Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 65 страниц)

И на что он вообще надеется, желая поговорить с Неа? Он ведь слушать его не станет даже. Он ведь… он же так смертельно обижен, что даже совершенно его не замечает.

Мана зажмурился и выдохнул, постаравшись успокоиться и угомонить так внезапно накатившую на него от этих мыслей истерику, и тут… дверь скрипнула, открываясь.

Мужчина вскинул глаза и застыл. В дверях стоял Неа – бледный, прямой и трезвый как кристальное стеклышко, сияющее чистотой на солнце.

И в груди защемило ещё сильнее.

О духи, ну почему Мана был таким жалким? Таким слабым и немощным, таким плаксивым и трусливым? Почему он не мог сейчас успокоиться? Почему не мог просто заткнуться и проглотить все вырывающиеся наружу слёзы?

Неа внезапно изменился в лице, потрясённо распахнув глаза, и бросился к кровати, взволнованно выдыхая:

– Рука болит? У тебя что-то болит, Мана?

Захотелось раствориться, исчезнуть, не отравлять своим существованием жизнь любимому брату. Ну почему их было двое? Почему Мана был таким недостойным? Почему он был таким ущербным? Почему не мог быть таким же сильным, как Тики, как отец?

Мужчина мелко замотал головой, уворачиваясь от такого желанного прикосновения, ненавидя себя всей душой, и тревожа обожжённую руку (главное – не шипеть от боли, ну пожалуйста) – и вскрикивая от прошившей тело судороги.

Ну почему?!

– Н-нет, ничего… ничего не болит, – забормотал Мана, ссутуливаясь, зарываясь пальцами в волосы, не смотря на Неа, заставляя себя не смотреть, потому что брат был таким неожиданно заботливым и обеспокоенным, как когда-то давным-давно, хотя это было всего лишь несколько недель назад.

– Точно? Точно ничего не болит? – дрожащим голосом выпалил Неа, заглядывая ему в лицо, касаясь пальцами плеча, прижимаясь к боку, как всегда делал, когда Мане становилось плохо, когда его настигал внезапный приступ очередной слабости.

Это было выше его сил.

Это было нечестно.

Он так желал этого. Он так жаждал этого.

Но сейчас ему было так стыдно и горестно. Он вновь был таким немощным, таким убогим, таким дряхлым и ужасным, что хотелось расплакаться от собственного уродливого бессилия.

Мана остервенело замотал головой и сжал здоровую руку в кулак, оттягивая себе волосы. Ему казалось, он сходит с ума, потому что Неа… он… он здесь. Он не пьет и не танцует с сельскими девками, не развлекается и не стреляет в разные стороны своими потрясающими глазами.

Такие же глаза были и у самого Маны. Что за ирония – глаза ведь были единственным, что было в них одинаковым.

Неа замер, осторожно кладя ладонь ему на колено, и сжал длинные пальцы.

– Мана, все будет… нормально, – выдавил он словно с каким-то трудом, и мужчина, снова замотав головой, потянулся к нему, потому что… потому что…

Он был ему в тягость, но ему так хотелось еще раз ощутить его губы, что внутри все дрожало и ходило ходуном.

И Мана действительно чувствовал себя совершенно больным.

А еще хуже стало, когда Неа настороженно вскинул брови и отстранился.

– Ммм… Не стоит, – глухо произнес он, едва заметно качая головой и только сильнее прежнего напрягаясь. Словно пытался сдержаться и остаться спокойным, а не…

Наверное, он хотел накричать на Ману за его глупость и его эгоизм, но его останавливало его ничтожество. И еще – дело было в слабости Маны. В его немощности, невозможности принять очевидное – то, что на самом деле у Неа был просто каприз, и что он больше не интересуется своим увечным братом-близнецом.

Хотя это просто самоубеждение все. На самом деле Неа просто смертельно обижен на то, что Мана так его растоптал, и иметь ничего общего с ним больше не хочет. И уточнять причину того, что брат отстранился, было в любом случае совершенно бессмысленно, но Уолкер всего равно схватил его за рукав.

