Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 65 страниц)

– Но ты всё же заплети меня, а то, кажется, нас уже могли и схватиться, – хохотнула девушка, спрятав лицо у него на груди.

Тики кивнул в ответ и зачем-то повторил еще раз, словно хотел окончательно уверить ее в этом:

– Я люблю тебя. И я… все, что хочешь.

Алана, будто не сдержавшись, снова легко поцеловала его в губы и скользнула ладонью по грудной клетке. Остановилась напротив сердца и замерла, будто впитывая в себя его бешеный стук. А потом – вдруг взяла ладонь Тики в свою и осторожно, будто боясь или смущаясь (и ужасно краснея) положила ее на свое бедро.

Словно давала разрешение.

Мужчина рассмеялся, чувствуя себя совершенно разбитым всем этим – и необыкновенно осчастливленным, летящим – пусть даже и в пропасть.

Он доплел Алане вторую косу и помог переодеться (она все никак не могла сама справиться с узлом на жакете и очаровательно надувала губы, когда силилась понять, как это так ловко может делать сам Тики), и уже только потом они всё-таки покинули свое убежище.

Изу, как выяснилось, уже успел сводить Неа на раннюю прогулку, потому что обнаружил мужчину в отведенной ему комнате совершенно понурым и даже словно бы неспособным встать. И, в общем, завтракать эти двое, как радостно залопотал малыш (сын), только начинали, поэтому никто никуда не опоздал. Неа, правда, обжег Микка лукавым взглядом, только заметив крепко сцепленные руки мужчины и русалки, но комментировать все происходящее никак не стал.

Впрочем, если бы он сделал это, Тики не слишком расстроился бы – нужна же несчастному влюбленному хоть какая-то отрада, хоть какое-то развлечение.

Алана с радостью встретила блюдо из рыбы, счастливо скалясь и показывая свои острые зубы, отчего мужчина со стыдливым удовольствием подумал, что вполне может в скором времени о них поранить язык, и тут же мотнул головой, заставляя себя отвлечься на принесённый завтрак.

Следующие полчаса он со смехом наблюдал, как русалка все ещё воюет со столовыми приборами и недовольно ворчит, что легче есть руками, а Изу, быстро покончив в едой, сосредоточенно перелистывает книжку со сказками, шепча всё, что прочитывает. Тики словил себя на том, что ему ужасно нравится эта атмосфера, это ощущение семьи, дома, любви, дракон раздери, потому что его собственная семья пусть и была, конечно, очень ласкова к нему, но по большей части, все же в особняке царили строгость и некая отстранённость от самого воспитания: Майтра постоянно был занят своими научными исследованиями, матушка занималась тем, что искренне считала показателем благовоспитанности: читала книги, играла на инструментах, занималась разными искусствами и посещала различные приёмы (то, что ей иногда удавалось сбегать в лес и посвящать себя природе, как и полагалось заклинателям лесов, хранилось в строжайшей тайне – даже от сыновей, но, очевидно, выходило это из рук вон плохо), Шерил вечно пропадал во дворце, занимаясь политикой и принимая послов, а Вайзли усердно занимался учебой в императорском университете, отчего времени навестить родственников у него частенько даже и не было. Но Тики все равно нежно любил их всех – для этого же семья и существует, не так ли?

Под конец завтрака, часов в десять, в таверну зашёл Книжник в сопровождении Лави, который тут же кинул подозрительный взгляд на Алану, сейчас с удовольствием распивающую чай со сладостями, и сразу же направился к ним. Микк заметил на его плече походную потёртую сумку с несколькими торчащими свитками, и заинтересованно нахмурился. Не было похоже, что Панда решил просто так навестить их.

Так и случилось: Книжник предложил свернуть с основного тракта в сторону гор, чтобы найти какой-то неизвестный храм, построенный там морским народом ещё где-то с три тысячи лет назад, но сейчас затерявшийся среди водопадов и лесов, и незамедлительно разложил перед удивлённо моргнувшей Аланой свиток, на одной половине которого была начертана карта с отмеченным, видимо, храмом, а на другой, скорее всего, была изображена какая-то инструкция – несколько рядов с явно танцевальными движениями.

