Текст книги "Сумерки (СИ)"

Автор книги: Корсар_2

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 67 страниц)

Я вспомнил, что меня ждет Мэйсон, заправился и двинулся в его комнату, чувствуя невыносимую боль в распухших от возбуждения яйцах.

– Забирай свою сумку и выметайся, – угрюмо велел Мэйсон, едва я переступил порог его комнаты. – Я не стану с тобой заниматься. Ты псих. Ты готов искалечить кого угодно даже без повода. И вести себя потом как ни в чем не бывало.

Я посмотрел в окно. За стеной дождя даже забора, окружавшего дом Даков, не было видно.

– Добрая ты душа, Дак, – я сгреб со стола свои вещи – учебник, ручку с линейкой, тетрадь. – В такую погоду собаку на улицу не гонят.

– Ты не собака, – глядя на меня, проговорил Мэйсон. – Ты хуже. Ты сволочь, расист. Ваша банда, которую поощряет правительство, убивает людей только из-за цвета кожи. Ты здесь сидишь и смотришь на меня, как на грязь под ногами. Да ты на всех так смотришь. Для тебя все, у кого нет пары миллионов в банке, – мусор.

– Богатая у тебя фантазия, Дак, – позавидовал я и пошел к двери. Взявшись за ручку, остановился, оглянулся. – Плевать я хотел на черных, на белых, на желтых и на красных. Если человек урод – мне похую, какой у него цвет кожи и сколько бабла на счету. Вот ты – урод. И не потому, что у тебя морда черная. Я бы в жизни не выгнал на улицу человека в такую бурю, кем бы он ни был.

– Давай, дави на жалость, – зло прищурился Мэйсон. – Доедешь, не размокнешь.

Я пожал плечами и вышел.

Грозу я пережидал под навесом автобусной остановки. «Джарга» мокла рядом, блестела черными боками. А я сидел на холодной железной скамейке, вытирал с лица капли, которые швырял под навес порывистый ветер, и думал. В принципе, о ссоре с Мэйсоном я не жалел, он мне был никто. А вот Эдит… Я вспомнил горячее тело под пальцами, полные жадные губы, пряный запах возбуждения и вздохнул. Не караулить же мне ее у забора, в самом-то деле.

За те пять минут, что добирался до остановки, я вымок до трусов, в кроссовках хлюпало, и вообще зуб на зуб не попадал. Помянув недобрым словом Мэйсона, я плюнул и вылез из-под навеса под дождь. Все равно был уже мокрый и замерзший. Вообще, для такой погоды у меня имелся непромокаемый комбинезон, но оставлять его в неохраняемой школьной раздевалке я не рисковал, а таскать с собой на уроки мешок казалось как-то стремно.

До кучи у меня еще дико разнылся побитый бок, так что на байк я взгромоздился, скрипя зубами от боли. Нечего было и думать гнать по трассе с привычной скоростью – шоссе превратилось в реку, в которую колеса «Джарги» уходили на треть. Так что до дома я вместо обычных двадцати минут добирался час с лишним.

К счастью, родителей дома не оказалось. Они вообще редко бывали по вечерам, разве что случалось что-нибудь. Вроде визита дядюшки Леона.

Отец, наверное, опять торчал в штабе своей партии, мать еще вчера сообщила, что отправится к кузине Марте смотреть какую-то очередную хрень, с боем вырванную на аукционе. По мне – так этот древний хлам не стоил заплаченных за него денег, но Марта с мужем просто помешались на антиквариате. В их доме ступить было нельзя, не угодив в какой-нибудь трехсотлетний ковер или не столкнувшись с вазой, помнившей еще мятеж баронов, едва не обернувшийся гибелью правящей династии.

Так что я без помех добрался до своей комнаты, стащил мокрую одежду, размотал повязку, стягивающую грудь, и залез согреваться под горячий душ. Когда вернулся – распаренный и красный, словно омар, – у стола стояла приличных размеров коробка, а Тэд сидел на стуле и читал газету.

– Что-то ты рано, – заметил он. – Отзанимались?

– Это не я рано, а ты быстро, – уклонился я от ответа. – Завяжешь эту хрень? Мне самому неудобно.

