Текст книги "История влюбленного демона (СИ)"
Автор книги: Гала ya.gala
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 107 страниц)
62
В эту ночь, вернее, в этот остаток ночи, Филлис не надеялась уснуть. Но едва голова ее коснулась подушки, как она погрузилась в глубокий сон. Когда же в окно забрезжил рассвет, девушка внезапно проснулась.
Ей показалось, что в комнате кто-то есть. Оглядевшись еще сонными глазами, она увидела…Верховную Жрицу! И что самое удивительное, она не была призраком, как бабушка или мать. Верховная Жрица сидела на кушетке, как обычный человек. Разве что была бледнее, чем раньше.
– Ты?! – Филлис, помотала головой, стряхивая остатки сна, и резко села на постели. – Господи! Ты жива? Тебе удалось…
– Нет. Не удалось. – Жрица покачала головой. – Это мои последние минуты в круге вечного странствия души.
Она помолчала.
– Я пришла к тебе, чтобы выполнить обещание, данное Коннору, – продолжила она.
– Коннору? – Фил насторожилась. – А что ты ему обещала?
– Он хотел знать, как книга наших предков стала Книгой Посвящения, а я – Верховной Жрицей.
– ВАШИХ предков? – с изумлением повторила Филлис слова Жрицы.
Та усмехнулась.
– Ты не ослышалась. Я сказала – наших, потому что мы с Коннором Тайлором и Дайаной Дрейк происходим из одного рода.
Филлис открыла рот и уставилась на Верховную Жрицу.
– Это – долгий разговор и когда-нибудь Коннор расскажет тебе все подробно. А вот Книга… – она задумчиво посмотрела в пространство.
– Когда-то ты сказала, что я не знаю, что такое любовь, – Жрица слегка улыбнулась. – Ты ошиблась. Как ни странно, именно любовь сделала Книгу Посвящения самой драгоценной в мире старой магии.
Она откинулась на спину и, вздохнув, начала свой рассказ.
– Это было давно. Очень давно. В моей земной жизни мне повезло. Я встретила человека, которого если не любила, то очень уважала. Мы поженились и были счастливы. И мне казалось, что больше ничего в жизни не нужно. Мы перебрались на небольшое ранчо недалеко от маленького городка, где в родительском доме жила семья моей сестры. Это было довольно тревожное время постоянных стычек белых переселенцев с индейцами. Но нас они не беспокоили. Еще при жизни матери у нашей семьи установились неплохие отношения с их знахарями. Мы помогали друг другу, если была необходимость.
Верховная Жрица осторожно провела ладонью по юбке, разглаживая незаметную складку.
– Муж занимался хозяйством, а я с успехом – поверь мне – врачевала. Но, несмотря на то, что мне помогала старуха-индианка, моя няня, работы все прибавлялось. Я уже не могла заниматься хозяйством, потому что у меня совсем не было времени. Как раз в это время, на ферму зашел парень, который искал работу. Мы предложили ему остаться у нас. Расспрашивая его о том, что он умеет делать, муж только удивленно поднимал брови: молодой человек готов был делать все, что угодно и при этом не просил особой платы. Парень много знал. И мне он показался странным, потому что был слишком начитанным для простого сельского жителя. И звали его странно – Гаут. Впрочем, он мог назвать себя, как угодно. Тогда не было принято спрашивать какие-нибудь документы. Гаут был красивым темноволосым молодым человеком, высоким и статным. Правда, он не был крепким парнем, похожим на наших ковбоев. Скорее был мускулистым, но гибким, как хлыст. Я подумала, что это какой-нибудь свихнувшийся городской чудак, который скоро бросит работу и уйдет. Но Гаут работал наравне с мужем, не отказываясь ни от каких поручений.
Филлис напряженно слушала рассказ своей необычной гостьи и не сводила с нее глаз.
