Текст книги "Жемчужница (СИ)"

Автор книги: Anice and Jennifer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 65 страниц)

– Как и ты, – в бессильной злобе только и выплюнул он и ураганом умчался прочь, словно не знал, как еще продолжить перепалку и решил просто убраться, пока его не потопили.

Алана испустила длинный вздох, как только он их покинул, и вгрызлась в свой кусок вяленого мяса, ожесточенно жуя и какое-то время просто молча, словно раздумывала над сказанным и услышанным.

– Знаешь, – наконец поделилась она, – мне ужасно надоело быть виноватой. Я знаю, что виновата – но не в их смерти, а в своем собственном бессилии. И я… – здесь русалка коротко усмехнулась, – я рада, что появились вы, давшие мне это понять.

Мана, всё это время поражённо молчавший, вдруг вздрогнул и уже раскрыл рот, чтобы запротестовать, потому что не нужно было приравнивать его к Неа или, о духи, к Тики, потому что сам он ничего не сделал! Он только трусил и ужасно боялся даже взглянуть в глаза девушке, потому что в них покоилась бездонная бездна, припорошенная морским сиянием, и ему было невыносимо страшно окунаться в эти ласковые воды, которые обжигали своим холодом, если погрузишься чуть глубже, чем положено.

Но Алана, словно всё прекрасно понимала, словно всё о нём знала, провела пальцами по его ладони, поглаживая и успокаивая, и улыбнулась.

– Спасибо, Мана, за то, что являешься моей семьёй, – проникновенно шепнула она, и мужчина поджал губы, в очередной раз поражаясь, сколько в этой девушке, кажущейся несмышлёной девчонкой, мудрости и любви. Насколько в ней глубокой взрослости и зрелости.

– Не за что, право слово, совсем не за что, – смущённо пробормотал Мана, улыбаясь задрожавшими губами, и Алана в ответ погладила холодными пальцами его по щеке.

…так Катерина часто делала в детстве.

Но Алана не была его матерью, а потому и думать об этом было нельзя.

– Очень даже есть, – девушка улыбнулась и подмигнула ему. – Ты поддерживал меня и потакал моим глупостям, и когда… – она смущенно зарделась, снова превращаясь из мудрой пятисотлетней русалки в девчонку, – когда я попросила тебя молчать о ногах, ты… смолчал. И я…

– Я просто шкатулка тайн, – Мана, не выдержав, засмеялся. А ведь секрет Аланы стал известен, а Тики же – остался секретом. Причем, лишь для одной русалки! И это было бы забавно, если бы не печаль, которая всегда просыпалась в Уолкере, когда он думал о том, что будет, когда все разъяснится.

– Наверное, – девушка потрепала его по голове и откинулась спиной на траву. – Скажи… – вдруг начала она осторожно, – а ты… ты ведь скучаешь по ней, да? Я вот… очень скучаю, хотя знаю о ней только по рассказам других.

Мана дернулся и недоуменно нахмурился.

Могла ли их русалка читать мысли? Или… или просто все настолько очевидно? Да и об одном ли вообще человеке он подумали? Неужели она…

– О к-ком ты? – спросил он прежде, чем успел подумать над тем, а хочет ли это знать.

Алана посмотрела на него с ласковой снисходительностью – как на маленького мальчика, заваливающего ее глупыми вопросами. Впрочем, надо сказать, она имела все основания так смотреть.

– О матери, – пояснила девушка мягко. – Неа… очень по ней скучает. Поэтому и приходит. Как будто я… напоминаю ее ему? – мужчина не рискнул отвечать, потому что даже не представлял, какого рода этот вопрос. Нуждается ли Алана вообще в ответе?

Да сам Неа… думать о том, что творилось в его душе после смерти Катерины, не хотелось по той простой причине, что творилось там что-то невероятно чёрное. И сколько бы Мана в начале не пытался помочь брату – всё было тщетно. Близнец словно ухватился за какой-то образ, за какое-то воспоминание и не желал отпускать его. Не желал расставаться с ним, продолжая жить где-то в своих мечтах.

