Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 67 страниц)

– Я ведь обещал взамен испорченного.

– Я думала, ты забыл.

– Нет. И, видишь, этот каменный – с ним ничего плохого не случится.

– Ага, – кивнула она, убирая кулон. – Я могу поблагодарить его лично?

– Марка? Конечно, почему нет.

– Его девушка не обидится?

– У него сейчас нет девушки.

– А парня?

– И парня тоже нет, – терпеливо сказал я. – Зато у него есть серебристый «Брейн», отличные родители и масса интересных фантазий. Думаю, вы с ним поладите.

– Фантазий на какие темы?

– На разные, – уклонился я от ответа. – Вон наш автобус.

Мы забрались в салон, но на этот раз нам не повезло – свободных мест не оказалось. Так что мы просто встали у окна.

– Правда, у Марка есть один существенный недостаток, – сообщил я.

– Так и знала, что без недостатков не обойдется, – кивнула Мари. – И какой?

– Он врун. Поэтому половину того, что он болтает, надо отсеивать. Иначе лапши на уши навешает – будь здоров.

– Ага!

– Но в целом – очень приятный молодой человек. Да и врет-то, по большому счету, только когда не может заполучить желаемое как-нибудь иначе. Учится неплохо, обладает средствами – у его отца свое дело…

Я чувствовал себя так, точно собирался Марка продать и изо всех сил рекламировал товар.

– Угу. И все это, выходит, ты узнал за то короткое время, пока заказывал у него дракончика, а потом забирал? – невинным голосом поинтересовалась Мари.

– Почему за короткое? Мы общались.

– Дэн, не ври! – строго велела Мари. – У тебя с ним что-то есть, с этим Марком, да? Ты вчера к нему так спешил?

– Ничего у меня с ним уже нет, – вздохнул я. – Я же тебе сказал: Марк свободен.

– Точно? – пристально посмотрела на меня Мари. – Мне бы не хотелось переходить тебе дорогу.

Я ответил ей изумленным взглядом, а потом захихикал.

– Ты чего? – нахмурилась она.

– Никогда об этом не думал в таком плане, – признался я.

– В каком?

– Что составляю конкуренцию женскому полу. Вот надо же – приходится делить парня с подругой, – я снова засмеялся. – Не переживай, Мари. Честно – он тебе понравится. Играет за обе команды, не жмот, не сюсюкает, и ко всяким экспериментам относится очень положительно – любопытный. В общем, я вас познакомлю. Может, что и срастется.

Из дома я позвонил мистеру Балларету и сообщил, что завтра не смогу появиться на работе: мало того, что с утра у нас посещение церкви, так еще на меня наложат епитимью, придется отрабатывать.

– Что же ты натворил, негодник? – немедленно спросил недовольный хозяин.

– Позволил себе грех чревоугодия, – соврал я.

Не иначе как от Марка заразился. Половым путем.

Мистер Балларет, который обожал набивать брюхо всевозможными лакомствами, растерянно булькнул, потом пробормотал что-то вроде «Ладно, но в воскресенье жду» и бросил трубку.

Оказывается, врать – это не так уж и невыгодно, – подумал я. Может быть, иногда и стоит.

Поскольку сегодня я, в отличие от последних дней, приехал рано, то воспользовался случаем и спросил у Сильвера, как у него со знакомствами в военной среде. На успех я не очень рассчитывал. Как и на то, что Сильвестр решит мне помочь – в конце концов, я ему был никто. Но спросить следовало, ведь по какой-то неведомой причине он относился ко мне с симпатией.

– Ну остались контакты, да. И ребята до чинов дослужились немаленьких, – признался он. – А что?

– Мне скоро восемнадцать, – напомнил я. – А это, как ты сам прекрасно понимаешь, означает, что армия не за горами.

– И ты, выходит, прощупываешь почву? Переживаешь из-за своей ориентации? – проницательно заметил Сильвер.

– Из-за нее, – я кивнул.

– Ну ты же не собираешься заявлять об этом публично. Я тебе рассказывал: Фредди несколько лет провел со мной бок о бок, а я даже не догадывался, что он неравнодушен к мужикам. И нормально служил.

