Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 67 страниц)

Потом она долго и упорно звонила в мою старую поликлинику, и так же долго выясняла, не остались ли там мои документы. Как и следовало ожидать, документов там не имелось. Очередь за моей спиной глухо и неприязненно пялилась мне в затылок, а через прозрачное окошко – на регистраторшу в белом халатике. В конце концов барышня решила:

– Ладно, будем заводить новую карту. Давайте сюда ваш полис.

– У меня в январе тоже потеряли, – подал голос стоящий позади меня мужчина.

– И у меня. Неделю назад, – проскрипела старушка дальше в очереди. – Безобразие какое-то! Что ж вы карты-то хранить не умеете?

– А надо чаще к нам ходить, – огрызнулась барышня, вооружившаяся ручкой и доставшая формуляры. – Сами слышали: молодой человек не был у нас два года! А наше государство, между прочим, деньги на диспансеризацию выделяет, чтобы его граждане были здоровы, а обследование проходили не реже, чем раз в год! А вот такие, как молодой человек, заботу государства не ценят и не приходят в поликлинику вовремя!

– А мы сейчас не про диспансеризацию, а про утерю карточек! – снова не смолчал мужчина. – Раз вы их не выдаете на дом, значит, следить за их сохранностью – ваша задача. И вы ее не выполняете!

– Так я же говорю: молодой человек не появлялся у нас два года! Мало ли что с карточкой могло случиться! Надо чаще посещать поликлинику.

– А я бываю у вас чуть не каждый месяц, – возразила старушка, поправляя платок на голове, – все равно ведь потеряли!

– К тому же диспансеризацию государство, может, нам и предоставило, и даже средства на нее выделило, а вот выходного на работе под это дело не дают. Когда мы на нее являться-то должны?

– Сейчас же вы явились в поликлинику, – барышня кинула на мужчину неприязненный взгляд из-за стекла, – нашли время? Вот и на диспансеризацию найдите.

– Сейчас я в отпуске. И мне нужна справка о состоянии здоровья, чтобы взять билет на самолет. Потому что, по новому закону, без этой справки никакие билеты не продают! Но я не собираюсь тратить свой отпуск на больницы!

– Тратите же, – негромко сказал еще кто-то из толпы.

Ну и понеслось…

Я был ужасно рад, когда мне удалось с новой карточкой в руках и тысячей направлений ко всем врачам на осмотр вырваться из митингующей толпы. Правда, у двери в кабинет терапевта меня встретила новая толпа, чинно рассевшаяся по банкеткам. Вздохнув, я пристроился к ожидающим. Вот для чего, скажите мне, расписывать пациентов по времени, если все равно это время никто не соблюдает и прием по-прежнему ведется «в порядке живой очереди»?

Старичок-доктор меня снова всего общупал-обтрогал, прослушал-проглядел и все-таки послал на рентген. «Для самоуспокоения, – сказал он. – К тому же, я вижу, тебя уже направили на флюорографию, а это в одном крыле». Так что остаток дня я потерял в прочих очередях – к окулисту, хирургу, в рентген-кабинет, к невропатологу, ортопеду, отоларингологу и прочим. Зато вышел из поликлиники с твердой уверенностью, что полностью годен к военно-строевой службе. Так все преотлично было у меня в организме. Кроме недостатка веса. Но жизнерадостный диетолог уверил меня, что это мелочи – на казенных харчах доберу до нормы. Осталось только до военкомата дойти – и все, пусть забирают.

Притащился я домой поздно, опять уставший и голодный. Бросил на сковороду полуфабрикатные блинчики с мясом и рисом, переоделся, пока они разогревались, а потом поел. Немедленно потянуло в сон, но тут зазвонил телефон.

Оказалось, это мать.

– Дэн, меня завтра выписывают, – сказала она уставшим, но вполне твердым голосом.

– Как завтра? – растерялся я. – Только вчера с медсестрой разговаривал, она ни словом не обмол…

– Так – завтра. Ты же знаешь, по нашему полису долго не держат, – хмыкнула мать.

– Но я завтра работаю, мам! Ты там до вечера будешь сидеть, пока я за тобой не приеду?