– Потом я стала замечать, что он внимательно следит за тем, как я собираю травы, – продолжала Жрица. – А иногда даже показывал мне новые растения, хотя я и так довольно много знала. По-прежнему, все рецепты, заговоры записывались в Книгу – так завещала мне мать. Но то, что советовал мне Гаут, действительно, делало травы, мази и настои более сильными и надежными. Еще более удивительным было, как он умел общаться с людьми. Когда вместе с такими же работягами он заходил в лавку или салун, Гаут мог ничего не говорить, но под его взглядом прекращались самые громкие ссоры. Если же дело доходило до стрельбы, то с его появлением, револьверы опускались как бы сами собой. При этом, он не был безобидной «божьей коровкой». Было просто невозможно представить себе, что кто-то осмелится поднять на него руку или рядом с ним один человек ударит другого. Таких Гаут умел останавливать, лишь коротко взглянув. Как это получалось – никто не знал. Но хотя те, кто вмешивался в чужую драку, обычно становились врагами, на него почему-то даже самые свирепые забияки не таили зла. Его с уважением и доброй насмешкой называли «миротворец». Гаута всегда звали, если надо было помирить поссорившихся друзей или влюбленных, успокоить разбушевавшихся выпивох или рассудить спор, доходивший до драки.
Женщина ненадолго замолчала, а потом, вздохнув, опять начала свой рассказ.
– Он умел понимать животных и птиц. Наши ковбои рассказывали, что Гаут освобождал птиц, попавших в силки, и никогда не убивал змей. Ему ничего не стоило подозвать умчавшуюся в прерии лошадь или найти потерявшегося жеребенка. Гаут, смеясь, пересвистывался с песчаной совой и мог подзадорить лягушек, распевающих свои вечерние серенады. Даже одинокие койоты, знавшие, чего можно ждать от ковбоев, не убегали от него со страхом, но и не преследовали его стаей, даже если он ехал ночью один. Гаут мог повернуть в нужном направлении все стадо, стоило ему только пристально посмотреть на ведущего быка.
Жрица закрыла глаза. Чувствовалось, что она вся во власти воспоминаний. Помолчав немного и глубоко вздохнув, женщина выпрямилась на кушетке и продолжила:
– А, в общем, ничего необычного не происходило. Ну, знал парень определенные особенности растений и животных, ну, умел уважительно говорить с людьми – что тут необычного? И я относилась к нему так же, как все – с уважением и неким исследовательским интересом.
– Так было до тех пор, пока не заболел мой муж. Сначала я думала, что это – обычная простуда, и все делала так, как учила меня бабушка. К тому же я сама придумала великолепный настой, который снимал воспаление даже при лихорадке. Но ничего не помогало. Бедный Джон – так звали моего мужа – угасал. Я была в отчаянии. Он был мне мужем, другом, помощником, словом – всем. Потерять его было бы для меня страшным ударом. Я попросила Гаута остаться дома, потому что он мог помогать мне во всем. Кроме того, практически всю работу по хозяйству, которую раньше выполняли они вдвоем с Джоном, Гаут теперь делал один. Я удивлялась, как он не падает с ног от усталости. А я дни и ночи выхаживала мужа, предоставив заботу о доме и ферме моему помощнику и моей няне.
Филлис сидела на кровати, закутавшись в халат. Она забыла про сон и теперь смотрела на женщину, вся превратившись в слух. Жрица долго молчала, а потом нежная улыбка озарила ее бледное лицо.
– Я поняла, что полюбила его, той ночью, когда, лихорадочно пролистав свою книгу, услышала, как он вошел в комнату. Отчаявшись найти хоть что-нибудь, чтобы помочь Джону, я уронила голову на книгу и тихо плакала. Когда Гаут, склонившись надо мной, положил мне руку на плечо, я вздрогнула от неожиданности. Подняв голову, я увидела его глаза. Впервые так близко. В них было столько участия, понимания и любви, что я как будто прозрела в эту секунду. Как будто искра пролетела между нами, и ушло отчаяние и чувство собственного бессилия. Меня вдруг охватило ощущение неимоверного счастья… – Жрица медленно провела рукой по лбу и закрыла глаза, очевидно заново переживая те же чувства.
Она замолчала, задумавшись и, казалось, забыла о том, что происходило сейчас. И Филлис покорно ждала, боясь прервать это необычное повествование. На губах Жрицы блуждала нежная улыбка.
– Я, казалось, растворилась в его глазах, в том пламени, которое полыхало в них, – еле слышно прошептала она.
