Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 67 страниц)

Не стоило так, конечно. Но как-то навалилось все сразу: испоганенное лето, толстый Коттнер, мордовороты с розгами, парень этот с его шпионскими повадками, задница, болевшая так, словно ее кипятком ошпарили. И до кучи это попугайское имя, которое я ненавидел.

Мать, всплеснув руками, разрыдалась. Я плюнул, развернулся и поковылял к себе в комнату, мечтая содрать штаны, трусы и сесть задом в таз со льдом.

Добравшись до спальни, я запер дверь и, тихо подвывая, стащил с себя чертову кожу. Кажется, сегодня я возненавидел лайку и вообще все, что облегает и обтягивает. Зеркало отразило мою несчастную задницу, исчерканную красными воспалившимися полосами. Смотреть было жутко – я не представлял, чем это лечить. В аптечке в моей ванной были какие-то свинцовые примочки, чтобы прикладывать к синякам, и я поперся туда. Ко всему прочему, у меня еще и рука болела, по которой пришелся удар указкой.

Намазывая ягодицы липкой сизой гадостью, я мрачно думал, что сегодня из дома уйти не смогу. При мысли, что нужно будет снова надевать какие-то брюки, меня передергивало и мутило. Даже прикосновение трусов к коже оказалось болезненным. Я завалился в кровать на живот, вслепую пошарил в тумбочке, нашел пачку сигарет, зажигалку.

Уже после первой затяжки глаза стали закрываться. Я посмолил еще минуту, но во рту стоял какой-то гадкий вкус, и окурок отправился в пепельницу. А я закрыл глаза и отрубился.

Из комнаты я выполз только вечером, надев тонкие и широкие спортивные штаны. Зад болел намного меньше, но прикосновения по-прежнему причиняли боль. И на тыльной стороне ладони отчетливо проступал синяк. Дико хотелось жрать, я рассчитывал перехватить что-нибудь в кухне, но в гостиной нарвался на семейный совет расширенного состава: мать с вернувшимся из Мессалины отцом и дядя Леон со своей очередной женой, которую я на дух не переносил. Нормальные люди искали себе молодых и красивых. Дядюшка постоянно женился на каких-то старых злобных грымзах, каждая из которых была хуже и страшнее предыдущей. Естественно, мое появление незамеченным не прошло.

– Ричард! – отец любил демонстрировать окружающим, что он умеет быть строгим. – Подойди сюда немедленно.

Я скрепя сердце подошел к столу. Садиться мне решительно не хотелось.

– Что произошло в школе? Мне звонил мистер Морт, директор. Сообщил, что ты сбежал с уроков.

– Ну сбежал, – буркнул я. – Я не буду там учиться.

– Почему, позволь спросить?

Откуда-то у меня появилась твердая уверенность, что отец все знает. И про телесные наказания, и про сегодняшнее. Слишком он был… спокоен, что ли. Словно ему требовалось только подтверждение моей выходки, а обо всем остальном ему давно сообщили.

– Там бьют учеников, – сквозь зубы ответил я.

– Тебя наказали! – взвизгнула Грымза и оскалилась, как гиена. – Давно пора было. Давно! Совсем от рук отбился! Я бы тебя порола каждый день – для профилактики.

Ну ясно, они все знали. И самое противное – одобряли.

– Я не пойду больше в эту школу, – повторил я, размышляя – показать фак этой суке или повременить пока.– Вот что хотите, то и делайте.

– Сделаем, – дядя Леон порылся в кармане и выложил на стол какой-то длинный узкий конверт. – Мой старый армейский друг Майкл Ронсон, сейчас заведующий кафедрой пехотного колледжа, пишет, что договорился с начальником школы генерала Клейна и там готовы взять тебя на обучение. Выбирай: или муниципальная школа, или школа генерала Клейна.

Вот тут мне реально поплохело. Школа генерала Клейна была военизированным интернатом, о котором в городе ходили какие-то жуткие легенды и истории. С утра до вечера строевая подготовка, из предметов – только родной язык, математика, история и патриотическая подготовка. Каждый год в интернате кто-то вешался, вскрывал вены, травился или просто дох от побоев старшекурсников. Попадали туда, в основном, отморозки из нищих районов, приютские и всякая шпана, получившая сроки за воровство, продажу наркоты и драки с увечьями.