– Вот еще, – фыркнула она. – Сама доберусь. Вещей у меня мало. К тому же меня проводят. Ключ, главное, оставь. Потому и звоню.

– Ага, – успел сказать я и услышал гудки.

С одной стороны, возвращение матери избавляло меня от опеки директора. С другой – лишало возможности видеть Дика в неофициальной, так сказать, обстановке. То есть, конечно, директор на данный момент вполне успешно постарался лишить меня подобной возможности, но… Втихомолку я надеялся, что Ричард плюнет на все и приедет ко мне ночью – как первый раз. Ведь Морт властвовал, фигурально выражаясь, над моим домом только в светлое время суток. Не думаю, что он пожертвовал бы теплой мягкой постелью, вкусным ужином и жениным боком, чтобы ночью проконтролировать, веду ли я правильный образ жизни.

Подумав так, я внезапно озадачился: а был ли мистер Морт вообще женат? Что-то я ему уже семейную идиллию придумал, а ведь нигде и никогда не слышал ни словечка о миссис Морт. И о маленьких (или уже больших) мортиках тоже. Странно. О семейном положении практически всех педагогов до учеников доходили хоть какие-то слухи, а вот в отношении директора – полная и абсолютная тишина. То есть оно мне, конечно, было нафиг не надо, и все-таки странно.

Не успел я добрести до своей комнаты, как телефонный звонок раздался снова. Я снял трубку.

– Алло?

– Здравствуй, Дэн, – поздоровался со мной смутно знакомый девичий голос. – Мне дала твой номер Зои. Она пыталась дозвониться до тебя раньше, но телефон не отвечал. А час назад они с матерью ушли на концерт в филармонию, и она попросила меня проследить, чтобы ты записал домашнее задание.

– Да, хорошо, – согласился я. – Сейчас только за ручкой и бумагой схожу… А кто это?

– Не узнал? – хмыкнули на том конце провода. – Богатой буду. Это Мари.

Вот тебе и приехали. Спасибо, дорогая Зои, удружила. Теперь у этой чокнутой Госпожи будет мой номер телефона.

Бурча под нос ругательства, я отыскал-таки лист бумаги и под диктовку насмешливого, как мне казалось, голоса Мари тщательно записал уроки.

Среди прочего задали учить наизусть стихотворение. Наверное, я слишком громко фыркнул, потому что Мари поинтересовалась:

– Что, не уважаешь поэзию, Арчер?

– Нет, – признался я. – Всегда там муть какая-то. И вечно про любовь.

– Любовь – прекрасное чувство, – возразила Мари. – Ее прекрасно как испытывать, так и ей заниматься… Тебе не понять.

– Где уж мне, – согласился я. – Тебе из твоего клуба виднее. Особенно учитывая, что ты даже меня в партнеры зазывала. Сразу видно: ты уже нашла себе любовь неземную и именно с ней предпочитаешь заниматься земной.

– Мне всего семнадцать! У меня все впереди! – Мари помолчала, потом спросила обиженно: – А ты, что ли, нашел?

– Не знаю, – честно ответил я. – Но раз писать дурацкие стихи у меня желания не возникает, наверное, это означает, что нет.

– Ух ты! – восхитилась Мари. – И кто она? Я ее знаю?

– Отстань, – спохватился я.

– Ну Дэ-э-эн! – немедленно заныла она. – Ну скажи-и-и! Вы уже трахались? Она красивая?

– Отвали, – велел я. – Вам, девчонкам, вообще ничего нельзя рассказывать. Вы языки за зубами держать не умеете.

– Да Арчер же! Я же тебе доверяю! Ты ведь никому про клуб не растрепал! И ты мне можешь доверять… А потом – мне даже разболтать некому!

– Как это – некому?

– А так. Нет у меня подруг.

Мари сердито примолкла, а я вспомнил: действительно, девчонки в классе ее всегда сторонились. Немудрено, конечно – кому захочется дружить с такой замарашкой?

– Слушай, почему ты всегда одеваешься так… странно? И голову редко моешь?

