Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 65 страниц)

– Самое время, – выдохнула девушка обессиленно, утыкаясь носом ему в рубашку, обнимая за шею и давая волю слезам, потому что сейчас Тики был с ней, он ее спас, отомстил за нее, и она жива.

Она жива.

Живаживажива.

– Опоздал, – мотнул головой мужчина, осторожно обнимая ее в ответ и стараясь не тревожить рану на спине – словно она была сокровищем; кем-то очень особенным и важным. – Если бы я слышал лучше, я бы успел, и они не тронули тебя… – он отстранился и, прикусив губу, тихо произнес: – Ты… позволишь… поднять тебя на руки?..

Алана часто закивала, не в силах больше ничего ему сказать, и снова заплакала – от ужаса, облегчения и отвращения к самой себе.

Тики поднялся на ноги, подхватил отброшенную ранее в сторону охотниками изодранную юбку и закутал девушку в нее как ребенка, осторожно поднимая на руки и поскорее вынося прочь отсюда, словно не хотел больше ни на мгновенье оставаться в этом месте.

И Алана была с ним согласна. Она зажмурилась, чувствуя, как слезы струятся по щекам солеными как море дорожками, и крепко прижалась к мужчине, ища у него утешения и успокоения, потому что больше… больше не у кого было его сыскать.

Она не была уверена, что Мана сможет проникнуть в ситуацию и понять. Ведь он же не видел. Не видел, как ее плавники валялись там, на полу, в пыли, и какой изуродованной и заплаканной она показала себя перед Тики. Какой слабой и беспомощной она оказалась, глупая девчонка, ослушавшаяся тех, кто всегда знал лучше – жизнь вообще или мир вокруг, это не так уж важно.

Когда они вернулись на корабль – Тики спешил словно несомый самим воздушным течением, тихий и быстрый даже с ношей на руках, – была уже поздняя ночь. Портовый городок спал, не подозревая о произошедшем, и только на корабле горели огни, отбрасывая в воду тени.

Матросы обступили их было, обеспокоенные и испуганные, но одного взгляда Микка хватило, чтобы им дали дорогу и позволили спуститься в трюм. И там, в каюте, когда Тики осторожно уложил Алану на постель – в которой она даже ни разу не лежала до этого, все время проводя в море, на палубе или в аквариуме, – она снова расплакалась.

Вот и прощай, безбрежный океан. Вот и здравствуй, недружелюбная суша.

Как же отец был прав.

========== Седьмая волна ==========

Тики нервно вздохнул, прикрывая глаза на мгновение, и медленно сплёл пальцы в замок, не отводя взгляда от кровати. Алана неподвижно лежала в постели, хрупкая и болезненно тонкая, с распущенными волосами, водопадом ниспадающими до пола, с пустым взглядом в никуда и отсутствующим видом.

Она лежала так уже второй день, никого не подпуская к себе.

Тики хотел прибить себя. Хотел хорошенько отодрать, наказать плетьми и розгами, потому что он не уследил. Не спас. Не защитил. Потому что он пришёл слишком поздно, и столько необъятного гнева заполнило его, стоило лишь взглянуть на израненную и истекающую кровью русалку, столько гнева – на этих ублюдков и, в первую очередь, на себя, потому что опоздал. Опоздал настолько, что драгоценные парящие плавники, которыми так гордилась Алана и так любовалась добрая часть экипажа, были небрежно отброшены в сторону, а сама девушка – заплаканная, испуганная, в синяках и царапинах – дрожала под этими похабно улыбающимися мерзавцами.

Микк гневно сжал челюсти, не желая вспоминать об этом, но постоянно думая, потому что сам был виноват в том, что её похитили и что над ней так издевались. Не сберёг. Не сохранил, хотя обещал, обещал!

Вода в аквариуме задрожала, забурлила, и мощная струя обрушилась на кровать, обливая израненное окровавленное тело Аланы – из-под одеяла показался кончик хвоста, и девушка глухо кашлянула-всхлипнула, заставляя Тики подорваться с места и броситься к ней, чтобы наконец обработать раны и помочьпомочьпомочь, искупить свою вину. Но как только он оказался в нескольких шагах от кровати, на него нацелились ощетинившиеся водяные копья, и мужчине пришлось с горестным вздохом вернуться на своё место.