Неа не хватало матери, потому что он ужасно любил её. Намного сильнее болезненного Маны, пролежавшего всё детство в постели и помнящего Катерину лишь по тем редким воспоминаниям, что у него вообще остались.

Иногда ему казалось, что даже лицо матушки стирается из памяти, становится рыхлым и туманным, и каждый раз, когда такое происходило, он просто прогонял эти мысли.

Как и сейчас.

Мана мотнул головой, изо всех сил пытаясь не казаться ошеломлённым, пытаясь привести свои чувства в порядок, и неловко пожал плечами, надеясь, что это и правда выглядело неловко, а не растерянно.

– Вот дракон, – хохотнул он, закусив губу. – И откуда ты вообще… – неразборчиво пробормотал мужчина, усиленно думая, что должен сказать, но Алана мягко перебила его, словно прекрасно понимая все метания и чувства.

…это потому, что она видит его душу? Это потому, что он перед ней как на ладони?

– Скажи, а я, – выдохнула девушка, подобравшись, и, передав заёрзавшего Тима только доевшему завтрак Изу (и как мальчик вообще умудрялся быть таким тихим и незаметным?), улыбнулась, – а я на неё похожа? Хотя бы чуть-чуть? – в её глазах было столько интереса, и Мана искренне не мог понять причину. Не мог понять, что хотела узнать Алана, что её так волновало и почему именно в это русло затёк разговор. – На мать Тики я не похожа ничем, – вдруг выпалила она, прикрыв рот ладонью, и задорно хихикнула, – он мне сам это сказал. И при этом сказал так, словно был несказанно рад этому, – задумчиво нахмурилась русалка, отведя взгляд в сторону, на Тики, который о чём-то переговаривался с солдатами, и вновь взглянула на Ману с этой теплотой в глазах, от которой сердце заходилось и нестерпимо хотелось обнять её, как когда-то Катерину. – Какой была ваша мать? – нежным голосом поинтересовалась она, слегка опустив голову набок.

– Она была замечательной, – Мана нашел в себе силы улыбнуться при воспоминании о женщине, которой уже давно нет, и неловко потер шею. – Знаешь… очень часто она успокаивала отца. Тот был вспыльчивый в юности, а поженились они, когда им обоим только-только стукнуло по семнадцать. А потом маленький Неа часто бегал к ней под крылышко, когда его обижали старшие ребята. Она знала уйму сказок, и ей не было жалко времени ни на кого из нас. И… – он тихо рассмеялся, чувствуя, как тяжелеет в горле и как собирается позорная влага в уголках глаз. – Именно благодаря ей мы выросли вот такими… дружными. Потому что если бы не она – разойтись бы нам по разным сторонам, но ведь мама учила, что семья – это всегда главное, и никого дороже у нас не будет.

– А я вою маму совсем не знаю, – Алана вздохнула невесело, но тут же улыбнулась, – но Элайза и Ювния часто рассказывали о том, как они с отцом познакомились. Мама была родом из восточных морей, – на этом она как-то нежно улыбнулась, словно вспомнила что-то приятное, – и с отцом столкнулась случайно. Они помогали людям спастись с тонущего корабля и не поделили одного утопающего, представляешь?

Мана вскинул на нее влажные глаза и совершенно точно вытаращился. Иначе это было назвать просто нельзя.

– И… – осторожно начал он, – они из-за этого…

– Они поссорились, и не поделенный бедняга чуть не утонул, – Алана с непередаваемым выражением лица развела руками. – В общем, расплевались и расстались. А когда отцу пришла пора искать себе жену – угадай, куда он отправился? В восточную провинцию, разумеется. Публично попросил у нее руки и обещал вечную верность, – здесь девушка вновь погрустнела, и ее улыбка стала еще более нежной, чем до этого. – А потом начались какие-то толки среди народа – что, дескать, одна русалка, пусть она хоть три раза будет царица, не обеспечит двор наследниками. И… мама сама собрала отцу гарем. Элайза тогда была уже достаточной взрослой – и единственной их дочерью и наследницей, – поэтому очень хорошо все это помнила и очень часто об этом говорила. Говорила, наша мать была не только любящей женщиной – но и настоящей царицей.