Филлис закусила губу. Ее вдруг пронзило ощущение пылких поцелуев Коннора, о прикосновениях его сильных и ласковых рук. Она судорожно вздохнула, и Жрица открыла глаза.
– Знаешь ли ты это чувство, когда кажется, что сердце останавливается потому, что любовь и нежность переполняют его? – Теперь женщина смотрела на Филлис взглядом, который, казалось, проникал в душу, не оставляя закрытым ни один ее уголок. – Когда глаза искрятся, голос становится звонким и мелодичным, а тело гибким и послушным, ощущая каждой клеточкой присутствие любимого человека? Когда, не слыша шагов, не видя, можешь точно сказать, что к тебе идет именно он, а не кто-то другой? Вижу, что знаешь, – понимающе усмехнулась Жрица.
– Так было и со мной, – продолжила она. – С этой ночи все пошло не так. Джону становилось все хуже. Я уже отчаялась ему помочь. С Гаутом мы старались не встречаться даже взглядом. Но если случайно кто-нибудь из нас касался другого, как будто молния пронзала тело. Больше всего я боялась, что необычное чувство, которое я испытывала к этому странному парню, превратится в банальный роман между хозяйкой и работником. Такие случаи с удовольствием обсуждались фермершами на ярмарке в городке. Я запрещала себе думать о нем. Но когда Гаут молча входил в комнату, где лежал Джон, я вся сжималась, и надеялась, что он не заметит этого. К счастью, этого вообще не замечал никто. И только моя няня поняла все. Как-то раз, когда Гаут вышел из комнаты, она подошла ко мне, взяла в свои ладони мое лицо и долго смотрела мне в глаза печальным и проникновенным взглядом. А потом тихо сказала: «Девочка моя…». И больше ничего. Наверное, она знала и другое…
Жрица прерывисто вздохнула.
– Вот как я поняла, что значит любить. Все, что я испытала с Джоном, было похоже на тлеющий уголек по сравнению с пытающим костром. Каждое утро, просыпаясь, я невольно улыбалась, зная, что увижу Гаута. И я ощущала, что он тоже радуется этому. Я не могла объяснить, как именно чувствую его радость, но точно знала, что это так. Мне не надо было ни его поцелуев, ни объятий. Он здесь – и мне этого было довольно, чтобы чувствовать себя счастливой. Жуткий ливень казался мне восхитительным дождиком, удушающая жара – ласкающим солнцем, а пыльный вихрь, способный унести наш небольшой домик на край земли, – ласковым ветерком. Иногда у меня возникало такое чувство, будто Гаут всегда стоит у меня за спиной, что бы я ни делала и где бы ни была. И это придавало какую-то особую ловкость моим рукам, остроту моему уму и пьянящую радость сердцу. Это было какое-то единение душ, обволакивающее тело томлением в предвкушении неземной радости. Когда я впервые подумала, что могла бы коснуться губами его губ, я потеряла сознание. Иногда при виде Гаута у меня перехватывало дыхание и пересыхало горло от заливающей меня нежности. Но я знала, что никогда не нарушу клятву, данную Джону у алтаря. Боялась я только одного: Гаут закончит свою работу и уйдет. Мысль о том, что я могу никогда больше не увидеть его, сводила меня с ума.
Мы почти не разговаривали друг с другом. Да это было и не нужно. Я знала, что Гаут чувствовал все, что испытываю я. Стоило мне неосторожно задеть ножом палец, как он появлялся, молча накладывал на ранку какую-то мазь, и уходил. А утром от пореза не оставалось и следа. Когда обессилевшего Джона надо было обтереть теплой водой или повернуть, Гаут так же молча приходил мне на помощь. Джон был рослым мужчиной, и хотя болезнь высасывала из него все соки, мне трудно было поднимать его. Гаут делал все, чтобы я могла отдохнуть. И однажды, когда Джон уже лежал без сознания, он просто отстранил меня от постели мужа и, не глядя на меня, сказал: «Иди, отдохни. Я сам посижу с ним».
– Я заснула, как только легла. Спала я недолго, так как мне надо было совсем немного времени, чтобы выспаться. Тихонько подойдя к комнате, где лежал Джон, я с удивлением увидела, что из-под двери пробивается какой-то необыкновенный, белый свет. Притаившись у двери, я услышала, как кто-то тихо произносит на необычном, но почему-то понятном мне языке:
– О Сущный! Помоги ей! Слишком длинна дорога страданий, которую предстоит ей пройти! Я готов отдать одно из своих воплощений, чтобы облегчить ее участь.
