Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 67 страниц)

Мэйсон усмехнулся:

– Дэн, мы с тобой легко можем мечтать стать акробатами в цирке или великими оперными певцами. Но и ты, и я понимаем, что этому никогда не бывать: у нас нет таких талантов. Я и гимн Бернии не пропою, не сфальшивив, а нужных способностей для акробатики у меня не было даже когда я был здоров, что уж говорить про сейчас…

– Ну, я не ребенок и не дурак, чтобы воображать себе несбыточное. Но я должен понять, на что способен, правда? Мне уже никуда не деться от того, что я такой – настолько не похожий на других парней. Мне нравится совершенно не то, что им. Поэтому общество меня не одобряет, и мне придется с этим как-то уживаться. Но уживаться, а не тихо сидеть в уголке, боясь пошевелиться. Я же должен иметь что-то свое, для себя.

– Господи, Дэн! Ну зачем тебе «для себя» понадобился Лернер?! – не выдержал Мэй.

– Потому что я его хочу, – просто ответил я. – И если смог получить, то почему не взять?

– А если тебе завтра захочется вокалиста этих… как их там… «Голдениз Роллиз»?

– Ну, если мне удастся с ним встретиться и он ответит взаимностью, то почему нет? – усмехнулся я.

– Обалдеть. Ты не Дэн Арчер, а инопланетянин в его облике. У того были тормоза – я точно помню.

– У меня есть тормоза, – ответил я. – Я не собираюсь кричать на всех углах о том, что не такой, как все, и кичиться этим. Как и тем, что имею отношения с Ричардом Лернером. Но почему директор или – не обижайся, Мэй, – ты считаете, будто можете указывать мне, что я их иметь не должен? Это только наше дело – и все. Мы с Ричардом достаточно выросли, чтобы определить, надо нам оно или не надо.

– Директор – взрослый и умный человек, и если он остерегает тебя, то знает, почему и зачем.

– Твой отец тоже взрослый и умный человек, – перебил я.

– При чем тут мой отец? – оторопел Мэйсон.

– Он остерегал тебя от меня, – напомнил я, – но ты же почему-то не послушался. И продолжаешь со мной общаться, пусть и вне дома.

– Это другое! – возмутился Мэй. – Ты не Лернер!

– Хорошо, – кивнул я. – Твой взрослый и умный отец велел тебе поддерживать хорошие отношения с Ричардом и заниматься с ним, и что? Ты выполнил его поручение?

Мэй примолк. Но потом упрямо сказал:

– И все равно. Я не верю, что из ваших отношений выйдет что-то путное. Я боюсь, что ты попадешь в беду из-за Лернера. К тому же, я читал, гомосексуальные связи не бывают долгими.

– Тем более бояться нечего, – возразил я. – Раз у нас все будет недолго, то я не успею попасть в беду.

– Но он совершенно не пара тебе! – не мог угомониться Мэйсон. – Тебе потом будет больно, а эта сволочь уйдет как ни в чем не бывало!

Скорее всего, так и будет, конечно, – этого я не мог не признавать.

– Мэй, ну так жизнь и состоит в том, что тебе то хорошо, то больно, то горько, то сладко – разве нет? Мы все зависим друг от друга, и все эти «больно-хорошо-горько-сладко» ты получаешь от окружающих тебя людей и на этом учишься. Это такой труд… ну, я не знаю – для сердца или, быть может, для души. Единственное, что нам дано: выбрать, кто именно станет твоим очередным учителем.

– И сейчас ты выбрал Лернера, – покачал головой Мэйсон.

– Да, сейчас я выбрал Лернера, – твердо повторил я. Потом, покривив душой, добавил: – Но я ценю, что ты так за меня переживаешь.

Ни черта я на самом деле этого не ценил. Мэй был моим ровесником, так почему решил, будто знает что-то лучше меня? С чего вдруг ему взбрело в голову, что я какой-то несмышленыш, которого надо образумить? Почему я никогда не учил его, как надо жить? Не обсуждал, может ли ему нравиться Келли или он ей не пара? Не настаивал, что ему пора добиваться каких-то прав в собственном доме, где заботливые родители решают за него все на свете? Почему я считал его достаточно взрослым и благоразумным, чтобы он мог справляться со своими проблемами сам, а ему оказалось трудно сделать то же самое в отношении меня?