Тики наполнял аквариум свежей водой каждое утро – просто поднимал ее вверх из моря с помощью воздуха и направлял в стеклянную коробку, так и стоящую в комнате. Которая теперь и была единственным прибежищем Аланы, потому что каждый дурак знает, что без плавников русалке в море не выжить.

Алана каждый день обливала себя водой из этого аквариума, но ее телу, ее ранам это никак не могло помочь. Их нужно было промыть пресной водой, обработать и перевязать, потому что иначе девушку могла сгубить инфекция, но никто не осмеливался подойти к постели. Алана не подпускала ни его, ни Ману, ни тем более Неа или кого-то из матросов. Неа рвался помочь, Мана тоже волновался, Изу постоянно обеспокоенно косил в сторону кровати, когда приносил свежей рыбы (уже трижды, и все эти разы Алана не ела, и рыба просто менялась на более свежую и отправлялась обратно к коку).

Но никого девушка не подпускала ближе, чем на метр к кровати, тут же ощетиниваясь водяными копьями или чем похуже и ясно давая понять, что видеть и слышать рядом с собой никого не желает.

И отчасти Тики ее понимал – к чему тебе толпа утешителей, когда вся жизнь покатилась под откос. Ведь Алана наверняка строила планы на будущее (не все же время она должна была пребывать в своей бухте) – она уж точно хотела семью и детей, как и всякая женщина, а теперь ей путь только на сушу, показавшую себя уже так враждебно, или в свет.

И Алана явно выбирала уйти в свет – умереть и больше никогда не тяготиться произошедшим.

Но Тики не мог оставить это просто так. Он не хотел дать ей умереть. Ведь он видел, как она радовалась, когда покинула свое прибежище. Она радовалась открытому морю, часто говорила о том, какое же оно красивое и огромное. В таком случае, значило ли это, что раньше открытого моря она никогда не видела?

Если так – Микк просто не мог позволить ее путешествию оборваться здесь и сейчас. Он ощущал ответственность за произошедшее с Аланой, и он хотел помочь ей, но беда в том, что как это сделать – совершенно непонятно.

Как переубедить человека, который старше тебя на кучу лет, если он твердо намерен умереть?

Тики не знал. А потому – практически неотлучно дежурил рядом с Аланой, сидя под дверью ее каюты, не подпускаемый ею и не подпускающий никого.

Изу появился внезапно, отвлекая его ото всех этих мыслей, и мужчина слабо улыбнулся ему просто для того, чтобы не пугать своим мрачным видом. Мальчик смущённо поклонился и обеспокоенно посмотрел на кровать, где умирающая русалка проживала, как видно, последние мгновения своей жизни, ведь дни для них и правда словно мгновения.

О дракон, о чём она могла думать с таким непроницаемым, безразличным ко всему лицом? О том, как над ней надругались? О том, что теперь дорога домой ей заказана? О том, что Тики не сдержал своего обещания и подвёл её?

О чём могла думать лишившаяся будущего сирена?

Изу осторожно поставил поднос с рыбой (лососи, Алана любила лососей) на столик рядом с мужчиной, не осмеливаясь подходить ближе к кровати, окровавленной и промокшей, и встревоженно поджал губы, раздумывая о чём-то своём, но вдруг, схватив снедь, решительно направился вперёд. Мужчина удивлённо нахмурился, уверенный, что, когда вода ощетинится на него, ребёнок испугается и отступит, а потому лишь вздохнул.

Что сможет изменить Изу, если никто к девушке подойти даже не мог?

– Вам нужно поесть! – требовательно выдохнул мальчик, когда вода всё же принялась угрожать ему заострившимися копьями. – Вы же… Вы же… умрёте! – потерянно воскликнул он со слезливыми нотками в голосе. – А что скажут Ваши родители? – вода дрогнула, задрожав и слегка отступив, словно задумавшись о чём-то. Изу сглотнул и насморочно шмыгнул носом. – А ваши сёстры или братья? Что скажет Ваша семья, когда узнает, что Вы умерли?