– Почему ты пытаешься отстраниться сейчас? – безнадежно выдохнул он, не слишком надеясь, что Неа сядет обратно. – Я ведь…

И Неа не сел обратно. Он остался стоять на месте, напряжённый и похолодевший в одно мгновение, пугающий своим помрачневшим лицом, своим нечитаемым взглядом.

Брат вдруг сухо усмехнулся, глядя на ладонь Маны, которая бессильно сжимала рукав, и равнодушно сказал:

– Я же болен, – а голос – ледяной. Он был подобен звонкому фарфору, готовому вот-вот разбиться. – Вот и лечусь, – хмыкнул Неа, одарив Ману безразличным взглядом, словно невероятно разочаровался в нём, словно ненавидел его, но не мог показать этого, и в груди от осознания всё замерло, безобразной кучей падая куда-то в пятки.

Мана судорожно втянул воздух.

Сердце словно остановилось, скованное льдом и проколотое тысячами игл.

Неа больше… не любил его?..

Слёзы надавили на горло, не давая дышать, и Мана рваным движением отпустил рукав притихшего Неа, который отвёл взгляд куда-то в сторону. Почему всё вышло именно так? Почему идиот-Мана всё вновь испортил? Почему? Почему? Почемупочемупочему?!

– П-прости меня, – вырвалось изо рта скорее, чем мужчина смог осознать собственные мысли. Неа неприязненно дёрнулся, словно ему было ужасно противно слушать это, и уже, сердито поджав губы, направился к двери, как из Маны буквально полился водопад того, что он так долго держал в себе: – Я дурак. Я идиот. Я люблю тебя, безумно люблю, но мне страшно, я боюсь, что… потому что… потому что я не знаю, что делать… я… – мужчина вновь зарылся пальцами в волосы, сжимаясь в комок, боясь видеть Неа, боясь его реакции, боясь его ненависти и его жалости, но всё равно отчаянно выдохнул: – Я так устал думать в одиночку!

Дверь распахнулась, хлопнула – так, что Ману обдало ветерком – и щелкнула замком. Мужчина сжался еще сильнее, мечтая стать как можно меньше, а лучше – совсем исчезнуть, потому что все это время именно он был толстокожим моральным уродом, не видящим дальше своего носа, но считающим себя мудрецом.

И ведь он своими же руками все испортил. И этого уже не исправить, потому что Неа сломя голову сбежал от него, как только услышал его признание. И это было правильно. Вот дракон, он же поступал правильно! Мана ведь совершенно не подходил ему, он не был ему нужен. Он же ведь груз, балласт. И он просто… должен… знать свое место.

И конечно, знакомые горячие объятья – это просто галлюцинация, мираж на почве все-таки обжегшей глаза слезами истерики.

Мана уткнулся носом в колени, жмурясь как можно крепче, чтобы неплакатьнеплакатьнеплакать, и ощущая себя маленьким беспомощным ребенком, который переколол всю посуду на кухне и не знает, что теперь делать, ведь скоро должны начать подавать ужин.

– Ну тише, тише, – его гладили по спине и неловко прижимали к груди, но это было просто бредом, самообманом, ведь Неа, он же ушел. И он больше не вернется, и все это просто… – О ветер, вот уж не думал, что доведу тебя до слез…

Голос брата был таким ласковым и таким… таким почти реальным, что Мана, не выдержав, вскинул глаза.

Неа смотрел на него ласково и взволнованно. И он… он кусал губы и гладил его по плечу, и это было совсем как до их путешествия в бухту Аланы. И тогда брат еще всегда просил его не расстраиваться и ерошил ему волосы. А сейчас… сейчас…

Мужчина погладил Ману по щеке и, чуть улыбнувшись дрогнувшими губами, тихо попросил:

– Не расстраивайся, пожалуйста. Мы… мы вместе решим, что делать, и я… я больше не буду…

Слушать его сбивчивый монолог Мана не стал. Он вскинул здоровую руку, притянул брата к себе за воротник и, зажмурившись, поцеловал.

И это было прекрасно даже при том, что он совершенно не умел целоваться.

Неа крупно вздрогнул, на мгновение оторопев, но тут же аккуратно прижал Ману к себе и улыбнулся, слегка отстраняясь и глядя ему в глаза. Два золотых солнца, сияющих и согревающих, великолепных, тёплых и любимых.