– Боюсь, это не мой случай. Директор Морт позаботится, чтобы в военкомате стало все известно.

Говорить, что я сам подписал некую бумагу, я пока не стал.

– М-да, тогда уже тяжелее, – согласился Сильвестр. – Ладно, я подумаю, что можно сделать. Напишу пару писем… А ты не рано забеспокоился? У тебя впереди еще полгода отсрочки – ты же учишься. А потом, глядишь, куда-нибудь поступишь.

– Это вряд ли, – честно сказал я. – Не с моими оценками. И даже если мне удастся следующие полгода продержаться в школе – Морт не тот человек, чтобы забыть, Сильвер. Он на меня очень, очень зол.

– Опять повздорили?

– Опять, – согласился я. – И серьезно.

– Хорошо, Дэн, я понял. Помогу чем смогу.

Несколько успокоенный, я даже успел позаниматься уроками, прежде чем лечь спать. Заводя наутро будильник, вздохнул. Завтра мне предстоял не самый легкий день. Впрочем, похоже, легкие дни для меня теперь вообще закончились.

104.

Двадцать восемь миль извилистого четырехполосного старого шоссе. Растрескавшийся мокрый асфальт под колесом и блики фонарей в лужах. Заднее колесо соперника, из-под которого летит грязь на пластик шлема. И адреналин, превращающий кровь во взболтанную газировку.

Я собирался добраться до финиша первым или вторым. Любое другое место выбивало меня из финального заезда, а я не хотел, чтобы прогноз Красного оправдался. Я видел, как он стартовал, сходу оторвавшись от остальных на корпус. Думаю, к финишу Красный пришел в гордом одиночестве – «Бурр» был реально мощным байком.

На трассе существовал только один действительно крутой поворот – после нескольких зигзагов, перед самым финишем, – и я вошел в него, едва не коснувшись наколенником асфальта и лишь немного сбросив скорость. Человеческая толпа на обочинах промелькнула мимо, и я пересек белую черту первым, тормозя, разворачиваясь и тут же съезжая с дороги. Заглушил двигатель, стянул шлем, вдыхая сырой холодный воздух. Ко мне уже бежал Курт, за ним, оскальзываясь на мокрой траве, – Майкл. Я улыбнулся им и вскинул руку со сжатым кулаком. И непроизвольно оглянулся, пытаясь отыскать в толпе красный байк.

Когда закончился последний предварительный заезд, зрители на машинах и мотоциклах потянулись назад, к бывшему старту. На сорок третьей миле оставались только мы, двадцать байкеров, и распорядители. Майкл и Курт уехали вместе со всеми – они никогда не выходили в финал, гоняясь просто ради удовольствия, не то что я.

Я взглянул на часы – было двадцать минут шестого. Финал стартовал в шесть. Я достал сигареты, сунул одну в зубы и присоединился к парням, обсуждавшим приз. Не деньги, разумеется, а снятую Кривым девицу. Все сходились во мнении, что красотка, разодетая в кожу, – шлюха эскорт-класса. Я тоже успел ее рассмотреть: длинноногая брюнетка с роскошным бюстом сидела на крыше машины, подсвеченная фарами, – наглядный и соблазнительный подарок победителю на двенадцать часов субботы. Большинство парней не успевали подбирать слюни, в красках расписывая, в какой позе и сколько времени будут ее трахать в случае выигрыша. А я слушал их и думал, что халявная шлюха, конечно, хорошо, но скучно. Я бывал пару раз в элитных борделях, и мне совершенно не нравились до приторности вежливые куклы, готовые исполнить любой, даже самый дикий каприз за те сумасшедшие бабки, которые им платили.

– А ты что молчишь? – глухой голос за спиной заставил меня вздрогнуть. – Фантазии не хватает или голос потерял от предвкушения?

Я обернулся. Красный стоял в шаге от меня, так и не сняв шлема.

– Я равнодушен к шлюхам, – я прикурил вторую сигарету, взмахом ладони отгоняя дым от лица. – Мне больше нравятся девушки, для которых секс – удовольствие, а не способ заработать.

– А в газетах писали, ты мужиков предпочитаешь, – шлем гасил интонации, но я явственно расслышал насмешку. – Так что будешь делать, если вдруг ее получишь?