Тики протестующе замотал головой, в панике привстав, и уже поднялся, чтобы защитить мальчика от вздыбившихся водных копий, как вдруг Алана глухо рассмеялась, а Изу – испуганно вздрогнул, отступая назад.

Смех был мёртвым, сухим, ироничным, словно девушке было совершенно плевать на всё вокруг. Это было чем-то похоже на то, как истерично хохотала она в той лачуге, когда Микк нашёл её – привязанную, беспомощную, разбитую.

Водные пики вдруг смягчились, став похожими на осьминожьи щупальца, и одно из них плавно подлетело к замершему Изу, осторожно подняло рыбину с подноса и утащило на постель.

Послышалось тихое чавканье.

Тики неверяще уставился на ребёнка, но всё же уселся обратно на свое место, остерегаясь подходить к Алане и испортить то, что успел создать Изу.

Щупальца вдруг потянулись к мальчику, плавно и ласково окружив его, ошеломлённого и непонимающего, и тихий голос с кровати произнёс:

– Иди ко мне.

Мужчина прикусил губу, волнуясь и за Алану, и за Изу, и потер лицо руками. Он ужасно устал, но ужасно не хотел оставлять русалку на кого-то другого, постороннего. И вообще это было ужасно.

Они ведь только подружились, кажется, а теперь он ее доверие потерял. Навсегда потерял, потому что такого не прощают, а виноват он. Не уследил, не помог и не спас. И, в общем-то, совершенно верно, что девушка не подпускает его к себе, как и всех остальных. Ведь она изначально его боялась и сторонилась, даже когда смотрела на него и говорила с ним – щурилась, словно ей было больно.

И, собственно говоря… Это было совершенно справедливо.

Тики упустил тот момент, когда Алана вынырнула из-под одеяла (и из-под изорванной юбки ханбока) и крепко прижала совершенно опешившего Изу к себе. Когда он это заметил (хотя как мог не увидеть, если не отводил взгляда все это время?..), мальчик уже сам несмело и робко потянулся к ней и погладил по спутавшимся серебристым волосам, заправляя пряди за уши маленькими осторожными пальцами (как это делал с ним Тики, о ветер и море) и легко целуя в щеку.

Девушка склонила голову набок, позволяя ему прикасаться, и длинно вздохнула, гладя его по волосам в ответ.

– Ты хороший мальчик, – тихо произнесла она наконец странно надтреснутым голосом, и Тики с недоверием проследил зародившуюся в уголках ее губ улыбку.

– Ты тоже… красивая и не злая… – смущенно уставившись в одеяло пробормотал Изу, и мужчина закусил губу, чтобы тоже невольно не улыбнуться. Слишком трогательным был этот ребенок. Трогательным – и упрямо идущим к своей цели. Возможно, именно это Микка в нем так вот с первого взгляда и покорило?.. – Не умирай, пожалуйста, – попросил Изу почти шепотом – и обнял ее за шею, пряча румяную мордашку в словно бы потускневшем от горя серебре ее волос.

Губы Аланы дрогнули, и она осторожно погладила прильнувшего к ней мальчика по спине, тут же утыкаясь носом в его макушку – почти такую же белокурую, как у нее самой – и едва слышно всхлипывая.

– Я постараюсь, малыш, правда-правда…

Запястья у неё были стёрты в кровь, синяки на груди и животе приняли противный фиолетово-жёлтый цвет, а раны на ногах, выскользнувших из-под ткани и оказавшихся совершенно голыми и беззащитными, опухли и воспалились, выпуская гной, который тёк по бледной коже маслянистыми струйками, и Тики закусил губу, пресекая свой порыв рвануться к ней, чтобы осмотреть избитое тело.

Алана дрожала и вела себя так, словно любое движение приносило ей нестерпимую боль, но ни одного стона или крика не сорвалось с её обескровленных губ, а Изу ласково и осторожно гладил её по плечам, уткнувшись лицом в ключицы, и вдруг девушка коротко рассмеялась – как-то облегчённо, словно бы что-то поняла только что, что-то очень важное и необходимое ей.

Вода грациозно соткалась в щупальца, и ещё одна рыбина отправилась в рот русалки, которая жевала с таким упорством, словно кусок в горло ей не лез, но разочаровывать мальца ужасно не хотелось. Изу восторженно запищал, когда водные струи подхватили его, намочили и отмыли от крови и слизи, и Алана благодарно улыбнулась, слегка опустив голову набок.

