Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 67 страниц)

Еще оставался Тэд, но вот как раз с ним я не хотел говорить о Дэне. Что-то меня останавливало. Тэд был предан моему отцу. Предан, как вышколенная собака, знающая только одного хозяина. И как бы он меня ни любил, он все равно всегда оставался на стороне отца. А отец был против моих отношений с Дэном.

Так что пожаловаться я мог только «Джарге» – верной, но безответной.

Никаких уроков я накануне, естественно, не делал. Хотя в среду у нас стояли в расписании и математика, и химия. Но мне было все равно. Навалилась какая-то апатия. Мерзкое тошнотное состояние неопределенности: я не знал, что мне делать и как вести себя дальше. Снова доставать Арчера? Я ничего не добился своими выходками, только заставил его сменить место в классе. Просить прощения я не мог – гордость не позволяла. Я же сам ему сказал: не буду бегать. А два дня только тем и занимался. Да я и не понимал, в чем таком особом виноват? Ну уехал я с концерта с кем-то другим, так я не соображал ничего. В трезвом уме мне бы такое и в голову не пришло. И я ведь не обещал Арчеру хранить верность – мы и разговоров-то на эту тему не заводили.

Дэн сидел на своем месте – парта рядом с грязнулей Льеж оказалась занята, чему я не мог не радоваться. Правда, радость вышла основательно подпорченной – Дэн просто передвинулся на другой конец стола, и теперь я не мог дотянуться до его ручек-линеек и резинок. Впрочем, я и не собирался. Я так ему и сказал, усаживаясь на место:

– Не дергайся, Арчер. Я не стану присваивать твой последний карандаш.

Дико бесило, что он на меня даже не смотрит. Вообще, словно меня нет. Это было до чертиков обидно, хотелось стукнуть кулаком по парте и заорать на весь класс, что я, блядь, живой, а не каменная стенка. Честное слово, я в драку с ним был готов полезть, лишь бы увидеть хоть какие-то эмоции.

Морт влетел в класс, будто ему черти зад поджаривали. Свирепо уставился на меня, но тут все встали, и у директора пропал повод ко мне прицепиться. Не знаю, почему он меня не вызвал. Может быть, из-за того, что на предыдущих уроках я более-менее нормально отвечал. И Морт решил, что я и сегодня вполне готов. Или у него не имелось времени на опросы – мы начинали изучать новую тему про ненавидимые мной тригонометрические функции и их свойства. Я даже не вслушивался – знал, что все равно ни фига не врублюсь. Машинально конспектировал объяснения – и все.

Впрочем, Морт мимо не прошел – цепляться ко мне стало для него уже традицией. Вроде бы мимоходом заглянул в тетрадь:

– Ваше усердие меня настораживает, Лернер. Вы даже записываете мои объяснения, а не рисуете по обыкновению мотоциклы. Правда, я сомневаюсь, что в ваших мозгах осядет хотя бы капля изучаемого материала. Повторите, о чем я только что говорил?

Я нехотя поднялся.

– Сумма квадратов синуса и косинуса угла альфа равна единице. Это называется тригонометрическим тождеством.

– Замечательно, – Морт сунул руки в карманы брюк. – Вы делаете успехи, Лернер. Может быть, вы даже объясните мне, что такое синус?

– Синусом угла альфа называется отношение противолежащего катета к гипотенузе, – с ненавистью сказал я. – А косинус – это отношение прилежащего катета к гипотенузе.

– Странно, – Морт покачал головой. – А зачем же вы больше двух месяцев притворялись идиотом? Я даже стал относиться к вам соответствующе. Ну, раз вы все знаете, ни на какое снисхождение с моей стороны больше не рассчитывайте.

Можно подумать, оно существовало, это снисхождение. Я сел и сжал в пальцах ручку. Она даже слегка хрустнула.

Хорошо, мое место было последним в ряду – во всяком случае, мне в спину никто не мог ухмыляться.

На большой перемене я увидел Арчера, болтающего с той девицей из класса для цветных, которая здорово рисовала. Келли. Я смотрел с другой стороны коридора, как они улыбались друг другу, и думал: висит у Дэна в комнате мой портрет или уже давно в помойке?