Как же хорошо, что Неа вновь с ним. Что вновь согревает его. Что вновь позволяет нежиться в своей ласке.

– Какой же ты всё-таки дурак, – выдохнул брат, хохотнув и зажмурившись так, словно был неописуемо счастлив, и вновь поцеловал его, так же нежно, как и до этого, но одновременно так властно и жадно, будто всё это время желал этого.

Тоже желал, как и Мана.

Они прижались друг к другу, и Мана наконец ощутил тепло его тела, его мышцы, его напряженность. У Неа были горячие искусанные губы, и мужчина отдавался им, открывался, стремясь подарить себя всего, целиком.

Пока он нужен своего брату.

– Я так ужасно люблю тебя, – тихо признался он еще раз, когда измявший его рубашку ненасытный близнец отстранился, давая ему передышку, и уткнулся лбом в его теплое плечо. – И я так устал бороться с собой… Я ведь думал, так будет лучше, если мы не… не…

Неа коротко усмехнулся и чуть отстранился, забираясь на кровать с ногами и заключая лицо мужчины и ладони.

– Ты жалеешь, что я поцеловал тебя снова? – спросил он, лукаво щурясь. – Или что признал свои чувства ко мне? Или что…

Мана снова не стал дожидаться, пока брат закончит, и остервенело замотал головой.

– Ни капли, – запальчиво выдал он – и снова потянулся к нему. Он столько времени хотел, чтобы тот мог вот так восхитительно ласково целовать его, что теперь совершенно не собирался себе отказывать.

…даже несмотря на то, что целоваться за эти несколько минут он точно не научился.

Неа засмеялся ему в губы, прижимая к себе ещё сильней, принимаясь поглаживать ладонями по спине, и у Маны внутри всё горело, всё бухло и росло – его переполняло счастье, ему казалось, что где-то всё-таки устроил пожар Лави, потому что воздух вокруг плавился, а лёгкие жгло. Но это было так прекрасно, что отстраняться от брата совершенно не хотелось.

Неа был таким мягким и сильным, таким нежным и кусачим, таким, каким был всегда: порывистым и заботливым. Он вдруг аккуратно пересел Мане на бедра, не переставая потягивать его губы, медленно целуя, и обнял ногами так, словно думал, что мужчина сможет в любой момент сбежать от него.

Но Мана не собирался никуда убегать. Он отвечал так, как только мог отвечать, лез, ерошил и теребил брата, не отпуская его от себя ни на минуту и всячески стараясь удержать рядом. Мана гладил его плечи, надавливал несильно ладонями на грудную клетку и гладил. Скользнул губами с губ на подбородок, а оттуда – на шею и втянул в рот кожу, щекоча ее языком и слегка прикусывая. Мужчина тихо застонал и сделал странное для себя волнообразное движение, выгибаясь и потираясь о брата всем телом. Неа вздрогнул, всхлипнул – и прижал его к кровати, задирая рубашку и метя его тело не сильными, но вполне ощутимыми укусами. Это было горячо, страшновато – и хорошо.

Мана потянул брата выше и поцеловал его в ухо, заставляя засмеяться и засиять глазами. Потом – прикусил хрящ, пососал мочку, лаская ее языком, и счастливо зажмурился. Неа погладил его бока (эти мерзкие выступающие ребра, открывающие его неприкрытую тщедушность) и скользнул кончиками пальцев под резинку штанов.

– Как же я давно этого хотел, – его лицо приняло мечтательное выражение, и Неа потёрся о щеку Маны кончиком носа.

И этот вроде невинный жест… он возбудил не хуже ласк. И Мана, конечно же, испугался этого. Того, что его плоть упирается Неа в пах, и брат наверняка ее очень хорошо чувствует.

Он крупно вздрогнул, судорожно втягивая воздух, и резко отстранился от непонимающего хлопнувшего веками Неа.

Это было плохо.

…или это было прекрасно?

Мана так сильно запутался в том, что испытывал, в том, какие чувства в нём рождал брат и его прикосновения, что просто не успевал за ними. Ему было страшно. Ему было страшно хорошо, и это пугало больше всего.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Неа, заглядывая ему в лицо, и осторожно коснулся обожжённой руки, словно думал, что потревожил ее, отчего мужчина и вскинулся.