Я замерла. Больше всего меня тогда поразило, что я понимаю чужой язык, который никогда не слышала раньше. Дальше, как я не прислушивалась, не было слышно ничего, хотя тихий голос Гаута звучал еще долго. На цыпочках я отошла от двери, прошла в свою комнату и просидела там без сна до рассвета.
А утром, когда я зашла в комнату Джона, то не поверила своим глазам! Муж не только пришел в себя, но и, улыбаясь, полусидел, опираясь на подложенные под спину подушки! Ему явно было лучше. Гаут стоял рядом и держал его за руку. Хотя я знала, что он не спал всю ночь, ни усталости, ни утомления не было на его лице. Почувствовав, что я смотрю на него, впервые после того, как мы поняли друг друга, Гаут взглянул мне прямо в глаза. В них была любовь и печаль. И я поняла: теперь он уйдет.
Дальше для меня все происходило, как в тумане. Я улыбалась быстро поправлявшемуся Джону, готовила лекарства, деловито отдавала распоряжения по хозяйству, отвечала на вопросы и давала советы своим пациентам. Но делала все это чисто машинально. Я знала, что Гаут уйдет, и для меня погаснет свет. Пусть солнце встает каждый день, небо по-прежнему сияет голубизной, пусть поют птицы, и светит луна, жизнь для меня кончилась.
Он, которого я ни разу не поцеловала, подарил мне любовь и страдание. Я знала, что, сколько бы ни довелось мне прожить, я не забуду его, не забуду то неизъяснимое чувство, которое судьба дала мне. И я знала другое: так, как было до встречи с Гаутом, больше никогда не будет. Та жизнь умерла, как умерла женщина, не знавшая любви.
Я не знала точно, когда он уйдет. Он не говорил об этом даже Джону, который теперь уже мог не только выходить из дома, но и потихоньку заниматься делами. И хотя муж всем рассказывал, что я спасла его своим лечением, я знала, что жизнь ему подарило не мое искусство, а Гаут. Я не знала тогда, кто такой Сущный, к которому он обратился с просьбой помочь. Но догадывалась, что в моей жизни появилось нечто абсолютно новое, неведомое мне ранее.
Я до сих пор помню ту ночь. Как будто не прошло с того времени почти триста лет, – печально улыбнулась Жрица. – В этот день я устала и довольно быстро заснула. Сон, который мне приснился, объяснил все. Я увидела Гаута в необычной одежде, которая напоминала римскую тогу. Он стоял на берегу заросшего камышом озера. Я узнала это место. Озеро называли «Индейским», потому что оно служило как бы незримой границей между поселениями белых и владениями индейцев. Лицо Гаута было торжественным и строгим. Но глаза его смотрели на меня с такой печальной любовью, что даже во сне я замерла от счастья.
Потом он закрыл глаза и вытянул вперед руки. Неяркий свет озарил их, заструился слоями, и на ладони Гауту легла моя Книга. Она продолжала светиться голубоватым светом.
Открыв глаза, он протянул книгу над водой.
– Слушай, Джина и запоминай, – сказал Гаут, не разжимая губ. – Я много странствую во Вселенной. И я должен был найти тебя. Теперь твоя жизнь переходит в иное качество. Тебе суждено пройти все дороги познания и достичь высшей ступени Просветления. Ты будешь помогать людям, вести их к Посвящению. И вместе с тобой они умножат силы магии, оберегающей их. Сколько знаний, жизней и судеб собрано здесь, – он поднял вверх Книгу, – столько придет магических сил. Я добавляю в нее мудрость Узнавших Суть Вещей. Каждый, кто придет к Просветлению, пройдет Посвящение у светлой воды. И Книга примет его.
Он протянул мне книгу, которая теперь погасла и выглядела как обычно. Но я заметила, что она стала толще и тяжелей.
– Все остальное ты узнаешь из Книги, – мягко сказал он.
