал. Потому что в потустороннем антураже там были все те же сопливые любовные романчики, которые потом выходили в виде покетбуков и пылились на полках киосков. Так что я написал все, что смог вспомнить – уместилось это на одном листе, – и сдал Коттнеру, надеясь, что «неудовлетворительно» он мне все-таки не поставит.

Дэн на классном часе сидел какой-то напряженный. Если бы Смитфул не расхаживала между рядами, я бы еще в начале классного часа узнал, в чем дело. Но выяснение пришлось оставить на потом.

Конечно, меня задело, что Дэн собрался к своему черномазому приятелю. Однако я вовремя вспомнил, что Эдит – сестра Дака, и прикусил язык. В конце концов, они с Дэном друзья, и Мэйсон лежал в больнице после тяжелой операции. Не очень-то красиво с моей стороны было требовать, чтобы Дэн отказался его навещать.

На этот раз меня отправили мыть столовую. Поскольку мы все делали вдвоем, то получалось быстрее. В этот раз мы управились минут за сорок. Я утащил Дэна в угол за пустые стеллажи для грязной посуды, куда не добивала камера. Прижал к себе, поцеловал.

– Где встретимся? И когда? Я не очень хочу, чтобы ты добирался в Сан-Норидж самостоятельно – вдруг опять нарвешься? Хочешь, я тебя от больницы заберу? Ты мне только позвони, я приеду.

– Нет, – Дэн потряс головой. – Я еще домой вернусь. Не со всеми учебниками же к тебе тащиться. И Сильверу надо сказать, что меня не будет до вечера воскресенья.

– Тогда из дома позвони, – я погладил его по заднице. – И встретимся на остановке. Хорошо?

Дэн кивнул, и мы еще минуты три целовались, пока он не спохватился, что его ждут.

Дома я узнал несколько интересных новостей. И одна из них меня совсем не обрадовала. После примирения с Дэном я забил на газеты, даже не заглядывал туда. Но эту, наверное, мать специально положила на стол в моей комнате. Развернутую на второй странице. Я скользнул глазами по заголовку, бросил сумку и схватил газету.

Конечно, этого следовало ожидать. Под давлением церкви и «в соответствии с просьбами граждан» наш гребаный Парламент принял в первом чтении тот проклятый закон, про который уже столько времени твердилось. «О моральном здоровье нации» – так это дерьмо называлось. За проституцию – поражение в правах и высылка в «районы развития», другими словами – к черту на рога подальше от любого города с населением свыше десяти тысяч человек. За мужеложество и лесбиянство – тюремные сроки от двух до пяти лет, а дальше – те же самые поражение в правах и высылка. Наделение правами полиции «гражданских комитетов по защите нравственности». Особые привилегии доносчикам, вплоть до крупных денежных вознаграждений. Высочайшее разрешение священникам нарушать тайну исповеди, если прихожане признаются в содомском грехе и блуде…

Я выронил газету и уселся прямо на пол. Первое чтение – это еще не сам закон. Но ни одна партия в Парламенте даже не пискнула против. Ни одна. А второе чтение предполагалось уже через неделю. Такими темпами еще до Рождества мы все окажемся под статьей.

Мне даже плохо стало, когда я подумал, что будет – со мной, с Дэном, с парнями из «БиБи» и «Подвала».

Закон не предполагал наказания за совершенное ранее, то есть нужно было буквально попасться со спущенными штанами, чтобы загреметь в участок, а оттуда на нары. Империя милостиво давала нам шанс пересмотреть свое поведение и вовремя исправиться. Но я мог собственные яйца прозакладывать, что в ближайший же год десятки наших парней получат свои приговоры. Десятки, если не сотни и не тысячи в масштабах всей страны.

Ладно, такие, как я, могли откупиться от правосудия. Зато перед остальными явственно вставала перспектива провести несколько лет в тюремной камере.

Вторую новость я узнал за обедом. Когда злой и растерянный сидел за столом напротив матери. Мы почти не общались в последние дни – она не могла простить мне вызывающего поведения, которое, по ее мнению, далеко вышло за рамки допустимого. А меня просто мало волновали ее проблемы. Тем более я прекрасно знал, что репутационные потери мать практически не трогают – в нашем кругу самый большой вес имели деньги. И если мои нужды обеспечивали те самые, неизвестные мне трастовые фонды, которые сейчас контролировал Тэд, то мать имела в своем распоряжении миллионные счета. Я понятия не имел, какую сумму она получила в результате развода, но подозревал, что не меньше трети отцовского состояния. И вряд ли отец после этого сильно обеднел.

Я не особенно вникал во всю эту финансово-политическую кухню, но Тэд обмолвился, что счета были разблокированы практически сразу после того, как отца перевели под домашний арест. И контроль над «Северными верфями» возвращен в полном объеме. Что, кстати, меня не удивило.

