Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 67 страниц)

– Дурак ты, Дэн, – Дик отвел мою ладонь. – А второго тебя я тоже там найду?

– Не меня – так кого-нибудь другого, – возразил я, тем не менее чувствуя в животе ноющую пустоту. – Не такой уж я ценный кадр.

– Ценный, – Дик провел пальцами по моей щеке. – Для меня – ценный.

– Все равно, – упрямо помотал я головой. – Один я – и все остальное… Ты не отвечай сейчас. Серьезно – выйди во двор, покури. А потом или возвращайся, или нет.

– Курить я действительно хочу, – признался Дик.

– Вот и иди, – повторил я. – А заодно подумай. Ну пожалуйста!

Пожав плечами, Дик развернулся и направился к выходу. Как всегда – очень уверенно и не оглядываясь. С каждым шагом отдаляясь от меня.

А я смотрел ему вслед и старался не думать, что будет, если он не вернется.

Зато я точно знал, что если он вернется… если он вернется…

Я никогда его не отпущу. Наверное, нам будет нелегко. И друг с другом, и вообще. Но я буду делать все что угодно, лишь бы нам продержаться. Я не позволю никаким обстоятельствам быть сильнее нас, и как бы туго ни пришлось, кто бы ни попытался встать на пути – пробью головой, прогрызу, разнесу любые препятствия. Мне действительно нечего терять, кроме него.

И еще, если Дик вернется – мне никогда больше не понадобится спать со светом.

Эпилог

Я остановил машину на Империал-роуд, покосился на Дэна, задумчиво рассматривающего мокрую от дождя улицу.

– Ну что, заглянем в альма-матер?

– Здесь ничего не изменилось, – пробормотал он, медленно проводя пальцами по подбородку. – Ты только посмотри – даже будка на входе по-прежнему облезлая. Такое ощущение, что ее за десять лет ни разу не красили.

– А что ты хотел? – я усмехнулся. – Муниципальная школа, финансирование ограниченное. Можешь сделать широкий жест и подкинуть им из гонорара на краску.

Дэн коротко взглянул на меня.

– Ты еще предложи на новые розги им подать. Обойдутся.

Я вышел из машины, потянулся, разминая поясницу.

– Вылезай. Навестим рассадник знаний, как раз большая перемена.

На школьный двор, не обращая внимания на нудный дождь, вылетела малышня. Облепила решетку, разглядывая наш «Манфред», запищала восторженно:

– Смотри, смотри, какая тачка!

Из сторожки лениво выполз охранник, заинтересованно взглянул в нашу сторону.

– Гюнтер? – удивился Дэн и сделал несколько шагов к воротам. – Слушай, точно, это Гюнтер. До сих пор здесь?

– Господа? – неуверенно проговорил тот, переводя взгляд с Дэна на меня. – Вы к директору?

– Не узнаешь? – я усмехнулся и подтолкнул Дэна в спину. – Что, мы так изменились?

Гюнтер нахмурился, вспоминая, а затем внезапно расплылся в широкой улыбке, рванулся к воротам, дернул тяжелый засов. Дэн засмеялся, и в следующую минуту мы с ним оказались в медвежьих объятиях охранника. За прошедшие годы Гюнтер ни на йоту не ослаб, напротив, стал еще здоровее. Честно говоря, я и не думал, что он так обрадуется. Мы с Дэном в Маллет-Рей оказались совершенно случайно. Можно сказать, спонтанно.

– Изменились, – подтвердил Гюнтер, отступая на шаг и разглядывая нас. – Ну ты-то не сильно, разве что еще вырос и щетиной обзавелся. А Дэнила не узнать. Кто бы мог подумать, а? Модный писатель!

Дэн хмыкнул и смущенно поправил сбившийся набок белый шарф.

Он так и не привык к внезапно свалившейся на него славе, хотя вот уже три года его книги пользовались в Надаре – да и не только – бешеной популярностью. А стотысячный тираж последнего романа полностью разошелся за первую неделю продаж. Хотя этого успеха мы ждали долгих семь лет.