Я неверяще посмотрел на родителей.

– Это не шутка, – сообщил мне отец, а мать всхлипнула и отвернулась. – Ты не оставляешь нам выхода.

Это они не оставляли мне выхода – только сбежать нахер из дома, но куда? «Джаргу» продать? Так на сколько мне этих денег хватит? Да и вообще – что толку? Поймают и вернут. Тогда уже точно – в интернат.

Минут двадцать я все-таки орал. Что уйду из дома, что сяду на первый попавшийся междугородний автобус на центральном автовокзале и уеду куда глаза глядят. Что не буду есть и пить, пока меня не оставят в покое.

Мать молчала, отец тоже, дядюшка сиял от появившегося шанса запихать меня в солдатские сапоги. И только Грымза визжала и плевалась в ответ на мои матюги. Наконец я выдохся и заглох.

– Ну? – сказал отец. – Решил?

– В школу, – с ненавистью ответил я. – В муниципальную.

– Вот и хорошо, – он махнул рукой в сторону дивана. – Я выяснил, какие тебе в этом году будут нужны учебники, все привезли – иди, собирай сумку. И подготовь пристойную одежду. Кстати, завтра в школу тебя отвезет Конрад. «Джарга» пока постоит в гараже. Если, конечно, ты не пообещаешь нам, что утром поедешь на ней на занятия, а не на гулянку. И учти – я проверю, как ты сдержал свое слово.

Байк я им отдавать не собирался. Ни за что. Так что пришлось пообещать: да, поеду в школу, чтоб ей сгореть. И только после этого они меня отпустили восвояси.

Жрать уже не хотелось – хотелось сдохнуть. Я не представлял, как вернусь в этот гребаный класс. И как отсижу пять или шесть часов на своей избитой заднице. И как мне вообще избежать наказаний указкой или розгами. Потому что вот так взять и переменить свои привычки за одну ночь невозможно. Я-то это понимал, а мои предки – нет.

Стоя у окна и разглядывая газон, куда полетел очередной окурок, я мрачно думал, что завтра в школе мне, скорее всего, снова влетит – за сегодняшний побег. И что ничего, кроме ехидных ухмылок, от своих одноклассников я завтра не увижу – для них ведь не было тайной, куда меня сегодня увели с урока. И что держаться придется нагло, за любую ухмылку бить в морду и вообще продемонстрировать, до какой степени меня все это не ебет. Поскольку если я хоть взглядом выдам кому-то свой страх перед розгами – эти крысы попытаются меня затравить. За все: за крутой байк, за прикид, за лысую башку и нахальные татуировки. Это была не моя игра, но я все равно не собирался принимать чужие правила.

Тут я вдруг сообразил, что понятия не имею, какие занятия у меня завтра. Расписание посмотреть я не удосужился, поскольку оно мне нахрен не было нужно. С ненавистью поглядев на учебники, которые швырнул на пол, я снова подумал: может, лучше сбежать? Послать к чертям собачьим школу, предков, дядю Леона с его размалеванной курицей, весь этот мерзкий город с засранным центром, который гордо именуют «историческим», и зажравшимся жирным пригородом, коллекционирующим особняки и супердорогие тачки.

Я принадлежал пригороду, но черт меня дери, если я хотел быть таким, каким меня здесь мечтали видеть.

В конце концов я решил сунуть в сумку первые попавшиеся учебники и не париться. Что-то угадаю, а остальные перебьются. Сгреб с пола химию, математику, историю. Остальное запинал ногой под стол, жалея, что в моей комнате нет камина – сжечь всю эту херню.

Утром, разглядывая свой зад в зеркале, я обнаружил, что мазь помогла и отечность с краснотой исчезли. Правда, следы от ударов были еще хорошо видны, а некоторые даже схватились желтоватой корочкой подсохшей сукровицы. Потому мылся я осторожно, хотя вроде бы ничего не болело, и мысль о кожаных штанах уже не казалась пугающей. Но стринги я все же надевать не стал, выбрал хипсы. Как-то комфортнее было чувствовать между ссадинами и лайкой тонкий мягкий хлопок.