Вообще, чем больше я размышлял об этой дикой истории с заговором, тем больше убеждался, что Тэд был совершенно прав. Отцу просто дали понять, с кем не стоит связываться ни в финансовом, ни в семейном плане. Не знаю, какие там отношения были между Императором и его братом, что за интриги плел принц Георг и на что рассчитывал, однако по прошествии месяца все фигуранты дела уже или гуляли на свободе, или, как отец, ждали полной реабилитации. Хотя сам принц, по слухам, искупал свои настоящие или мнимые грехи в каком-то отдаленном монастыре с тюремными порядками.

Меня все это после разрыва с Саломеей никаким боком не касалось, и я вяло возил в тарелке вилкой, размышляя над перспективами своей сексуальной жизни. Мать наверняка поняла, в чем дело – не просто так она положила мне в комнату газету. Но читать нотации не рискнула. Только сказала предельно сухо:

– В следующий четверг Тэд улетает в Мессалину. Изволь хотя бы один уик-энд вести себя пристойно и не влезать в скандалы. Не думаю, что отец обрадуется, если его освобождение будет омрачено какой-нибудь из твоих отвратительных выходок.

– Освобождение? – я поднял голову от тарелки. – Все? Его окончательно оправдали?

– Пока нет, – мать положила салфетку. – Но наши адвокаты предполагают, что в следующую пятницу состоится судебное заседание, на котором с отца будут сняты все обвинения. Следствие не нашло никаких доказательств его участия в каких-либо заговорах против Империи и Императора.

– Тогда зачем суд? – удивился я. – Почему нельзя просто его выпустить?

– Затем, что оправдание и реабилитация должны быть публичными, с освещением в прессе, – мать раздраженно отодвинула тарелку и поднялась из-за стола. Я заметил, что она тоже едва притронулась к обеду. – На открытом заседании настоял отец. Он совершенно справедливо считает, что ни у кого в Бернии не должно остаться никаких сомнений в его приверженности Империи и законности. Кроме того, это необходимо для повышения позиции его партии в Парламенте. Все, кто злословил, сразу прикусят языки.

– И ты? – не удержался я. – Ты же рыдала у адвоката на плече, что отец испортил тебе жизнь своими похождениями.

Если бы нас не разделял стол, мать наверняка влепила бы мне пощечину. А так просто схватила со стола пустой бокал и швырнула в меня. Он врезался в стену, и осколки со звоном разлетелись по столовой.

Это было что-то новое в ее репертуаре, так что я смог оценить всю глубину ее злости. Не на меня, естественно – на себя и свою торопливость. Страх хотя бы на сутки остаться без доступа к деньгам и угодить в список «врагов Империи» заставил мать инициировать развод. И хотя с прагматической точки зрения шаг был абсолютно оправданным, она все равно чувствовала себя неуютно. На ком же еще ей было срывать свое раздражение, как не на мне?

– Не расстраивайся, – крикнул я ей в спину, чувствуя себя отмщенным за подсунутую газету. – Может, отец согласится на повторную регистрацию брака.

113.

В первый автобус, идущий в нужную нам сторону, мы не сели.

– Слишком много народа, – сказала Келли.

– Да ладно тебе, – усомнился я. – Влезем.

– Не стоит, Дэн, – она даже с места не стронулась, продолжая стоять чуть в стороне от остановочного навеса.

Мне ничего не оставалось, как согласиться – она явно не собиралась уступать. Автобус закрыл двери и уехал. На мой взгляд, там могла поместиться еще дюжина таких худосочных школьников, как мы с Келли.

– Мне не нравится ездить в переполненном транспорте. Непременно кого-нибудь толкнешь, заденешь, – по-видимому, Келли считала необходимым оправдаться.

– Мне тоже. Но что делать? – пожал я плечами. – На то этот транспорт и общественный.

– Нет, Дэн. Ты не понимаешь… Просто обязательно найдется кто-то, кому неприятно, что рядом с ним цветная. И хорошо, если не дойдет до скандала. Люди разные.

– Что значит – неприятно? – удивился я. – Ну пусть тогда такси вызывает. Для поездок в гордом одиночестве.

– Всем этого не объяснишь, – Келли крепче сжала ремешок сумки, которую отказалась дать понести мне. – Но я предпочитаю не садиться в автобус, где нет возможности встать ото всех в стороне.

Я представил, каково это – когда ближайший к тебе пассажир начинает корчить гримасы, интересоваться вслух, откуда такой мерзкий запах, и демонстративно отодвигаться как можно дальше, – и стало неловко и отвратительно.

В школе на Дэвидсон-Айвен учились только белые, а с Мэйсоном мы всегда ходили пешком. Но я считал – это только потому, что он живет недалеко, а морочиться с запихиванием инвалидного кресла в автобус ради двух остановок как-то глупо и напряжно. И только сейчас осознал: возможно, существовала и другая причина. Как-то я никогда не придавал значения иногда раздававшимся в транспорте подобным репликам.