Только спустя время, поумнев и набравшись жизненного опыта, мы с Дэном поняли, какой нелепой авантюрой был наш побег из Бернии. И что нам очень крупно повезло встретить на этом пути действительно хороших и понимающих людей. Как везет всем влюбленным дуракам хотя бы раз в жизни.

В Лагор мы попали по фальшивым паспортам, а в посольстве Надара предъявили настоящие. Мистер Легран, обнаружив отсутствие в наших документах лагорских виз, обозвал нас «малолетними аферистами». Разумеется, он был прав: ни мне, ни Дэну в голову не пришло, что на границе с Надаром нас элементарно возьмут за яйца пограничники. И если бы не помощь мистера Леграна – не видать бы нам свободы как своих ушей. Но он и тут пошел нам навстречу, проставив в фальшивые паспорта обычные гостевые визы и снабдив сопроводительным письмом в Управление по делам беженцев, в котором подробно описал наш «исключительный случай».

Мы, конечно, еще попсиховали – уже на погранконтроле на границе с Надаром, – однако все обошлось и там. Нас никто не опознал, и мы благополучно выехали из Лагора.

Первый год жизни в эмиграции был довольно тяжелым. Фред Картер, которого мы разыскали в Патеро, помог нам найти жилье – крохотную квартирку на последнем этаже старого дома. Из мебели там имелись колченогий стол, пара табуреток, шкаф без дверцы и пружинный матрас прямо на полу. Седьмой этаж без лифта, зато всего семьдесят соли вместе с коммунальными услугами. Летом солнце раскаляло крышу, и в комнате становилось нечем дышать. Зимой мы стучали зубами от холода, сидя на матрасе и прижавшись спинами к еле теплой батарее. Но это был наш общий дом, и мы любили его больше, чем всю Бернию вместе взятую.

Фред же помог и с работой, потому что в ожидании рассмотрения наших дел в суде нам шлепнули в паспорта рабочие визы. Дэн устроился мыть посуду в близлежащем ресторанчике, а меня Картер привел в «Сезар Файер», где работал автомехаником. Понятное дело, к байкам меня там близко не подпускали. Полгода я только и делал, что отскребал грязь, сортировал лом, помогал разгружать машины – в общем, вкалывал простым чернорабочим за грошовую зарплату, которой едва хватало на оплату жилья и еду. А то, что зарабатывал Дэн, мы откладывали на учебу – потому что аттестатов у нас не было и требовалось хотя бы закончить школу.

Честно говоря, я не хотел, но на этом настоял Фред. Да и Дэн считал, что минимальное образование нужно, если мы не собираемся всю жизнь возиться в грязи. Так что в сентябре мы оба пошли учиться в вечернюю школу и даже ее закончили. Мое образование на этом завершилось, зато Дэн записался на бесплатный литературный семинар в Гуманитарном университете Патеро, где как-то очень быстро стал одним из лучших слушателей. Но денег у нас по-прежнему не имелось, и тогда я все-таки продал «Джаргу», чтобы оплатить Дэну первые два года учебы уже в самом университете.

Он, конечно, уперся бы, если бы узнал, и отказался, но я все сделал без его ведома. Внес деньги на университетский депозит и вручил Дэну квитанции, так что у него и выбора не осталось. К этому времени нам уже дали вид на жительство в Надаре, а стоимость обучения от этого зависела довольно сильно. С рабочими визами беженцев средств, вырученных за «Джаргу», хватило бы только на пару триместров.

Тогда же Дэн начал переписываться с мистером Коттнером. Через Эдит, разумеется. Наш толстяк-учитель, оказывается, был довольно высокого мнения о литературных талантах Дэна. Их переписка больше напоминала обмен бандеролями: Дэн посылал Коттнеру свои черновики, тот возвращал их исчерканными пометками и замечаниями. Я как-то не удержался – влез посмотреть и через минуту бросил. Ничего я не понимал в фабулах, концепциях, символизмах и прочих метафорах. А Дэн письма Коттнера перечитывал не по одному разу и хранил в специально выделенном ящике шкафа.