Тэд поднял с кресла эластичный бинт, повертел в руках:

– Мокрый. Нужно новый принести…

– Ладно, потом. А что ты привез?

– Да ничего особенного. Две пары ботинок, осенние и зимние, кроссовки. Свитера, брюки, рубашки, костюм приличный. Еще куртка теплая. Все новое практически, куртка даже с магазинным ценником. Наверное, контрафакт конфискованный.

– Классно, – сказал я. – Справок не требовали?

– Чего? – он посмотрел на меня, как на сумасшедшего. – Я заведующему центром сотню марок сунул в карман – и все.

– О, – я осторожно потрогал босой ногой коробку. – Так я тебе должен.

– Вот не будешь влипать в неприятности – считай, расплатился, – заявил Тэд. – Сейчас принесу бинт и чай горячий, а ты в постель ложись. Насколько я понял, занятия сорвались, и ты под этим ливнем домой ехал.

– Угу, – уныло признался я. – Мы с ним разругались.

– Ну и глупо, – Тэд пожал плечами. – Твой отец будет расстроен.

– Да ну его на фиг, – рассердился я, залезая под теплое одеяло. – Он свой имидж за счет меня поднимать собирается, а я должен от всяких черномазых хуйню выслушивать. Этот мудак меня расистом назвал.

– А ты не расист, – хмыкнул Тэд. – Ты у нас просто образец толерантности, не иначе.

– Да ладно тебе, – сказал я. – Ну не люблю я цветных, чего теперь? Ты их очень любишь? Отец вон вообще тайком спонсирует этот Союз, который вечно в центре шухер устраивает, если на цветных натыкается. Они, кстати, и геев мордуют время от времени. Хотя тот же Майкл запросто с мужиками ебется.

– Майкл твой обалдуй, – резко ответил Тэд, открывая дверь. – У него вместо мозгов – фруктовое желе. Курт похитрее, во всяком случае, с битой не светится. Посмотри на столе газеты, тебе полезно будет. Отец твой, кстати, как раз по этому поводу уехал.

«Возрождение» считалось газетой оппозиции. Я, собственно, никаких газет не читал – ни оппозиционных, ни правительственных, но тут на первой странице в заголовке светилась наша фамилия.

Статью я просмотрел наискосок. Какое-то независимое расследование о националистических бандах, промышлявших в столице. Журналист утверждал, будто финансирование боевого крыла ЦПС идет из казны отцовской партии. И что сын господина Лернера – то есть я – был неоднократно замечен в обществе членов этой самой ЦПС. И, мол, логично предположить – в нашей стране наследуются не только титулы и бизнес, но и оголтелый шовинизм: Роберт Лернер проводит в парламенте закон о квоте в университеты для цветных, а Ричард Лернер поигрывает битой, собираясь решать проблему национальных противоречий более радикальными методами.

Ложь это была. Наглая. Отец об этой квоте говорил скривившись, словно сожрал незрелый лимон. Она обязывала университеты принимать на курс не менее двадцати процентов черномазых, причем на очень льготных условиях. Сейчас для таких, как Мэйсон, поступить в приличное учебное заведение было практически нереально. Квота давала им шанс, и немаленький. Но оппозиция немедленно вывернула все наизнанку, заявив, что квота унижает достоинство цветных, по умолчанию определяя их в студенты второго сорта.

Что касается меня – я мог, конечно, по пьяни попугать кого-нибудь поздно вечером на улице. Но биту в руки не брал ни разу. Собственно, и не собирался. Случись что – я мог разобраться кулаками один на один. Валить кого-то всей толпой мне было противно.

Но хотя бы становилось понятно, почему взъярился Дак. Наверное, успел до моего прихода почитать газету. Мне его мнение было похую, оправдываться я не собирался. Пусть считает меня кем угодно.

35.

Утром я подскочил с ощущением, что проспал. Сердце с перепугу колотилось в ребра как сумасшедшее. Зато вчерашние переживания разом выветрились из головы.

Оказалось – зря паниковал, встал даже раньше, чем обычно. Уныло оглядел устроенный матерью бардак, как попало покидал все в шкаф, неожиданно отмечая, какие же у меня застиранные и заношенные вещи. Точно впервые их видел. Последний раз у меня наблюдалось такое, когда моей пассией был Кид. Интересно, что это означало сейчас?..