Сидение за завтраком проблем не вызвало, и я приободрился. Проглотил свой корнфлекс, выпил чай, сгрыз яблоко. Встал, глянул на себя в зеркало – приличный мальчик, блядь, если не считать бритой башки. Штаны кожаные, зато вместо любимой футболки – серая рубашка с длинными рукавами. Чтобы, значит, не травмировать хрупкую психику педагогов моими наглыми татушками. Ничего, отъеду на пару кварталов – переоденусь. Футболка в сумке.

«Джарга», которую я вчера так и бросил у ворот, стояла в гараже и сияла всем своим хромом. Я вывел байк, не удержался и поцеловал в спидометр. Тэд, стоявший неподалеку, одобрительно заржал, я подмигнул ему, натянул куртку и надел шлем. Хуй с ним со всем. Пока у меня есть байк и трава – остальное не имеет значения.

На полпути к школе я съехал с трассы на обочину, остановился и переоделся. Рубашку запихал под сиденье. С нежностью погладил скалившегося на груди тигра. Ничего, киса, прорвемся. И с мордоворотами счеты тоже сведем – со временем.

Встретили меня хихиканьем. Не все, само собой – пять или шесть моих новых одноклассничков, наиболее прилично одетых. Выделялся среди них один: чуть повыше меня, при костюме, галстуке и с аккуратной стрижкой. Пижон, одним словом. Явный лидер мужской части класса и мечта женской. Неясно только, что он забыл в бесплатной государственной школе.

– Как дела? – осведомился пижон. – Попка не болит после вчерашнего?

Я скинул сумку на ближайший стол, сделал два шага вперед, ухватил пижона за галстук и рывком подтянул к себе. Глаза у него были красивые: зеленовато-серые, как море на юге, с пушистыми светлыми ресницами. И вообще он был довольно смазливый, хотя, судя по всему, сволочь.

– Не болит, – ласково ответил я. – Но, если хочешь, могу устроить, чтобы заболела у тебя. После коленно-локтевой. М-м?

Он бы, может, и попытался вырваться, но другой рукой я крепко держал его за яйца. Подлый приемчик, зато эффективный, спасибо Тэду за науку. Никто из тех, с кем мне приходилось выяснять отношения, даже не пытался рыпаться при таком захвате.

Я еще подержал пижона секунд пять, дав возможность до конца прочувствовать, каково оно, когда мошонку неожиданно оттягивают и сильно сжимают в горсти. А потом отпустил.

Пижон шарахнулся назад, едва не своротив чью-то парту, а я снова закинул сумку на плечо и пошел на свое место. Смешков за моей спиной не было. Будем считать, первый бой за мной.

5.

Эпическую битву титанов класса – нового и старого – я не застал. Едва вышел из автобуса, как меня окликнул мистер Эйчер, наш астроном. Попросил донести до класса пару карт и книги. Тяжелые и внутри сплошные схемы – это я уже потом заглянул, когда донес.

Иногда мне даже жаль, что я не люблю астрономию. Мистер Эйчер классный мужик, но безумный фанат своего предмета, и говорить с ним на посторонние темы очень сложно – всегда съедет на звезды. А так – он отличный, наказания розгами от него, по-моему, еще никто не получал. И указкой он ударил только раз и то по столу, когда его довел своим занудством Фредди Берн, не сделавший домашнее задание, но отчего-то задавшийся целью доказать, что он в этом не виноват.

То, что я пропустил интересное зрелище, мне, кстати, Фредди и поведал, хотя я его ни о чем таком не спрашивал. Просто пытался войти в класс, а он меня за плечо ухватил и давай на ухо бормотать, как новичок с Кидом поцапался. Как будто мне интересно.

Я из-за этого едва успел нырнуть за свою парту, когда в дверях появился директор. Все, конечно, вскочили тут же, замерли. И новенький тоже. Хотя поза у него не очень походила на позу послушного ученика. Мне хорошо было видно, как он похабно расставил ноги, одну руку засунул в карман этих своих черных кожаных штанов и смотрел вообще в окно, а не на учителя. Он же рядом со мной расположился. Справа.