– Не хочу, чтобы ты ходил весь запачканный, – прошептала она, вновь укладываясь на подушки и болезненно морщась (рана на спине, должно быть, была ужасна). – И вот если ты принесёшь мне немного яблок, я буду премного благодарна.

– Желтых-желтых? – уточнил мальчик, в волнении сжав в кулаки руки, и Тики заметил новую улыбку на губах девушки.

– Желтых-желтых, – мягко согласилась она с Изу, и тот, кинув на мужчину быстрый восторженный взгляд, тут же вылетел за дверь исполнять просьбу прекрасной русалки.

Микк поднялся, все-таки еще раз решив попробовать осмотреть ее, и шагнул к кровати. И тут же навстречу ему устремилось щупальце, заставив настороженно замереть и приготовиться собрать в ладони маленький вихрь.

Тики не мог дать ей умереть – не теперь, не сейчас, когда она все же жива и здесь, а не в руках этих грязных выродков, уже мертвых к огромному сожалению мужчины, потому что теперь он бы всласть поиздевался над ними – так, как они издевались над Аланой.

– Тики… – щупальце обвило его, так и не обратившись копьем, и потянуло к кровати, не верящего в свое счастье, усталого и радостного. – Спасибо тебе… – девушка вынырнула из-под одеяла, совершенно не стесняясь перед ним своей наготы, и выдавила из себя еще одну слабую улыбку.

И чего же ей стоила эта улыбка теперь…

Микк замотал головой, присаживаясь на кровать рядом с ней и избегая смотреть ей в глаза – потому что он виноватвиноватвиноват, а она его еще и благодарит за что-то.

– Меня не за что благодарить, – выдохнул он негромко. – Меня надо было задушить и оставить рядом с этими ублюдками, – все же не выдержав, мужчина вскинул голову и заметил, как вытянулось лицо русалки. – Я ведь не уследил, не успел, не спас тебя. Я не должен был тебя отпускать от себя.

Алана кашлянула, медленно поднимаясь (вода поднимала её – такого прекрасного зрелища Тики ещё не видел) и усаживаясь рядом с ним, и осторожно коснулась дрожащими ослабленными пальцами (опухшие запястья с не перестающими кровоточить ранами, словно морская соль теребила их снова и снова) его плеча.

– Но если бы не ты, я была бы мертва, – проникновенно возразила она, смотря ему в глаза, слишком беспомощная в своей израненной наготе, слишком трепетная и трогательная, нуждающаяся в защите. – Знал бы ты, как я была рада, когда ты пришёл, – шмыгнула носом девушка, закусывая губу, и длинно вздохнула. – Всех моих братьев и сестёр убили охотники, Тики, – прошептала она, отведя взгляд, и горько ухмыльнулась. – Прямо у меня на глазах.

Мужчина шумно выдохнул и, все-таки не выдержав этой ее беспомощности, осторожно тронул девушку за плечо, привлекая к себе и обнимая – так аккуратно, как только мог, чтобы не потревожить избитое тело и рану на спине. Алана прильнула к нему, больная и дрожащая, и спрятала опухшее от слез лицо у него на плече – совсем как нуждающийся в защите ребенок, даром что взрослая девушка.

И Тики ее понимал. Он ласково погладил ее по волосам, со всей возможной осторожностью убирая упавшие на спину длинные серебристые пряди, и обнажая скрытую под ними рану.

Распухшая, гноящаяся, так и не промытая и несколько раз растревоженная солью, она даже не думала зарастать, конечно, и мужчина напрягся, натянулся как струна – и излишне крепко прижал русалку к себе. Та вскрикнула, всхлипнула – и впилась ногтями в его плечи, словно одно это движение заставило ее сходить с ума от боли.