Когда Дэн уже заканчивал университет, переписка внезапно оборвалась. Мы испугались, что кто-то нашел у Коттнера письма от «изменника», что его выгнали с работы, посадили… Но все оказалось проще и печальнее. Леопольд Коттнер, лучший и – что там скрывать – любимый учитель Дэна умер от инфаркта прямо на уроке.

Мари переслала нам газету с некрологом, и я здорово удивился, увидев среди подписей несколько очень известных литературных имен. То есть я-то, конечно, их книг не читал, только фамилии слышал, а вот Дэн знал, ценил и только изумленно моргал, цитируя мне список выразивших соболезнование корифеев.

Я тогда задумался, что Коттнер с такими связями делал в обычной школе. Но Дэн объяснил, что тот никогда не любил чинов и званий. И считал своим долгом прививать дуракам вроде нас любовь к классической и современной литературе. Я только хмыкнул, припомнив синяки на своих руках, но спорить не стал. В конце концов, если бы не Коттнер, Дэн так и мыл бы полы по ресторанам. Леопольд был первым, кто поверил в литературный талант скромного троечника Дэна Арчера.

Нельзя сказать, что все те годы мы жили душа в душу и никогда не ругались. Ругались, да еще как. Из-за денег, из-за грязной посуды в раковине, из-за голубей, загадивших крохотный подоконник, да просто от усталости. Но все ссоры заканчивались на том самом матрасе – других спальных мест в нашей конурке просто не было, а спать, повернувшись друг к другу спиной, мы не умели. Я приходил из душа, мокрый и сердитый, залезал под одеяло – и через несколько минут каким-то непостижимым образом уже оказывался в обнимку с Дэном, горячим и жадным, шепчущим мне в ухо глупости, от которых вся злость растворялась, как лед под солнцем.

К концу шестого года нашей жизни в Патеро рассказы Дэна начали печатать в небольших литературных журналах, и он ушел из своего ресторанчика. А я переместился из автомастерской на трасс-трек «Сезар Файер» третьим гонщиком-испытателем.

Рассказы Дэна приносили немного денег, но не прибавляли известности. Да и его первый роман успел получить отказы в пяти издательских домах Надара. Дэн уже намеревался все бросить и устроиться очеркистом в какую-нибудь газету, но тут редактор журнала, публиковавшего его рассказы, посоветовал обратиться в издательство Станфорда. И через полгода «Время между псом и волком» вышло смехотворным тиражом в тысячу экземпляров. Дополнительный тираж – сорок тысяч – в срочном порядке допечатывали уже к финалу «Открытия года». А Станфорд предложил Дэну эксклюзивный контракт на все будущие книги в течение ближайших пяти лет. Сначала речь шла о десяти, но я уговорил Дэна сократить срок.

Тиражи второго и третьего романов разошлись неимоверно быстро, критики захлебывались от восторга, сравнивая Дэна с Маллером и Бонеро, а он все никак не мог поверить, что это правда. И, по-моему, не верил до сих пор, даже переехав из нашей квартиры под крышей в дом на побережье, обзаведясь поваром и горничной и взяв секретаря для ответов на письма поклонников.

Мои успехи были не в пример скромнее, хотя сейчас, спустя десять лет, я работал ведущим испытателем в своей конюшне. Неплохо для пацана, начинавшего пятым помощником десятого уборщика в захудалой команде, когда-то открывавшей и заканчивающей сезоны последним местом в рейтинге «Мотоформулы». В прошлом году мы стали третьими в Кубке конструкторов, а в этом сезоне твердо собирались взять главный приз. И я намеревался вложить свою долю в победу.

Семь месяцев назад Империя и Надар наконец-то подписали мирный договор, и мы с Дэном получили возможность съездить на Родину. Честно говоря, было страшновато, да и дела не отпускали – Дэн готовил к выпуску сборник рассказов и повестей, а у меня был в разгаре гоночный сезон. Лето промелькнуло незаметно, и в итоге у нас оказалась свободной только первая декада сентября. Мы в спешном порядке оформили в посольстве Империи паспорта, заплатили все сборы и налоги и получили визы.