– Садитесь, – сказал мистер Морт. – Мистер Лернер, подойдите ко мне.

Кажется, только я заметил, что крутой парень все-таки вздрогнул. Но когда выбрался в проход и вразвалочку направился к директору, ничем не дал понять, что предстоящее наказание его страшит.

– Мистер Лернер, я вчера разговаривал с вашим отцом по поводу вашего отсутствия на занятиях, и мы с ним пришли к выводу, что я, по-видимому, забыл ознакомить вас с правилами обучения в «Маллет-Рей». Так вот, чтобы в дальнейшем у нас не возникло недопонимания, хочу вам сообщить, что занятия в нашей школе проводятся с половины девятого утра до двух часов дня, и все это время учащиеся должны находиться на территории школы. Кроме того, после последнего звонка школьники обязаны покидать здание через парадный вход. А окна, мистер Лернер, предназначены для того, чтобы в них входили и выходили свет и воздух, а не ученики. Надеюсь, мы друг друга поняли, и мне не придется ставить на окна первого этажа блокираторы или решетки?

В классе послышались смешки. А Лернер чуть склонил голову – мне показалось, издевательски:

– Да, господин директор. Я постараюсь не забывать.

– Отлично. В таком случае спишем вчерашнее на недоразумение, приключившееся по незнанию, и физического наказания назначать вам сегодня не будем. Однако у меня для вас есть приятный бонус, – мистер Морт отступил к своему столу и вынул из папки листок. – Вы наверняка любите математику, поэтому, без сомнения, получите удовольствие от дополнительного домашнего задания по моему предмету. К тому же решение уравнений очень развивает память.

Было видно, как у Лернера чешется язык сказать что-нибудь и о развитии памяти, и о математике. Морт уставился на него с выжидательным любопытством, скрестив руки на груди. Ростом наш директор был немногим выше байкера, а лысиной мог с ним посоревноваться. Только брови над прищуренными глазами кустились не черные, а буровато-седые. И, конечно, никакой кожаной одежды – аккуратный костюм-тройка на несколько размеров больше. Надменный вид придавал Морту какое-то неуловимое сходство с птицей. Не то с хищником, не то со стервятником.

И Лернер сдержался, проглотив все, что вертелось на языке. Он молча взял из рук директора лист и кивнул. Я прямо поразился: молодец парень, быстро учится.

– Отлично, – удовлетворился директор, – можете садиться… А мы сейчас, друзья мои, соскучившиеся за лето по математике, откроем школьный сезон контрольной. Надо же проверить, что сохранилось в ваших мозгах за долгие летние месяцы…

По классу прошел еле уловимый стон, и народ зашевелился, убирая учебники и тетради в сумки, оставляя на столах только чистую бумагу и необходимые для письма принадлежности. Директор без предупреждения лепил «неуды» за каждый посторонний предмет, лежащий на парте во время контрольной.

У Лернера на этот раз кое-какое имущество с собой было, кроме него самого, такого красивого, и он, поглядев вокруг, тоже убрал учебник. Причем на морде явственно читалось написанное большими буквами: «И какого хрена я тогда его сюда пер?».

– Мисс Брукс, пожалуйста, раздайте классу, – директор поднял со стола пачку отпечатанных заданий.

Зои немедленно вскочила, взяла листы и принялась раздавать нам. Улыбка у нее при этом была такая, точно ее наградили самым главным в жизни призом. Блин, вот мне бы так млеть от учительского внимания, словно ничего другого не надо.

Заглянув в свой листок, я поморщился – ну конечно, без дурацкой тригонометрии не обошлось. Вычертить и вычислить функцию – фигня, сделаем, квадратные уравнения тоже решу, а вот с тангенсами-котангенсами придется повозиться… Я вздохнул и взялся за ручку.

Вдруг в поле моего зрения появилась рука и прямо из-под носа выдернула линейку и карандаш.

– Эй! – зашептал я осклабившемуся Лернеру. – Отдай.

– Не ссы, суслик, – сказал он. – Попользуюсь – и верну.