– Потому что нас в семье семеро, Арчер, я старшая, – по-прежнему сердито ответила она. – И отец инвалид. Он три года назад на стройке с лесов упал, а компания, на которую он работал, через суд добилась решения, что он пренебрег мерами безопасности, и в выплате страхового капитала нам отказали. Так что мы на всем экономим. Даже на воде… Доволен?

– Нет, – сказал я. – Не доволен. Чем тут можно быть довольным?

– Все, – резко оборвала она. – Пока, Арчер. Поручение я выполнила. Учись хорошо.

И отключилась.

52.

Меня преследовало ощущение, что все вокруг против нас. Морт после того, как мы разругались во дворе Дэна, смотрел зверем, и я на уроках сидел тихой мышкой на своей едва зажившей заднице. И даже домашнее задание кое-как готовил, потому что директор только и ждал любой промашки с моей стороны, чтобы вновь отправить под розги.

Сам Дэн дважды куда-то уматывал из дома, заставив меня поцеловать закрытую дверь.

Да еще до кучи мать озаботилась подарками для Саломеи, очередным костюмом для меня, очередным платьем для себя… Я ненавидел таскаться с ней по бутикам на бульваре Короны, но она просто не оставила мне выбора. Ругань и скандалы не помогали. Это по непринципиальным вопросам мать рыдала и пила успокоительное. Когда дело касалось престижа, имиджа, драгоценностей и шмоток, она становилась непрошибаемой, как скала. Первая же моя попытка сбежать на «Джарге» в центр закончилась полным провалом – Тэд лично запихал меня в «Старс» и реквизировал ключи от байка. Пришлось ради свободы передвижения жертвовать свободой вечерней.

В подарок для моей нареченной мать выбрала шкатулку черного дерева, инкрустированную жемчугом и изумрудами. Смотрелась шкатулка шикарно, но у меня с мозгами в последнее время творилось что-то не то. Я разглядывал выстланные бордовым атласом внутренности и никак не мог отделаться от мысли, что на стоимость такой вот безделушки Дэн мог бы жить год. Блядь, да там одних камней было, наверное, на несколько тысяч марок. Эта деревянная хрень стоила больше, чем моя «Джарга», а предназначалась для хранения визитных карточек гостей, являющихся на приемы. То есть для понтов. Чтобы при случае можно было между делом сказать: «Вчера ко мне заезжал барон Шлик, буквально на десять минут». Или: «Принц Георг почтил мой скромный дом своим присутствием». Мать подобные фразочки в светских беседах просто обожала.

В нашем особняке в Мессалине, куда предки выезжали на лето, такая херня тоже стояла на видном месте и всегда открытая. Чтобы все видели: Лернеров время от времени посещают высокопоставленные особы. За каким дьяволом обязательно требовалось тратить тысячи на деревянный ящик, я понять не мог. А ведь раньше даже и не задумывался – стоит себе и стоит.

Отец и правда вернулся в пятницу утром – я еще даже в школу не успел собраться. Правда, ко мне не заходил – сразу отправился отсыпаться. Видимо, улетел из Мессалины под утро, после всех своих тамошних «дел».

В общем-то, я был в курсе, что в Мессалине у него любовница. Да и мать об этом знала. Я даже как-то раз видел эту девицу – расфуфыренная молодая овца с сиськами и глупыми синими глазищами в полфизиономии. Мать эта связь не волновала. Во всяком случае, я однажды слышал, как она заявила отцу, что Лилии очень идет бирюзовый цвет, и советовала ему купить какое-то колье с опалами «в тон отделке корсажа». Я тогда слегка прибалдел от подобной реакции на любовницу, но потом сообразил, что матери просто наплевать. Как и отцу наплевать на ее «кузена Марси», лишь бы это не попало в газеты.

Наверное, это был первый и последний день в школе, когда я не хотел, чтобы занятия заканчивались. Да даже истерику нашей психопатки я бы выдержал по второму разу. И по третьему, ага.

Был у меня большой соблазн сделать что-нибудь, гарантированно тянущее на порку. Можно было бы убить сразу двух зайцев: повлиять на отца, чтобы тот запретил Морту меня бить, а заодно откосить от визита к Саломее и ее мамочке. Но я быстро сам себя уговорил отказаться от такого экстрима. Мазь хоть и помогала, однако представить себе свист розги без внутреннего содрогания я не мог. Не стоил визит к моей будущей невесте таких мучений.