– Тебе передарю, – я ухмыльнулся и выпустил струйку дыма в лицо, надежно прикрытое зеркальным пластиком. – А что, ты уже сомневаешься в своей победе?

– Нет, – уверенно и равнодушно бросил Красный. – Но я брезгую блядями и намерен получить другой приз.

– Это какой? – поинтересовался я, каким-то шестым чувством уже догадываясь об ответе.

Он качнул головой, словно оглядывая с головы до ног, и у меня сладко потяжелело в животе.

– Не войдешь в тройку – подставишь зад, – без обиняков сказал Красный.

– А если войду? – я прищурился. – Свой подставишь?

– Выигрыш тебе отдам, – в голосе снова послышалась откровенная насмешка. – Поддержу материально.

– Нищим подари, – посоветовал я, чувствуя, как на смену возбуждению приходит злой азарт. – Вместе с девкой. Они тебе руки целовать будут.

Отвернулся и пошел к своему байку, сжимая в пальцах шлем.

Зря я думал, что байкерам похрену на политику и желтые сенсации. И что меня не узнают. Уже на линии старта, подтягивая ремень, услышал сбоку язвительное:

– Может, пропустим пидора вперед, Джейк? А то как-то стремно с таким за спиной.

– Я тоже сейчас об этом думал, Мэтью. Хрен с ним, с призом, задница дороже.

– Не переживайте, ребята, – утешил я их, надевая шлем. – Я свой член в помойки не сую, можете быть абсолютно спокойны.

И с легким щелчком закрыл забрало, отсекая себя от всего, что могло выбить меня из равновесия.

Они зажали меня на трассе прямо со старта: один слева, второй впереди, наглухо перекрыв любую возможность вырваться. Уйти я мог только вправо, на обочину, но это означало вылет или катастрофическую потерю скорости. Вряд ли они делали это с чьей-то подачи, скорее просто мелко гадили. Завершив последний вираж, я притормозил, пропуская того, кто шел сбоку, и уходя влево – на прямой «Джарга» была быстрее, но драгоценные секунды оказались потеряны. Финишную черту я пересек четвертым, практически на заднем колесе третьего призера гонки.

Зрители орали как сумасшедшие, сигналили, кто-то палил из ракетницы. Я съехал на гравий, стащил шлем и вытер рукавом мокрое от пота лицо. Очень хотелось дождаться тех сволочей и набить им морды, но подобных эксцессов Кривой на гонках не допускал, а выслеживать мерзавцев по ночному городу…

Я кивнул нарисовавшемуся из темноты Конраду, слез с байка и протолкался к Красному, вокруг которого уже клубились поклонники и поклонницы.

– Сан-Норидж, южный въезд на Рока-сквер. Через час. И не опаздывай – ждать не буду.

Я думал, он не услышит меня за ревом толпы, но Красный кивнул.

Дожидаться награждений и прочей неофициально-церемониальной херни я, разумеется, не стал. Разыскал Майкла с Куртом, договорился встретиться завтра в «БиБи», вернулся к байку, рядом с которым уже торчал Конрад, снова нацепил шлем и медленно поехал к въезду на Римонское шоссе.

У меня осталось время хотя бы отыскать дом, в котором Тэд снял мне квартиру. Он оказался недалеко от сквера, где я назначил встречу Красному. Каких-то пять минут езды. Еще полчаса ушло на то, чтобы доказать консьержу мое право подняться в квартиру хоть одному, хоть с любовником, которого очень успешно изображал молчащий за моей спиной Конрад, хоть со стаей павианов.

В общем, когда я вернулся к скверу, Красный уже был там. Сидел на байке боком и разглядывал светящуюся витрину какого-то шмоточного магазина.

– И почему я тебя должен ждать, а не наоборот? – в голосе явственно слышалось недовольство. – А это кто? Любовник?

– Охранник, – буркнул я. – Не дергайся, фонарик держать не будет.

Консьерж мрачно посмотрел на нас, но промолчал и вызвал лифт. Я понятия не имел, на каком этаже моя квартира. Прикинул, что должна быть где-то на десятом, и нажал кнопку.