– Помоги, пожалуйста, найти этот храм, – чётко произнёс Панда, глядя Алане прямо в глаза. – Этот свиток я получил ещё в те времена, когда была жива Элайза, и она рассказала мне, что здесь написано, как найти и разбудить древний морской храм, но оттого, что ей самой было невозможно разговаривать ни с океаном, ни с духами, она не смогла мне помочь.

– Но что я должна сделать? – непонимающе нахмурилась Алана, осторожно проводя пальцами по рисункам танцующих девушек, и чем дольше смотрела на них, тем ярче в её глазах загоралось понимание. – Неужели древняя скрывающая магия? – с восторгом спросила она, и Тики с Неа удивлённо переглянулись.

Это было что-то новенькое, на самом деле. Впрочем, Микк не сомневался, что Книгочей выдаст нечто подобное, ибо иначе он и не был тем, кем является, разве нет?

Мужчина заинтересованно всмотрелся в карту и с удивлением заметил, что вообще-то очень часто сам следовал по этому маршруту, если ему нужно было срезать путь. Дорога была горная, и по пути было очень много водопадов с озерами различной степени глубины.

Именно об этом он и сообщил старику и русалке, тут же загоревшейся глазами еще ярче прежнего. И – погладившей его под столом по ноге. Это Тики заставило слегка зарумяниться с самым что ни на есть довольным видом (из-за чего девушка прыснула) и ответить на ее прикосновение так ласково, как вообще только мог.

Кажется, ум за разум у меня зайдет очень скоро, подумал он мимолетно – и смачно плюнул на это все. Потому что если у него была возможность прикасаться к этой девушке хоть какое-то время, хоть когда-то, хоть как-то – он не собирался отказываться.

Мари предсказывал ему счастливую семью и бытность хорошим отцом, верно? Что ж, это все будет, конечно – и не потому что Тики подчинялся пророчествам или что-то вроде, а просто потому, что так, исходя из нравов и принципов самого мужчины, скорее всего, и произойдет.

Но пока этого нет, и он гладит Алану по ноге поверх тонкой ткани ханбока, а на столе перед лежит карта, которая явно приведет их всех к какому-нибудь приключению, поэтому не стоит об этом думать.

========== Четырнадцатая волна ==========

Чем больше Алана проводила времени на суше, тем больше ей здесь нравилось.

Путешествие на лошадях до Медового Луга, конечно, не привело её в особенный восторг, но то была радость от свободы, наполнявшей её лёгкие подобно порывам ветра, а сейчас она наконец-то начала понимать, отчего же Элайза так любила поверхность. Правда, это были всего лишь крупицы по сравнению с тем, что обязательно ощущала сестра во время своих странствий и блужданий по дорогам человеческих королевств, но даже так Алана с восхищением и трепетом позволяла себе думать, что теперь она хоть на шаг приблизилась к ней – к той, из-за кого началась война.

После того, как Книжник рассказал про древний храм, спрятанный среди водопадов в горах, Тики с Неа тут же согласились свернуть, загоревшись этой идеей, потому то никаких храмов на той тропе никогда не видели, хоть и срезали до Столицы по ней частенько, и Алана сейчас наслаждалась этой поездкой, полностью погружённая в атмосферу леса. На основном тракте этого ощущения не было – ощущения единения с природой, там не было слышно пения птиц так, словно они чирикают у тебя на плече, там не пахло так, будто травы расстилаются прямо у тебя на руках, там не было оглушающей свободы в груди – лишь порыв свободного ветерка. Она ощущала счастье, то самое счастье, когда оказываешься в объятиях своего Отца, своего господина; ей казалось, что ещё немного – и на шее затрепещут жабры, норовя поглотить как можно больше чистого вкусного кислорода.

Если и Элайза чувствовала всё это, то Алана вполне понимала, почему она предпочла океану с его глубинами и тишиной землю, которая приветливо обдавала путников своим тёплым лесным дыханием.