А потом я неожиданно сцепился с Ларсеном. Ну то есть не неожиданно – требовалось хоть на ком-то выместить свою досаду, а Кид оказался удобной мишенью. Он хоть и держался от меня на приличном расстоянии, но время от времени шипел в спину какую-нибудь гадость. Я особого внимания не обращал, но тут Ларсен на свою беду проехался по поводу Дэна. И ляпнул-то Кид сущую ерунду, про любовь нищих с цветными, но я услышал и меня это отчего-то задело. Хотя я сам цветных не любил, а дружба Дэна с Мэйсоном меня раздражала.

Я развернулся к Ларсену, и, видимо, у меня на лице было написано, что я сейчас ему врежу. Кид шарахнулся к стене, его приятель Фредди тоже.

– Слушай ты, гадюка, – я сделал пару шагов вперед, зажимая Ларсена в углу. – Ты, конечно, сверху-то белый. Зато внутри – коричневее любого цветного, потому что полное дерьмо. Так вот – держи-ка его в себе и не пачкай окружающих. Или я тебя заставлю все сказанное проглотить вместе с зубами.

Он собирался мне ответить. Но побоялся – знал, что я держу его за горло. Поэтому только сглотнул и дернулся. Не забыл, как давился моим членом в туалете, и остерегался продолжения. А тут еще в конце коридора появилась Смитфул, и я отошел в сторону, давая Ларсену возможность удрать.

Легче стало, конечно, но ненамного.

Очень хотелось после уроков опять завалиться в клуб, но сегодня возвращались родители. Пришлось ехать домой.

Отзанимавшись положенное с репетитором, я спустился в гараж, к «Джарге». Но даже она меня сегодня не радовала. Я повозил тряпкой по ее бокам, растирая полироль, а потом надоело, и я бросил.

Люк копался в оранжерее, насвистывая какой-то мотивчик. Я понаблюдал за ним сквозь стеклянную дверь, пытаясь понять – хочу я с ним трахаться или нет. Стоило, наверное, как-то отвлечься. Но то ли было лениво, то ли Люк окончательно перестал меня привлекать.

Он заметил меня, бросил на дорожку шланг и направился в мою сторону, на ходу вытирая руки тряпкой. Я ждал его, привалившись плечом к косяку.

– Ну? – спросил Люк, глядя куда-то над моей головой. – Что? Зачем пришел?

– Низачем, – буркнул я. – Скучно.

– Скоро твои приедут, станет весело, – пообещал Люк. – Мать сказала, велели ужин подавать к восьми.

– Угу, – сказал я. – Придешь ко мне вечером?

– С какой стати? – удивился он. – Опять от тебя всякое выслушивать? Мне одного раза хватило.

Наверное, думал, что я стану его уговаривать. Или извиняться. Но я пожал плечами, отлепился от косяка и повернулся к выходу.

– Надумаешь – дверь открыта.

Само собой, он пришел. Я валялся в кровати и смотрел телевизор. После ужина с родителями у меня голова болела от тех перспектив, которые мать с отцом наперебой обсуждали. Вернее, обсуждал отец, а мать поддакивала и все пыталась рассказать, как много я потерял, отказавшись поехать с ними.

Не знаю, о чем она сокрушалась – я ни секунды не сомневался, что мать все свободное время провела в бутиках. Во всяком случае, охрана перетаскала в ее комнату с дюжину коробок и баулов. И даже мне перепало – пакет, перевязанный атласной лентой, красовался на столе. Я от души надеялся, что там не очередной модный прикид. Всяких костюмов и рубашек у меня в гардеробной висело дохуя, только надевал я их раз в год по особым праздникам.

Когда Люк появился в дверях, я дотянулся до упавшего на пол пульта, выключил телевизор и отодвинулся на дальний край кровати, предлагая ему лечь рядом. Он скинул с себя одежду, нырнул под одеяло и тут же полез мне между ног. И, само собой, обалдел.

– Не понял?

– Ну вот постарайся, – ответил я, удивляясь собственному равнодушию. – Я весь в твоем распоряжении.

77.

Я страшно измучился за эту неделю.