Хотя я до последнего момента не верил, что нам их дадут – наш побег по законам Империи считался государственным преступлением. А последующий отказ от гражданства и вовсе демонстрировал полное отсутствие лояльности. Первые часы после пересечения границы я все время ждал ареста, но, видимо, какие-то высокие имперские чины решили, что задерживать и сажать в камеру молодого и очень популярного писателя как-то неловко и может вызвать ненужный скандал. Берния всеми силами демонстрировала миру, что намерена развиваться в русле пусть и имперской, но демократии. Спешно отменялись «плохие» законы и так же спешно писались «правильные». Хотя пресловутый закон о непристойном поведении все еще продолжал действовать. Впрочем, по слухам, готовилась массовая амнистия.

Так что мы добрались до Римона без приключений, если не считать спустившего колеса и карауливших нас в Мессалине папарацци.

Мы остановились переночевать в «Гордости Империи», а утром нас уже ждали в холле два десятка журналистов с микрофонами и камерами наперевес.

Дэн терпеть не мог публичных появлений, ему казалось, что людям должно быть достаточно книг, а автор имеет право оставаться в тени, но здесь было не отвертеться. Его слава докатилась и до Бернии, и тут, насколько я понял, страшно гордились, что он уроженец Римона. Пришлось давать пресс-конференцию прямо в холле под любопытными взглядами других постояльцев. Я скромно сидел в углу, листая журнал и стараясь не привлекать к себе излишнего внимания – Дэну и так приходилось нелегко. К счастью, скользкие вопросы его побега в Надар и ориентации папарацци обходили – эти темы пока открыто в Бернии не обсуждались. Но я заметил, как несколько фотоаппаратов пару раз нацеливались в мою сторону. Сомневаться, что обо мне так или иначе упомянут, не приходилось.

Меня это мало трогало, я только весело подумал, что когда-то советовал Дэну привыкать к вниманию журналистов, если он планирует остаться со мной. Каких-то десять лет – и роли кардинально поменялись. Теперь я был приложением к Дэну Арчеру, а не наоборот. Впрочем, меня все устраивало. И стесняться своих отношений я не собирался.

В Римоне мы первым делом отправились к родным Дэна.

Когда на него свалились гонорары и слава, Дэн через Эдит перевел Сильвестру денег на покупку нормального дома. Не в Сан-Корико, конечно, но и не в трущобах. Так что сейчас Дугласы жили в Гош-Мари – вполне приличном районе. И Кони ходила во второй класс нормального колледжа, а не в муниципальную школу. Ее фотография стояла у Дэна на рабочем столе – смешная конопатая рыжая девчонка в летнем сарафане. Лично я считал, что Арабелле очень с Сильвестром повезло и дочка у них получилась славная. Дэн ее любил и вечно баловал подарками. По первости, когда мы сами еще еле-еле сводили концы с концами, просто пересылал каждый месяц немного денег, а потом уже дело дошло и до кукол, и до красивых платьев, и до хороших книг. Я не возражал – мне и самому нравилось считать Кони нашей с Дэном сестрой. Во всяком случае, она мне почему-то была ближе, чем мои собственные родичи.

Навещать родителей мне не хотелось. Да и что я мог там увидеть? Отца, все так же державшего за глотки конкурентов и вещавшего с трибуны пафосно-патриотическую чушь? Мать, игравшую все ту же роль светской львицы после повторного брака с отцом? Если я и хотел с кем-то встретиться – так только с Тэдом. Он единственный ответил на мое письмо, которое Эдит переслала в Бернию через месяц после нашего побега. Но его послание было полно обид и упреков, бессмысленных требований не дурить и вернуться, обещаний вытащить меня из вражеского государства… Второе письмо от первого не сильно отличалось, разве что там имелись кое-какие подробности о некоторых моих знакомых. На третье Тэд не ответил. Он по-прежнему работал на отца, и я подозревал, что своего мнения о моем поступке он не изменил до сих пор.

Впрочем, у моего нежелания посещать родной дом имелась и еще одна причина. Пожалуй, более веская, чем любая другая.