Наверное, больше, чем Морта, я ненавидел только фрак и все остальное, что полагалось с ним надевать: жилет, бабочку, брюки с лампасами и лакированные туфли. Чувствовал я себя в этой сбруе не просто неуютно, а так, словно заболел. В сочетании с едва-едва отросшими волосами смотрелось на мне это дорогущее великолепие дико. Во всяком случае, мне так казалось. Хотя Камелия Сурдок, которой я по всем правилам поцеловал руку, а затем шаркнул, блядь, воспитанно ножкой, восторженно заявила моим предкам, что я выгляжу очаровательно.

– Элегантен, как рояль, – негромко сказала Саломея и тоже протянула руку для поцелуя.

Вот она – Саломея – как раз выглядела на все сто. Или даже на двести. Ей безумно шло длинное кремовое платье с низким вырезом и мелкими изумрудными цветами на корсаже. Во всяком случае, оно придавало ее белой коже живой теплый оттенок.

Честно говоря, я хотел ее трахнуть. Даже представил себе кое-что – в разумных, само собой, пределах, чтобы не особо возбуждаться. Почему-то я был уверен, что она не депилирует лобок, а делает там фигурную стрижку. Что-то вроде кошачьего глаза или бабочки. Мне такие штуки очень нравились.

Хотя я сомневался, что в постели Саломея окажется темпераментнее полена. Слишком она была «воспитанная», а настоящий темперамент никакими вбитыми с детства правилами не прикроешь. Вот Дэн, казалось бы, на первый взгляд тихоня. А мгновенно взбесился, когда я толкнул его дружка.

Вспомнив про Дэна, я слегка повеселел. Впереди выходные, и я рассчитывал на хороший секс. В конце концов, должен же я был обучить любовника некоторым тонкостям. Нельзя сказать, будто в ебле я достиг вершин мастерства, но опыта-то точно имел побольше, чем Дэн.

Скучища на приеме оказалась такая, что у меня челюсти сводило от попыток сдержать зевоту. В гостиной зале расположилось человек двадцать, все «приближенные к ступеням», как неофициально называли допущенных на обеды во дворце Его Величества. Так что прием был отнюдь не «родственным»: я увидел среди приглашенных и мистера Штайна, одного из совладельцев нашего автомобилестроительного монстра «Старс», выпускавшего машины класса «люкс» и «суперлюкс». И мистера Кормби, генерального директора авиакомпании «Аффскай». И генерала Сола, третьего барона Нерского. Не то чтобы я их близко знал – просто все эти люди были либо членами отцовской партии, либо принадлежали к тому кругу, где и я вынужден был время от времени появляться. Говард Штайн вообще приходился нам каким-то родственником, хотя и очень дальним.

Ждали принца Георга, но он опаздывал, а мне невыносимо хотелось бросить все к чертям, смыться в какой-нибудь темный угол и хотя бы на пять минут снять проклятые ботинки. Ну и покурить, само собой. Но приходилось танцевать то с Саломеей, то с ее мамочкой, заработавшей себе титул и состояние в постели, то с какими-то жеманными дамами…

В общем, к моменту появления в зале принца я запарился соответствовать своей фамилии и состоянию.

Ненаследный принц Георг, кстати, всегда казался мне довольно вменяемым и неплохим человеком. Он был рыжий, шумный и веселый. Вечно влипал в какие-то истории, немедленно попадавшие в колонки светской хроники. И очень любил рискованные приключения вроде полетов на воздушном шаре, скалолазания и скачек с препятствиями, причем отнюдь не в качестве зрителя. Я даже испытывал к нему определенную симпатию – принцу Георгу его царственные рамки тоже, судя по всему, были тесны.

Сделать Камелии ребенка он умудрился в неполных шестнадцать – видимо, уровень гормонов зашкалил до такой степени, что он залез на тридцатилетнюю тетку и не задумался о последствиях. Впрочем, баронесса Сурдок и сейчас была очень хороша, а уж девятнадцать лет назад, думаю, не один принц на нее запрыгивал. Во дворец Государя уродливых слуг не нанимали – там любая повариха или портниха могла без проблем работать моделью.