Хотя теперь у нее была возможность поехать в повозке с Книгочеем, девушка выбрала оставаться на лошади. Не потому, что кобыла за эту неделю стала ей как родная, конечно же, а потому что сидя верхом можно было облокотиться спиной на грудь Тики и чувствовать, как иногда он невесомо целует в волосы. Мужчина делал так и раньше, но до этого утра его жест был просто… просто чем-то вроде той ласки, которую он выказывал по отношению к Изу. Однако теперь… теперь, когда все между ними было… иначе, само это прикосновение можно тоже было трактовать по-иному. Наверное, как… как этакий жест сдержанной нежности?

– Ой, а кто это там? – сбивая Алану с мысли, Изу привстал в седле (и как только умудрился, если ему было даже некуда поставить ноги?) и указал их маленькой процессии, идущей чуть вперед каравана, на мелькнувшую серую шерстку, тут же скрывшуюся в кустах.

– Это заяц, – тут же сориентировался Неа, чуть прищурившись, и потрепал малыша по волосам. – Смотри-ка, какой ты глазастый! Охотником будешь, м? Свежая зайчатина… – мужчина мечтательно прикрыл глаза и причмокнул губами, заставив мальчика заливисто засмеяться. В сторону едущего справа от него Маны он упорно не смотрел, не говоря ему ни слова с самого утра. В таверне они только пожелали друг другу доброго утра и приятного аппетита, и на этом диалог заглох, не успев и начаться.

А Мана, кажется, хотел его начать.

Алана шкодливо улыбнулась, чувствуя себя на огромном подъеме – как будто она летит на волне, – и осторожно, почти воровато, погладила Тики по ноге, потому что ей просто нужно было куда-то деть то, что бурлило внутри неё.

Она на суше, в густом лесу, пахнущем травами, как и полагалось нормальному лесу, среди птичьего гомона и разных таинственных шорохов – и с Тики, сидящем у нее за спиной и одной рукой придерживающим ее за талию. Разве смела она мечтать о чем-то подобном? Даже уже оказавшись на корабле в компании белодухих – смела?

Алана всегда считала себя недостойной, грязной, испорченной и, манта всех сожри, несмотря ни на что, видимо, всё равно будет продолжать так считать. Потому что она слаба, потому что она гнила, потому что она черна, как туманная ночь, и этого никак нельзя исправить. Иногда девушка радовалась, что не осталось в мире больше никого, кто мог бы увидеть её душу (бездну в груди), но в следующую же секунду ей становилось так горестно, так больно и тоскливо, что хотелось уничтожить все вокруг – и себя заодно.

Однажды в такой период и приплыл к ней Лави, в период, когда Алана крушила все, что попадалось на пути, когда топила все корабли сама, вымещая на них свою злость и ненависть, свою горечь и беспомощность. Кажется, после этого друг и начал называть её бешеной ведьмой. Правда, он также ещё и обозначил такие эмоциональные срывы «обострением», зачастую объясняя одним этим словом все отклонения в её поведении, которые, по его мнению, имели место быть.

Поэтому неудивительно, что Лави и сейчас считал, что у Аланы очередное обострение, хотя девушка впервые за четыреста лет чувствовала себя живой и не обремененной памятью – потому что не вспоминала о том, как их всех убили. Она вспоминала другое: как Укра миловалась с Ялдом, как Элайза весело напевала колыбельные своим скрипучим голосом, как Люсьена расчесывала длинные рыжие волосы, как Рогз язвил и шутил над всеми на пару с обычно отчужденным Хъяндом, как серьёзная Энка ночами напролёт исполняла ритуальные молитвы на поверхности моря, и как они всей семьёй любовались её плавными движениями и песнями.

И это было прекрасно. Это было прекрасно, потому что Алана никогда не думала, что память может быть такой лёгкой.

И эту легкость ей подарили люди, смешливые, ласковые, порывистые, лукавые – и совершенно потрясающие.

Когда она вернется в океан и станет женой Линка и узницей ледяных крепостей, воспоминания об этом тепле будут греть ее.