– Тише-тише-тише… – испуганно почти до паники забормотал мужчина, сам не зная зачем целуя ее в макушку и в висок и лихорадочно-ласково гладя по голове – как маленькую девочку, разбившую коленку. – Тише, тише, моя радость… Давай я позову Ману, и мы промоем раны, пожалуйста… Позволь мне… – он замер, потому что и Алана замерла, и снова уткнулся носом ей в волосы, сдерживая собственную подступающую к горлу комком истерику – смотреть на девушку без слез и сочувствия было просто невозможно. – Позволь мне хоть как-то помочь тебе, Алана, пожалуйста…

Девушка вздрогнула, когда он осторожно погладил её по бокам, и, судорожно всхлипнув, уткнулась носом ему в шею, расслабляя ладони и позволяя рукам соскользнуть по его плечам подобно лишившимся жизни змеям.

– Мне больно, Тики, – шепнула она, со свистом втянув воздух. – У меня всё болит. Мне так больно.

Микк в панике отстранился от неё, внимательно рассматривая рану на спине, боясь прикоснуться к ней, потому что во врачевании ничего не смыслил, и лихорадочно прижался губами к её бледному горячему лбу, осторожно переворачивая обезволенную и будто бы слишком уставшую для чего-либо русалку на живот и аккуратно укладывая на постель.

– Я сейчас сбегаю за Маной, и всё будет хорошо, слышишь? Только потерпи немного, ладно? – надрывно зашептал он и лишь только тогда, когда водное щупальце ласково погладило его по щеке, бросился к брату.

В коридоре Тики столкнулся с Изу, несущем девушке на подносе целую горку яблок, но только потрепал его по голове и посоветовал не задерживаться долго. Он был ужасно благодарен мальчику за то, что тот буквально оживил Алану, но все же не хотел, чтобы тот видел ее такой беспомощной и несчастной.

Она должна улыбаться, и он постарается вернуть ей ее улыбку – не эту вымученную в знак незаслуженной благодарности блеклость, а настоящую улыбку – ту, которой русалка улыбалась, когда говорила, какое же море огромное и прекрасное.

– Мана! – Тики ворвался в каюту брата без стука и предупреждения – и, конечно, заставил Уолкера подпрыгнуть. – Мана, она разрешила осмотреть себя! – выпалил он горячечно, и парень тут же вскочил с кровати, явно борясь с тошнотворным приступом слабости и упорно же желая ему уступать.

– Наконец-то… – выдохнул он, хватая с тумбочки загодя приготовленный пухлый саквояж с лекарствами и вскидывая на Микка полный надежды взгляд. – Как это… как тебе удалось?..

– Не мне, – мотнул головой мужчина, поспешно открывая дверь и выходя в коридор. – Изу. Малыш… – он растерянно улыбнулся, наполняясь к ребенку новой нежностью и обещая себе, что купит ему любую вещь – все, что тот захочет. – Малыш попросил ее не умирать, Мана.

Младший Уолкер также растерянно улыбнулся, запустив себе пальцы в волосы, и, цапнув Тики за руку торопливо направился к каюте русалки.

– Тогда поспешим.

Алана лежала также неподвижно, как мужчина её и оставил, словно лишённая сил и воли, такая ужасно раздавленная и уставшая, и лишь только водяные щупальца мягко гладили её по спине и ногам, будто бы облегчая обжигающую раны боль, но ведь Микк прекрасно знал, что это было ещё большей пыткой.

Мана потрясённо ахнул, сразу же нахмуриваясь и преображаясь – становясь тем самым врачом, который не раз спасал жизни моряков этого экипажа и самого Тики.

– Алана, не стоит теребить раны солью, – ласково посоветовал Уолкер, садясь рядом с ней, и, раскрыв саквояж, нежно провёл ладонями по спине, словно успокаивая вздрогнувшую девушку. – Сейчас я промою их пресной водой, ты просто потерпи, хорошо? Я так рад, что ты жива, слышишь? Так что дело осталось за малым, – уверенно и одновременно мягко улыбнулся парень, и русалка лишь медленно кивнула, собирая всю воду из каюты в аквариум – даже впитавшуюся в покрывало, отчего бельё моментально высохло.

Тики некстати восхитился таким потрясающим управлением, потому что Алана была первоклассным повелителем, которых и среди людей-то было немного.

Мана быстро осмотрел русалку и, закусил губу, вздыхая облегченно и сочувственно.