Мана заворожённо слушал её плавную речь, замечая, что и Изу отвлёкся от игр с Тимом, полностью сосредотачиваясь на истории, и поражённо выдохнул, когда Алана посмотрела ему в глаза – нежная, красивая, прекрасная в своей ласке и мягкости. Неудивительно, что Тики так любил её, так желал уберечь от всего на свете, так хотел не отпускать от себя.

– А как звали твою мать? – выдохнул он, искренне желая знать имя это великолепной женщины, полностью отдавшей себя мужу, даже согласившейся делить его с другими женщинами, и всё во благо государства.

Алана улыбнулась со светлой грустью, прикрыла глаза и шепнула так, словно очень давно не произносила этого имени:

– Анита. Её звали Анитой, и отец ужасно любил её. Любил так сильно, как никого больше, – она взглянула вверх, на светлое голубое небо, и вдруг хохотнула. – И это удивительно, на самом деле, потому что отец у меня распоследний бабник, норовящий сорвать плавники с каждой встречной красавицы, – рассмеялась девушка, замотав головой.

Мана рассмеялся – потому что его отец был совсем не таким, потому что он отдавал себя семье и после смерти матери женщинами совершенно не интересовался. Сначала – он очень глубоко переживал в себе ее смерть, и из-за обряда эта смерть, она отравляла и его самого. А потом… потом он просто решил, что раз дети – это все, что у него осталось от Катарины, он должен подарить себя им.

Так и произошло. И именно это, как подозревал Мана, еще позволяло ему продолжать жить и править – то, что они с Неа живы и относительно здоровы.

– Я бы очень хотела быть на нее похожей, – Алана мягко потрепала Изу по голове, привлекая его к себе и целуя в макушку, – но я… я бы так не смогла. Для этого я слишком слаба и слишком… В общем, – она хмыкнула, – для меня важно, чтобы мои близкие были рядом, и не надо было делить их с кем-то.

Мужчина улыбнулся.

– Должен сказать… – он снова растерянно потер шею, – ты и в самом деле похожа на нашу с Неа маму. Она меня даже по щеке всегда гладила так, как это ты сейчас делаешь. А Неа… о, он просто обожал с ней обниматься или устраивать голову на ее коленях. Она читала сказки – и так он и засыпал. И обычно просыпался рядом со мной, – здесь Мана прыснул. – Я, видишь ли, был очень слаб в детстве, и мама часто приходила меня развлекать и приводила с собой сверхактивного Неа. Тот устраивался на кровати головой на ее коленях и засыпал, пока она мне читала. И когда просыпался – всегда падал с кровати, потому что сон у него тогда был ужасно беспокойный – он постоянно бежал куда-то, словно еще не наскакался с Тики за день!

Алана расхохоталась и спрятала улыбающееся лицо в ладонях.

Изу, с нахмуренным видом силящийся уловить все слова, хохотнул следом, прижимаясь к девушке, зарываясь лицом ей в живот, невероятно маленький и хрупкий для своих десяти лет, и пробормотал что-то еле слышно, на что русалка прыснула и порывисто обняла мальчика, проводя носом по его шее и вырывая из ребёнка заливистый смех.

Мана с улыбкой проследил за этой сценой – какой-то очень семейной, полной нежности и ласки, и краем глаза заметил, каким неприязненным взглядом наградил их Лави, когда ещё и Тим присоединился к этой идиллии, и решил ничего не думать об этом. Отношения парня с Аланой были такими же глубокими и страшными для него, как и тайны девушки, покоящиеся на дне её глаз, а потому лезть в них он совершенно не хотел.

Через несколько минут к ним подошёл Тики с котелком, от которого поднимался ароматный пар, и Изу восторженно потянул носом, норовя соскочить с рук русалки и явно ошпариться о кипяток.