Впрочем, если вскоре примут-таки закон о геях – я, наверное, вполне смогу ощутить такое отношение общества на своей шкуре.

– Вряд ли, – усмехнулась Келли. Оказывается, последнюю мысль я нечаянно высказал вслух. – На тебе же не написано, какой ты ориентации. А тут ничего не спрячешь, – она повернула ко мне смуглое лицо, словно призывая в этом убедиться.

– М-м… – я лихорадочно искал, на что можно перевести разговор. – А зачем тебя приглашала миссис Баротти?

– Ой! – обрадовалась Келли. – Там такие дела, Дэн! Миссис Баротти сфотографировала мои работы и послала в Художественную Академию, представляешь? А в письме рассказала: вот, мол, есть в нашей школе такая девушка, мы организовали ей выставку, но мне кажется, что ей надо учиться дальше и всякое такое. И ей ответили! Написали, что будут рады видеть меня в слушателях Академии!

– Здорово! – улыбнулся я. – Молодец миссис Баротти. Мне тоже кажется, что тебе необходимо учиться дальше именно на художника. Ты очень классно рисуешь.

– Стать слушателем – еще не значит поступить в Академию, – заметила Келли.

– Да, – согласился я. – Но это все равно повышает шанс.

До больницы мы добрались без приключений, хотя корпус, в котором лежал Мэйсон, пришлось поискать. Территория Римонской Императорской клиники занимала несколько кварталов, и не только из-за лечебных корпусов: там были большой двор, шикарный парк для прогулок, где имелись лавочки и фонтанчики, и даже бассейн. Здесь не только получали необходимую первую или плановую помощь, но и проходили реабилитацию. Считалось, что врачи в этой больнице работают одни из лучших. Правда, попасть сюда доводилось далеко не каждому.

– Смотри! – наконец сказала Келли. – Вон Мэй!

Я посмотрел, куда она показывала, и тоже увидел Мэйсона в инвалидном кресле возле одного из зданий. Чуть в стороне стояли медсестра и родители. Келли, собиравшаяся уже бежать навстречу, заметив их, замерла, а потом, помахав Мэю рукой, сдержанно пошла рядом со мной, кусая губы. Даки повернули к нам лица и смотрели настороженно.

Я протянул Мэю ладонь для рукопожатия:

– Привет, – потом повернулся к старшим Дакам, – Здравствуйте, – но руку Иезекии подавать не стал. Да он и сам не выразил желания.

Келли тоже поздоровалась.

– Ребята! Пришли! Как я рад вас видеть! – Мэй прямо засиял, и мне стало стыдно, что если бы не Келли – я бы и сегодня не выбрался его навестить.

– Мы тоже очень рады тебя видеть, – призналась такая же сияющая Келли.

Некоторое время мы делились с ним школьными новостями. Даки по-прежнему неподалеку общались с медсестрой, время от времени поглядывая на нас. Я ощущал себя под этими взглядами очень неуютно. А уж Келли – тем более.

– Мам, пап, – наконец предложил Мэйсон, – вы идите. Мы с ребятами поболтаем, а потом Линдси меня в палату отвезет.

– Конечно, – согласилась медсестра, – обязательно. А ваши вопросы я передам доктору Слейтону. Он обязательно посоветует что-нибудь дельное.

Не очень охотно Даки попрощались и направились к выходу. Линдси, пообещав вернуться через полчаса, тоже куда-то упорхнула. И мы сразу почувствовали облегчение – кажется, все трое.

Мэй немедленно взял Келли за руку.

– Я соскучился, – негромко сказал он.

– Я тоже, – ответила она.

Тут уже мне было впору оставить их наедине, но сбежать сразу казалось как-то неправильно.

– Как твои упражнения? – поинтересовался я.

– Уже хожу по комнате, – с гордостью сообщил Мэй. – А с ходунками – и по коридору.

– Ты только не перенапрягайся, – предупредила Келли. – Надо осторожно.

– Да, я знаю. Врачи говорят, я точно встану на ноги. Но, правда, не могут гарантировать, что стану полноценным членом общества.

– То есть? – удивился я.

– Я никогда не смогу бегать. Да и известным цирковым акробатом мне все-таки не стать, – криво усмехнулся Мэйсон.

– Ну, не всем быть акробатами, – пожал я плечами.

Мэй явно намекал на тот наш давний разговор о Дике. Хотя я не был уверен, что хочу об этом с ним говорить. Но Мэй ждать не стал:

– Я слышал, ты помирился с Лернером?

– Да, – ответил я, прямо глядя ему в глаза.

– Ну и дурак, – коротко припечатал Мэй.