В первую очередь парень принялся за спину девушки, как Тики и предполагал. Ни разу не поморщившись и ни на минуту не отстранившись и не вздрогнув – удивительно хладнокровный для привычного Маны, – он промыл спину русалки сначала пресной теплой кипяченой водой, а затем – каким-то отваром из трав с горьким запахом, в которых Микк совершенно не смыслил, но существованию которых всегда так радовался, когда кто-то из его близких страдал.

Мана был замечательным врачом и ученым – не только историком, а потому частенько помогал младшему брату Тики – Вайзли – в академии с опытами и наблюдениями. И, в общем, Микку казалось – совершенно не жаль, что в брате не так хорошо развит талант повелителя, как в нем самом или в Неа, потому что врачевание было гораздо полезнее.

Младший Уолкер убрал с помощью чистой марли гной и грязь – каждый раз как Алана шипела, он рассыпался в извинениях и сочувствиях и просил потерпеть, словно всем своим существом сопереживал девушке и ощущал ее боль, но убрал все. И все это время русалка терпела. Терпела уткнувшись лицом в простынь и стараясь не всхлипывать.

Подняться девушку Мана попросил лишь через полчаса или около того – Тики особенно не считал. Просто когда брат озвучил просьбу, он переместился, встав с другой стороны кровати, и помог Алане сесть, тут же позволяя ей прильнуть ближе и опереться на себя – рану нужно было перевязать и не тревожить морской водой или еще чем-то таким едким.

– Теперь… – тут парень прикусил губу, словно не решаясь произнести это вслух, но все-таки выдохнул: – Теперь мне нужно… нужно твои ноги обработать, Алана. Ты… позволишь мне?..

Тики затаил дыхание – каждый раз ведь спрашивал, может ли коснуться ее бедер – даже тогда, в той грязной лачуге – потому что не хотел оскорбить и отвратить от себя еще сильнее. Не знал почему – но спрашивал.

Может, и Мане она не откажет?..

Однако девушка… мотнула головой, чуть отстраняясь от Тики, и зажмурилась, прикусив губы – беззащитная, несчастная и абсолютно обнаженная перед ними – во всех возможных смыслах, пожалуй.

И – кивнула головой в сторону Микка.

– Ему – можно… Тебе – не стоит… – почти за грани слышимости прошептала она, и Микк заметил, как ошарашенно вытянулось лицо брата.

Мана ошеломлённо взглянул на Тики, потом перевёл взгляд на Алану, испуганно вжавшую голову в плечи и опустившую взгляд в пол, и покровительственно кивнул, мягко коснувшись плеча вздрогнувшей девушки с какой-то странной понимающей улыбкой.

А Микк поражённо замер, не понимая, почему русалка доверяет ему настолько, что позволяет касаться своих ног. Они же ужасно важны для них, не так ли? Алана же никому не разрешала прикоснуться к своему хвосту, а ноги постоянно прятала, словно у морского народа не принято показывать нижнюю часть тела. А теперь Алана попросила именно его обработать ей раны. Его, из-за кого она в этом паршивом состоянии и оказалась! Его, который опоздал и не спас её! Лишил океана и радости плавания, отрезал от родного дома, от отца и друзей!

Девушка поджала задрожавшие губы, словно боясь, и Мана взглянул на мужчину твёрдо и требовательно.

– Хорошо, тогда Тики обработает тебе раны, – мягко проговорил он, ласково обнимая Алану и целуя в макушку, а потом уже обратился к замершему столбом Микку: – Иди сюда и делай всё в точности, как я говорю, понял?

Тики завороженно кивнул и проследовал к брату, принимая из его рук чистую марлю, уже смоченную пресной водой, и ловя… какой-то странный взгляд. Какой-то словно шокированно-радостный – по-иному мужчина затруднялся определить его.

Алана по просьбе парня легла набок и сжала губы от пронзившей ее боли – раны на ногах были по большей части именно по бокам, прямо на том месте, где были ее длинные воздушные прекрасные плавники – и Тики еще раз проклял себя за то, что промедлил, силясь лучше вслушаться в то, откуда исходит голос отчаянно и тихо зовущей его русалки. И сейчас девушка как раз легла на одну из них, неловко поджав под себя ногу и все-таки охнув.