Алана рассмеялась, зарделась – и потянулась за поцелуем. Мана засмотрелся на них и едва сдержал огорченный вздох. Выглядело происходящее совершенно идиллично, и мужчина был рад, что Тики стал частью такой семьи – маленькой, разношерстной, но своей собственной. Изу смерил своих взрослых сияющим взглядом и крепко сжал кулачки, словно это могло помочь ему сдержаться и не мешать ритуалу утренних нежностей, дожидаясь своей очереди.

Однако Тики явно заметил его потуги, потому что удивленно вскинул брови, как бы говоря: «Это еще что за новости?» – и подхватил мальчика на руки, звонко чмокая в щеку и не обращая внимания на слабые попытки к сопротивлению. Кажется, мальчик был уверен, что в таком возрасте детей на руках не таскают.

Мана мысленно пожелал ему удачи, потому что вывернуться из объятий любвеобильного папаши было не так-то просто – это он знал по себе. Адам тоже вечно валял его по рукам лет до четырнадцати, старый… занедуживший император. А эти дядя с племянником были друг на друга очень похожи.

Так что ничего удивительного в том, что Тики обожал тискать Изу и носить его на руках, не было, по мнению Маны. Но, видимо, не самого Изу, который все то время, что мужчина обнимал его (с таким счастливым видом, что даже удивительно было), норовил выцарапаться с рук. Алана, наблюдавшая за этим с ласковой улыбкой, вдруг поманила Микка пальцем и, когда тот послушно наклонился, проворно высвободила мальчика, целуя мужчину в щеку.

Ребёнок с облегчённым вздохом уселся рядом с хитро хохотнувшей девушкой, и Мана прыснул следом, наблюдая за ошеломлённым и ничего не понимающим лицом брата.

…давно же он не видел, чтобы Тики так легко обводили вокруг пальца.

– Так, телячьи нежности – это, конечно, хорошо, но нам нужно уже спешить, – вмешался Неа, появившийся из ниоткуда, и с лукавой усмешкой ткнул Микка локтем в бок. – Что, теряем хватку, да?

Мужчина лишь недовольно отмахнулся от него, что-то пробормотав (Неа прыснул, закатив глаза), и сел рядом с восторженно охнувшей Аланой, только попробовавшей уху. В таком темпе и прошёл весь завтрак – в домашней семейной атмосфере, которую создавала одним своим присутствием единственная русалка.

Когда же лагерь свернули, и вся процессия двинулась дальше, настроение Маны упало снова. Сегодня он ехал верхом, но это не очень-то помогало ему думать. Неа всегда маячил где-то неподалеку, сам его вид все чаще отшибал начисто всякое соображение. Брат о чем-то переговаривался с Тики, а Лави беседовал с солдатами, словно пользующимися случаем – все-таки путешествуют с учеников Книгочея.

Легче от того факта, что может вступить в любую беседу, Мане не было, и поэтому он молчал, одно время даже подумывая вернуться в карету к Алане и Изу, которые вместе постигали азы чтения на языке Поднебесной. Однако… это было слишком просто, вообще-то, и это было побегом, а мужчина более не хотел бежать. Им с Неа нужно было поговорить, и это даже не обсуждалось, потому что сколько можно прятаться по углам и бояться!

Мана ужасно устал бояться своей болезни и болезни брата. И Алана… о, она определенно была права, когда говорила о том, что они больны друг другом. А раз так… не стоит ли решить вместе, что им делать дальше?

Неа совершенно перестал говорить с ним после того второго их поцелуя, и это ведь было реакцией брата на то, что Мана попытался решить все один. Сделать так, как считал правильным. Но если они близнецы, то они должны все делать вместе, правда? Вот они и будут решать вместе, что им делать со своей любовью.

И, может, Неа немного растает и поцелует его еще разок. Мане ужасно нравились его поцелуи, хоть он и боялся в этом себе признаться.

Щёки тут же загорелись от мысли об этом, и мужчина заставил себя думать о чём-нибудь другом.

Например, о том, как там отец. Наверняка, волнуется и переживает, не находя в себе сил на политику и дворцовые дела. Явно целые дни сидит в кабинете и просматривает документы, пытаясь понять, что там написано, и уничтожая запасы сладкого на пару с Роад, маленькой бегуньей, которая вечно висит у него на шее и рассказывает разные небылицы.