Я не могла выговорить ни слова. Самое главное, я поняла тогда, что полюбила бога. И неважно, что это за божество, главным тогда для меня было, что я вижу его в последний раз. И Гаут понял мои мысли. Чуть нахмурившись, он опять посмотрел на меня ласково и печально.
– Прости меня, – тихо сказал мой необычный возлюбленный, теперь уже по-настоящему, губами. – Раз в сто лет я могу подарить чувство любви смертной женщине. Но мы встретились слишком поздно. Мы не могли бы встретиться в следующие сто лет. И теперь сердце мое полно любви, но дать ее тебе счастье я не могу.
– Ты уже дал мне его, – ответила я, не ощущая слез, заливавших мне лицо. – И какие бы страдания не принесла мне любовь, я никому не отдам ее. Я люблю тебя. И благодарю за счастье испытывать это чувство.
Еще секунду он смотрел на меня и взгляд его, как нежный луч, гладил меня по лицу, коснулся губ…
Филлис, замерев от волнения, не спускала глаз с Верховной Жрицы. А та замолчала, опять задумавшись надолго.
Наконец, очнувшись от прекрасных и печальных воспоминаний, она взглянула на свою слушательницу.
– А потом? Что было потом? – шепотом спросила Фил.
– Когда я проснулась, то увидела свою книгу, лежащую рядом со мной.
– А он? – с замиранием сердца спросила Филлис. – Ты больше его не видела? Никогда?
Жрица покачала головой.
– Потом я выполняла то, о чем он сказал мне. Я училась и учила, совершенствовалась сама и учила совершенствованию других. Когда мой земной путь закончился, я попала в монастырь, где среди многих Жриц, была признана Верховной. Огненное сердце Демчок, полное любви, стало моим алтарем.
– А теперь? Что с тобой будет теперь?
– Мне предстоит еще не одно перевоплощение. – Жрица опять вздохнула. – Но вряд ли я сумею сотворить в себе ту бесстрастность и отрешенность, которая требуется, что достичь вершины. Для этого надо отказаться от волшебного дара любви. А любовь – неугасающий огонь в моем сердце. Я говорю теперь свободно – не как Верховная Жрица, а как обычная женщина. Сейчас я могу это позволить себе.
– Ты уходишь?
Жрица покачала головой.
– Мы не уходим. Моя судьба указывает мне путь, и я продолжаю его. Прощай!
Филлис кусала губы, чтобы удержаться от слез.
– Прощай, – прошептала она.
– Мне пора. Не жалей своего сердца, дитя мое, – чуть слышно произнесла Жрица, – что бы тебе не пришлось испытать. Такая любовь, какая дарована тебе – величайшая редкость. Тебе повезло. Поверь мне, не каждой женщине выпадает счастье испытать это всепоглощающее чувство. Береги его, Филлис Харрисон.
Тело Верховной Жрицы, постепенно бледнея, медленно поднималось, уходя куда-то ввысь. Через минуту Филлис осталась одна.
64
Невыспавшаяся Фил сидела на кухне и допивала очередную чашку кофе, когда раздался звонок в дверь. Зная что дома, кроме нее, никого нет, Филлис со вздохом поплелась открывать. Пэт, румяная и энергичная, ворвалась в дом, неся с собой свежесть утра и возбужденную деловитость.
– Привет! – она чмокнула сестру в щеку. – Где Пам?
– Пошла с Уайеттом на прогулку, – зевая, ответила Фил.
– А ты что это заспалась сегодня? – поинтересовалась Пэт, наливая себе кофе. – Хорошо еще, что сегодня суббота и тебе не надо бежать на работу.
– Да уж… – рассеянно протянула Филлис.
Девушка снова уселась на стул, подперла рукой щеку и вздохнула.
– Этой ночью у меня была очень интересная беседа, – мрачно поведала она.
Младшая ведьмочка с наслаждением хлебнула ароматный напиток и, подняв одну бровь, воззрилась на сестру.
– Беседа? Ночью? Это что-то новенькое! И с кем, если не секрет?
Филлис опять печально вздохнула.
– Никакого секрета. Ко мне приходила Верховная Жрица.
– Что?! – Пэт поперхнулась от удивления. – Верховная Жрица?! Но она же…
– Ага, – кивнула Филлис, – вот именно. Но это была она.