– Мне тоже надо чертить, – попробовал возразить я.

– Вот и начертишь после меня, не жмотничай.

Я скривился, но делать было нечего – вернулся к своему заданию. Оставив место для чертежа, принялся решать уравнения. Лернер пыхтел справа, шуршал чем-то. Потом бросил линейку мне на стол.

– Вот и все. А ты боялся.

Я даже лица к нему не повернул. Взял еще теплый от чужих пальцев прозрачный пластик и принялся строить график.

Поняв через полчаса, что больше ничего сделать не в силах, я поднял голову, не собираясь расстраиваться. В конце концов, на «терпимо» я уже нарешал, а больше мне ничего и не надо.

Морт за своим столом что-то читал, время от времени делая выписки, класс трудился, не покладая рук. Мэйси шепотом выясняла что-то у Зои, пока Спайк беззастенчиво подглядывал в ее листок. Ну, он-то парень сообразительный, уловит аналогию – и применит. А вот к чему Фредди пялился в контрольную Кида, мне было непонятно – чужое решение ему вряд ли чем-то поможет, он не в состоянии догадаться, как его использовать, а если сдует целиком, директор все равно его накажет: Морт всегда делал для каждого в классе индивидуальные распечатки, не давая одинаковых заданий никому.

Мой сосед сидел вполоборота к парте, развалившись на стуле, выставив ноги в проход, и рисовал байки. Красиво так, со знанием дела: руль, двигатель, даже глушитель вывел. И все так тщательно, словно уже минут двадцать назад все решил, а теперь тихо по-своему развлекался. Я грешным делом даже подумал, что он, наверное, принес из своих прошлых и наверняка дорогих школ такой багаж знаний, что наша контрольная для него – на один зубок. А потом увидел листок на краю стола, где был очень чисто и четко перерисован график и совершенно отсутствовало любое решение хотя бы одного из семи заданий. При этом выглядел Лернер абсолютно безмятежно, как человек с очень чистой совестью. Типа, я сделал все что мог, кто может – пусть сделает больше. Рыжий тигр на его футболке довольно щурился и подмигивал мне зеленым глазом, когда на нитку люрекса, вшитую в зрачок, попадал отблеск солнца.

Поймав себя на том, что пристально наблюдаю за новичком, я отвернулся к окну. В конце концов, какое мне дело, переживает этот пижон о результате контрольной или нет? Я вон тоже не особо парюсь…

– Сдаем контрольные, – поднялся из-за стола Морт. – Мисс Брукс, помогите мне еще раз, пожалуйста.

Зои взметнулась из-за парты, пошла по рядам. Около стола новичка задержалась, кидая любопытный взгляд в его листок.

– Ох! – не выдержав, вздохнула жалостливо.

Еще бы, для отличницы подобная пустая контрольная – это, наверное, полная трагедия.

Лернер посмотрел на нее, ухмыляясь, и вопросительно поднял бровь. Зои тут же смутилась, покраснела, схватила мой листок и убралась на соседний ряд.

– Что это за коза? – склонившись ко мне, поинтересовался Лернер. – Ей что, больше всех надо?

Смысла скрывать я не видел – скоро ему и так все будет понятно.

– Зои Брукс, – сказал я, – отличница. Ее мать работает в этой школе завучем.

– А-а, – протянул Лернер, теряя интерес и к Зои, и ко мне.

Тут прозвенел звонок, и все заторопились к выходу. Лернер вышел почти последним, прямо передо мной, не забыв при этом пихнуть меня локтем – чтобы знал свое место. Как будто я его и так не знал. Но понял, что теперь придется держаться еще на шаг дальше ото всех остальных – ребра неприятно ныли еще с пол-урока.