В молчании мы наконец-то стронулись с места и побрели по промерзшему пустому парку. Сквозь голые ветви деревьев и кустов с обеих сторон теперь отчетливо были видны дома. Всей природы тут было – несколько аллей в центре цивилизации. Очередная фальшивка, которая не так заметна весной и летом, когда все кругом зеленеет и прячет за собой правду.

Мы почти уже дошли до его дома, когда Мэй меня изумил до последней степени, проговорив:

– Дэн, я хочу быть уверен, что это не просто вспышка гормонов.

– Зачем? – удивился я. – Зачем тебе быть в этом уверенным?

Откровенно признаться, я сам-то в этом не был уверен. Слишком сильно возбуждал меня Ричард.

– Потому что ты сейчас так красиво рассуждал о душе, которая должна трудиться. И вдруг все окажется просто капризом твоего либидо – и что? Не обидно будет из-за него пострадать?

Я прикинул так и этак. Собственно, раньше я никогда особо не задумывался о всяком там труде для души. Что-то где-то такое слышал, что-то где-то ненароком прочитал, а вот сейчас, когда на самом деле мне просто хотелось отстоять свое право на Ричарда, оно как-то само сформулировалось. И, в общем-то, достойно – вон, даже Мэйсон проникся. Хотя и не совсем.

Я прочистил горло.

– Мэй… Мне неловко это говорить, конечно… Но, знаешь, я затрудняюсь отделить одно от другого. Ты не подумай, будто я хочу тебя в чем-то ущемить, но тебе, я так думаю, это делать проще, потому что в твоих штанах не живет своей жизнью член, который требует к себе внимания.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Мэйсон.

– Только то, что ты можешь себе позволить рассуждать о духовной близости и романтической влюбленности в свою Келли без всякой задней мысли. А я сразу начинаю думать, как бы нам с Ричардом найти время и место, чтобы трахнуться… Ты уж извини, если я не оправдал твоих ожиданий. Но я боюсь, что труд моей души в данном случае неразрывно связан с тем органом, который находится у меня между ног, как бы пошло это ни звучало.

Мэй опять помолчал некоторое время, а потом сказал в сторону:

– На самом деле я бы очень хотел.

– Что? – не понял я.

– Хотел бы почувствовать, – он повернулся ко мне, – каково это – обладать другим человеком. И что при этом испытываешь… Знаешь, вот когда читаешь или смотришь по телевизору разное – ну фильмы, скажем, какие-нибудь или сериалы, – где герои занимаются любовью, то в мозгах что-то щелкает, и в груди щемит, и в животе становится немного тепло, а там, дальше, – Мэй посмотрел на свой плед, – тишина. Ощущение, как будто возбудился только в голове… Наверное, трудно такое представить?

– Трудно, – согласился я.

Раньше я как-то никогда не задумывался, что Мэй обезножил в том возрасте, когда, наверное, еще толком и не дрочил. Так что совершенно не в состоянии представить себе оргазм.

– А недавно Келли села ко мне на колени и поцеловала. По-настоящему. И я ее целовал, и стало так и хорошо, и неуютно одновременно… Как будто я ее в чем-то обманул.

– Ты не обманывал, – неловко сказал я.

– Не обманывал. И все-таки… – Мэй развернулся ко мне. – Вот ты, выходит, считаешь, что за удовольствия тела не жалко заплатить, и готов за секс с Лернером получить по полной. Значит, это так хорошо?

Не то чтобы я прямо был готов получить по полной. Все-таки я надеялся, что все как-нибудь обойдется. Но на вопрос ответил:

– Это замечательно, Мэй.

– Расскажешь? – неожиданно попросил он. – Как оно все происходит?

– М-м-м… – растерялся я. – Прямо сейчас?

Мало того, что я вообще не планировал кому-либо расписывать свои любовные похождения, да еще в интимных подробностях, так и сегодняшний наш разговор – весь какой-то нервный, странный, с упреками и претензиями, – никак меня к этому не расположил.

– Ну не сейчас, – согласился Мэйсон, оглядываясь на калитку своего дома. – Можно потом.

– Потом посмотрим, – я протянул руку, и Мэй, сдернув перчатку, ее пожал.