– И что? – Пэт, округлив глаза от любопытства, уставилась на сестру. – Что она тебе сказала? Что-нибудь о Конноре?
– Почти. Она обещала ему рассказать, как стала Жрицей. А рассказала мне, потому что…Ну, понимаешь, почему.
– И как же это произошло?
– Она полюбила бога, – торжественно произнесла Фил.
– Что?!
– Ну, не бога, а какое-то божество старой магии. Как я поняла, это был Верховный Маг или что-то в этом роде. Но, поскольку он не мог любить ее, они расстались. Он наложил заклинание на книгу, которая была у нее, и та стала Книгой Посвящения.
Филлис вздохнула и, замолчав, печально посмотрела на сестру. Пэт недоверчиво покрутила головой.
– Ну и дела… – пробормотала она тихонько. – А потом?
– Потом она прошла Посвящение, и ее избрали Верховной Жрицей. Да! – вспомнила Филлис. – Они – родственники.
– Кто – «они»?
– Дайана Дрейк, Коннор и Верховная Жрица.
Пэт удивленно разинула рот. А когда она его закрыла, то долго молчала, переваривая сообщение сестры.
– Ну…Про Коннора и миссис Дрейк я знала. А вот Верховная Жрица…
Пэт задумалась.
– Значит, она сказала мне неправду, – наконец, сказала она.
– Кто «она»? – удивилась Филлис.
– Миссис Дрейк. Я сейчас была у нее.
Теперь настала очередь Филлис удивляться.
– Ты была у Дайаны Дрейк? Зачем?
– Ну, помнишь, вчера, то есть, сегодня…ну, ты понимаешь…Я тогда подумала, что тело…этой…Верховной Жрицы нашли не около дома Коннора, а около дома миссис Дрейк.
Филлис кивнула.
– Ну… Я поехала к ней сегодня утром, – пояснила Пэт.
– Хм…И что ты ей сказала? – заинтересовалась Фил.
– Я сказала ей правду. Что нас вызывала полиция, потому что около этого дома было найдено тело женщины с нашим адресом. Я сказала, что мы эту женщину не знаем.
– И что она?
– Ничего. Она просто смотрела на меня. Только побледнела и опустила глаза. А когда я спросила, не знает ли она, кто бы это мог быть, миссис Дрейк молча покачала головой и закрыла дверь.
Пэт замолчала, а потом с убежденно сказала:
– Но как хочешь, а она все знает!
– Что – все?
– А вот все! – сказала Пэт. – И о Жрице и о Книге Посвящения. Ну, подумай сама, Фил, если бы миссис Дрейк ничего не знала, она повела бы себя, как обычная женщина.
– Как это?
– Господи, Фил! – Пэт возбужденно заходила по кухне. – Ну, как обычная женщина отреагировала бы, если бы такое случилось у ее дома? Она бы ахала, всплеснула руками, стала бы расспрашивать, что да как!
Филлис с интересом смотрела на сестру.
– Ну?
– Вот тебе и «ну»! А миссис Дрейк просто промолчала! – торжествующе закончила Пэт. – Значит, она все знает!
– А, может, она просто не интересуется такими делами? – усомнилась Филлис.
– Господи, Фил! – Пэт снисходительно махнула рукой. – Говорю тебе, она знает!
Филлис вздохнула.
– Может быть, ты и права.
Пэт удовлетворенно хмыкнула.
– И, кстати, куда делась Книга Посвящения? Ведь Лайен говорил, что Жрица забрала ее с собой. А инспектор сказал, что у найденного тру… то есть у женщины, был только клочок бумаги с нашим адресом.
Филлис рассеянно пожала плечами и ничего не сказала.
– Даю голову на отсечение, Книга у Дайаны Дрейк! – настаивала младшая ведьмочка.
– Пэт, ну зачем миссис Дрейк Книга Посвящения? – нехотя возражала Фил.
– Ну…Может, Верховная Жрица просто…э-э-э…отдала ей на хранение, – неуверенно предположила Пэт. – Тем более, если они и в самом деле родственницы.
Сестры помолчали.
– Знаешь, она так рассказывала о своей любви… – неожиданно сказала Филлис, задумчиво размазывая кофейную лужицу по столу.