– А охранник до утра на улице торчать будет? – поинтересовался Красный.

– Шлем сними, – посоветовал я. – Утро давно наступило, просто тебе сквозь зеркалку не видно. Да, будет ждать, работа у него такая. Хоть час, хоть сутки. Хотя сутки не будет – позвонит и вызовет смену.

Квартира оказалась почти напротив лифта. Я повозился с ключами, замок щелкнул, и дверь мягко распахнулась.

– Понятия не имею, что тут есть, – честно предупредил я. – Я здесь первый раз.

– Не твоя, что ли? – Красный нашарил на стене выключатель, и в прихожей вспыхнул свет.

– Арендована недавно, – ответил я. – Вот как раз для ебли. Или ты рассчитывал со мной в особняк прокатиться? Сними уже свой шлем, что ты паришься?

Через минуту я очень пожалел о своей просьбе. У Красного оказалось обожжено лицо – кожа бугрилась страшными шрамами, не имелось ни бровей, ни ресниц, часть носа была ампутирована так, что дыры ноздрей смотрели вперед.

– Охренеть, – потрясенно сказал я и сел на кстати подвернувшуюся тумбочку. – Это где тебя так угораздило?

– Впечатляет? – он скривил изуродованные губы. – Горел в машине.

Линия ожогов имела четкую границу – там, где голову и шею когда-то закрывал подшлемник. Мне понадобилось минуты две, чтобы вспомнить, пока Красный расшнуровывал ботинки и осматривался.

– Пожар во время пит-стопа на дозаправку в Монтегю два года назад. Дэвид Берк. Это когда лопнул рукав подачи топлива, и оно вылилось и попало на глушитель? Там еще парень-дозаправшик погиб.

– Лопнул, – Дэвид встал и ухмыльнулся-оскалился. Выглядело это жутковато. – Ни хуя он не лопнул – его очень грамотно надрезали в последнем сочленении. Надо же, не думал, что здесь кто-то это помнит. Ладно, пошли.

Он жестко взял меня за плечо, вынуждая подняться, и потянул в комнату.

На долгие прелюдии я, понятно, не рассчитывал. Но и на то, что меня поимеют, как дешевую шлюшку, тоже. На предложение поискать душ, пока я в спальне определюсь с наличием хотя бы постельного белья, Берк скривился:

– Нахер тянуть? Снимай штаны, перепихнемся по-быстрому, и я отвалю.

– Еще чего, – я оттолкнул его руку, потянувшуюся к застежке моего комбинезона. – Я себя не на помойке нашел.

Тэд, как всегда, обо всем позаботился. В ванной нашлось все для мытья – от шампуня до зубных щеток. На полках шкафа обнаружились полотенца и простыни. А в ящике тумбочки лежали коробка с презервативами и любрикант. Мне даже стыдно стало от подобной заботы. Я, конечно, о резинках и не вспомнил – зачем они мне были нужны на гонках, я туда не трахаться ехал. Но Тэд даже про клизму не забыл, обустраивая мне гнездышко для свиданок. Понятно, что не сам, но очень неловко было думать, как он составлял список нужного и отправлял с ним кого-то из обслуги. И хотя все в доме знали про мои наклонности, от стыда горело лицо.

Дэвид вернулся, завернутый в полотенце, и я кивнул ему на застеленную кровать.

– Ложись. Вот пульт – можешь телек включить, если хочешь. Я скоро приду.

Когда я через полчаса добрался до постели, в комнате мерцал забытый телевизор, а Дэвид спал как убитый, уткнувшись изуродованным лицом в подушку. И не пошевелился, когда я лег рядом. Я и сам, честно говоря, умотался. Поэтому провалился в сон раньше, чем успел натянуть на себя одеяло.

А проснулся от того, что в мой зад впихивалась крупная скользкая головка. Судя по ощущениям, презервативом Берк не озаботился. Хорошо хоть любрикант использовал.

– Заразишь меня триппером или чем-то в этом роде – охрана тебе кожу с задницы на морду пересадит, – пообещал я, цепляясь обеими руками за кровать. – Понял?