Когда она будет отдаваться своему мужу – она будет думать о Тики. Когда она будет нянчить детей от Линка – она будет думать об Изу. Когда она будет петь – она будет думать о Неа с Маной.

И еще о множестве и множестве замечательных людей, которых пока что еще не знает.

В кустах снова что-то зашуршало, и Тики напрягся – Алана ощутила его тут же, каждую его напрягшуюся мышцу, потому что продолжала прижиматься к его груди.

– А это, кажется, что-то немного крупнее зайца, – негромко заметил он в ответ на заинтересованный взгляд Изу. Мальчик аж подпрыгнул в седле от интереса – явно не видел раньше живности с суши толком, как и сама Алана (о, как же она умилялась, когда впервые увидела кошку! и как смеялся над её реакцией малыш, без опаски нажимая пальчиками на мягкие лапки животного и гладя его по голове).

– А кто тогда? Кто это может быть?.. – затаив дыхание спросил он.

– Кабанчик? – предположил Мана, улыбаясь уголком губ. – Или…

– Олень? – Неа хмыкнул и с улыбкой посмотрел на малыша. – Мы же едем по лесу Альхона, а он – дух-олень. Олень – его тотемное животное. Это значит, что Альхон может смотреть глазами оленя на нас. Наверное, пришел полюбоваться на нашу русалку, – тут мужчина расхохотался как будто совершенно непринужденно и метнул в сторону тут же раскрасневшейся Аланы лукавый взгляд. Его покрытая дымкой душа сияла и трепетала, словно такая же ослепляюще-сильная и красивая, как и Тики, но только скрытая за приглушающей ее свет вуалью.

Девушка с интересом заметила, как Мана одарил брата странным нечитаемым взглядом, но ничего по этому поводу не сказала, потому что его душа, рыхлая и сияющая, всё также металась в груди, не желая принимать очевидного.

– Да неправда, – отозвалась она, неловко хохотнув, и повернулась голову в сторону леса, прослеживая сочные листочки, словно резные веточки, толстые стволы и любуясь витыми рогами застывшего в нескольких метрах от тропы оленя, под горлом у которого сверкал белый огонь. У животных души всегда были светлыми, и Алана честно не могла понять, что же за критерий для неё важнее всего. Раньше она думала, что именно убийство окрашивает существ в черный, убийство не ради еды или выживания, а просто так, но сейчас девушка слишком запуталась, чтобы разбираться во всем этом. – Он просто пришёл посмотреть, что за идиоты шастают тут, – рассмеялась Алана, и Неа согласно завторил ей.

Сам караван шел впереди, его немногочисленные повозки (их было всего лишь шесть) растянулись по дороге, но до ближайшей из них было метров семь, так что никто их разговоров не слышал. Не то что бы девушка боялась Панду и его ребят, но противное чувство тревожной подозрительности ко всему не оставляло её ни на секунду, отчего в безопасности она себя чувствовала только рядом с Тики.

Только самому Тики знать об этом было необязательно – Алана и так чувствовала себя обузой, а если он вдруг поймёт, что она и отпускать его до боли в груди не хочет, то все станет ещё сложней, чем было сейчас.

Правда, если быть честной, пусть сейчас все и запуталось, став очень сложным, Алане было легко. Потому что больше она могла не молчать о своих чувствах. Она могла говорить о них. Могла прикасаться к Тики без опаски быть разоблаченной, могла целовать его, гладить по бедрам, тереться об него пальцами ног. И грудью, о океан. Девушка никогда не думала, что это будет… как-то вот так. Это было странно, удивительно и томительно прекрасно.

И Алане очень хотелось, чтобы Тики к ней прикоснулся, но она не осмелилась об этом его просить. И не осмелится, пожалуй, потому что они будут ночевать в лесу на этот раз, и… это было неловко. Их могли услышать или вроде того.