– Миссис Дрейк?!
– Да нет же, – с досадой поморщилась Фил. – Верховная Жрица. – Это было так…понимаешь…так красиво, – девушка вздохнула.
– Тебе тоже есть, о чем рассказать, сестренка, – обняла ее Пэт. – Можно даже красиво. Это только я пока мало что могу сказать. Хотя…
Она лукаво ухмыльнулась.
– Гор, да? – Филлис ободряюще похлопала сестру по руке. – Он – славный парень, дорогая. И когда он вернется…
– Кстати! А почему мы должны ждать, когда он вернется? – Пэт испытующе посмотрела на сестру. – Не задать ли нам хорошую взбучку этим ребятам из подземной команды?
Телефонный звонок не дал Филлис ответить, что она думает по этому поводу. Звонил инспектор Моррон. Когда Филлис положила трубку, она выглядела хмурой и встревоженной.
– Что случилось? – спросила Пэт, внимательно следившая за выражением лица сестры. – Что-то… – она не договорила, потому что Филлис кивнула.
– Инспектор сказал, что, во-первых, тело…женщины исчезло. – Она многозначительно посмотрела на Пэт. – А во-вторых, убит врач-психиатр из приюта Святой Магдалины.
– Идем к Моррону, – решительно сказала Пэт. – Может быть, ты сможешь вызвать видение. Тогда мы будем знать, что делать дальше.
* * *
Когда Дайана увидела Пэт Меттерс на пороге своего дома, она уже знала, что случилось. И сообщение о найденном неподалеку телу женщины восприняла, как знак начала нового пути, к которому готовила ее Верховная Жрица.
Никто из соседей, слава богу, не видел Джину в доме Дайаны, поэтому погибшую женщину не могли связать с именем миссис Дрейк. И полиция, опросившая всех, кто жил в округе, так и не смогла получить какие-либо сведения о погибшей.
Проводив незваную гостью, Дайана задумалась. Джина сказала, что надо ждать в течение полугода. И только после этого срока, получив необходимые знания, Дайана должна будет отправиться в путешествие длиной в целую жизнь. Теперь понятно, что ждать нечего. Надо готовить себя к переменам.
Думая о трагической гибели Джины, о ее предчувствии, Дайана готова была расплакаться, но, вспоминая о Верховной Жрице, она ощущала, что невидимая связь с ней не прервалась, и слезы уходили.
Миссис Дрейк вздохнула. Верховная Жрица говорила ей о новом круге перерождения, о неиссякаемости жизни. Но для Дайаны это пока были просто слова, никак не связанные с обычными человеческими эмоциями. Джина вошла в ее жизнь совсем недавно, но эта женщина стала реальным воплощением нового пути. И мысль о том, что ее больше никогда не будет, что она не направит, не посоветует, не подскажет, приводила миссис Дрейк в некоторое смятение. Как будто она потеряла проводника в неведомый край и теперь ей самой придется пробираться в запутанных и сложных ситуациях незнакомой жизни.
«Что ж, – подумала Дайана, – теперь надо заняться теми документами, которые оставила Джина. И учиться. Больше я пока ничего не могу».
* * *
– Новый Мастер? Если то, что ты узнал – правда, мы должны поторопиться, – хмуро проговорил Люциус.
– Повелитель, мне было трудно добыть эту информацию. Поверить в нее гораздо легче. – Гемел не поднимал головы. – Нужна очень серьезная причина, чтобы заставить Верховную Жрицу покинуть монастырь. Это могло быть только в том случае, если она нашла будущего Мастера.
– А Книга? При ней была Книга Посвящения?
– Нет, мой Повелитель. Когда мы настигли ее, она была одна, и у нее ничего не было.
Люциус задумался.
– Будем надеяться, что они тоже не нашли Книгу, – пробормотал он.
Присутствующие почтительно молчали. Повелитель повернулся к Серпиусу.
– Отзывай демонов. С оставшимися Посвященными разберемся потом. Если мы сейчас дадим возможность магам подготовить Мастера, потом нам с ними не справиться. – Он задумчиво хмыкнул. – Вряд ли у них это получится. Слишком мало времени для подготовки. Они не успеют. Значит, медлить нельзя.