Ужасно захотелось тут же оказаться дома, зарыться в книги с головой и не реагировать на завывания Вайзли о том, что ему вновь требуется помощь в лабораториях и что Мана ужасно нужен. Брат вообще, несмотря на все свои болячки, был невероятно активным и постоянно требовал внимания не только к себе, но и к своим научным изысканиям (весь в дядьку Майтру пошёл), отчего мужчина и был вынужден проводить в его крыле (специально отведённом для его исследований, хотя вообще-то в Столице была отдельная академия) большую часть времени. Хотя вообще-то у него было и своих дел полно!

Когда к вечеру показалась Коралловая Лагуна, спрятанная за рифами от и правда бушующего моря, у Маны вполне сносно получалось отвлекать себя от мыслей про Неа думами про дворец и то, чем бы ему хотелось заняться по приезде.

…например, он обязательно вновь возьмётся за изучение русалочьего языка. Благо, есть Фиддлер, который с радостью поможет ему.

Их небольшую процессию местные жители встретили с радостью и удивлением: явно никто не ожидал, что здесь остановятся императорские наследники, но Тики (как всегда, впрочем, и нет, Мана совершенно не завидует) с улыбкой заверив всех, что они просто хотят показать заморской гостье, которую везут в Столицу, местные обычаи.

Сама же Алана, впрочем… как только карета остановилась на берегу, она выскочила как ошпаренная и бросилась к океану со смехом и счастливыми криками, спотыкаясь и прыгая, словно маленькая девочка.

И вода замерла на какую-то секунду, застыла – и тут же обрушилась на девушку всей своей необъятной массой. Алана скрылась под ней, нырнула – и вынырнула только минуты через три, мокрая, счастливая и без жабр, которые каким-то образом смогла удержать, как и свою русалочью ипостась. Вынырнула – и весело залопотала на родном языке, восхитительно счастливая и довольная, наконец оказавшаяся в своей стихии.

Остановившийся рядом с Маной Тики молчал и просто смотрел. Смотрел с таким восхищением, что было даже удивительно наблюдать это от него. Потому что брат обычно смотрел иначе. Обычно он… наслаждался тем, что видит. Точеными ладонями, узкими щиколотками, длинными пальцами, тонкой шеей… Но здесь все было совсем по-другому. Здесь Тики смотрел – и наслаждался тем, что наслаждается Алана. А она определенно наслаждалась, хохочущая и носящаяся в пенистых водах.

– Потрясающе, – раздался над ухом мужчины восхищенный голос. – Она такая счастливая, что мне даже немного завидно.

Мана резко обернулся и увидел рядом с собой… Неа. Сердце тут же заколотилось, все мысли тут же оказались заняты только им, и это… это… это…

Однако брат явно обращался к Микку (только кивнувшему ему молча), а не к нему.

Вдруг водяная рука воспарила вверх и утащила за собой вскрикнувшего Изу, тут же попытавшегося сбежать, но Алана подкинула его в воздух, обнимая и целуя в щёки, мокрая и радостная, словно разговаривала сейчас с любимым другом, и волны вторили ей – будто бы подпрыгивали, кружились вокруг неё, теребили испуганно вцепившегося в девушку Изу за волосы и шелестели пеной о песок. И в этом шелесте слышался счастливый смех.

– Ты ему понравился, – хохотала Алана, поддерживая мальчика, но не спеша выходить на берег, и океан словно в подтверждение вновь окатил их водой, в каком-то нетерпении бурча, и вдруг подкинул их (Изу вновь взвизгнул, в панике цепляясь за смеющуюся русалку), принявшись катать на волнах, пока наконец не усадил аккуратно на песок.

Тики прыснул, сразу же подбегая к ним, и море неожиданно пустило в него бурлящую струю, на что Алана взволнованно вскинулась и сердито надулась, нахмурившись. Напор воды тут же пропал, а мужчина переводил удивлённый взгляд с океана на девушку, и этот его потрясённый вид был настолько смешным, что Мана, не удержавшись, расхохотался.