Если бы это было именно так.

Если Мана вообще понимал, что с ним сейчас происходит. У него в груди всё бурлило и норовило вылиться наружу, сердце частило как бешеное, а в паху горело и зудело, и он совершенно не понимал, что должен сейчас делать!

Но покидать Неа не хотелось. Хотелось, дракон всех сожри, и дальше нежиться в его руках, плавиться под его поцелуями, а потому Мана, затолкав свой пробивающийся наружу страх, мотнул головой и вновь потянулся к брату, который вдруг прижался к его паху, двинувшись бёдрами вперёд-назад, и он всё-таки вскрикнул, сжимаясь и отстраняясь настолько, насколько это вообще было возможно, когда тебя вдавливают в кровать, блокируя все пути отхода.

– С-той… – вырвалось у Маны, и он облизнул задрожавшие губы, тяжело сглатывая (грудь ходила ходуном и нормально вдохнуть не получалось). – Подожди… я… – забормотал мужчина и, видя недоумение в золотых осоловевших глазах, выпалил: – Т-ты меня не хочешь!

Неа улыбнулся той своей широкой шальной улыбкой, появление на его лице которой знаменовало ничто иное, как очередную глупость, и завел глаза.

– О ветер… Ты снова, Мана? – он склонился к мужчине и легко поцеловал его в уголок губ, находя его здоровую руку и прижимая к бугру на своих штанах. – Разве мы не пришли к согласию?

Уолкер жарко покраснел и едва сдержал себя оттого, чтобы погладить брата по… этому месту, но все-таки дрогнул пальцами и зажмурился, потому что это… слишком хорошо.

Обязательно должен быть какой-то подвох.

– Н-нет, в смысле… – он уткнулся Неа лбом в грудь и закусил распухшие губы, чувствуя, как тело заливает жар. – Просто… Разве… – объяснить свои глупые страхи было очень сложно. – Разве это не рано, нет?..

Близнец рассмеялся и чуть отстранился, заваливаясь рядом на узкую кровать и умащиваясь на ней боком. И – накрыл ладонью пах самого Маны, чуть сжимая его плоть через шаровары и мягко целуя брата в щеку.

–Мой маленький трус, – выдал он с каким-то необъяснимым наслаждением, заставив мужчину виновато сжаться. – Я очень хочу, ты даже не представляешь, насколько сильно…

Мана широко распахнул глаза, глядя на улыбающиеся губы брата и не моргая, пока на глазах не выступили слезы.

Неа. Хотел. Его.

Он. Хотел.

– Но мы же… – забормотал он (идиотидиотидиот) вместо того, чтобы просто позволить возбуждению взять верх, потому что как вообще можно терпеть, если тебя так гладят в таком интимном месте. – Я же… я же совсем не такой красивый, как ты, Неа!..

Неа приподнялся на локте и весело фыркнул, явно совершенно не пробиваемый сейчас никакими словами.

– По-моему ты уже ощутил силу моего желания, – заметил он и, поиграв бровями, лукаво добавил: – А уж его глубину…

– З-замолчи! – тут же вскинулся Мана, стремительно прикрывая рот брата ладонями, потому что… потому что… ну потому что это было слишком пошло! Как Неа вообще мог говорить такое? Он, конечно, всегда был не прочь потравить такие шуточки, но не сейчас же! Мана же просто от стыда сгорит!

Близнец, однако, лишь хитро сощурился, лизнув ладонь и заставляя мужчину отпрянуть, как когда-то это было в детстве: Неа тогда тоже часто говорил что-то идиотское, и Мана затыкал ему рот, тут же отпрыгивая на несколько шагов, потому что неугомонный братец постоянно дурачился и касался языком кожи, – и сильнее надавил пахом на его бёдра, вынуждая залиться краской и всё-таки отдёрнуть руки.

– Ну Неа! – беспомощно воскликнул он, чувствуя, как внутри всё заходится при каждом плавном волнообразном движении брата.