– Не ссы, – ответил Берк и с силой толкнулся вперед, заставив меня охнуть от малоприятного ощущения. – Все чисто, пацан.

Трахался он, как ездил – резко и быстро. Я даже толком не успел себе подрочить, как Дэвид задергался, шлепаясь в мой зад лобком, и кончил, прохрипев что-то невнятное. Потом отлепился от меня и развалился на спине, тяжело дыша. Я подождал с полминуты, а потом не выдержал.

– Ну? А я?

– Что? – он повернул ко мне свое кошмарное лицо. – Дрочи, кто тебе мешает. Или стесняешься?

– Дрочить я и один могу, – разозлился я. – Нормальный партнер…

– Я тебе не партнер, – перебил меня Берк. – Меня твои проблемы не волнуют. Хочешь – кончай, не хочешь – спи дальше.

– Мудак ты, – зло сказал я и полез из кровати, чувствуя неприятно-скользкое между ягодиц. – Вали отсюда нахер. Получил что хотел? Вот и двигай.

Когда я вернулся в комнату, Берка уже след простыл, а на столе валялась банкнота в пятьдесят марок.

– Сука какая, – пробормотал я, комкая ее в кулаке.

Обидно было до слез. Я завалился в постель, глядя в освещенный солнцем потолок и думая, что так со мной обошлись в первый раз. И выспаться толком не дали, и кайфа я никакого не получил, и расплатились, как со шлюхой средней паршивости и цены.

Часы показывали одиннадцать утра. Я отвернулся к стенке и натянул на голову одеяло, закрываясь от дневного света. Очень хотелось есть, но вставать, одеваться и тащиться в супермаркет или домой я был решительно не готов.

Уже засыпая, вспомнил, что сегодня церковная суббота и за неявку на исповедь в понедельник наверняка здорово влетит. Если, конечно, Гюнтер с Оливером меня снова не пожалеют.

Второй раз я проснулся около трех часов дня. Собирался дождь, поэтому за окном потемнело. Ужасно хотелось есть и совершенно не тянуло возвращаться домой. Я еще раз принял душ, мысленно снова поблагодарив Тэда за предусмотрительно приготовленные мелочи. В шкафу нашлись даже упаковки с новым бельем – трусы, футболки, носки. Я с удовольствием переоделся в чистое, натянул брюки, свитер, гоночный комбинезон, который по такой погоде был в самый раз, сунул в карман оставленные мне «за услуги» пятьдесят марок и вышел из квартиры.

Сменивший Конрада Сван торчал в подъезде и болтал с консьержем. Увидев меня, тут же сделал стойку.

– Домой?

– Нет, не хочу, – я покосился на консьержа. – Спроси у него, есть тут какой-нибудь супермаркет поблизости или забегаловка недорогая. Жрать охота.

Пиццерия оказалась буквально в двух шагах – я даже не стал забирать «Джаргу» с подземной стоянки, решил прогуляться пешком. Сван, само собой, пристроился рядом. Он был выше меня головы на две и широкий, как шкаф. При этом очень быстрый и гибкий.

На мой взгляд, вместе мы смотрелись комично, а я этого терпеть не мог. Поэтому собрался потребовать, чтобы Сван отстал на несколько шагов. Повернулся, открыл рот да так и замер: по противоположной стороне улицы изо всех сил несся Дэн, а за ним – человек восемь-десять парней в одинаковых серых куртках и вязаных черных шапочках.

Я не раздумывая рванул через проезжую часть и угодил бы под грузовик, не вцепись в меня Сван, не давший выскочить под колеса.

– Охренел?!! – рявкнул он, но я вывернулся из его рук.

– За ними, живо!

К счастью, двое последних серых бежали довольно медленно, и я заметил, как они скрылись между двумя высотками, свернув с дорожки куда-то влево. Дернул Свана за рукав.

– Туда!

И, дождавшись просвета между машинами, бросился через дорогу.

105.

Не могу сказать, чтобы проповедь отца Ловатта оказала на меня хоть сколько-нибудь благотворное действие. Как он ни старался, слова его пропадали втуне. То есть изначально я пытался слушать, особенно учитывая, какой у отца Ловатта был неприятный голос и какими режущими интонациями окрашивался, стоило тому встать за кафедру. Даже уловил, что речь идет о богатстве и бедности – благодаря всевозможным изречениям типа «Не поможет богатство в день гнева».