Химию я с прошлого года терпеть не мог. Хотя в школе на Дэвидсон-Айвен вполне по ней успевал. Но здесь ее вела истеричка мисс Смитфул, которая орала на всех и каждого так, что уши закладывало. А я не могу, когда на меня орут. Я просто вообще что-либо понимать перестаю. Ну и перестал, разумеется. И, откровенно говоря, никакого желания не испытывал приступить дома к самостоятельному изучению предмета. Предыдущих моих знаний пока хватало, чтобы на контрольных получать привычное «терпимо» – и ладно. А в тонкостях органической и неорганической химии пусть на пищевых и фармацевтических заводах разбираются. Им виднее, чем нас эффективнее травить, чтобы померли не сразу, а чуть погодя, успев не только слопать химию, купленную на свои кровные, но и потом приобрести ту же химию, пытаясь излечиться от ущерба, причиненного организму.

Судя по всему, все эти молекулы, атомы и валентности новичку тоже были до фонаря и, выяснив у меня, всегда ли эта училка так вопит, урок мисс Смитфул он переживал в думах о более приятном месте – по крайней мере, улыбка по его лицу блуждала совершенно посторонняя. Удивительно, как наша куратор до него не добралась.

На опыте, который Смитфул нам продемонстрировала, мистер Кожаные Штаны проявил признаки заинтересованности. По-моему, он просто ждал, что сейчас что-нибудь взорвется. Во всяком случае, явственно оживился, когда из колбы пошел пар, и сник, едва выяснилось, что именно так и должно быть, а значит, учительский стол сейчас, к сожалению, не разнесет на мелкие клочки. Вместе с химичкой. Впрочем, об этом я тоже немного пожалел.

Пока Мэйси у доски, скрипя мелом, записывала формулу проведенного опыта, а мы все дружно переписывали ее в тетради, Лернер снова склонился ко мне:

– А эта коза кто?

– Мэйси Мистаки, префект класса, – буркнул я.

– Дэнил Арчер! – немедленно взвился визгливый голос химички. – Если вы будете разговаривать на уроке, а не делать записи, я найду, чем вас занять на отработке. У меня множество немытых пробирок в лаборантской!

– Ого! – шепнул Лернер, стоило ей отвернуться к доске. – Так тут еще и трудотерапией воспитывают, не только по рукам лупят?

– Женщины редко бьют указкой. Хотя мисс Смитфул может, – я непроизвольно потер левую ладонь. – А отработку назначают только директор или куратор класса, у остальных такого права нет – у нас по закону не разрешается эксплуатировать труд несовершеннолетних.

– Не понял, – Лернер чуть развернулся ко мне. – Розгами, значит, им, сукам, сечь разрешается, а послать мыть пробирки – никак?

– Физическое наказание прописано в Уставе школы, законом оно не запрещено. А труд ребенка взрослый может использовать в целях обогащения, заставляя работать на себя. Во избежание злоупотреблений количество преподавателей, которым позволяется наложить такое наказание, ограничено двумя людьми на класс.

Пока я все это ему излагал, Лернер чуть морщился, точно ему неприятно было меня слушать. Мне даже показалось, он сейчас скажет: «Ой, да заткни свой фонтан, умник!», и я подумал, какого черта вообще распинаюсь? Ну и замолчал. Но он сказал другое:

– То есть эта грымза – еще и наш куратор, что ли?

Вместо ответа я кивнул. И уставился в окно. Пусть сам, в конце концов, разбирается, не маленький.

– Тишина! – тут же заорала повернувшаяся к классу Смитфул. – Садитесь, мисс Мистаки, ставлю вам за сегодняшний урок высший балл.

По-моему, новенький в жизни столько не учился. Во всяком случае, на родном языке у него не оказалось учебника. За что мистер Драм тут же вызвал его разбирать какое-то предложение. В результате на помощь Лернеру ему пришлось призвать Зои – больше никто как-то не рвался, – и только благодаря усилиям нашей отличницы, улучшившей настроение преподавателя, Лернер не схлопотал указкой по своим ухоженным пальцам.

На место он вернулся каким-то задумчивым. Сидел, грыз ручку, иногда даже что-то записывал. Вообще, оказалось, у него не такие уж ухоженные руки, как я думал. И не очень красивые – широкие ладони с цепкими узловатыми пальцами. Зато за руль «Джарги» наверняка держаться удобно… Я невольно вспомнил, как Лернер обхватил ими мое горло, легко перекрывая доступ воздуха, и сглотнул.