– Это он так ревнует, не обижайся на него, – объяснила девушка, ласково целуя притихшего Изу, всё также цеплявшегося за её юбку и опасливо смотрящего на словно бы дразнящие его волны, и лёгким движением высушила одежду.

Тики широко распахнул глаза – и рассмеялся, подхватывая русалку и кружа. Алана обняла его за шею и заболтала ногами как маленькая девочка, и эта сцена была настолько… настолько… потрясающей, что не испортило ее даже сердитое ворчанье Лави о том, что говорит океан с недостойными почему-то, тогда как достойных совершенно не замечает, игнорируя их зов.

Мана завел глаза и хотел было уже поинтересоваться, не себя ли тритон считает достойным, как их прервали. Сопровождающие процессию солдаты (и зачем они вообще тут нужны, если безопасность могут обеспечить два сильнейших из заклинателей империи и плюющийся огнем как ядом тритон?) примчались на пляж, чтобы доложить о том, что кони стоят в стойле и накормлены, но комнаты в таверне надо разбирать как можно быстрее, потому что с соседних селений валит на праздник народ, и многим негде остановиться.

Тики, услышав это, поставил Алану на песок и с сожалением вздохнул, негромко сказав ей что-то. Поникшая было девушка, явно не собирающаяся расставаться с только обретенной вновь стихией так быстро, улыбнулась ему и согласно кивнула. И стоило только ей взмахнуть рукой, как вода, перестав бушевать и биться о берег, успокоилась и схлынула.

– Небось сказал ей, что они вернутся сюда еще, – недовольно сморщил нос Лави, и Мана все-таки возвел очи горе. Из очень приятного парня рыжий внук Историка в одночасье превратился в на редкость брюзгливого типа, порой неприятного настолько, что с ним и рядом стоять не хотелось. И именно по этой причине, скорее всего, солдаты из гвардии и отправились с ними. Кто-то из двоих любимчиков отца – либо Неа, либо Тики – явно беспокоились о душевном состоянии тритона, которого братья по большей части дружно бойкотировали. И если это действительно забота подобного рода (потому что рядовые солдаты тритона просто не удержат, надо смотреть правде в глаза), то, вероятнее всего, солдат с собой взял Тики.

И это было, на самом деле, даже неудивительно: Микк всегда был самым жалостливым из всех них, постоянно заботился как-то об окружающих, пусть и в своей странной манере.

Поэтому Лави должен был быть благодарен. Но он лишь злился и ворчал, провожая Алану презирающими взглядами и выглядя так, словно в любую минуту готов сжечь её дотла.

Мане было противно наблюдать за этим – он даже и подумать не мог, что такой улыбчивый и дружелюбный Дик может оказаться кем-то вроде этого… Лави.

Такое сравнение было диким, но ничего более полного и правильного мужчине в голову не пришло.

– А ты разве не соскучился? – вдруг отозвалась Алана, смотря на тритона с ласковой улыбкой. – Меня всегда удивляло, как долго ты можешь находиться на суше, разве ты не чувствуешь, как… – но Лави, сжав кулаки, грубо перебил её:

– Не твоё дело, ведьма, – и, скривившись, зашагал в сторону домов, хмуро поглядывая на спокойное море.

Алана тяжело вздохнула, но на лице её не было ни грусти, ни горечи – лишь досада, словно бы девушка не могла никак найти способ подступиться к Лави, хотя ужасно этого хотела.

Тики при виде этого поморщился и вскинул руку, как будто хотел совершить какую-то пакость, но русалка качнула головой и мягко погладила его по ладони.

– Не надо, – тихо попросила она. – Мы оба знаем, что я виновата, но я не буду больше цеплять на себя всех пиявок. Он мог бы обрести меня, но он ведь даже слова мне не сказал о том, кем является, а ведь нам обоим стало бы от этого куда легче.

Рука мужчины тут же безвольно упала вдоль тела, и Микк вздохнул.

– Ладно… Как скажешь.

Алана тепло ему улыбнулась и потянула за руку к селению, где уже, кажется, начинались потихоньку гуляния.