На том, собственно, и расстались.

Мне еще требовалось зайти в общественную кассу оплатить коммунальные услуги.

Следующий школьный день начался с половодья чувств.

Первой Коттнер, конечно же, вызвал к доске Зои, потому что больше желающих не нашлось. И она бойко ознакомила нас со своей способностью доносить до слушателей женскую любовную лирику. Мэйси тоже справилась неплохо, запнувшись всего разок. А вот дальше дело пошло хуже. Даже Киду оказалось стремно читать про то, кого там помнит «ангел мой». Он пробормотал весь стих, глядя в пол и розовея. Джейк вообще справился только с первой строфой, а потом беспомощно озирался по сторонам, ловя в шепоте класса подсказки и выдавая какие-то обрывки фраз, в результате чего за неготовность к урокам получил от Коттнера указкой по рукам.

– Арчер! – сразу после этого рявкнул Коттнер. – Прошу вас к доске. И не вздумайте сказать, что не выучили, потому что находились на больничном. Директор меня предупредил, что домашнее задание вам передавали исправно.

Разумеется, я тоже не собирался баловать общественность первоклассным исполнением, ограничившись рифмованной скороговоркой – лишь бы «терпимо» отработать.

– Аннабель Круазье, – сообщил я, поскольку Коттнер с каждого требовал называть имя автора.

И встретился глазами с Ричардом, чуть улыбнувшимся мне. Школьный автобус сегодня попал в пробку, и в класс мы ввалились прямо со звонком, так что с утра я не успел перемолвиться с ним и словом. Даже не узнал, как прошла его вчерашняя отработка. Зато теперь, стоя у доски, мог открыто на него пялиться – вроде как просто смотрю вперед. И думать, что мне начхать на предостережения Морта и даже Мэйсона. Если всегда быть благоразумным, то самому от себя может стать противно.

Его густые черные ресницы прятали маленьких чертенят в зелено-карих глазах, и я знал, что от Ричарда сейчас пахнет табаком. Запах недавно выкуренной сигареты смешивается с ароматом лосьона, и от этой смеси мне моментально сносило крышу.

– Когда тебя я вижу вдалеке,

То ритм меняет сердце у меня.

И половодье чувств в моей реке

Преграды сносит, за собой маня

В край сладких неоправданных надежд,

Где можно жить, не поднимая вежд.

Едва ли меня помнит ангел мой,

Кто он, кто я – несоразмерно в мире.

Но легкого движения рукой

Достаточно моей капризной лире:

Случайный взгляд, вдруг пойманный в толпе,

Решил все за меня в моей судьбе.

Мне нечего просить у высших сил —

Они меня не слишком баловали.

И знаю я: о чем ни попроси,

До цели доведут путем печали.

И все же в час зверей и на заре

Все мысли мои будут о тебе.

Очнулся я от голоса Коттнера:

– Садитесь, Арчер, «превосходно».

Класс пораженно молчал, а я, опустив голову, быстро прошмыгнул на свое место. Черт возьми! Я что, рассказывал это все Ричарду?!

– Лернер! – словно услышав, немедленно вызвал Коттнер. – Теперь я хотел бы послушать вас.

– Я не выучил, – сообщил Ричард, не потрудившись даже подняться.

– Подойдите ко мне! – немедленно взъярился учитель.

А когда Ричард неспешно приблизился, мне кажется, врезал ему по рукам гораздо сильнее, чем до этого лупил Джейка. Я несильно прикусил щеку изнутри – просто, чтобы чувствовать.

Лернер вернулся за парту, болезненно кривя губы и потирая ладонь. А тут уже и звонок прозвенел.

– Учтите: на следующем уроке я буду спрашивать не только тех, кого не успел сегодня, но и тех, кто мне не ответил. Ясно? Все свободны!

Уже собирая учебники в сумку, я снова перехватил задумчивый взгляд Мари. Но она тут же выплыла из класса, явно не намереваясь со мной общаться.

– Больно? – спросил я, беря ладонь Ричарда в свои, когда последние наши соученики скрылись за дверью. – Хотя глупости спрашиваю, конечно, больно.