Потом отец Ловатт перешел к рассказу о некоем бедном, но благочестивом человеке, который был праведен во всем и даже последний грош отдавал нуждающимся. Однако когда однажды по просьбе апостола Бог дал ему богатство, оно полностью изменило человека и ввергло во всевозможные соблазны.

Но стоило мне услышать «Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную», как мои грешные мысли немедленно поползли в совершенно ином направлении.

Как-то совершенно неожиданно подумал я, что, посеяв в плоть Марка от своей плоти, действительно пожал тление. То есть расставание. В этом не было ничего необычного, поскольку аргументы Марк привел правильные, и я на него действительно не обижался – он совершенно не обязан был отвечать за мои поступки. Необычным было другое. Я так много о нем думал, так стремился поверить в то, что Марк – именно то, что мне нужно… ну, может быть, не для счастья, но для душевного равновесия, что ли, для радости – телесной и моральной. А когда он поставил на наших отношениях крест, почему-то даже толком не расстроился. Напротив – немедленно предложил его Мари, точно он для меня ничего не значил.

Или так и было в действительности? И Марк для меня на самом деле ничего особенного не значил? Я попытался ответить на этот вопрос честно, но так и не смог. Марк был мне симпатичен, но привязаться к нему я не успел. Он остался почти чужим человеком, хотя я и делил с ним постель. Впрочем, врать себе, что секс у нас вышел крышесносный, я не собирался.

– …желающие обогащаться впадают в искушение и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу!

Я осторожно огляделся вокруг. Мои одноклассники предпочли держаться подальше и рассредоточились так, что мы с Мари на последнем ряду оказались совершенно одни.

– Ты Лернера видел? – шепотом поинтересовалась Мари.

– Нет, – ответил я. – И сейчас не вижу.

– Значит, все-таки не приехал. Напрашивается он на еще большие неприятности, – Мари покачала головой. – И зачем?

Я пожал плечами. Низачем. Просто Ричард был такой – и точка. Безрассудный и упрямый. Я мог бесконечно злиться на него из-за этого. Но при всем при том не мог не восхищаться.

– Я сегодня сразу после исповеди бегу домой, – тихо продолжила Мари. – У Сесилии день рождения, ты же помнишь?

– Помню, – кивнул я.

– Ты уж постарайся без меня ни во что не ввязываться, а? И ни с кем не сцепиться.

– Мне будет не с кем, – шепнул я. – На исповедь я пойду последним, а потом еще на меня епитимью наложат. Не знаю, когда освобожусь. Не думаю, что кому-то настолько приспичило набить мне морду, чтобы сторожить столько времени.

– Хорошо, – серьезно сказала Мари. – А в понедельник утром я буду ждать на остановке.

– Телохранитель, – негромко фыркнул я, а она пихнула меня локтем в бок.

Не то чтобы я не боялся вообще. Но не верил, что кто-то – Спайк или Кид – решится на открытые действия, учитывая, что Рысь в пятницу выдвинул твердое требование меня не трогать, а класс молчаливо поддержал. Похоже, как справедливо заметил Марк, в коллективе действительно многое зависело от одного человека, а остальные шли у него на поводу.

Захлопали крышки. Мари тоже вскочила, готовя молитвенник. Поднялся и я. Пространство церкви плавно и торжественно заполнила органная музыка.

Я никогда не умел петь, так что просто старательно беззвучно открывал рот – тактика, которая меня всегда выручала. Вот и сейчас следящая издалека Смитфул, пристально поглядев в мою сторону, сурово кивнула.

Потом народ потянулся к исповедальным кабинкам, а я остался на скамье – мне торопиться было некуда. Мари просочилась внутрь одной из первых, так же быстро оттуда вынырнула, махнула мне рукой и скрылась за дверями церкви.

А я сидел и размышлял, должен ли врать, что раскаиваюсь, если в действительности ни в чем особо не раскаивался? Без сомнений, Марк и глазом не моргнул бы, сказав священнику все, что следует. Ричард, напротив, высказал бы все, чего говорить не следует. А я? Что должен говорить я?..