Она шумно вздыхала от каждого прикосновения к своим ногам и ежилась как от холода, все время норовя спрятать лицо в покрывале – но не отрывая от напряженно закусившего губу Тики такого-то задумчиво-изучающего взгляда.

В человеческой ипостаси Алана была совсем как обычная девушка – только совершенно обнаженная и необыкновенной красоты даже с такими ранами. Есть такие люди – которые красивы даже абсолютно окровавленными и избитыми. И русалка была, как видно, одной из них.

Когда под контролем кое-где направляющего его Маны Микк промыл раны с одной стороны, брат вручил ему миску с травным отваром и новый кусок марли, щедро оторванной от толстой катушки.

– А теперь осторожно промокни по краям, – едва слышно приказал парень – и тронул его ладонь, направляя и показывая, как нужно делать. И при этом совершенно точно не касаясь кожи русалки ни на секунду.

Тики быстро кивнул, закусив губу до побеления, должно быть, и осторожно провел смоченной в отваре марлей по ране. Он, в отличие от Маны, по неосторожности слегка задел бедро девушки мизинцем – чиркнул, буквально на мгновение прикоснувшись, и Алана тут же все-таки спрятала заплаканное (и отчего-то румяное) лицо в белье.

Мужчина испуганно дёрнулся, взволнованно посмотрев на неё, но девушка мотнула головой, слабо улыбнувшись ему, словно говоря, что всё в порядке, и Микк подозрительно нахмурился, вновь принимаясь медленно и мягко обрабатывать рану.

И вдруг заметил ещё одно глубокое увечье – будто от ножа – рядом с бедром. Совершенно странное и, на самом деле, ненужное увечье, если отрезаешь плавник. Напряжённая злость всколыхнулась в нём, и Тики как можно спокойнее провёл пальцем возле запёкшейся корки крови, вызывая дрожь тонкого тела.

– Откуда у тебя это?

Алана вздёрнула брови, обведя взглядом его пальцы, и поджала губы.

– Один из них вонзил нож, когда я откусила ему язык, – тихо отозвалась девушка, и Микк ощутил, как эта злость разгорается в нём с новой силой: мало того, что охотники обрезали ей плавники и хотели забрать невинность, так ещё и целоваться лезли, чтобы полностью подчинить её себе. Как же мерзко и подло, как низко и бесчеловечно. Алана же даже и не знала, скорее всего, что такое поцелуи – она же вначале недоуменно хмурила брови, когда Мана целовал её в макушку или когда видела, как Изу чмокал Тики в нос.

Вряд ли она теперь вообще захочет знать, что это.

Вряд ли она теперь вообще позволит хоть кому-нибудь повторить с собой такое.

Отчего-то именно по этому поводу Тики ощутил совершенно убивающую его досаду. Зло поджав губы и хищно сузив глаза, он пообещал себе, что угробит еще не один десяток охотников на своем веку после того, как доставит Алану к императору, и тихо, но очень грязно выругался.

Так, что Алана недоуменно вскинула брови, а Мана – закашлялся, будто понятия не имел о том, что Микк знает такие слова. Правда, надо отдать брату должное, одергивать его он не стал. А Неа на его месте даже еще от себя добавил бы, с каким-то жестоким весельем подумал мужчина и осторожно промыл и эту рану на теле девушки.

Когда он закончил, Мана передал ему марлю для перевязки и попросил Алану немного приподнять ногу и чуть согнуть ее в колене, чтобы можно было перебинтовать все, а после того, как мужчина сделал перевязку, девушка осторожно, с его помощью, перевернулась на другой бок и позволила обработать вторую ногу.

Мана все это время надзорщиком нависал над ним и четко следил за тем, правильно ли Тики все делает.

Тики все делал правильно и гордился этим – потому что очень не хотел доставлять Алане еще боли сверх уже вытерпленной, а напротив – стремился утешить ее, обогреть и приласкать, чтобы она успокоилась и пережила это.

Он хотел показать, что не все люди – такие, как эти поганые охотники, что в Империи таких нет, а пленение и убийство русалок преследуются по закону.

Что прикасаться и смотреть можно по-другому. Что надводный мир, которого девушка никогда не видела, может быть не таким, каким она уже наверняка себе его представила.