Ну не мог же я, в самом деле, внезапно захотеть «выглядеть» для Лернера? Может быть, просто возраст пришел? Я слышал, бывает такое, когда молодые люди внезапно вспоминают про свой внешний вид и решают, что пренебрегать им не стоит. Чем черт не шутит – а вдруг я становлюсь наконец-то нормальным парнем, как все?

Я даже попробовал подумать о футболе. И бейсболе. А вдруг они тоже мне стали интересны? С каким счетом хотя бы наша школьная команда откроет этот сезон?

Так ничего и не решив, поскольку понятия не имел, каков рейтинг спортивных успехов у «Маллет-Рей», я вспомнил, что на следующей неделе назначен матч. А поскольку его посещение являлось обязательным пунктом в учебном процессе – там заодно и выясню, не изменились ли мои пристрастия.

Застелив постель и умывшись, я разобрал вчерашние пакеты на кухне, мимоходом порадовавшись, что ничего быстропортящегося в супермаркете не купил, иначе пришлось бы пожалеть о потраченных тридцати марках. Потом соорудил себе сэндвич с чаем и перекусил. Со вздохом поглядев на свои несчастные кроссовки, сунул в них ноги, снова кокетливо обвязав проволокой, закинул за плечо сумку, открыл входную дверь и едва не споткнулся о стоящую на пороге коробку. От неожиданности даже отскочил.

Первая мысль была – бомба. Постоянно орущий в комнате матери телевизор (что удивительно – его она не разбивала никогда, даже в минуты самого лютого гнева) то и дело вещал об осторожности при подозрительных находках: мол, если вы обнаружили оставленные кем-то предметы, вам следует… Однако перечень того, что «следует», включал в себя вызов полиции, а вот этого мне как раз делать абсолютно не хотелось.

Я отыскал в туалете швабру, аккуратно высунулся из-за двери, огляделся по сторонам – переулок Благоденствия оказался совершенно пуст – и потыкал ею в коробку. Ничего не случилось. Тогда я путем сложных манипуляций древком столкнул с коробки крышку, а увидев содержимое, от изумления выронил швабру и, забыв об осторожности, выдвинулся из-за двери весь целиком.

Внутри лежали вещи. Хорошие, добротные теплые вещи. Примерно о таких я мечтал, пока запихивал свое тряпье в шкаф.

Я наклонился, взял коробку в руки, еще раз огляделся и занес ее в дом. В своей комнате вытряхнул содержимое коробки на диван и задумался, откуда оно могло появиться и что случится, если я все это присвою. Потому что на первый взгляд размер был подходящим. А, к примеру, ботинки мне и вовсе нужны были как воздух: даже короткий взгляд на улицу заставил понять, что грязной воды в свою драную обувку я наберу сразу же, едва сойду с крыльца.

Поразмышляв какое-то время, я решил, что если бы все это было кому-то нужно, он бы его носил, а не терял прямо около моего порога. Вот я бы, к примеру, ни за что не потерял.

Я робко потянулся и взял первые попавшиеся штаны. И рубашку. Черные брюки с голубой рубашкой. По-настоящему голубой, самого что ни на есть небесного цвета. А свитер выбрал с оленями – все-таки стоило прикрыть этот вызывающе-голубой цвет. Хотя он мне и нравился. Оглядев себя и так, и эдак, теперь я даже пожалел, что не имею поблизости зеркала.

А пока крутился, меня вдруг стукнуло: опоздаю! Я торопливо запихнул ноги в ботинки, оказавшиеся чуть-чуть великоватыми. Но я храбро и прочно затянул на них шнурки, схватил теперь совсем – по контрасту – страшную с виду старую сумку с учебниками и бросился бежать к остановке. Все прочее барахло из коробки так и осталось валяться на диване. Ладно, вечером разберусь, подумаешь. А если найдется хозяин – верну. Ничего страшного, что разок я это надел. В конце концов и около моего дома хотя бы один-единственный раз мог перевернуться грузовик с пряниками.