Глядя, как принц обнимает Саломею вместо того, чтобы милостиво похлопать по предплечью, я даже на секунду позавидовал. Не ее близости к трону, а близости с отцом. Чтобы меня мой, да вот так – прилюдно и тепло… В общем-то, сейчас мне это было и не нужно. Просто хотелось иногда понимания. Мужских разговоров. Права на откровенность, в конце концов.

Само собой, на будущего зятя принц не обратить внимания не мог. Подошел к нам, приложился к запястью матери, пожал руку отцу и только после этого развернулся ко мне.

– Итак, Ричард Лернер.

Я cлегка наклонил голову, здороваясь. Не то чтобы я испугался, но стало как-то не по себе. Это что же – через пару лет я войду в монаршую семью? На самом деле? Пусть Саломея незаконнорожденная, других-то детей у принца нет. Пока, во всяком случае – у него еще лет двадцать впереди, если не больше, чтобы успеть состряпать наследников. И если Саломея с матерью получили жалованный титул, то наши с ней дети будут уже наследной аристократией. Охуеть же!

– А что такой – почти лысый?

Принц ухватил меня за подбородок и попытался задрать голову, чтобы посмотреть в глаза, но я дернулся назад, вырываясь, хотя отец за моей спиной, кажется, зашипел от злости.

– В скаутском лагере оболванили, – ответил я и впервые посмотрел принцу в глаза. – За дерзость.

Он сморщил нос и хмыкнул.

– То есть ты наглец? А какие у тебя еще недостатки имеются, кроме счета в банке?

Я затылком чувствовал взгляд отца, но меня уже черти за язык тянули.

– Я плохо учусь, курю и люблю гоняться на байках.

Подсознательно я ждал, что мать сейчас упадет в обморок от моего нахальства, а отец кинется извиняться. Но принц вдруг заржал – громко, чуть ли не на весь зал.

– И по девкам, наверное, таскаешься, негодяй? С такой-то рожей?

Он вдруг обхватил меня за плечи и потащил через весь зал к Саломее, стоявшей рядом с матерью. На глазах у всей этой толпы потащил, словно и не принц был, а какой-нибудь завсегдатай кабаков, привыкший брататься со всеми подряд после первой рюмки.

– Мия, а он ведь лучше Марка, а? – подтолкнув меня к дочери, принц Георг отступил назад и слегка откинул голову, явно любуясь получившейся картиной. – С этим не заскучаешь. Но учти, засранец, обидишь ее – оторву все, что висит. И скормлю своим собакам.

Я умудрился не покраснеть, Саломея просто холодно усмехнулась. Зато баронесса Сурдок закрылась веером и захихикала. И тут же угодливо засмеялась окружившая нас толпа. Даже подошедшие отец с матерью заулыбались, словно принц замечательно пошутил.

А я как-то сразу перестал испытывать симпатию к этому рыжему толстяку. Понятно, что вопрос с помолвкой был решен, тут я вряд ли что-то мог изменить. И дерзить, конечно, не следовало. Только я-то к данному браку не стремился, это им нужны были наши деньги. А моим предкам – замечательные перспективы, которые открывал такой союз. Так что я поднял голову – не хуже того, как это делал принц, разглядывая меня, – и ответил негромко, но отчетливо:

– Думаю, Ваше Высочество, с нашими будущими проблемами мы с Саломеей разберемся как-нибудь сами. Если, конечно, такие проблемы появятся.

Вокруг стало так тихо, что я услышал потрескивание перекалившейся лампочки в люстре над головой. У меня от страха вспотели ладони, и я сделал совершенно невозможное – сунул кулаки в карманы брюк. И так и стоял с вызывающим видом, глядя, как белеют губы матери. А с лица принца сползает насмешливая ухмылка.

– Действительно наглец, – как-то очень спокойно сказал мой будущий тесть и повернулся к моим предкам. – Пойдем, Роберт. Я хотел обсудить кое-какие детали той яхты, которую Моника собиралась заказать следующей весной.

– Разумеется, Ваше Высочество, – отец на меня даже не посмотрел, немедленно последовав за принцем в курительную комнату.