– Терпимо, – ответил Дик, но руку отнимать не стал. И пока я разглядывал ссадины и синяки на его пальцах, сказал мне в макушку, обдавая теплым дыханием, от чего у меня по спине побежали мурашки: – Ты палишься, Дэн… Хотя, с другой стороны, любовных стихов мне до сих пор никто не читал.

Черт! Вот еще этого мне не хватало.

– Я не тебе читал, – пробубнил я, не поднимая головы и ощущая, как уши становятся пунцовыми. – Я классу. И Коттнеру.

– Угу, – подозрительно легко согласился Ричард, и я тут же понял, что он усмехается.

Тогда я резко отпустил его руку, развернулся и быстро выскочил за дверь, чувствуя себя грешником на сковородке в аду.

Слава богу, Лернер не стал меня догонять.

Начало урока миссис Чедвик скомкала Зои неожиданным вопросом. Она чуть ли не сразу после приветствия подняла руку, и наша преподаватель иностранного, конечно, не могла отказать лучшей ученице:

– Да, Зои? У тебя какой-то вопрос по домашнему заданию?

– Нет. То есть по домашнему, но не по языку. По литературе. Мы изучаем лирику Аннабель Круазье.

– Хорошая поэтесса, – кивнула миссис Чедвик. – Мне ее стихи нравятся.

– Так вот. Мы, конечно, учим их не на языке, а перевод. И там есть строчка «И все же в час зверей и на заре Все мысли мои будут о тебе». Мне стало интересно, что за «час зверей» такой. И я полезла в оригинал – у мамы есть сборник, она тоже любит поэзию Круазье.

– И? – подбодрила миссис Чедвик.

Видимо, она уже поняла, в чем дело, потому что лицо засияло преддверием улыбки. Она вообще обожала, когда ученики интересовались чем-то сверх обязательной программы, и с удовольствием отвечала на вопросы по своему предмету.

– В оригинале эта фраза звучит как «время между собакой и волком», так что понятнее мне не стало, – продолжала Зои. – И я решила спросить.

– Чудесно! – теперь миссис Чедвик по-настоящему улыбнулась. – Очень хорошо, что ты спросила… Класс, есть ли у вас версии, что означает «время между собакой и волком»?.. Ну подумайте – какое время суток можно было так назвать?..

– Сумерки, – с места сказал Ричард.

Зои быстро сверкнула в его сторону смущенно-радостным взглядом.

– Верно, мистер Лернер! – обрадовалась миссис Чедвик. – Вечерние сумерки, когда заканчивается время дневного животного – собаки и начинается время ночного животного – волка. Данное поэтическое сравнение осталось в языке с тех времен…

Дальше я не слушал, перекатывая в уме это «время между собакой и волком», превратившееся по воле переводчика в «час зверей». Интересно получалось…

– И теперь, раз уж речь зашла о времени, давайте быстро напишем небольшое сочинение на тему «Мое любимое время суток». В конце урока я прошу все работы положить мне на стол. Мистер Тротт, уберите нос из тетради мисс Мистаки, два одинаковых сочинения мне ни к чему. К тому же я точно знаю, что мисс Мистаки списывать у вас не станет, и «неудовлетворительно» достанется вам.

Пришлось бросить на время интересную фразу и попытаться накарябать что-нибудь более или менее вразумительное, стараясь насажать не слишком много ошибок.

А на перемене я просто сбежал. Ну да, в тот самый коридор второго этажа, к мелкоте. Мерзнуть на улице я не был готов морально. Даже со стыда.

Мистер Бонна ограничился письменным опросом, выбрав форму теста, а потом принялся объяснять что-то об импульсах. Я отвернулся к окну, упорно отказываясь смотреть на Ричарда и по-прежнему плохо представляя себе, как жить дальше. Это же надо было – при всем классе сообщить Лернеру, что днем и ночью думаю о нем. М-да… Оставалась еще робкая надежда, что, кроме него самого, никто не обратил особого внимания, на кого я пялился. К тому же в действительности это вышло совершенно случайно. Я ведь даже забыл, что читаю стихотворение – слова, честное слово, вылетали сами, как-то совершенно помимо сознания.

Со мной случалось подобное пару раз, когда вызубренный текст выскакивал, не тревожа мозг, который в это время размышлял об абсолютно левых вещах. Но проколоться настолько, чтобы одновременно не сводить глаз с определенного человека…

На парту упала записка.