Из-под ног летели брызги, но небо выглядело светлым, и это означало, что дождя не будет. Может быть, даже пробьется солнце. И вообще все будет хорошо. Почему бы и нет, черт возьми?! А еще – сегодня среда, и, следовательно, меня ждет свидание с Джоуи.

На секунду мне стало стыдно за вчерашние мысли о своем партнере. Ведь он-то не был виноват в том, что не нравился мне. Получалось, я его просто использовал. Возможно, он-то питал ко мне искреннюю симпатию. Поэтому следовало сделать одно из двух: или честно признаться ему во всем и расстаться, либо попытаться изменить свое отношение. И сейчас я совершенно искренне склонялся ко второму.

В этот момент я углядел автобус, подходящий к остановке, до которой мне было еще довольно далеко, и припустил во весь дух, размахивая сумкой, чтобы водитель меня заметил.

В класс я вошел под тихое присвистывание и перешептывание, заставившие меня моментально съежиться. Блин, я совершенно упустил из виду, что внезапная перемена облика неизбежно привлечет ко мне внимание. Торопливо скользнув за свою парту, я достал учебник и малодушно порадовался, что первой у нас математика: на уроке директора мало кто решится бесстыже на меня глазеть и тем более – задирать.

К тому же в классе вот уже несколько дней творилось что-то, истоки чего я никак не мог понять. Кажется, Кид и Спайк разругались и оба притихли. Поэтому главных заводил и насмешников можно было не опасаться – их занимали собственные разборки. Сегодня, кстати, Спайк даже с фингалом под глазом притащился. Судя по всему, у них там произошел какой-то крупный разлад. Недаром теперь Фергюссон постоянно отирается рядом с Лернером – чувствуется, ищет нового хозяина.

Я тут же бросил взгляд на Лернера. Тот неторопливо готовился к уроку, выкладывая на стол учебник, тетрадь и письменные принадлежности. На меня он даже не покосился.

И вот тут-то меня и осенило. Слишком старательно Ричард на меня не смотрел. Слишком. И никак не прокомментировал появление в столь необычном для меня виде. Словно я так всегда ходил.

Как обухом по голове ударило, честное слово. Где раньше были мои мозги, черт возьми?! Так по-детски обрадовался шмотью, что последние растерял. Тут же захотелось все это снять. И кинуть Лернеру на парту. Я не нуждался в его благотворительности и не собирался ничего принимать из его рук.

Настроение немедленно испортилось. Особенно из-за того, что прямо сейчас я уже ничего не мог изменить. Во-первых, в класс вошел Морт, а во-вторых – что ж мне, голым теперь ходить, что ли, гордо сбросив чужую подачку?

В общем, я сидел и злился, сверля глазами дырку в голове Лернера – сразу за левым ухом. Интересно, а если его туда поцеловать, или – еще лучше – пососать мочку, – он тоже почувствует, как дергается член, как это каждый раз происходит со мной?..

Спохватившись, я угрюмо уставился в парту, повторяя про себя: «Он мне никто. Он мне никто. И между нами никогда ничего не будет. Не будет, черт возьми!».

36.

Проснулся я в пять утра, потому что накануне так из постели и не вылез. Повалялся, посмотрел с полчаса спортивный круглосуточный канал. Понял, что дико хочу жрать, и потопал в кухню. Насыпал в тарелку хлопьев, залил молоком, стащил из вазочки яблоко и вернулся в комнату. По идее, я мог спать еще часа полтора, но нужно было закинуть коробку со шмотками Арчеру – так, чтобы он меня не засек.

Поэтому я быстро поел, оделся, собрал сумку и спустился в гараж. «Джаргу» брать не стоило – ревом двигателя я бы перебудил весь Сан-Патч. Так что я снял с крючка ключи от «Старса», кинул коробку на заднее сиденье и сел за руль.

Я редко брал машину, хотя права получил год назад. Но на байке я чувствовал себя увереннее. «Джарга» была моим продолжением, я ощущал ее как часть собственного тела. Со «Старсом» дело обстояло хуже. Слишком он был роскошный и габаритный, джип вип-класса.