Зато от матери я заслужил совершенно убийственный взгляд. Я представил себе все, что услышу сегодня же вечером или, в крайнем случае, завтра утром, и невольно скривился.

– Ты ему понравился, – задумчиво сказала Саломея, когда мы остались вдвоем в углу зала.

– С чего ты взяла? – буркнул я, отходя от неприятного разговора. – По-моему, он назвал меня наглецом.

– Он бы не стал обсуждать с твоим отцом миллионный заказ, – она повернулась ко мне. – А раз не вспылил и не велел выкинуть вас вон – значит, твоя дерзость пришлась ему по душе.

Мне очень хотелось сказать, что моя дерзость с лихвой покрывается теми деньгами, которые через пару лет окажутся в ее ледяных пальчиках, но я промолчал. В отличие от Государя, принц Георг миллионером не был. И я мог поспорить на что угодно, что сейчас мое нахальство оплачивается каким-нибудь банкетным залом или бассейном, которые будут устроены на яхте официальной супруги принца без дополнительных затрат. Я вообще подозревал, что и сама яхта строилась в качестве подарка за наш брак.

Вернулись мы поздно, и я сразу сбежал к себе от неприятного разговора. В машине отец выяснять со мной отношения не стал и матери не позволил. Он у меня был сторонником долгих нравоучительных бесед, а автомобильный салон не очень для таких подходил. Как ни странно, в комнату ко мне никто не вломился и не потребовал явиться к отцу в кабинет. Так что я, попсиховав с полчаса, успокоился. В принципе, ничего особо страшного ожидать не стоило: ну поорет на меня отец, мать закатит истерику, могут карточку кредитную отнять или ключи от «Джарги». А больше ничего такого они мне сделать не могли. Если и правда вопрос с помолвкой – дело решенное, то и никакой военизированный интернат мне теперь не грозит, дядя Леон может хоть весь на слюну изойти.

Встал я затемно, в доме было тихо и сонно. Мать вообще раньше полудня редко выходила из спальни. Отец… ну он тоже, наверное, пока спал. Даже Линда еще не пришла в свою кухонную вотчину готовить завтрак.

Я привычно насыпал себе хлопьев, залил их молоком, забрал из вазы желтобокую тугую грушу и вернулся в комнату. Позавтракал, сидя на подоконнике и глядя, как медленно светает. А потом быстро принял душ, оделся потеплее, выбрался, стараясь не шуметь, из дома и отправился в гараж.

Похоже, отец еще не придумал, как меня наказать. Или не распорядился это сделать, потому что ключи от «Джарги» оказались на месте. Я вывел байк из гаража и так и добрался до ворот, придерживая его за руль.

– Куда? – осведомился охранник в дежурке, завидев, как я набираю код на электронном замке.

– Покататься, – независимо ответил я, застегивая под подбородком ремешок шлема. – К обеду вернусь.

На самом деле возвращаться раньше воскресного вечера я не собирался. За двое суток отец перегорит, энергии на нотации у него не останется. А то и вовсе уедет, как у него принято. Ну а мать я уж как-нибудь переживу, не первый раз.

Очень хотелось поехать к Дэну, разбудить, влезть к нему в постель, теплому и сонному. А, может быть, он уже и встал – часы показывали девять утра. Но я решил сначала смотаться в центр, запастись травкой. А уже потом – к Дэну.

Бойда, как ни странно, на привычном месте не оказалось. И вообще не было ни одного дилера – мотались только от скамейки к скамейке неприкаянные тоскующие торчки. Я покрутился вокруг, посидел в какой-то дрянной кафешке, где подавали отвратительное пойло вместо кофе, и снова вернулся в сквер. Бойд не появился, торчки тоже куда-то исчезли, зато на одном из углов старательно изображали влюбленную пару двое каких-то придурков неопределенного вида. То есть это были мужчина и женщина, но оба крупные, коротко стриженые и какие-то неправильные. Я сначала решил, что это парочка бигендеров, но уже через минуту сообразил – агенты.

Это было неприятно. Если в нашем скверике появилась полиция, значит, Бойд сюда точно не придет. Ему всегда сообщали о грядущих облавах, и он исчезал из города на пару-тройку дней, не оставляя координат даже проверенным клиентам.