Мари или Ричард?

«Не думай, что отвертишься от поездки в клуб. Ты обещал».

Ну обещал, да.

И от этой мысли по телу мигом начало разливаться тепло.

Как я там говорил Мэйсону? Про связанные тело и душу? Врал как сивый мерин. Кажется, никакой души у меня близко не водилось – все сразу уходило гораздо ниже.

На стол шлепнулась вторая записка.

«Ну Дэн! Я же без тебя не найду. Заблужусь и пропаду нахуй в общественном транспорте».

Я представил себе заблудившегося в автобусе Лернера и пожалел общественность – повернулся к Ричарду и еле заметно кивнул. Он самодовольно усмехнулся в ответ. Мне было пофигу. Я его хотел.

Плохо помню, как прошли обществознание и патриотическое воспитание. Особенно последнее. Потому что в строю Ричард по-прежнему стоял совсем близко от меня, и я без усилий ощущал его запах и даже, кажется, тепло тела. По крайней мере, сдержаться и не начать его незаметно лапать стало моей основной задачей, пока капитан Маррано расхаживал перед строем, вещая что-то о Родине. Я даже мерзнуть перестал и едва не вспотел, еще не сделав ни одного физического упражнения.

Потом мы наконец-то начали бегать, прыгать и лазать. И я, к своему удивлению, преодолел полосу препятствий в первых рядах, сразу за Лернером и Фергюссоном, ни разу не вспомнив про больную ногу. Похоже, сексуальное притяжение действовало положительно в том смысле, что тянуло меня следом за предметом, даже если предмет перепрыгивал рвы, лез на стены и бегал по бревнам. В общем, получил второе «превосходно» за этот день.

А потом, когда одноклассники дружно повалили к выходу со двора, похватав сумки, Ричард твердо ухватил меня за запястье и шепнул на ухо, чтобы я ждал его у заднего выхода из школы.

И я, конечно же, ждал – кто бы сомневался.

Правда, Ричард появился вовсе не оттуда, а вылез из окна туалета поблизости.

– Так проще, – независимо сообщил он, отряхнувшись. – Куда нам идти?

Я хотел бы его поцеловать. Я бы очень этого хотел. Но просто развернулся и пошагал к автобусной остановке: чем быстрее мы доберемся в этот его клуб, тем быстрее можно будет это сделать. Ну, я надеялся.

– Кстати, как твои принципы по поводу «я за чужой счет не гуляю»? – мимоходом поинтересовался Дик, когда мы уже влезли в относительно пустой автобус и устроились на задней площадке.

– У меня есть деньги, – хрипло сказал я и прокашлялся. – Кое-что от пенсии за брата осталось. И заработанное в кафе я пока не тратил.

– Пенсия за брата? У тебя есть брат?

– Был. Он погиб, и теперь нам выплачивают военную пенсию. Триста пятьдесят марок в месяц.

– Дешево наше Отечество ценит своих героев, – покачал головой Дик.

– Ричард не попал под официальное время военного конфликта с Надаром. Его убили на несколько дней раньше.

– Ричард? – переспросил Лернер.

– Да, Ричард Арчер. Его звали, как тебя… И я не хочу об этом говорить.

– Хорошо, – внезапно согласился Дик и придвинулся ко мне ближе. – Тогда поговорим о том, что будем делать в клубе?

Он ведь знал, как действует на меня. Не мог не знать. И все-таки издевался. Мне и так уже было жарко, а после его слов внутри стало прямо-таки обжигающе. Но мне повезло.

– Нет, – сказал я, – мы не будем говорить, мы будем выходить.

Оказывается, мы уже приехали.

«БиБи», или как его там, куда нас без проблем пропустили охранники, едва Ричард деловито сообщил им: «Он со мной», встретил нас полутемным залом, сверкающим огнями танцполом, оглушающей музыкой и клубами сигаретного дыма. Целующиеся и обжимающиеся по углам парочки разглядеть мне удалось практически с порога. Я тут же растерянно остановился у самого входа. Это что – где-то здесь мы и будем трахаться? Среди всех этих странно одетых и возбужденных парней и девиц?

– Пойдем! – подтолкнул меня в спину Ричард, потом схватил за руку и стал продираться через толпу танцующих, оглядываясь по сторонам. Я тащился за ним следом и никак не мог понять, что я тут делаю.