– Изу! – позвала она вновь ускакавшего к морю мальчика. – Идем, рыбка моя, нам пора!

Что характерно, послушался ребенок сразу – вскочил, хотя до этого сидел на корточках и, кажется, собирал какие-то интересные камушки, и стрелой полетел в «родителям», спотыкаясь и сжимая что-то в кулачке.

Мана не сдержал смешливой улыбки, наблюдая за тем, как Тики рассказывает ему про янтарь, и сам направился в таверну. Эти трое будут идти еще явно долго, а комнату им взять стоит.

Тим, до этого мирно устроившийся в волосах Неа (они отчего-то подружились за последние несколько дней), плавно перелетел на плечи Изу, обвивая хвостом и крыльями его шею и плечи, и мальчик рассмеялся, щурясь и пряча цветные ракушки в карман.

Мана заставил себя не думать о том, как красиво растрепались пряди брата, как ужасно хотелось прикоснуться к ним, потянуть за кончики, как когда-то давно (несколько недель назад), и мотнул головой, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы не заблудиться среди народа.

В таверне и правда было уже много людей, так что им несказанно повезло успеть, буквально, оттяпать три комнаты из длинных ручек одной пышной дамы, которая так и норовила навалиться на Неа своей объёмной грудью. Мана был готов, если честно, с кулаками на неё броситься, но, о духи, куда ему бросаться? С обожжённой-то рукой?

Да и брат, что б его, оказался хорош: улыбался он этой женщине так сладко, что аж зубы сводило.

Тики с Аланой и Изу и правда пришли тогда, когда комнат уже не было, но их ждал плотный ужин за одним из столов, куда они тут же и присели, извиняясь за опоздание.

Трапеза пролетела быстро – Алана долго восхищалась запечённой со специями и грибами внутри курицей, обругала тушеную рыбу и чуть не объелась пирожков – благо Микк посоветовал ей притормозить, а то потом можно и из-за стола не вылезти. И надо сказать, хоть сначала девушка на него и обиделась, но в итоге расхохоталась, когда он оказался прав.

– Вот видишь, – назидательно протянул мужчина, когда она поднялась только со второго раза и длинно вздохнула, принимая совершенно страдальческий вид. – А я с тобой еще потанцевать хотел…

На этом русалка подобралась тут же. Мана лукаво прищурился, когда она отвела смущенный взгляд от Тики, и подмигнул ей, улучив момент.

Уж очень хорошо он помнил, как эти двое, поглощенные друг другом, даже не заметили, как Изу от них ретировался.

– Потанцу-у-ешь еще, – беспечно хлопнул его по плечу прошедший мимо них Неа, спешно пробирающийся к выходу. – А коли не наша сиятельная русалка – так тут толпа желающих с тобой потанцевать сыщется!

– Вот и разделите эту толпу на двоих, – Алана махнула рукой и плеснула в старшего Уолкера водой, слетевшей с кончиков ее пальцев.

Неа тут же встрепенулся, отряхиваясь от капель, и хитро сощурился, ничего, однако, не говоря, и, махнув рукой, растворился в толпе, рождая в Мане ужасное чувство… ревности? Куда он пошёл? Неужели всё-таки и правда вновь напьётся и примется танцевать со всеми, кто предложит? Или… или… или…

– И не буду я ничего делить, – оскорблённо протянул Тики, отвлекая мужчину от собственных переживаний, и погладил тут же заалевшую Алану по животу. – Лучше тебя подожду, и потом повеселимся, – улыбнулся он как-то мечтательно, и Мана (отвлекаясьотвлекаясьотвлекаясь) вновь залюбовался тем, каким же ярким и мягким стал его брат рядом с этой девушкой. Изу рядом согласно закивал, скармливая Тиму очередной кусок мяса (он точно был духом?), и Алана закатила глаза, словно не понимала такого желания.

– Ну хорошо, тогда ждите, когда я начну ходить, а не переваливаться, – фыркнула русалка, метая взгляд в сторону Лави, засмотревшегося куда-то в потолок, и незаметно (только для тритона, однако) перенесла водяными нитями увесистую котлету ему на тарелку, оставаясь совершенно невозмутимой.