Не знаю, с чего я решил, будто Ричард сумеет оставить меня в покое. Почему-то казалось, что он будет только рад избавиться от меня. Ведь наше расставание абсолютно развязывало ему руки – он теперь мог жить так, как ему нравится, без оглядки на меня. Хотя, надо признать, он и раньше-то не очень оглядывался. Но, тем не менее, ему приходилось таскать меня за собой. А теперь эта необходимость отпала. И я надеялся, что и сам сумею тихо его забыть. Ну то есть не его самого – трудно забыть Ричарда Лернера, если он твой одноклассник и постоянно мелькает перед глазами, то и дело ввязываясь в какие-нибудь неприятности, – а все, что нас связывало. В конце концов, этого было не так уж много: месяц близкого знакомства, взаимное лечение посеченных задниц, пара десятков поцелуев, несколько минетов и три-четыре полноценных траха. Думаю, не особо впечатляющий список в богатой сексуальной истории Ричарда.

Больше всего на свете мне снова хотелось вернуться в свое «затхлое болото», как красочно выразился Ричард. Я бы с удовольствием забился в привычную нишу и больше никогда оттуда не отсвечивал. Похоже, я не создан для больших страстей, и судьба мелкого клерка или работяги должна была меня вполне удовлетворить. По крайней мере, до того, как связался с Ричардом, я планировал всего-навсего спокойно прожить отпущенное мне время, трудясь на каком-нибудь заводе. Видимо, пришла пора об этом вспомнить. И ничего иного не хотеть.

Но Ричард, судя по всему, решил иначе. Или просто не умел спокойно расставаться. Наверное, кипящая в нем энергия требовала выхода, и он принялся всячески меня доставать. Так что я снова припомнил свое давнее убеждение и поклялся высечь его где-нибудь на подкорке: нельзя заводить романов с людьми, с которыми по каким-либо причинам вынужден проводить много времени рядом.

Сначала я думал: если игнорировать любые выходки Лернера, ему быстро надоест, и он успокоится. Однако не тут-то было. Только за первые два дня он добился того, что я сбежал на свободную парту рядом с Мари – ее соседка, кажется, болела.

А вечером во вторник мне позвонила Эдит.

Откровенно говоря, трубку я брал с опаской – мало ли, что меня могло там ждать. И услышал смутно знакомый женский чуть глуховатый голос с облегчением. Хотя когда она представилась, я немедленно испугался:

– Что-то с Мэйсоном?

– Нет-нет, Дэн, все в порядке. Я поэтому и звоню. Утром состоялась операция. Врачи говорят, все хорошо. Два дня Мэй полежит в реанимации – под наблюдением, а потом с ним можно будет связаться. Обещают поставить телефон прямо в палату.

– Здорово, – сказал я. – Номер я смогу узнать у тебя?

– Конечно, Дэн.

– Это Мэй просил тебя позвонить?

– Да. Мне очень жаль, Дэн, что наши родители… – она замялась.

– Неважно, – искренне сказал я. – Я… Я очень рад, что и ты, и Мэй относитесь ко мне по-другому. Я это очень ценю. Спасибо.

Эдит помолчала. Наверное, удивилась. Но мне ужасно хотелось хоть кому-то сказать что-то хорошее. Оказывается, за два дня в одиночестве я уже устал молчать.

– Дэн, я пообещала Мэйсону сообщить и Келли, но совсем забыла, что у меня нет ее номера. А теперь уже не спросишь – в реанимацию не пускают. К тому же когда разрешат посещения, мама с папой обязательно пойдут тоже, а они… ну, не очень одобряют их отношения.

– Не переживай, Эдит, я завтра увижу Келли в школе и передам.

– Спасибо, Дэн. До свидания.

– Ага. Держи меня в курсе, пожалуйста.

– Обязательно.

Я положил трубку, но некоторое время еще стоял возле телефона, укоряя себя за то, каким оказался плохим другом – из-за собственных переживаний по поводу Ричарда совершено забыл, что Мэйсона должны вот-вот прооперировать. И даже ни разу не попытался ничего узнать. Хорошо, что Эдит списала это на мое нежелание общаться с их родителями. Но сам-то я прекрасно знал, что дело в другом. В том, что я, похоже, был таким же эгоистом, как все… влюбленные, черт возьми, да! Для которых не существовало ничего, кроме предмета их влюбленности и собственных переживаний. Причем, как оказалось, даже тогда, когда отношения себя исчерпали.