Мы пробились к дальнему столику, над которым горело симпатичное бра, и где в одиночестве сидел высокий парень тоже в коже. Шатен. Перед ним стояло несколько разных бутылок, бокалы и блестящее ведерко, до верху набитое льдом, а из закуски почему-то были только оливки. Похоже, он методично и целенаправленно напивался.

– Привет! – закричал он, увидев Дика, поднялся, и они пожали друг другу руки. – Давно не видно было. Болел?

– Нет, занимался семейными делами, – проорал тот в ответ и выпихнул меня перед собой. – Это Курт, – представил Ричард парня, а сам все озирался по сторонам, точно искал кого-то. – Посиди с ним, я сейчас, – и мгновенно пропал в толпе.

– Выпьешь? – предложил мне Курт, едва я устроился напротив него на мягком диванчике.

– Я не пью, – крикнул я, пытаясь перекрыть музыку.

– Брось! – он плеснул в бокал ядовито-зеленой жидкости, положил сверху странную ложку с дырками, пристроил на нее кубик сахара и через него долил бокал водой, кинул туда же несколько кубиков льда. Напиток тут же поменял цвет и стал мутно-белым. – Все пьют.

Ну если все… И вообще – расслабиться мне точно не помешает.

Я покорно отхлебнул и закашлялся – горло словно ободрало наждачной бумагой.

– Абсент, – с гордостью сказал Курт, дотянувшись и хлопая меня по спине. – Хорошая штука против простуды.

– Я не болею, – сипло возразил я.

– Теперь и не будешь, – фыркнул Курт. – Пей еще.

Пока я сражался с жидкостью в бокале, к нам подсел тот красавчик-блондин, которого я видел однажды целующимся с Диком. На нем были джинсы с низкой посадкой и жилетка, а завязанная на пузе рубашка обнажала плоский живот с колечком в пупке. Длинные патлы болтались за плечами.

– Привет, Курт, как жизнь? – поинтересовался он, приземляясь за наш столик с моей стороны и, не дожидаясь ответа, ткнул пальцем в меня. – Кто этот свежачок?

– Приятель Дика, – ответил Курт. – Кстати, парень, ты откуда знаком с Лернером?

– Мы одноклассники, – пояснил я.

Курт улыбнулся одним уголком рта и, кажется, потерял ко мне интерес. А красавчик, напротив, придвинулся ближе и склонился к уху:

– И как же тебя зовут, дорогой одноклассник?

– Дэнил. Дэн, – сказал я.

Барабаны очередной грохочущей композиции били у меня где-то в голове. Или по голове. По залу стелился сигаретный дым.

– А я Вик. Куришь? – блондин вытащил из кармана какую-то незнакомую пачку.

– Пока только пил, – хохотнул Курт, снова наливая мне в бокал своей адской жидкости. – Но у него все впереди, раз связался с Диком.

– О, не только Дик может научить плохому, – томно сообщил Вик, прикуривая коричневую длинную сигарету. – Так что, покурим, Дэн? – и подсунул ее мне под нос.

Я решил, что после полутора бокалов абсента мне уже ничего не страшно, и отважно затянулся. Сигарета оказалась непростая, потому что после пары затяжек мир вокруг меня стал меняться: звуки сделались глуше, а краски – ярче. И в голове образовалась приятная легкость. Хотя на марихуану ни по вкусу, ни по запаху похоже не было, я все-таки спросил:

– Это, что ли, дурь какая? Из конопли?

– Что ты, Дэн! К чему нам неприятности? Наркотики, даже легкие, в нашей стране запрещены, – Вик снова протянул мне сигарету. – Совершенно не противоречащие закону курительные миксы. Слышал о таких? Спайс, сканк, юкатан, смок. И мальвия сильвинорум.

Эта «мальвия сильвинорум» меня совершенно очаровала, сладостно осев на языке и ласково обволакивая от макушки до пяток. И я нежно улыбнулся красавчику Вику в клевом прикиде.

– Потанцуем? – шепнул он мне в самое ухо, и не успел я собраться с мыслями, чтобы отказаться, потому что, вообще-то, не умею, как обнаружил, что он уже непостижимым образом вытянул меня из-за столика и мы, обнявшись, топчемся на танцполе.