Но говорить ничего не пришлось.

Это вообще мало походило на исповедь, потому что слушать меня отец Ловатт оказался совершенно не намерен. Не знаю уж, кто ему красочно расписал мои прегрешения, но буквально с порога исповедальни он сообщил мне, что если трудом и послушанием я не искуплю свою тяжкую вину, то кончу очень плохо.

Я прикусил язык, удерживая рвущееся «Кончать не так уж плохо, как вы думаете», и вспомнил Ричарда, заявившего Смитфул: «Секс считают преступлением только те, кого никто не трахает». И дальше воспринимал его наставления с таким налетом цинизма, что сам диву давался.

То есть я уже достаточно давно решил для себя, что если Бог где-то и есть, то он живет явно не в церкви и не в отдельных ее служителях. Но все-таки раньше никогда не относился к исповеди с таким пофигизмом. Словно во мне что-то выключили.

Я представлял там, с той стороны затянутого материей окошка, некрасивое лицо закрепленного за нашим учебным заведением священника, его равнодушные глаза и усталые складки в уголках рта, обтрепанные рукава его рясы. Слышал, как нервно он перебирает четки, как шлепают его губы, особенно на яростно выплевываемых «п», и думал: а как давно этот человек говорил что-то искреннее от себя, а не то, что требуется согласно положению и ситуации?

– А сейчас ты, отрок грешный, отправишься вскапывать монастырский сад с благотворной молитвой на устах. И будешь делать это, пока не прочитаешь по две дюжины раз «Отец наш Всеобщий», «Святая дева» и «Благо Всевышнему». А потом еще каждое утро будешь начинать с этих молитв – до следующего посещения церкви. И не смей отверзать уста для земных слов, пока не закончишь произносить слова небесные! В следующий раз я выслушаю твоих наставников и тебя и решу, достоин ли ты прощения. Понял? Иди.

Разумеется, я понял. Чего же тут было не понять? Часа два-три физической работы на свежем воздухе. И более ранние подъемы, чтобы успеть до начала школьного дня пробубнить наказанное. Ну а в необозримом будущем – обрести царствие небесное, ибо «собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут».

Интересно, как много сокровищ можно собрать, бормоча молитвы?

Выяснив у служки, где хранится садовый инвентарь, я получил лопату и пару рукавиц и направился работать.

Земля была промерзшая, но влажная – сегодня с утра ее успела намочить невнятная морось, – и уже через полчаса я снял куртку и повесил ее на ближайшее дерево. Ветер немедленно прохватил насквозь, я поежился, но одеваться обратно не стал – и так уже весь пропотел. Просто активнее взялся за свой инструмент.

Дело двигалось медленно, а плечи через час уже ныли невыносимо. Хотя прокопанную полосу пока было стыдно даже показать кому-либо.

Я остановился передохнуть, опираясь на лопату, вытер пот со лба, глянул на молодые деревца вокруг себя. Кажется, это были яблони, хотя я не большой знаток в садоводстве и по одному стволу узнать дерево затруднялся. Налюбовавшись, как раз собирался снова приняться за дело, как поблизости в почву воткнулась вторая лопата.

– Что, Дэн, в земле возиться потяжелее будет, чем книжки писать, а?

Я улыбнулся, разворачиваясь. Только одному человеку тут я признавался, что регулярно мараю бумагу.

– Я завязал с графоманией, отец Патрик. Поэтому вот – осваиваю новую профессию.

– Без энтузиазма, – поцокал он языком, выразительно оглядев жалкий результат моих усилий.

– Проблемы с вдохновением, – притворно пожаловался я.

Он был невысоким и худым, в отличие от массивного отца Ловатта. На коричневую рясу сверху была накинута какая-то меховая жилетка. Он тоже не был особенно красив – узкое смуглое лицо с чуть выдающимися скулами, покрытое легкой сетью морщинок, – но живая мимика и выразительные темные глаза делали его обаятельным.

Отец Патрик натянул перчатки и вогнал лезвие лопаты поглубже, потом надавил на него ногой.