В среду мне все-таки пришлось сесть рядом с Диком – Валери Эшкомб, соседка Мари, вернулась на занятия. Но, на удивление, день прошел практически спокойно – похоже, Ричарду порядком надоело меня подначивать. К физкультуре я уже вздохнул совсем свободно и расслабился.

На одной из перемен успел поймать Келли, передал ей известия о Мэйсоне, и мы на всякий случай обменялись телефонами, чтобы иметь возможность быстро связаться при необходимости. Тему неодобрения нас обоих Даками-старшими мы обошли тактичным молчанием, понимающе улыбнувшись при упоминании имени Эдит. Все-таки Мэю повезло со старшей сестрой, что там говорить.

Тут же, кстати, всплыла и тема концерта – по-видимому, по ассоциации с Эдит. Келли спросила, как мне понравились «Голдены». Я мужественно улыбнулся и ответил, что концерт был грандиозным и ничего подобного я раньше не видел. И не соврал ведь ни капли. Ну а в том, что мы с Ричардом расстались, ведь не концерт сам по себе был виноват. И уж тем более не Келли, которая подарила мне билеты.

– А мне кажется, они все-таки какие-то… – она пощелкала пальцами, подбирая слово, – недобрые. Песни у них такие резкие, злые. Не понимаю, за что их любят вообще.

– За это и любят, – сказал я. – Знаешь, какая толпа фанатов собралась в «Магнификат»?

– Представляю. Если билеты за месяц уже невозможно было достать. Но я считаю, искусство… оно должно быть добрым.

– Да? А почему ты тогда нарисовала Лернера в тюремной камере? – поинтересовался я.

– Ты про тот рисунок? Ну, я же его поправила.

– Все равно. Изначально же нарисовала.

– Не знаю, – пожала плечами Келли. – Это как-то само приходит. Я же не рисую с натуры.

– Искусство должно быть не добрым. Оно должно быть цепляющим. Ты цепляешь так, «Голдены» – иначе, но суть от этого не меняется.

– Думаешь? – с сомнением посмотрела на меня Келли.

– Уверен.

Тут прозвенел звонок, и мы торопливо распрощались, отложив разговоры об искусстве на будущее.

Четверг тоже не отличился ничем особенным.

Разве что на патриотическом воспитании мне досталось прикладом Ричарда по спине – наверняка намеренно, но я не стал откликаться, съежился и отодвинулся в сторону, давая ему больше места для упражнений.

Я не знал, на сколько меня хватит, потому что постепенно выходки Лернера начинали раздражать. Ну что я ему такого сделал, чтобы то и дело меня пинать? Мало ему стычек с учителями, Ларсеном и Фергюссоном – главными нашими задирами? Так пусть еще кого-нибудь для битья найдет, только в своей весовой категории. В конце концов все, чего я хотел – вернуться в статус незамечаемого.

Спайк, кстати, уже ехидно скалился и подмигивал, так что не оставалось сомнений: рано или поздно мне снова предстоит с ним столкнуться. Поскольку поведение Ричарда красноречивее всяких слов поведало тому же Фергюссону, что покровительства Лернера я лишился. Поэтому теперь он явно считал меня легкой добычей.

То же самое мне заявила и Мари, когда мы с ней возвращались домой.

– Один лучше никуда не ходи! – поучала она. – Давай держаться вместе.

– Записываешься в телохранители? – усмехнулся я.

– При девчонке не тронет, – убежденно сказала она. – Не совсем же Фергюссон того… Понятия о приличиях у него еще остались.

– Мари, – решительно перебил я, – знаешь, я безумно ценю твою поддержку и сочувствие, правда. Но согласись – прятаться за девушку как-то некрасиво.

– Плевать, – замотала головой она. – Что важнее – быть красиво побитым или остаться здоровым? Думаешь, раз они Лернеру в свое время битой по башке дали – тебя Спайк постесняется чем-нибудь тяжелым приложить?

– Ты и это знаешь? Ну, что Лернера побила именно компания Кида?