– Но Вик, я… собственно, не танцую, – все-таки сказал я, держась за его плечи.

– Отлично танцуешь, – возразил он, крепко обхватывая меня за пояс, – не смущайся.

И я решил не смущаться. Народ вокруг толкался кто вот что горазд, и мы не особо выделялись, двигаясь в общем ритме. У Вика были теплые плечи, и мир выглядел каким-то очень дружелюбным. Особенно когда Вик прижался ко мне ближе, обдавая теплым мятным дыханием:

– Ты очень сексуальный, ты знаешь?

– Нет, – хихикнул я, потому что шее сделалось щекотно от его волос. – А ты очень привлекательный, ты знаешь?

Мне хотелось сделать ему в ответ что-то приятное – ведь он так украсил для меня странный вечер в незнакомом шумном месте. Мальвией сильвинорум, опять же, угостил…

– Ну, я догадываюсь.

Глаза у Вика были серые, но зрачок занимал большую часть радужки, и я подумал, что он, наверное, выкурил сегодня не одну мальвию, а как держится! И испытал новый прилив восхищения.

А Вик притиснул меня к себе вплотную:

– Тебе хорошо?

– Очень, – искренне сказал я, обнимая его за шею.

Тогда он склонил голову набок и поцеловал меня. Губы у него оказались такими же сладкими, как и дыхание.

– Продолжим? Чтобы стало еще лучше? – мурлыкнул он, и я с восторгом кивнул.

Мне понравилось с ним целоваться. Он был напорист и уверен, почти совсем как Ричард… Стоп! Ричард!

– Э-э… – сказал я, когда мы в обнимку пересекали зал, лавируя между танцующими. – А где Дик? Я был с Диком.

– Понятия не имею, – беспечно ответил Вик, притягивая меня к себе в каком-то темном углу под лестницей. – Но он не будет сердиться, я уверен, – и снова принялся меня целовать.

И это оказалось так восхитительно, что я тут же забыл обо всем остальном, тихонько постанывая ему в рот и тиская его ягодицы.

– Горячий, – с удовлетворением заметил Вик, расстегивая несколько пуговиц моей рубашки и ремень на штанах. – Это здорово.

Потом его губы и язык заскользили по ключице, а одна рука внезапно оказалась в моей ширинке и сжала член через трусы. И я откинул голову на стену, выражая полное одобрение хриплым безголосым вздохом. Господи, это было великолепно!

К сожалению, недолго.

Потому что буквально через секунду – или мне показалось, что через секунду, – нас с Виком разметало в разные стороны, а посередине откуда ни возьмись появился Ричард. Злой как черт – хотя он стоял ко мне спиной, каким-то образом я это сразу понял. Но не испугался.

– Дик! – обрадовался я и полез к нему обниматься – как был, в расстегнутых штанах и рубашке. – Ты к нам, да? Один или с мальвией сильвинорум?

58.

Я так и знал, что Дэна нельзя оставлять одного. За каких-то полчаса Вик его успел напоить. И судя по довольной роже, еще и угостил какой-то дрянью из своих запасов.

Арчер повис на мне, его дыхание отдавало чем-то приторно-сладковатым, язык заплетался – в общем, выглядел Дэн не очень. Я решил оставить разборки с ухмылявшимся Виком на другое время, никуда этот гад от меня не денется. А устраивать драку в клубе означало нарываться на столкновение с вышибалами. Те разбираться не станут – выпрут вон всех троих, и куда нам с Дэном тогда идти?

Погрозив Вику кулаком, я развернулся к Арчеру, обхватил его за пояс одной рукой, другой постарался застегнуть молнию на его джинсах. Дэн захихикал и полез целоваться.

– Потом, – я уклонился от влажных губ и подтолкнул его к лестнице. – Пойдем, зайка. Как ты успел надраться за такой короткий срок, а?

– Ас-бент, – с трудом выговорил Дэн и повис на мне, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. – И эта… мильвия… мальвия… забыл. А ты куда меня ведешь?

– Наверх, – буркнул я. – Давай, Дэн, шевели ногами. Угораздило же тебя.