– Знаешь, тот ханбок… – вдруг выдохнула Алана, когда Тики начал перевязывать вторую ногу, и мужчина вздрогнул, настороженно взглянув на её шею и мерно вздымающуюся грудную клетку. – Он мне очень напомнил ханбок, в котором сестра выходила замуж, – мечтательно проговорила девушка, и Микк удивлённо замер, переглянувшись с таким же ошарашенным Маной. – Она влюбилась в моряка и сбежала с ним на сушу. А потом отец узнал об этом, но душа у того моряка была настолько белой и прекрасной, что в итоге он сдался и дал добро на свадьбу. У неё был такой же ярко-синий ханбок, и она была такой красивой в нём, – прошептала русалка, сжавшись в каком-то странном порыве, будто желала раствориться. – А потом на нас напали и взяли в плен, – горестно вздохнула Алана, переворачиваясь на спину, когда Тики закончил перевязку, и водяные руки (руки, небо, это были руки – какое же восхитительное мастерство!) аккуратно укутали её тело в лёгкое верхнее покрывало, превратив её во что-то похожее на кокон. Глаза у девушки были стеклянными, а лицо – бледным и сухим. – Люсиль убили первой. Она была самой прекрасной из нас, – улыбнулась русалка, и от её улыбки в груди у Микка что-то перевернулось.

Мужчина осторожно погладил ее по волосам, и девушка перехватила его руку, подтягивая к себе и обнимая как игрушку.

Маленькая девочка, даром что выглядит как взрослая.

Тики осторожно устроился рядом с ней, пока Мана собирал все свои причиндалы обратно в саквояж, и тихо попросил:

– Расскажи мне, – Алана широко распахнула глаза, глядя на него недоверчиво и опасливо, и Микк скользнул пальцами по ее щеке, желая успокоить. – Расскажи мне. Может, тебе станет немного легче после этого. Ты… рассказывала когда-нибудь?

Девушка замотала головой – и тут же зашипела, явно потревожив рану на спине, отчего застегивающий саквояж Мана сразу вскинулся и бросился к постели.

– Не двигайся так резко, Алана, пожалуйста, – умоляюще вздохнул он и присел рядом с ней и Тики.

Девушка кивнула ему в ответ, выдавив из себя еще одну слабую улыбку, и снова обратилась к Микку. В этот раз головой она покачала.

– Никому, – ее голос сел и был похож на шелест. Как шелест волн в прибое. – Даже отцу – он ведь не видел, не знал, что я пережила… Люсиль была замужем – они ее задушили ниткой ее же жемчужных бус. Знаешь, как было бы здорово, говори та торговка правду!.. – девушка хрипло рассмеялась и сильнее сжала руку мужчины. – Если бы русалки и правда плакали жемчугом, их бы не убивали в таких количествах, разве нет?..

Тики почувствовал, как ком встаёт поперёк горла, как он распирает глотку. Как хочется обнять беззащитную Алану и одарить её заботой. Одарить её лаской и уверенностью в том, что всё будет хорошо.

– Конечно, – шепнул мужчина, осторожно проведя пальцами по серебряным волосам, и девушка зажмурилась, улыбнувшись так, словно только что услышала что-то прекрасное.

Мана судорожно вздохнул, жалостливо смотря на них, и мягко погладил её по плечу.

– Люсиль тогда гостила у нас: приплыла порадовать, что носит дитя под сердцем, – продолжала Алана, смотря в потолок затуманенным взглядом и блаженно улыбаясь. – Отца, правда, рядом с нами не было: у него были неотложные дела в ледяных крепостях, а потому и спасти он нас не смог, – она прикрыла глаза, будто переживая момент накатившей истерики, и Тики взволнованно пододвинулся к русалке, укладываясь в нескольких сантиметрах от неё и наблюдая за жемчужным спокойным лицом. И лишь дрожь в пальцах, крепко вцепившихся в руку Микка, показывали, насколько тяжело ей было вспоминать всё это. – После Люсиль принялись насиловать Тэнью. О, какой же высокомерной и наглой она была! – с едва заметной усмешкой воскликнула Алана и вновь поникла, превратившись в безэмоциональную хладную статую. – Она перерезала себе глотку своим же шипом. После этого наши плавники связали, чтобы мы не смели ранить себя.