Потом у доски мялся и мямлил Рысь, а я, сообразив, что снова безотрывно пялюсь на подмигивающего мне тигра, опустил глаза в учебник. И в который раз стал пережевывать слова Мэйсона, так и крутившиеся в мозгах со вчерашнего дня. Хотя вроде и обидного в них было немного: я же действительно предпочитал роль наблюдателя, а не капитана своей судьбы.

Может, таким, как этот Лернер, у которых есть что хочешь плюс еще немножко, и незачем прятаться от жизни. А когда все, что есть у тебя хорошего – это звездные рейнджеры, что остается делать?

6.

На третьей перемене я все же подошел к расписанию и очень неприятно удивился. Последним уроком значилась физкультура. А у меня не было никакой формы. Ну то есть дома была, конечно – в лагере мы только и делали, что бегали, прыгали, отжимались и подтягивались. Но с собой я ее не взял.

Поймав за рукав какого-то пацана лет девяти, выяснил, что телефон-автомат на улице. Это было еще неприятней. Я сильно сомневался, что меня выпустят за ворота. У входа ошивались двое вчерашних мудаков, просить их об одолжении мне страшно не хотелось. Имелся второй вариант – пойти к директору. В его кабинете наверняка стоял городской телефон.

Пару минут я размышлял, что лучше, и выбрал кабинет директора. В конце концов, я второй день в этой поганой школе и не обязан знать их порядки. Мне никто памятку прилежного ученика не выдавал.

Кабинет оказался заперт. Я подергал ручку, потоптался у входа и с тоской уставился в стенку. Черт его знает, как тут наказывают за отсутствие формы. Может, заставляют бегать по полю в одних трусах. Был еще выход – снова вылезти в окно того туалета. Зад у меня – на удивление – не болел даже после трех высиженных уроков, и мне очень не хотелось им снова рисковать и нарываться. Вылезти я вылезу, а как назад?

Так что следовало засунуть гордость подальше до удобного случая и идти к охранникам.

Разумеется, с первого раза мудаки меня не выпустили, хотя я им честно объяснил, почему мне нужно позвонить домой. Еще и ржали: мол, ждут не дождутся меня в комнате для наказаний, больно им моя задница понравилась. Мне оставалось только сжимать кулаки и молчать, но в результате они все-таки отодвинули засов.

– Вали давай. Только быстро. Не успеешь до звонка – останешься за дверями.

Я рванул через школьный двор, а потом через дорогу, на ходу вытаскивая из кармана карточку. Буквально задом чувствовал, как время поджимает.

К счастью, Тэд оказался на месте. Я быстро рассказал ему, где у меня лежит спортивная форма и когда она мне нужна. Я очень надеялся, что кто-нибудь из охранников успеет ее привезти.

Обратно я влетел со звонком, но один из мордоворотов все же ухитрился хлопнуть меня по заднице. Нездоровые у них были наклонности, явно.

В принципе, в другом месте и в другое время я, быть может, и не возражал бы. Особенно под хорошую траву или винт. Но они меня накануне выпороли всерьез и с удовольствием. Работа? Нахуй такую работу, вот что я скажу. Вместе с работниками.

На урок я все-таки опоздал. На минуту или две. Ворвался в класс даже не постучав и едва не врезался в спину какой-то мышастой особе в коричневом костюме. Оказалось – преподавателю анатомии. Или биологии. Или что они там изучали в этой их муниципальной школе. Она оглядела меня с ног до головы, поинтересовалась именем и немедленно сделала пометку в журнале. Впрочем, указкой по пальцам не била и кнопку проклятую не нажимала. И на том спасибо.

Едва я успел добраться до парты, как услышал свою фамилию. Пришлось снова встать.

– Мистер Лернер, расскажите нам, чем вид отличается от рода.

Чтоб я знал, чем они отличаются. Если бы меня спросили, чем девка отличается от парня, я бы рассказал. В подробностях. Но такого здесь не спрашивали. Так что я помялся, потоптался и пожал плечами, заметив, как коза с первой парты снова тянет руку чуть ли не до потолка.

– Зои, – училка улыбнулась, продемонстрировав мелкие кривоватые зубы, – расскажи мистеру Лернеру, что такое род и что такое вид.