Хотя Неа явно смотрел на них с этим своим лукавством не просто так. Он знал? Интересно, а Мана тоже знал? Ведь тот видел, как Микк гладит ее по коленям и… и… в общем, Мана точно знал, что Алана влюблена, а вот относительно Тики…

Если знал, почему не сказал ей? Тики просил молчать? Тогда откуда сам мужчина узнал про ноги? Он ведь явно заводил разговор о чем-то таком с конкретной целью. Кто же мог рассказать ему?

Девушка задумчиво нахмурилась и надула губы – и тут же получила мягкий поцелуй в висок и зарделась, со стыдом понимая, что все подозрения из головы как ветром вынесло.

– Любуешься природой и думаешь о чем-то плохом? – в голосе Тики слышалась легкая улыбка, но какая-то… невесёлая.

Как будто он сам продолжал думать об их утреннем разговоре.

Но Алана не хотела, чтобы мужчина грустил: как только она видела это, ей самой становилось так невыносимо тоскливо, словно все его эмоции становились на какой-то момент её собственными. А потому она покачала головой, улыбаясь, хотя Тики все равно не видел выражения лица, и отрицая догадку мужчины, которая, манта раздери, была полностью верной, и выдохнула:

– Я думаю о ритуальной молитве.

Микк удивлённо хмыкнул, явно не понимая о чём речь, и Алана досадливо хлопнула себя по лбу: она же не сказала, что это за рисунки с движущейся русалкой были изображены на свитке. Хотя сам Книжник тоже ничего не объяснил, но это не меняло тот факт, что Тики, Мана и Неа очевидно ничего не подозревали о том, как им предстоит найти храм.

– Движения на свитке – это ритуальная молитва, – пояснила девушка и заметила, как близнецы синхронно обернулись к ней и приподняли брови (какое же единение, однако, с усмешкой подумала она). – С их помощью русалки задабривали океан и духов.

– Так тот танец – это молитва? – заинтересованно спросил Мана, и Алана удивлённо моргнула. Танец? Неужели их священные ритуалы похожи на человеческие танцы? Отчего-то это грело душу, но девушка лишь кивнула и продолжила:

– Но храм спрятан при помощи древней магии, которая позволяла скрывать здания под водой в считанные минуты, потому что к нему привязывался мощный дух, и эту магию мы утратили очень давно, отчего я волнуюсь, смогу ли достучаться до него, ведь… – Алана закусила губу и смущённо призналась: – Мне не известно ни одной молитвы, я не умею… танцевать, – пробормотала она, не сумев подобрать на имперском языке более точного описания ритуальных движений.

Да и откуда они будут ей известны, если она никогда даже и не готовилась к судьбе Верховной жрицы? Это Энка полностью посвящала себя молитвам и разговорам с океаном, а сама Алана мечтала быть дипломатом, отчего учила историю и географию.

– Тогда, может, ты потренируешься, когда мы вечером устроимся на привал? – Тики явно чуть усмехнулся – и успокаивающе скользнул ладонью по ее животу поверх платья, заставляя шумно втянуть носом воздух и снова вспомнить смущающий разговор о прикосновениях.

Эти мысли преследовали Алану с самого утра – о прикосновениях, сне в обнимку, о тонкой ночной сорочке и о том, как легко будет ее задрать, что соприкоснуться голой кожей.

Алана знала, что не может отдаться никому, кроме будущего мужа, но ей казалось, если она позволит Тики (и себе тоже) несколько больше, чем это вообще возможно, ничего страшного не случится.

Даже если Неа знает (вон с каким ехидством посматривает, змей хитрый), он не сболтнет никому. Да и… наверное, это было не так уж важно, знает кто-то или нет. Главное в том, что никто не желал им зла, правда? И Алане казалось… она может побыть счастливой хоть немного.

Девушка улыбнулась, накрывая лежащую у нее на животе руку своей ладонью, и кивнула.

– Правда, это будет очень смешно, – сразу же предупредила она, – я ведь… я не готовилась к судьбе Верховной жрицы никогда, и я не слишком представляю, что нужно делать.