Вот такого Дэна – в расстегнутой рубашке и сползающих джинсах, заваливающегося то вправо, то влево, хихикающего без повода и пытающегося ко мне прижаться потеснее – такого Дэна хотелось завалить прямо здесь и трахать, пока он не очухается. С кем угодно другим я бы так и поступил. Да меня самого тут трахали не раз, когда я торчал у стены в невменяемом виде, накурившись до белых искр перед глазами.

Но с Дэном я так не мог. Мне надо было, чтобы он все понимал. Чтобы лег под меня не под влиянием галлюциногенов, а сознательно, по трезвому желанию. Это было очень важно – я не знал, почему, просто чувствовал.

Легче легкого подставить зад под действием наркотика, только потом долго не можешь избавиться от понимания, что тебя поимели, как последнюю уличную блядь. Одно дело – если хочется самому изваляться в дерьме. Но совсем другое – когда не осознаешь, что происходит. И если я сейчас так поступлю с Дэном – все изменится. А мне не хотелось, чтобы Дэн менялся. Он был смешной: смотрел восторженными глазами, кончал от нескольких прикосновений, читал мне любовные стихи и прятался со стыда, когда я его на этом ловил. Рвался быть сверху, но очевидно плыл и был согласен на все, стоило его поцеловать. До сих пор мне не приходилось сталкиваться с подобным.

Комнату я снял на несколько часов, поскольку и предположить не мог, что Дэн успеет набраться. Так что, уложив его на кровать, пошел к Марти, чтобы заплатить за крышу до утра.

Конечно, это было не очень-то удобно. Утром нас ждала гребаная школа, да еще и математика стояла первым уроком. То есть ни опоздать, ни прогулять. Я сам, наверное, рискнул бы, но не имел права подставлять Дэна. И поэтому попросил Марти разбудить нас часов в шесть, чтобы успеть хотя бы до дома за учебниками добраться. А тащить Арчера сейчас в его Сан-Срач я не мог – даже то немногое, что я узнал о его матери и ее любовнике, отбивало всякую охоту встречаться с ними лицом к лицу.

Когда я вернулся в комнату, Дэн спал, раскинувшись на кровати. Джинсы у него так и оставались застегнутыми только наполовину, рубашка задралась, обнажая тощий живот. Я присел рядом, чувствуя, как нервно дернулся член при виде этой картинки. Трахаться хотелось, даже очень. Но я сказал себе: «Потерпи несколько часов, Дик. Он проспится, и вы наверстаете упущенное».

Я бы, в общем-то, с удовольствием вернулся в бар – выпить, потанцевать, покурить… Но оставлять Дэна одного не рискнул. Будь он в себе – мы бы веселились вместе. А в одиночку мне особо как-то и не горело.

Я завалился на кровать рядом с сопящим в подушку Арчером, закинул руки под голову и уставился в потолок, размышляя, чем и как буду расплачиваться за сегодняшний побег от охраны и вытащенные накануне у матери из сумочки марки.

Если бы не реквизированная Тэдом по приказу отца кредитка, мне в голову бы не пришло лазать у матери в сумочке. Наличных она обычно не держала – так, пару сотен на чаевые и приглянувшуюся мелочь в сувенирных магазинчиках, которую она обычно покупала просто так, под настроение, и выбрасывала через неделю-две. Раньше она без слов сама давала мне сколько нужно, но после своего последнего загула я даже заикаться о деньгах побоялся. Просто пока мать болтала с очередной подружкой по телефону в гостиной, завернул к ней в спальню, залез в гардеробную и обшарил все сумочки, какие попались под руку. Набралось полторы сотни, которые я и присвоил. Было не по себе, конечно, но я не думал, что мать станет очень сильно на меня орать. В конце концов, я тоже не мог существовать совсем без денег.

С побегом было хуже. Из школы я вместо отработки снова сбежал через окно в туалете первого этажа, выходящее на противоположную от стоянки улицу, где меня поджидал Конрад на «Старсе». После чего мы с Дэном какими-то дворами добрались до автобусной остановки. Я понятия не имел, что и куда у нас в городе ездит. Мне проще было воспользоваться такси, если уж я остался без колес. Но марок у меня имелось не так уж много, чтобы кидать четвертак фактически на ветер. Именно их потом могло и не хватить. Так что тут я целиком положился на Дэна, который знал, куда и в какую сторону ехать.