Тем не менее до Сан-Патча я доехал без происшествий, благо трасса была еще пустая. Поглядел на свет в одном из окон, удивился, что Арчер так рано встает. Или его мать?.. В любом случае, окно было занавешено и увидеть меня не могли. Я добрался до крыльца, поставил коробку под узкий навес, вернулся к машине и с чистой совестью повернул домой.

Вот честно – я даже подумать не мог, что Арчер такой симпатичный. Голубоглазый шатен с правильными чертами лица. Ему очень шел свитер, а выглядывающий из горловины воротничок рубашки подчеркивал цвет глаз. Я только разок взглянул, когда Дэн вошел, и тут же принялся копаться в своей сумке. Мне было радостно, черт его знает, почему.

Морт, как и обещал, устроил проверочную работу, из которой я смог решить только два примера. Это не тянуло даже на «терпимо», но я не расстроился. Наверное, из-за того, что чувствовал взгляд Арчера – левому уху даже стало горячо. Конечно, он догадался, кто привез ему коробку. Но я не собирался на эту тему с ним говорить. Совсем. Просто мне – ну, или Тэду – было проще получить это барахло, чем Арчеру, вот и все. Шмотки так или иначе раздавали практически бесплатно, значит, Дэн ничем не был мне обязан.

На перемене вокруг меня увивался Фергюссон, но я достаточно грубо его послал. В таких приятелях, всегда готовых переметнуться на сторону более сильного, я не нуждался. А стая товарищей мне и вовсе была без надобности.

На химии я попытался прикинуться серой мышью, но все равно схлопотал отработку на пятницу. Тут мне никто помочь не мог, хотя Зои, когда меня вызвали к доске, усиленно пыталась подсказывать.

От визга классной у меня в ушах звенело, но я сдержался и промолчал в ответ на эпитеты, которыми Смитфул меня наградила. Думаю, она получала оргазм, когда так орала. Я еще подумал: вот к кому нужно подкатывать этой озабоченной Мари. Наша куратор, похоже, обожала доминировать во всех смыслах. И наверняка ни с кем не трахалась, поскольку выдержать такую ненормальную бабу мог разве что слепоглухонемой. Я представил, как после окончания учебного года выскажу Смитфул все, что о ней думаю, ухмыльнулся и немедленно схлопотал указкой по пальцам. Била эта сука еще сильнее, чем Коттнер.

Я вернулся за свою парту и не удержался – слизнул с рассеченной кожи выступившие капельки крови. Указки были пластиковые, гибкие, но Смитфул хлестанула от души.

Дальше все обошлось без эксцессов. На родной речи мы весь урок писали изложение о прекрасной, по мнению автора текста, Бернии. На биологии миссис Бранч рассказывала про какой-то первичный бульон, и мне все время хотелось поинтересоваться, как же это согласуется с учением церкви о сотворении мира. Но я опасался нарваться на новое наказание.

А после биологии я начал собираться домой – от физкультуры-то меня освободили. У меня имелись кое-какие планы на вторую половину дня, связанные с Гюнтером.

Нужно было, конечно, хотя бы к Зои подойти, договориться с ней о занятиях, раз уж с Мэйсоном все поломалось. Но я решил перенести разговор на завтра – никуда она от меня не денется.

В холле перед столовой на втором этаже я увидел Арчера. Он стоял около своего черномазого дружка, тот сердито рассказывал что-то, а Дэн сочувственно кивал. Заметив меня, они замолчали, проводив настороженными взглядами. Я независимо прошагал мимо, делая вид, что меня их беседа совершенно не касается.

37.

Мне повезло, что Лернера освободили от физкультуры.

К последнему уроку я сам себя довел до такой степени возбуждения, что, кажется, сними с себя Ричард в раздевалке джемпер, под которым снова обнаружится тот шрам – я не выдержу и что-нибудь натворю. Что-нибудь ужасное.

На мое счастье, он пораньше убрался домой. Мэйсон как раз рассказывал мне об их вчерашней размолвке, когда Лернер продефилировал к выходу. Снова упорно не глядя на меня.

Ну, не очень-то и хотелось, чтобы он на меня пялился. Б-благодетель…

– Мне кажется, Лернер в тебе искренне заинтересован, – тем временем сообщил Мэй, провожая Ричарда глазами.