– Догадывалась, а теперь вот ты подтвердил, – она ткнула пальцем мне в грудь. – И совершенно не желаю, чтобы с тобой случилось то же самое. Да и Лернер твой. Откуда ты знаешь, на что он способен?

– Мари, не преувеличивай. И перестань, пожалуйста. Не понимаю, чего ты добиваешься, – я поправил на плече обе наших сумки. – Мне что теперь, и в мужской туалет тебя с собой брать?

– Если надо – бери! – непререкаемо отрубила она. – Я подожду под дверями.

– Глупости какие! – возмутился я. – В конце концов, я не маленький мальчик. Справлюсь как-нибудь.

– Много ты справлялся раньше. Я же видела, как ты в класс пришел в прошлом году – забитый, зачуханный, и сразу в угол спрятался. Да возле тебя до прихода Лернера никто даже сидеть не хотел!

– И что? – агрессивно поинтересовался я. – Меня, между прочим, все устраивало. Я, может быть, специально ото всех подальше держался.

– Ну а теперь у тебя это не получается! – почти закричала она, и двое парней, стоящих на остановке, обернулись посмотреть на нас.

– Получится, – убежденно сказал я, сбавив тон. – Обязательно получится.

– Ну, как знаешь, – Мари обиженно замолчала.

Тут подошел наш автобус, мы забрались внутрь и присели на свободные места. Мари попыталась отвернуться к окну, но я легонько толкнул ее локтем в бок. Она непримиримо фыркнула.

– Мари, – позвал я.

Она снова фыркнула, но поза слегка изменилась, и стало понятно – слушает.

– Лучше расскажи, как у вас дела с Пирсом.

– Никак.

– Мари!

– Никак, говорю.

– Какая же ты вредная, – упрекнул я. – Сама меня наизнанку выворачиваешь, в телохранители набиваешься, а я про тебя даже ничего спросить не могу.

– Можешь, – она вздохнула и повернулась. – Только я правду говорю – никак. Он когда меня домой привез, нашу развалюшку увидел – у него глаза сразу по пять марок стали. А тут еще маман на крыльцо выскочила и давай орать благим матом, где это я мотыляюсь до трех часов ночи. Я-то привычная, а Пирс быстренько попрощался и свалил. Ну и все. С тех пор ни ответа, ни привета.

– Хочешь сказать, дом в Сан-Марено показался ему страшнее, чем мой в Сан-Патч? – усомнился я.

– Ну, твоя родня не выпрыгивала на крыльцо. И потом, одно дело – одноклассник твоей девушки, и совсем другое – твоя потенциальная пассия.

– Это да… А ты зачем позволила себя до дома-то довезти? Могла бы выйти чуть раньше, за углом – и никакой проблемы не возникло.

– А чтобы не обольщался, – Мари хитро улыбнулась. – Не знаю уж, за кого он меня принял, но точно не за ту, кем я являюсь. Лез все со своим «бэби», «рыбка», «котенок», «наши ноженьки замерзли, сейчас мы ноженьки нашей ласточке согреем»… Нет, ну скажи – мужики дураки, а? Подцепил девчонку на панковском концерте, в соответствующем прикиде – и вдруг называет «пусенькой» и «лапочкой». Где логика, Дэн?

– Ну так, может, он исключительно из добрых чувств? – сдерживая улыбку, заступился я.

– Из добрых чувств не сюсюкают! – она решительно пристукнула кулаком по моей подвернувшейся коленке. – Сюсюкают только по недостатку ума!

– А что он был должен делать – сразу тебя через колено и за косы таскать? – приподнял я брови.

– Пусть бы только попробовал! – вскинулась Мари. – Я бы ему показала! Недаром я Госпожа, Дэн, ты не забывай!

– Ну так какого же черта тебе надо? – подначил я.

– Не знаю. Но, во всяком случае, парень, который разговаривает со своим членом и называет его то «дружком», то «маленьким Пирсом», мне точно не подходит!

Тут я не выдержал и захохотал.

Встрепанная Мари посмотрела на меня недоуменно, а потом и сама захихикала.

Так мы и доехали до ее остановки.

Раньше я даже не догадывался, что могу скучать в одиночестве. Наоборот – мне всегда нравилось оставаться одному. По крайней мере, до вечера – точно. Да и потом, собственно, тоже было ничего, только выключать лампу не следовало.