– Ну что? – лукаво протянул тот, аккуратно отодвигая обожжённую руку в сторону и наваливаясь на него всем телом. – Ты же этого хочешь. И я хочу. И к тому же… – здесь брат сполз ниже и прикусил Мане сосок, заставляя того всхлипнуть и тут же посасывая его, а потом – чуть отстраняясь и дуя на влажную кожу. – Ты ведь должен заплатить за мои мучения, – его голос стал похож на мурлыканье, и младший Уолкер шумно выдохнул, напрягаясь всем телом, но внимая каждому его слову. – Так что я буду смущать тебя, целовать тебя и тискать пока мне не надоест, – между тем нарочито медленно продолжал Неа, снова подбираясь к его шароварам и скользя пальцами под их кромку. – А мне не надоест, я могу просто устать и тогда усну. Но чтобы я устал, надо постара-а-а-ться.

Мужчина откинулся головой на подушку и зажмурился, шумно дыша и благодаря духов за то, что брат не забыл запереть дверь. Теперь, если их и услышат – не увидят точно. И можно будет… можно… что?..

Неа погладил его, забравшись под одежду, и несильно сжал ствол члена, тонко улыбаясь и хитро сияя глазами. Пробежался большим пальцем по липкой от смазки головке (Мана стыдливо зажмурился и покраснел, чувствуя, как по телу снова идет волна жара), слегка сжал и опустился к основанию, мечтательно прикрывая глаза.

И – вытащив руку из штанов Маны, не сдержавшего недовольного стона, стащил с него эти самые штаны, а после – сразу же окончательно лишил его и задранной до этого едва ли не до горла рубахи.

– Н-неа, а м-может не… – Уолкер выдохнул и захлебнулся словами, когда бесстыжий близнец только замотал головой в ответ на его робкое возражение и, широко ухмыльнувшись, погладил его по поджавшемуся животу.

– На-адо, братик, на-адо, – довольно протянул Неа и, наклонившись к его лицу, вдруг мягко потёрся носом о щёку, ласково выдыхая, словно успокаивая: – Я ничего плохого и страшного тебе не сделаю, не бойся.

И Мана, поджав губы, судорожно вздохнул с присвистом, потому что близнец был так близко, прямо перед ним, он ласкал его, целовал, гладил и вытворял странные, не поддающиеся здравому описанию вещи, но, о духи, как же ему было хорошо! Он горел, он пылал, он казался сам себе огромной открытой раной – такой же чувствительной и трепетной, такой же беспомощной и нежной.

Неа неожиданно сильно (и так возбуждающе, дракон бы его сожрал!) сжал основание члена, заставляя захлебнуться чем-то напоминающим стон либо вскрик, и пальцами свободной рукой принялся пересчитывать ребра, жарко шепча на ухо:

– Но милый младший братишка очень сильно проштрафился, так что у меня есть все права, чтобы мучить тебя, слышишь?

Мана замычал, толкаясь ему в кулак, и потянулся поцеловать. Ему было жаркожаркожарко, и он… ужасно хотел… хотел… приласкать Неа. Он ничего не умел, но он так хотел доставить ему удовольствие, что сейчас… сейчас…

Близнец прикусил его нижнюю губу и втянул ее в рот, тут же выпуская, а потом – скользнул языком в рот, щекоча кончиком нёбо и шумно вдыхая носом воздух. Мана застонал, широко раскрывая губы, и зарылся ему пальцами в волосы. Неа вытворял такие вещи, о которых он даже думать бы постеснялся!

– О духи, я… я… – старший Уолкер лизнул его сосок и спустился мелкими поцелуями к пупку. Прикусил там кожу, оставляя свою метку – и вдруг спустился к члену Маны, обдавая горячим дыханьем его головку и легко слизывая с нее капельку смазки. Мужчину подбросило на кровати, и он крупно задрожал, со стоном попытавшись отстраниться – и не успевая.

Неа, облизнувшись, погрузил его член в свой рот и, легко поглаживая по бедрам, начал сосать. Медленно, осторожно и с совершенно пошлым причмокиванием он уткнул в щеку его головку, и Мана громко застонал, только ощутив, какая там бархатистая кожа, и как она соприкасается с его кожей, пока брат гладит кончиками пальцев его мошонку.