– Ты в своем уме?! – немедленно возмутился я.

– Вполне, – Мэйсон прищурился. – Он же вчера мне чуть пальцы не сломал из-за тебя. Требовал объяснить, почему ты не воспользовался его советом по поводу Центра. И, судя по твоему прикиду, позже вы все-таки как-то договорились.

Мне стало неловко. Как будто я и правда за спиной Мэйсона имел какие-то общие дела с Лернером.

– Нет, – буркнул я. – Ни о чем я с ним не договаривался. Сегодня утром нашел коробку с вещами около своего порога и от радости при виде новых ботинок сглупил… Честное слово, Мэй, только в школе сообразил, кто мог мне подкинуть все это барахло. Догадался бы сразу – ни за что не надел.

– Тебе идет, – нейтрально сказал Мэйсон, а меня вдруг осенило.

– Мэй… – нерешительно начал я. – Ты не думай… я… ну, у меня ничего нет с Ричардом. И не будет. Ты же знаешь: авантюры – это не мое. А закрутить с Лернером было бы самой настоящей авантюрой. Мы с ним как с разных планет, и…

– Закрутить с Лернером? – вытаращился на меня Мэйсон. – Так он тебе нравится?!

На мгновение я захлебнулся воздухом. И, наверное, покраснел. А потом начал мямлить что-то совершенно невразумительное.

Но тут, к моей удаче, прозвенел звонок, и я, торопливо попрощавшись, помчался на физкультуру, решив за урок обязательно получше обдумать, что сказать в ответ.

Сдирая с себя свитер и рубашку в уже опустевшей раздевалке, мысленно ругался последними словами. Нет, ну вот надо же было так глупо попасться! С чего я решил, будто Мэйсон ревнует?!

После разминки мистер Фийкер отправил нас играть в баскетбол, а сам занялся девочками – они тоже должны были сдавать какие-то нормативы. На удивление, Фергюссон и Ларсен разошлись по разным командам, и я еще раз подумал, что в их отношениях что-то разладилось. А уж когда буквально через пару минут Спайк согнулся, получив мячом в пах, а Киду был засчитан первый фол, стало ясно: там все очень, очень неладно. Дальнейшая игра это только подтвердила: Ларсен не упускал случая засветить мячом в Спайка, и тот по мере сил не оставался в долгу. Минут через десять-пятнадцать мистер Фийкер, устав бегать к нам с другого конца зала, вывел обоих из игры, отчитал и отправил с запиской к куратору – чтобы та назначила им наказание.

Я по-прежнему подозревал, что к разладу между бывшими приятелями приложил свою татуированную руку Лернер. Но что именно произошло – оставалось непонятным. Кид и Спайк бросали друг на друга горящие взгляды и молчали. Видимо, это было что-то очень личное.

Нет, я вовсе за них не переживал – ни один, ни другой мне совершенно не нравились, – просто было интересно. Рассорить этих двоих, являвшихся наибольшей угрозой для Ричарда, – весьма умный и предусмотрительный ход. Но как ему это удалось?..

После уроков Мэй ждал меня. Снова один. Не то у Келли раньше закончились уроки, не то они уже пообщались.

Я кивнул, ощущая, что все-таки не совсем готов к разговору, и мы пошли к воротам. Молча.

Первым заговорил Мэйсон.

– Знаешь, Дэн… я чувствую себя виноватым.

– Да?! – удивленно развернулся я к нему. – И в чем же?

Вообще, я впервые слышал, чтобы Мэй считал себя виноватым. Обычно он всегда прав.

– В твоем отношении к Лернеру… Ну, то, что он тебе понравился, – пояснил Мэй, глядя на мое недоумевающее лицо.

Я несколько секунд продолжал пялиться на него, затем недоверчиво хмыкнул, а потом не выдержал и расхохотался.

– Ну и что ты смеешься? – мрачно спросил Мэйсон.

– Ой, не могу! – я потряс головой. – И каким же образом, мой дорогой друг, ты виноват в том, что мне понравился не тот человек?

– Я обратил на него твое внимание.

– Поверь, Лернер обращает на себя внимание без помощи со стороны, – заверил я Мэя.