Не знаю, кто слил газетчикам информацию, но через сутки после того, как мы наконец-то оказались в безопасности, одна из крупнейших газет Патеро опубликовала статью, в которой сообщалось, что сын Роберта Лернера и его любовник попросили политического убежища в Надаре. А еще через сутки об этом стало известно в Бернии.

Мои родители размышляли недолго. В день, когда наши с Дэном документы оказались на столе чиновника Управления, отец публично, с трибуны Парламента, отрекся о сына, предавшего Империю.

Нет, разумеется, я его понимал. После всей нервотрепки с вымышленным заговором получить на десерт сына-беженца было уже слишком. Положение в обществе и капитал весили несоизмеримо больше, чем выродок вроде меня. Я с самого начала не надеялся, что дело обернется как-то иначе. Но все равно несколько дней чувствовал себя не в своей тарелке. Хорошо, что рядом был Дэн. Без его поддержки я бы, наверное, переживал намного больше.

Так что в Сан-Корико меня не ждали. И скорее всего, не пустили на порог – во всяком случае, до тех пор, пока бы я не раскаялся в своих грехах.

А в доме Дугласов я не чувствовал себя чужим. Мы замечательно посидели все вместе, рассказывая о прошедших годах. А потом миссис Дуглас плакала и просила у Дэна прощения. Он неловко гладил ее по плечам, прижимал к себе. Сильвестр задумчиво курил трубку, не вмешиваясь. А я развлекал Кони рассказами о гонках. Привирал, конечно, – не без этого. Хотя мне и без вранья было о чем рассказать.

Спать нас уложили в спальне на втором этаже, и Дэн долго сопел мне в плечо, переживая разговор с матерью. В конце концов я не выдержал и сел в постели.

– Ну, что?

Дэн щелкнул выключателем настольной лампы и тоже сел, потирая двумя пальцами переносицу.

– Понимаешь, я ей не верю, – тихо сказал он. – Не верю, что ей стыдно и сейчас она жалеет о прошлом – о том, как ко мне относилась. Все время кажется, что это из-за моего теперешнего положения. Из-за денег, из-за успеха… Не получись у нас в Надаре ничего – она бы по-прежнему плевать на меня хотела.

Я обнял его и мягко притянул к себе.

– Можешь удивляться, но я почему-то верю миссис Дуглас. Верю, что деньги тут ни при чем. Она очень изменилась, разве ты не заметил?

– Это из-за Сильвера и Кони, – Дэн покачал головой.

– Да, – согласился я. – Но мне кажется, дело не только в этом. Просто…

Я пощелкал пальцами, пытаясь сформулировать то, что вертелось в голове, но никак не шло на язык.

– Понимаешь, она сейчас счастлива и уверена в своем будущем. И смотрит на все по-другому. И на тебя тоже.

– Может быть, – согласился Дэн. – Только я все равно не смогу забыть.

– И не надо, – я снова лег. – Просто прости ее – и все. У тебя теперь своя жизнь.

– Наша, – поправил Дэн, пристраиваясь рядом.

– У нас теперь своя жизнь, – охотно признал я, просовывая руку ему под голову, – ну а родителей, сам знаешь, не выбирают.

– Угу, – Дэн уткнулся мне в шею. – Может, пригласим их на следующее лето к нам погостить? Теперь ведь можно. И Кони будет рада…

Я улыбнулся и выключил свет.

Утром мы поехали на кладбище к Зои. По дороге заглянули в цветочный магазин и скупили все розы, какие там имелись.

На ее могиле стоял скромный памятник – маленький плачущий ангел. Наши розы укутали его до мраморных ладоней, скрывающих лицо. Я разгреб колючие стебли и положил в изножье шоколадного зайчика в блестящей фольге.

– Она хотела шикарную свадьбу и долгую жизнь в любви, – негромко сказал Дэн. – Знаешь, она ужасно плакала, когда в газете объявили о твоей помолвке. Все понимала и все равно плакала.

Что я мог на это ответить? Зои Брукс была для меня всего лишь крохотным эпизодом прошлой жизни, совершенно незначительным. Я, конечно, догадывался о ее чувствах, но особого значения им не придавал.