– Ничего, с божьей помощью справимся… За что тебя наказали? – словно бы невзначай поинтересовался он. – Я только-только вернулся из Римона, не успел к вашему посещению. Думал, все уже по домам разъехались, а тут гляжу – ты. Привратник сообщил – отец Ловатт наложил епитимью.

«За что» – это был щекотливый вопрос. Я, правда, как-то раз разговаривал с отцом Патриком о своей ориентации, но, честно говоря, не был уверен, как он отнесется к произошедшему – мы давно не виделись. Если точнее – с прошлого учебного года. Июль и август я провел в кафе мистера Балларета, пока Магда и Джоуи по очереди ходили в отпуск, в сентябре отца Патрика в церкви не оказалось, а в октябре мы с Диком службу прогуляли. Ну а навещать его просто так я не решался – не настолько мы были близки. Мало ли у отца Патрика подростков, с которыми он вел задушевные беседы?

– За мужеложество, – наконец все-таки сказал я.

– Вот как, – отец Патрик приостановился, искоса глянул на меня. – Значит, все-таки окончательно определился с выбором партнеров?

– Определился, – я тоже взялся за лопату.

– Ну а теперь что же? Раскаялся?

– Нет, – коротко ответил я, выворачивая очередной пласт каменной земли.

– Какая же исповедь может быть без раскаянья? – удивился отец Патрик. – Так никакая епитимья не поможет.

– Падре, а вы всерьез считаете, будто кому-то интересно, что я чувствую? Самое главное – формальности соблюдены, и ладно.

– Глупости говоришь, Дэнил, – нахмурился отец Патрик, перестав копать. – Исповедь – общение не с людьми, а с Богом. А он не приемлет формальности. И точно знает, что ты чувствуешь. Земное наказание – лишь способ показать ему искренность в осознании своей вины. Пусть епитимью накладывает человек, облаченный саном, но результат ее очищает тебя не перед земными судиями, а перед Небесным.

– Раскайся я хоть тысячу раз, хоть сто лет бормочи молитвы и вскопай пятьсот акров церковных садов – «земные судьи» мне все равно ни на секунду не дадут забыть, – усмехнулся я. – Им слишком выгодно тыкать меня в это носом.

– Земные испытания – часть нашего пути. Не пройдя их, не получишь прощения и награды.

– Я согласен на испытания, отец Патрик. Но только не тогда, когда мой собственный наставник отягощен тем же грехом, что и я. Но поскольку власти у него больше – травить по его указке будут именно меня.

– Отягощен тем же грехом? Ты про кого это говоришь, Дэн?

Только сейчас я вспомнил: а ведь мы не на исповеди, и хранить тайну отец Патрик не обязан. Что случится, если он расскажет о моих словах той же Смитфул или самому директору, представлять было страшно.

– Мне бы не хотелось, чтобы это стало кому-то известным, отец Патрик. Наверное, я зря сказал.

– Что, все так плохо, Дэн? – после паузы спросил он.

– Плохо, – кивнул я, не прекращая работу. – Так что я лучше тут весь сад перелопачу. Все равно ничего никому доказать не удастся. Только мне же будет хуже. Я ведь уже на заметке из-за ориентации.

– Можешь считать, что мои уста скованы исповедальным обетом, – предложил он. – Если хочешь поделиться – я весь внимание. Ведь, судя по всему, твоя исповедь отцу Ловатту не удалась?

– Не удалась, – с усмешкой согласился я.

А потом, сам не заметив как, начал рассказывать. Не называя имен, конечно. О Дике и наших запутанных отношениях. О том, как пытался их закончить и разобраться сам с собой, сочиняя сладкую лживую сказочку о нашей счастливой жизни. О директоре, вынуждавшем меня к предательству. О том, как боялся, что он прочитает написанную мной бумагу прямо при мне, и как потом жалел, что директор вручил ее Вернеру, так и не прочитав… В общем, обо всем почти рассказал. Даже о Мари и ее словах про Морта, которые получили свое подтверждение. Сначала говорить было тяжело, а затем я как-то втянулся и под мерные движения лопаты говорил и говорил – наверное, мне требовалось хоть с кем-то поделиться. А отец Патрик был отличным слушателем.