– Я сказал, что ты не живешь полной жизнью, а он живет, – упорствовал Мэйсон.

– Ну и? Это ведь правда?

– Я мог привести в пример кого-то другого… Более достойного.

– Пример – это всего лишь пример. Это не означает автоматически, что начинаешь испытывать к данному примеру какие-то чувства.

– Чувства… Черт, меня извиняет только то, что я тогда еще не знал, какой ты ориентации.

– Мэй, – я обошел кресло и встал напротив него. – Ты всерьез считаешь, что все так примитивно? Ткни пальцем в мимо проходящего парня – и гей в него влюбится? И тут же кинется на случайного человека? Или ты настолько плохо меня знаешь, чтобы верить, будто я готов вешаться на любого?

– Ну, надо отдать ему должное – Лернер неплохо сложен. Даже Эдит сказала: жалко, что я его выгнал, потому что она еще с ним не наигралась. Так что вкус у тебя, конечно, есть, но…

– Мэй! – прервал я. – Я задал вопрос.

– Хорошо. Я понятия не имею, что надо гею для того, чтобы он влюбился.

– Абсолютно то же самое, что и гетеросексуалу. И это, по большей части, необъяснимо с логической точки зрения. Потому не парься. Пройдет. Со мной уже бывало – влюбляться в тех, кто мне совершенно не пара.

– И как? – спросил Мэйсон, наклонив голову.

– До сих пор жив, – коротко ответил я. – И они тоже.

– Да, это радует, – проворчал Мэйсон в сторону, и мы зашагали дальше.

Теперь парк представлял собой совсем жалкое зрелище – последняя пожухлая листва вяло свисала с веток, а недавние дожди превратили земляные дорожки в грязное месиво, и только по вымощенным можно было как-то передвигаться. Пахло тут сыростью и запустением. Перчатки Мэйсона, которыми он хватался за колеса, уже покрылись грязной коркой.

– Ты не думай, я бы ничего не сказал, будь Лернер приличным человеком, – снова начал Мэйсон. – Я действительно не против того, что ты предпочитаешь парней, но…

– Хватит, Мэй, – оборвал я. – Я все знаю. И у меня уже есть парень, ты помнишь?

– Ну да, – немного повеселел Мэйсон. – И хотя у вас странные отношения, это меня обнадеживает.

– Ну, я собираюсь попытаться перевести наши отношения в более нормальное русло, – признался я. – Хотя все еще считаю, что ходить вместе за ручку – невероятно глупо.

– Тогда держи его за более интимные места. Чтобы не убежал, – сказал Мэйсон.

И это было настолько неожиданно, что я сначала глянул на него, и только потом мы оба захихикали.

– Отец вчера разозлился страшно, когда узнал про мою ссору с Лернером, – признался Мэйсон. Мы остановились у его ворот. – Я, правда, пока настоял на своем, но как быть дальше – не представляю. У нас в семье еще никогда не случалось конфликтов. Мы всегда старались их избегать. Чтобы всем дома было хорошо.

Я предпочел пожать плечами. Не мне было ему объяснять, что рано или поздно наступает время, когда дети с родителями начинают заново перекраивать границы дозволенного, личной ответственности и собственных желаний. Тем более из-за меня год назад Мэй этого делать не стал. Сказали ему, что я нежеланный гость в доме – и он на том успокоился. А вот с Лернером, видимо, коса нашла на камень. Все-таки Ричард – удивительно конфликтный человек, даже косвенно.

– И вот еще что… – Мэй покусал губу. – Давай, мы с Эдит тебе поможем в плане одежды и обуви? Ну, чтобы в следующий раз тебе не пришлось принимать их от Лернера?

Я удивился. Раньше Мэй никогда не позволял себе распоряжаться деньгами сестры, а своих у него никогда особо и не водилось. Родители полностью его содержали, старались ни в чем не отказывать, но карманных денег как таковых у него почти не имелось. Разве что Эдит подбросит.

– Спасибо, Мэй, – тепло поблагодарил я. – Но я сильно надеюсь, что следующего раза не будет.

Мы пожали друг другу руки, Мэйсон снова натянул грязную перчатку и покатил к воротам. А я зашагал в сторону дома.