– Возможно, – согласился я.

– Не только потому, что помирился. Но светиться-то зачем было? Нафига поехал в аэропорт?

– Мы провожали твою сестру, – объяснил я.

– Значит, я тоже дурак, что сказал об ее отъезде. Но мне в голову не могло прийти, что вы туда попретесь.

Я пожал плечами. Не говорить же, что мне это тоже в голову не приходило ровно до того момента, как меня потащил Дик.

– Ты знаешь, что ваши снимки уже опубликовали? В больницу тоже приносят прессу. И в «Вестнике Римона» на третьей полосе отчетливо видно у кресла Эдит вас двоих. Ты хотя бы понимаешь, как это выглядит после всех событий? И после признания Лернера, что он ничего не имеет против парней в своей постели?

– Ну, это меня волнует меньше всего, – ответил я.

– Мэй… Тут такое дело… – нерешительно вмешалась Келли. – Дэн теперь открытый гей. Он тоже сделал публичное заявление. Нам в классе зачитывали.

Мэйсон, кажется, онемел на какое-то время.

– Совсем рехнулся? – наконец просипел он.

– Так получилось. Можешь даже не ругаться. Я и так знаю, что это было глупо. Но на тот момент я не придумал другого выхода.

– Ты влип, Дэн. Капитально, – покачал головой Мэйсон. – И я совершенно не представляю, как будешь выпутываться. И ведь наверняка все из-за этого засранца! – он стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Не только, – возразил я. – Из-за меня тоже.

– Ты удивительно безответственный, – продолжал Мэйсон. – О своих родителях и друзьях ты подумал? О том, как подставил их, а?

Это было сродни удару под дых.

– Извини, – твердо проговорил я. – Кажется, я действительно сделал большую ошибку. Но исправить сейчас в состоянии только одно – можешь больше не считать себя моим другом, – я резко развернулся и пошел к выходу.

Мэй окликнул меня пару раз, но я не отреагировал.

На остановке меня догнала Келли.

– Зачем ты так? – с упреком спросила она. – Ему сейчас и так тяжело.

– Зато мне легко, – огрызнулся я.

– И тебе нелегко, конечно, – возразила она. – Поэтому вы должны поддерживать друг друга, как настоящие друзья. А не ссориться.

– Может, мы и не были никогда настоящими друзьями? – запальчиво поинтересовался я. – Может, просто общались? По-приятельски?

– Дэн, прекрати! – нахмурилась Келли и снова сжала кулак на ремешке своей сумки. – Ты ведь знаешь, что ты – его единственный друг.

Я глянул на нее – какую-то сердито-несчастную, с этими детскими совсем косичками, гордо выпрямившуюся и готовую защищать Мэйсона ото всех – и сдался.

– Келли, ну я серьезно не в состоянии уже ничего изменить. Все сделано так, как сделано. И если Мэй боится оказаться скомпрометированным – я должен оставить его в покое.

– Больше всего Мэй боится, что спустя какое-то время снова откажут ноги, – сказала Келли. – Врачи считают, что такое развитие событий вполне вероятно. Не сейчас, конечно. Через несколько лет. И вот во второй раз уже никакие операции не помогут… А за тебя он просто переживает.

– Переживать можно по-разному, – возразил я.

Но в действительности на смену злости пришло почему-то чувство вины. Хрен знает, почему.

Пока мы ехали обратно, разговаривали, в основном, на посторонние темы. Келли рассказывала, как они с родителями и гостившими у них недавно родственниками посещали художественный музей в Римоне, который расположен в нескольких остановках от Императорской клиники, и как Келли еле утащили из галереи портретов, потому что она никак не могла оттуда уйти сама.

Мы еще успели обсудить пару книг – как выяснилось, Келли любила исторические романы, и некоторые из них я читал. А потом она попрощалась и вышла на своей остановке.

А я, пока автобус тащился до Сан-Патча, твердо решил не рассказывать Дику о ссоре с Мэйсоном. В конец концов, он и так с трудом его выносил.

114.

Выходные пролетели как один час. В общем-то, мы с Дэном провели их именно так, как и собирались: вылезая из постели разве что помыться и поесть. Трахались, болтали обо всем на свете, засыпали в обнимку, просыпались и снова трахались. Так что я и думать забыл об экзаменах, до которых оставались считанные часы.

О законе, который готов был принять наш Парламент, мы не говорили. Совсем. Потому что не хотелось портить себе настроение всякими грядущими ужасами. Зато я узнал великую тайну Дэна – оказывается, он писал про нас роман. Дэн признался мне в этом почти под вечер воскресенья, когда мы все же нашли в себе силы поднять задницы и начать собираться по домам.

– Да ну? – обалдел я, уселся на стол и притянул Дэна за пояс к себе поближе. – Правда, что ли? А я почитать хочу.