От усердия та подскочила и затараторила:

– Род – один из основных рангов иерархической классификации в биологической систематике. В иерархии систематических категорий род стоит ниже семейства и трибы и выше вида. Вид – основная структурная единица биологической систематики живых организмов…

Дальше я не слушал, прикидывая, как мне применить этот кладезь знаний. Коза вряд ли пользовалась вниманием у парней из класса. Можно было, конечно, опять уточнить у соседа, как там его… Дэна, но и так все было ясно. Жениться я на этой Зои не собирался, трахать ее можно было только под гипнозом, но сыграть на самолюбии и тщеславии… Помнится, вчера, провожая меня к директору, она всю дорогу чирикала не переставая.

– Вы запомнили, мистер Лернер? – голос училки оторвал меня от хитроумных планов и вернул в класс. – Повторите, будьте любезны.

Вежливые они тут были все – до оскомины. Если бы я еще не знал, что за этой приторной вежливостью скрывается.

– Род состоит из видов, – коротко ответил я. – А все остальное нахер никому не нужно.

У нее даже очки вспотели от изумления. А я слишком поздно осознал, что именно ляпнул.

– Я доложу директору о вашем поведении, – наконец выдавила училка. – Садитесь, Лернер.

«Мистер» мне больше не полагался. Я ухмыльнулся и сел, хотя веселиться совсем не хотелось. Если форму привезти не успеют – тогда мне точно предстоит еще одна встреча с мордоворотами и их любимой комнатой пыток.

Со звонком я подхватил сумку и помчался к выходу. К счастью, Люк уже ошивался там. Трепался о чем-то с охранниками, ржал, демонстрируя всему миру лошадиные зубы. Увидев меня, выкинул окурок, шагнул к дверям, протянул пакет.

– Держи, обалдуй. Голову в следующий раз дома не забудь.

В раздевалку я прискакал минуты за три до звонка – запутался в коридорах и лестницах.

Нарушать правила можно, когда точно знаешь, что нарушаешь. Влипать в неприятности по незнанию, как я вчера, хуже всего.

Ухватив с доски ключ от свободного шкафчика, я отыскал его в ряду уже закрытых, швырнул на полку сумку, пакет с формой кинул прямо на пол и принялся стаскивать с себя штаны. За спиной воцарилось заинтересованное молчание, но реплик не последовало. Видно, мои однокласснички сообразили, что со мной лучше не связываться. Когда я скинул футболку, кто-то присвистнул, и я усмехнулся в стенку.

Через всю спину у меня тянулся еще не заживший толком шрам – в начале лета в лагере я в буквальном смысле рухнул с дуба. Встал на гнилую ветку, она обломилась, и я спиной проехался по какому-то сучку, пока летел вниз. Но эти-то, наверное, считали мое «украшение» как минимум результатом крутых разборок. Особенно в сочетании с татуировками и лысой головой. Идиоты.

Хорошо, что Люк привез кроссовки на липучках, а то со шнуровкой я бы точно опоздал. А так вышел из раздевалки хоть и последним, но вместе со всеми. Увидел среди девчонок крысиный хвостик Зои, протолкался в ту сторону. Быстро оглядел – она стояла ко мне спиной и что-то пыталась сделать со своими тощими волосиками. Подумал, что страшная рожа не исключает красивых ног. И попка у козы была ничего – приятным бонусом к ногам. Подобрался ближе, обнял за талию, прошептал в мгновенно покрасневшее ухо с безвкусной сережкой:

– Каталась когда-нибудь на байке? Хочешь попробовать? Подожди меня у входа после урока.

Ответа я не дождался – нас выгнали в зал. Но я как-то не сомневался в ее решении.

Физкультуру преподавал шкаф лет тридцати. Натуральный. До макушки не допрыгнешь и руками не обхватишь. Я скосил глаза на его пах, где все вызывающе бугрилось и гордо топорщилось, и сглотнул. Такому отсасывать – рот порвешь. А дать – так вообще подвиг. Интересно, как он этим всем ебется? И с кем? У девок, конечно, там иначе устроено, но все-таки.