– Может, я помогу тебе разобраться? – Мана успокаивающе улыбнулся. – Книгочей оставил тебе свиток или нет? Я немало читал про ваш народ и хоть не все понимаю… вдруг что-то получится?

Алана благодарно кивнула ему, и правда думая, что из этого может что-то получиться, хотя совершенно не представляла, чем мужчина сможет ей помочь – пусть молитвы и походили на танцы, но их невозможно было выучить просто по картинкам на свитке. Они были чем-то большим, чем обыкновенные движения, они были самой магией – древней магией, подвластной лишь Верховным жрицам, лишь тем, кто учился этому с самого детства.

Поэтому Алана искренне надеялась, что запертому на тысячу лет духу понравится молитва неуклюжей русалки – все-таки выбирать ему особо не приходится в такой ситуации, когда никто не приходит. И в этом они даже чем-то похожи: запертые не по своей воле на долгие годы, надеющиеся на хоть какого-нибудь собеседника или гостя.

От такой мысли девушка не удержала горькой усмешки на губах и вновь откинулась на грудь Тики, находя в этом простом и на первый взгляд совершенно обыденном движении успокоение.

Когда решили устроить привал, было уже очень темно: лес наполнился уханьем сов и стрёкотом сверчков, которых не было видно, но они, казалось, были везде, по небу расплескались звёзды беспорядочными кляксами, а луна сияла так ярко, что Алана бы с радостью искупалась в её свечении.

Тики, Неа, Лави и еще несколько человек из каравана Книгочея разбили лагерь – с полдюжины ярких цветных шатров, легко распахнувшихся на поляне и похожих на крылья бабочки. Бабочек за их путешествие Алана увидела уже целую уйму (они постоянно садились ей на нос), а потому очень обрадовалась такому веселому занятному узору. Спали по двое или по трое – Изу сразу прискакал к ним и обнял Микка за пояс, заставив того буквально зацвести, а девушку – засмотреться на них, таких непохожих и таких близких ей.

– А знаешь, – улыбнулась она, прижимаясь к боку мужчины и стремясь впитать как можно больше его тепла. – Я рада, что мы ушли в лес. Ваши люди… они замечательные, но я ведь никогда не видела на суше ничего, кроме городов, а Элайза часто пела мне о полях, лесах и рощах. И я счастлива, что смогла их увидеть.

Тики приобнял ее за талию, ласково поглаживая по боку ладонью, и в веселом недоверии вскинул брови.

– Но разве Дориан не катал тебя в карете, м?

– А много ли можно увидеть из ее окна, – легкомысленно отозвалась Алана и подняла на него взгляд.

Глаза мужчины сияли, и он как никогда прежде показался ей похожим даже не на пирата, а на воплощение духа ветра. Девушка даже и не знала, по какой причине, просто… чувствовалось в мужчине иногда нечто такое. Он был ласков с ней, всегда приходил на помощь Неа и Мане, а в Изу и вовсе души не чаял, но все же исходила от него какая-то опасность. Ею веяло от него словно горячим ветром, и этот ветер вокруг Тики мог согреть тебя, а мог и обжечь, обуглить так, что останутся одни только головешки.

Могло ли быть так? Была ли она права?

Алана позволила себе мягкую улыбку и погладила Тики по груди, совсем рядом с сердцем. Там, где трепыхалась мятежным ярким огоньком его душа.

Сердце билось сильно и быстро, а душа дрожала словно бы в какой-то нерешительности. Словно Тики хотел что-то сделать, но что?

Мужчина смотрел на нее не меньше минуты, спокойно и ласково, и отчего-то молчал, хотя их разговор был вроде бы безобиден.

А потом вдруг отвел глаза, глядя на независимо беседующего о чем-то с одним из людей Книгочея Неа, и с негромкой насмешкой произнес в пространство:

– Интересно было бы просмотреть, как Мана и Неа будут ночевать в одном шатре.