Люциус скептически оглядел своих соратников. Конечно, доверять им особо не стоило. Каждый из них готов занять его место. «Что ж, – подумал он, скрыв ехидную улыбку, – распределим силы так, чтобы каждый получил свое».
– Друзья мои! – с пафосом воскликнул Повелитель. – Приближается самый важный для нас момент! Мы наступаем на монастырь! Если мы сумеем захватить его, мощь наша не просто укрепится, а будет возрастать.
Одобрительное ворчание прокатилось по залу.
– Каждый из нас возьмет на себя определенный участок, – деловито продолжил Люциус. – Я пойду с отрядом демонов к…как там он у них называется… к залу управления. Это – самое главное направление. – Краем глаза Повелитель успел заметить скептическую ухмылку Серпиуса. – Так. Дальше – Гемел. Твой отряд захватит зал Верховной Жрицы. Не думаю, что это будет трудно. Особенно с учетом того, что самой Жрицы уже нет. Тебе, Серпиус, – Люциус изобразил озабоченную, но доброжелательную улыбку, – необходимо захватить Алтарный зал. Возьмешь самых умелых и могущественных воинов. Уверен, ты легко сумеешь справиться с горсткой защитников. А когда мы захватим сердце Демчок!..О! Наша мощь возрастет стократно! И тогда наступит следующий этап. Мы соберем все демонические силы и сразимся с Силами Света!
– Наше будущее замечательно, Повелитель, – почтительно склонившийся в поклоне Серпиус говорил негромко, но твердо. – Но… сейчас у нас более прозаическая задача. Нам надо посмотреть, все ли у нас готово для начала сражения.
Повелитель поджал губы. Похоже, один «соратник» и не пытается скрывать, что он готов к главной роли в опасной игре за власть.
– Ты безусловно прав, Серпиус, – с преувеличенным уважением отозвался Люциус. – Только такой практичный полководец, как ты, способен выиграть битву.
Он демонстративно медленно прошел по залу и опустился в большое кресло Повелителя Тьмы, стоящее на возвышении. Люциус принципиально не называл его троном, подчеркивая, что избран Повелителем, а не коронован. Сидя в кресле, он смотрел на стоящих у подножия кресла демонов сверху вниз, чтобы лишний раз напомнить, что Повелитель здесь все-таки он.
– Так что вы приготовили для наших милых магов, мои верные воины?
– У нас есть души, попавшиеся на обещания власти и денег.
– Это – мелочь, – презрительно произнес Дюциус, досадливо махнув рукой. – Ими можно только выстилать дорогу демонам-воинам.
– Есть кое-что посерьезнее, – Гемел выпрямился и вытянул руки вперед. На ладони у него появился темный шар с клубящимся черно-серым содержимым. – Это души детей-убийц.
Повелитель отшатнулся.
– Неплохо, – хриплым голосом проговорил он. – Ими можно будет взорвать оболочку энергетического поля. Но пока – убери их подальше.
– У меня есть нечто более разрушительное, – зловеще улыбнулся Серпиус. Взмахнув рукой, он вытянул ее вперед. Маленький тусклый шарик оказался в его ладони. Серпиусу пришлось сжать шарик пальцами, потому, что он чуть не выскользнул из его руки.
– Осторожно! – невольно воскликнул Гемел и шарахнулся от демона. – Это же нераскрывшаяся душа!
Люциус помимо воли привстал в своем кресле, вытягивая шею, чтобы рассмотреть смертоносный шар.
– Ты добыл нераскрывшуюся душу? – он недоверчиво и опасливо посмотрел на Серпиуса.
– И не одну, а целых три, – довольно усмехнулся демон. – Мои охотники два года выслеживали их обладателей.
Люциус промолчал. Он сидел уставившись на самодовольно надувшегося Серпиуса и задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Похоже, еще немного и от «соратника» пришлось бы избавляться без всякого сражения. А теперь надо просто позаботиться, чтобы какой-нибудь верный слуга во-время…
– Что ж, – медленно произнес Повелитель Тьмы. – Если у нас есть такое оружие, защитное поле монастыря мы сумеем уничтожить. А дальше, как я уже сказал, наступаем каждый на свой участок. Встречаемся в Алтарном зале.