О гибели Зои нам написала Мари – через полгода после нашего побега. Криминальная разборка какой-то шпаны, шальная пуля. Зои как раз вышла из дома, чтобы в последний раз поехать в школу, на вручение аттестатов. Ее похоронили в выпускном платье. А стрелявшего так и не нашли, да не особо и искали.

– Вик тоже где-то здесь, – пробормотал я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. – Хотя мы его наверняка не найдем, лежит в какой-нибудь общей могиле для откинувшихся торчков. Вряд ли у его мамаши были деньги на нормальные похороны. А отца там сроду не имелось.

– А мне казалось, он из приличной семьи, – вяло удивился Дэн.

– Да ну, из приличной, – я махнул рукой. – Мать у него уличная. Он в школе до третьего класса только учился. Из приютов двадцать раз сбегал. Потом по рукам пошел – от одного покровителя к другому. Красивый же был, сам помнишь. Ну и гулял красиво на заработанные задницей деньги – выпивка, смеси, потом на тяжелую наркоту перешел. Когда ты с ним познакомился, он уже плотно на всем этом дерьме сидел, марки только так летели.

– Ты не знаешь, когда он умер?

– Нет, – я покачал головой. – Но не думаю, что долго протянул. Торчки редко доживают до тридцати.

Недалеко от могилы Зои мокла под дождем небольшая часовня. Дэн долго смотрел на нее, а потом повернулся ко мне.

– Слушай, давай заедем в нашу церковь.

– Куда? – изумился я. – Ты хочешь свечку за упокой поставить? Так это можно здесь сделать.

– Нет, – он мотнул головой. – Помнишь, я рассказывал тебе про отца Патрика? Мне кажется, он рад был бы узнать, что у меня все в порядке.

Я очень смутно помнил, что там Дэн рассказывал про отца Патрика. Кажется, это был прототип кого-то из героев первого романа.

Дэн обычно читал мне отрывки из черновиков, когда я вечером, поужинав, заваливался на матрас немного отдохнуть после работы. Нильс, наш кот, немедленно залезал мне на живот, Дэн устраивался на полу рядом и читал вслух свои тетрадки. Иногда я засыпал под его ровный голос, но Дэн никогда не обижался.

Отца Патрика в церкви не оказалось. Толстый неопрятный служка сначала вообще отказывался с нами разговаривать, а потом позвал какого-то монаха – длинного и сутулого.

– Уехал святой отец, – мрачно сообщил монах и почесал за ухом. – Лет шесть как уехал. У нас говорили – от сана отказался и в мир ушел, только я не очень верю. Хотя он странный был, отец Патрик, думал много. А это никогда до добра не доводит – столько думать. Не положено оно. Бог за тебя думает да церковное начальство, а ты исполняй – и все. И тем счастлив будь. В этом и служение, и смирение…

– А куда именно уехал отец Патрик? – перебил Дэн, явно не намереваясь выслушивать рассуждения монаха.

– Не доложился, – монах явно обиделся, что его прервали. – Перед отъездом всю ночь в храме на коленях простоял, молился. Ходил тут к нему один исповедоваться. Долго ходил... Вот с ним святой отец и уехал. А куда – не знаю.

– Интересно, – задумчиво сказал мне Дэн, когда мы вернулись к машине. – Не выдержал, значит, святой отец.

– Да фиг с ним, – искренне сказал я, садясь за руль. – Уехал и уехал. Может, ему приход дали.

Дэн покосился на меня, достал из бардачка блокнот, и пока мы ехали назад, к дому Дугласов, что-то задумчиво писал, время от времени прикусывая кончик авторучки.

Этот день мы закончили еще на одном кладбище. Не заехать к своему учителю Дэн не мог. Он долго стоял около надгробия, молча и скорбно склонив голову. А я от нечего делать бродил по тихим аллеям, на которых уже лежали первые желтые листья. Читал эпитафии и разглядывал памятники.

Здесь было похоронено довольно много поэтов, писателей, артистов, музыкантов. Я, к своему стыду, мало интересовался культурой Бернии, и большинство фамилий мне ничего не говорили. На профессию же указывали то мраморная скрипка, то раскрытая книга, то театральная маска.