Алана прыснула, и сама задаваясь этим вопросом, потому что у близнецов, по всей видимости, происходило что-то вроде невооруженной конфронтации, и это невероятно веселило, если бы иногда не приводило в ступор: всё-таки человеческая психология как была для девушки черной пучиной, так, по большой части, и осталась, как бы она ни читала их души. Неужели Мана не понимает, что тем выходом, про который она ему сказала, были не прятки в этой мантовой раковине, а принятие своих чувств и разрешение Неа делать то, что он считает нужным? Так почему он позволяет ситуации усугубляться? Почему просто не попросит брата дать ему время на размышления? Ведь Неа бы обязательно его понял, принял, согласился – если бы Мана не отнекивался, пытаясь сбежать, а объяснил бы свои мысли и позицию, своё видение всего этого.

Алана прекрасно видела, что старший близнец был намного умнее и основательней, чем казалось на первый взгляд – он анализировал, взвешивал, просчитывал, прислушивался. Пусть и с неохотой, с множеством недочётов и ошибок, но Неа показывал себя рассудительным человеком, который никогда бы не кинулся сломя голову, не разработав хоть какой-нибудь черновой план. А потому для Аланы было удивительно, что Мана не доверял ему настолько, что просто сбежал в итоге, открестившись от всего, что между ними могло бы случиться.

– Они будут молча игнорировать друг друга, – наконец ответила девушка с тяжёлым вздохом и задумчиво поинтересовалась: – Если бы Мана объяснил ему свои мысли, Неа бы послушался?

Тики хмыкнул, смотря на вздымающиеся в ночное небо всполохи костра, и красно-жёлтые искорки заплясали в его золотых глазах, делая их похожими на жаркие солнца.

– Да, послушался бы, с неохотой, но проглотил бы это, – кивнул мужчина, мягко проведя пальцами по её животу поверх тонкой ткани и вызывая разбегающиеся с томной панике по всему телу мурашки, но тут же усмехнулся. – Но не теперь, когда мы столько наговорили ему. Теперь, скорее всего, если Мана вдруг и соизволит ему что-то объяснить, то Неа молча покивает, но от своего не отступится, – хохотнул он, и девушка тихо засмеялась следом. Что ж, это было похоже на правду.

– Но тогда почему Неа себя так ведет? – она прикусила губу в задумчивости и постучала себе пальцами по ноге. Изу устроился на покрывале, уложив голову Тики на колени, и она боролась с желанием проделать этот же трюк. – Ну то есть… как он это делает? Я думала, он довольно… безрассуден и несдержан в своих желаниях. Тогда почему он так игнорирует Ману? Так… так просто.

Тики хохотнул, словно признавал правильность ее выводов, и легко погладил закопавшегося сына по тонкой спине.

– А Неа… он не всегда таким был, знаешь ли, – заметил он. – Горячим. Безрассудным. Он, бывало, кидался драться, если Ману оскорблял кто, считал себя старшим и обязанным защищать его – как и сейчас. Но таким – не был. Они были словно… как две стороны одной монеты, понимаешь? Неразрывно связанные между собой, – здесь мужчина как-то странно усмехнулся, будто был хорошо знаком с механикой их отношений из-за общего детства. – Смерть матери… она не сплотила их, как можно показаться, напротив – сломала, разъединила. Разорвала нить. Показала… разницу между ними, я бы сказал.

Огонь трещал и совсем не казался страшным. Неа, сидящий напротив, по другую сторону, словно бы дремал, привалившись к толстому узловатому стволу старого дерева, названия которого девушка не знала, и Алана не отрывала от него взгляда, пока Микк говорил. Мана сидел вроде бы неподалеку от него и о чем-то беседовал с Лави, очевидно заинтересованный темой разговора, но все равно периодически искоса поглядывающий на брата.

– Это потому что Неа… ну, стал мстить? – выдохнула девушка, когда Тики ненадолго замолк. Тот кивнул.

– Да. Мана, он… он ведь был слаб для мести, понимаешь? Да и не было в нем никогда этого. Злости не было, жажды мести. Мана стал чем-то… чем-то вроде вместилища скорби. А Неа – Неа стал вместилищем гнева. И каждый из них хочет остановить другого, заставить прекратить падать, но у них не получается, потому что они не могут друг друга выслушать.