В итоге я купил траву около «Подвала», хреново высушенную и втридорога, у какого-то залетного типа, который постоянно озирался и трясся от страха. Небось первый раз вышел подзаработать, а тут такая лафа – облава на дилеров. Меня его проблемы не волновали, я скрутил косяк, убедился, что это все-таки марихуана, а не сушеная осока, и поехал к Дэну.

Которого опять не оказалось дома.

Я уже готов был взбеситься, но вовремя вспомнил, что по субботам Арчер работает в каком-то кабаке. Забегаловок в Сан-Патч было не так уж много, я объехал их все и по закону подлости нашел Дэна в последней. Но и тут меня ждал облом – уйти с работы мой любовник никак не мог.

Это была какая-то вселенская несправедливость, и я, скрыв от Дэна свое разочарование, отправился в «БиБи», который вот-вот должен был распахнуть свои стеклянные двери для тех, кто жаждал напиться и потрахаться.

53.

– Когда тебя я вижу вдалеке, то ритм меняет сердце у меня, – вдохновенно декламировал я под звяканье посуды. Из мойки время от времени летели пузыри, руки у меня были красные, а голосом я старался попадать в ритм плеска воды. – И половодье чувств в моей реке преграды сносит, за собой маня в край сладких неоправданных надежд…

– Дэн? Ты тут чего это? – сунулся в моечную наш повар Сэм.

Он был неплохим мужиком. И готовил прилично, только моментально выходил из себя, если к нему лезли на кухне и давали советы.

– Стихи учу, – ответил я. – В школе задали.

– А я уж думал – песни поешь. Чудные какие-то.

– Нет, до песен я еще не дошел, – я улыбнулся.

– Я уж забыл, когда последний раз стихи слышал, – признался Сэм, снимая белую шапочку и утирая потный лоб. – Кто хоть автор-то?

– Иностранка какая-то, имя еще не запомнил.

– Что ж, иностранка по-нашему писала, что ли?

– Да нет, перевели.

– А-а… Ну учи, учи, – и Сэм отправился обратно в кухню.

– И половодье чувств в моей реке преграды сносит, за собой маня в край сладких неоправданных надежд, где можно жить… где можно жить… – поняв, что безнадежно застрял, я полез в карман фартука за уже прилично промокшей бумажкой, на которую записал вчера стихотворение. – …где можно жить, не поднимая вежд, – я сунул бумажку обратно и начал заново: – Когда тебя я вижу вдалеке…

Тут ко мне заглянула Магда:

– Дэн?

– Что, помощь в зале нужна? – встрепенулся я, обрадованный, что хоть на какое-то время избавлюсь от женской любовной лирики. – Хорошо, я сейчас.

– Нет. Там тебя спрашивают.

– Спрашивают? Кто? – удивился я.

Даже если мать вернулась из больницы, я сильно сомневался, чтобы она явилась на работу – вряд ли настолько горит желанием меня видеть.

– Первый раз вижу, – сказала Магда. – Молодой человек.

Недоумевая, кто бы это мог быть, я направился в зал, вытирая руки фартуком.

У самого входа стоял Ричард, с брезгливым любопытством оглядывая наше небольшое кафе с несколькими посетителями. Увидев меня, улыбнулся и шагнул навстречу.

– Ты как меня нашел? – удивленно выдохнул я, жадно его разглядывая. Оказывается, я успел ужасно по нему соскучиться. По пижонской коже и по темному ежику волос, а главное – по его улыбке. И рукам, сейчас засунутым в карманы куртки, я скучал тоже.

– Тоже мне – проблема, найти забегаловку в вашем районе. Небось не центр, – проворчал он. – Ты как? Как твоя нога?

– Нормально нога, – ответил я, смущаясь своего затрапезного вида. Как-то не пришло мне в голову надевать на работу что-то приличное, притащился в старых джинсах и вытертом пуловере. Да еще и фартук этот… – В пятницу выписали, так что с понедельника буду в школе…

Ричард подался ко мне ближе:

– А сбежать ты отсюда можешь?

– Нет, – замотал я головой, – не могу, прости.