Но за эти дни в пустом доме я не находил себе места. Я уже даже был не против, чтобы за стенкой храпела мать. А еще лучше – чтобы они оба с Сильвером были дома. Это бы не спасло меня от метаний, но, во всяком случае, рядом были бы живые души, с которыми можно словом перемолвиться.

Сильвер мог бы поделиться воспоминаниями о службе в морской пехоте. Он немного рассказывал уже о своей жизни, и это всегда было интересно. Даже то, что комиссован он оказался не по боевому ранению, а из-за несчастного случая, нисколько не умалило в моих глазах его достоинств.

Сильвестру не повезло – неудачный прыжок с десантного катера. Во время отработки вооруженного захвата вражеского корабля случайная волна подняла судно слишком высоко, Сильвер и несколько десантников сорвались в воду, а в следующее мгновение катер навалило на борт. Их всех сильно подавило: двоих насмерть, троих изувечило. Из последних Сильвестру пришлось хуже всех: врачи в госпитале сказали, что он останется парализованным до конца дней. И жена – уже вторая жена, если быть точным, – его бросила. А он через год встал. Но начал пить…

Да уж, что ни говори, мне все-таки очень посчастливилось с Сильвестром. Вернее, нам с матерью. И если бы он сейчас был здесь – может быть, меня бы не накрывало такое паршивое чувство собственной ненужности и никчемности.

Ясное дело, я понимал, что все из-за Ричарда – никогда подобное меня не грызло. Это он зачем-то вытащил меня из угла, в котором я так уютно устроился. Он растеребил и заставил увидеть что-то, ранее неведомое. И к чему? А главное, зачем я-то поддался? Ведь с самого начала знал, что ничего хорошего из наших отношений не выйдет.

«Единственное светлое воспоминание». Да уж. Светлое… Нет, не хочу думать! И ни о чем не хочу жалеть. Хочу, чтобы все вернулось на прежние места.

Мне оказалось некуда девать свою дурную влюбленность. Только надеяться, что она как-нибудь сама собой пройдет. И чем быстрее – тем лучше…

На этот раз, когда поздно вечером зазвонил телефон, я бросился к нему с великой радостью, ни секунды не размышляя, кто это может быть. Какая разница – главное, кто-то, с кем можно поболтать.

– Алло! – выдохнул я в трубку.

– Привет, Дэн.

– Мэй! А я только завтра собирался звонить Эдит, спрашивать номер… Как ты?

– Да ничего. Вот, перевели в палату. И действительно телефон поставили. Тут даже телевизор есть. А книги мама с папой обещали привезти.

– Значит, не скучаешь?

– Жутко скучаю, – вздохнув, признался Мэйсон. – А скоро наверняка буду скучать еще больше. Мне две недели не разрешили вставать. Представляешь – две недели в кровати? Я столько, наверное, со дня несчастного случая не лежал.

– Ну что ж теперь, – сказал я, ощущая неловкость, словно был в чем-то виноват. – Значит, надо. Врачи знают, что делают.

– Надеюсь, – он опять вздохнул. Помолчали. – Как там Келли? – наконец рискнул спросить Мэй.

– Неплохо вроде бы. Тоже за тебя переживает.

– Пока переживать рано, – голос у Мэйсона внезапно сделался сухим. – Вот когда разрешат вставать – тогда увидим, получилось ли что-нибудь.

– Мэй, я думаю, ей даже не так важно, встанешь ты в итоге на ноги или нет, – честно сказал я. – Как и мне. Но больница, операция – это всегда немного страшно.

– Зато это важно мне, Дэн, – перебил Мэйсон. – Тебе не понять. И ей не понять. Вы оба ходячие, оба при желании можете завести детей, а я…

– Я гей, Мэйсон, – напомнил я. – Вряд ли у меня когда-нибудь будут дети.

– Я сказал – при желании.

– Даже при желании. Боюсь, на суррогатную мать у меня не хватит средств.

Мы снова неловко помолчали, потом скомканно попрощались, и я положил трубку.

Вот тебе и поговорили.

Но я уже упоминал, кажется, – по телефону у нас с Мэйсоном не очень-то получалось. Лично было как-то проще…

Пятница началась для меня с неприятности.