На какой-то момент Неа отстранился и, погладив его, улыбнулся:

– Ну вот видишь, все же хорошо, правда? И ты… – он зажмурился, прикусывая пухлую губу, – так стонешь. Я так мечтал это услышать…

Мана мелко замотал головой, пряча лицо ладонью, закрываясь от этого горящего взгляда брата, от этого восхищения в его глазах, от понимания, что Неа вообще с ним сейчас делает, потому что, о духи, ну как можно было вообще мечтать о чём-то таком странном? О чём-то, что было связано с Маной?

Почему близнец вообще говорит ему такое? Зачем вытворяет всё это?

У Маны всё горело и трепетало, потому что Неа был таким потрясающим, ласковым, властным и родным, он был тем, без кого мужчина мира не видел, не смыслил, не понимал. Он был идеалом, мечтой, великолепным миражом, которого невозможно было достичь – Мана же болезненный и немощный, куда ему вслед за братом?

…но почему сам Неа так трепетно относился к нему? Почему… мечтал о чём-то таком?

Брат вдруг тягуче медленно поцеловал внутреннюю сторону бедра, мягко провёл губами по животу, пощекотал дыханием взбухший и стыдливо торчащий сосок и внезапно зарылся лицом ему в грудь, порывисто обнимая и заставляя удивлённо вскрикнуть.

– И теперь ты весь – мой, – выдохнул Неа блаженно, вынуждая мужчину зажмуриться, потому что всё это было похоже на сон, на прекрасный сон, где прекрасный молодец снизошёл до омерзительного больного, где великолепный брат отчего-то ласкал немощного слабого Ману, и огладил его бока, пересчитывая пальцами ребра. – Наконец-то, весь мой.

Мана пошел пятнами румянца и стыдливо зажмурился, облизывая губы. Неа потянулся, чтобы поцеловать его (у него были такие пухлые влажные губы, что Мана просто готов был взорваться семенем прямо сейчас, если бы брат не сжал его у основания, не давая закончить все так просто), и снова скользнул вниз, с упоением вылизывая венки на его стволе и мурлыча себе под нос разные пошлости.

В конце концов Мана просто сдался – как всегда и делал до этого – и застонал, вскидывая здоровую руку и снова зарываясь брату пальцами в шевелюру, чтобы… направить.

Ему часто снились в юности сны о них (да и сейчас иногда бывало), но ни один из этих снов никогда не был настолько красочным.

Неа спустился языком к основанию члена Маны и, лизнув складочку на мошонке, втянул яички в рот – тяжелые, горячие – и пососал. Младший Уолкер выгнулся, чувствуя, как брат сжимает его член пальцами у основания сильнее, и вскрикнул – длинно, судорожно, – возя растрепанной головой по подушке.

– Ну позволь мне… – выдохнул он шумно, так и не заканчивая фразу, и бросил на брата умоляющий взгляд. Щеки у Неа горели, как будто он был пьян, и поэтому, когда он кивнул, Мана даже не подумал расслабиться.

И правильно. Потому что близнец, оставив его мошонку, вернулся в стволу и снова заглотил его – едва не до самого горла, заставив мужчину снова издать череду совершенно непристойных звуков и бурно излиться прямо в его рот.

– Т-т-т-ты!.. – задушено воскликнул Мана, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, потому что лёгкие жгло, сердце пробивало лёгкие, тело, наполненное негой, дрожало, а в голове был сплошной туман, не позволяющий думать о чём-либо, и Неа, улыбнувшись (у него на губах блестела… о духи, ну за что), довольно протянул:

– Я-я-я.

И – показательно игриво чмокнув головку опавшего члена (Мана тонко застонал от бессилия, потому что ему было стыдностыдностыдно, но так хорошо, что становилось ещё более стыдно), навис над мужчиной, с медленной леностью поцеловал его в губы, пачкая в остро пахнущей…. сперме (о духи, да за что, Мана же всегда был таким скромным мальчиком, за что ему всё это), и, сверкнул своими драконовыми золотыми глазами, вселяя трепет и восхищение.

– Но старший братик ещё не уста-а-ал, – лукаво протянул Неа, облизываясь и предвкушающе ухмыляясь, и провёл носом по шее совершенно обездвиженного, вымотанного мужчины, мокро целуя под ухом, заставляя откинуть голову, вынуждая выгибаться вслед за руками, блуждающими по бокам, и Мана чувствовал себя таким… таким… таким… беззащитным.