Памятник Коттнеру был скромным – простая плита с датами рождения и смерти, имя и фотография. Вернувшись к Дэну, я подумал, что вряд ли кто-то из случайно оказавшихся поблизости людей знает, за какие заслуги на этом престижном кладбище похоронили никому не известного человека. А через пару десятков лет даже из неслучайных никто не вспомнит имени Леопольда Коттнера.

Наверное, Дэн думал о том же самом. Потому что как-то горько вздохнул, положил на могилу букет и, отвернувшись, торопливо зашагал к выходу.

За оставшиеся два дня мы навестили всех, кого хотели. В первую очередь, конечно, Даков. Я бы к ним не поехал, если бы не Эдит. Вот насколько я дорожил дружбой с ней – настолько не любил ее брата. Но ради Дэна выдержал весь визит.

А ушел основательно разозленный. Впрочем, Мэйсону не так уж сложно было вывести меня из терпения – наша взаимная неприязнь никуда не делась. К тому же ухудшение состояния сделало Дака еще большим брюзгой и нытиком. Он всю встречу жаловался Дэну на жизнь, так что я не выдержал и убрался на кухню помогать Келли готовить чай.

Вот если кто и должен был жаловаться – так это она. После школы вопреки всему она поступила в Академию Художеств. Все-таки Келли охренительно рисовала. У нас до сих пор хранились портреты, сделанные ее рукой – Сильвестр переслал: разбирал комнату Дэна и нашел в столе.

Но посвятив себя мужу и детям, Келли отказалась от обучения и ушла с четвертого курса. Мэйсон очень торопился завести детей, и она не смогла ему отказать. А потом у Дака снова начались боли, он опять оказался в инвалидном кресле, и Келли окончательно похоронила все надежды на образование.

Я мог бы многое сказать по поводу подобного самопожертвования, но не имел никакого права. К тому же, случись со мной несчастье на испытаниях, Дэн наверняка поступил бы точно так же, бросив свои повести и романы. Хотя я, честно говоря, предпочел бы сдохнуть сразу, чем догнивать в постели оставшиеся годы. Гонки – не самый невинный вид спорта, никуда тут не денешься. И хотя федерация мотоспорта год от года принимает все более жесткие регламенты по безопасности, все равно каждый сезон кто-то калечится.

Собственно, мы и свои отношения с Дэном узаконили после того, как в прошлом году на трассе в Матерено разбился Джозеф Тарьен. Я приехал домой совершенно невменяемый и вопреки всем своим правилам впервые за последние несколько лет основательно надрался.

А утром мрачный Дэн потащил меня в мэрию. Впрочем, я не сопротивлялся. Нельзя сказать, что у меня было так уж много личного имущества или сбережений – Дэн зарабатывал намного больше меня. Что касалось лернеровских капиталов, так я давным-давно получил официально заверенную семейным адвокатом бумагу, в которой оговаривалось, что претендовать на что-то я могу исключительно в случае возвращения в Бернию, заключения нормального брака и рождения в этом браке второго ребенка. А мой личный счет – тот самый, с акциями Северных верфей – аннулирован в связи с «изменой», и все возвращено отцу после его личного ходатайства Императору.

Но Дэн решительно заявил, что дело не в деньгах и доходах. Просто сейчас мы с ним официально никто, и если – тьфу-тьфу-тьфу – что-то случится, то даже в больницу придется пробиваться сквозь тысячу бюрократических процедур.

Он был абсолютно прав, и мы в тот же день подписали все нужные бумаги, регистрирующие наш союз. Благо в Надаре однополые браки официально разрешили лет семь-восемь назад. Потом поехали и купили себе кольца – простые, тоненькие. Обычные. И большую бутылку самого дорогого вина, которую распили на двоих вечером перед электрическим камином и при свечах. Романтично, смешно и до слез трогательно.

Я сидел на ковре на полу, опираясь спиной на ноги Дэна, чувствовал его пальцы у себя в волосах, смотрел на электрический огонь и совсем не вспоминал про Джозефа и его сломанную шею.