То есть сначала это не выглядело, как неприятность – просто мистер Эйчер приступил к уроку:

– …Астрономия является областью знаний, в которой объединяются все предметы естественнонаучного цикла в применении к исследованию Вселенной. Особый интерес представляет вопрос развития Вселенной как с точки физики и астрономии, так и с философской стороны.

Это была обычная его манера, когда он увлекался. Он всегда говорил примерно так – возвышенно и заумно, поэтому, наверное, никто в классе его особо не слушал. А я так вообще удивлялся, почему он с такой поставленной речью не выступает где-нибудь на сцене. Или не пишет книги. В общем, я почти отключился и пришел в себя только на словах:

– И сдадите мне реферат. В десятом классе, когда я вел у вас физику, мы с вами уже писали подобные работы. Возьмите их за образец. К следующему уроку я жду реферат по экзопланетам от каждого.

После чего я с тоской вспомнил, что по астрономии у меня нет ни одной оценки. То есть мистер Эйчер меня разок пытал около доски на предмет законов Пеллера, как сейчас помню, но я даже на «терпимо» наговорить не смог, и он со вздохом отпустил меня на место, не став ничего заносить в журнал. Так что оценка за реферат мне сильно бы пригодилась. К тому же он был хорошим человеком, и огорчать его мне не очень хотелось. Поэтому после урока я подошел к нему.

– Мистер Эйчер, извините, но я не учился в десятом классе в этой школе, и у меня нет работ, которые можно взять за образец.

– Да, об этом я не подумал, – он почесал лохматую макушку. – И у меня, к сожалению, нет с собой ничего подходящего… Ну что же, Дэнил, попросите у кого-нибудь из одноклассников.

– Х-хорошо, – пробормотал я, задумчиво посмотрев вслед с гиканьем покинувшей класс толпе.

Вот когда пожалеешь, что не наладил контакты с той же Зои, к примеру. Уж у нее-то наверняка есть все необходимые материалы…

Мари ждала меня под дверями – видимо, совершенно всерьез собралась выполнять свое обещание по поводу телохранительства. По крайней мере, раньше такого за ней не водилось. Но, в принципе, это оказалось кстати. Потому что я тут же спросил, не осталось ли у нее рефератов, о которых говорил мистер Эйчер.

– Если младшие не разорвали, то валяются где-то, – беспечно отозвалась она. – А ты собрался писать?

– Ну да, – сказал я. – У доски отвечать у меня не очень-то получается, а тут я, пожалуй, сумею получить положительную оценку… Можно будет у тебя взять на время?

– Да пожалуйста, – пожала она плечами. – Если не боишься – поехали после уроков ко мне, сразу найду и отдам. А то потом забуду.

– И чего я должен бояться?

– Ну как же – только вчера рассказывала тебе, как напугался мой ухажер. Маман у меня с характером.

– Я не твой ухажер, – напомнил я, улыбаясь. – И у меня самого, знаешь, дома не сахар.

Математика принесла мне несколько ударов по рукам. Поскольку, в отличие от Ричарда, я идиотом не притворялся. Я им был. И синус угла альфа для меня остался совершенно непостижим.

Впрочем, Морт, кажется, даже не особо разозлился. С какой-то равнодушной улыбочкой отлупил меня и отпустил на место. Даже издеваться не стал. И весь оставшийся урок больше не обращал никакого внимания, как обычно в последнее время.

А вот вызванному следом за мной Говарду Ричу не повезло – его директор промурыжил у доски минут пятнадцать и в результате отослал-таки в пыточную, наорав так, что, кажется, стекла в окнах задрожали. Весь класс тихо вжался в спинки стульев. Даже Ричард упрямо не поднимал глаз от тетради – старался не нарываться. Правильно делал, конечно.

Кроме того, я порадовался, что меня Лернер сегодня решил не третировать. Но, как оказалось, рано.

После математики я отправился в туалет. Предварительно мне пришлось сбежать от Мари – делать нечего, таскаться даже туда с ней на хвосте.

И не успел я сделать свои дела и выйти из кабинки, как меня внезапно сцапали за плечи, затолкали обратно и заперли дверь. Ричард, разумеется.