Неа вновь вил из него верёвки. Неа вновь властвовал, соблазняя своим сладким низким голосом и горящим взглядом.

Мана зажмурился, тяжело дыша, и сжал в кулаке смятое их копошениями покрывало. Стереть с внутренней стороны век брата с блестящими от спермы губами было просто невозможно.

И не хотелось.

Неа сосал его член. Неа проглотил его сперму. Неа щупает его и трется об него своим собственным возбуждением.

О духи, ему уже наверняка больно, он же… он… трется об него как минимум последние полчаса их лобызаний.

Выдохни, Мана, пожалуйста. И прекрати бояться. И открой глаза. Твой брат тебя хочет так же, как ты его, если не сильнее, и сколько можно от этого бегать?

Неа лизнул его нижнюю губу и, раздвинув коленом пошире ноги, потерся своим членом о его бедро.

Мана ощутил, как краснеет еще гуще прежнего, и облизнулся, задевая язык брата своим и осторожно гладя его по боку здоровой рукой. Близнец весело ухмыльнулся и склонил голову набок.

– Не хочешь помочь мне, хороший мой? – выдохнул он горячо, теребя между пальцами зудящий сосок Маны и чуть прикрывая глаза.

Он ни разу не был таким, соблазняя очередную девицу, и мужчина, не помня себя, потянулся к его призывно приоткрытым губам.

…и нет, он совершенно не следил за похождениями брата, когда тот в очередной раз уводил от Маны девушку.

Неа вдруг (какое это уже “вдруг” за сегодня?) лукаво улыбнулся, аккуратно обхватывая его ладонь и осторожно кладя на свой пах, заставляя залиться краской и испуганно отстраниться, разрывая поцелуй.

Мана не был готов.

Мана хотел помочь, хотел доставить брату удовольствие, но он совершенно не знал, что делать! Он даже понятия не имел, что будет ему приятно, а что, наоборот, нет! Он вообще ничего об этом не знал!

…да и откуда, в самом деле?

Неа обиженно выпятил нижнюю губу, словно мальчик, и, вновь прижимаясь к Мане, вновь трясь о его нагое тело и блаженно прикрывая веки при этом, выдохнул на ухо, опаляя дыханием кожу:

– Но это же нечестно, бра-а-атишка. Я тебе, значит, помог, а ты…

– М-молчи! – остервенело перебил его мужчина, жмурясь и мотая головой, просто не в силах выслушивать эти пошлости, потому что это было странно, это было непривычно, это было невероятно смущающе. Мана казался себе ребёнком, который впервые узнал, что люди могут спать друг с другом именно в том смысле, о котором думать было слишком стыдно, и ему было ужасно неудобно перед близнецом, который, как всегда, был прекрасно осведомлён и невероятно соблазнителен. Он просто не хотел быть таким несведущем рядом с Неа, хотя они были одного возраста! – Я!.. – коротко выдохнул мужчина, не зная, что сказать, что сделать, чтобы брат перестал его мучить, чтобы перестал его дразнить, издеваться, но тот вновь заулыбался так, словно он был котом, а перед ним – банка сметаны, и это выбило из колеи, потому что… потому что…

Ну потому что не был Мана банкой сметаны при всём своём желании!

…он только на разбитую тарелку с горькими лекарствами и был похож.

– А как же братская солидарность? – заныл Неа, осыпая мягкими поцелуями его ключицы, шею, грудь, и Мана поджал губы, отчаянно замотав головой. – Тебе меня совсем не жалко? – грустно поинтересовался брат, снова упираясь набухшим членом ему в бедро и водя пальцами по животу. – Твой братик был таким бедным, пока ты бегал от него, ему было так одиноко и грустно, а ты даже не ценишь его, не хочешь помочь… – –жалобно тянул он тем голосом, каким обычно всегда выпрашивал какую-нибудь похвалу или что-то приятное, и Мана, длинно простонав от наполнявшей его безысходности, рванулся вперёд, опрокидывая брата на кровать и неумело касаясь его губ в поцелуе.

Неа приглашающе приоткрыл рот и вплотную прижал его к себе, сплетая их языки и сжимая в ладони его ягодицу. Мана замычал, потираясь об него обнаженным телом и ерзая, потому что приятно было жаться к брату и опавшим членом – он был таким чувствительным, что остро воспринималось каждое даже самое просто движение.