Мана едва удержался от смешка и уткнулся в свою собственную тарелку, не желая еще раз попасть под раздачу от своенравного мальчишки, которому было четыреста лет, но который вел себя глупее, чем четырнадцатилетний подросток.

Не сразу заметивший перемену Лави, увидев лишнюю котлету в своей еде, как-то недоуменно и совершенно растерянно нахмурился. Снова. Потому что, по правде говоря, подобный казус с трапезой происходил не впервые, а раз, наверное, уже в десятый за последние только пару дней. Русалка подкармливала тритона в своей незаметной манере, из-за беспокойства по поводу его худощавости и впрямь смахивая на добрую тетушку, а Мана и Неа, Изу и Тики всеми силами старались не выдавать своего веселья относительно его искреннего недоумения.

И право слова, наблюдать за парнем было так забавно, что Мана уже и не обижался за обожженную руку.

В этот раз, однако, ученик Книгочея превзошел все ожидания мужчины. Словно устав бороться с чем-то неизбежным, он перевел взгляд на младшего Уолкера, только заметив снедь в своей тарелке, и каким-то убитым голосом тихо спросил у него:

– Откуда у меня лишняя котлета? Я же…

Мужчина вскинул брови. Выдавать русалку он не собирался, естественно, а потому, поднявшись из-за стола, нарочито положил именно обожженную руку тритону на плечо и участливо заглянул ему в лицо.

– Что значит лишняя? – поинтересовался он. – Единственная, вообще-то. Ты же еще толком ничего и не съел.

И, пронаблюдав за тем, как ошарашенно вытянулось лицо Лави, незаметно подмигнул прикусившему губу Тики и с достоинством удалился.

В конце концов, должен же и он был на этом празднике как-то себя развлечь.

Правда, удалился он всё-таки наверх, в снятую комнату, потому что находиться на улице ему совершенно не хотелось – была велика вероятность, что Неа пританцовывает с какой-нибудь барышней и соблазнительно улыбается всем красавицам в округе, а наблюдать за этим Мане хотелось в последнюю очередь.

А потому он нерасторопно перевязал себе руку, достал из сумки книгу, которую прихватил с собой ещё на корабле, да только вот дочитать всё никак не удавалось, и, удобно устроившись на кровати, принялся за чтение, погружаясь в мир захватывающих приключений и далёких миров.

Ему не хотелось думать ни о Лави, ни об Алане и её глубоких (и настолько же глубоко интересных) тайнах, ни о Неа, к которому он так ужасно жаждал прикоснуться, с которым желал поговорить, но который игнорировал его, иногда лишь (по ночам, когда крепко спит и не понимает, что делает) обнимая так, словно ничего и не случилось между ними.

Мана был трусом. Мана не любил думать о чём-то сложном. В одиночку – не любил. И если в детстве делиться всеми проблемами с близнецом было чем-то естественным, чем-то даже правильным, то с возрастом он всё больше начал осознавать, что они с Неа – разные люди. Что однажды их пути разойдутся.

Потому что Неа – будущий император, а Мана… а Мана лишь его больной братец, который только на работу с книгами и способен.

Мужчина поджал под себя ноги и углубился в чтение, стараясь не думать ни о чем лишнем. Отмечаемый в Коралловой Лагуне праздник был праздников в честь огромного улова рыбы, а рыбу в этих местах очень любили, так что гулянья явно продлятся до самого утра, и ждать брата нет никакого смысла. Неа заявится с рассветом – или не заявится, а останется ночевать у какой-нибудь красотки, счастливый и пьяный. И – совершенно удовлетворенный происходящим.

И помнить о том, что есть еще Мана, он просто не будет. Хотя бы до завтра.

Мужчина оставил книгу и спрятал лицо в ладонях, чувствуя, как в горле встает комок и как снова щиплет глаза. Он так не хотел, не хотел, не хотел отдавать брата кому бы то ни было, что ему было почти физически больно. Вот только это осознание настигло его уже после того, как все оказалось кончено, даже и не начавшись толком.