Голос у Тики при этом был такой грустный, такой, словно он сам хотел, безумно хотел им помочь, но не был способным что-либо сделать, и эта обречённость на его, казалось бы, спокойном лице вгоняла в такое состояние, которому Алана просто не могла подобрать названия – потому что как была ничего не смыслящей в человеческой психологии, так и осталась. Но ей было невыносимо тоскливо – тоскливо и как-то не по себе от всей этой ситуации, сложившейся между близнецами. Потому что она искренне верила, что Мана с Неа были непрерывно связаны, были одним целым, были продолжением друг друга, однако сейчас, когда Тики приоткрыл ей глаза на их отношения, она поняла, что верёвка, которая когда-то прочно привязывала их друг к другу, была в настоящий момент разорвана и кое-как, на скорую неумелую руку соединена кривыми узлами.

Изу, уже успевший провалиться в сон, вдруг заворочался у мужчины на коленях, утыкаясь носом ему в живот, и Алана вновь подавила в себе желание улечься точно так же. Ей ужасно хотелось, но вокруг были люди, и ей было слишком стыдно делать такое на чужих глазах, да и Лави, постоянно кидающий в их сторону враждебные подозрительные взгляды, словно девушка была гадюкой, готовой вот-вот укусить близсидящего человека, откровенно бесил.

Тики засмеялся, потрепав Изу по голове и заработав сонное неразборчивое бормотание, подхватил его на руки и, поцеловав Алану в макушку (ничего странного в этом же не было, да?), отправился к ним в палатку, чтобы, видимо, уложить мальчика, но тот вдруг затрепыхался в его объятиях, протестующе что-то промычав, и спрыгнул на землю. Мужчина заинтересованно приподнял бровь, с улыбкой воззрившись на него, и ребёнок, подбоченившись, вновь уселся рядом с девушкой, не сказав при этом ни слова.

Алана удивленно засмеялась, качая головой, и ласково чмокнула малыша в щеку, прижимая к себе.

– Кажется, кто-то все-таки не хочет спать, – только и хмыкнул на это Тики, снова пристраивать рядом и ероша Изу волосы. Мальчик приглушенно засмеялся, так и прижатый девушкой к груди, и засиял глазами.

– Я хочу посидеть с вами, – смущенно признался он, пряча от мужчины глаза, словно боялся, что тот его отругает. Тики, однако, только улыбнулся – такой любящей улыбкой, какой улыбался всегда только Изу – и кивнул, переглянувшись с Аланой.

– Тогда сиди, – махнул рукой он, пристраиваясь удобнее и снова кладя теплую руку девушку на талию, – я, если что, принесу одеяло, чтобы тебя укрыть.

Изу потер кулачками глаза и кивнул, чуть улыбаясь и ерзая на попоне, чтобы устроиться поудобнее между ними.

Алану снова захлестнуло нежностью к этим двоим, и она тихо засмеялась, порывисто чмокая малыша к щеку – и кладя Тики на бедро слегка дрожащие от предвкушения пальцы.

Ей все еще казалось все это сном.

Тики любил ее. Любил так, что боялся не сдержать своих порывов и хотел оставить. Но – остался рядом и теперь гладил по боку, едва ощутимо, но так… так… И – улыбался.

– Ну что, будешь разговаривать с Маной про ритуал? – тихо поинтересовался мужчина, обдавая ее ухо горячим дыханием и заставляя облизнуться.

– Д-да, наверное… Просто Мана же… там с Лави, – едва дыша выдавила она. После всех этих признаний, обещаний и прикосновений смущение сковывало ее практически до безъязычья. И – как будто окрыляло вместе с тем.

И это было странно, приятно, потрясающе. Настолько, что заставляло думать: а будет ли также потом? Будет ли также, когда она вновь станет пленницей, но уже ледяных крепостей, а не своей ставшей за эти четыре века даже родной бухты? Будет ли её сердце трепетать, как и сейчас, когда она станет женой Говарда?