Близнец раздвинул его ягодицы, обнажая задний проход, и наконец оторвался от его рта.

– О-о-о, вот это мне больше нравится, – предвкушающе протянул он и, погладив сжавшееся от прохладного воздуха отверстие Маны пальцем, потерся об него снова. – Ну же, помоги своему братику, Мана, – Неа так протянул его имя, что мужчина растерял последние остатки рассудочности и стыда.

Потому что начал неуклюже и торопливо сдергивать с брата одежду и гладить его, кусать и вылизывать. У Неа было много шрамов, которые Мана неоднократно вылизывал в своих снах, и теперь у него появилась возможность сделать это наяву.

О духи, Неа был таким красивым, что хотелось его всего.

Мана ощутил, как его член снова твердеет, и поспешил дрожащими от страха и предвкушения руками избавить брата от шаровар. Плоть близнеца была блестящей и скользкой от смазки, и Неа охнул, когда младший Уолкер сжал пальцы на стволе ближе к основанию и осторожно, боясь сделать что-то не так, двинул рукой вверх-вниз.

– О дракон и мерзкий болотный дух… – Неа выругался еще как-то себе под нос и развел ноги шире, откидывая голову на кровать и мыча. – Как же мне хорошо-о-о… Наконец-то я… – он прикусил губу и выгнулся, и Мана, не веря, что это делает, осторожно прижался губами к его головке, щекоча отверстие на ней и слыша, как сладко и несдержанно стонет его близнец.

Неа был солоноватым и горячим, и его бедра, кажется, даже слегка подрагивали. И видеть это было настолько потрясающе, что мужчине еще сильнее захотелось заставить брата излиться. И еще – Мане почему-то вдруг стало интересно, что будет, если лизнуть нежную кожу у него под мошонкой.

Возможно потому, что это было настолько восхитительно непристойно, что от одной мысли об этом хотелось потереться об ногу брата членом и испачкать его в свою… в свою сперму еще раз.

Мана зажмурился, едва сдерживая шумный вдох от накрывшей его новой волны возбуждения, и, стараясь не задевать чувствительную кожу зубами, заглотил член брата как можно глубже.

А тот… о, тот выгнулся, длинно стоная своим чудесным бархатистым голосом, и зарылся длинными пальцами в волосы Маны, слегка оттягивая их, и это было так пошло, так развязно, так прекрасно в своей интимности, что невероятно хотелось большего.

Интересно, а шрамы у брата чувствительные?..

Мужчина размашисто лизнул языком по стволу, отстраняясь и наслаждаясь просяще-протестующим стоном (о духи, как же Неа был великолепен), и поцеловал первый попавшийся рубец – тот, который кривой линией простирался вдоль живота, рядом с пупком. Брат в ответ на этот порыв судорожно вздохнул, принимаясь наматывать длинные волосы Маны на кулак (как же пошлопошлопошло), и поощрительно растянул губы в осоловевшей улыбке.

– Какой умница, – прохрипел он негромко, – и весь мой! – улыбка и хриплый шепот превратились в смех, и Неа зажмурился, потрясающе красивый и несдержанный в выражении своих эмоций. – Мой-мой-мой… – только и бормотал он в перерывах между стонами, и Мана молча соглашался с ним, вылизывая его шрамы и мягко стимулируя член.

И – ловя себя на том, что ужасно его хочет. Неа был под ним – распростертый, обнаженный, покорный и совершенно ошеломительный. Мозги от него ехали, сознание плыло…

Сколько Мана боялся этого? Как долго? Сколько… лет? Даже умные мальчики не сразу понимают, что по уши влюблены в своих собственных братьев, пусть те и приходят к ним в мокрых снах.

Мужчина стыдливо зажмурился, обещая себе, что засранец-Неа никогда не узнает об этом, и постарался поумерить свой пыл. Они уже успели натворить дел, и если не остановятся сейчас… ничего плохого не случится, но Мана просто боялся. Он ведь был Маной – маленьким слабым трусишкой, которому мама всегда оставляла зажженные свечи в комнате, когда заканчивала очередную сказку и уходила спать.