Позже, уже после первого секса в статусе женатиков, Дэн тоже долго сопел мне в шею, пока я не выдержал и не спросил, зная его манеру заморачиваться на разных непонятных мне вещах:

– Что-то не так?

– Все так, – он вздохнул. – Я просто думаю… ведь это же, наверное, очень рано, да?

– Ты о чем?

– Ну, в семнадцать лет найти человека, с которым хочешь прожить всю жизнь… Вот я и думаю: как же мне все-таки повезло, – Дэн приподнялся, пытаясь заглянуть мне в лицо, будто в темноте мог что-то увидеть.

– Не рано, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. – В самый раз.

И полез целоваться. Потому что ну как было не втрахать его в матрас после подобного признания?

Мы нечасто говорили о таких вещах. И почти никогда – о любви. Ну потому что вроде бы и так все ясно, если уж мы столько лет вместе, а на сторону по-прежнему не тянет. То есть не то чтобы совсем не тянет, но по-настоящему – нет.

Я, конечно, иногда ради спортивного интереса делал вид, будто увлекся – Дэн тогда забавно сердился и ревновал. Но и он, и я прекрасно осознавали, что это игра. Если бы было что-то серьезное, Дэн не стал бы устраивать сцен, а просто собрал вещи и ушел. А мне бы оставалось только последовать за Джозефом, потому что и сейчас, спустя годы, я не представлял своей жизни без Дэна Арчера.

Поэтому когда мы, потные, но счастливые, разлепились после оргазма, я сполз с Дэна, притянул его к себе и пробормотал:

– Мне кажется, нам повезло обоим.

У Мари мы оттянулись от души. Она совсем не изменилась, разве что пополнела после родов, но ей полнота даже шла. Они с Марком быстро накрыли стол, где всего оказалось вперемешку – от простецкой картошки с тушеным мясом до креветок. Мы выставили свои подарки – хорошее вино, шоколад, ликер для Мари. И совершенно замечательно провели время в трепотне ни о чем. Так что я даже и не вспомнил, как ревновал Дэна к Марку в свое время. Да и они о своих неудачных отношениях, мне кажется, не задумались. Во всяком случае, Мари выглядела счастливой и довольной жизнью. Я ее подколол увлечениями юности, но она на меня только руками замахала:

– Ричард, угомонись! Сколько можно вспоминать детские глупости?

Славная она была, и мне странно было думать, что когда-то я терпеть не мог дерзкую замарашку, навязавшуюся Дэну в друзья. А сейчас даже смешной карапуз, ужасно похожий на Мари, и кудрявая бойкая девочка лет шести, дергавшая мои фенечки, казались мне вполне милыми. Особенно когда их уложили спать.

В доме Донованов царили удивительный уют и какой-то особый домашний покой. Чувствовалось, что здесь все счастливы, в отличие от угрюмого дома Даков. И с первого взгляда становилось понятно, кто в семье главный – Марк буквально по одному взгляду Мари вскакивал и носился по дому то в поисках штопора, то за полотенцем, то еще за какой-то мелочью.

– Как, отучила мужа врать? – между делом поинтересовался Дэн, когда тот в очередной раз умчался на кухню.

Мари снисходительно улыбнулась

– Попробовал бы. Ты же меня знаешь – я ничего мимо глаз не пропущу.

Она ткнула Дэна кулаком в бок и рассмеялась.

В «Маллет-Рей» мы не собирались, но как-то так вышло, что выехав из Гош-Мари, я свернул в сторону Империал-роуд. На развилке мелькнул указатель: «Сан-Патч – 6 миль, Сан-Корико – 22 мили», – и Дэн как-то подозрительно притих.

– Можем заехать в твой район, – предложил я. – Если ты вдруг соскучился.

– Нет, – негромко ответил Дэн. – Не соскучился.

И молчал до тех пор, пока я не остановился перед воротами нашей школы.

Странно было идти по знакомым коридорам, разглядывая все те же таблички на дверях: «Учительская», «Химия», «Математика».

– К боссу-то зайдете? – посмеиваясь, поинтересовался Гюнтер. – Только меня не выдавайте – он до сих пор ничего не знает.