Все-таки, кажется, Мэйсон действительно немного ревновал. Видимо, боялся, что мой интерес к Лернеру займет меня целиком и мне станет не до него. Похоже, даже у таких умных людей, как Мэй, бывают комплексы.

С другой стороны, – догадался я чуть погодя, – я ведь и сам виноват. Ну о чем я разговаривал с Мэйсоном последнее время? Только о Ричарде. В то время как его собственные дела все время оставались за бортом. И даже о книгах мы сто лет не беседовали. Хотя в этом плане ему со мной, наверное, было трудно общаться – слишком мало читаемая мною литература смахивала на интеллектуальную.

Дома меня ждал сюрприз. Брошенные мной как попало вещи из коробки оказались аккуратно разобраны и сложены на диване в стопочки, а на столе белела записка. Я взял ее в руки и узнал решительный угловатый почерк отца:

«Ну и для чего тебе это было нужно, Дэн? Приятно помотать мне нервы? Срывать меня с места, причинять неприятности и неудобства? Все еще не можешь простить мне развода с твоей матерью? А я считал, что ты уже взрослый. Значит, ошибся.

Скажи спасибо, что я никого из вас не застал дома. Иначе бы у нас состоялся очень неприятный разговор. И хорошо, что ключ вы по-прежнему держите под ковриком у двери, в противном случае наш разговор был бы еще неприятнее.

Я привез тебе обувь. Хотя, как вижу, на самом деле ты в ней нисколько не нуждаешься. Что ж, будем считать, что твоя шутка удалась. Но учти – в следующий раз я на такой трюк не попадусь.

Я в тебе разочарован».

Дата и подпись.

И в воздухе витает «Вот Ричард бы никогда…».

Я сел на пол, прислонившись спиной к дивану, и уставился в окно, за которым сиял по-прежнему безоблачный, словно летний день.

«Я в тебе разочарован». Как будто ты когда-нибудь мной очаровывался, папа. А никого не застал дома, потому что в твоей голове не находится места для информации, что по утрам я учусь. А в выходные работаю. Это сложно запомнить, я понимаю.

Скользнув взглядом по комнате, в углу я заметил старые кроссовки отца – те самые, в которых он ходил еще когда мы жили вместе. С растоптанными задниками и размахрившимися шнурками. Сорок пятого размера.

И опять захотелось плакать – так горько стало на сердце. Потому что я почувствовал: меня предал родной отец. До боли сильно почувствовал. И даже не из-за записки, а именно из-за этих самых заношенных кроссовок размера на три больше, чем мне надо.

Чужой мне и абсолютно далекий Ричард Лернер сумел каким-то образом подобрать приличную обувь, да еще подумать о верхней одежде, не забыв, какого я роста и телосложения, а все, на что хватило родного отца – прихватить завалявшиеся где-то кроссовки, которые жалко выкинуть, заскочить в обеденный перерыв в пустой дом и до кучи решить, будто своим вчерашним звонком я запоздало выразил антипатию к его второму браку.

Честно говоря, вечером у меня не было никакого настроения, и идти в кафе совершенно не хотелось. Но перед Джоуи было неловко. К тому же я ведь решил изменить свое отношение к нему.

В общем, все-таки собрался и отправился. Новую одежду повесил в шкаф, натянул привычные джинсы, свитер, но обувкой пришлось ограничиться подаренной, поскольку свои кроссовки я на радостях выкинул утром по дороге к автобусу. С таким удовольствием и энергией запустил в мусорный бак, что тот даже загудел от удара.

Впрочем, Джоуи меньше всего интересовало, во что я одет.

Поскольку я протянул время, пока раздумывал, идти или не идти, в кафе уже никого не осталось, дверь оказалась заперта, но свет внутри горел. Я робко стукнул в стекло, и через несколько секунд за ним появилось слегка испуганное лицо Джоуи. Увидев меня, он разулыбался, открыл, быстро втащил меня внутрь и запер замок, тут же подталкивая меня в спину по направлению к туалету.

– Боялся, ты не придешь, – шепнул он, захлопнул за нами дверь и шагнул ко мне, на секунду обнимая за пояс и почти тут же начиная расстегивать ремень. – С воскресенья только об этом и думаю.