– Ну? – спросил я, когда немного отошел от внезапного испуга.

Потому что Лернер молчал.

Он прислонился к двери и прищурившись смотрел на меня. Я обратной стороной коленей практически вдавился в унитаз, чтобы быть от него подальше, хотя особенно дальше тут было некуда. А Ричард продолжал молчать.

Откровенно говоря, это раздражало. Как назло, за фанерными стенами тоже царила тишина – видно, в туалете, кроме нас, никого не было.

– Если ты ничего не хотел – можно, я пойду? – спросил я.

Лернер снова промолчал, но не сдвинулся ни на дюйм.

– Слушай, чего тебе от меня надо? – не выдержав, прошипел я. – Чего ты добиваешься? Побить меня хочешь? Ну так дай мне в морду, не мучайся! И отстань уже, наконец!

Ричард неожиданно качнулся вперед, я зажмурился, ожидая удара, а он схватил меня за свитер, дернул на себя, извернулся так, что теперь я оказался притиснут к двери, и принялся целовать. На какое-то мгновение из меня выбило дух, а от его запаха помутилось в мозгах. И член в штанах дернулся.

Но только на какое-то мгновение. А потом стало противно – от него снова отчетливо пахло чужими. И я сжал зубы, кусая его за губу.

– Блядь, охуел? – оторвался от меня Ричард.

– Да, – кивнул я. – Отвали.

Каждой клеточкой тела я знал, что не должен уступать. Всеми фибрами души я цеплялся за то, что мы расстались, что все, что ничего уже не может быть. Сейчас я был на сто процентов уверен, что собираюсь его забыть.

– Только не говори, что не хочешь меня, – нагло заявил Ричард и бесцеремонно полез мне между ног.

Вот просто протянул руку и прямо через штаны сжал на удивление вялый член. Если честно, я даже сам удивился, насколько вялый. Ричард сжал его сильнее – так, что мне стало больно. Но я через силу улыбнулся.

– Боюсь, маленький Дэн утверждает обратное… Теперь все? Я могу идти? – я со всей силы его отпихнул, и пока он не очухался, открыл кабинку и вылетел наружу.

Вслед мне донеслись ругательства, а я, не думая, как смотрюсь со стороны, рванул из туалета почти бегом, едва не сбив на пороге какого-то парня.

Дик догнал меня в коридоре. Ухватил за плечо, развернул и припер к стене, сгреб за воротник рубашки. Лицо у него было бешеное.

– Камеры, – напомнил я. – В школе нельзя драться.

Он подышал, медленно успокаиваясь. Потом разжал руки, отступил на шаг.

– Учти, – сказал неприязненно, – мы с тобой не договорили.

– Нам не о чем разговаривать, – я старался говорить спокойно, хотя сердце билось где-то в горле. Не от страха, нет. От чего-то другого.

– Учти, – повторил он, отвернулся и пошел.

Я посмотрел ему вслед, потом оглянулся по сторонам – на нас пялились. В основном, младшеклассники. Но среди них стояла Зои, прижимая к груди журнал. Я отвернулся, расправил плечи и пошел следом за Диком в класс. На географию.

Хотя, боюсь, все старания мистера Пампфа заинтересовать меня мировыми залежами ископаемых пропали втуне.

На иностранном Зои делилась, как проводит время. Мне нравилось, как она говорит: не так бегло, как Ричард, и несколько скомканно выговаривая слова – во всяком случае, миссис Чедвик ее несколько раз поправляла, – но все равно довольно бойко. Я так не умел. Все время мямлил и спотыкался. И вдруг в завершение Зои сказала:

– А во время между собакой и волком я смотрю в окно и мечтаю.

И меня словно выбило из реальности. Накрыло чем-то душным до такой степени, что я понял: еще немного, и я задохнусь. Если не избавлюсь от этого немедленно.

Я уже не слышал миссис Чедвик – кажется, она хвалила Зои или еще кого-то, – потому что схватил ручку и принялся лихорадочно строчить на подвернувшейся бумаге. Это было сильнее меня. Периодически я невидяще пялился в окно и про себя проговаривал некоторые моменты. Потом вычеркивал и переписывал снова. И едва успел поставить последнюю точку, как у меня из-под пальцев выдернули листок.