– Почему?

Я оглянулся на независимо протирающую столики в углу Магду, на мистера Балларета, который находился за кассой (он любил по выходным лично за ней сидеть, пока не надоедало) и теперь изо всех сил выгибался, пытаясь невзначай подслушать наш разговор, и предложил:

– Давай выйдем?

Ричард кивнул, и я, стащив с себя фартук и бросив его на пустой столик для грязной посуды, вслед за ним выбрался на воздух. Ветер немедленно прохватил до костей, заставив пожалеть об оставленной в моечной комнате куртке.

– Ну так почему? – развернулся ко мне Ричард.

– Во-первых, хозяин здесь, – сказал я. – Во-вторых, не могу бросить Магду. Она сегодня одна.

– А отпроситься? Ну, там, нога вдруг внезапно заболела?

– И отпроситься не получится. Я же в прошлое воскресенье уже болел.

Разумеется, я немедленно вспомнил, каким образом я «болел» в одной кровати с Диком, и мне на промозглой улице даже как-то жарко сделалось. Он, судя по всему, тоже вспомнил, потому что хмыкнул и весело на меня глянул.

– Ты меня искал – у тебя что-то срочное? – я решил сделать вид, будто совершенно не смущаюсь.

– Нет, – пожал он плечами. – Просто хотел увидеть. В четверг и в пятницу тебя дома не было, – от его слов по спине сразу побежали мурашки. Значит, он приезжал. – Сегодня тоже. Я и вспомнил, что ты по выходным подрабатываешь.

– Подрабатываю, – неловко подтвердил я, удивленный, что он помнит. Сказано-то об этом было один раз. А отцу я сколько раз ни объяснял, где я и что со мной – он до сих пор запомнить не мог. – В четверг за пособием ходил, меня целый день в муниципалитете промурыжили, вернулся – соседка сумку от тебя передала. Я звонил поблагодарить, но тебя дома не было.

– Мать увезла по магазинам, – недовольно пояснил он, и я снова почувствовал неловкие мурашки, вспомнив, как решил, что Дик где-то развлекается.

– А-а… – ужасно мешало, что мы стоим, в общем-то, у всех на виду: и у спешащих мимо прохожих, и у персонала и посетителей кафе, наблюдающих за нами через огромные окна. Потому что мне очень хотелось до него дотронуться – проверить, а правда ли он настоящий? Провести рукой по скрипящей коже куртки или, может быть, даже по щеке. – А в пятницу ходил в поликлинику. Выписывался.

– Ясно, – Дик помолчал. – Блядь, а может, все-таки сбежишь?

– Только если больше никогда сюда не вернусь, – виновато сказал я. – А мне нужна эта работа, Дик. Где я еще найду, чтобы только по выходным и близко к дому?

– Жаль, – он вздохнул и отвел глаза. Потом повеселел: – Ты во сколько заканчиваешь?

– Поздно. Мы до последнего посетителя работаем. По выходным – это что-то до двенадцати ночи, не меньше.

– Тогда… я приеду к тебе ночью?

На секунду у меня дух перехватило, когда я понял, что он предлагает повторить нашу прошлую субботу. Но я тут же и опомнился.

– Дик… У меня сегодня мать выписали. Она, наверное, уже скоро будет дома.

– Блядь! – снова с чувством выругался он.

Мимо в кафе прошла шумная молодая компания, бросив на нас несколько любопытных взглядов. На двери радостно зазвякал колокольчик.

Я не знал, что сказать. Я совершенно не представлял, о чем надо в данной ситуации говорить человеку, который тебе ужасно нравится, но ты никак не можешь добраться с ним до постели.

– И завтра, значит, тоже не получится? – на всякий случай поинтересовался Ричард.

– Нет, – помотал я головой и прошептал: – Прости. Я очень хочу, но не могу, правда.

– Да ладно, – сказал Дик независимым тоном, махнул рукой и развернулся к «Джарге». – Пока, Дэн. В школе увидимся.

Это «в школе увидимся» болью резануло по сердцу – точно так же, с этими же словами, он уходил от меня в воскресенье. И я думал, что навсегда. Впрочем, не исключено, что и сейчас – навсегда.